Fisherman and hunter

      Утро понедельника встретило Уилла теплым солнечным светом, пробившимся сквозь занавешенное шторами окно. Форточка была приоткрыта, в комнате витала неуютная ранняя прохлада, заставляющая его ежиться и кутаться в одеяло. На часах бесшумно тикало шесть часов, и стрелка неумолимо мчалась дальше, напоминая Уиллу, что у него впереди целый рабочий день: две пары в университете, где он преподавал криминалистику, а затем и вероятная поездка к Кроуфорду. Тот так и не перезвонил, несмотря на обещания дать работу — наверняка искал что-нибудь по-запаристее, чтобы Уилл не отдыхал ни дня в сутки, думая о разрыве с Молли, окруженный сворой собак.       Грэм поелозил в постели, сонно ворочаясь и наслаждаясь свободным временем перед работой, а затем зазвонил телефон, который он оставил внизу. Ему пришлось нехотя выпутаться из-под одеяла и босиком пройтись по полу, собирая собачью шерсть.       Он не сразу сообразил, где лежал телефон, прерывающий время от времени мелодию, а когда Уилл нашел его, на экране высветился номер Джека. Он вздохнул и ответил сухим голосом: — Грэм, слушаю. — Ты просил подкинуть работенку, я нашел кое-что интересное. Я забираю тебя из того гадюшника с желтоголовыми, туда ты больше не вернешься. О замене и всем остальном не переживай, ты будешь нужен мне на месте. — Неучтиво решить это за меня, но вполне в твоем стиле, — беззлобно подтрунил Уилл, глядя в потолок, — что случилось на этот раз? — Ты же знаешь, все как обычно: очередной псих сбежал из лечебницы, взял в заложники семью и на протяжении четырех дней беспрерывно вынуждал их развращать друг друга в подвале собственного дома. Что-то напоминает, не так ли? — Если ты про аналогию с идиомой «скелеты в шкафу», то я тебя понимаю. — Всегда понимаешь, Уилл. До восьми утра жду в центре подразделения. — Вау, ты слишком щедр. — Знаю, — Уилл готов был поклясться, что Джек плотоядно облизался, — все самое лучшее для тебя!       Мужчина сбросил звонок. У него в запасе еще было лишнее время, и он составил список продуктов, которые стоило купить, когда он будет возвращаться, и выпил чай. Покормил собак, дописал на ноутбуке документ с анализом поведения девианта, отправил заместителю в академии, сидя на веранде. Он больше не смотрел в сторону леса, потому что охотники никогда не собирались в будние дни: у них наверняка тоже были свои семьи, другие способы заработка в виде официальной работы и важные обязанности.       Уилл весело прыснул, размышляя над тем, что предпринял Джек, если бы накануне его съел медведь. Для специального агента ФБР это стало бы не просто смешной, а откровенно тупой смертью. Но, тем не менее, Уилл предпочел бы умереть не от руки человека. Людей он больше не принимал и убедился в этом, когда поехал в город.       Там ему было неуютно, он привык к тишине и отстраненности Вульф Трап, где не ездили машины, где отсутствовало деление на благополучные районы и не очень, где воздух был чист. Шум города постоянно выбивал из задумчивости, вынуждая следить за общей обстановкой на дороге, и лица у прохожих были серые, бесстрастные, вгоняющие Уилла в уныние. Не было обилия лесной красоты, дикой уютности, привычной глазам водной глади. Окружающие ругались: по телефону, друг на друга, на таксистов, бродячих животных, а над ними клубились тучи, такие же мрачные, как беспроглядное будущее Уилла. Он хотел поскорее расправиться с работой и снова вернуться домой, размышляя над тем, как бы повел себя Ганнибал на его месте. Представить охотника в городе получилось с трудом — все равно, что вообразить его, одетого в розовое — нереально. Уилл даже постыдился того, что посмел вмешать Лектера в чуждый им обоим мир злых людей, жаждущих непонятно чего. Так ли они были похожи, или восторг мужчины прошлым вечером — его собственные обманчивые предвкушения? Если бы Ганнибал, как и Уилл, обладал расстройством аутистического спектра, то Грэм незамедлительно это понял. Это было бы несложно. Он встречал мало людей с похожей проблемой, значительно усложняющей ему и без того нелегкую жизнь, но не встречал людей, которые не были бы аутистами, психами или придурками, но которые непременно напоминали его самого. Знакомство с Ганнибалом стало удивительным, если не уникальным случаем: каков был шанс, что они пересекутся именно в тот день, в том месте? Уилла аж коробило от неизвестности.       С Джеком он встретился в положенное время. Обсудил маньяка-извращенца, чью личность все еще не установили до сего утра, подумал, пришел в тупик от недостатка информации и занял свое место в кабинете с Кроуфордом, как его личная карманная собачка на побегушках. Пока он рассуждал о смысле и причинах действий психа, щурясь от неприятного освещения в кабинете, невольно размышлял о том, что переоценил себя: Уилл думал, что, завалив себя работой, сможет быть не только полезным, но и избежит мыслей, заволочивших его голову. Ничего из предполагаемого не помогло, только больше подавляло работоспособность и самоуверенность, делая морально истощенным.       И Кроуфорд, к его удивлению, не оставил это без внимания. Когда он сидел в кабинете, а Джек только вернулся с осмотра места преступления, куда Уилл не поехал, Грэм вдруг сразу почувствовал, что начальник нес с собой какие-то напряженные новости для него. Уилл всегда это замечал, но учтиво делал вид, что не в курсе, поэтому молча ждал, когда Кроуфорд, остыв после улицы, окликнет его.       Ему нужно было подождать всего пару минут, и Грэм слегка улыбнулся, когда Джек позвал, попадая точно вместе с внутренними часами мужчины: — Уилл, есть разговор.       Он не сразу отвлекся: сначала закончил предложение в блокноте, в котором выписывал встречающиеся чаще обычного причины «злодеяний» маньяка. Затем поднял голову, избегая чужого взгляда, и наклонился так, чтобы оправа очков скрывала лицо Джека. — Я слушаю. — Говорю сразу: это не касается нашей работы, но имеет к ней отношение. Довольно… сложная вещь. — Люблю сложные вещи, — улыбнулся Уилл.       