Малолетка

— Этого не может быть, — устало проведя вспотевшей в третий раз за примерно двадцать минут ладонью по лицу, Лера качнула головой в сторону. Как будто это движение могло забрать на себя хотя бы часть ужаса, подбивающего желудок девчонки сжаться. Если бы это только имело значение. Она сидела на полу, впитывая их ссоры и обещания, которые проникли навсегда в затирке между плиточными квадратиками, и растерянно рассматривала тесты. Восемь штук. Все с двумя идентичными полосками алого цвета, расплывающимися по краям. Это всё было так неожиданно и так логично в равной степени, что казалось абсурдным. Титова всегда считала, что от одного раза ничего не будет, что просто организм вдруг поймёт: произошла дурацкая нелепость, глупость, и отторгнет возможность взрастить в себе жизнь. Лера, хоть и прогуливала регулярно алгебру, быстро поняла: четырнадцать недель. Если она ничего не путала, то аборт можно было сделать до двенадцатой. А она ничего не путала. Боже, это… это было так не вовремя. Она сама только-только встала на ноги, научилась вести свой бизнес, как положено, определилась со статусом их отношений, и этот ребёнок никак не вписывался в её планы. Впрочем, об этом стоило подумать ночью на тринадцатое сентября, а сейчас оказалось поздно размышлять о чём-либо кроме одного — как сказать Вите. Она не хотела знать его реакцию. Не хотела объяснять, что месячные исправно шли и в октябре, и в ноябре. Хотя в последний осенний месяц они были какими-то странными, но девчонка искренне думала, что всё дело в стрессе. Она не хотела слышать его причитания о том, что стоило раньше сделать тесты и лечь под нож. Её не пугала мысль, будто Пчёлкин не захочет стать отцом, ей было совершенно плевать на его желания. Куда сильнее Титова страшилась самого факта подобного разговора, где ей придётся лицом к лицу столкнуться с понимаем своего места в его жизни и тем, что ребёнок от любовницы — худший из возможных вариантов. Она взяла в руку последний тест, пристально посмотрела на него, словно могла бы стереть вторую полоску, и они обе исказились под действием вставших в глазах слёз. Она не хотела быть беременной. Это всё усложняло. — Надо было думать головой, — с нескрываемой злобой Лера выбросила тест в сторону, чувствуя подступающую панику в уголках глаз и где-то у основания горла. Отдельные механизмы её мозга замирали, оставались в статичном положении, будто заклинила сама система, в то время как другие части крутились на немыслимой скорости. Девчонка облажалась и понимала это. Они оба допустили непозволительную ошибку. Титова никогда не задумывалась о возможности беременности, всегда полагалась на Пчёлкина, и это сейчас ощущалось, как вспоротые ржавым гвоздём внутренние органы. Ты никогда не ожидаешь, что подобное может случиться с тобой. Она глубоко, размеренно дышала, придумывая план, как поступить дальше, и старательно откидывала те чертовски правдивые мысли, из которых выливался лишь один вывод — рожать. Судорожный перебор ничтожного количества вариантов в голове сокращался с каждым новым витком мыслей. Всё упиралось в срок беременности. Возможность аборта прыгала на байк, разгонялась до максимальной скорости, а после врезалась в громадную кирпичную стену, месивом расползаясь рядом с искорёженным мотоциклом. В живых оставалось только осознание, что Лера станет матерью. — Блять, это просто пиздец, — девчонка закусила большой палец, рассчитывая прокусить кожу, продрать мясо и раскрошить кость. Ей хотелось сделать себе больно, наказать за собственный идиотизм. Титова не ощущала бабочек в животе, резко возникшего материнского инстинкта, тяги к гнездованию. Она даже не хотела разглядывать живот в отражении зеркала, с умилением замечая выпуклость. Ей стало настолько страшно, что это чувство вытеснило всё остальное, а после подожгло адским пламенем. Валяющиеся вокруг тесты вполне могли бы сойти за пентаграмму. Это не напоминало то, о чём рассказывали женщины в дурацких телепередачах про здоровье. Стабильно раз в неделю там делали выпуск о беременности. Все, словно под копирку, заверяли: ты знаешь, что беременна, ещё до того, как тест покажет заветные две полоски. Во-первых, не то, чтобы они были заветными в случае Титовой. Пожалуй, она была готова выторговать за баснословные барыши хотя бы парочку отрицательных тестов. Просто чтобы купить себе надежду. Во-вторых, нихера она не знала заранее! Если бы не задержка в пять дней, то Лера вполне имела шанс узнать о беременности только с первой схваткой. Нет, девчонка привыкла, что по телевизору регулярно врали, но её теперешняя ситуация была за гранью добра и зла. О таком люди просто обязаны говорить правду! — Какой кошмар, — покачала головой Титова и хмыкнула почти с иронией в голосе. Так много женщин мечтали забеременеть, буквально из кожи вон лезли, а залетела в итоге Лера. Это однозначно можно было зачитывать миру, как доказательство абсолютной несправедливости. Девчонка открывала рот, словно выброшенная на берег реальности рыба, хватала воздух, проглатывала и снова повторяла все манипуляции. Страх постепенно уступал место злости, и о боже, вот где крылось адское пламя! Теперь даже исчезли мысли о невозможности прервать беременность. Всё сосредоточилось там, где Титова запрокидывала назад голову, вжимаясь в Пчёлкина, а он поднимал бёдра, насаживая её сильнее. Один раз они переспали с того дня, как расстались после месяцев ссор. Один раз, после которого хотелось сдохнуть. Злость. На себя. На него. На то, как сложились обстоятельства, столкнув их летом 94-го в «Метле». Титова была уверена, что этого всего не произошло бы, не случись тот безрассудный секс на переднем сидении «Мерса». Запах Вити не ассоциировался бы у неё с поцелуями в шею, а мужские руки не казались бы Лере какими-то пустыми, если на пальце не сидел перстень с камнем. Всё случилось бы совсем иначе, останься она дома давным-давно. Наверное, он бы нравился ей на расстоянии. Девчонка бы смеялась над его шутками до коликов в животе, украдкой смахивая слёзы в уголках глаз после очередного анекдота, с интересом слушала рассказы про бизнес, отмечала бы про себя привлекательную