Малолетка

— Скажите честно, — кряхтела Лера, неумело переставляя костыли по обе стороны от себя, сидя на больничной койке, — вы хотите, чтобы я сломала себе шею, да? — Нет, Валерия, я ничего такого не хочу. — Александр Романович поправил деревянных помощников так, чтобы каждый ножкой упирался в пол. — Вы должны начинать восстанавливать тонус в мышцах. — Чтобы что-то восстанавливать, оно должно быть с самого начала, — недовольно бросила девчонка и опёрлась руками о деревяшки, поднимаясь. — А у меня этого тонуса… Блять! — Она даже не дотронулась больной ногой до пола, но за две недели лежания и здоровая почти атрофировалась, потому Титова рухнула обратно на скрипучую кровать с тонким матрацем. — Вы не говорили, что у меня теперь обе ноги нерабочие! — Головокружения нет? — заботливо поинтересовался доктор. — Только если тошнота. — Лера поймала его удивлённый взгляд. — От моей беспомощности. Как там сказал Пчёлкин? Хромоножка? Чтобы стать ею, девчонке нужно хромать! В этом суть, если человека необходимо обозвать подобным образом. Титова же не была способна даже на это. — Давайте попробуем ещё раз, — предложил Александр Романович, кивком указывая на костыли. — Попробуем или попробую? — Её прищур не был озорным. Вовсе нет. Скорее допытывающимся. — Попробуем, Валерия, — настраивал врач. — Помните, что я вам говорил? Мы с вами команда. — Видимо, вы последним выбирали, раз вам достался инвалид, — расхохоталась Лера. Парни на уроках физкультуры, когда определяли двух капитанов для дальнейшей игры в пионербол, например, всегда первыми разбирали лучших из одноклассников. Вторыми шли те, кто в принципе сойдёт, но лучше бы оказались на части поля соперника. Третьими были совсем бесполезные игроки. Такие, как если бы в теле человека сидел фонарный столб. Титова относилась именно к ним. — Вы на себя наговариваете, — строго произнёс доктор. — Ну не получается у меня! — Лера дёрнула деревянные палки в руках, мстя за собственные неудачи. — Вы даже не попытались! Лера закатила глаза. Потому что это было неправдой. Она же пробовала буквально минуты две назад и ничего не вышло. Может, врач отворачивался? Хотя, нет. Он точно смотрел. — Так а смысл? — Девчонка тянулась рукой к тумбочке, на которой валялось надкусанное печенье. Катя таскала ей пачки «Курабье» через день, а Витя их забирал с такой же регулярностью. Небось, сам сжирал потом, жадина. — Нужен стимул. — Александр Романович быстро схватил песочное печенье и положил на кресло, довольно улыбнувшись. — Хотите его съесть? Дойдите. — Вы его помацали в своих руках, — скривилась Титова. — Даже если б я летать умела, теперь бы его не стала есть. Лера переводила недоверчивый взгляд с безвозвратно утратившего свою привлекательность куска запечённого теста на доктора, следом вела к костылям и максимально незаметно, искоса глянула на тумбочку. Открытый пакет с десятком или больше печенья лежал ровно по центру. — Ладно, я попробую ещё раз! — Театрально вздохнув, она поёрзала на кровати, двигаясь немного левее. — Да, отлично, только подождите секунду. — Александр Романович подошёл прямо к тумбе и сделал то, что никогда ему простить девчонка не сможет. — Теперь можете пробовать. — Он отодвинул предмет интерьера где-то на метр, вместе с ним забирая и лакомство. — Это нечестно! — крикнула Титова. — Чтобы двигаться, мне нужны силы! Энергия! Еда! — Чтобы достать еду, вам нужно встать на ноги и сделать хотя бы попытку шага, — пожал он плечами. — Или вам нравится притворяться лежачей? — Доктор склонил вбок голову. Так же делал Витя. И тоже воровал у неё еду. Наверное, все мужики с тайной клептоманией крутили башкой подобным образом. — Я не притворяюсь. — Она недовольно пыхтела, подхватив костыли. — Вы прекрасно знаете, что у меня болит нога. — Согласен, — кивнул Александр Романович. — Но как вы думаете, я выпишу вас из больницы, если вы не начнёте ходить? — Да, — фыркнула Лера. — Нет, — парировал он. — Ваша сестра с супругом очень… доходчиво дали мне понять, что вы выйдите отсюда только на своих двоих. — Это Катя сказала или Витя? — Виктор Павлович. Девчонка хохотнула. Виктор Павлович. Этот Павлович и ей говорил, что она будет тут лежать до посинения, если не начнёт бегать. Её опорно-двигательный аппарат заботил парня куда сильнее вопросов оплаты одноместной палаты. — А что ещё он сказал? — Ухмылка расцветала на лице Титовой, пока она снова упиралась деревяшками в пол, немного отрываясь от кровати, делая упор на левую ногу. — Что меня в противном случае вынесут вперёд ногами, — усмехнулся доктор. Это было похоже на Пчёлкина. Лера могла даже в своей голове воспроизвести ноты его голоса, когда Витя произносил эту фразу. — Как ощущения? — Александр Романович заметил, как девчонка уже в полную силу нагружала ногу. — Непривычно, — пробормотала она. — Как будто ватная. — Это нормально, мышцам нужно привыкнуть. — Попробовать пройтись? — Титова бегло посмотрела на врача, боясь, что если задержится глазами не на своих ступнях слишком долго, то упадёт. — Давайте для начала научимся заново стоять, а потом уже и ходить, и бегать?

