Малолетка

Вероника влетела в кабинет, высоко подняв в воздух руку. Не то чтобы так было принято у них здороваться, но девушка крепко сжимала в пальцах газету и почти задыхалась от переполняющих её эмоций. Лера не могла разобрать по рваным вдохам, что конкретно написал какой-то там журналист. Лицо управляющей могло значить как всемирную катастрофу, так и выигрыш в лотерею. Причём сумма, судя по работающей через раз диафрагме, внушительная. — Если ты хотя бы намекнёшь, что произошло, станет чуть понятнее, — усмехнулась девчонка. Вероника мотала головой и размахивала газетой, зайдя в кабинет. Это всё больше походило на катастрофу. — Ты видела? — округлив глаза, наконец, смогла выдать девушка. Впрочем, ясности её вопрос не добавил. — Газеты? Да, доводилось в жизни. — Сложенный вдвое экземпляр «Комсомольца» упал на стол Титовой, заботливо повернувшись к ней заголовком, напечатанным абсолютно отвратительным шрифтом. Такой дешевил даже новость про королевскую семью Великобритании, делая из Елизаветы Второй обычную бабку, не желающую помирать и отдавать жилплощадь детям. — Отец раз в полгода разрешал узнать, что творится в мире. — Очень смешно, — Вероника сузила глаза и ткнула наманикюренным пальчиком прямо в заголовок. — Прочитай! — Господи, хорошо, — проворчала Лера, деловито нахмурившись. — «Борис Ельцин предупреждает Запад об опасности агрессии против Ирака». — Брови девчонки к этому моменту уже почти соединились, но теперь, посмотрев исподлобья на управляющую, Титова была уверена, что они были похожи на одну сплошную изогнутую ниточку. — Да не здесь, — Вероника цокнула языком и вырвала газету. Она нашла нужную строку быстрее, чем Лера успела моргнуть. — Вот тут. — «Убийство в день премьеры», — почти шёпотом прочла девочка. Её взгляд зацепился за фотографию, и странное чувство вдруг прошлось электрическим разрядом по венам. Она знала мужчину, который так лучезарно лыбился, глядя в камеру. Судя по заголовку статьи, он больше никогда и никому не улыбнётся. — Я его знаю откуда-то. — Во-от! — на грани восторга и истерики протянула Вероника, щёлкнув пальцами. — И я о том же! Там написано, что он кинопродюсер… — Не то, — отмахнулась Титова, подхватила со стола пачку сигарет и вытащила одну, тут же прикуривая. Теперь никотин являлся её личным дополнением к завтраку, обеду и ужину. — Я откуда-то не связанного с кино его знаю. — Так и я тоже, — девушка склонилась к столу, чуть закашлявшись от дыма. — Открытие галереи. Он приходил с девушкой блондинкой. Вспомнила? И о боже, да. Она вспомнила. Это тот самый Кордон, который был не то мужем, не то покровителем Анечки — любовницы Белова. А ещё это тот самый Кордон, который, по словам Пчёлкина, виноват в том, что Фил уже год лежал в коме, пребывая в стабильно тяжёлом состоянии. К счастью, Титовой хватило ума сложить два и два в своей голове, чтобы понять, кто конкретно так удачно грохнул продюсера аккурат на годовщину того взрыва. А ещё у неё оказалось достаточно серого вещества, чтобы изобразить на лице хотя бы подобие изумления. — Какой кошмар! — Лера картинно вздохнула, для верности приложив ладонь ко рту, и ради приличия пару раз ударила пальцами по губам. Вроде бы, при известии о гибели, нормальных людей пробивает дрожь. — Прямо в день премьеры! — Ужас, да? — Вероника вновь взяла газету и принялась перечитывать текст, который, судя по тому, как быстро бегали её глаза, она планировала выучить наизусть и была к этому крайне близка. — Такой хороший молодой человек… — Ты с чего взяла? — хмыкнула девчонка, затянувшись. — Не знаю, какое-то располагающее лицо, — ответила та. Это было доказательством фразы об обманчивой внешности. Кордон, насколько Титова знала из рассказов всё того же Пчёлкина, торчал круглую сумму Филу, постоянно находя сотни причин, чтобы не отдавать бабки. Он постоянно прибеднялся, мол, самому еле хватает, но после они с Валерой пересекались где-нибудь в казино или на съёмочной площадке очередного фильма, и рассказы о концах, которые Кордон еле сводит с другими такими же концами, оказывались пустышками. Витя говорил Лере, что они с друзьями так и не выяснили, зачем конкретно продюсер решил убить Фила. Да и вообще, они не были уверены, на кого конкретно была рассчитана та бомба. Возможно, Кордон решил раз и навсегда закрыть вопрос с долгами Валере. Может быть, надеялся заодно и Белова грохнуть. Бонусом, так сказать. Впрочем, судя по траурному содержанию газетной статьи, риск оказался напрасным. Сдох только сам Кордон. — Нашли в подворотне… — прошептала Вероника, нервно сглатывая. Её пальцы, хоть и держали газету крепко, а всё равно тряслись. Значит, не зря девчонка ударила себя по губам. — Да хватит читать эти ужасы, — Титова выхватила из рук управляющей газету и швырнула ту прямо в мусорное ведро. Лицо Кордона на фотографии исказилось, становясь скорее смешным, чем вселяющим желание расплакаться о безвременной кончине. — Я хотела с тобой поговорить насчёт галереи. — Конечно, — кивнула девушка. — Нам нужно продумать новую… — Сначала не об этом, — Лера затянулась сигаретой в последний раз и затушила ту в пепельнице, которая когда-то стояла на её кухне в ожидании вечернего визита Вити. — Нам нужно найти тебе помощницу. Точнее выбрать, найти я уже несколько вариантов успела. — Зачем? Я со всем справляюсь. — Вероника заметно напряглась, её выдавали распрямившиеся плечи, но девчонка как раз ожидала чего-то подобного. Ей всегда казалось, что наёмные работники на серьёзные разговоры реагируют выпрямленной спиной, словно им нужно держать на своих плечах уверенность в собственных профессиональных навыках. — Я хочу уехать из страны, — сказала Титова настолько уверенно, насколько это было возможно в ситуации, где её уверенность ощущалась ничтожной. Этой фразе подошло бы слово «сбежать», но оно оставалось исключительно внутри черепной коробки Леры. — Хочу поездить по Миру, посмотреть, что мы можем сделать в нашей галерее такого, чтобы мы стали не просто какой-то там выставкой, а обязательным местом для посещения в Москве. — И на сколько, — Вероника закашлялась, представляя себе размах, требующийся для реализации подобной идеи, — ты планируешь уехать? — Год, — пожала плечами девчонка. — Я буду периодически прилетать, но, сама понимаешь, в таком ритме контролировать происходящее здесь невозможно. Я буду завязывать на тебя людей, с которыми познакомлюсь, а дальше уже тебе решать, что делать с этими связями. Титова видела страх в глазах управляющей. Она физически ощущала его, могла даже описать этот сладковатый запах, который исходил от понимания свалившейся на Веронику ответственности. Но Лера кое-чему научилась за время работы в кресле хозяйки галереи и главное из довольно большого списка знаний было то, что подчинённые должны расти, чтобы после уйти и добиться большего. Девчонка знала, насколько сильно люди ценят веру в них, прочувствовав на своей шкуре этот поистине удивительный эффект. До сих пор она считала себя обязанной Зорину и Белову, на регулярной основе рассказывая посетителям галереи, как много те сделали для существования такой