Кроуфорд хмыкнул, недолго помолчав. Он встал и остановился перед столом Уилла, ожидая, когда тот посмотрит прямо на него, сосредотачивая все свое внимание. За его спиной шумел кондиционер, раздающий теплые потоки воздуха. — Меня беспокоит, что с тобой происходит, — не стал скрывать он и весьма ясно выразил этим начало протеста, — стоит ли мне волноваться и о том, что однажды я могу наведаться к тебе в дыру и найти твое тело в ванной с вынесенными мозгами? — Боюсь, если продолжишь этот натиск не совсем понятных доводов, да, — ответил Уилл тихо, но напряженно, — я не люблю туманность, Джек. — Я понимаю. Но я не знаю, как с тобой об этом поговорить, чтобы ты не взбесился. — Мне не нужна нянька, — чуть громче заявил Уилл и выдержал паузу, снимая очки, — и я уже бешусь от твоей неопределенности. Говори так, как есть, прошу. — Ладно, прости. — Кроуфорд привалился к столу позади себя и сложил руки на груди. Сцена походила на попытку отца поговорить с сыном-подростком. — Тебе стало хуже в последнее время. — Я в порядке. — Нет, если я говорю, — решил попытаться иначе Джек, — это отражается на твоей работе. От нас зависят жизни людей. — Скорее их смерти. — И я очень тебя прошу! — вспылил он, заставляя Уилла занервничать и замотать головой по сторонам в попытках успокоиться. Обычно он считал предметы определенных форм: сумка Кроуфорда, папка, лист… — Я правда не хотел бы, чтобы с тобой что-то случилось. Я не переживаю, когда ты бьешься с маньяком, потому что у него нет шансов против тебя, — Уилл фыркнул, — но главная угроза для твоей жизни… — Я надеюсь, что ты сможешь удивить меня. — Это ты сам, — сказал Кроуфорд, и это было настолько очевидно, что Грэм закатил глаза, рассмеялся и облизал зубы, — я не шучу, Уилл. Со стороны виднее. — И что тебе видно?       Джек провел взглядом по столу — идеально чистому и убранному, и сказал: — Я замечаю, что ты в момент сильного стресса стараешься себя поцарапать, чтобы вернуть на землю. И что ты сидишь, уставившись в стену, по десять минут. Не моргая, между прочим. И что у тебя вечно дрожит нога, даже сейчас, — Уилл посмотрел под стол, на прыгающее колено, — и ты нервный до невозможности, а когда ты нервный, с тобой тяжело, очень, поверь. — Джек, я убивал людей, — ответил Уилл, подняв брови, — и мне нравилось убивать их. Я каждую ночь встаю от кошмаров, потому что роюсь в чужих бошках, и это невыносимо. Ты не знаешь этого. Если бы я не был психопатом с самоконтролем хотя бы на несколько процентов, ты бы сейчас ловил не придурка-эксгибициониста, а меня. Все, что ты перечислил — малейшие побочные эффекты моей работы, так тебе необходимой, кстати говоря. И что-то я не припомню, чтобы это волновало тебя раньше. — Ты называешь это побочными эффектами? — спросил мужчина, пропустив все остальное. — А как мне это называть? Подгон от ФБР? Бонус? Джек, я лишился жены, сына, у меня нет никого, и я делаю свою работу, чтобы ты был мной доволен, а еще просто потому что я никогда не смогу вернуться к нормальной жизни, к человеческой. Я никогда не буду жить, как все люди, как ты или Беверли, или Джимми, или Брайан, — Уилл встал, выставив указательный палец, — а знаешь почему? Не потому что я схожу с ума, ощущая на себе тяжесть убийств, которые не совершал, не потому что дергаю ногой и прочая дрянь, а потому что я аутист! — Уилл, это… — Тебе не стыдно, Джек? Ты не менее двадцати лет провел за разглядыванием самых отвратительных изуродованных тел, но ты стесняешься признать, что твой профайлер аутист? Прошу, скажи это! — Уилл! — Скажи! — Господи, да, ты отличаешься от других, но… — Не то, скажи же! — Ты аутист, Уилл! — выпалил Джек громогласно, да так, что даже за пределами кабинета воцарилась тишина — неловкая и тяжелая.       Грэм сел обратно в кресло. Теперь он смотрел прямо в его глаза, чувствуя свое превосходство. — Это было не так сложно.       Кроуфорд выглядел растерянным. Он вздохнул так, словно ему рассказали самый мерзкий и грязный секрет. Он с трудом сглотнул. — Ты отвергаешь всех, потому что в прошлые разы твои попытки не увенчались успехом, — сказал Джек тише, — но если всю жизнь убеждать себя в том, что ты никогда не сможешь найти единения с людьми, так оно и будет. — Я и не хочу больше пытаться. Я устал и мечтаю, чтобы меня просто оставили в покое. — Об этом я и пытался с тобой поговорить, но ты как всегда все вывернул по-своему, — устало вздохнул Кроуфорд, и Уилл захотел к своим собакам, — если сбежишь в лес от проблем, они никуда не денутся. Они просто начнут выходить боком иначе. — И в чем твоя гениальная идея? — Уилл сложил руки на груди. — Тебе нужно поработать с психологом. — Джек, я тебе очень не понравлюсь, если ты подвергнешь меня психоанализу, — предупредил он строго. — Я прошу тебя только об одном — один единственный раз посетить сеанс. — Сомневаюсь, что от одного будет польза. — Ты сможешь уйти, если тебе будет некомфортно. Но чтобы жить без боли, нужно бороться с ней. Я дам тебе неделю, чтобы ты сделал это. — Нет! Это слишком много. Я просил тебя дать мне работу, а не лишить ее! — Заканчивай смену и иди домой, — непреклонно сказал Кроуфорд, — однажды ты за это еще спасибо скажешь. — А может пошел ты к черту?       Уилл неуверенно посмотрел на Джека. Он опустил глаза. Больше об этом они не разговаривали, а к концу дня он, сходив по пути в магазин, вернулся домой. Что же, лишив его обязанностей, Кроуфорд не связал ему руки: у него было много работы дома в виде разгромленного сада, ухода за собаками, ремонт протекающего угла на кухне и починка лодки. На ней Грэм подумывал уплыть далеко за горизонт, чтобы Джек не достал его, но он знал, что ему не спрятаться даже на Марсе. Во всей Солнечной системе не существовало места, где он бы укрылся от Кроуфорда и остальных людей.       Одна мысль показалась заманчивой — он помнил, что Ганнибал был психиатром, и он мог бы попросить его прикрыть и вместе с тем получше узнать, в чем же они так похожи, но что-то подсказывало Уиллу, что Лектер все же попробует залезть ему в голову так, как это делал он сам. И он не мог винить его в этом. Для психологов он был лакомым кусочком, экстравагантным блюдом, гастрономическим дивом, а порой и пришельцем, а не обыкновенным мужчиной с аутизмом. Эта ноша лишала его всяких сил.       Покинув, наконец, ненавистный город, Уилл подумал, что привыкнет к Вульф Трап, и Джек не сможет вытянуть его из дома. И Грэм сможет с чистой совестью обвинить его в том, что виноват был он сам. Его такая перспектива даже прельщала от жажды утереть нос начальнику.       