***

— У меня не получается! — Лера чувствовала, как её левый голеностоп забился за те три минуты, что она стояла на одной ноге. — Не получается и всё! — Вы смогли сделать вчера три шага, — голос доктора оставался ровным, чем подчёркивал истеричность девчонки. — Значит, получается. — А сегодня — нет! — крикнула она. — Я разучилась. Титова постаралась ступить на правую, украшенную шрамом, уже без надоедливых синих ниток, ногу, и та, естественно, не поддалась на такую глупую отвлекающую манипуляцию. Лера потому и кричала настолько сильно: обычно эта бесполезная часть тела словно забывала притворяться больной, стоило только девчонке завопить. Но, наверное, уже привыкла. — Валерия, у вас вчера получилось, — надавил Александр Романович. — Вы можете это делать. — Откуда вы знаете? — рявкнула Титова. — Не вы влетели в грузовик! — Я ваш лечащий врач. Поверьте, я знаю, на что вы способны, а на что нет. И он знал. Лера это понимала. Конечно, она злилась не на доктора. Даже не на саму себя. До исступления девчонка ненавидела своё тело, отказывающееся выполнять её команды. — А что, если я не смогу ходить? — она подняла глаза наверх, цепляясь взглядом за лацкан на белом халате Александра Романовича, и тот плыл в накатывающих слезах. — Может, я навсегда останусь такой? — Нет! Дверь распахнулась так резко, что Титова вздрогнула, а следом и вовсе повалилась на койку. — Здр… — Молодой человек бодрым шагом двух ног вошёл в палату. — Выйди отсюда! — прервала его Лера. Это было слишком грубо, но он действительно зашёл ужасно не вовремя. — Сейчас не до тебя. — Присаживайтесь, Виктор Павлович, — врач кивнул посетителю в сторону кресел. — Мы как раз восстанавливаем… — Я сказала: подожди за дверью, — её шипение сложно было назвать речью. — Хотите, чтобы Виктор Павлович вышел? — приподняв брови, спросил Александр Романович. — Тогда подойдите и откройте ему дверь. — Он не безрукий, сам справится. — Нет, не справлюсь, — ухмыльнулся Пчёлкин. — Хочешь меня выгнать? Открывай. — Не сдвинусь с места. — помотала головой Титова. — Хочешь тут сидеть, как придурок, до завтра? Пожалуйста.

***

— Ты видела? — кричала Лера. На её лице расплылась широченная улыбка, немного оголяя верхнюю десну, а глаза бегали от доктора к Кате. — Ты видела? Я смогла! — Отлично, Валерия, — уголки губ Александра Романовича приподнялись в удовлетворении. — Теперь попробуйте пройти обратно к окну. Это всё ещё было чертовски сложно. Настолько, что приходилось сжимать зубы до крошащейся эмали, но она справлялась. Так безумно сложно, что руки, крепко цепляющиеся за костыли, немели в запястьях, а голень левой ноги неприятно покалывала, будто вот-вот лопнет. Но она сделала с десяток неуверенных шагов, пускай и очень маленьких, пусть незначительных… Хотя, нет. Они были значимыми во всех смыслах. — Да, да, вот так. — Александр Романович ступал с ней рядом, поддерживая тот же черепаший темп, которым двигалась пациентка. — Боль в колене не усиливается? Лера промолчала, сосредоточенно глядя в пол. — Валерия? — окликнул её врач. — Не усиливается, — сквозь сжатые челюсти выдохнула девчонка. — По-прежнему стреляет или теперь остаётся фоном? — выяснял симптомы доктор. — Остаётся, — процедила она. Титова почти не дышала, делая эти подобия шагов. Всё внимание сосредоточилось на переносе своего тела с одной ступни на другую, а разговоры лишь отнимали такую необходимую концентрацию. Катя внимательно следила за тем, как двигалась сестра. Отмечала дрожь в области плечей и предплечий, заметила пульсирующую у виска вену, запрещая самой себе всхлипывать. Пчёлкина смутно помнила, как Лера сделала первый шаг, но ей тогда было что-то около года. И сейчас она снова пошла, спустя семнадцать лет. По-правде говоря, вот этот момент Катя точно не забудет никогда в жизни. — Ты умница, — поддержала девчонку сестра. — Просто умница! — Как мало тебе надо, — пыхтела Титова, делая очередной шажок, — чтобы начать меня нахваливать. Пчёлкина двинулась вперёд за сестрой, стараясь не упустить из виду ни одну деталь. Ей хотелось постоянно быть рядом, стать вполне себе видимой моральной поддержкой, которую чувствуешь на уровне ощущений. Койка очень некстати образовалась там, где и стояла раньше, когда Катя врезалась в неё, больно ударившись мизинцем. Скрип металла. Лера отреагировала ровно так, как и ожидается от любого человека, для которого этот протяжный звук становится ассоциацией к чему-то. К жёлтому слепящему свету фар, к глухому клаксону, к скрежетанию одной машины о другую. Это был страх в чистом виде. Девчонка не была сильной, точно нет. Она была наглой, умеющей постоять за себя, но это всё ещё не походило на то, как люди описывают силу характера. Внутри неё не помещался стержень из вольфрама. Титова испугалась. По-настоящему запаниковала, идя на поводу у какого-то инстинкта, выронив костыли. В какой момент Лере удалось выставить перед собой руки ладонями вперёд, смягчая падение на линолеум, она не разобрала.