выставки в центре Москвы. Именно по этой причине Титова хотела вырастить из Вероники нечто большее, чем просто девушку на побегушках. Чтобы та осталась в должницах до конца дней. Естественно, в этом порыве не было ничего от желания помочь. — Но я одна не справлюсь, без тебя… — Вероника испуганно набирала в лёгкие воздух, порцию за порцией, не выпуская даже унции. Ещё немного и она умерла бы от кислородного голодания прямо посреди кабинета. — Так, спокойно, — ласково, но строго произнесла Лера. — Именно поэтому нужно обеспечить тебя помощницей. Давай начистоту? Ты без меня справишься, и мы обе это знаем. — Ты очень много делаешь для этого места, — управляющая продолжала попытки покончить с собой, которые совершенно точно шли вразрез с планами девчонки на неё. — Я покупаю еду и воду, — рассмеялась Титова. — Мы всё подготовим и я уеду, договорились? — Куда хочешь слетать? — Шок постепенно спадал, что стало ясно по первому за пару минут выдоху Вероники. — Для начала Англия. — Лера вытащила из ящика стола экземпляр «The Sunday Times», привезённый ей не так давно Кириллом Вячеславовичем. Юрист как будто считал своей прямой обязанностью посвящать девчонку во все новости мировой культуры. — Вот, посмотри на это. На странице была статья на английском и очень странное, совершенно невозможное на территории бывшего Советского Союза фото. Боже, тот факт, что именно его показала Титова буквально в пяти километрах от Мавзолея, добавляло ситуации абсурдности и кощунства. На этом фото было граффити, изображение которого выглядело как надругательство над всем коммунистическим строем — Ленин с ирокезом. Что было написано в той статье, ни Лера, ни Вероника не поняли, но вот заголовок «Who is Banksy?» обе прочитать смогли. — И что это такое? — Управляющая аккуратно, словно тикающую бомбу с миллионом проводков, отодвинула от себя газету. Девчонка лишь хохотнула на такой осторожный жест и бросила экземпляр обратно в ящик, наверное, рискуя взорвать здание. — Уличный художник, — самодовольно отозвалась Титова. — Говорят, его никто никогда не видел, понятия не имеют, кто он такой и где появится следующая работа. — И ты хочешь… — начала Вероника, понятия не имея, как закончить эту фразу. Её мысли до сих пор крутились вокруг опороченного образа вождя. — Я хочу выставку его работ у нас, — с маниакальной улыбкой заявила Лера. — Понятия не имею, как такое можно провернуть, но мне нужно, чтобы мы сделали такую выставку. Вот тогда о нас заговорят не только в Москве, но и во всём мире. Девчонка прекрасно понимала, что её желание звучало как бред, но Кирилл Вячеславович с такими горящими глазами рассказывал Титовой, как слышал разговоры о Бэнкси в пабах Лондона, где собирались футбольные фанаты, в дорогих ресторанах, пристанищах для лощёных сэров. Лера улавливала главное: этот безликий художник на слуху. И он был нужен ей, если девчонка хотела сделать имя своей галерее. — Так, ну, в принципе, мы можем сделать выставку фотографий его работ, — нервно начала Вероника, цепляясь за мысль Титовой острыми ноготками и накручивая те на пальцы, как кукловод. — У него много подобных… произведений? — Понятия не имею, — Лера расхохоталась, удовлетворённая реакцией на абсолютно безумную идею. — Для этого мне и нужно в Лондон. После полечу в Штаты. В Нью-Йорке полно галерей, мы могли бы устроить что-то вроде взаимной выставки. — Да, да! — возбуждённо крикнула Вероника. — Мы могли бы привезти к ним наших, российских художников! Боже, да! Титова своими глазами видела, как одна до смешного абсурдная идея могла заразить по цепочке остальных. Кирилл Вячеславович ровно с такими же горящими глазами говорил Лере о нескольких арт-пространствах в Америке, и девчонка похожим образом ёрзала на стуле в нетерпении. — Тогда нам нужно определиться, с кем ты останешься, в ближайшие пару дней, — Титова развела руками, улыбаясь. Она обожала вот таких людей, как Вероника, которые подбивались на любую завиральную идею за пару фраз. — Как только решим — я полечу.

***

Лера старалась брать только самое необходимое, и почему-то ей казалось, что пятая пара джинс совершенно не подходила для подобного описания. Вещи были последним пунктом в списке девчонки о предметах своего беспокойства. Куда сильнее её волновал план поисков нужных связей в Лондоне, чем цвет водолазки. Но Титова решила отложить эту головную боль на то время, когда самолёт наберёт высоту, направляясь в аэропорт Хитроу. Она в воздухе подумает о том, куда податься в первую очередь. Во всей квартире горел свет. Буквально. Даже в комнате, которую когда-то занимала Катя, теперь осевшая на даче. Лере рассказал это Кос, хотя она бы предпочла узнать эту ценнейшую информацию от другого человека. Таких было аж два. Сестра не выходила на связь, и это вполне логично, но девчонке казалось, что когда-нибудь им придётся встретиться лицом к лицу и поговорить. Вряд ли диалог получится… приемлемым, однако он просто обязан состояться. Не сейчас. Скорее всего, даже не в ближайшие годы. Однажды они поговорят, когда буря утихнет и последние песчинки растворятся в воздухе. Второй человек, способный поведать Титовой местоположение сестры, тоже не объявлялся. Он больше не открывал своим ключом дверь в её квартиру, не влетал в кабинет, не звонил на мобильный. Он пропал. Как будто никогда и не было. Но Лера знала — было. Знала по пачке «Camel», валяющейся на подоконнике в гостиной, знала по его гелю для душа в ванной. Бутылка давно закончилась, а девчонка до сих пор не смогла её выбросить, как будто все их с Витей отношения сидели внутри на стенках и медленно стекали вниз. Титова периодически рассматривала остатки, про себя отмечая, что там хватит как минимум на один раз. Это был её экстренный чемоданчик на случай, если станет совсем паршиво. Она просто залезет в душ и будет натирать кожу до кровоподтёков, втирая в плечи и грудь запах его тела. Она соберёт потом пар с этим парфюмированным ароматом в банку и законсервирует. И тогда уже банка станет экстренным чемоданчиком. Лера никогда не вскроет эту закрутку, потому что там, скорее всего, не сохранится его запах. Девчонка, стоя посреди комнаты, больше похожей на прилавок палатки вещевого рынка, осмотрелась вокруг. Несколько стопок вещей обрамляли раскрытый чемодан, закольцовываясь джинсами. — Кофты, футболки, трусы, — Титова вела пальцем от одной стопки к другой, словно пересчитывала детей ясельной группы на прогулке. — Чёрт, пижама! Она развернулась в ту секунду, когда раздался громкий, протяжный дверной звонок. Он напугал Леру, но куда сильнее заставил её вздрогнуть последующий стук в дверь. Так приходил только один человек, но он имел у себя комплект ключей, а потому зачем бы ему было… Девчонка стояла и не двигалась. Она как будто в момент потеряла контроль над собственным телом, которому мозг приказывал открыть, а оно всё стояло и каменело. Удивительно, как не отлетела рука, когда в дверь опять постучались. — Чёрт, — выдохнула Титова. Она сорвалась с места, преодолев расстояние до двери куда быстрее, чем успевала дышать. Дверной глазок искажал картинку, да, но