внешность, думала бы, как повезло Кате выйти замуж за такого парня. Он бы ей нравился. Определённо. Но это было бы по-другому. Запах сандала с цитрусом не щекотал бы рецепторы, вытаскивая за крюки воспоминания об их первом сексе. Титова тогда сама его поцеловала. Робко, практически испуганно и с извинением, чтобы всё закончилось холодным, мокрым и липким бельём вперемешку со звоном его смеха в ушах. Если бы они познакомились только на ужине в честь помолвки, Лера не возненавидела бы Берлин и всё, что с ним связано. Столица Германии имела вполне реальные шансы остаться одним из сотен городов, в которых девчонка мечтала побывать, но требовательный поцелуй Пчёлкина на переднем сидении своей машины просто лишил Берлин такой возможности. — Четырнадцать недель, — проговорила Титова, зарывшись руками в волосы и подогнув пальцы на ногах. Вместе с тем, как отступала злость, приходило осознание серьёзности произошедшего. Пугающее, но до абсурда трезвое. Это не что-то из тех рассказов, где обезумевшие люди бегают по городу и заставляют прохожих шарахаться от себя. Ох, как бы не так. Это было как стоять с затянутой на шее петлёй, раздумывая, сколько хлопот ты доставишь судебным медикам при осмотре. Лере казалось, она слышала звук глухого удара табуретки о пол, чуть более тихий, чем должен был из-за ковра с коротким ворсом. Так же звучали объяснения, от кого этот ребёнок любому интересующемуся. Хуже этого был только момент, когда девчонке придётся посмотреть в глаза сестре и объясниться. Когда-то ведь они поговорят? Поговорят же, правда? Титова понятия не имела, какие слова использует Катя в случае такого разговора. Едва ли можно было ожидать сердечных поздравлений. Лера натянула волосы в пальцах до боли и уткнулась лицом в колени. Боже, этот ребёнок был обречён на позор по факту рождения. Он ещё не родился, а Лера и Витя уже стали худшими в мире родителями. Девчонка могла поспорить, что аист, постучавшийся в окно её квартиры ночью на тринадцатое сентября, страдал топографическим кретинизмом. Птица явно ошибалась адресом, раздавая детей трахающимся парам. Мобильный запиликал на бортике ванны. Он вибрировал, надеялся упасть вниз и разбиться, перестать существовать. Титова прекрасно его понимала. Она рассчитывала на то же самое. Однако, им обоим было суждено двигаться в стенах ванной. — Алло? — хрипло произнесла Лера, даже не пытаясь скрыть своё состояние за зевком. Она могла бы притворяться убедительнее. Она вообще многое могла бы. Например, следить, куда кончил Витя. — Малыш, у тебя всё в порядке? — Пчёлкин говорил настороженно, словно главной его проблемой был не сегодняшний день, а тон голоса девчонки. — Да, я просто только встала, — монотонно ответила Титова и постаралась представить себе, как будет орать парень, узнав о беременности. Его ласковая, с необъятной заботой интонация портила картинки красного от злости лица и побелевших костяшек. Лера готовилась к худшему, даже не пытаясь надеяться на лучшее, как советуют в поговорке. — Кровать давить ещё не устала? — Витя рассмеялся и закурил. Девчонка услышала характерный щелчок через динамик, цокнув языком. Неожиданно она вспомнила о пачке недавно появившихся сигарет «Kent», из которых Титова выкурила только две штуки. Само собой, её цок был вызван не табачными листами, а фактом: Лера смолила все эти четырнадцать недель. Девчонка пускай ничего и не смыслила в вопросах беременности, но то, что курить строго запрещено, знала. Вряд ли гинекологи всех стран недавно собирали консилиум и пришли к выводу, будто благодаря никотину ребёнок в утробе становится гением. — А ты меня в офисе ждёшь? — Титова бы рассмеялась, если бы не фиксация на одном из тестов, смотрящем прямо ей в глаза. — Щас вот приеду туда и буду ждать, — очевидно, Пчёлкин мог хохотать потому, что из двух полосок у него были только те, которые разграничивали Кутузовский. Лера понятия не имела, где он ночевал сегодня. Знала, что не с ней, а вот где именно — неизвестно. У них обоих не появилось совершенно бредовой привычки докладывать друг другу о планах. Наверное, займись они подобной хренью, это бы всё вывело отношения на новый уровень. Где поездка с другом в бар строго подконтрольна девушке, длина мини-юбки замеряется линейкой, а задержка на работе — практически признание в измене. Такая плёвая деталь — говорить, чем планируешь заняться и где остаться на ночь, выводила отношения на тот уровень, где вы готовитесь к появлению ребёнка, и они оба считали, что пока рано. — Ладно, мне надо в душ, — чересчур устало для половины двенадцатого утра сказала Лера. — Я скоро приеду. — Давай, целую, — Витя ответил громко, перекрикивая сигнал клаксона на фоне. — И я тебя, — прошептала девчонка уже после того, как сбросила звонок. Абсолютное непонимание, как решиться на разговор, путами оплетало горло Титовой, сдавливало трахею до размеров пластиковой коктейльной трубочки, и Лере казалось, она не выдержит больше ни минуты в нервном предвкушении. Его «целую» теперь не звучало буднично. Оно было словно удар колокола на отпевании. Такое же громкое и заканчивающее нечто важное. Незаметно для себя, Титова уже начала думать, что сейчас облизывал пятки финал их так и не случившихся отношений. Ей нужно было принять эту мысль, свыкнуться, просто… просто уложить её в черепной коробке как данность. Тогда Лера сможет без последнего испуга в глазах опрокинуть табуретку, а после не подставит руки под намыленную верёвку в тщетной попытке выжить. Она вытесняла из головы губительные кадры, немного рябящие самообманом, в которых Пчёлкин подхватывал её, кружил, клялся в любви, а после ставил обратно на ноги и прислонялся щекой к крохотному животу. Господи, да, живот уже был — Титова заметила его только сейчас. И как она могла списывать его раньше на плотный ужин? Это же было очевидно. Она не ела после шести, вычитав такой способ похудения в дурацком журнале. Лере нужно было лишить себя надежды на что-то хорошее, чтобы, встретившись с правдой, не оказаться безоружной на поле боя. Она заведомо попала в проигрышную ситуацию, так что немного подготовиться… Это могло спасти хотя бы одну жизнь в финале битвы.