***

— Как думаешь, — протянула Титова, аккуратно делая шаг, — меня скоро выпишут? — Это ты мне скажи, — хмыкнул идущий рядом Витя. Он скрывал довольную улыбку, отмечая, что Лера почти не опиралась на свои эти палки. — Когда без них начнёшь ходить? — Не знаю, — криво пожала плечами она. — Думаю, через недельку уже начну. Но я почти не хромаю даже, ты заметил? — Зачем тогда ходули эти? — Так, для подстраховки, — девчонка покосилась на своё правое колено. Оно почти не беспокоило. Весна только-только приходила в полной мере. Казалось, кто-то дал ей вольную, разрешил раскинуться во всю мощь, обрамить собой каждый уголок парка на территории Склифа, и эта обладательница нового начала воспользовалась возможностью. Солнце палило, видимо, с разрешения мартовского дня, но даже не оно подсказывало гуляющим, какое на дворе время года. Кислород напитался свежестью. Он пах, как набухающие почки на деревьях, как растаявший лёд реки, как запущенные по классу солнечные зайчики. Он пах свободой и обещанием всё исправить. Залечить. — К тебе хотел приехать Ко… — начал Пчёлкин. — Нет, — отрезала Лера, — не смей. Не хочу ничего слышать. Девчонка запрещала говорить о нём, думать слишком сильно о его существовании. Титова чувствовала: стоит ей только позволить Вите произнести то самое имя, как её натурально придавит небо, деревья рядом сдвинутся, подобно тискам, и от Леры останется не больше, чем груда переломанных костей, залитых бордовой жидкостью, в которой не без труда можно будет узнать внутренние органы. Может быть, что-то даже уцелеет. Она не произносила его имя ни вслух, ни про себя. Он ощущался пульсирующей кровоточащей раной, и притвориться, словно его никогда не существовало, было легче, чем попытаться пережить и справиться с собственными воспоминаниями. — Как твоя нога? — Витя моментально перестроил вектор разговора, словно хотел стереть почти что кинутую про друга фразу. Вытравить её, как избавляются от тараканов, приползших от соседей по вентиляции. — Ты говорила вроде, что стреляет переодически? — Ну так, бывает, — хмыкнула Титова. — Я пока не очень понимаю, в каком положении спать. Ночью, бывает, просыпаюсь, потому что согнула её как-то неудачно. Но в целом пойдёт. — Айболит сказал, что через недельку уже выпишут тебя, скорее всего, если будешь умницей. — Парень чуть притормозил перед лужей, образовавшейся от ночного ливня. Лера обходила их стороной, что требовало какого-то времени. — Я могу у вас с Катей пожить? — она спросила достаточно тихо, чтобы ему могло послышаться. — В смысле? — Я… я не знаю, где мне жить, — выдохнула девчонка, оставив лужицу позади. Её пугала мысль о скорой выписке. До такой степени, что Титовой снилось, как она выходит из больницы и не знает, куда податься. Хоть на вокзал езжай, честное слово. Было очевидно: к нему она не вернётся. Это само собой разумеющееся. Стены той квартиры навсегда будут казаться затянутыми плотной алой тканью с узорами, которые нанесли синими прочными нитками. Вышивальщица взяла толстую иглу. Ту, которой штопают кожу. — Если хочешь, живи у нас, конечно, — откашлялся Пчёлкин. — Но у тебя же есть дом. — Я не пойду туда, — Лера отрицательно мотала головой, будто бы решила прогнать каждую из картинок, появляющихся в её глазах сейчас, где она живёт в окружении обоев, выбранных мамой. — Почему? — искренне удивился Витя. — Потому что там всё напоминает о родителях. — Она замерла на месте, тяжело дыша. Проглатывая страх смерти, как горькую пилюлю. — Обои, плинтуса, даже шторы. — Я что-нибудь придумаю, — резко ответил парень. — На крайняк, снимем номер в гостишке. Не дрейфь, мелкая, прорвёмся! Она бы хотела позаимствовать хотя бы каплю той уверенности, что звучала в голосе Пчёлкина. Титовой, правда, казалось, что для него не существовало безвыходных ситуаций. Наверное, она могла бы однажды признаться ему, будто взорвала целый город, а он бы принялся куда-нибудь звонить и выяснять, насколько быстро можно построить сотню домов. Лера мечтала научиться однажды так же решать вопросы. Быстро, чётко, не сомневаясь. И ещё думала, что у неё никогда это не получится. Ведь рядом Витя, зачем ей самой предпринимать хоть сколько-то активные действия? Ну, правда. Для этого уже родился человек. Её задача — устраивать проблемы, которые бы он мог решать. — Нужно забрать мои вещи у него, — спустя минуту молчания произнесла девчонка. — Уже забрал, — отозвался Пчёлкин. — Ещё когда ты в коме была. — Спасибо. — Она потупила взгляд, рассматривая тёмный мокрый асфальт, песчинки на котором похрустывали, стоило Титовой упереться костылями достаточно сильно. — Спасибо большое. — Да было б за что, — отмахнулся парень. — Ты замёрзла? — Нет. — Зубы вон стучат аж. — Его руки ободряюще прошлись по плечам Леры, и она только