Так Уилл до самой пятницы провел у себя. Он работал, не покладая рук, и выматывался настолько, что засыпал мертвым сном, и даже кошмары оказались не в силах поднять его. Пожалуй, он чувствовал себя победителем. А в ночь с пятницы на субботу мозг выдал ему шокирующий фокус.       Перед сном Уилл испытывал беспокойство. Ему пришлось выпить успокоительные, чтобы крепче спать, но даже с ними он долго ворочался и суетился. Он елозил и путался в одеяле, изнывая от духоты, хотя погода была скверная: ветер разносил сквозняк через открытые форточки, не оставляя без внимания каждый угол. Уилл решил спать в одежде: у него было плохое предчувствие от предстоящей ночи.       Наконец он уснул, и те пара часов, что прошли в бессознании, пролетели в несколько считанных секунд. Когда Уилл открыл глаза, он понял, что находится в вертикальном положении. Он твердо стоял на ногах.       «Снова лунатизм?» — пронеслась туманная догадка, и мужчина открыл глаза, просыпаясь. Он стоял по щиколотки в грязи, а единственным источником освещения служила неяркая в такое время луна. Ночи в начале весны в лесистом штате холодные, пустые, разряженные, но в то же время свежие, чтобы взбодрить после большого количества выпитого алкоголя. Уилл всегда оставлял на ночь включенный свет какой-нибудь тусклой лампы или светильника, чтобы сразу сориентироваться после кошмара и не тыкаться в стены и выпирающие предметы интерьера в полудреме. Но он проснулся в почти кромешной темноте, один, без собак, света и обуви. Он обнял себя руками, стараясь не теряться: однажды с ним такое было, он проснулся на заднем дворе дома, когда Молли ненавязчиво тронула его за плечо и, видя, что он спит, старалась так же увести его обратно в постель. Он очнулся совершенно разбитый, обескураженный, но тогда Уилл был не одинок.       Теперь же он стоял в неизвестно какой части леса, и никто не трогал его за плечо, не обнимал и не утешал, и он совсем не знал, что ему делать. Следов под ледяными ступнями не было, но края пижамных штанов запачкались, как и его ноги, и Уилл слепо оборачивался, слыша только оглушительный шум в ушах и вой ветра. Грэм часто и трудно дышал, распыляясь от стресса и дезориентации, и как бы он себя ни утешал, дыхание и сердцебиение усиливались, отказываясь подчиняться.       Он проглотил стон и попятился. Уилл не мог понять, где находится, потому что он редко заходил глубоко в лес, а если бы он стоял где-то недалеко от дома, то обязательно увидел свет уличного фонаря, оставляемого на ночь для собственного покоя.       Уилл слышал в голове утешающую мелодию-колыбельную, звучавшую под корой черепа, и он хватался за нее, как за единственное, что было способно удержать его от сумасшествия. Мужчина брел по лесу, не в силах понять, как он забрел в такую глушь. Он пробовал звать своих собак, но страх, что на голос отреагирует какой-нибудь хищник был куда сильнее тоски Уилла. Его ноги продрогли, он не чувствовал холода, но плелся по ухабистым влажным дорожкам, обнимая себя за плечи и вздрагивая от неожиданного хруста веток.       Неужели Джек был прав? Неужели он настолько нестабилен, что даже то, что он любил, не помогало ему справляться с внутренним злом? Неужели Уилл предал себя, и теперь был обречен на встречу с голодным зверем, который растерзает его, прежде чем он успеет закричать? Уилл сдаваться не хотел. Он упрямо шел в ту сторону, которая казалась ему более знакомой. Во мраке было трудно разобраться, а ветер дул сразу со всех сторон, сбивая с пути. Когда Грэм оказался один на один с темной стороной такого по-матерински родного леса, он понял, что должен бороться. Этот лес отражал его существо, был таким же, как он сам. Боролся Уилл не с диким окружением, а с собой.       В течении двадцати минут он бесцельно шел вперед, не сворачивая, и царапал ноги. В какой-то момент он почувствовал присутствие посторонних. За кустами рычал зверь, но и тому Грэм был бы рад: волк или койот — не важно. Ему становилось невыносимо в гробовом молчании леса, неуютном и неспокойном. Он остановился, всматриваясь в возвышенность, находящуюся через небольшой овраг, и замер. Для волка животное было слишком мало, и Уилл решил, что это еще щенок, а значит целая стая уже бродила где-то неподалеку. Перед возможной смертью Уилл подумал о том, что так и не успел еще раз поговорить с Уолтером и Молли, как с друзьями.       Зверь выбрался из кустов и залаял по-собачьи. Грэм мотнул головой и задержал дыхание: он знал, как лают его собаки, и он уж тем более знал, что дом далеко, потому что все ближайшие окрестности у Вульф Трап он давно исследовал.       На трясущихся ногах он присел на колени, с безразличным лицом пачкая колени. Он позвал пса, снова залившегося звонким тявканьем, так и не приблизившегося к нему. Он почти расстроился, и собака несмело подошла ближе. У него не осталось сомнений.       Когда Уилл поднял голову, прислушиваясь к новым шумным трескам сухих веток, страх сковал его ноги: у него не получилось бы встать, даже если бы он постарался несколько раз. Грэм смирился, что все-таки лишится жизни в лесу самым идиотским образом: его и собаку съест зверь по-крупнее. Медведь. Возможно, родственник того самого косолапого, которого Ганнибал пристрелил у берега. Только ценой чего?       Он опустил голову, снова чувствуя сонливость. Пожалуй, такой исход жизни был вполне логичен. Он хотел бороться, но стресс отнял у него слишком много сил. Собака неспешно спускалась вниз, преодолевая овраг, и больше не лаяла: она тоже почувствовала, что за ее спиной шел кто-то крупнее, страшнее, чем изнуренный Уилл. Она подбежала к нему, несмело виляя маленьким хвостом, и он улыбнулся тому, что умрет не один. Грэм протянул ей охладевшую руку, но собака не дала себя погладить, лавируя вокруг него со всех сторон.       Когда Уилл поднял голову снова, тучи отступили с неба и позволили луне озарить лесной пригорок. Стало чуть светлее, и даже скверное зрение Грэма не помешало ему: он испытал целый ворох странных чувств, когда столкнулся с уже знакомым силуэтом Ганнибала Лектера. Тот, казалось, напротив — даже и не заметил его, вглядываясь в чащу, но прошло всего несколько секунд, и он позвал: — Уилл? Уилл Грэм? Это ты там?       