Fisherman and hunter

      Он вышел из леса, преодолевая овраги, и оказался у небольшой цистерны. За ней виднелся занесенный листьями лагерь охотников — такой пустой, что, казалось, никто не навещал его уже очень давно. Уилл осмотрелся, словно очутился в покинутом городе-призраке. Вдали, между деревьев, гудел туман, и он обошел место у костра, где мужики собирались, когда совсем темнело, после чего немного посидел возле давно прогоревших дров, от которых остался лишь один влажный пепел.       Суровый сентябрь с редкими солнечными днями тек мучительно медленно. Уилл забылся в себе и потерял счет времени. Он вернулся к своим студентам и рассыпался в бесконечности, с которой длились его лекции, унылые, как его существование. У него было много свободного времени, чтобы думать над своими занятиями. Потом они совсем не запоминались, не задерживались в голове и тлели в пустоте, постепенно забываясь и самими студентами, как и покинутый лагерь охотников.       Уилл снова встал, мелкими и неторопливыми шагами подбираясь к домику Ганнибала. Он был закрыт, но Уилл без труда пробрался внутрь, зная, как открывать двери. Он разулся, обращая внимание на все еще выпирающий из стены рядом гвоздь. Внутри все предстало одиноко-синим, холодным и нетронутым. Уилл прошелся по маленькой парадной, сел на диван, на котором все еще лежали пледы, и взял с журнального столика книгу — ту самую, которую он читал на озере. Ее корешок был изогнут — книгу наверняка читали. Он ухмыльнулся чему-то неопределенному и положил обратно. Небольшие часы мирно тикали, стоя на незаметном шкафчике, убаюкивали. Узкие ступени вели вверх, на второй этаж: Уилл еще ни разу там не был. Он встал, осторожно ступая, потому что по домику проносился каждый шумный скрип, и оказался в маленькой комнатке с узкой кроватью. Крыша была треугольная — Уилл представил, как Ганнибал бился головой, просыпаясь утром и вставая, чтобы потянуться. Рядом с кроватью стояла маленькая тумбочка — Уилл не заглядывал в нее, только отметил фонарь, лежащий сверху, и присел на чужую кровать. Она была прыгучая и не очень удобная. Темно-бирюзовое одеяло, которым она была аккуратно заправлена, кололось, но Уилл прилег сверху, подтягивая к себе ноги. Из маленького окошка напротив виднелся лес. Весной и летом, когда солнца было много, его лучи проникали внутрь и непременно падали на лицо, но ни шторы, ни даже занавески над окном не висело.       Он прикрыл глаза, вдыхая отсутствующий запах одеяла, но почувствовал только режущую нос пыль. Казалось, что Ганнибал исчез из его жизни, забрав с собой даже свои запахи — все, что напоминало бы о нем.       «И поделом! — проносилось в голове. — Ты сам виноват. Ты виноват в том, что лишился друга. Ты думал, что он не расстроится, если ты ни разу не позвонишь ему за все эти прошедшие месяцы? Ты думал, не будет никаких последствий? Ты не имеешь права даже находиться сейчас в его лагерном доме!»       Уилл сжал в руках край колючего одеяла. Он прислонил его к губам, закрывая себе рот, и глубоко втянул воздух носом. Отдельные половицы дома скрипели от старости и непогоды за окном. Он уснул на несколько часов, и, проснувшись, побрел домой в темноте по мокрой листве опавших деревьев.       Сентябрь подошел к концу. Начался октябрь. Подходил к концу и октябрь, миновало начало ноября — такого холодного, что вечные льды Арктики во снах Уилла не имели с ним ничего общего. Он почти не спал, все чаще и больше пропадая в полудреме — и днем, и ночью. Он бы забыл, как звучит его собственный голос, если бы не лекции, но и те проходили в пустом трансе, не содержа в себе никакого смысла.       В последних числах ноября его телефон прозвенел, когда Уилл находился в душе. Он нервно смыл пену, отряхивая руку от воды, и выключил воду, после чего потянулся к телефону, нетерпеливо завершающему мелодию. Ответив, он поставил звонок на громкую связь, не сразу обращая внимания на звонящего, и, вытирая голову сухим полотенцем, удивился прозвучавшему голосу. — Как твое ничего? — он замер. — Я уже думала, что ты не ответишь. Правда, это не остановило бы меня от очередного звонка несколькими минутами позднее. — Бев? — Уилл поднял брови, беря телефон. Его губы расплылись в трогательной улыбке. — Что случилось? — Ты так давно не выходишь на связь, что я взволновалась, — ответила она приглушенно, на фоне послышался грохот кухонной утвари, — Алья, милая, я сама, оставь! Ох, Уилл, рада слышать тебя. Знаешь, меня посетили подозрения касаемо твоего общества на предстоящий праздник. — Что? — он нахмурился, выходя из душа. — Какого еще праздника?       Беверли недолго молчала, давая ему время, и Уилл с недовольством вспомнил календарь и красные числа — День благодарения. Праздник в кругу семьи, традиционная индейка и благодарственные слова друг другу. Вот черт. — Я весь в работе, знаешь. Забыл об этом, — ответил он уклончиво и ведь почти не соврал. — Ты снова один, Уилл? — спросила Беверли, и его передернуло от этого жалобного «снова». Да судьба издевается над ним! Он хотел сказать ей что-то вроде «я в абсолютной норме», но женщина перебила, прежде чем он завелся от злобы. — Я поэтому и звоню. Почувствовала, что ты можешь поинтересоваться чем-то подобным. Приезжай к нам, — он так и замолк, не в силах ответить ей, — мы с Альей будем тебе очень рады. Она давно хотела с тобой познакомиться. Что скажешь? — Это… это очень мило с твоей стороны, но… — он вздохнул, справляясь с тревогой, — но это семейный праздник, и…       Уилл смотрел на стекающие по телу капли и нервозно отмерял края полотенца. Он вздохнул, набирая воздух в легкие, и подумывал соврать: что Молли ждет его, или что появились дела, или что у него на этот день запланирован ужин с Ганнибалом, или вообще бросить трубку… но Беверли вряд ли заслуживала с его стороны такого отношения. Она все еще была его товарищем. Она все еще была единственным его товарищем. И она предлагала ненавязчиво, так, словно это был обычный ужин. — Вот именно - семейный. Будем ждать тебя и твою прическу двадцать четвертого в половину шестого, — сказала она быстро и посмеялась. — У меня… все нормально с прической, — ответил он слабой улыбкой. — Очаровательно! — повторила Беверли, как когда-то давно, и прежде, чем она сбросила звонок, Уилл успел ответить: — Спасибо, Бев.       Она довольно хмыкнула на это и послышались гудки. Грэм посмотрел на телефон и облокотился о стену голой спиной, тут же отпрянув от холодного кафеля. За дверью ванной уже скреблись собаки: Бастер первый начинал разрушение мебели, если чувствовал, что хозяин не выходит дольше обычного. Уилл громыхнул дверцей стиральной машины и прикусил щеку, включая ее.       По крайней мере, у него еще оставался человек, который хоть изредка интересовался им. По крайней мере, у Грэма был шанс все исправить и сохранить отношения хотя бы с Беверли.       Когда он вышел, на глаза ему бросился календарь. Он нашел взглядом назначенное число и убедился, что у него было время найти какой-нибудь подарок чете Катц. В них он был не силен: что нравилось женщинам? Что он мог купить в их дом, чтобы они обрадовались? Чайный набор? Кухонные прихватки? Лучший подарок в мире!       В доме было холодно и темно. Уилл сел перед камином и бросил в него несколько дров. Собаки тут же заинтересованно обступили его и улеглись рядом, наблюдая за тем, как хозяин вырывает из старой книги несколько листов, чтобы поджечь их и бросить следом в камин. Огонь занимался медленно, но даже этого было вполне достаточно для того, чтобы в просторной гостинной слегка посветлело. Он вытянул ноги, подбирая с дивана одеяло, и закутался в него, после чего устроился на полу, среди собак, и незаметно уснул, слушая треск костра и чувствуя его жар у себя на лице.       