сейчас поняла, что её действительно колотило. — Давай возвращаться в больницу. Заболеешь ещё, а я и так денег на твоё лечение мама не горюй вбухал. — Кстати, насчёт денег, — девчонка повернула налево вслед за Витей, двигаясь ко входу в больницу. — Я тебе всё верну, только скажи, сколько там вышло. — Ещё раз я услышу что-то подобное, и ты пожалеешь, что научилась в детстве разговаривать, поняла меня? И этому тоже она мечтала обучиться. Он не кичился бабками, не прожигал состояние на украшения жене, Катя рассказывала, но у супруги всегда было всё, что она пожелает. Витя не сорил деньгами, а тратил их с умом. При этом не создавалось ощущения, будто он чах над своим златом и дорожил каждой копейкой. Он удивительно рационально подходил к тому, что лежало в его кармане и сейфе дома. Финансист, что тут сказать. — Я не слышу, поняла или нет? — повторил вопрос Пчёлкин, и Лера коротко кивнула. — Ну вот и хорошо. Хотелось заполнить эту тишину, нарушаемую беззвучными порывами ветра, глупым трёпом. Чем-то совсем неважным, чтобы пустота перестала звучать, как воздушная тревога, и прекратила давить на плечи. — А кем ты хотел стать до того, как стал… — она осеклась, подбирая правильный синоним тому слову, которое чуть не выскользнуло изо рта. — В общем раньше? — До того, как стал бандитом? — хохотнул Витя, не утруждаясь синонимировать непроизнесённое ею слово. — Обещаешь не смеяться? — Я постараюсь, — её ответ звучал не слишком честно. — Аквалангистом. Лера застыла на месте, врастая в асфальт сапогами. Он не мог говорить серьёзно. Точно нет. Он… он пошутил. А потому логично, что хохот девчонки отскакивал от веток деревьев к крыльцу больницы, возле которого они стояли, переглядываясь. — Ну вот чё ты ржёшь? — укоризненно ткнув пальцем в грудь Титовой, Витя сам рассмеялся. — А ты вот кем хотела стать, когда была маленькая? — Принцессой. — Её лицо раскраснелось, а один костыль свалился на землю, когда Лера согнулась пополам, держась за живот. — Боже, как смешно! — Ну реально, кем? — Что-то хрустнуло в колене, пока парень поднимал с асфальта деревяшку. — Ну правда принцессой! Спасибо, — она выдохнула через рот, приняв своего постоянного помощника. — Они красивые и богатые, и в них все влюбляются. Конечно, я хотела стать принцессой. — Ну, если так подумать, то ты ею и стала. Фраза, кинутая впроброс, словно между делом. Одна из тех, на которой не стоит заострять внимание. И всё же теперь вот она звучала, как сигнал воздушной тревоги. Перед глазами Титовой замигали красные лампы, они буквально вопили: «Забудь! Не слушай его! Он несёт чушь!» — А Саня вулканологом хотел быть, — как ни в чём не бывало продолжил Витя. — Говорил, в армии книжек кучу каких-то прочитал. — Понятно. Он точно сказал это случайно. Просто ляпнул не подумав. Ну с кем не бывает? Правда же? — Фил собирался быть самым крутым боксёром, как Мухаммед Али. — Пчёлкин поднимался на пару ступеней вперёд, пока Лера ковыляла, не без усилий подтягивая правую ногу вслед за левой. Не бывало с Витей. Почти что никогда. Он всегда знал, когда нужно замолчать, о чём говорить не следует. Вот сейчас, например, намеренно упустил из рассказа, как Кос планировал заделаться в кооператоры. Эта жилка была у него задолго до их рэкета на Рижском. Пчёлкин прекрасно знал тот момент, когда язык должен спрятаться за плотно сомкнутыми челюстями, насколько бы сильно не хотелось почесать им. Он научился такой хитрости за годы дружбы, где Белый играл первую скрипку, а остальные так, на подхвате. — А стали в итоге бандюганами, — проворчала Лера, медленно, но верно приближаясь к двери. — Ну, куда уж нам до принцесс, — ухмыльнулся Пчёлкин, подтверждая: та фраза не была нечаянной. Девчонка перехватила поудобнее костыли, сложив их вместе подмышку, когда произошло нечто действительно странное. За те восемь месяцев, что они общались, он сделал так лишь однажды. И закончилось это сексом на переднем сидении «Мерса». Витя просто открыл дверь, но, видимо, заодно вскрыл и фантомный замок на таком же фантомном сундуке с воспоминаниями. Его властная ладонь, держащая дверь «Метлы». Горящая огнём печатка. Чёрный огромный камень, инкрустированный в достаточно грубое и массивное ювелирное изделие. Всё это разом накрыло Леру, забралось в лёгкие, перекрыло клапаны подачи кислорода, и она задыхалась. Просто хватала ртом воздух, но ничего не работало. В воздухе растворились его случайно-неслучайные слова, шипели, бурлили, проникали под кожу, выходя на поверхность невидимыми глазу волдырями. Титова ошпарилась от его руки, стоя в метре. Получила ожог третьей степени до некроза всех тканей разом, лишь проглотив буквы, сложенные в слова. И этому она бы тоже хотела от него набраться. Так влиять на других людей — однозначно дар. Или проклятие.