Губы его болезненно растянулись, и кровь из потрескавшихся ранок выступила наружу. Собака залаяла, привлекая внимание Ганнибала. — Это Фанни, — прошептал Грэм одними губами, и то не совсем удачно, и чуть не упал. Пока Ганнибал спускался, Уилл предпринимал попытки встать, но его конечности будто вместили в себя весь песок мира, утягивая обратно вниз. — Мы с тобой встречаемся при не самых благоприятных обстоятельствах, — сказал Ганнибал сверху и наклонился, чтобы помочь ему подняться. Уилл пошатнулся, не устояв на ногах. — Я жив, все нормально, — пробормотал он в ответ, отчего-то испытывая ужасный стыд, когда Фанни примкнула к его ногам и изучила пальцы. Ганнибал тоже взглянул на его ступни, но красноречиво промолчал, — дай мне… мне нужна минута, чтобы прийти в себя. И я смогу уйти.       Охотник, так близко стоящий над ним и придерживающий его за бок и грудь обеими руками, смотрел прямо на Уилла. Грэм чувствовал, как тот дышит, слышал его запах пыльного орешника, дубового мха, меда и свежеспиленного дерева. Ему было тепло прижиматься боком к его шерстяному свитеру, выглядывающему из-под незастегнутой куртки.       Ганнибал повел его в сторону, приказным тоном отогнав спаниельку, вьющуюся под ногами, и они обошли овраг, выходя на поляну, а затем — из леса. Уилл был так близок! — Я возьму тебя на руки, — сказал он Грэму, — не сопротивляйся, хорошо?       В ответ мужчина сердито и тревожно замотал головой, но Ганнибал все равно не послушал. Он подхватил его под коленями и уверенно удержал на руках. Уилл бы и запротестовал, если бы не охрип. Ему оставалось только смотреть в постепенно светлеющее небо, изредка открывающееся ему сквозь ветки. Возможно, останься он на ближайшем пне или поваленном дереве, поджав ноги и не шевелясь, он смог бы дождаться утра, а там и без труда определить свое местоположение. Возможно, ему и не пришлось бы позориться перед совершенно незнакомым человеком. Никто точно не будет в восторге от подобной находки в лесу.       Через несколько долгих минут Уилл увидел небольшой лагерь, состоящий из летних домиков, стоявших друг от друга на удаленном расстоянии. В центре импровизированного городка тлел костер, за которым спал мужик в окружении бутылок пива. Ганнибал смело и бесшумно прошел мимо него, спустил Уилла на землю и, убедившись, что тот может стоять, открыл двери одного из маленьких домиков, пропуская его внутрь.       Мужчина задрожал от разницы температур: внутри оказалось куда теплее. Перед ним сразу предстала общая комната: два ровных дивана-близнеца стояли друг напротив друга, и их разделял разве что журнальный столик. На нем было немного вещей, как и во всем домике в принципе, несмотря на то, что слева, за тонкой перегородкой, виднелась кухня, а справа вверх уходили хилые ступени, ведущие на второй этаж. Ганнибал включил светильник, задернул шторы: стало светлее и уютнее. Он подвел Уилла к одному из диванчиков, усадил и, встретившись с ним глазами, снял с себя куртку, нежно укладывая ту на плечи Грэма, а затем исчез за перегородкой, оставляя его наедине с Фанни. От всех этих действий у мужчины закружилась голова: он редко, но глубоко дышал, впитывая запах Ганнибала — лесной, травянистый, природный, дикий, — и стыдился того, что попал в такую ситуацию.       Когда Лектер вернулся, в руках у него был таз с водой, источающей манящий пар. Он оставил его у ног Уилла, опустился на колени сам и поочередно погрузил его ступни в воду до того, как мужчина запаниковал. Грэм бессознательно наблюдал за тем, как Ганнибал задернул вверх грязные края штанины и сначала стал медленно поливать его ноги теплой водой, чтобы дать охладевшей коже привыкнуть, а затем взялся отмывать от грязи. Довольно быстро чистая вода в тазу потемнела от той слякоти, листьев и палок, что нацеплял Уилл в лесу.       Картина напоминала ему сцену омовения ног Иисусом. Это была не особо приятная ассоциация, но в воспаленный мозг лезли всякие непрошенные мысли. На лице Ганнибала, вопреки такой интимной процедуре, не дрогнуло ни одной мышцы: он как и в прошлую встречу был меланхолично-улыбчив, слегка задумчив, вероятно, опечален. Уилл пытался понять, о чем он размышлял, но ему снова не удалось. Никто никогда не заботился о нем так, как совсем незнакомый охотник. Он был чужим человеком для Уилла, но делал подобные интимные вещи так, словно знал его всю жизнь. Так, словно был обязан ему этой же жизнью. Уиллу очень хотелось узнать, зачем он это делал.       Наконец, чтобы сильно не обнаглеть, он сказал тихо: — Я мог бы и сам.       Ганнибал стер с лица тени задумчивости, слегка улыбнувшись краями губ. От такой улыбки Уиллу стало еще более неловко. Он был его такой противоположностью! Элегантный, утонченный, несмотря на то, что охотился на оленей и ценил уединенность. Женщины любили таких, как он, и, возможно, если бы они вдвоем ухаживали за Молли, она бы выбрала Ганнибала. Разумеется, все выбрали бы Ганнибала, потому что он не чертов аутист с задатками убийцы! Даже сам Уилл бы выбрал! От этих мыслей он приуныл и даже насупился. — Позволь мне, я почти закончил. Я все сделаю, только попрошу тебя взамен рассказать о том, как же ты оказался в лесу в такое время раздетый и без обуви.       Уилл решил, что он его должник, как минимум, за спасение от медведя и за лодку, и чаем в следующий раз он так просто не отделается. Если это хоть сколько-нибудь могло послужить благодарностью за такую значимую помощь, Грэм расскажет. Он не станет скрывать свои скелеты, проблемы с головой, и пусть их дружба закончится, так и не начавшись, потому что всем было тяжело с ним — он как бомба замедленного действия. Однажды Уилл взорвется и разнесет все вокруг. А в первую очередь — тех, кому он нравился, кто о нем заботился и кто его любил, всех этих немногочисленных людей. Но даже тех уже не осталось. — Ладно, — сказал он. Ганнибал кивнул, вытер его ступни чистым полотенцем и указал на диван. Уилл устроился на нем, поджав под себя ноги, и уставился в края обивки. Когда Лектер вернулся, он держал большую кружку чая: зеленый, с щедрым кусочком лимона, шалфеем и медом. — Это то, что тебе нужно, — прошелестел он заботливо, — этот чай мне часто делали в детстве, когда я мог простудиться. Он всегда помогал. — Спасибо, — застенчиво сказал Уилл в лимон и проследил за тем, как Ганнибал, обходя собаку, роется в полках единственного шкафчика, откуда он достал синее покрывало, которым с точно такой же заботой накрыл его ноги, — спасибо…       Он сел на край того же дивана и почти по-отцовски уставился на Уилла с легкой подавленностью в глазах цвета темного янтаря, причудливо контрастирующими с его зеленым свитером. — Не напрягайся, Уилл, — сказал он, и мужчина почувствовал, какие твердые у него самого были плечи, — я тебя не съем. В жизни всякое случается, поверь. — Это твой дом? — Не совсем, — он отвел от Грэма взгляд, чтобы не смущать, и будто впервые посмотрел на диван напротив, — мы всей общиной охотников собираемся в лагере, чтобы провести здесь выходные, выпить и поохотиться. Дома некоторых находятся за пределами Куантико. — Но ты ведь живешь в Балтиморе? — Верно. И я нередко бываю в лагере.       