чтобы настолько… Это был Пчёлкин. Конечно, кто ещё мог стучать? Но он выглядел так, словно встретился на дороге с оленем, попытался убить того, и ровно в этот момент его на полной скорости снёс болид «Формулы-1». При чём несколько. Разом. И ещё за собой протащили метров двадцать. Лера дрожащей рукой провернула замок и открыла дверь. Пожалуй, в последний раз настолько страшно девчонке было в стенах Склифа, пока где-то на операционном столе лежал Фил и в метрах двух от неё сидел на корточках Витя. Тот же самый Витя, который сейчас опирался рукой о дверной косяк, чуть пошатывался и смотрел исподлобья. — Пустишь? — Он мотнул головой вглубь квартиры, и Титова смогла разве что кивнуть, отодвинувшись в сторону. На её лице запекался страх так же, как уже успела запечься кровь у него под носом. Казалось, он смог удвоить раны и наградить ровно половиной Леру. Она ощущала жжение в уголке губы, но это лишь потому, что девчонка закусила ту до трещин. Пчёлкин был грязный, помятый, совершенно не похожий на себя. Его щека была измазана чем-то чёрным, брюки и синяя рубашка покрылись засохшей грязью, а правый рукав пальто так и вовсе остался в месте встречи с оленем. — Ч-что с тобой? — заикаясь, спросила Титова. Она так и стояла на пороге, следя глазами за Пчёлкиным. Он скинул ботинки, придерживаясь рукой за стену, и туда же полетело то, что когда-то было дорогим кашемировым пальто. — Можно я у тебя переночую? — обернулся Витя. — Не хочу один дома спать. — Да, конечно, — машинально кивнув, будто шея не была способна фиксировать одно положение, ответила Лера. Ей потребовалось две попытки, чтобы замок в двери, наконец, закрылся. — Что случ… — она не успела договорить. Девчонка оказалась куда полезнее в качестве опоры споткнувшемуся о собственные ноги Пчёлкину, чем как дознаватель. — Боже, тебе нужно в душ. — Это пиздец, Лер, — он притянул её рукой к себе за шею и поцеловал, вроде бы, около ста тысяч раз в висок. Возможно, там была только пара поцелуев, но она ощущала по-другому. — СОБР скрутил возле ресторана, ногами отмудохали, потом под автоматы поставили и заставили рыть могилу. С каждым словом, с каждым звуком Титовой становилось всё страшнее. Это всё больше напоминало пересказ очередного выпуска программы «Человек и закон», нежели реальную жизнь, но правда крылась в том, что ту телепередачу как раз-таки и снимали про таких, как Пчёлкин. — Тебе нужно сходить в душ, — прикрыла глаза Лера, стараясь не трястись под Витей, и покрепче перехватилась рукой на его замызганной известняком рубашке. — Давай, а я пока заварю чай. — Пойдём со мной, — прошептал он, вновь целуя её так, словно мог внушить ей это желание прямо в висок. — Нет, Пчёлкин, я не буду той, кого ты трахаешь, чтобы стало полегче, — она несколько истерично усмехнулась и сбросила его руку со своего плеча. Она не была уверена, что он кивнул осознанно. Возможно, это просто сокращение диафрагмы и икота заставили его голову качнуться вперёд, когда Витя развернулся и неустойчивым шагом скрылся за дверьми ванной. Пчёлкин не был похож на человека, осознающего происходящее в полной мере. Титова даже не была уверена, что он понимал, куда и к кому приехал. Открытые дверцы шкафов добавляли атмосфере хаоса. Всё здесь, в этой квартире, выглядело как доказательство спешного побега Леры от её ошибок, сыгравших на поле в качестве возможности вырасти. Сделать что-то по-настоящему внушительное. Доказать всем, что она способна быть не протеже крёстного, а весомым игроком на карте культурной Москвы. Кто бы знал, что категорическое непринятие её организмом хереса и бескостный язык помогут девчонке в бизнесе. Среди руин, когда-то бывшими её комнатой, Титова отыскала любимую пижаму. Она уже порядком выцвела из-за частых стирок и кое-где даже торчали нитки, но Лере казалось, ничего более родного и любимого к телу ей не удастся найти никогда в жизни. Это была та самая пижама, которую Пчёлкин привёз из Берлина. Она тоже напоминала Лере о них. Периферийным зрением оценивая фронт работ, девчонка уселась по-турецки рядом с чемоданом и принялась аккуратно складывать внутрь вещи, каждую ещё раз проверяя. Как итог — минус одна футболка. Трёх будет достаточно, а если нет, купит в Лондоне. Не обеднеет. Титова старалась делать всё как можно тише, прислушиваясь к шуму бьющейся о ванну воды. Она убеждала себя, якобы это всё ради того, чтобы услышать, вдруг пьяный Пчёлкин навернётся, и понестись к нему на помощь. По правде говоря, Лера просто ждала, когда он выйдет, увидит её в окружении горы вещей и закатит скандал. Витя понятия не имел о её побеге, а она знала его слишком хорошо, чтобы не рассчитывать на пожелание удачного полёта. Вентиль в ванной закрылся, и вместе с тем закрылись клапаны сосудов предсердия девчонки. Она надеялась, что сейчас Пчёлкин, выбираясь, поскользнётся, проломит себе голову и умрёт. Нет, Титова не хотела бы оплакивать его труп, но свой она не желала оплакивать куда сильнее. — Лер, у тебя есть перекись? — крикнул Витя из коридора. Запах его геля для душа долетел вместе со звуком, и Лера мысленно простонала. Он вскрыл её экстренный чемоданчик. Что ж, придётся купить в Европе ещё один флакон. — Да вроде где-то должна быть, — Титова лихорадочно осматривала свои вещи, понимая: ей осталось жить ровно то время, которое займёт путь от ванной до комнаты. А судя по бодрому голосу парня, это что-то около секунд десяти. — Ты можешь… — он остановился в дверном проёме. Пять. Пять секунд и её смерть, с повязанным на бёдрах полотенцем, пытается понять, что происходит. — Куда-то собираешься? — Да, я улетаю утром в Лондон, — подскочив на ноги, выпалила Лера. — Пойдём, поищу перекись, она должна быть… — И когда ты планировала мне сказать? — Витя обводил глазами её вещи уже по третьему кругу, понимая, что орать сейчас — самая паршивая идея из возможных, но другие отказывались появляться в его голове. — На самом деле, я не планировала тебе говорить, — пожала плечами девчонка и сглотнула. Она так и стояла возле чемодана, не решаясь подойти ближе к человеку, у которого явно за спиной была припрятана коса. Смерть же с ней всегда приходит, да? — Белов в курсе, мы с ним всё решили, но я просила никому не рассказывать. — Надолго улетаешь? — не скрывая злость, спросил Пчёлкин. — Примерно год. Она чертовски медленно отмечала его реакции. Проступающие желваки, белеющую кожу стёсанных костяшек, хмурые брови — это всё очерчивалось до того плавно, словно Витя специально выверял каждое проявление эмоций. Лера только надеялась, что страх на её лице рисовал свои узоры в том же темпе. — Ты хотела уехать на год и нихера не рассказать? — усмехнулся Пчёлкин. — Как ты себе это представляла? Что я просто в один день приеду в галерею и узнаю это от твоей управляющей? — Ты не появлялся три месяца, — отчеканила девчонка, стараясь преобразовать страх в твёрдость. — Не звонил и не приезжал. Ты бы мог не приехать ещё год. — Знаешь, я бы приезжал каждый день, если бы у тебя хватило смелости сказать то, что я просил, — он выплюнул эту обиду как обвинение, но Титова не считала себя виноватой. Точно