***

Лера осторожно провела подушечкой указательного пальца вдоль шрама. Он был слишком заметным. И не потому, что выделялся за счёт своего красного цвета. Он просто был. Девчонка знала о его существовании. Этого уже было достаточно для того, чтобы она думала о нём каждый раз, когда обращала внимание на ноги. Александр Романович уверял: шрам зарубцуется, станет практически невидим с годами. Но сколько лет перед этим пройдёт? Пять? Десять? А кто вытащит из головы воспоминания, связанные с той злополучной аварией? Возможно, для других людей эта полоска около пяти сантиметров и впрямь будет чем-то, что невозможно разглядеть, если не знаешь, где искать. Вот только не для Титовой. Доктор заверял её, даже показывал какие-то результаты анализов и рентгеновские снимки, будто всё осталось позади. Он уверенно говорил Лере, что её внутренности абсолютно целые, но она не верила ни единому слову. Казалось, нутро разорвалось во время удара, раскидалось на сотни километров вокруг, и его так никто не собрал. Врачи скорой, судя по всему, спешили в приёмное отделение Склифа, аккуратно водружая носилки с девчонкой внутрь кабины своей кареты, а потому им просто не пришло в голову осмотреться. Они должны были поискать на обочине её сердце. Однозначно, доктора обнаружили бы лишь фрагменты. Но ведь её колено получилось собрать фактически по кусочкам. Быть может, удалось бы провернуть нечто подобное и с сердечком? — Я хотела поговорить, — зашептала Титова, глядя на свои пальцы, которые в незамысловатом переборе на шраме успокаивали нервы. — Наверное, я смогу после выписки поехать домой. — Насчёт этого. — Витя что-то набирал в телефоне, когда заговорил. — Тебе попозже завезут какую-то херь, типа список обоев, выбери, что понравится. — В каком смысле? — Взгляд исподлобья всегда был тем, что он предпочитал игнорировать. — Ну, ты же говорила, не хочешь жить в той хате, потому что… — Пчёлкин нажал кнопку «Отправить» и поднял глаза на Леру. — Короче, будем делать ремонт. Как выберешь обои, найду строителей, сделаем всё по красоте. Он делал это нарочно. Совершенно точно специально становился каким-то идеальным при всех своих очевидных минусах. Девчонке хотелось с силой протереть глаза, ибо на них образовался налёт, раз Витя Пчёлкин, которого эталоном мужчины она не взялась называть ни за что в жизни, виделся ей именно таким. — Ты не должен этого делать, — мотнула головой Титова. — Я справлюсь сама, правда. — Лер, я заебался на каждый свой шаг давать тебе полный отчёт и переубеждать. — Его усталость от вот таких ситуаций была слишком очевидной. — Ты можешь просто принимать какие-то вещи? Не спорить, не задавать вопросов? «В этом суть заботы! О ней не просят! Её просто получают и всё!» — сказал когда-то тот, чьё имя стало запретным внутри головы Леры. Преподнесённый им урок ей не удалось усвоить до сих пор. — Я не хочу, чтобы какие-то строители шатались по моему дому, — оправдывалась девчонка. — Следить, не садятся ли они грязными штанами в папино кресло, не валяются ли в кровати родителей. — Значит, будем делать ремонт сами, — Пчёлкин дёрнул щекой. — И ты тоже в этом участвуешь. Сказать по правде, он делал это для себя. Нивелировал чувство вины, что засело где-то в области грудной клетки и свербело ежесекундно с того момента, как Титову доставили в стены больницы. Витя пытался избавиться от него, откупиться, как от надоедливого гайца, который остановил тебя за пересечение двух сплошных. Лейтенант должен бы лишить прав, но он стоял и надеялся, что в его карман упадёт внушительных размеров взятка. Пчёлкин засовывал зелёные бумажки в руки доктору, продавцам стройматериалов, а на самом деле расплачивался с жизнью, пытаясь каким-то образом загладить свою вину. — Я не умею, — разочарованно протянула Лера. — Я тоже, но там ничё сложного нет вроде. — Он поднялся