И снова здравствуй, Юрий Конев!

Уходя от тансплощадки, Юра двинулся к домикам вожатых, хоть он ничего и не делал, всë же хотел прилечь. Режим он не восстановил после нового года, а здесь, видимо, никто не собирается контролировать время его сна или пребывания в собственнм домике. Зайдя в комнату и подойдя к кровати, Конев.. удивился. —Was zum Teufel? На прикроватной тумбочке лежали друг на друге три коробка со спичками, а рядом оказались несколько пачек сигарет, причем, не дешёвых: «Montana», «Космос», «Новость», «ТЕМП» и даже молдавский «Marlboro» хотя в то время, эта марка сигарет стоила аж целых сто пятьдесят копеек. Откуда это здесь? Когда Юра разбирал чемодан, сигарет и спичек в нём точно небыло. Странно. Конев взял пачку Монтаны, повертел в руках, открыл, вытянул папиросу и её тоже повертел, осматривая. Ну вроде сигарета, как сигарета, ничего особенного. Спички тоже были совершенно обыкновенные, в совершенно обыкновенном картонном коробке. Юра прикурил одну, тоже нормально, даже вкусно. Ну, не удивительно: такая то марка! Он прилёг на кровать, закинул левую руку за голову, в правой держал папиросу. Лежал, и думал, думал, думал. Обо всём, что происходит, что может происходить, что будет происходить и что вообще тут происходит. Странно. И как же он все-таки тут оказался? Хотя, нет, даже не так. Юра уже и не пытался найти оправдание тому, каким образом он переместился во времени. Он гадал почему, или даже за что? Судьба сыграла с ним такую жестокую шутку? Или это наказание за всё его грехи? Раздумывая, он выкуривал уже вторую папиросу, отправив первый бычок в появившуюся из неоткуда пепельницу, оказавшуюся у него на тумбочке. Юра грустно хмыкнул, а он же обещал Володе, что не будет курить. Сердце немного сжалось. Володя. Интересно, как он там? Заметил ли, что Юра пропал? Наверняка заметил, это же Володя... Как он это воспринял? Может, посчитал, что Юра за что то на него в обиде, и по этому не пишет? Или и сам обиделся, решив, что Юра его кинул, и уже сам вычеркнул его из своей жизни? Наврятли, Володя слишком душевно мягок, не смотря на колючки, которые он выставляет напоказ, он бы не стал винить Юру в подобном, это же Володя. Позвонил ли Маше, рассказал ли ей? Наверняка, она же для что то вроде лучшей подружки. Он усмехнулся. Отправился ли он его искать? Может быть это же... Юра не стал заканчивать мысль. В пепельнице уже лажало два потухших окурка, а в руке уже каким то образом дотлевал третий. Володя бы за это его не похвалил. Но его Володи тут небыло... И Юре нужно как то успокаивать нервы. Сколько времени уже прошло? Конев оторвался от матраса и потянулся. В спине что то щёлкнуло. Стареет? О не-ет, нет нет, это не про него. Он ещё полон энергии и, как говориться, в полном расцвете сил. Пригладив пластырь на подборрдке, положив пачку Монтаны с коробком спичек в карман и чисто для вида захватив с собой ручку с блокнотом (они тоже оказались в чемодане), Юра вышел из своего домика, двинувшись в сторону кинозала. Уже подходя, успел заметить, как куча детей вваливалась в кинозал. Замер. А потом до него дошло, что сейчас будет происходить там, куда он направлялся. Балаган. — Ладно, — выдохнул он, вслух обращаясь к самому себе. — прийдётся снова строить невесть-кого.. Окей. И ещё раз выдохнув, всё же вошёл. И о, о как много воспоминаний сдесь было захоронено. В прошлом году, когда Юра навещал Ласточку, с целью вернуть Володе моральный долг, он думал, что это было больно — находится в практически полностью разрушенном месте из своей юности, которое было так дорого его сердцу. Но нет, по-настоящему больно стало сейчас, когда Юра видел перед собой ещё девственно-чистый и относительно новый кинозал, зная, что с ним произойдёт в будущем. Когда видел перед собой Ребят, которые в будущем вырастут, станут совсем другими личностями. Когда видел то самое пианино, за которым сейчас сидела Маша, тогда ещё с мерзким характером и играла ту самую чёртову Лунную сонату. Да. Вот это было уже больно. Конев поймал себя на том, что уже с пол минуты стоит в дверях и пялится в одну точку, где то на сцене. Вернув на своë лицо маску безразличного превосходства, «Константин» прошёл