***

Витя отхлебнул ещё коньяка, терпкость которого исчезала в стенках гортани, ибо не чувствовалась совсем, и покосился на… на кого-то. Он не искал конкретного человека. Парень даже не был уверен, что его глаза успели зациклиться на чём-либо, так быстро он вернул их обратно к экрану телевизора. Многое занимало мысли Пчёлкина в этот вечер, но центральной оставалось волнение в ожидании результатов голосования. Он решил подумать о другом сразу после того, как треклятые столбики исчезнут из поля зрения, став страницей прошлого. Показатели в столбике под фамилией Каверин уверенно ползли вверх. Уже третий участок они возвышались над показателями Белова. Витя посмотрел на друга, по-хозяйски откинувшегося в кресле, но эта картинно расслабленная поза могла обмануть лишь идиота. Или того, кто знал Сашу не всю жизнь. Его сдавали с потрохами сцепленные в замок пальцы, от которых кровь должна была отлить достаточно давно, ведь Белов совершенно не двигался. Он выглядел ровно так, как и должен был: ожидал исхода этой войны. Потому что нужно быть обычным избирателем, чтобы поверить, будто противостояние Белова и Каверина ограничивалось рамками предвыборных речей, провокаций и дебатов. Причина, по которой воздух в офисе пропитывался запахом сигаретного дыма и нервного ожидания результата сражения, крылась как раз в том, что их война выходила сильно за рамки. А теперь они все вышли на финишную прямую и просто ждали, кто первый прорвёт красную ленту. Редкие разговоры в офисе прерывались звонками на стационарные телефоны, звук которых Пчёлкин возненавидел за этот вечер. Он действовал на нервы, отрывая Витю от по-настоящему серьёзных мыслей, которые посещали каждого здесь. Впрочем, никто их не озвучивал. Разве что Титова, но обычно она с придыханием спрашивала: «А что будет, если он проиграет?», лёжа в постели, прикрытая одеялом по грудь. Парень ненавидел, что именно ему выпадала роль человека, от которого Лера ждала ответ. Он искал его последние два с половиной месяца, полностью погрузившись в бизнес, параллельно с этим решая вопрос, стоящий куда острее, чем сядет ли Белов в депутатское кресло. Не было за эти месяцы ни одного дня, когда Витя просто забил на всё и позволил жизни плыть по течению. Это не было похоже на него. Пчёлкин вновь отпил коньяк, и его глаза зацепились за Титову, которая, если так посудить, была виновата в каждодневных головных болях парня. Она сидела на диване, словно ей не было никакого дела до происходящего, бесцельно листала журнал, но явно не фокусировалась ни на чём. Просто шелестела страницами, изображая увлечённую деятельность. Витя зацепился как раз за эту странность её поведения, потому что Лера не пила за весь вечер и ночь, а часы уже показывали четвёртый час, не курила и вообще старалась походить на идеально кроткую девушку. Это её и выдало: она бы скорее придушила себя чулками, края которых выглядывали сейчас из-под её юбки, чем стала кроткой. Чёрт, парню захотелось узнать, что такое произошло у этой чересчур сексуальной для огромного количества собравшихся в офисе мужиков барышни, но очередной звонок на стационарный телефон отвлёк его и без того рассеянное внимание. Пчёлкин почти был уверен, что Белов победит. Почти. Нечто, неподдающееся объяснению, свербело у него прямо в ухе, нервно нашептывало сценарии, где друг проигрывает всухую, и они все дружно оказываются в заднице. Может быть, кто-то назвал бы подобный бред интуицией или предчувствиями. Кто-то, кто не знал Белова всю жизнь. Ноги затекли от долгого блуждания на одном месте, Витя не мог приткнуться, подобно Косу или Саше, в кресло. Ходьба его не успокаивала, но он хотя бы мог делать вид, словно сбавлял накал внутри себя через это дурацкое мельтешение. Каждый выбрал себе способ утихомирить нервы: Лера отбросила «дочитанный» журнал в сторону и взяла новый, Люда бегала, предлагая всем кофе, будто только запах молотых зёрен мог чуточку приручить нервы. Хмурый Космос крутил в пальцах наручные часы, Саша зрительным контактом вербовал столбик Каверина остаться внизу, а Витя… Витя гулял. Устроил себе ночной променад. — Виктор Павлович, — осторожной подойдя сбоку, чтобы ненароком не напугать, прошептала Люда, — кофе? — Не, спасибо, Люд, — он не бросил на неё даже ради приличия мимолётный взгляд. Пчёлкин не переставал расхаживать перед диваном, на котором Титова собрала всю макулатуру, которую ей удалось раздобыть в офисе. Парень ждал чего-то. Рявкающего тона, когда она выплюнет просьбу остановиться хотя бы на минуту, недовольного, демонстративного и чересчур громкого вздоха, поджатых губ. Он ждал ту Леру, для которой подобные проявления нервозности — раздражающий маячок, но вместо этого девчонка лишь смочила подушечку указательного и перевернула страницу. У неё на этом месте должна была к рассвету образоваться мозоль. Он бы продолжил безрезультатно выводить её из себя, если бы очередной звонок не раздался на том телефоне, что стоял перед одним из имиджмейкеров Белова. Господи, Пчёлкин на голубом глазу как-то заявил другу, будто эти парни — близнецы, и увидь он их в стельку пьяный, прямиком поехал бы в вытрезвитель. Саша, расхохотавшись, уверял: они даже не родственники, и это звучало как бред сумасшедшего. Они, блять, были идентичными. Возможно, клонировали в своё время не только ту овечку. — Вижу, — с явным напряжением сказал один из «чупа-чупсов», не замечая, как позади него Витя вновь сделал глоток. Пчёлкин обожал себя вот такого: срабатывающего на опережение, просчитывающего несколько ходов вперёд. Это было почти так же приятно, как трахаться. — Чего? — обернувшись, спросил Витя у нагнувшегося к коллеге парня. Если бы это был секс, побелевшие лица «чупа-чупсов» стали бы оргазмом. — Ничего, — по еле шевелящимся в страхе губам прочитал Пчёлкин, кивнул и опять отхлебнул. Удивительно, как он ещё не надрался до состояния овоща. Боковым зрением, вернув свои глаза к телевизору, парень заметил, как Космос выкинул в приоткрытое окно наручные часы. В любой другой ситуации Витя не упустил бы возможности пошутить какую-нибудь хуйню про зажравшегося друга, но не сейчас. Он напряжённо слушал диктора центрального телевидения и пытался отключить звук очередной перевёрнутой страницы позади себя. Её не интересовало вообще ничего, кроме ебаного журнала. — Очевидно, Каверин будет избран депутатом. — Вите показалось, он услышал язвительность в тоне диктора. Вполне возможно, это Титова решила не задерживаться на какой-нибудь статье о совместимости знаков зодиака и перелистнула дальше. Он не собирался