Недолго Ганнибал осторожно изучал Уилла, после чего похлопал по колену, приглашая Фанни к себе, и та запрыгнула на диван, а затем перебралась к нему. — Моя история, в отличие от твоей, не такая интригующая.       Несмотря на ненавязчивое напоминание о том, что Грэму следовало бы рассказать о том, как они к этому пришли, Уилл знал, что ему придется все выложить. И ведь он был не в том положении, чтобы вытребовать от охотника обещание не шарахаться от него после рассказа. — Возможно, — согласился он, смотря в кружку, на мелкие плавающие частички шалфея, — но моя история точно тебе не понравится. — Я в силах оценить степень моего восприятия. — У меня расстройство аутистического спектра, — заявил он, посмотрел в глаза Ганнибала и дождался хоть какой-то эмоции, но ничего за этим не последовало, — мне тяжело разговаривать с людьми и давать им ту реакцию, которую они от меня хотят получить. Я работаю с одними серьезными ребятами, потому что единицы могут то, что могу я — рыться в чужих головах. В частности — в головах преступников и маньяков, которые терроризируют штат.       Он снова посмотрел на Ганнибала, но он оставался внимательным, молчаливым и благодарным слушателем, потому что будто бы знал, что Уилл не вынес бы ни единой эмоции на его лице, какой бы она ни была. Сделав еще пару глотков, он продолжил: — Я знаю, о чем думают люди. Знаю и воспринимаю их чувства, будь то отчаяние или радость, но это не значит, что я хочу разделить их с ними. Это так же не говорит о том, что они хотят разделить их со мной, потому что одна только мысль о том, что я могу прочитать человека ужасает. Никому не хочется такой откровенности. — Мне бы хотелось, — спокойно возразил Ганнибал, приподняв брови, и продолжил поглаживать Фанни. Волосы его были сильно растрепаны, и Уилл, привыкший к видимому порядку, удержался от того, чтобы не пригладить их, — мне действительно интересно, что, по-твоему, написано у меня на лице. — Ты, — Грэм замолчал, подбирая слова. Голос постепенно к нему возвращался, а взгляд блуждал по окружению, делаясь сонливым от мягкого медового света, — уникальный случай. Ты книга с пустыми страницами. Или с символами, которые я не понимаю, потому что никогда прежде их не встречал. Я не могу тебя прочесть. — Полагаю, это должно мне польстить, потому что таким образом я буду способен вызвать у тебя ответный интерес.       Он всхохотнул над своими словами, и Фанни, задремавшая у него на коленях, подняла голову. — Все хорошо, Уилл. Ты можешь расслабиться. Когда узнаешь меня получше, сам убедишься в том, что я простой человек. Но все, что ты рассказал, не пояснило, почему ты оказался в лесу.       Уилл поднял голову, разглядывая потолок. Он и без того рассказал ему слишком много личных деталей. — У меня неспокойный сон. Иногда я могу вскочить от кошмаров в поту, а то и вовсе начать бродить во сне. Это случается редко, но когда все-таки случается… я от такого не в восторге. — И вчера произошло именно это? — спросил осторожно Ганнибал. — Твой дом неблизко, Уилл. — Я знаю, о чем говорю, — слегка злобно одернул мужчина, — обычно я закрываю двери на ночь, но накануне решил не делать этого. Или, возможно… возможно, я забыл.       Они недолго помолчали. Даже сквозь задернутые шторы было видно, как едва-едва светлеет небо. На маленьком будильнике, стоящем в углу на полке, перевалило за три с половиной. Ганнибал с любопытством изучал Уилла и будто вел внутренний монолог, а затем встал. — Спасибо за то, что доверил мне свой рассказ. Не волнуйся, моего отношения к тебе это не изменит. — Ты излишне осторожничаешь. — Я люблю заботиться о людях, — улыбнулся Ганнибал и протянул руку, чтобы забрать у него опустевшую кружку, — мне бы хотелось, чтобы ты остался. Когда проснешься, подыщу тебе обувь и одежду по-теплее. Мы с общиной остаемся до вечера воскресенья. Возможно, ты захочешь узнать, какие обычаи у охотников. Правда, сегодня утром никто уже не пойдет охотиться. — По-моему, я уже догадался, судя по тем, кто валялся пьяный у костра. — В этом и особенность датчан. Они пьют много. Подумай и сообщи мне, я познакомлю тебя с ними, когда проснешься.       Ганнибал дружелюбно моргнул, оставил Уилла и скрылся на втором этаже домика. Фанни последовала за ним по пятам. По дому разносился каждый шаг и стук, и Грэм недолго прислушивался к шагам Лектера наверху, легкому скрипу кровати, а затем и удушающей тишине. Он лежал на диване и смотрел в потолок, размышляя над тем, что произошло. Ему все еще было не по себе от того, сколько раз его спасал охотник. Ему было не по себе от мысли о том, что случилось бы с ним, если бы они не встретились во второй раз. Не по себе от идеи, что он не может прочитать Ганнибала.       Уилл накрылся пледом, все еще кутаясь в чужую куртку, и уснул, слушая, как снаружи шумит ветер. Больше он не обращал внимания на израненные стопы, жгущие то ли от чужих касаний, то ли от холода.       Проснулся он, когда чуткий слух уловил осторожную, почти бесшумную поступь шагов. Уилл открыл глаза, медленно, лениво, сонно и устало, и вскочил, оглядываясь в чужом доме. Он уставился на Ганнибала и непонятно изогнул брови. Тот, как и в прошлый раз, забавно «увукнул», как сова, и растянул губы в довольной улыбке. — Как спалось?       Уилл прочистил горло. Он не чувствовал недомогания. Однажды, когда он бродил во сне и Молли нашла его, она тоже сделала ему лекарственный чай, но тогда он все-таки заболел. Мужчина облизал губы и засохшую на них кровь. — Лучше. Спасибо. — Не благодари. Еще не надумал насчет предложения? — Я не хочу никого обременять.       