на ноги, делая уверенный шаг к её койке, когда заметил пачку печенья на тумбочке. — Хватит жрать эту дрянь! — Отдай, — девчонка уцепилась за самый край пакета, но тот выскользнул из её пальцев. — Ну это моё, отдай! — Заработаешь язву с этим дерьмом, реально. Сама ж будешь потом мучиться и на таблетках сидеть всю жизнь. Титова закатила глаза. Человек, пьющий коньяк так, словно тот — святая вода, рассказывал ей про язву желудка. Или о какой там язве он болтал? Звучало так же абсурдно, как если бы поставщик оружия принялся доказывать, будто он — пацифист. — Ничего от одного печенья не будет, отдай сюда! — приказным тоном заявила Лера. — Ты его жрёшь уже почти месяц, — парировал Пчёлкин. — А вот попрекать едой очень неэтично, ты знаешь? Он замолчал, оценив печенье в своей руке, на какую-то долю секунды взвешивая все за и против. Парень же, правда, забирал её любимое лакомство исправно через день просто так, потому что считал: оно ей вредит. Хотя Витя не был уверен в том, любимое ли у неё «Курабье». Они знали друг друга восемь месяцев, при этом понятия не имея, кто этот человек напротив. — Что ты любишь из сладкого? — Пчёлкин задал вопрос настолько резко и неожиданно, что девчонка даже немного замялась, не успев перестроить свои мысли. — Что? Я… я не знаю, — тараторила Титова, пытаясь понять, к чему это всё. — Шоколадный торт… — А ещё? — Шарлотку, наверное. — Она разнервничалась, будто он экзаменовал её по предмету, который Лера напрочь забыла выучить. — Всё? — Наверное, в билете, вытащенном девчонкой, были дополнительные вопросы со звёздочкой. И он задавал именно их. Поэтому было так сложно отвечать. — Конфеты «Трюфель», — растерянно продолжала перечислять Титова. — Я не знаю. Это всё, я больше не люблю никакое сладкое… — Печенье это ты не назвала, — подмигнул ей парень и рассмеялся. — Значит, особо страдать без него не будешь. Лера безостановочно моргала, складывая глупый диалог в какую-то понятную ей картинку. То, как бесконечно долго длились секунды, пока Пчёлкин развернулся и вышел прочь из палаты, нервировали. Он вставил этот разговор про её вкусовые предпочтения, подобно кат-сцене, интегрировал абсолютно бредовые вопросы и такие же ответы во вполне себе обычный день. На Вите стопроцентно лежало проклятие. Его кто-то сглазил. Послал порчу, и та разжижала мозг парня. Человек с работающими извилинами не решил бы ни с того ни с сего поинтересоваться, что любит собеседник из кондитерки. Это надо быть шизофреником. Она спохватилась поздно. Поняла: Пчёлкин свалил, прихватив пачку печенья! Отвлёк её тупой болтовнёй и исчез, оставляя после себя шлейф психического расстройства. А Витя… Витя выбросил пакет в урну возле входа в больницу, достал из кармана плаща пачку с сигаретами и, откинув крышку, несколько раз потряс, вытаскивая одну. Он усмехался над её потерянным взглядом, пока она соображала, что нужно отвечать на довольно простые вопросы. Фильтр похрустывал под подушечками пальцев парня, когда он перекатывал его, разминая. Пчёлкин удовлетворённо хмыкнул, прокрутил колёсико зажигалки, выпуская огонь, и подкурился. Теперь он знал, что она любит шоколадный торт, шарлотку и «Трюфели». Не Бог весть какая информация, но начало положено, а это уже полдела. Осталось только выяснить, какую музыку эта девчонка слушала, на что у неё аллергия, какие цветы ей нравятся. Он продолжал убеждать себя: это всё просто желание задушить чувство вины. Это оно самое. Больше ничего. Вот только нарисовалась одна крохотная проблемка: Вите было плевать, что слушает Катя и какие цветы ей больше всего предпочтительны. Но это, безусловно, другое. Совершенно точно. Пчёлкин всё продолжал и продолжал убеждать себя в очевидном, где-то на подкорке прекрасно понимая, что врёт самому себе. И он не верил самому себе. Вот это в действительности выглядело проблемой.