не в том, что решила оставить три слова, состоящие из десяти букв, себе. Хоть что-то у неё должно было сохраниться после их отношений, раз уж гель для душа Пчёлкин использовал до конца. — Если хочешь поругаться, то хотя бы оденься, — фыркнула Лера. — Очень тяжело ссориться с полуголым человеком. Они буравили друг друга взглядами не меньше года. Оба смотрели исподлобья, и оба прекрасно понимали, что это ничего не изменит. Первым, как ни странно, сдался Витя, запрокинув голову назад и рассмеявшись. Видимо, он решил не тратить последний вечер на истерические вопли. С обеих сторон. — Это хорошо, что ты улетишь, — будто заканчивая неозвученную мысль, сказал парень. — После сегодняшнего я бы даже сказал, что тебе лучше свалить из города куда подальше. — Почему? — Девчонка подошла к нему вплотную и почти провела подушечками пальцев по косым мышцам, но в последний момент одёрнула себя. Это было лишнее. — Эти маски-шоу могут и домой завалиться. Хер знает, чё им в головы взбредёт в следующий раз, — ответил он всё с той же лукавой ухмылкой. — Отвезу тебя в аэропорт утром, не против? — А если бы была против, отправил бы на такси? — рассмеялась Титова. — Да щас. — Пчёлкин, казалось, позволил себе успокоиться, по крайней мере его смех не напоминал натянутую леску. — Запихал бы в багажник и повёз там. — У тебя ужасные варварские методы, ты в курсе? — Обернулась Лера, идя на кухню. — Ты забыла, с кем связалась, — подмигнув, хохотнул Витя. И это было так же далеко от истины, как Москва от Лондона. Что-то около четырёх часов прямого полёта «Аэрофлотом». Она не забывала, кого ей выпала участь любить, ни на минуту своего бренного существования. Иногда девчонка думала, что все её мысли заполнены лишь тем, что из себя представлял Витя Пчёлкин. Когда она пила алкоголь из горла, он поднимал её локоть в сторону, когда затягивалась сигаретой, он щурил её глаза. Когда Титова просыпалась в холодном поту ночью, а перед глазами крутилась его поза посреди кабинета главврача Склифа — это всё было про него. — Может, утром соберёшься? — тихо спросил парень, останавливая Леру посреди коридора. — Я с ног валюсь. — Ложись в родительской спальне, — не поворачиваясь, пожала плечами девчонка. — Поспи со мной, — она затылком чувствовала, что Витя оттолкнулся от дверного косяка и двинулся в её сторону. — Тебя не будет целый год. — Пчёлкин, я же сказала, что не буду той… — возмущённо начала Титова. — Обещаю — никакого секса, — вкрадчиво произнёс Пчёлкин. Он встал так близко, что жар его тела проникал сквозь ткань футболки, под которую забрались руки парня. Его обещаниям была грош цена, но Лера всегда имела неосторожность принимать слова на веру. — Ты завтра утром поможешь собрать мне вещи, — девчонка вдохнула, стараясь впитать в лёгкие запах тела и геля. Она бы скупила всю партию, если бы французский производитель догадался выпустить лимитированную серию с этой смесью ароматов. — Без проблем, — пообещал Витя, оставляя у неё за ухом поцелуй. Титова понятия не имела, что поразило её больше: то, что он не соврал, и они действительно просто уснули вместе, или тот факт, что размеренное движение его грудной клетки работало колыбельной. Лера водила пальцами по коже Вити, запоминая, какая та на ощупь. Впечатывала рельеф его тела в свои отпечатки, надеясь там, в Лондоне, дотронуться до себя и ощутить рядом Пчёлкина.

***

Треть банки шоколадного мороженого исчезла. Титова была уверена, что она просто испарилась, потому что съесть её так быстро… Ну уж нет, она испарилась! Лера не могла признаться самой себе, что умудрилась сожрать столько всего лишь за половину шестой серии. К счастью, из-за приторного послевкусия девчонка запивала примерно каждую десятую ложку глотком содовой, так что если бы не напиток, ведёрко опустело бы куда сильнее. Титова приучала себя говорить «содовая», а не «газировка». «Найки», а не «Найк» и, самое главное — вытравляла дурацкую привычку ходить каждый день на каблуках. Если бы не Мэри — её переводчица и гид по Нью-Йорку, Лера уже сошла бы с ума в этих каменных джунглях. Впрочем, даже при учёте посильной помощи Мэри, в миру просто Маши — эмигрантки из России, девчонке жизнь внутри «Большого Яблока» давалась непросто. Иногда Титовой начинало казаться, будто все города, которые она посещала за прошедшие четыре месяца, слились в один, и распознать их можно было разве что по отметкам в загранпаспорте да фотографиям на плёнке. Это было первое приобретение Леры в Лондоне — новенький «Kodak» и три катушки к нему. Впрочем, она мало что помнила про ту неделю в столице Великобритании. Девчонка, рассматривая на свету негативы, с удивлением обнаружила кадр из какого-то паба, на котором Титову целовал в щёку молодой парень с бритой головой. Хоть убей, она этого не могла восстановить в своей памяти. Нет, Лера точно заходила выпить эль, но вот поцелуи… девчонка решила, что эту фотографию она не вставит в альбом по возвращении из поездки. Так же, как и спрячет где-нибудь внутри обувной коробки пару фоток из Бристоля, в котором Титова отчаянно искала следы Бэнкси, Берлина, Рима и, конечно же, Амстердама. Все пятьдесят кадров плёнки ушли на улицу Красных фонарей, музей секса и кофешоп, в котором на втором этаже была настоящая оранжерея конопли. Это заведение было единственным местом, про поход в которое Лера ни словом не обмолвилась, совершая ритуальный звонок в квартиру на Цветном вечером. Витя взял на себя все расходы. Буквально. Он оплачивал её счета за гостиницы и эту квартиру с видом на парк, перелёты, высылал деньги на еду и шмотки через «Вестерн Юнион», но ставил одно условие: как минимум раз в два дня девчонка была обязана поднимать телефонную трубку и звонить ему. Титова называла Пчёлкина диктатором и говорила, что подобные требования — контроль. Парень предпочитал слово «забота». Впрочем, в их ситуации эти понятия становились синонимами. Но он хотя бы не просил вернуться. Слушал её истории про этот сериал, от которого Лера натурально не могла оторваться, делал вид, что вникал, и не заикался о возвращении. Наверное, у Вити на то были свои причины, но девчонка предпочитала считать, что это его способ позволить ей состояться как личности вдали от родного дома. И она в этом преуспела, если не считать совершенное отсутствие информации о личности Бэнкси. Вполне возможно, суть анонимного художника в том, чтобы никто и ничего не знал про его личность, но Титова оказалась категорически не готова к такому раскладу. Её кидало из стороны в сторону, она была готова отлавливать на улицах случайных прохожих и заставлять рассказать любую информацию о Бэнкси, и это вполне можно принять за отчаяние, вот только Лере хватило смелости признать: она нацелилась на то, что ей было не по зубам. Пока что. Девчонка решила начать с малого, хотя едва ли малым считались частные галереи Нью-Йорка. В первый же день внутри «Яблока», Титова наняла Мэри по рекомендации хозяйки квартиры. Переводчица согласилась работать на постоянной основе быстро, даже как-то слишком лихо, но Лере не было совершенно никакого дела до причин, почему у