направо и уселся в одном из дальних рядов, уложив блокнот с ручкой себе на колени. Он поймал на себе три пары глаз. Серо-зеленых, смотревших с испугом, и оставшихся две — карих и голубых — смотревших с настороженностью. И вот вошла знаменитая троица. Пардон, Троица. Полина, Ульяна и Ксюша. Он уже и забыл, как они выглядят. Молодые, фигуристые, ухоженные, все из себя такие расфуфыренные. Они пархнули на сцену к остальным участникам шоу и обступили растерянного вожатого со всех сторон, а Полина так вообще подхватила его под локоть. Юра сжал руки в кулаки, но в скоре решил воспринимать происходящее за кино. Он был посторонним наблюдателем, коим ему и полагалось быть. Тут послышался мягкий голосок Полины: – Володя, а давай современное ставить? Я знаю такой интересный спектакль про любовь и, кстати, могу сыграть… – Девочки, а вы разве не в курсе, что набор уже окончен? – вмешалась бледная от злости Маша. Юра хмыкнул и начеркал на полях дерево, странно похожее на иву. – Уходите, вы опоздали! – Н-ничего страшного. – Володя засмущался, аж щеки заалели. Еще бы, растерялся наверняка, может стыдно за неинтерес к ним?– В «Юных мстителях» было много девушек, оставайтесь. Найдем вам роли. Фрузы Зеньковой, например, у нас нет… – Ах так! Им, значит, найдем роли, а я – нянчись?! – взбесился Юрка. Его протест, казалось, услышал только Юра, так как знал, что он скажет. К визгу детей присоединились и вопли взрослых, начался натуральный балаган. – А можно я буду костюмером? – пискнула Ксюша. – Я вам такие красивые платья сделаю. – Какие еще красивые платья на войне? – возмутился Юрка. – Так спектакль про войну? – разочарованно протянула Ксюша. – А-а-а… – Ага! – рявкнул Юрка. – Ясное дело, что про войну, про Портнову же. Пошла на спектакль, а о чем он, даже не знает… Володя! Почему я нянчиться должен? – Вовчик, ну давай современное! – не унималась Полина. – Давай «Юнону и Авось»! Маша, оставив пианино, верещала на соперниц, Юрка верещал о несправедливости, дети верещали из-за спектакля – что-то придумали, – а Володя орал на всех, чтобы замолкли. Никто никого не слушал. Юра поморщился от наступившего шума, казалось все забыли о том, что тут находится проверка, хотя, может это и к лучшему. Он просто сидел на своём месте и выводил бесформенные узоры на листе блокнота. — А кто говорил, что спектакль скучный. А, Уля? — растрёпанная от ярости Маша дёргала подол своего ситцевого платья. — А ты что ухмыляешься, Поль, будто не поддакивала? — А тебе-то что, боишься, что уведём? — язвила Уля. – Сам ты мамка! – обижался Юрка. – Московское метро такое красивое… – хвастался толстенький Сашка из Володиного отряда. – Володя, Володя, Володя! Можно я, можно я скажу? Володя! – Малыши прыгали и хватали худрука за руки. – Да подождите вы. Ребята, по одному… – успокаивал их вожатый. – Я на самом краю платформы стоял, а поезда такие вжюх, вжь-жюх! Прямо на самом краю, вот как сейчас… Вжюх… – вертелся пухлый хвастун. – Саша, отойди от края сцены, упадешь! – Вжь-жюх! – Мымра! – Можно я? – Это несправедливо! – Я буду костюмером. — Verfluchter Mund.. – Боже, да хватит! – Володин рык катком прокатился по залу, примял собой гомон. Образовалась давящая тишина, да такая, что было слышно даже стук собственного сердца в ушах. И тут, буквально спустя мгновение.. – А-а-а! Нога-а-а! – Са-а-аня… Пухлый Сашка валялся на полу, схватившись за ногу и истошно вопил. К нему тут же подбежал Володя, закудахтал, как курочка-наседка, забеспокоился, а вскоре, подтянулись и остальные, Юра тоже подошёл. Но тут вперёд протолкался Юрка, со словами: «Отойдите все, у меня отец – врач!» — как в модном в то время иностранном фильме и склонился над раненым, осматривая его. Взгляд вожатого метался от Юрки к пострадавшему и обратно, но тут он заметил «Константина» и испуг в его глазах сменился ужасом. Он резко вскочил на ноги, привлекая к себе, а заодно и к Юре внимание собравшихся. — К-Константин Романович? Здравствуйте, я.. мы не видели вас, тут такое.. — Володя в панике запинался, стараясь то ли рассказать проверяющему, что произошло, то ли силясь оправдаться. У Юры дернулись уголки губ, но лицо оставалось спокойным. Он прервал