До назначенного дня Уилл привел себя в порядок: побрился, но оттеняющая его подбородок щетина надолго задержалась на лице, затем слегка остриг волосы, придавая им прилично-неряшливый вид, и приготовил аккуратную одежду, которую еще не тронули собаки — удобный новый свитер, который Уилл еще не надевал, и брюки. Он поехал в город за пару дней: перед Днем благодарения был самый длинный и суетливый день, и поэтому ему пришлось прошвырнуться по магазинам заранее. Он долго бродил между полок, понимая, что все, что он мог бы купить супругам Катц у них либо уже было, либо казалось слишком глубоким подарком, который дарят обычно только близкие люди, и Уилл в конце концов озадаченно остановился возле разделения отделов, где обычно складывали какой-то непонятный товар, который нельзя было отнести к определенной категории в подобных маркетах. Уилла обычно втайне привлекали безделушки, но в тот раз он не смог отвести заинтересованного взгляда от растения в горшке. Он тут же подхватил горшок с надписью «алоказия», которое забыл, еще не выйдя из магазина с оплаченной покупкой и красным вином.       Растение даже внешне напоминало ему Беверли: ему оставалось надеяться, что ее жена недалеко ушла от нее внешне, потому что в действительности Уилл понятия не имел, как она выглядит. Это было бы символичным подарком. Он посадил растение в горшке рядом с собой на переднее сиденье и для надежности пристегнул ремнем. Уилл подумал, что этого недостаточно и подоткнул его своей курткой.       Жена Беверли представлялась ему какой-нибудь совсем невысокой, если не низкой женщиной. У нее наверняка тоже были темные волосы: возможно, не такие темные, как у самой Беверли. Возможно, она вела здоровый образ жизни: в последние месяцы, когда Уилл еще работал в ФБР, знакомая нередко приходила со своим ланчем, в котором нередко (всегда) присутствовал салат, а сама Беверли незадолго до этого отказалась есть в столовой общую еду.       Но это все, в сущности, не имело никакого смысла. Он все еще подумывал быстро заглянуть к ним, убедиться, что они в порядке, и снова уйти в себя, скрывшись в одичалом Вульф Трап вдали от людей.       Уилл привез цветок, который едва ли мог назвать цветком, к себе домой и временно разместил его в своей гостинной на самой высокой полке: у него тоже были свои растения, и те также находились в подвешенном состоянии на стене, чтобы до них не могли добраться собаки и их вездесущее разрушение. Чего стоил один Бастер, разворотивший сад так, словно там прошлись цунами и торнадо вместе взятые.       В назначенный день Уилл собирался в дом Беверли. Несмотря на то, что ужин был запланирован на самый вечер, мужчина весь день не мог справиться с тревогой и был захвачен собственными сборами и суетой, пока, наконец, не пришло время ехать. Женщина не преминула позвонить ему лишний раз, чтобы убедиться, что Уилл точно будет, и он почти с тоской подумал о том, что она и правда хочет увидеть его. Она хочет познакомить его со своей женой. Она хочет провести в его компании семейный праздник. Она вспомнила о том, что Уилл существует, и она единственная, кто позвонил ему, чтобы пригласить его. По крайней мере, в ее дружелюбии и расположенности не приходилось сомневаться эмпату вроде него.       В детстве Уилл праздновал День благодарения в компании отца. У них не было других родственников, но им и вдвоем было вполне неплохо. Они смотрели фильмы в снятом номере старого мотеля, ели жирную индейку, обычно уже приготовленную заранее в магазине, и играли в потрепанные настольные игры. Отец Уилла дал ему столько, сколько мог, и Грэм не чувствовал себя неполноценным или угнетенным из-за отсутствия матери. Возможно, слегка, но это вытекало в следствие его аутизма и редкого дара, а не тяжелого детства в связи с бедностью.       Он помнил, где живет Беверли. У нее с супругой была маленькая квартирка недалеко от центра, на южной стороне, рядом с парком. Не самый престижный, но точно спокойный район, где редко происходили дебоширы: пьяные мордобои в летнее время стали обыденностью и не воспринимались как нечто ужасающее. Уилл также помнил, что она уже давно хотела переехать, но так и не решилась, и вот — шел четвертый год ее заветного желания заиметь квартирку попросторнее.       Беверли встретила его возле симпатичного подъезда, одетая в короткую куртку, которую, по всей видимости, набросила лишь для вида, чтобы выйти на улицу. Она помахала ему, и Уилл отзеркалил. Он вылез из машины и улыбнулся женщине, идущей к нему. Она крепко обняла его, сильно постукивая по спине Уилла, и неохотно отпрянула. — Ты такой бледный. Ну, ничего, мы приготовили столько, будто собираемся принять весь город. Я ей говорю, что это слишком много, а она все выдумывает и выдумывает… ты, небось, совсем приуныл один. — У меня все налаживается, — ответил Уилл сдержанно, а затем, вспомнив кое-что, потянулся обратно в машину и, бросив тихое «идем, приятель», взял растение в горшке. Он протянул его рассмеявшейся Беверли и снова скрылся в машине, чтобы достать вино, — я подумал, что не очень этично прийти с пустыми руками. — Он такой же черный, как я! Мне нравится это. Алья настоящий ботаник. У нас и без того мало места, но она все тащит в дом эти цветы, и я не знаю, куда мне от них деться. Но этот будет моим любимцем. Я назову его «Уилл Грэм» и буду говорить ему приятности, чтобы он расцвел. — женщина смело приобняла его за плечи. — Идем, скорее, иначе Алья спустится сама.       Уилл почувствовал себя уютно. Он улыбался и следовал за женщиной. Когда они вошли в квартиру (где, к слову, совсем не пахло собаками), их встретила высокая светло-русая особа в фигурных очках. Она улыбалась во все тридцать два и источала невероятную атмосферу дружелюбия и комфотра. Внутри было по-домашнему тепло, всюду действительно висели цветы, а по узкому коридору расхаживала изящная длинноногая кошка в пятнах. Уилл любил животных и подавил в себе желание наклониться к ней, чтобы попробовать погладить: это смутило бы жену Катц, если бы та не сказала ей, что Уилл «немного отличается от других людей». На такое заявление он бы никогда не оскорбился: это был аккуратный подход, в котором со стороны Беверли не чувствовалось издевки. — А вот и мы! — прошумела она. — Алья, это Уилл, мой бывший напарник, но все еще нынешний друг. Уилл, это Алья, моя прекрасная и неотразимая. — Очень рада, наконец, познакомиться, Уилл, — совершенно обаятельно, почти нараспев проговорила женщина, и Грэм сдержал в себе желание улыбнуться так же, как и она. — Я тоже очень рад. — Проходи, — продолжала Беверли между тем и осторожно отпихнула ногой щурящуюся кошку, — Эрни, не мешайся под ногами. Смотри, какое чудо нам подарил Уилл! — Это просто чудо! Спасибо тебе, но не стоило… — Ерунда, — отмахнулся он, отчаянно краснея. — Его тоже будут звать Уилл, — оповестила Беверли, унося растение в другую комнату, и кошка, вторя ее изящным шагам, засеменила за хозяйкой. — Я возьму куртку! — вмешалась Алья, под застенчивое «спасибо» вынимая из рук Уилла одежду. — Ты правда живешь так далеко? Вульф Трап очень живописное место, мы с моим дедушкой раньше часто рыбачили там. Беверли сказала, что ты тоже рыбачишь? — Конечно.       