В глазах Ганнибала проскользнула непонятная эмоция веселья, даже азарта. Он уже был одет, оглядел Уилла, снова порылся в шкафчике, повернувшись к мужчине широкой спиной, и нашел для него одежду. — Это будет весело. Посмотрим, как они отреагируют на появление того, с кем уже давно хотели познакомиться. — Правда? — Я более, чем уверен, — задумался Ганнибал и кивнул. Он поправил очки на переносице, — мы все хотели, не стану увиливать. Ты живешь там уже… четыре года? Всем давно интересно, кем был тот смельчак, купивший у пожилой четы Вульф Трап. — Ага. Не думал, что, перебравшись подальше от города, стану местной легендой. — Ты и представить не в силах, какими любопытными бывают люди, — Ганнибал дал ему свою одежду, забрал куртку, — можешь пока переодеться. Я проверю Йенса. Мне не нравится, что за последние три часа он так и не повернулся.       Забавно подмигнув, он покинул дом вместе с собакой, и Уилл остался наедине с его вещами. Он горел от стыда. Ему хотелось сбежать, пока Ганнибал не вернулся. Он подошел к окну, выглядывая из-за шторы, и понаблюдал за тем, как Лектер склоняется над спящим у коста мужчиной. Он потрепал его по плечу, непонятно смеясь, и когда Йенс проснулся, попытался его поднять. Уилл отошел от окна, бросил взгляд на предложенную одежду и, поежившись от утренней прохлады, переоделся в свитер цвета болота, оливковые брюки и уютную куртку, сливающуюся с землей и мхом. Рядом с ним стояли высокие сапоги и теплые носки — Уилл с трудом натянул их на израненные ступни, но после испытал удобство.       Он неуверенно замер перед дверью, кусая губы и пересчитывая пальцы на руке, а затем, коротко взглянув в маленькое зеркало, встрепал волосы и вышел. Было не больше семи утра: тучи отступили, удаляясь далеко за лес, и первые лучи солнца озарили небо и верхушки сосен. Лагерь охотников был пуст: все еще ночью разбрелись по домикам и до сих пор спали, ослабляемые алкоголем. Костер потух и едва тлел, злобно краснея в белой золе, когда порыв ветра дразнил перегоревшие дрова. Было сыро, свежо, влажная роса цеплялась за непромокаемый сапог, а туман постепенно исчезал.       Уилл поравнялся с Ганнибалом, бессильно разведшего руки в стороны: он улыбался и не мог привести в чувства все еще пьяного друга. Грэм наклонился и помог ему поднять мужчину, слабо протестующего в ответ. — Кто это? — взбудоражился Йенс, мотая головой. — Как грубо, — наигранно-упрекающе протянул Ганнибал, шагая с ним в ногу, — ты всю ночь выпивал с Уиллом Грэмом и совсем не помнишь его?       Уилл посмотрел на него поверх макушки Йенса, и тот бесшумно прыснул. Грэм сдержал улыбку. — Помню! Я все помню, конечно, Билл Вирем, ты хороший мужик.       Они донесли мощного Йенса до его домика, открыли двери и оставили на диване: интерьер не сильно отличался от прихожей Ганнибала, разве что мусора было больше. Почти сразу мужчина заснул, и те оставили его, снова выходя на улицу, к любопытной собаке. Уилл присел с протянутой ладонью, но Фанни отскочила и начала лаять, пока Ганнибал не упрекнул ее в негостеприимности. Она виляла хвостиком хозяину и косилась на Уилла, пока, наконец, не позволила себя погладить. Грэм усмехнулся, пропуская сквозь пальцы шерсть, и завороженно разглядывал ее уши в пятнышках и внимательные глаза, совсем не замечая нежного взгляда Ганнибала сверху. — Она нашла меня ночью. — Я пошел за Фанни, потому что ей захотелось прогуляться. — Напрашивается вывод, что меня спасла твоя собака, а не ты, — улыбнулся он, глядя вверх ясными, но усталыми глазами. — Ты сделал мою жизнь интереснее, Уилл, — невпопад ответил мужчина. — Не могу отрицать того же. Спасибо за одежду. Она очень теплая. — Рад, что ты оценил. Вообще, брюки и свитер принадлежат моему сыну, но в этот раз он не поехал со мной. Я посчитал, что тебе будет впору, потому что вы с ним несколько похожи. Одежда охотника должна не только согревать, но и охлаждать, когда температура слишком высока, и вдобавок сливать его с окружающей средой. Олени, на которых мы охотимся, чуткие существа, замечают мельчайшие изменения вокруг. — У тебя есть сын?       Ганнибал задумчиво присел рядом с ним и потрепал Фанни, увалившуюся на спину. — Да, от прошлого брака. — У меня тоже. — Сколько ему? — Уже тринадцать, — грустно улыбнулся Уилл, покусывая щеку изнутри. — Моему шестнадцать.       Они посмотрели друг на друга, и Грэм почувствовал себя самым смелым человеком на свете. Во взгляде Ганнибала плескалась непонятная тоска, уныние, и это было красиво, романтично, открыто, потому что Уилл не сомневался, что он бы скрыл от него эти чувства, если бы действительно хотел. Грэма это интересовало. Он не знал, о чем думает охотник, не мог понять его, и он подступался к нему медленными шагами, с интересом изучая новые границы дозволенного. — Ну, — Ганнибал поднялся, — у нас еще есть время снова развести костер. Сегодня на завтрак суп из ребрышек молодого оленя. Знал ли ты, Уилл, что оленина обладает уникальными свойствами? Это мясо низкокалорийное, однако очень питательное и полезное, и даже несмотря на не особо приятный запах, его все равно можно есть. Обычно, чтобы его избежать, мы оставляем мясо на ночь, замоченное в пахте. — Я не хорош в мясе, — сказал Уилл, следуя за Ганнибалом по лагерю, — но хочу помочь. — Ты наш гость, к тому же, — напомнил охотник, заинтересованно наблюдая за ним, — у тебя неровный шаг. Отдохни. Если сильно болят ноги, я мог бы подыскать заживляющую мазь. — Если я планирую остаться, то хочу быть полезен. Я могу развести костер, пока ты занят готовкой.       Ганнибал медленно улыбнулся, поворачивая голову, как Фанни, и удовлетворенно хмыкнул. Ветер взвил его волосы, и солнце, попавшее на оправу очков, отбросило слабый блик. — Я не в праве требовать от тебя что-то, но если это твое искреннее желание… — Как раз в праве, — утвердил Уилл, провожая взглядом улетающий лист, — я не люблю быть должником. Мне неловко от того, что ты столько раз меня спасал. — Я уже говорил тебе, не волнуйся, — утешил Ганнибал, и Уилл вспомнил детство, своего папу, который встряхивал его за плечи, пока он держал в руках удочку с пустым крючком. Уилл бы вскрикнул, если бы Лектер поступил так же, как и его отец. Тем более, что тот казался несколько старше самого Грэма, — доставь мне такое удовольствие, как забота о ближнем. — Я пойду, — сказал он, махнув в сторону костра, но затем остановился, — а что… куда вы дели медведя? — Егеря позаботились об остальном.       