девушки отсутствовала другая работа. Она буквально определила Мэри в рекруты, заставив ходить с собой и по магазинам, и в кафе, и по рабочим вопросам. Последнее, как бы не пыталась убеждать себя в обратном сама Титова, интересовало её в разы меньше, чем поганый сериал, в котором она тонула и захлёбывалась каждое воскресенье. История про четырёх подруг, ловко оплетающих внутри своей жизни и работу, и отношения, и дружбу, зацепила Леру своей непохожестью на всё, что девчонка видела раньше. Она представляла себя лет через пять Мирандой, уверенной в себе и самодостаточной, а через десяток лет хотела уметь так же раскрепощённо говорить на тему секса, как Саманта. Титова видела себя сегодняшнюю в Шарлотте, успешной галеристке, и это было логично, но каждый раз, когда в кадре оказывалась Кэри с вьющимися светлыми волосами и сигаретой меж пальцев, Лера разве что не пищала от восторга. Вот на кого она по-настоящему хотела казаться похожей. И девчонка уже даже представляла, что её собственный Мистер Биг, носящий печатку с чёрным камнем, так же провожает её заинтересованным взглядом. О, Титова могла себе представить непонимающее лицо Пчёлкина, когда вместо традиционного «пока» она ответила ему «Abso-fucking-lutely». Только благодаря Мэри Лера узнала перевод этой игры слов и решила прощаться с Витей исключительно так. Девчонка против своей воли, честное слово, отправила в рот очередную порцию шоколадного мороженого, сладость которого уже скрипела на зубах, но Титова ничего не могла с собой поделать — сюжет шестой серии был слишком болезненным, и ей хотелось заглушить это чувство приторным скрипом. Телефонный звонок раздался в тот момент, когда Кэри с подозрением и какой-то необъяснимой тоской в глазах посмотрела на Мистера Бига. Вот в этом Лера видела себя. Она знала этот взгляд, который вмещал столько неоправданных надежд, будто все они копились именно для того человека, к которому он был обращён. — Алло? — спешно пихая в рот ложку с подтаявшим мороженым, рисковавшим капнуть на белое одеяло, пробубнила девчонка. — Тебе тоже кажется, что у него есть жена? — Мэри не имела дурацкой, по её мнению, привычки — здороваться. Обычно она начинала разговор с какого-нибудь вопроса, за которым приветствие уже чувствовалось глупой тратой ценнейшего времени на разговор. — Мне кажется, у него и ребёнок имеется, — подтвердила догадки девушки Титова. Впрочем, она понятия не имела о семейном положении Мистера Бига. — Слушай, я всё забывала спросить: а тот автобус ещё ездит? — Да, конечно, — Лера слышала инициативный кивок в ответе Мэри. — Хочешь сделать фотку? — Естественно. — Девчонка оценила очередную ложку с мороженым в своей руке и это выглядело почти как то яблоко, которым соблазнилась Ева: Титовой нельзя было приближаться к половине ведёрка за вечер, но она плевать хотела на последствия. — Я воевала с той бабой за эту дурацкую юбку не просто так. — Если я ничего не путаю, — Мэри зажала трубку между ухом и плечом, — то в девять утра он выезжает с угла восемьдесят восьмой и Пятой Авеню. — О, это же рядом со мной, да? — звякнув ложкой о тумбочку, радостно спросила Лера. Такие вот маленькие победы — выучить расположение улиц в городе, чувствовались как не напрасно прожитые месяцы в городе на другом конце земного шара. Девчонка всё ещё путала Метрополитен и музей истории Нью-Йорка, только если не видела их своими глазами, но могла найти в Сохо ресторан русской кухни без единой подсказки. То, с какой гордостью она входила в «Русский самовар», можно было фотографировать и отливать в бронзе для какого-нибудь ордена. — Ага, — пробормотала Мэри, параллельно сверяясь с картой города. — Я специально смотрела, чтобы поближе к тебе было. В девять сорок он будет поворачивать. — Значит, в девять тридцать нам надо стоять прямо на углу, — твёрдо заявила Лера. Звучало так, словно без фотографии как у Кэри, она упадёт замертво и сгинет под тысячами следов кед на асфальте. — Без проблем, — хихикнув, согласилась девушка. — Ой, кто-то пришёл, — быстро затарахтела Мэри, отбросив потрёпанную карту в сторону. — До завтра. — Ага, пока. Титова расплылась в довольной улыбке, бросив телефонную трубку куда-то в сторону. Её уже не так сильно волновало, почему Мистер Биг водил Кэри в китайский ресторанчик на окраине города и запотевшая полупустая банка мороженого. Всё, чем была занята голова Леры — во сколько встать утром, чтобы накрутить волосы на купленную недели две назад плойку и накраситься. В такие моменты она была счастлива жить в Нью-Йорке, пускай и на птичьих правах. Но потом девчонка вспоминала человека, оставшегося там, за океаном, и на неё накатывало странное чувство. Будто бы вот именно его не хватало для полного счастья, когда мир доходит до коленной чашечки, и ты можешь перешагнуть любую проблему играючи просто. Титовой бы так хотелось, чтобы он завтра стоял в половину девятого утра на том углу… А ещё ей иногда хотелось прилететь в Москву. Нет, на самом деле, Лера довольно часто задумывалась о том, что ей бы стоило, наверное, нагрянуть в Москву хотя бы ради приличия, но… Чёрт, она боялась, что не улетит обратно, растворившись в радости встречи с одним человеком. А потому девчонка топила это желание прилететь, пусть и на пару дней, в очередном глотке содовой. К слову, Титова понятия не имела, какого хера эта солоновато-безвкусная вода называлась содовой. Ей казалось, что американцы всё слишком усложняют. Она искоса глянула на трубку, не решаясь взять её в руку и набрать номер квартиры на Цветном. У них с Витей выработалось подобие графика звонков раз в два дня. Лера спешила вернуться в квартиру к пяти вечера, намеренно назначая встречи либо до, либо после. Пчёлкин звонил в десять утра по Москве, пока допивал свой утренний кофе, а девчонка собиралась на вечернюю прогулку по городу и ужин. Порой они наперебой рассказывали друг другу истории, а порой просто молчали. Титова старалась каждый этот созвон притворяться, словно она не скучала, но выходило это крайне скверно. Лера держалась, сцепив зубы, и запрещала себе всхлипывать до тех пор, пока не слышался первый гудок в трубке после прощания. Витя точно знал: она плакала, её выдавал скованный тон голоса и шмыганье носом, и парень изо всех сил делал вид, будто бы не улавливал ничего, только шорох очередного журнала, который Титова купила в киоске неподалёку от парка. Пчёлкин не был готов ловить её на слезах ради собственного спокойствия. Он искренне боялся, что, подтверди Лера тоску по нему, Витя просто сорвётся и купит ей билет на ближайший рейс. А у него была цель: дать ей возможность находиться вдали от дома столько, сколько это потребуется. Пожалуй, как раз за это Титова была благодарна ему больше всего. Впервые в жизни ей позволили сделать всё самой, набить собственные ошибки и напороться на ножи, пораниться, чтобы после залатать раны и научиться исправлять всё самостоятельно. Это оказалось для Леры большим подарком, чем оплата любых счетов. Пчёлкин по-настоящему позволил ей стать взрослой — что ещё можно желать на двадцать втором году жизни? Разве что стать принцессой.