Отвечая попеременно двум женщинам подряд, Уилл не испытывал неловкости. Он вдруг сразу поймал общее настроение, и Эрни была к нему дружелюбно настроена, поэтому он, представив своим коленям кошку, к своему везению расположившуюся вне зоне видимости хозяек, принимал оказываемое внимание. — Как дела на работе? — спросил он. — Наш гендерный извращенец залег на дно, но это временно, — ответила Беверли, прыснув, — и это не то, о чем хочется поговорить в праздник, согласен? Джек все рвет и мечет: бесится, что никто не хочет посвятить всю свою жизнь работе, как это делает он. Боюсь, я страшно сочувствую его жене. — Он мне все еще снится, — признался Уилл, — и, честно говоря, я жалею только о том, что не ушел раньше. — А ты бы еще свою собаку назвал Кроуфорд и жил в восторге, — посмеялась она, а когда Алья промелькнула позади нее, Беверли, не глядя, поймала ее за руку, — все замечательно, дорогая, сядь, наконец. Ужин прекрасен! — Я беспокоюсь, что родители позвонят с поздравлениями, но я не услышу из-за того, что домашний телефон слишком далеко. — О, ты и не услышишь при всем желании, — Беверли несдержанно рассмеялась, обескураживая супругу, — я его отключила. Уж прости, но твои родители меня так недолюбливают, что не упустят возможности подпортить настроение даже в праздник.       Алья сдержанно выдохнула и вернула ей улыбку. Уилл с удовольствием наблюдал за четой. Они удивительным образом гармонировали друг с другом. Их ощутимая любовь витала в воздухе, воплощаясь в уют дома, и он даже забыл, что на улице срывался дождь со снегом, а температура опускалась до трех градусов. Это был не самый холодный месяц в Вирджинии.       Он задумался над тем, где сейчас был Ганнибал. Праздновал ли он День благодарения с сыном? Или, может, с кем-то из охотников? Был ли он совсем один в своем доме вдали от людей, где коротко ужинал в компании Фанни, после чего готовился ко сну, даже не посмотрев праздничные фильмы?       Уилл, улыбаясь, замешкался и посмотрел под стол, где на его коленях все еще спала кошка, и достал телефон. Он хотел увидеть сообщение от Ганнибала. Но экран был пуст. Уилл поджал губы, сжимая телефон, и снова спрятал его в карман, озадаченно подняв голову, пока супруги спорили.       Он не имеет права испытывать тоску. Только не после того, что сделал. — Я считаю, в таких случаях нужна дисциплина и внимание. Уилл меня поддержит!       Он покраснел и сказал: — Простите, я задумался. О чем шла речь? — Бев не рассказывала тебе? — удивилась женщина. — Мы хотим взять ребенка из детского дома! — Это… — Уилл оторопел. — Это огромная ответственность, — продолжила Беверли, заправляя волосы за ухо и подливая всем еще вина, — мы пока еще на стадии планирования, поэтому я и не сказала. Хочу посетить психолога, чтобы убедиться, что моя работа не доставила мне проблем с головой. Иначе я окажусь такой же сумасшедшей мамашей, как многие из тех, что я вижу в парке напротив. Они действительно бьют по заднице своих отпрысков! — Ты будешь хорошей матерью, — заверил Уилл, очарованно улыбаясь, — вы обе будете прекрасными матерями. — Нам хочется верить в это, — нежно утвердила Алья. Беверли задумалась: — Честно говоря, я все еще думаю о людях, которые уже давно в браке, но еще не имеют детей. Не понимаю этого. — Ты о Брайане и Джимми с работы? — спросила женщина, вытянувшись. — Они женаты семь лет, а знакомы еще больше. И ведут себя как молодожены. — Людям, которые очень любят друг друга и имеют глубокую связь порой не нужны дети, чтобы укрепить союз. Иногда их заводят, чтобы задержать отношения, обреченные на провал, — продолжала своим певчим голосом та. — Не хочешь ли ты сказать, что у нас недостаточно глубокий уровень эмоциональной привязанности, вишенка? — шутливо одернула Беверли, и Алья толкнула ее локтем в бок. Грэм смущенно улыбнулся, пряча улыбку за бокалом с вином. — А что насчет тебя, Уилл? — участливо спросила Алья. Он издал звук удивления, подняв брови. — У тебя есть кто-нибудь?       Прежде, чем темноволосая женщина успела подарить супруге предупреждающий кашель, Уилл учтиво усмехнулся: — Все в порядке. Нет, я… сейчас я один. Но я не одинок. У меня много собак. — А как же твой дружок психолог? — не сдержалась и сама Беверли, мгновенно краснея от алкоголя. — Неужели он действительно оказался просто психологом? Как его там… Лукас? — Между нами ничего не было, — Уилл сделал торопливый глоток, отвлекаясь на индейку в своей тарелке. — Я отказываюсь в это верить! В моей голове вы уже сыграли свадьбу, и мы ходим друг к другу на ужины! Вы же так смотрели друг на друга, — продолжала Беверли несдержанно, и Грэм скорее почувствовал, нежели увидел, как рука Альи неспокойно мечется под стол, укладываясь на ладонь затихшей жены, и как ее взгляд делает Катц более осознанной и спокойной. — Отстань от него, милая, — попросила она — чуткая душа, — Уилл расскажет, если захочет. — Прости, бро-бро, — проговорила женщина, — ты же знаешь, я не из вредности. Никто не заслуживает остаться без второй половинки, когда так ее заслуживает. По-моему, я слегка перебрала. Это ли не повод перебраться в гостиную и посмотреть телевизор? Там сейчас крутят "Наша жена", я всю неделю ждала!       Так они и поступили: наполнили свои бокалы горячим глинтвейном, который Алья приготовила в момент короткого перерыва, и устроились на уютном диване в темноте: Беверли села посередине, приобняв привалившихся с обеих сторон к ее бокам сначала сопротивлявшегося Уилла и согласную жену, и каждого она лениво чухала по затылку, как собак. Эрни предпочла скрыться в другой комнате в одиночестве. Уилл поймал себя на мысли, что эти касания и в целом такой контакт довольно приятен, хотя, возможно, будет не совсем понятен остальному обществу. Но он убедил себя в том, что все его друзья и знакомые — особенные люди, а он и вовсе носитель удивительного расстройства, понятия не имеющий, как нужно взаимодействовать с окружающими. Кроме того, Беверли приятно пахла: крем для рук с ароматом иланг-иланг, какие-то пряные духи с восточными нотками и яблочный шампунь для волос действовали на него усыпляющим образом. Ее ногти, приятно перебирающие кудри, напомнили Уиллу детство, однако в нем никогда не было женской фигуры. Такое воспоминание сбило его с толку.       Алья заерзала, сползая почти на самый живот жены, и вместо того, чтобы повернуться, просто закинула голову, глядя на мужчину со словами: — Ты заслуживаешь счастья, Уилл. — Мы все заслуживаем счастья, — сказала Беверли, чтобы не смутить его и отвлекаясь одной рукой от Уилла, чтобы потянуться за своим глинтвейном, стоящим на деревянной поверхности дивана позади. — Я думаю, вам с Лукасом нужно просто поговорить. Если человек действительно любит, он готов смириться с любыми трудностями на пути. — Она убеждена, что все можно решить разговором, — сказала Беверли, обращаясь к другу после глотка, ставя ладонь ребром так, будто Алья не могла ее расслышать, но женщина весело ткнула ее в бедро. — Я не уверен, что это была любовь, — сказал Уилл смущенно, — возможно, я принимал искреннюю дружбу, первую в своей жизни, за нечто большее. Я уже ошибся однажды. Боюсь, что если полезу в это снова, я не смогу разобраться в намерениях. — Иногда нужно наступить на грабли несколько раз, чтобы усвоить урок. А тебе — и подавно.       Уилл усмехнулся ее безобидному замечанию и заметил, как начала дремать Алья. — Пожалуй, мне пора. Собаки совсем одни. — Останься, досмотри фильм! — попросила вдруг сонная женщина. — Ты сама уже клюешь, вишенка, — заметила Беверли. — Я хочу, чтобы вы остались и досмотрели до конца. — Мне правда пора, — Уилл попытался встать. Алья перекатилась с живота жены на диван, - это было... спасибо вам. — Я провожу Уилльяма, — заверила Катц, поднимаясь вместе с ним, но их обоих слегка пошатывало. — Ты уверен, что доедешь сам? — спросила с сомнением та. — Конечно. Я выпил не много. — Мне было приятно познакомиться, Уилл. — Мне тоже, правда, — он улыбнулся ей, и свет в гостинной полностью погас.       