Уилл задержал взгляд на чужих ботинках. Он сжал челюсти и пересчитал языком зубы, сглотнув. Он знал, что Ганнибал догадался о его чувствах — ему было жаль медведя. — Необходимая мера, Грэм, — внезапно серьезно и бодро напомнил Ганнибал, — такова жизнь.       Он ухмыльнулся одной стороной лица и вернулся к костру. Вряд ли Ганнибал догадывался, что Уилл убивал людей. Фанни бегала за хозяином, но иногда подбегала проверить Уилла и почуять от него отдаленный запах других собак, посидеть рядом на траве или обнюхать влажные поленья. Ноги его отзывались неприятным жжением, но он упорно игнорировал это, завороженно наблюдая за тем, как огонь постепенно занимается сучьями. Он сидел один, но иногда поглядывал в сторону отличающегося домика, находящегося за несколькими деревьями: там, по его предположению, и была кухня. Чуть поодаль находилась цистерна, в которую мужчины носили воду из залива, а затем использовали для своих нужд. Отсутствовали видимые скамейки или лавки, потому что все устраивались у костра, теснясь и греясь.       Издали слышалось пение канюка или дрозда. Уиллу было спокойно сидеть в одиночестве, поддерживая слабый огонь сухими травинками, и наслаждаться просыпающимся лесом. Но вскоре проснулись и другие охотники, увидели Уилла, и к нему вышел Ганнибал, будто все время наблюдавший за ним, и представил своим товарищам. Никого из них он не знал, и даже имя Говарда Шевальда — егеря — ему ни о чем не сказало. Людьми они были простыми, куда проще, чем сам Ганнибал, не разбрасывались интеллектуальными словечками и общались как обычные загородные мужики. Все они с любопытством расспрашивали Уилла о Вульф Трап и по-хорошему завидовали ему, потому что немало кто уже положил глаз на те земли до того, как их купил Грэм.       В окружении новых знакомых Уилл впервые попробовал Гаммель Данск — безалкогольный напиток, который мужчины выпивали за завтраком. Он слушал их истории, сидя у костра, и наблюдал, как в старом котелке варится оленина, наблюдаемая Ганнибалом. Фанни вытягивала нос, интересуясь запахом, и Уилл вспомнил своих собак, которые, вероятно, всю ночь не находили себе места и ждали хозяина.       К началу девяти утра Ганнибал приготовил обещанный суп из оленины. Мужчины обсуждали свои семьи, снова пили пиво, интересовались Уиллом, отдыхали от жен в густом лесу штата Мэриленд. Не много общего нашлось между ним и охотниками: они были шумные, болтливые, любили истории, а Уилл предпочитал помолчать и послушать их, чтобы не выкладывать подробности личной жизни.       Цепляясь многозначительным взглядом за единственного знакомого мужчину, Уилл пытался расслабить сжатые челюсти и напряженные плечи. Он бессознательно копировал язык тела Ганнибала, пытаясь быть хотя бы немного похожим на него — ответственного, умного, властного, учтивого и внимательного. Уилл считал, что именно эти качества влекли за собой людей, именно потому к Ганнибалу и прислушивались, именно поэтому и замолкала целая группа мужчин, завороженно слушая его реплики. Уилл завидовал ему, как мальчишка, и ничего не мог поделать.       В конце концов, после завтрака охотники спешили расходиться. Они источили запасы оленя, пойманного неделей ранее, на прошлых выходных, и теперь снова собирались на охоту, чтобы до вечера не появляться в лагере и раздобыть животное на оставшиеся дни. — Лукас! — громогласно крикнул егерь Говард, перебрасывая ружье. — Покажи гостю оленью рощу, если он захочет!       Ганнибал вежливо улыбнулся ему, проводив мимолетным взглядом. — Лукас? — спросил Уилл. — Они так нарекли меня для удобства произношения имени. Теперь в их компании я представляюсь Лукасом Лектером. Мое настоящее имя вызывает у них неудержимый смех из-за ассоциации с каннибализмом. Приятно посмеяться с человеком, но не над ним, согласен? — Я об этом и не подумал бы, — признался Уилл, — почему ты представился мне своим настоящим именем? — Потому что я знал, что ты не станешь смеяться, — он выдержал паузу и весело фыркнул, — я пошутил, Уилл. Честно говоря, я надеялся, что найдется человек, который будет не против того, чтобы звать меня Ганнибалом. — А если я тоже решу звать тебя Лукасом? — Полагаю, меня это огорчит, но я пойму. — Еще одна шутка? — Разумеется. — Не играй с моим потрясающим чутьем на эмоции, Лукас, — Уилл улыбчиво закатил глаза, — я буду звать тебя так, потому что... сейчас этого достаточно. — Мы с тобой не так уж и отличаемся.       Грэм смотрел под ноги, вышагивая в чужих сапогах, слегка великоватых ему. У него не хватило времени даже подумать о том, почему его ночные похождения начались снова. Всему виной был стресс, неделя одиночества в кругу собак, неделя лишения общения с людьми и даже редких звонков Кроуфорда — пожалуй, он был настроен слишком серьезно.       Время подходило к концу. Еще немного, и Джек позвонит ему и прохрипит в трубку: ты умрешь через три дня. Уилл должен был решаться. Он знал, что если все окажется так, как он и задумал, то ему крупно повезет, если Ганнибал согласится на работу с ним: Уилл бы не стал ходить к другим психологам. — Что за оленья роща? — спросил он у Ганнибала, когда они брели мимо лагеря, а Фанни внюхивалась в землю. — Весной там можно увидеть совсем юных оленят. В той роще запрещено охотиться, за этим следит Говард и другие егеря, но иногда они позволяют подобраться чуть ближе, чтобы увидеть олениху и ее потомство. — В лесу бывают браконьеры? — За последние пять лет не было ни одного, — ответил Ганнибал, переступая через овраг и оборачиваясь к Уиллу, чтобы подстраховать, и Фанни, недолго думая, перепрыгнула следом, — но это не значит, что так будет всегда. Лес огромен. Нет стопроцентной вероятности, что олени еще там, но можно попытать удачу. Хочешь посмотреть?       Уилл задумчиво глядел на собаку Ганнибала, внимательно смотрящую на него с тем же взглядом, что и мужчина. — Возможно, в следующий раз, — он поднял голову, стараясь смотреть куда-то сквозь, на ветки сосен, — мне нужно проверить своих друзей. — Я могу проводить тебя, а затем мы вернемся в лагерь.       