***

— Я точно нормально выгляжу? — Титова поправила выбивающийся из общей копны волос локон, который, сволочь, никак не хотел ложиться красиво. — Да точно, — усмехнувшись, закатила глаза Мэри. — Две минуты осталось, встань в позу! Лера попыталась сдуть треклятый локон от глаз, но ничего не вышло. Ей пришлось прибегнуть к самому отчаянному жесту: девчонка смочила подушечки пальцев о язык и с силой пригладила завиток, только лишь надеясь, что теперь она не выглядела зализанной и убогой. — На счёт три! — крикнула Мэри, заглянув за угол. Наверное, там ей показали что-то жуткое, раз она отпрыгнула обратно в секунду, едва не снеся спиной какого-то спешащего на работу, судя по деловому костюму, мужика. — Раз, два… Три! Титова резко развернулась именно в тот момент, когда автобус повернул с Восемьдесят восьмой на Пятую авеню. Фотография должна была получиться неплохой, если локон… Боже, если он всё же запорол кадр, Лера была готова побриться налысо в знак протеста. Для стопроцентного сходства с заставкой сериала не хватало брызг из лужи, но так некстати посреди лета Нью-Йорк освещался солнцем и даже не давал слабого намёка на дождь. Пришлось довольствоваться тем, что имели, как говорится. Впрочем, девчонка не была уверена, что кадр мог испоганиться исключительно по вине причёски, которая получалась у Титовой через раз, или отсутствию брызг. Она могла поклясться: её глаза на фотографии выглядели примерно так же, как у оленя в свете фар ночью на однополосной дороге в лесу. Потому что Лера кожей ощущала, насколько сильно она переживала. Это было похоже на то, что испытывала девчонка, танцуя в детском саду на утреннике, когда у неё была только одна возможность произвести впечатление. Ответственность в такие моменты запредельная, и если бы её замеряли чем-то вроде амперметра, показатель бы зашкалил, и устройство просто вышло из строя. Обычно у славы есть минута в жизни человека. Судьба подарила Титовой что-то около семи секунд, пока неповоротливый автобус оставлял позади восемьдесят восьмую и отправлялся по Пятой авеню в сторону Метрополитена. — Получилось? — с придыханием спросила Лера. Она замечала улыбки оборачивающихся на неё людей и надеялась, что те не смеялись над её торчащим локоном. Ещё хуже — над зализанным. — Да, супер. — Мэри отодвинула фотоаппарат, радостно щурясь. И это всё больше напоминало детский утренник: мама улыбалась точно так же, когда Титова вовремя делала три поворота и хлопок в первом ряду. — Чё они все на меня пялятся? И лыбятся ведь ещё, — недовольно ворчала Лера. Она с остервенением завязывала волосы в высокий тугой хвост, внутренне проклиная локон, который теперь-то уж не будет торчать. — Просто, — Мэри вернула девчонке фотоаппарат и пожала плечами. — Ты красивая девчонка, фоткаешься возле Центрального парка — почему не улыбнуться? — У нас так лыбятся только если человек выглядит как придурок, — Титова нагнулась, подбирая сумку, валяющуюся возле ноги переводчицы. — Потому что Россия — страна для грустных, — расхохоталась Мэри. — Какой план на сегодня? Лера рассмеялась, забросив сумку на плечо, и в этой правде не было совершенно никакого юмора. Девчонка и сама всё больше убеждалась, что она воспринимала элементарное дружелюбие как насмешку, а ничего не значащий вопрос о настроении от кассира в магазине слышала как попытку поддеть, выскребсти что-то неприятное из души Титовой. Она привыкла к парадигме, в которой росла, где всем плевать на всех. Такое формальное неравнодушие виделось Лере чем-то ненормальным. — Давай сходим к близнецам? — улыбнулась девчонка почти выдрессированной улыбкой. Почти американской. Почти ничего не значащей. Она приучалась к этому образу жизни, когда эмоции — обязательный атрибут, как ополаскиватель для рта или влажные салфетки в сумке. Гигиеническая норма. — Пойдём, — Мэри кивнула вниз по улице. — Через парк? — Ага. Это был идеальный маршрут: по прямой вниз, минуя Мьюзик-холл, Эмпайр, Флэтайрон. Всего шесть станций метро — и вот оно, прямо перед глазами, то место, которое Титову завораживало похлеще вечернего Брайтона или Тайм-сквер. Два здания по сто десять этажей уходили наверх, кажется, сдвигали облака чуть выше и упирались точно в небо. Лера думала, что люди там, наверху, могли бы наощупь узнать, как ощущаются солнечные лучи, если бы окна открывались, конечно. Это было что-то невероятное. Восьмое чудо света наравне с египетскими пирамидами. Девчонка не упускала возможности впитать в себя, отложить на специальной полке в памяти величественный вид стеклянных башен, потому что она думала, что именно о таком люди вспоминают на старости лет, когда новые впечатления не способны впечатлить. Титова хотела бы стать той бабкой, которая фыркает на очередную новомодную постройку, ибо та не дотягивает до этих башен, к примеру, даже близко. Но при этом Лера не хотела бы жить в Нью-Йорке как раз из-за подобного. Она была уверена, что рано или поздно такие вот впечатления тускнеют и становятся должным, обязательным, а девчонка не собиралась размениваться по мелочам. Нет. Она искренне хотела каждый раз чувствовать, как перехватывает дыхание от уходящих ввысь высоток. Это всегда происходило, когда Титова вставала между ними, ощущая себя ничтожным человечком в громадном стеклянном замке под названием Мир. Даже не так: Лера становилась муравьём и всерьёз боялась, как бы её ненароком не раздавили. Титова бы не хотела жить в Америке, потому что свыкнуться с застывшими улыбочками на лицах, через которые сквозило безразличие, русскому человеку