Когда он оказался на улице, его обдало холодом. Беверли достала сигарету и закурила. — Ты же бросила. — Пытаюсь, — невесело хмыкнула она, — Алье не нравится запах дыма. Стараюсь отучиться. Еще одна причина повременить с ребенком. Пока не брошу — даже не подумаю пойти у нее на поводу. И я рада, что ты согласился прийти. Правда же лучше, чем в одиночестве дома? — Спасибо вам. Иногда я подозреваю, что дар эмпатии есть и у тебя. — Я бы повесилась, ты уж прости, — она сделала короткую прерывистую, но такую желанную затяжку, и выпустила дым вместе с паром на холодную улицу, — к слову о боязни совершить прошлые ошибки. А ему своя голова на плечах на что? Твое дело — донести свои чувства. Но сначала, конечно, понять их. Это бы не помешало. Его дело — понять, что с этими чувствами делать. Могут ли они войти в… симбиоз с твоими. — Не слишком ли это эгоистично — взваливать ответственность за свои чувства на другого человека? — Речь не совсем об этом, — улыбнулась Беверли, загадочно глядя вдаль, — дело в доверии. В том, насколько ты можешь быть с ним честен и открыт.       Уилл попрощался с ней. Он сел в машину и уехал, заметив, как сонная Алья вышла на улицу, чтобы обнять Беверли. Уилл пытался представить себя на их месте, и Ганнибала — обнял бы он его после всего, что Уилл допустил? Он ведь все испортил! У него больше не было друга, которому он так доверял, с которым он испытывал комфорт.       Но что-то ужин у Катц изменил в нем.       Дома Уилла ждали собаки. Он радостно потрепал их, накормил и лег спать, не раздеваясь — где-то на нем еще чувствовался приятный запах женщин. Он устроился на кровати, глядя в темный потолок, и вытянул руку, чтобы погладить себя по голове. Так Уилл нахмурился: он чувствовал себя неловко. Но это было приятно. Его рука, конечно, не нежная и не пахла ароматным кремом, но он замлел, прикрыв глаза, и уснул, отдавив себе плечо, пока на утро не перестал чувствовать руку вовсе.       С рассветом во рту пересохло от выпитого накануне вина, ощущался кисловатый вкус и неприятный запах. Уилл поднялся с постели, взглянув на окружавших его собак, ожидающих прогулки на улице, и поплелся к двери.       На улице распогодилось, когда собаки, сбивая его с ног, выбежали наружу. Он устроился на качелях, заворачиваясь в одеяло, и сонно оперся головой о руку. Вокруг было одиноко, пусто: только завывающий в верхушках буков и сосен ветер тревожил красный лес.       Уилл всмотрелся в чащу. Казалось, еще совсем недавно он махал рукой проходящим мимо охотникам, сливавшимся с окружением, и вот они исчезли, как мираж, как затянувшаяся галлюцинация Уилла. Он долго ждал, глядя в лес, и вскоре ушел обратно в дом.       Миновал ноябрь. Стоило декабрю принять свои права, как снег усеял лес, стих обычно неспокойный залив. Все стало белым, ярким, бескрайним и бесконечным: вглядываясь в лес, можно было заблудиться, стоя на месте. Все чаще и чаще Уилл проводил время на улице с собаками, наворачивая круги возле Вульф Трап, после чего возвращался домой и занимался неувлекающими его вещами: приготовлением лекций, чтением книг. Как назло даже дома ничего не ломалось, а потому заняться казалось совсем нечем. Каждый день проходил как предыдущий, и вскоре Уилл совсем заблудился в череде похожих друг на друга недель, и только редкие звонки Беверли напоминали ему о том, какой был день: обычно она звонила по пятницам. В субботу она по-прежнему иногда навещала его, привозила корм и возилась с Джеком — своим любимцем. После уезжала, снова оставляя Уилла в одиночестве, и лишь один раз попробовала поговорить с ним о его чувствах. Он отказался и замкнулся: он и сам часто думал о Ганнибале. Он ему снился.       Приходил во снах и бил его, душил, унижал, угнетал, и Уилл вскакивал в совершенной панике, растерянный и с мокрыми щеками. Но воздуха от этого в груди больше не становилось: он начинал задыхаться от слез, вызванных еженочными кошмарами, и яростно колотить кровать, воздух и самого себя, не в силах справиться с эмоциями. Он был зол на себя, свое чувство вины, на свои кошмары, на то, что никак не мог от них избавиться. Отчаяние захлестывало его.       Однажды утром, в середине декабря, Уилл стал менять замки в доме на более крепкие, сложные и надежные, убежденный в том, что они остановят его ночные похождения на улицу босиком. Снег стоял почти до колена. Он не хотел заснуть и умереть от обморожения где-нибудь в лесу, недалеко от лагеря охотников, в одной футболке и нижнем белье. За работой его застала Беверли: она приехала утром, тепло одетая, совершенно одна. Ее молчаливый, но красноречивый взгляд прошелся по мужчине, когда она подошла, поравнявшись с ним. — Не доверяешь себе? — спросила женщина, заставив его вздрогнуть. — Или в лесу завелся йети?       Уилл облизал засохшие губы и прикусил щеку изнутри. — Снова хожу во сне. Меняю замки, чтобы собаки успели меня разбудить, пока я вожусь с этим. — Уилл, я дам тебе подзатыльник, если скажешь, что с тобой все в порядке. Потому что все ничерта не в порядке. Ты бледный, и ты сильно похудел. — Я не болен, — отрицал он, поднимаясь и мгновенно чувствуя головокружение, — просто… это просто кошмары, вот и все. — Когда ты в последний раз ел, Уилл?       Он пожал плечами, хмурясь: — Вчера. — Вчера утром? Или вчера, которое было неделю назад? Я позвонила тебе, и ты сказал, что это не суббота, хотя была среда. Мне не нравится, что с тобой происходит, Уилл, и я перестану закрывать на это глаза. Ты позволишь мне отвезти тебя обедать, и развеешься, иначе я останусь здесь и буду стоять вот так.       Беверли прислонилась к дверному косяку, недовольно сложив губы «бантиком», и скрестила руки. Уилл только и смог вздохнуть. Он, в общем-то, был не против, да и рутина в виде готовки еды ужасно утомляла. — Ладно, — тихо кивнул он, — я только переоденусь.       Они зашли в дом, и Беверли, приготовившаяся снять куртку, мгновенно застегнула ее обратно. — И все таки ты готовишь ловушку для йети. Как ты здесь живешь? — Не осуждай мой образ жизни, Бев, — возразил он, останавливаясь, — потому что не все хотят жить розовой мечтой с человеком из своих снов. Я скоро приду в порядок. Это временно, мне просто нужно… мне просто нужно подождать. Мне легче справляться одному, — он поймал нечитаемый взгляд женщины, — но это не значит, что я не ценю твою помощь. Мне просто неловко ее принимать. Я привык, и мне так спокойно. — Мы с Альей волнуемся за тебя, — осторожно сказала Беверли, — да, я не могу выдать свою опеку за беспокойство, потому что я не в праве делать это. Но я, как твой друг, действительно хочу, чтобы ты знал, что ты можешь мне доверять.       Уилл остановился, взгляд его стал непонятливым и суетливым. Он не знал: улыбнуться или нахмуриться, вздохнуть или прыснуть, и делал все сразу, быстро меняя эмоции. Он подбирал слова: — Это… это к тому, что я могу… взвалить на тебя свои чувства, а ты решишь, что с ними делать? — Типа того, — улыбнулась она, — ты на верном пути. Поедем в кафе «Эдем»? Это рядом с мостом. Там очень уютно и комфортно, тебе должно понравиться. И еще там вкусные блюда.       Уилл дернул глазом. Он усмехнулся и кивнул. Женщина ободряюще похлопала ему по плечу и присела на диван, когда он скрылся в своей комнате.       Они поехали в город, и Уилл почти все время молчал: только с любопытством смотрел в окно, где все было таким же белым, как и его лицо. — Как думаешь провести Новый год? — спросила Беверли невзначай, быстро оглядываясь на него. — Разошлю поздравления знакомым. Может, Джимми и Брайану, — ответил он, чтобы она не взволновалась, — возможно, еще Алане Блум. Она тоже преподает в моей академии. — Очень продуктивно, — кивнула женщина, выезжая на оживленную дорогу, — ты так и не позвонил ему?       