***

Боже, это колено… оно явно решило подработать метеорологом на полставки. Ну, знаете, днём выполнять функции опорно-двигательного аппарата, а по ночам предсказывать дождь. У Леры не было другого объяснения, какого чёрта собранные по кусочкам кости ныли и ныли уже около часа. Она точно не перевернулась как-то не так. Девчонка вообще не ворочалась за последние часы. Колено просто решило разболеться. Оно словно мстило ей за все свои страдания. Собственный скелет стал худшим в мире врагом, ополчился против своей хозяйки. Хотя, едва ли хозяйкой можно назвать ту, кто не управлял этой грудой костей ни секунды. Будь она хозяйкой, давно бы приказала тупой ноющей боли пройти, и та бы, конечно, послушалась. А так… они не были в связке. Напротив, теперь эти двое выглядели как визави. — Ну сколько можно? — проскулила Лера, выворачивая ногу и сгибая ту в колене. Боль не утихла. Но и сильнее не стала. Стабильно тяжёлое состояние. Хотелось плакать. От того, что это продолжалось спустя столько времени. От того, что Александр Романович отказался давать обезболивающие, заявляя, будто девчонка может сама справиться. Он говорил, мол, ей нужно учиться жить с этим, перебарывать ощущение, словно кости растягиваются, подобно жвачке «Турбо». Она всегда чересчур быстро теряла вкус. Было бы славно, если бы колено тоже перестало болеть через пару минут, но куда уж там. Титова мысленно прикидывала: если сейчас она ударится со всей силы о, скажем, койку, и все труды доктора рассыпятся прямо под кожей, это поможет? Нет, конечно, на какое-то время боль усилится, возможно, даже станет невыносимой, но ведь потом полегчает? Однозначно вколют какой-нибудь анальгетик, сто процентов дадут обезбол через капельницу. — Хватит! — По щеке пробежала одинокая слеза, отражая в себе ртутно-серебристый цвет. Это была Луна. Слишком близкая по цвету к его глазам Луна. Лера запрокинула голову на подушку, избегая луча света из окна. Ей казалось, будто небесное тело прожигало её насквозь, растворяло эпидермис кожи, как серная кислота. Она чувствовала ожоги, пузырящиеся волдыри на своей щеке и молилась, лишь бы влага из глаз не потекла снова. Жидкость, попавшая на обожжённую кожу, только усугубит ситуацию, а та и так уже оказалась в полной заднице. Его взгляд тоже ощущался сложным химическим веществом. Особенно забавным девчонка считала тот факт, что при подмешивании порошка кислота глаз становилась более убийственной. Не просто расщепляла верхний слой, оставляя после себя краснеющие отметины. Натурально губила, как только он смотрел на неё взглядом, задёрнутым поволокой прихода. Наверное, некоторые химические элементы не стоит соединять. Особенно внутри человека. В первую очередь внутри того, кого беззаветно любят. Ведь при таком раскладе предмет любви становится буквально бомбой. И отнюдь не замедленного действия. В палате было темно, если не считать лунные блики, попадающие на койку и немного дальше. Титова отрывисто выдыхала, пытаясь приручить боль, но ей не удавалось. Вообще создавалось такое чувство, словно её вот эти рваные вдохи — самое громкое, что смогут вынести стены. Она даже старалась не хныкать. Вдруг правда обвалятся. Наверное, они впитывали в себя столько боли ежедневно, что рано или поздно должны сломаться и попросту рухнуть. Лере не хотелось бы остаться под завалами. Девчонка с силой закрыла глаза, решив притвориться спящей. Может, в таком случае дурацкое колено сжалится и решит отложить боль до завтра. Она принялась считать про себя. Решила очень чётко: ей необходимо уснуть к концу первой сотни. Она просто обязана не назвать в своей голове число сто один. Титова игнорировала проворную Луну, теперь уже полностью падающую на правую щёку и слегка заходящую на глаз, решив, что это меньшая расплата, которую она готова принять, пытаясь провалиться в сон. Который, как назло, не шёл. Тринадцать. Четырнадцать. Пятнадцать. Шестнадцатый отсчёт соединил в себе выпрямление правой ноги и резкую боль, разнёсшуюся по всему телу. Начиная от пяток и заканчивая задними мышцами шеи, распространилась лава. Она не стекала вниз, а поднималась наверх, забиралась в область затылка, и создавалось ощущение, словно вот-вот разорвётся череп. Лера никогда в жизни не испытывала ничего подобного. Будто нервные окончания разом подожгли, как фитиль, и те вспыхнули моментально, затухая дьявольски постепенно. Обычно такая боль проходит так же резко, как появляется. Эта же… она кралась на цыпочках, тягуче уходила куда-то. Прошло тридцать два счёта, прежде чем всё закончилось. Было очень страшно. Лера больше старалась не двигать ногой ни в какую сторону. Хочет тупо ныть? Пускай. Что угодно, лишь бы лава вновь не накрыла в прямом смысле слова с головой. Только бы опять не стало так адски страшно и больно. Этот ужас повторения проник в каждый нерв, и теперь-то тело решило на какое-то время стать союзниками с девчонкой. Оно так же, как и сама Титова, не хотело переживать недавний ад вновь. Шестьдесят пять, шесть. Три такта на вдох, четыре на выдох. Повторить. Снова. И ещё раз. Концентрируясь исключительно на работе своей диафрагмы, Лера пыталась не замечать, насколько деревянной была её поза в кровати. Контролировать что-то безумно сложно. Контролировать бесконтрольные реакции организма — вовсе невозможно. А потому она старалась держать в узде то немногое, что ей осталось. Хотя бы дыхание, но она могла сейчас настроить и подчинить. Восемьдесят девять. Девяносто. Пограничное состояние. Ещё не сон. Уже не бодрствование. Всё труднее удавалось отсчитывать пресловутую сотню. Куда сложнее давалось ступенчатое дыхание. И это был хороший знак. Она окончательно сбилась на счёте девяносто шесть. Свой собственный план Лера выполнила. Сто один ей произнести так и не довелось. По крайней мере, этой ночью. Свою маленькую победу наутро девчонка будет воспринимать как триумф сознания над внешней оболочкой.