выяснять. — Да. Да? — Девушка, имя которой Витя не запомнил, иначе Лера закатила бы скандал, говорила в трубку. — Так. Саша развернулся на кресле от экрана к собравшимся, словно больше его столбики не интересовали, и в области грудной клетки Пчёлкина что-то треснуло. Он знал этот взгляд: принятое поражение. Пожалуй, за все годы дружбы Витя видел его лишь единожды, когда они в пятом классе проиграли матч по футболу семиклассникам. — Ну чё, друзья, — с нечитаемой интонацией произнёс Белов. — Александр Николаевич, — девушка по имени Наташа, в знании которого Пчёлкин не признается Титовой даже с паяльником в заднице, положила трубку на станцию, — шестнадцатый за вас. Белов обернулся на голос диктора, из которого пропала язвительность или намёк на нечто подобное. — … окончательный подсчёт выявил, что Белов всё же получил большинство голосов избирателей. — Рядом со столбиками появились цифры. Тридцать пять против тридцати четырёх. Один ничтожный процент, перевешивающий в сторону Саши, чувствовался как выигранная многолетняя война. — Йес! — с надрывом прошептал Белов, вскинув кулак. Очередная страница за спиной Пчёлкина издала шелест. На секунду мир замер. Ветер за окном перестал порываться распахнуть приоткрытое окно, машины на Цветном притормозили, дыхание каждого в комнате прервалось. Даже Титова оставила в покое журнал. Офис погрузился в такую тишину, что можно было услышать биение сердец, чтобы через мгновение заполниться счастливыми воплями и аплодисментами. Этому миру нужно было подготовиться, прежде чем впустить в себя такую искреннюю радость. Это не было похоже ни на что, что Вите доводилось почувствовать раньше. Какое-то такое счастье, которое просто не умещалось в нём, в этом кабинете, на этой грёбаной планете. То, что испытывал парень, могло бы послужить топливом для огромного межгалактического корабля. Пожалуй, нечто схожее с этим чувством он испытал, когда они с парнями всё в том же пятом классе таки обыграли семиклашек в матче-реванше. И Белов радовался тогда один в один. И подкидывали его друзья наверх абсолютно идентично. Разве что тогда он чудом не бился головой об облупившийся потолок раздевалки для мальчиков их школы на окраине Москвы, а теперь старательно избегал столкновения с люстрой под потолком офиса в центре столицы. В остальном ничего не претерпело изменений. Ликовали все, Витя чувствовал это кожей, спрятанной под дорогущим пиджаком и рубашкой, на которой разошёлся бы шов, если бы тройные объятия друзей стали чуть крепче. Возможно, у них разошлась бы кожа, если бы Холмогоров сжал свои ручища на плечах друзей капельку сильнее. Люда кинулась на шею Белову, расцеловывая того в щёки, Антон и Шмидт, судя по лицам, были готовы на спор вливать в себя водку, пока не упадут замертво. Каждый человек разрывался на части в этом ликовании, кроме одного. Она откинула в сторону журнал, тихонько поднялась с дивана и бесшумно аплодировала, словно нечаянно забрела на чужой праздник и не знала, как себя вести, чтобы остаться незамеченной. — Малыш, мы победили! — завопил Пчёлкин, схватив Титову в охапку и прижав к себе. — Мы сделали это! — Ура! — Лера легонько ударила его по руке, прося ослабить хват, и Витя практически услышал тот щелчок в её голосе, который обычно становился подозрительным выражением лица. Он знал этот резкий, тикающий звук почти так же, как знал её любовь к чаю с лимоном. Восхитительно. После подобных интонаций следовал серьёзный разговор. Что-нибудь о разводе, совместном будущем, детях. Что-нибудь о том, что она устала быть в тени и хочет решить всё раз и навсегда. Что-нибудь об отъезде из страны на год. Эти разговоры всегда были о том, что Витя предпочитал не обсуждать. — Всё, я за женой, — принимая поздравления и поцелуи в щёку, сказал Белов по пути к выходу из кабинета, — через час буду. Пчёлкин отодвинул девчонку от себя, заглянул ей в лицо и, конечно же, он увидел это. Разговор, написанный у неё на лбу. Она никогда не научится выбирать правильное время. Никогда. — Пойдём-ка пообщаемся, — обвив её ладонь своей, шепнул на ухо Титовой парень и потащил в свой кабинет. С ней нужно было действовать быстро, не давать опомниться и возразить, потому что Лера больше напоминала ему русскую рулетку, чем живого человека. Всегда стоит стрелять сразу, не оттягивая момент. — Куда ты меня тащишь? — Титова ворчала, но быстро перебирала ногами, идя следом. Что удивительно, она даже не пыталась вырваться. Все её возмущения заканчивались на недовольном кряхтении. — Чё случилось? — Пчёлкин, затащив девчонку в кабинет, захлопнул дверь. На его лице, будто приклеенная маска, сидела улыбка. Обычно подобные разговоры сопровождались взглядом исподлобья и раздувающимися ноздрями. У неё не было никаких шансов научиться выбирать момент. — Всё в порядке, — отмахнувшись, заявила Лера. — Бля, пожалуйста, давай мы пропустим вот эту стадию, где ты строишь из себя идиотку. — Витя закатил глаза и прислонился спиной к двери. Между ними оставалось около метра, но ему казалось, что стоящая напротив девчонка закрывалась сотней щитов, и расстояние увеличивалось в геометрической прогрессии. — Я вижу, что тебя что-то не устраивает. Просто скажи, что именно, и всё. — Сказать, что меня не устраивает? — вздёрнула подбородок она, и Пчёлкин покорно кивнул. — То, что ты говорил, якобы не знаешь всех этих баб, а потом сказал Наташа, когда обращался к той брюнетке. Меня не устраивает, что ты врёшь. Надеюсь, я удовлетворила твоё любопытство? Она всегда начинала говорить так, когда нервничала. Слегка с издёвкой, будто поддаётся, неправдоподобно высокомерно. И Витя позволял ей. Не нарушал видимость, что его забавляла эта напускная напыщенность. Просто пропускал мимо ушей браваду, через которую сквозило волнение. — Ты пиздишь, — усмехнулся Пчёлкин, рассматривая её бегающие вокруг его головы глаза. — Что? — Титова почти задохнулась, явно рассчитывая на другой исход. — Не в этом дело, и я вижу, что не в этом, — он почти рассмеялся, отталкиваясь от двери и делая шаг к ней. — И мы не выйдем отсюда до тех пор, пока я не узнаю правду. Лера резко отвернулась, дважды выдохнула, а после повернулась обратно, словно искала на этом небольшом пятачке пространства рядом подсказку: попробовать вновь соврать или сказать правду, пока Витя смиренно ждал второго. Теперь у них было полно времени. — Я беременна, — выпалила на одном дыхании девчонка. Былая ухмылка стёрлась с лица Пчёлкина, будто бы он резко забыл, какого это — поднимать уголок губы. Всё остановилось в ошарашенном взгляде и невольно приоткрывшемся рту. Все