практически невозможно. Она бы не смогла интересоваться у посторонних людей, как у них дела, на самом деле не желая знать ответ. Ей не хватило бы сил постоянно куда-то бежать, лавируя между такси. Она бы не смогла здесь жить… без Вити. Пожалуй, предложи Пчёлкин ей переехать в Штаты, Титова смирилась бы с фальшью, из которой состоял здесь кислород. Она рассказывала ему в подробностях каждый свой день, созваниваясь, и это было что-то вроде их возможности посмотреть на жизнь глазами друг друга. Лера говорила ему про десятки заполненных до последнего кадра катушек плёнки, которые она обещала распечатать, но только по приезде в Москву, чтобы был стимул вернуться. Витя в ответ шутил, что на её фотки израсходуют все столичные запасы фотобумаги. Она любила, когда он шутил или просто трепался об очередной бесконечно важной ерунде, потому что в его бормотаниях жизнь билась ярче, чем во всём Нью-Йорке. Девчонка в подробностях рассказывала ему о совершенно отвратительном, грязном метро, в которое спускаться можно исключительно в том случае, если хочешь на себе прочувствовать воздух, где замешана дорожная пыль, а он задавал около пяти дополнительных вопросов, в которых не было ничего про интерес, и Титова знала, зачем он это делал — ради звука её голоса. Она и сама так спрашивала у него про какую-нибудь хрень. Лера всем сердцем любила и ненавидела их вечерние разговоры за чёрные подтёки на нижнем веке и искусанные губы. Каждый раз, возвращая трубку на телефонную станцию, девчонка готова была выть от желания тут же взять обратный билет и прилететь первым рейсом. Ей всегда хватало сил сдержаться, восстановив в памяти причину, по которой Титова прилетела в стеклянные джунгли. В каждом разговоре Витя обещал, что скоро всё наладится, и это слово видоизменялось в ушной раковине Леры, звуча как «я разведусь с Катей, и мы будем вместе». Он не говорил ничего такого, естественно, даже не намекал, но девчонке было настолько просто выдать самой себе желаемое за действительное, что она ждала второго штампа в его паспорте, как новую серию ставшего любимым сериала. Больше всего на свете. Титова уже заранее строила планы на их будущее, и это было единственным положительным качеством, которое она переняла у американцев — всё расписывать в мельчайших подробностях, начиная от блюд на ужин и заканчивая выбором занавесок в несуществующем доме. Лера не хотела быть с Витей до тех пор, пока она не начнёт представлять из себя нечто большее, чем просто соску бандита и протеже крёстного. Ей нужно было сделать из себя Валерию Титову, прежде чем стать любимой женщиной Виктора Пчёлкина. И между этими двумя личностями она не собиралась выбирать, планируя объединить их в одну, просто через какое-то время. — Знаешь, я где-то слышала, — вырывая из мыслей Леру, заговорила Мэри, посмотрев на Эмпайр чуть впереди, — что там на смотровой площадке каждый день делают минимум одно предложение выйти замуж. — Какой ужас, — девчонка хмыкнула, точно зная, о чём говорит. — Делать предложение на глазах других людей — хуже нет. — Почему это? — нахмурившись, спросила переводчица. — Потому что девушка, может быть, и не хочет выходить замуж, а при всех отказать постесняется, чтобы парень дураком не выглядел. — Титова прекрасно понимала, о ком она говорила, и могла бы поклясться, что ни единого звука сомнений в её голосе не было в эту минуту. — А ты бы как хотела, чтобы тебя замуж позвали? — Я бы хотела, чтобы мне сделали предложение один на один, где-нибудь дома. Чтобы никого вокруг, мы вдвоём и всё. — Лера смотрела туда, где пряталась за сеткой смотровая площадка и люди оказывались на высоте птичьего полёта. Это было так странно: наверху стояли они, а парила в фантазиях именно Титова. — Наверное, ты права, — перекрикивая сигнал клаксона очередного такси, пытающегося сбить девушек, сказала Мэри, — так — правильнее всего. Fuck you! — обычно спокойная и временами даже слишком дружелюбная девушка развернулась к водителю, продолжающему давить на руль, и показала средний палец. В России её, скорее всего, уже запихивали бы в багажник, а здесь лишь ответное пожелание от водителя и всё. — Ты не боишься, что тебе пальцы переломают однажды за такое? — Лера схватила Мэри за рукав белой мужской рубашки, утаскивая как можно дальше от перекрёстка, на котором они обе рисковали отпустить свои души в мир иной. — Здесь такой способ общения, — хохоча, ответила девушка. — То, что в России считается оскорблением, тут — почти как чихнуть. Это был самый большой контраст, который Титовой не удавалось выпить вместе с содовой или съесть, как традиционный пастуший пирог. Здесь улыбались, участливо кивали головой, слали куда подальше, не испытывая при этом никаких эмоций, разве что мимолётные. На родине, Лера знала это наверняка, даже в одно матерное слово люди вкладывали больше чувств, чем здесь в целый диалог. Как ни пыталась привыкнуть к этому девчонка — не могла. Наверное, всё дело в пресловутом менталитете, о котором они так часто рассуждали с Мэри, каждый раз, когда Титова делала дикие глаза на комплимент от прохожей девушки или вопрос от официанта, понравился ли Лере ужин. Она правда старалась привыкнуть к такому беззаботному стилю общения, где фразы — это не про сакральный смысл или второе дно, а пример максимально поверхностного участия, но потом девчонке звонил Витя, кидал пару двусмысленных фраз, которые Титовой приходилось разгадывать половину ночи, и её попытки привыкнуть к американцам рассыпались, как хлипкий карточный домик. Этот король всё портил.