Они состыковались со старым бьюиком спереди и остановились — впереди была пробка на светофоре. Уилл вздохнул. — Он не захочет меня слышать. — Ты решил это за него? — Я это знаю. — О, хватит! — всплеснула она. — Ты должен признать, что ты просто боишься! Черт возьми, ты копался в головах серийных убийц и несколько раз был в опасности, но боишься набрать своего неудавшегося? — Я не боюсь! — сдержанно ответил Уилл и вспылил. — Да, я боюсь! Он долбанный мозгоправ, которого я никогда не мог понять. Я знаю, о чем думаешь ты, но я понятия не имею, что сделает он, если я ему позвоню. И он не мой неудавшийся. — Так поэтому ты так взъелся? — спросила она, и это было похоже на глоток свежего воздуха. Беверли схватилась за руль и усмехнулась, глядя прямо перед собой. — Поверить не могу! Тебя до ужаса пугает перспектива не понять человека. — Я всю жизнь жил так, что мог прочесть чужие чувства и разделить их со своими, — продолжал Уилл, поглядывая на машины впереди, — но он такой, что… он такой, какого я не встречал. Это вызвало у меня интерес, конечно! Но его чувства всегда были для меня загадкой. — Уилл, остальные люди живут точно так же, — она по-матерински улыбнулась, — мы можем только доверять своим партнерам и друзьям, потому что у нас нет такой развитой эмпатии, как у тебя. Но это нас сближает. — Люди, которые друг друга не понимают, часто ссорятся, — буркнул он. — Не без этого! Но мы ссоримся, потому что злимся на себя, а не на друг друга. От того, что мы были не в силах понять чувства ближнего, — она повернулась в сторону Уилла, и в ее зрачках промелькнул блик, — но мы разговариваем. Ртом и словами. Нам не приходится гадать, чтобы понять. Нам нужно только поговорить. И это очень сближает. Особенно, когда вы выяснили причину и готовы бороться с ней.       Уилл долго смотрел на нее. Очевидность ее слов заставила его попросту покраснеть от осознания собственной недальновидности. Уилл умел копаться в головах преступников, но по части отношений он проигрывал. Его эмпатия - его единственное эмоциональное оружие, - стало его врагом.       Он сел прямо с совершенно нечитаемым лицом и вздохнул. — Просто поговори с ним, — продолжала Беверли, — ты же не можешь жить спокойно. Гораздо легче будет продолжить идти со знанием, что он не твой человек, чем так и не решиться сказать самое важное. И жалеть всю оставшуюся жизнь.       Внутри у Грэма что-то перевернулось. Он едва сдержал довольную улыбку, причин для которой не мог придумать. Он вдруг не смог придумать вообще ничего. Такое ощущение всегда посещало его, стоило подобраться к чему-то настолько близко, что лучшим решением оставалось просто пережить это. — Я… — он сглотнул и надолго замолчал, так ничего и не сказав. Пробка разошлась, бьюик впереди повернул направо. Беверли хмыкнула.       После они пришли в кафе, где каждый отдельный столик украшали искусственные растения, спадающие вниз, на головы. Они устроились у стены, возле угла, и Беверли заказала что-то за них обоих, даже не заглянув в меню, пока Уилл задумчиво сверлил взглядом стол. После она сложила руки. — Ты должен довериться моему выбору. Я всегда ем том ям перед Новым годом. Кстати, если ты снова будешь один, то мы с Альей… — Спасибо, — прервал он теплой улыбкой, — не стоит. Вы должны провести праздник вдвоем. — Я это уже слышала.       Уилл понимал, что никогда не мог спорить с Беверли. Она отбивала у него всякое желание сопротивляться. И сил на ссоры с ней он никогда не мог найти. И пусть она нередко выводила Уилла из себя, он мог с этим мириться, потому что у него больше не имелось друзей.       Официант принес им горячий суп. За окном было снежно, людно: все куда-то бежали. Все хотели достать хорошие подарки своим семьям. Все к кому-то торопились. Уилл смотрел на них и слушал болтовню женщины. Он пытался представить человека, к которому Ганнибал мог торопиться также, как и все эти незнакомые ему люди. Пытался представить, насколько его сын похож на него самого и как они проведут Новый год вместе. Пытался представить лицо Ганнибала, когда тот впервые попробовал бы том ям вместе с ним.       И покачал головой, будто стряхивая собственные мысли.       Вскоре Беверли затихла. Она молча наблюдала за Уиллом. В ее голосе чувствовалась забота и легкое поддразнивание. — Ты снова пытаешься думать, — заметила она, и мужчина возмущенно вскинул подбородок, — у тебя слишком громкое молчание. — Я не… думаю о нем. Но это, черт возьми, единственное, о чем я думал в последние месяцы.       Она вдумчиво подняла глаза. — Я все еще не знаю, как так получилось, что твоя подружка снова уехала. — Мы поговорили, — улыбнулся Уилл самодовольно, — и она пришла к выводу, что я стал слишком холоден с тех пор, как они с сыном переехали ко мне. — Это тебя выбило из привычного ритма жизни.       Он угрюмо кивнул. — И поэтому ты прекратил общение с Лукасом, — закончила Беверли. Уилл снова кивнул. Она мотнула головой в сторону его телефона, — набери ему. — Чего? — Набери ему! — повторила она, подняв брови. — Сейчас, пока мы здесь. — Я не хочу, — Уилла перетряхнуло, он рассмеялся, будто она сморозила глупейшую шутку, и посерьезнел, когда понял, что подруга не прикидывалась, — я буду жалеть об этом. — Значит, вполне захочешь после бокала грога, — она ехидно сощурила и без того узкие глаза, — или двух. — Я сегодня не планировал напиваться. И нет, Бев, я не буду ему звонить. Мне же придется... придется общаться. — У меня были иные планы, — она подняла руку, привлекая внимание официанта, — надеюсь, ты уступишь даме. — Не в этот раз, — Уилл сжал телефон в кармане, словно тот мог выскочить и сам оказаться в руках коварной женщины, считавшей, что она может совать нос в его отношения. — Тогда не откажешь в гроге. В такую погоду он прогреет не только тело, но и твое ледяное сердце.       Уилл не отказался от него и все еще иногда сжимал в ладонях телефон. Он не мог объяснить Беверли, что она понятия не имела, как он на самом деле переживает. Тревожность рыла в нем глубокие тоннели, добиравшиеся до не самых приятных его мыслей, от которых он хотел скрыться, что у него вполне получалось первое время, пока Беверли снова не начала выуживать из него потаенные страхи. Он чувствовал себя голым, когда они всплывали на поверхность, как мертвая рыба, и не знал, что с ними делать. Он умел их прятать, но не справляться с ними, не переживать, не отпускать. И теперь Уиллу оставалось только отдать все в руки женщины, которая, пусть и не была спецом по части внутренних терзаний, но точно могла с ними что-то сделать.       В конце концов, он все таки согласился на выпивку и позволил Беверли и самому себе облегчить душу за вторым бокалом грога. Ее железная уверенность и безудержная убежденность в действенности своих советов незаметно перешла к Уиллу. Через час он слегка покраснел от выпитого и взбодрился.       