эмоции собрались там. — Что ты сказала? — Витя слегка наклонился вперёд, переспрашивая. — Повтори. — Я сказала, что я беременна. Четырнадцать недель, — отвечала Лера, не дыша. — Я понимаю, что сейчас это всё не вовремя, и мы много раз обсуждали, что пока рано, но для аборта уже поздно, и я не хотела тебе говорить это сегодня, просто я сама узнала только ут… Она тараторила так быстро, что Пчёлкин не успевал улавливать, дышала ли она вообще за всю свою тираду. Он прикрыл глаза, выдохнул через рот, и теперь та улыбка, с которой парень подкидывал Белова в кабинете через стенку, нервно курила по сравнению с этой. Никогда в жизни Витя не думал, что он умеет улыбаться настолько широко. — Я чё, отцом стану? — перебил её, задав вопрос, обладатель безумной в своей искренности улыбке. — Нет, матерью. — Пчёлкин расхохотался, словно больной, которому сказали, что рак перешёл в стадию ремиссии. Так не могут смеяться здоровые люди, которым есть что терять. А ему теперь-то уж точно было. Он хохотал, запрокинув назад голову, и убирал пряди волос, растрепавшиеся за вечер. Витя не сразу заметил всё тот же напряжённый взгляд Леры, переместившийся с его лица на пол. — Подожди, малыш, — опомнился парень, — ты чё, не рада? — Я боюсь, что не смогу стать хорошей матерью, — честно призналась Титова. Он ценил её за умение говорить правду подобным образом: полушёпотом. Оставляя её как тайный подарок, как что-то интимное между ними. — Хуйня, ты будешь отличной матерью. — Сказать по правде, Пчёлкин не знал, какой матерью она будет, но отчего-то ему казалось, что самой лучшей. — Пчёлкин, я в пять лет пошла гулять с куклой, забыла её на детской площадке и вспомнила только через неделю! — Вите пришлось закусить щёки изнутри, чтобы не рассмеяться Лере в лицо. Она действительно сравнивала их ребёнка и игрушку. — Значит, с нашим ребёнком будет гулять няня, — пожал он плечами, сдерживая смех. Очередной щелчок. Этот всегда происходил, когда их разговор заканчивался. Как правило, в его эпилоге шли слёзы, крики и хлопнувшая входная дверь её квартиры, ставящая точку. Сейчас же на лице Титовой начала проклёвываться робкая улыбка, словно она ожидала совершенно иной реакции и не была уверена, взаправду ли ожидаемое не согласовалось с действительным. — Наверное, теперь я должен тебе какой-нибудь охуенный подарок за ребёнка, да? — рассмеявшись, Пчёлкин протянул руку вперёд, притягивая девчонку к себе. — Хату в Нью-Йорке? Лондоне? Праге? Можем купить прямо в доме, где тот гадюшник с сумасшедшей мёртвой бабой. — Знаешь, мне вполне подойдут твои часы. — Одним нажатием на незамысловатый замок, Лера расщёлкнула его и стащила «Patek Philippe» с запястья Вити. — Думаю, тут примерно хата на окраине Праги. — На окраине? — Парень нагнулся, дотронулся губами до её шеи и не поцеловал. Просто дразнил. Просто потому что ему нравилось, как учащённо она начинала дышать. — Да тут хватит на парочку в центре. Пчёлкин оставлял влажные следы губ цепочкой на её тонкой шее, скидывая с себя пиджак на секунду раньше, чем Титова бы потянулась к его плечам. Опять щелчок, только теперь в его голове, заставил парня остановиться. — Насчёт подарка, — с интригой протянул он, забирая из руки Леры часы и откидывая на стол так, будто их цена не равнялась целому состоянию. — У меня есть для тебя кое-что. — И что это? — Девчонка с заговорщицкой улыбкой мигом запрыгнула на язык стола. Словно он тоже не был слишком дорогущим. Они оба умудрялись превращать то, к чему другие прикасались с благоговением, в безделушки. — Закрой глаза, — вкрадчиво произнёс Витя. — И открыть рот? — хохотнула Лера. — Это старый прикол. Даже для тебя. — Хотя бы раз сделай, что тебя просят, а? — Его улыбка шла вразрез с голосом, который окрасился раздражением. Девчонка театрально прикрыла веки, поёрзав, и чуть откинула голову. Пчёлкин отошёл к столу, не сводя глаз с Титовой, зная, что доверять её честности на слово — всё равно, что поверить вору-домушнику, якобы он просто из интереса рассматривает оконные перекрытия квартиры на первом этаже. Конечно, она приподняла веки, стоило только Вите выдвинуть ящик стола. — Не смотри! — игриво, но при этом строго произнёс парень. — Ой, подумаешь, — Лера закатила глаза, закрыла их и демонстративно придавила веки пальцами. Пчёлкин не планировал показывать ей это сегодня, он не относился к той категории людей, которые хвалятся своими победами заранее, но этот рассказ про беременность… Чёрт, Титова сделала ему такой подарок, что парню хотелось отплатить. Он редко делал ей сюрпризы, примерно никогда, а потому перед своим первым разом волновался, как школьник на уроке труда смастеривший поделку. Доставая из ящика небольшую бумажку с печатью и подписью, Витя держал Леру на мушке, готовый в любой момент вернуть сюрприз на место. Как бы это не было странно, она не пыталась подсмотреть, схитрить и разузнать всё раньше. Пожалуй, впервые девчонка смиренно ждала, проводя подушечками пальцев по векам и качая ногами. Пчёлкин почти дёрнулся, когда распахнулась дверь. Улыбающийся Кос с сигаретой осматривал вмиг нахмурившуюся Титову, нога которой замерла в взмахе. — Бля, вы трахаетесь тут, что ли? — не то с осуждением, не то ехидно спросил Космос. — Да, не видишь? — быстрее, чем Витя успел что-то сказать, ответила Лера. Она распахнула глаза, недовольно уставившись на Холмогорова, и упёрлась руками в стол. — Тантрический секс, слышал что-то о таком? — Пчёл, на каком языке она говорит? — Кос ступил назад вместе с тем, как девчонка спрыгнула со стола и двинулась в его сторону. Наверное, она думала, что выглядела устрашающе, но Пчёлкина её попытка испугать двухметрового парня лишь веселила. — Щас мы придём, — рассмеявшись, Витя убрал листок обратно в ящик, а после захлопнул тот. Он решил, что это к лучшему — появление друга. Правильнее будет всё рассказать, когда несчастный клочок драгоценной бумаги останется там, где ему и место. До этого дня оставалось меньше недели. — Ну, зачем ты там рылся? — резко обернулась Лера. — Давай показывай! — Это неважно, — Пчёлкин закусил губу и покачал головой, рассматривая её в приглушённом свете фонарных огней, бликами попадающих с улицы. — Нет! — топнув ногой, девчонка нахмурилась сильнее прежнего. Она взаправду, видимо, считала, будто вот такой её вид может кого-то испугать. — Ты доставал там что-то! — Отдам потом, обещаю, — Витя подошёл к ней вплотную, взял лицо Леры и поднял так, чтобы они встретились взглядами. — Потерпи ещё немного. Может быть, она бы ответила что-нибудь колкое, во всяком случае парень ощутил