***

Лера прокрутила головой, наслаждаясь похрустыванием в шее, затёкшей так сильно, что хотелось заказать на ужин гильотину. Осень в Нью-Йорке была поистине золотой, особенно из окна квартиры девчонки, и ей казалось, в этом крылась какая-то особенная поэтическая магия. Даже ветер и тот дул не слишком активно, стараясь подбрасывать листья на земле в аккуратном вальсе. Титовой нравилась осень в этом городе, но не тогда, когда она уже надеялась щурить глаза от искристого снега. Осень здесь длилась куда дольше трёх месяцев. Всю последнюю неделю Лера провела в небольшой галерее на той стороне моста, что было странно: обычно приличные места старались расположить как можно ближе к Сохо или Верхнему Ист-Сайду, а потому Бруклин заведомо смог удивить девчонку. Титова уезжала туда на жёлтом такси, пойманном на руку не меньше, чем с третьей попытки, с утра и провожала лучи солнца, заглядывающие в единственное окно просторного зала. По правде говоря, Лера не замечала времени в окружении картин местных художников, будто оно замирало на пороге галереи и стеснялось двигать стрелки часов. Она, пожалуй, никогда не испытывала этого чувства: усталость проникала в каждую пору, каждую клеточку её организма, увеличивалась там в размерах, и девчонку натурально распирало, но она продолжала часами разглядывать мазки масляной краски, то подходя ближе, то, наоборот, отодвигаясь. Титова смотрела каждую деталь под разными углами, делала заметки в исписанном блокноте, чтобы потом утвердить картину или решить посмотреть ещё раз, только чуть позже. Лера знала о своей усталости по щипающей боли в глазах, будто бы хрусталик начинал пульсировать, по отёкшим ногам и урчанию в животе, вызванном кофе на завтрак, обед и ужин, но всё равно девчонка продолжала терзать блокнот, то и дело встряхивая руку в запястье, которое безбожно ныло. Она не обращала внимание на колено, стабильно наращивающее боль ближе к вечеру, и плевала на давление в висках. Это всё оказывалось абсолютно не важным, когда Титова в сотый раз отходила от картины и видела в ней что-то, что до этого умело пряталось под слоями краски. Она мечтала о сне ровно до того момента, пока голова не касалась подушки. Плотнее укутываясь в одеяло и подминая то под себя, Лера вспоминала о своих записях, неслась в коридор и вытаскивала «конспект» из сумки, чтобы следующие пару часов перечитывать и решать, какие экспонаты заслуживают отправиться на месяц в Россию. Вот и сейчас девчонка, скрутив волнистые волосы в высокий хвост и перекручивая между пальцами ручку, разбирала торопливый корявый почерк, когда раздался телефонный звонок. Это было странно. Пчёлкин набирал вчера, да и он не имел привычки звонить в третьем часу ночи. По Нью-Йорку, конечно. — Алло? — зевнув, спросила Титова и вздёрнула плечами, сбрасывая с себя сон. — С Днём Рождения, бизнесвумен! — Этот голос редко звучал так по-детски игриво. Было бы странно, если бы Белов разговаривал именно таким тоном, обсуждая очередной серый нал. — Ты спишь там, что ли? — Пока нет, — хохотнула Лера, против воли снова прозевав. Ей бы стоило прилечь, честно говоря, но три непрочитанные страницы работали лучше любого кофе. — А уже пятое, разве? — Уже пятое, Валерия Игоревна, доброе утро. — Если бы девчонка не знала, что в Москве едва перевалило за полдень, подумала бы, что Саша уже напился. Он действительно был слишком радостный. — Желаю тебе успехов и побед, чтобы всё было на мази и без нервотрёпки! — Так тут половина пожеланий от тебя зависит, — Титова рассмеялась, потянувшись. Где-то в спине явно вылетел позвоночный диск, даруя в качестве подарка хруст. — Спасибо большое, правда. Мне очень приятно. — Рассказывай, Лерок, по борщу и гречке не соскучилась? — хохотнул Белов так радостно, словно именно ему сегодня пошёл двадцать третий год. — Не поверишь, но здесь это всё тоже есть. — Лера, окончательно расслабившись, откинулась спиной на подушку, которая разве что не умоляла её положить трубку и поспать, наконец, больше четырёх часов. — Как дела? Что нового вообще? Они созванивались раз в месяц. Саша докладывал девчонке об очередном «пожертвовании», не забыв упомянуть, как в галерее идут дела. Обычно он ограничивался «нормально», а в последний раз даже использовал слово «заебись». Вероника, набиравшая вдвое чаще Белова, объяснила Титовой, что всё дело в подписанных за пять минут документах. Сама Лера заставляла Сашу ждать по меньшей мере сутки. Это был её собственный способ продемонстрировать гордость. — Представляешь, — со странным азартом заговорил Белов, — я в депутаты решил податься. — Аппетит приходит во время еды, — усмехнулась девчонка и покачала головой, — я же тебе говорила. — Ну, тогда-то мыслей таких не было. — По резкому вдоху в трубке Титова поняла: её собеседник закурил. Лера отчаянно избавлялась об этой пагубной привычки вот уже второй месяц, так что разговор с Сашей всё больше начинал напоминать экзекуцию. Девчонка практически уловила запах табачного дыма, честное слово. — Когда возвращаться собираешься или не надумала пока? — Двадцать восьмого декабря будет выставка, — не без самодовольства сказала Титова. — Бруклинская галерея приедет со своей экспозицией, так что где-то за недельку и я вернусь. — Опа! — Затянувшись, Белов хлопнул в ладоши. Как заядлая бывшая курильщица Лера позволила ему насладиться терпким привкусом никотина, прежде чем он продолжил. — Слушай, я тут этих… имиджмейкеров нанял, во. Не против, если я им про выставку расскажу? Обмозгуем, может, и мне она на пользу пойдёт. Титова знала, что скорее вся планета взорвалась бы и расщепилась в пространстве, чем Белов упустил выгоду, буквально в прыжке попавшую ему в руки. — Да, без проблем, — натянуто, нарочито вежливо отозвалась Лера. — Буду рада помочь кандидату в депутаты. — Ты меня знаешь — не забуду, — довольно усмехнулся Саша. — Ладно, Лерок, мне пора на встречу ехать. Ещё раз с днём рождения! — Спасибо, пока, — чересчур воодушевлённо для человека, которого только что поимели, прикрикнула девчонка и положила трубку. Она была готова к чему-то подобному. Знала наверняка, что Белов обязательно придумает, как выкрутить в свою пользу, пускай даже мизерную, эту выставку. Наверное, не будь в ней ничего личного, Титова бы и глазом не моргнула, но вся эта выставка была про интимные, потаённые в глубине сердца Леры воспоминания. Она не хотела, чтобы это её детище имело хоть какое-то отношение к грязи Саши, однако об этом стоило подумать до того, как ввязываться в кабалу с меценатством. Двадцать восьмое декабря было выбрано не случайно, само собой. Девчонка хотела открыть экспозицию как дань памяти и уважения родителям, вложившим в дочь всё то, что помогало ей добиться сегодняшних успехов. Естественно, Титова планировала в речи упоминать умение идти к поставленным целям несмотря ни на что, а не весомую в нужных кругах фамилию и наследство. Лера хотела посвятить эту выставку маме с папой, чтобы доказать людям, никогда в неё не верящим: она смогла достичь того, о чём пару лет назад не рискнула бы и мечтать. В общем-то, по той причине, что всё это — ради возможности доказать родителям свою состоятельность, девчонка так скрупулёзно и отбирала каждую картину. Ей было жизненно необходимо превратить выставку в нечто стоящее. В то, о чём люди будут судачить ещё по меньшей мере месяц. Титова была готова ночевать в галерее, лишь бы убедиться, что каждая деталь будет дополнять другую, и вместе они создадут совершенно невероятный эффект. Поэтому желание Саши примазаться, подсветить себя в лучах этого эффекта злило Леру так сильно, словно он ломал ей кости, выкручивая руки и ставя на колени перед собой. Она ведь знала, что не имела права отказать ему, но, что самое паршивое, Белов знал это не хуже. Титова давно считала свой долг перед ним погашенным, но там, очевидно, набежали нехилые проценты, и теперь она закрывала их.