Уилл раздумывал: в конце концов, ему больше нечем было заняться дома, и ему все еще нужно было выяснить у Ганнибала важную вещь. Он согласно хмыкнул и пошел за Лектером, с каждым шагом все больше и больше удивляясь тому, как далеко смог зайти. Они перекидывались небольшими предложениями и обходили особенно глубокие овраги. Днем лес не пугал: исчезли в нем отвергающие дикие тени, неумолимое чувство гнева, теперь же полуденное солнце бросало на стволы буков и на поляны теплые ясные пятна. Окружающая природа будто бы подчинялась Ганнибалу, идущему впереди, и Уилл улыбнулся этой мысли. Он спросил: — Почему ты всегда идешь позади всей группы? — Все таки заметил? — бодро отозвался он, не оборачиваясь. — Видишь ли, Уилл, я обнаружил, что наблюдение на расстоянии позволяет мне оценивать ситуацию с ясностью и точностью. Это дает мне преимущество в стратегическом позиционировании и способности принимать взвешенные решения. Кроме того, часто более интригующе наблюдать за развитием событий из тени, тебе так не кажется? — Не знаю. Я бы предпочел, чтобы за мной не наблюдали.       Ганнибал замедлил ход и обернулся через плечо. Он на мгновение замолчал, прикованный взглядом к тропинке, облюбованной собакой. — Поэтому в отношении тебя я иду спереди. — Полагаю, я должен оценить глубину этого жеста. — Предпочту искренность с твоей стороны.       Уилл довольно повел плечами. Через несколько минут недолгого хождения они вышли к знакомым Уиллу окрестностям Вульф Трап. Он усмехнулся так, словно не видел дом несколько лет, и благодарно посмотрел в глаза, похожие на топаз.       Ему понадобилось не много времени, чтобы накормить и выгулять собак, дождавшись, когда он снова сможет загнать их домой. Фанни с любопытством лаяла на незнакомцев, но после пары упреков хозяина замолчала и затряслась от волнения. Уилл подумал, что мог бы переодеться и вернуть одежду Ганнибалу, но решил остаться в ней до лучших времен. — В этот раз у меня найдется кофе, — сказал он гостю, и тот, с пониманием прищурив хитрые глаза, кивнул. — Фанни, оставайся на улице. — Все нормально, — заверил Уилл, — мои ребята ее не тронут.       Собака Ганнибала несмело обнюхивалась на чужой территории и позволяла остальным изучать себя. Пока Грэм делал кофе на зеленой кухне, Ганнибал осматривал дом при свете дня. Он обошел камин, наверняка отмечая, что фотографии семьи Уилла больше нет, с любопытством рассмотрел мошек. — Нравится рыбачить? — спросил он, и Уилл ответил: — Люблю. — Удивительно, как охотник и рыбак встретились при самых необыкновенных обстоятельствах. — Я тоже об этом думал.       В своем доме мужчина чувствовал себя уютно и спокойно. Его ничто не смущало, кроме присутствия еще одной собаки и человека на своей территории, но то было радостным смущением, почти детским восторгом от того, что теперь у него был гость, который не выводил его из себя. — Так, откуда ты? — спросил он, ставя две кружки на стол, и с тоской посмотрел на веранду, где они могли бы устроиться на качели и уютно потягивать кофе. — Благодарю, — Ганнибал просунул изящные пальцы через ручку кружки и вдумчиво помолчал, — большую часть жизни я прожил в Дании. Полагаю, это объясняет, почему у меня оттуда столько знакомых. — Неприкаянная душа? — Можно и так сказать.       Уилл внимательно изучил его. Он поймал себя на мысли, что его совсем не раздражает длительное нахождение в компании Ганнибала. Он всегда начинал беситься, злость одолевала его, если ему не удавалось побыть наедине, и Уилл не мог сосчитать, сколько раз он срывался на Джека по той же причине. С Лектером он был осторожнее, даже подумал о своем раздражении очень спокойно, чтобы оно вдруг не проснулось в нем. — А ты? — Я всю жизнь прожил в штате. И мой отец был американец. — Входивший в подавляющий процент национальности Мэриленда. — Так значит, ты психолог, — протянул Уилл неуверенно. — Психиатр. Но я рад, что ты помнишь корень нашего с тобой разговора из прошлых выходных, — Ганнибал поставил кружку с кофе и попытался поймать суетливый взгляд Грэма, — а что, тебе нужна помощь?       Уилл напряженно выдохнул. Он уставился в окно, дергая коленом, и не сразу заметил, что Ганнибал смотрит на его ногу. Пожалуй, Джек все-таки был прав. — Мой начальник… — он не стал рассказывать о том, что его отстранили от работы. Уилл вдруг и вовсе замолчал. Ему не хотелось лишиться единственного собеседника, которого не воротит от него, а рассказать о том, что он нуждается в помощи означало и то, что Ганнибал узнает, где он работает, с кем имеет дело и как опасна его жизнь. С такими людьми особенно тяжело, — черт, это бред. Прошу, забудь. — Уилл, — Лектер наклонился вперед и произнес доверчивым тоном, — расскажи мне. Я уверяю тебя, нет таких ситуаций, которые вывели бы меня из колеи. Ты не ужаснул меня ночью, рассказав о себе, и не шокируешь сейчас. — Это будет просто верхом наглости, если я попрошу тебя о чем-то еще после всего. — Поверь, если я уверен в том, что хочу это услышать — я не вру.       И Грэм рассказал о настоятельных рекомендациях начальника, о своем нежелании подчиниться ему в этом. О том, что рассчитывал, что Ганнибал подыграет ему в этом. В ответ он сначала получил задумчивое молчание и взгляд в старый потолок. — Ты хочешь, чтобы я был твоим психиатром, но при этом ничего с тобой не делал. — Звучит не очень, но да, это именно то, чего я хочу, — Уилл попытался отыскать в его глазах хоть немного согласия, — ты не будешь психоанализировать меня. — Не уверен, что смогу удержаться, — Ганнибал честно улыбнулся, но затем продолжил серьезно, вкрадчиво, поучительно, не обращая внимания на свору играющих под ногами собак, — я всегда выполняю свою работу, Уилл, и делаю то, что от меня требует моя профессия. Если ты ищешь прикрытие — к сожалению, я не подхожу для этой роли. Я все равно залезу к тебе в голову, но от меня зависит то, как это будет происходить: я могу только изменить свой подход по отношению к тебе, а для этого придется много экспериментировать, пока мы не найдем тот вариант развития событий, который устроит нас обоих и принесет тебе пользу. — Я понял, — пробурчал Уилл, — не все так просто. — Не все так просто, — согласился Ганнибал, — есть множество нюансов, касающихся моей работы с тобой. Видишь ли, мы уже начали знакомство как друзья. — Это значит, что ты не сможешь работать со мной? — спросил он безынициативно, теряя интерес. — Это значит, что мы можем поиграть с гибкостью правил и исключительностью установок, — Ганнибал прищурился, хитро и азартно, как с утра, — и представиться друг другу так, словно мы никогда и не были знакомы.       «Он чертов дьявол», — довольно подумал Уилл и не удержался от смешка.