её зубы, сомкнувшиеся на его нижней губе, когда поцеловал Титову. — Ну тогда хотя бы часы, — вымученно простонала она. — Лучше хату, — Пчёлкин поцеловал её ещё раз, надеясь, что в этом поцелуе смог показать, насколько счастливым она его сделала. — Пошли, всё веселье пропустим. Он не знал, сколько времени длился их разговор в кабинете. Судя по расплодившимся благо исключительно в переносном смысле людям — около двух столетий. Во всю шло празднование. Музыка долбила прямо по барабанным перепонкам, отчего Лера выдернула пальцы из ладони Вити и с силой закрыла уши. Приехавшие гости толпились вокруг стола, выпивая и закусывая, а парочка человек так и вовсе уже валялась в отключке. Абсолютно несуразно мелодии Кос вальсировал с Людой. Пчёлкин оглянулся на Титову, которая смотрела по сторонам, хмурясь, и ему хотелось заорать так громко, чтобы каждый услышал: он станет отцом! Вот эта девчонка, весь вид которой транслировал, насколько ей неприятны пьяные рожи и подобные шумные сборища, которая выводила Витю из себя с завидной регулярность, которая когда-то нахамила ему за баром «Метлы», беременна от него! А ещё он хотел заорать, как сильно любил её. Прямо в эту секунду. Эта любовь, казалось, не имела границ. Она пропитывала тело Пчёлкина, словно модификация токсичного яда, невыводимого из организма ни за какой период времени. Но парень очень чётко решил для себя ещё тогда, стоя на её кухне, когда Лера не осмелилась произнести три слова: она скажет первая. Формально, вторая, но какая разница? Наверное, ребёнок мог бы стать признанием в любви, однако Вите хотелось услышать эти десять букв своими ушами. В комнате, что называется, надышали так, словно хотели сожрать весь кислород. Даже Пчёлкину стало жарко, он аж закатал рукава на рубашке, что уж говорить о Лере. — Малыш, тебе не душно? — обернувшись к девчонке, спросил он. — Что? — Титова пыталась перекричать музыку, при этом продолжая затыкать уши. В этом была вся она. Витя жестом показал ей на ворот своей рубашки, как бы объясняя, чего хотел, и она отрицательно мотнула головой. Лера быстро сориентировалась, прошмыгнула мимо парня, а после натурально плюхнулась на диван, половину которого занимал спящий «чупа-чупс». Будто бы она играла в игру, где нужно занять место, пока не закончилась музыка. Пчёлкин скорее почувствовал звонок по вибрации в кармане, чем услышал его. — Алло, да? — быстро ответил Витя. — Пчёл, здорово, — Кабан, давний коллега по их нелёгкому труду, орал в трубку. — До Сани дозвониться не могу. Передавай ему мои поздравления. Мы с пацанами смотрели выборы, за него рюмах сто опрокинули. — Ага, да, да, — на автомате ответил Витя. Как будто он секретарь Белова, честное слово. Парень подошёл к подозрительно счастливому Косу и ещё более странной Люде, выражение лица которой можно было описать одним словом: шок. — Кос, пошли, там гостей надо встречать, — не убирая ото рта трубку, сказал Пчёлкин. — Пчёл, я женюсь! — Витя перевёл глаза с уверенного друга на девушку, очевидно мало соображающую, что только что произошло, и не смог сдержать ухмылку. Видимо, эта ночь была какой-то особенно располагающей к вот таким новостям. — Короче, мы пошли с пацанами отмечать, завтра приедем к вам с подгоном! — Кабана же разговор на фоне, судя по всему, вообще не смутил, раз он продолжил. — Ага, да, пока, — кивнув для верности, Пчёлкин сбросил звонок и посмотрел на диван. Она сидела, подогнув под себя ноги, и картинно перелистывала журнал. Рядом с ней храпел имиджмейкер, вокруг творилась настоящая вакханалия, а Титова сидела и была такой настоящей, что её хотелось непрерывно целовать. Ни разу Витя не смотрел на неё таким взглядом. Когда через призму всех этих лет вдруг неожиданно выплыло понимание, как сильно она нужна была ему, чтобы оставаться на плаву. Как один из маяков, которые она ненавидела неизвестно почему. Он шёл на её свет, и всё казалось пустым, неважным. — Малыш, мы встретим гостей и вернёмся, — прошептал Витя, поцеловав Леру в висок. Она лишь кивнула и перелистнула страницу. Иногда этот свет раздражал, но не сейчас. Пчёлкин нашёл на столе недопитую бутылку коньяка — вряд ли ту, что он уничтожал весь прошедший вечер, забрал её на хранение себе и двинулся к выходу. Ему не хотелось уходить, но личное не должно мешать бизнесу, а прибывающие в офис гости не должны были остаться без внимания. — Антон, хрень эту выключи. Включи нормальное что-нибудь, — обернувшись, крикнул он через стол. Парень, прижимающийся в танце к груди блондинки, как к родной матери, спросил что-то нечленораздельное, из чего Витя смог вычленить только два слова. — Пропеллер подойдёт. Шмидт боролся со вторым «чупа-чупсом» на руках и нельзя сказать, что выглядел в этой схватке фаворитом. Это торжество всё больше смахивало на дурдом. — Смотри, я на тебя надеюсь, — указал пальцем на Шмидта Пчёлкин, и его «боец» кивнул. Витя на ходу надел плащ, который висел возле лестницы со второго этажа. Кос молчал, и эту возникнувшую между ними тишину не хотелось прерывать разговорами. Пчёлкин решил, что обязательно расскажет друзьям о беременности Титовой, но позже. Когда офис не будет кишеть левыми людьми, ибо парень искренне считал: эта новость заслуживала узкого, братского круга. Её не хотелось освещать между делом, выходя на морозный декабрьский ветер. — А холодно, — вышедший из дверей первым Холмогоров засунул руки в карманы, чуть съёжившись. Он оставался трезвым весь вечер, потому его коньяк в организме не грел, в отличие от Пчёлкина. — Да, не май месяц, — согласился Витя, радостно улыбнувшись приехавшим гостям с любовницами. Это было даже символично. Все праздновали победу Белова без жён, разве что кроме самого депутата. — О-о-о! — воскликнул Пчёлкин, обнявшись с одним банкиром, не так давно подавшимся в криминал, но уже прочно обосновавшимся в этих кругах. — Витёк, пошли, — Космос вырвал друга из очередных объятий очередного приехавшего поздравлять Сашу гостя. — Согреешься? — протянул бутылку Холмогорову Пчёлкин. Казалось, он вообще не чувствовал холода, который пробирал бы до костей через распахнутое пальто и тонкую рубашку, если бы Витя буквально не горел счастьем. — Да не, — Кос отмахнулся, идя к подъездной дорожке. — Вот депутат приедет, так отпразднуем как следует. Красота! Они синхронно посмотрели наверх. Туда, откуда искрами били фейерверки по типу бенгальских огней, и Пчёлкин ощущал, как нечто похожее взрывалось у него в венах. Это нельзя было сравнить ни с чем. Словно иголочки прямо в сосудах, они будоражили кровь, подгоняя её мчаться по венам в