худрука, взмахнув рукой, мол: «Потом» и кивнул на Сашу с Юркой, поймал на себе взгляд последнего, в глазах сверкали искры наглого вызова и Юра.. Юра не удержался. Всё с тем же спокойным лицом, он перелистнул страницу в блокноте и набросал там лицо ноющего пухляша. Экий шарж. Но для остальных это действие разумеется небыло столь комичным, они видели дело иначе. Взрослый серьёзный человек, который должен следить за порядком в лагере, мало того, что увидел подобное под покровительством вожатого пятого отряда, так ещё и прервал его же рассказ, записав что-то в блокнот, который наверняка наполнен кучей предшествующих этой, ошибок; и при этом сохраняя спокойную маску на лице. Того и гляди, из за него закроют театральный кружок. У-у, жуть. Но тут Юрка, разрядов обстановку и перетянув на себя внимание (Юра был ему к какой то степени даже благодарен за это), вынес вердикт: больного требуется немедленно доставить в медпункт. А так же авторитетно заверил, что носилки не нужны. Володя, всë ещё бледный, попытался взять пострадавшего под руки, но тот зарыдал и наотрез отказался стоять на здоровой ноге. — Юр, помоги. Встань слева, я од… я один не… — пыхтел он. Вертлявый ревущий Сашка и без того весил не меньше вожатого, так ещё и сопротивлялся. — Мама! Ма-ма-а-а! — стенал он. — Давай, взяли! И р-р-раз! — деловито скомандовал Юрка. Юра видел, как он силится не скривить лицо от боли, но промолчал, отступив в сторону. Володя оглянулся. — Константин Романович, вы.. — Нет, я тоже пожалуй пойду. — Юра прервал его, так как знал, что несмотря на тревогу, вожатый попросит его присмотреть за детьми. — Дела. — объяснил он. Володя слегка нахмурил брови, из за чего на лбу образовалась маленькая, еле заметная морщинка. — Маша, ты за главную, — велел он. Маша победно зыркнула на соперниц. — Можно я буду костюмером? — вклинилась настырная Ксюша. — Да можно, можно, — раздражённо ответил Володя, но успокоился и напутствовал: — Читайте по бумажкам, я позж… Господи, Саша, я понимаю, что больно, но хватит так орать! Когда за ними закрылась дверь, Юра обернулся и заметил, что практически всё уставились на него. Боже, неужто он настолько жуткий? Не хотелось бы. Не желая больше оставатся в кинозале, Юра решил посетить одно местечко, где мог оказаться в одиночестве, и немного расслабиться. — Удачи вам. — Кивнул он будущим актёрам, костюмерам, музыкантам и так далее, а когда увидел нескольно неуверенных кивков, вышел за дверь, вслед за Володей, Юркой и Саней.

***

В воздух взметнулись пара десятков белоснежных паршютистов и начали плавно спускаться вниз. Но тут! Внезапная буря, ураган! Темноватые всполохи воздуха снесли маленьких парашютистов, сбив их с правильного курса и.. и.. что это за запах? Этот воздух отравлен?! Как же мы выживем?! А-а-а-а!.. — А-а-а... — Повторил Юра, уже вслух. Он сидел на каруселях, возле детских корпусов и неспешно дымил, переодически взмахивая ногой, призывая парашютики белых одуванчиков, и представлял, словно это группа парашютистов, пытающихся безопасно приземлиться в пункте назначения, но у них ничего не получалось, и всегда выигрывала «буря» со счётом 1:0, цыфры не обновлялись, да и зачем? Всë равно заранее известно, что будет дальше, так зачем считать? А если. Всегда, во всех ситуациях рано или поздно появляются эти две лучшие подружки: «но..» и «а если..» и в таком случае всë будет уже не так скучно. Юра не знал, зачем это всë происходит, зачем его сделали наблюдателем собственного прошлого, но это было странно интересно. А как же все эти законы о временном континууме? А как же то, о чем твердил Эмметт Латроп Брау? Неправельно всё это, да. Но. Но другая его часть, где то глубоко внутри, в уже полузахороненных осколках прошлого, вспыхнуло желание воспользоваться этим случаем и оторваться по полной, использовать свои новые полномочия, что бы проводить время себе в кайф и.. Но Юрин мысленный поток прервал оглушительный звук горна, почти оглушивший Конева, заодно призывающий лагерных жителей на ужин и показалось, что земля под ним мелко затряслась от топота десятков детских ног. Юра и сам поднялся с места, затушив окурок пальцем и положив в карман: потом выбросит.