Женщина напротив потянула из трубочки напиток, слегка щуря нос от горькости алкоголя, и бросила в рот маленькую дольку апельсина. При оранжево-желтом освещении кафе ее волосы отливали серебром, а в глазах плескались искры предвкушения. - Разве нормально написать ему: «Привет. Я много думал о том, что между нами, и считаю, что мы должны увидеться»? — Уилл с вызовом посмотрел на нее, и Беверли скривилась. — Ты действительно понятия не имеешь, как общаться с таки -ик! -ми, как он! Давай сюда, — Уилл протянул ей телефон и запоздало напомнил: — Только не отправляй! — Держи, — после целой минуты набора предложений женщина протянула ему телефон обратно, от усердия высунув кончик языка. — «Привет, увидимся в норт-сайд авеню завтра вечером, скажем, в 17:00?» Почему так резко и сразу с назначения встречи? Он понятия не имеет, что ожидать от нее. — Ты даешь ему возможность отказаться! — настаивала Беверли, заламывая в руках соломинку. — Надо показать ему, что ты настроен серьезно. — Почему завтра? — Он не успеет подумать, что ты болван и будет озабочен тем, что у него в шкафу, — ухмыльнулась она, — я видела его, такой элегантный. — А если передумаю я? — Не передумаешь, — заверила она.       Уилл вернулся к сообщению. Его трясло изнутри. Он стер несколько слов, добавил свои — более ненавязчивые и дружелюбные, как будто ничего и не было, но так и не смог отправить. Он сжимал телефон в руках до тех пор, пока они не расплатились за заказ и покинули кафе.       На улице было свежо. Это, в прочем, не помогло им протрезветь, и Беверли с недовольством нахмурилась, понимая, что не сможет сесть за руль, и они пошли к мосту, чтобы прогуляться.       Руки Уилла быстро мерзли. Беверли подталкивала его в спину свободной ладонью, а другой вертела по сторонам, рассказывая ему о том, как они с Альей впервые пошли гулять по этому мосту, но он почти ее не слушал. Вскоре у него закружилась голова. Он остановился, шмыгнув носом, и они подошли к краю, чтобы посмотреть на ночной город, взыгравший разноцветными гирляндами. Беверли крепко обхватила его обеими руками. В своей Уилл все еще сжимал телефон. — Отправь, убедишься, как легче станет. Ты оттягиваешь момент, который должен прожить… в момент! — Это имеет не очень много смысла. — Нельзя временить, — настаивала она, — если действительно хочешь этого - сделай и забудь! Отправь ему и до завтрашнего вечера размышляй только над тем, что стоит надеть на такую судьбоносную встречу. — Все не может быть так легко. — возразил Уилл, пьяно хмурясь, и чуть сильнее сжал телефон. — Это ты все усложняешь! Ты привык искать проблемы и подвохи там, где их нет и быть не может! А вдруг он только и делает, что ждет твоего сообщения? — Это бред! — Дай сюда!       Беверли потянулась за телефоном, и Уилл дернулся. Женщина вытянула ладонь, нажимая на сообщение, и то незамедлительно сместилось выше, оповещая владельца об отправке. У Грэма внутри все сжалось, он вздрогнул, ошарашенно уставившись в экран, и трезво всхлипнул. От переизбытка эмоций его снова перетряхнуло, и он облокотился о края моста. Телефон выскользнул из ладони и полетел вниз. Беверли с Уиллом только и успели, что замереть с вытянутой рукой. — Черт, — пробормотала она, когда где-то далеко внизу послышалось унылое «плюх-бултых», — ну… ты же успел отправить? — К сожалению, — ответил Уилл одними губами. На секунду он подумал, что соберется прыгнуть следом. — Все поправимо! Сегодня уже вряд ли найдем салон связи, но завтра подыщем… — Беверли, это ужасно. Он не должен это увидеть!       Уилл представил, как Ганнибал просыпается от звука пришедшего сообщения и сонно тянется проверить. Как он недоуменно глядит на экран, где высвечивается наверняка стертый номер Уилла, и черным по белому выскакивает предложение о встрече. Как он, не мешкая, блокирует номер и ложится спать дальше. — Мы весь вечер обсуждали с тобой почему стоит это сделать! — безнадежно ответила женщина. — Зато теперь ты не сможешь не только удалить сообщение, но и отменить встречу. — А если он позвонит? Что тогда? — Назовем это флиртом. Возможность встретиться с тобой только завтра и только тогда! Разовая акция для выяснения отношений. — Ты жестокая, — выдохнул Уилл, — жестокая и очень… — Знаю. Зато мы развеялись и отрезвели. Идем, отвезу тебя домой и вернусь к своей вишенке. — Не стоит. Я возьму такси. — Тогда я приеду завтра и проконсультирую твою головную боль аспирином. Заодно подберем тебе подходящий к свиданию костюмчик!       Уилл почти взвыл. Ему не пришлось делать это только по той причине, потому что на каждую авантюру, предложенную подругой, он согласился сам. Они покинули мост, чтобы поймать машину, и Уилл, садясь на заднее сиденье, ухватил Беверли за предплечье со словами: «Спасибо тебе за все», хотя хотел только послать ее, на что женщина улыбнулась и приятно вскинула брови. Уилл попросил высадить его недалеко от Вульф Трап, но даже так, ему пришлось идти до своего дома на отшибе целых десять минут: какая-то глупая параноидальная мысль в глубине души желала, чтобы таксист не знал, где Уилл живет.       Дома его встречали встревоженные собаки: они скулили и прыгали, и он уже привык и большую часть времени игнорировал отсутствие восьмой собаки в своей своре. Покормив их и замерев перед столом с нечитаемым лицом, Уилл признал, что не следовало бы испытывать новое появившееся чувство после затянувшейся прогулки с женатой подругой, но ничего не мог с этим поделать. Он сделал себе быстрый кофе и сел в темноте кухни, пустившись в пустые фантазии о том, какой была бы его жизнь в браке теперь. Он завистливо вспоминал Беверли и Алью, потому что они принимали друг друга, им было комфортно и уютно вместе, и он представлял, как Бев, придя домой, целовала жену в макушку, пока та поливала цветы или кормила Эрни. Или читала. На самом деле не важно, чем бы она занималась — Уилл представил, что тоже читал или поливал свои цветы, пока к нему кто-то не подошел бы сзади, еще пахнущий морозем с улицы, и ободряюще сжал плечо.       Эта мысль была приятной, как глоток воды среди ночи, как желанный час сна перед работой или свежий сендвич с тунцом в обеденный перерыв. Возможно, все-таки немного приятнее сендвича с тунцом. И она согревала.       Но когда Уилл открывал глаза, делая новый глоток горького кофе, благоговейный миг утешения испарялся также неожиданно, как и чья-то собачья лапа, упиравшаяся в ногу. И возвращалась реальность: его телефон лежал на дне озера с отправленным сообщением Ганнибалу, которого он так бесстыдно бросил, и ему предстояло встретиться с ним после нескольких месяцев длительного бойкота, который объявил сам Уилл.       Постель оказалась приятной, особенно на нетрезвую голову. Перед тем, как лечь, он проверил все замки и почему-то убедился, что спать будет крепко, после чего устроился на кровати, как в гнезде, окружая себя множеством подушек, одеял и свернутых в стопки пледами. Он моментально уснул, и воспаленный тревогой мозг не подбрасывал ему новые идеи для кошмаров.       Утро Уилла началось с жалобного скулежа Зои: она царапала двери, просясь на улицу, и он поднялся, выпуская всех собак на прогулку. Уилл недобро покосился в сторону календаря. Семнадцатое декабря, очередное воскресенье. Он поежился и достал халат, одеяваясь. Было холодное раннее утро. За ночь снег выпал еще на несколько сантиметров, и это не помешало собакам резвиться вокруг, но Уилл забеспокоился: он решил, что не станет запускать территорию, поэтому после короткого завтрака и быстрой сводки новостей на ноутбуке он оделся и собрался на улицу с широкой лопатой. Уилл предпочел бы еще поваляться в постели и, быть может, позволить собакам лечь рядом, но он все еще помнил, что отец, поручавший ему всю дневную работу с самого утра, не успокаивался, пока вся она не была выполнена. Уилл даже невесело улыбнулся этой мысли: старик давно помер, а последствия воспитания сказывались на нем даже спустя так много лет, когда Грэм, по мнению — увы — не подавляющего большинства, должен бы уже иметь своих детей. Только едва ли он смог бы стать примерным отцом: пеленки и ночные крики — не самая сильная его сторона. Ему хватило недолгих лет жизни с Уолтером, и он вполне неплохо справлялся с ролью отца — по крайней мере, так говорила Молли. Он был трогательным отчимом, едва ли знающим, как воспитывать детей, и сам напоминал ребенка своей приближенностью к жизни Уолтера и заинтересованностью хобби мальчишки. Что поделать — Уилл питал слабость к красивым парусникам и морю.       