рывках, подстёгивали идти вперёд и думать о счастливом будущем, которое наступило вопреки всему. — Вот, вот оно счастье-то, понял? — Как мальчишка, Витя показывал другу эти огни и точно знал, что у Коса внутри нечто похожее. Он сам тоже это испытает, когда предложит Лере выйти за него. Пчёлкин не был уверен, переживёт ли такое количество бенгальских искр внутри, но был готов умереть с улыбкой на лице. — И не говори! — сказал Холмогоров. Сказал, как абсолютно счастливый человек. Да, они чувствовали одно и то же. — А вон Саня, по-моему, едет, — приглядевшись, Витя рассмотрел в тумане от пиротехники въезжающий красный внедорожник. — Макс тоже бедный. Туда-сюда мотается, да? — Космос остановился рядом с другом, вглядываясь в силуэт водителя Саши, выбирающегося с переднего сидения. Пчёлкин в знак согласия и сожаления участи Макса — быть на подхвате, глотнул порцию коньяка. — Подожди, я не пойму, а чё это он один? — настороженность в голосе Вити не съели падающие рядом искры. — Щас узнаем, — очень похожим тоном на тон друга, произнёс Кос. — Ты чё один, где командир? — Пчёлкин крикнул, надеясь, что эти фейерверки не были такими громкими, как ему казалось. — Да он с Ольгой остался, — двигаясь уверенной походкой в их сторону, отозвался Макс. В принципе, это не было похоже на Сашу, но Витя решил подумать об этом чуть позже. Его куда сильнее привлекало горлышко бутылки, переливающееся под сводом искр, чем желание выяснить, какого чёрта Белов пропускал праздник в его честь. Пчёлкин никогда не считал, что байки, мол, за мгновение до смерти перед глазами проносится вся жизнь — это правда. Витя был уверен, что подобные истории — чушь галимая. Никто же не может об этом достоверно рассказать. Трупы языками трепать не умеют. Вот и сам Пчёлкин никому и никогда не сможет поведать, что же произошло за секунду до того, как лезвие ножа прочертило линию на его горле, вместе с кровью выпуская из тела и жизнь. Этих долей секунды хватило, чтобы подумать о превратностях судьбы. О том, что это пресловутое счастье, которое они с Косом испытали сегодня вечером и о котором говорили несколькими минутами ранее, продлилось чертовски мало. У самого Вити около часа, с того момента, как он узнал про беременность любимой девушки. Не успев рассказать той про главный сюрприз прошедших месяцев. Каких-то примерно шестьдесят минут парень был абсолютно искренне и безразмерно счастлив, обнимая Леру и практически непрерывно целуя её. Но лучезарная улыбка на лице Коса светила и того меньше. Буквально десять минут назад он сделал предложение Люде. Да, жизнь подарила Пчёлкину больше времени на счастье, но теперь это уже неважно. Что час, что десять минут — это пиздец как мало, если в конце тебя убивают под окнами офиса. Рядом с лучшим другом. Теперь уже тоже мёртвым. Под окнами офиса, в котором сидят невеста одного и мать будущего ребёнка второго. Две любимые девушки, уж точно не заслуживающие подобной участи.

***

Лера закрыла нижнюю часть лица журналом, недовольно сморщив нос. Каждый гость, поднимающийся по лестнице, чтобы выпить пару стопок за такое грандиозное событие — победу Саши, считал своим долгом остановиться рядом с диваном и закурить. Как будто девчонка недостаточно задыхалась от запаха перегара слева от себя, и ей требовалось что-то помощнее. Титова вобрала столько воздуха, сколько смогли уместить её лёгкие, и поднялась с дивана, не забыв сопроводить раздражённым взглядом усатого мужика, принявшего кожаный диван за курилку. Обычно, когда Леру что-то раздражало, рядом всегда стоял Витя в качестве свободных ушей. Как правило, он не вникал в суть возмущений, это всегда отлично читалось по его отрешённому взгляду, но девчонке хотя бы становилось легче. Вот и сейчас Титовой требовался сущий пустяк: вылить всё своё недовольство, выговориться, перебросить негодование на человека, оставившего её в душном, прокуренном кабинете без шансов на выживание. Она примерно прикидывала, какие конкретно слова использует в своей обвинительной речи, не забыв упомянуть об опасности табачного дыма для ребёнка, само собой, протискиваясь в коридор. Лера решила, что её отсутствие — не самая страшная потеря этого вечера. Собравшимся гостям не было никакого дела даже до виновника торжества, они прекрасно пировали без него, так что уж о Титовой едва ли кто-то вспомнит. В любом случае, её план был прост: найти Пчёлкина на улице, высказать ему всё то, что накопилось за последние минут двадцать, и вместе вернуться наверх. Это не должно занять много времени. Если Витя догадается прервать её поцелуем, так и вовсе всё закончится, не начавшись. Лера встала перед еле держащейся в вертикальном положении хлипкой вешалкой и вздохнула с такой обречённостью, словно ей предстояли не поиски верхней одежды, а кто-то невидимый взвалил на плечи девчонки проблему мирового масштаба. Наверное, примерно так же она бы вздохнула, скажи ей сейчас на скорость, по таймеру предотвратить глобальное потепление. Впрочем, есть вероятность, что при таком раскладе она вздохнула бы куда легче. Титова подошла ближе, с брезгливостью отодвигая ещё влажные от растаявших хлопьев снега одежды. Она искала своё купленное вчера белое пальто среди разномастных шуб приехавших недавно женщин. Лера купила пальто именно этого цвета специально для сегодняшнего дня, в качестве аллюзии на Белова. Ей всегда казалось, что он мнил себя человеком как раз в подобном одеянии. Наконец, запыхавшись и дважды оставаясь на шаг от гибели под грудой вещей, девчонка нашла пальто и быстро закуталась в него, будто бы кто-то мог появиться из-за угла и потребовать повесить вещь обратно. Скорее всего, Титова полезла бы в рукопашную драться, реши отобрать эту кашемировую прелесть посреди ночи прямо в офисе депутата Государственной думы. Лера не без труда оттолкнула дверь, вышла на крыльцо и замерла. Буквально застыла, покрылась инеем и рассыпалась на осколки. Это физически невозможно, а потому вполне логично, ведь то, что увидела девчонка, совершенно однозначно было невозможно. Саша сидел на асфальте чуть дальше, посреди подъездной дороги, сбивал ладони и вопил так громко, будто бы хотел переорать все звуки в городе. Оля, Титова узнала её по силуэту, несмело пятилась назад. Лера отказывалась опять смотреть на то, что её так испугало, но ей пришлось, чтобы понять, почему так неадекватно вели себя Беловы. Девчонка сорвалась с места и плевать хотела на искры, которые сыпались будто бы с неба ей на голову, рискуя сжечь Титову заживо. Они бы не смогли справиться с льдом, окутавшим Леру. В кои-то веки