***

Она проснулась рано. Слишком. Очень. Когда весна перед рассветом ещё не успела отвоевать право владеть миром у зимы. Март подозрительно часто уступает февралю, особенно ночами, вы замечали когда-нибудь? Лера проснулась не из-за погоды, само собой. Ей не было никакого дела до покрытых коркой инея голых веток клёна. И виновато даже не ноющее колено. Они довольно неплохо ладили с девчонкой последние пару дней. Титова с силой заставила себя распахнуть веки, когда в её сон пробрался его голос. Он был ласковый, как в те мгновения, когда его обладатель ловко парковался в «карман» возле подъезда. Мурлыкающий в те секунды, когда перебирал рассыпавшиеся по спине Леры чуть влажные волосы. Он был отвратительный, называя её красоткой во сне. Оттого девчонка и подорвалась. Чересчур сильно она желала услышать, с какой интонацией он произнесёт это слово. — Чёрт, — выдохнула Титова, опираясь одной рукой на матрац, который безбожно скрипел под её ладонью, а дрожащими пальцами второй дотрагиваясь до своих губ. Они были мокрые. Капли не то крови, не то слёз размазались по тонкой коже, оставляя во рту привкус металла и соли. Вполне возможно, на губах была кровь вперемешку со слезами. Рассвет только-только поднимался. Он словно сам ещё не до конца проснулся. Лера могла бы увидеть, как он зевал и потягивался, как хрустели его позвонки, если бы повернула голову направо. Если бы она отвлеклась от собственный ощущений. Мозг мучил её, подкидывая девчонке в сон звуки человека, даже голос которого слышать не хотелось. А может, напротив, хотелось слышать настолько сильно, что она подрывалась в кровати каждый раз, когда слышала его. Ведь, как известно, подсознание во сне дарит нам ровно те картинки, которые мы бы так хотели лицезреть наяву. И всё равно это было мучением. Будто бы её собственное серое вещество работало против Титовой, решив, что ей болело недостаточно. Лера могла поклясться: если бы оно могло, перемололо бы ей все кости до единой. Даже самые маленькие, на фалангах пальцев. Перерубило бы в труху каждый суставчик, не оставляя на своём месте ничего. Боже, она вся целиком и полностью работала против себя. Эти мысли и те направились куда-то в недра девчонки, пробирались сквозь хлам из переживаний о здоровье, желая достичь одной конкретной точки. Титова знала: им нужно добраться до сердца. Точнее до того места, где оно когда-то трепыхалось. Вот же будет незадача, когда мысли раскурочат всё дерьмо и выяснят, что сердечко-то пропало. Лера знатно посмеётся. Это однозначно будет уморительно. Она как сейчас видела этот сон, слышала его голос. Могла даже представить, как именно он стоял, говоря «красотка». Пиджак на его плечах сидел плотно, но парень чуть сгорбился, и теперь ткань не обтягивала тело, а немного свисала. На брюках появились заломы в области бёдер. Он постоянно засовывал руки в карманы, облокачиваясь на косяк двери. Наверное, он стоял у того самого косяка. Да, он должен был стоять именно там. Улыбаться, глядя исподлобья, всё той же улыбкой — поцелуем Бога. И ртуть текла из его глаз, пробираясь по коже Титовой, заполняла целиком. А потом она выплёскивала её. Слезами. Лера резко оторвала пальцы ото рта и так же быстро, словно боялась передумать, откинула одеяло, закрывающее её по пояс и собравшееся сейчас на тазобедренных косточках. Тяжёлое верблюжье краем свалилось с койки, стоило только девчонке неуверенно встать на две свои естественные опоры. Деревянных помощников она решила не брать. Упадёт — так упадёт. Встанет. Ничего страшного. Не развалится. Её шажки к окну были буквально крошечными. Такими, будто сделай она размах чуть больше, кости неестественно вывернутся, а мышцы разорвутся тотчас. Но ведь Александр Романович говорил разрабатывать ногу, особенно активно он советовал этим заниматься перед выпиской, прозрачно намекая, что Титова уже вполне себе способна на самостоятельный шаг. Выписка пугала. Лера знала, кто за ней приедет. Катя. Пчёлкин вскользь упомянул, мол, не факт, что ему удастся вырваться из офиса, да и девчонка сама не настаивала. Он человек взрослый, серьёзный и так таскался к ней регулярно. Пора, что называется, и честь знать. А ещё Витя заикнулся, якобы есть некто, кто бы очень хотел встретить Титову и ему, мужу сестры, надо передать, как она отреагирует. В ответ Лера просто посмотрела. Этого оказалось достаточно для того, чтобы Пчёлкин не задал больше ни одного вопроса. Мысль, пускай и неозвученная, о том, что он может её встретить, отдавала истерикой. Потому что она бы сорвалась, если бы только заметила его на пороге больницы. Не было никаких шансов увидеть свой кошмар во плоти и не сойти с ума. Сегодня её выпишут. Завтра привезут обои, клей, плинтуса и что-то там ещё. Через несколько дней они с Витей и Катей начнут делать ремонт. Жизнь неслась вперёд, словно локомотив, набравший максимальную скорость, а Лера вышла на рельсы и пыталась разглядеть этот поезд. Он уже ослепляет её фарами, гудел что есть мочи, но эта чокнутая продолжала стоять, как вкопанная. Локомотив не успеет затормозить, девчонка знала это. Собственно говоря, на то и был расчёт.