Все утро он чистил снег. Собаки почувствовали приближение машины прежде, чем Уилл успел увидеть ее на горизонте. Из «форда» вышла накануне обещавшая появиться Беверли. — Ты могла бы позвонить, — сказал Уилл, слегка недовольный, потому что не успел переодеться: он стоял в глупой шапке, старых сапогах, чем-то напоминавших угги, и драной куртке. Беверли красноречиво растянула в улыбке одну сторону губ. — Я здесь, чтобы навести волшебство. — А мне не верили, когда я говорил, что ведьмы существуют, — фыркнул он, и они вошли в дом.       Щеки Уилла мгновенно покраснели от мороза. Он подышал на ладони и поставил чайник. — У нас в запасе еще два с лишним часа, — проинспектировала она, — и прежде всего я спешу напомнить тебе, что мы с Альей желаем тебе удачи. Она сегодня будет держать за тебя кулачки. — Такое чувство, будто ты поедешь со мной и будешь следить издалека. — Как шпион, — продолжила Беверли, — в черных очках зимой. Мне бы и самой хотелось, но я подброшу тебя до места и уеду. — На обратном пути снова придется взять такси. — На обратном пути ты поедешь на его машине! — возразила она. Уилл от шока даже ничего не ответил. — Прими душ, не бойся переборщить с одеколоном — он у тебя такой слабый, что всегда сомневаешься: было ли это дьявольским предзнаменованием или же твоим запахом.       Уилл возмущенно нахмурился, вопреки всему испытывая волнение. Он оставил собак с Беверли и ушел в ванную, намываясь тщательнее обычного, чтобы стереть с себя прошедшие несколько месяцев, пока женщина хозяйничала в его доме.       Когда он вышел, его слегка потряхивало от неизвестности, а Беверли заинтересованно втянула носом запах шампуня. Она протянула ему поглаженную рубашку и свитер без рукавов, о существовании которого в своем гардеробе Уилл уже сомневался достаточно долгое время. — Как тебе это? Я собрала несколько вариантов, чтобы ты мог выбрать. Сейчас так ходить стильно, да ты и сам должен был заметить, как одеваются твои студенты. — Только я давно не мальчишка, — заторможенно ответил он, — и ты рылась в моем шкафу? — По-моему, это очень даже мило, — кивнула она, проигнорировав вопрос, — если вы куда-то пойдете, и ты снимешь пальто, то не будешь выглядеть глупо. — С чего ты взяла, что он вообще придет? — спросил Уилл, терпеливо вздыхая. — Я так и не узнал, что он мне ответил. — Отличный повод спросить при встрече. Отвечая на твой вопрос, — Беверли повесила рубашку с вешалкой на двери и уперла руки в бока, — я убеждена, что он приедет, потому что вы разошлись, не выяснив причины. Ему стало бы как минимум интересно узнать их. Прошло недостаточно много времени, чтобы он забыл о тебе, но достаточно, чтобы разогреть интерес. — Ты же помнишь, что ты собираешь меня на встречу с другом?       Беверли загадочно улыбнулась. — Ну конечно. — Я чувствую твою ложь. — Обманчивые ощущения, вызванные тревогой и волнением. - незадачливо проинформировала она. - Ты не думал о выборе пальто? — Я буду в том же, в чем был вчера с тобой, — сказал он, бросая полотенце, — у меня не такой большой гардероб. — Ладно, это неплохой вариант, — согласилась Беверли, — я знала, что ты это скажешь, но я считаю, что ты просто обязан надеть под него шарф. Вот этот, — она порылась в своей сумочке и достала аккуратно свернутую темно-алую ткань, — была в магазине сегодня, увидела его и сразу о тебе подумала. Контрастный, но при этом не слишком броский — будет очень кстати! — Спасибо, — сказал Уилл искренне и вдруг усмехнулся, — чувство, словно я как в семнадцать лет собираюсь впервые на свидание. — Не я это сказала. — Ты пропускаешь смысл слов. — Каждый слышит то, что ему хочется услышать. — Твоя помощь неоценима, — сказал внезапно Уилл, смущенный собственным откровением, но женщина только похлопала его по плечу, — я… в смысле, мне стоит… я немного волнуюсь. — Не без этого, — вздохнула она, — просто будь собой. Это оценит определенно каждый. Ты кормишь ребят перед уходом? — Да. — Тогда за дело, подожду тебя в машине.       Уилл остался с собаками, выгулял их, наполнил миски с едой и закрыл дом. Тропинка, ведущая в лес, была едва видна, напоминая о давно прошедших днях. Он вернулся к «форду» Беверли и сел рядом, чувствуя, как его желудок скрутило от беспокойства. Он мог бы предположить реакцию Ганнибала при встрече, но это было не все равно, что увидеть ее лично. Вместо этого он всю дорогу молчал и готовился к каждой ожидаемой эмоции на его лице, и потому морально принял любую возможную реакцию на его появление.       Женщина вела нарочно быстро, не медля, будто опаздывала на собственную свадьбу, и недовольно чесала лоб, скрытый под шерстяной шапкой, жалуясь на лишнюю сдавленность головы. Уилл не слушал ее и часто вытирал потеющие ладони о пальто и брюки, размышляя над тем, что должен был сказать. Ему очень не хотелось неловкого молчания между ним и Ганнибалом, и каждая проскальзывающая мысль задерживалась в голове, пока Уилл фантазировал о том, как все пройдет.       До парка оставалось несколько минут, но Грэм не выдержал и попросил Беверли высадить его в раньше, чтобы он добрался сам. Женщина пожелала ему удачи, и ее машина скрылась, а Уилл с чувством тошноты отправился на встречу. Он спрятал руки в карманах пальто и старался не сутулиться, а сам выглядывал среди заснеженных деревьев и высоких парковых фасадов каждого проходящего мимо человека. Он все еще сомневался, что Ганнибал придет, и отправился на то место, где они весной выгуливали своих собак.       Уилл уже добрался до кофейни, но Ганнибала не было. Он стоял снаружи, потерянный, пока к нему не вышла девушка, стоявшая за стойкой, с вопросом, не желает ли он чего-то, но Уилл нервно улыбнулся ей и сказал, что все в порядке. Что он просто ждет товарища. Что он скоро подойдет. И девушка скрылась в тепле кофейни, прозвенев входными колокольчиками, а Уилл снова остался один. Он засеменил по улице обратно, больше не уверенный в убеждениях Беверли. Да и зачем ему быть в них уверенным? Неужели он не мог подумать своей головой? Почему он решил, что Ганнибал вдруг захочет видеться с ним после всего? Это ведь все случилось из-за Уилла — он заслуживал стоять в одиночку на улице в ожидании снега.       Он дошел до первой попавшейся лавки и стряхнул с нее сугробы. В той части парка, куда он забрел, никто не ходил. Это, по крайней мере, утешало: ему не хотелось, чтобы кто-то увидел его, такого жалкого и растерянного, потому что в попытке сказать что-то он бы непременно начал заикаться.       В конце концов Уилл решил, что Ганнибал слишком пунктуальный человек для того, кто задержался бы на целых тридцать минут (или больше — у Грэма не было часов), и он справедливо решил, что Лектер не придет совсем. Что он, возможно, пытался дозвониться до него на мертвый телефон с целью сообщить о том, что их встреча не имеет значения или отправил хотя бы одно сообщение или вовсе удалил с ним переписку, но Уилл об этом никогда бы не узнал.       Он поднялся с холодной скамьи, чувствуя, что остаточный снег впитался ему в брюки, и ощутимо прикусил язык, только чтобы справиться с подступающими слезами. Это не совсем ему помогло: он тут же зашмыгал носом, глубоко дыша, и побрел обратно, откуда пришел. Он давно усвоил, что если размышлять о том, что случится, то это обязательно не случится. Особенно с ним. Особенно, если речь шла о Ганнибале. Что же, с ним все еще остался его неизменный аутизм, которого на подкорке сознание раз за разом повторялось: «Этого стоило ожидать».       