она была в безопасности. — Нет! Нет, нет, нет, — кричала девчонка, подбегая ближе к тому месту, от которого ей стоило держаться как можно дальше. С каждым широким шагом её голос становился громче, словно отрицание пыталось перегнать осознание происходящего. Её последний возглас разбился о воздух, когда Титова резко замерла в полуметре от того, что просто не имело права на существование в реальности. Ей хотелось вновь закричать, но крик встал в горле, как если бы он был небольшим шариком для пинг-понга и перекрыл собой всё. Лера не могла вдохнуть или выдохнуть. Она пялилась перед собой, чувствуя, что кислород был менее важен, чем необходимость заорать на всю округу. Должно быть, желание разодрать ором стенки горла передавалось по цепной реакции, ибо Саша замолчал, схватился за голову и тихо плакал. Лера смотрела на двух мужчин, что появились в её жизни с разницей в пару недель. Они оба пришли явно с одной и той же целью: перевернуть всё вверх дном. Вывернуть. Раскурочить. И у них это получилось. Титовой бы так хотелось вернуться в свои семнадцать лет, нажать на паузу и остановить запись этой трагикомедии. Но жизнь намного честнее любого кино. В ней нельзя достать кассету из камеры, а после уничтожить плёнку. Она и намного честнее любой книги, из которой можно вырвать листы. Судьбу не исправишь и не перекроишь. Даже если до жути хочется. Туман от фейерверков заполнил собой всё пространство и должен был мешать Лере видеть произошедшее, но ей казалось, будто он лишь подчёркивал, насколько жутко выглядела эта картина. Слава Богу, Космос лежал лицом в снег, и девчонка не видела ничего, кроме его спины с натянувшимся на позвонках пальто. Пожалуй, посмотри Титова ему в глаза, она сошла бы с ума в эту же секунду. Потому что Лера ощущала безумие, подойдя ближе к Вите и заглянув ему прямо в голубые радужки. Белов укрыл его своим пальто. Пчёлкин лежал, смотрел на беззвёздное зимнее небо, а перед глазами девчонки плыл каждый день, проведённый вместе. Каждая минутка, когда она вглядывалась в идентичные своим глаза и верила, что однажды между ними случится нечто большее, чем просто интрижка. Титова осторожно, боясь потревожить парня, опустилась на корточки, после встала на колени и плотнее укрыла Витю отданным Сашей пальто. Ей очень хотелось, чтобы он не мёрз. Всё же на дворе стоял не май месяц. Лера пальцами натянула рукав своего белоснежного пальто и аккуратно стёрла каплю крови, собравшуюся под адамовым яблоком Пчёлкина. Цвет кожи парня постепенно становился всё более светлым, сливаясь с тканью, которой Титова тщательно очищала то место, которое пачкалось алой жидкостью. Потом, много позже, Лера будет прокручивать этот момент в голове тысячи раз, понимая, насколько безумным был её порыв. Но до этого была уйма времени. Девчонка машинально облизала губы, с удивлением обнаружив привкус соли. Оказывается, она плакала. Титова даже не заметила, когда это началось. Возможно, ещё на крыльце офиса. Лера не стала бы спорить, если бы ей сказали, что она рыдала уже какое-то время. Девчонка подняла глаза и встретилась взглядами с Олей. На лице Беловой не было ничего, кроме неподдельного ужаса. Такого, словно она самолично увидела развязку страшной истории, тянущейся много лет, и оказалась к ней не готова. Титова закусила губу до боли, вернув взгляд Пчёлкину. Он продолжал смотреть на небо. Такой спокойный. Без лукавой искорки в глазах, без свойственного ему прищура, без второго дна. Лера никогда ещё не видела у него такой стеклянный взгляд. Девчонка все эти годы бежала в руки к Вите, сбивала в кровь ноги. Перепрыгивала так резво через все споры и ругань, настолько решительно отмахивалась от очевидных проблем, лишь бы быть с мужчиной, который казался необходимым, подобно воздуху. И вот сейчас, оказавшись прямо перед своей целью, захотелось расхохотаться. Потому что она просчиталась. Титова была уверена, что сможет получить абсолютную любовь без примеси боли. Очередной урок преподнесла жизнь: так не бывает. Любовь и боль оказались неделимы. Только теперь, сильнее подталкивая пальто Белова под бока Пчёлкина, Лера поняла, что они ввязались в опасную игру, не уяснив главного правила: проигравшие — все. Никто из неё не выходил победителем. В этом и заключалась суть состязания — умереть последним. Главный приз — самая долгая из соперников жизнь, однако девчонка искренне считала, что из пятерых людей на этой подъездной дороге в проигрыше как раз оказалась она и Беловы. Титова понятия не имела, сколько сидела вот так на коленях возле его постепенно каменевшего тела. Возможно, счёт времени обнулялся с новым испуганным криком за спиной. Лере что-то говорил Саша, но она лишь молчала и делала вид, словно его не существовало, её пыталась поднять на ноги Оля, отчаявшаяся на второй попытке, когда девчонка грубо скинула руки Беловой со своих плеч. Титова фоном слышала истерику Люды, мат Шмидта, сирену скорой и милиции. Она видела рассвет в радужках Вити, от которых не отводила свои собственные. Лера смотрела на мир его глазами, понимая, что больше ей такая возможность не представится. — Я тебя люблю! Я тебя люблю! Слышишь? — повторяла девчонка, словно мантру. Словно Пчёлкин не отвечал ей из вредности, заставляя говорить опять и опять. Рукав пальто сильнее пропитывался кровью из его шеи, украшая себя пятнами, которые Титова никогда не выведет. Не потому, что откажут в химчистке — она даже не понесёт его туда. По нижнему краю пальто изгваздалось в смеси грязи и талого снега. Но Лера попросту не замечала, как тяжелела ткань. Она прижимала щёку Вити к своей и плакала, чувствуя, как холодел парень вовсе не из-за середины декабря. Ей хотелось согреть его хотя бы на секунду. Притвориться, будто перерезанное горло — это ничего, ерунда, плёвая царапина. Его распахнутым глазам не шла смерть. Вокруг бегали люди, охали женщины из приехавших гостей, ходили сотрудники милиции и скорой, а Титова всё сидела рядом с мёртвым телом, признаваясь в том, о чём следовало сказать намного раньше. — Я тебя так сильно люблю! Лера строила такое количество планов на будущее, уже представляя, как они с Витей смогут однажды просто пойти в ресторан, театр, да куда угодно! Девчонка уже детально просматривала эти картинки, чтобы сейчас натурально услышать, как рассмеялся над её планами Бог. Придумывая, как они будут вечером гулять по Москве, Титова забыла крохотную деталь: жизнь Пчёлкина висела на тонкой ниточке все эти годы. Символично, что она оборвалась в тот день, когда он узнал, что у его жизни появится продолжение в лице ребёнка.