Напоследок он оглянулся, чтобы посмотреть на проделанный путь, и остановился. Новый вдох ударил его током, когда он прищурил взгляд, силясь разглядеть приближавшегося издалека мужчину. Уилл сразу узнал: это был Ганнибал, но ему понадобилось несколько долгих мгновений, чтобы убедить свой мозг в этом и остаться на месте, силясь не сорваться прочь. Он бы пошел ему навстречу, но его ноги так задрожали и приковались к мерзлой земле, что лучшим его решением было продолжать стоять, мучительно наблюдая, как встрепанный Ганнибал приближается к нему до тех пор, пока Уилл не смог разглядеть на его лице здоровый румянец от холода, очаровательно красный нос и сверкающие глаза. Грэм даже не смог выдавить из себя приветствие, потому что весь воздух вдруг куда-то делся: он не ожидал, что Ганнибал будет таким возбужденным. Они поравнялись и уставились доуг на друга в неловком молчании. — Моя машина сломалась, — сказал он вместо всего остального, бессильно разведя руками, и его голос был единственным, что Уилл хотел услышать, — пришлось вызвать эвакуатор и быстро идти пешком. Почти две мили.       Грэм сжал губы в бессознательной попытке сдержать широкую улыбку. Как будто и не было этих долгих месяцев молчания и кошмаров и всего остального. — А я вчера утопил свой телефон, — ответно признался он, — так что если ты вдруг что-то ответил… я об этом не узнал бы.       Лицо Ганнибала вдруг стало очень удивленным. Уилл не мог не разглядеть тень облегчения и свободный вздох в полу-усмешке. Он вдруг вовсе потерялся, не зная, что сказать, но Ганнибал не вытягивал из него и слова. — Ты хотел о чем-то поговорить? — снова сдержанно-профессионально спросил Лектер, и Уилл узнал в нем того человека, который копался в его мозгах. — Я уже не помню, если честно, — признался он, — я не знаю, что тебе сказать сейчас. — Я понимаю твои чувства.       Уилл мотнул головой, сжимая кулаки в карманах настолько, чтобы ногти поцарапали ладони. — Я сомневаюсь в этом.       Ганнибал душевно вздохнул. — Ты, должно быть, долго ждал. С моей стороны будет некрасиво хотя бы не угостить тебя макиато.       Уилл едва заметно улыбнулся этому предложению. Ему хотелось снова выпить макиато с ним. И они неспеша пошли обратно к кофейне, пока Грэм отмечал, как неиронично ему шло пальто с мехом на воротнике. Наверняка натуральным. Наверняка очень теплым. Наверняка дорогим.       Они не стали задерживаться в кофейне, даже когда стаканчики уже были в их руках: сразу вышли на улицу, и Уилл осторожно засмотрелся на его лицо, ничуть не изменившееся, но по-прежнему меланхолично загадочное. — А где Фанни? — спросил Уилл. — Я оставил ее дома. Она не любит гулять, когда так много снега: комки прилипают к ее шерсти и потом долго приходится очищать ее от них. — Не хочешь поехать ко мне? Я мог бы приготовить нам обед.       Уилл безучастно отпил кофе, но в поведении Ганнибала ничего не наводило бы о последующем отказе. — С радостью. — Нужно поймать такси.       Они покинули парк, и Уилл действительно искренне надеялся, что Беверли не осталась следить за ним: ему пришлось бы снова менять замки, но уже не от себя. Транспорта вокруг было мало из-за неоживленности малонаселенной улицы, но желтое такси обещало примчать даже на другом конце света, поэтому вскоре перед ними остановилась машина с молчаливым водителем, и Ганнибал, как всегда учтиво, придержал Уиллу двери, только после чего сел рядом.       Домой они ехали в тишине и неизбежном молчании, из-за которого у Грэма взмок лоб и вспотела шея. Это была унылая поездка, вдобавок ко всему и самая долгая в жизни Уилла, но он не чувствовал дискомфорта со стороны Ганнибала: он сидел, сложив руки на коленях, и непоколебимо смотрел в окно. Уилл не мог даже представить, о чем он думал, но слова извинения никак не лезли в голову. Их было невозможно сказать.       Уилл снова попросил остановиться недалеко от Вульф Трап, и Ганнибал не стал возражать. Они добрались до дома, и Грэм под дружный собачий вой открыл двери, не в силах утихомирить друзей, которые так скучали по Ганнибалу, что Уилл испытал подобие ревности, когда они напрыгнули на него. Лектер погладил всех и уделил внимание каждому члену семьи Уилла. Только после этого, оставив собак снаружи, они вошли в дом, все еще молча и даже не переглядываясь. — Зои преодолела свою застенчивость, — заметил Ганнибал, снимая пальто. — У нее определенно есть успехи, — ответил Уилл и совсем не понял, к чему это было. Он будто оказался во сне, где все не имело значения и смысла, и снял с себя верхнюю одежду. Шарф он бережно повесил на вешалку сверху и вдруг поймал заинтересованный взгляд Ганнибала. Ему нужно было что-то сказать! — Твоей семьи нет дома? — спросил он. — Уже несколько месяцев, — сказал Уилл, незаметно улыбнувшись, и посчитал эту шутку достаточно удачной, чтобы Ганнибал улыбнулся тоже. Но он этого не сделал. — Что с тобой случилось, Уилл? — поинтересовался он осторожно, глядя на него с желанной нежностью и дружелюбием.       Уилл едва не всхлипнул от его выражения лица и остался стоять, сжимая концы рубашки, выглядывавшей из-под жилетки, и взмолился всем богам, чтобы Ганнибал молча обнял его и никогда не отпускал. Но вместо этого он болезненно прикусил сильно искусанные губы и отвернулся, уходя на кухню. Ему нужно было как-то отвлечься от присутствия мужчины в его доме, но эмоциональная измотанность угрожала ему нервным срывом в сию же секунду. Он глубоко подышал, считая в уме до десяти, и наконец смог контролировать руки. — Я забыл сходить в магазин вчера. Боюсь, у нас неширокий выбор возможных вариантов блюд. Как насчет спагетти с пастой и сыром? — Ты не хочешь поговорить о том, что случилось? — спросил Ганнибал, проигнорировав его слова, и присел рядом за стол. Уилл не решился сесть около. Он теперь и говорить мог через раз. Контролировать одновременно собственное дыхание, движения и слова одновременно казалось невозможным. — Теперь это не имеет значения, — он пожал плечами, — просто я стал так одинок, что не смог совладать с собственным эгоизмом и написал тебе. — И я рад, что ты это сделал, — сказал Ганнибал, — однажды я говорил тебе, чтобы ты обращался ко мне в любое время. И если это ты называешь эгоизмом, то я предпочту, чтобы ты почаще давал ему волю. — В отношении тебя? — Возможно, только меня.       В голове Уилл уже давно сорвался с места, бросаясь на Ганнибала, и крепко сжал его обеими руками, но они только молчаливо переглядывались, стоя на кухне, и Грэм был готов поклясться, что Лектер все-таки увидел в отражении блик его глаз его фантазии. Будто это все-таки произошло, пока они сидели, не сводя взглядов друг с друга, а их души отчаянно растворялись друг в друге.       Ганнибал грациозно поднялся, по-прежнему высокий и широкий, и остановился рядом с Уиллом, раскрыв руки для объятий: он и раньше так делал, если знал, что мужчина на грани от истерики и очень нуждается в успокоении, но никогда не был в этом уверен, предоставляя Уиллу выбор: отстраниться или принять приглашение.       И Грэм его принял, благодарно приникнув к теплой груди с быстро бьющимся внутри сердцем, и прикрыл глаза. Он так сильно старался не сжимать на спине дорогой свитер Ганнибала, что ему приходилось напоминать себе об этом каждую секунду, пока он утыкался в приятно пахнущую шею рядом, кусать себя за язык и глубоко вздыхать. Он почувствовал, что наконец спасен.