Мудрость обнимающая лотос

Я стремительно оседлала один из воздушных потоков, чувствуя зов Луаньцзань, и совсем скоро мы с А-Сянем оказались прямо над вершиной нашей горы. Темное марево наполняло воздух, этот аромат, это прикосновение напомнило мне о тепле очага после зимнего мороза. Гора пробудилась — запечатанная в ней сила медленно, тяжело поднималась вверх клочьями ночного тумана. Они танцевали словно живые, плясали как призраки в полнолуние. Мы с А-Сянем покачнулись, закружились на месте, ухватились за предплечья друг друга для опоры. Сила… ее было так много, что можно было отравиться. Луаньцзань, как заботливая мать, все пыталась за один присест откормить своих оголодавших в дальней дороге детей. Холод инь, свет луны, мрачное марево проклятой для прочих энергии — мое сердце грохотало в груди, и ритм этот был похож на звук боевого барабана. Сила… сила парила в воздухе, наполняла собой каждую клеточку моего тела. Вэй Усянь осторожно, мягко выпустил мою руку из своей руки, отлетел на порядочное расстояние, вскинул флейту и покрутил её в руке. Я застыла в центре, над самой вершиной, тьма укрыла меня от всего мира, за темным туманом скрылась луна и звезды. Была лишь инь: ночь и женщина. Я вздрогнула, когда грянула мелодия Чэнцинь: меридианы внутри меня затрещали, как хлопушки, в голове и перед глазами вспыхнул черно-красный фейрверк. Я была голодна, ужасно голодна, я брала тьму вокруг, впитывала энергию. Вены выступили на руках, кожа побледнела, посерела, как старая бумага. Не было в этот миг предела моей жадности, как не было конца сосущей пустоте внутри. Сам по себе снова покачнулся колокольчик Цзян на моем поясе, мелодичные звуки жизни сплелись с песнью смерти. И вот уже мой ореол вспыхнул голубым, зеленым и фиолетовым, а в груди, на груди расцвел огненный шар. Ян, сильная и могучая энергия пробудилась во мне, огонь согревал меня изнутри, направлял тьму, замеревшую было в самом центре золотого ядра по энергетическим каналам. Я была сытой, как только что удачно поохотившаяся тигрица, когда оборвалась мелодия Чэнцинь. Теперь пришла пора направить энергию в моем брате. Вэй Усянь соткался передо мной из тьмы, она покорно развеялась, растворилась в ночи от одного взмаха его руки. Он несколько раз покрутился на месте, выражая свою готовность. Вэй Усянь слушал пространство, и в поднявшемся шепоте, что звучал едва различимо в порывах ночного ветра, слушал рассказ своих родных мест. От мертвой поросли вверх отделялись призраки, они стремились к нам с Вэй Усянем — Цзян Чэн, — хохотнул А-Сянь, прикрыв глаза, как довольный кот. — Он же ставил здесь своего стража, да? — Да, — кивнула я. — Когда заклинатели запечатывали Луаньцзань, я познавала свое первое полнолуние и не могла находиться здесь. Причина более чем уважительная, поэтому кривотолков не было, — я закатила глаза и тут же продолжила с широкой улыбкой. — Он… — мой брат слушал меня все с той же детской радостью. — Применил хитрость, — в глазах Вэй Усяня зажглись огоньки. На лицо вернулся здоровый румянец, даже тело, казалось, налилось сталью мышц. «Твой дом там, где спокойны твои мысли, ” — так говорят мудрецы в Поднебесной. Но в тот миг я бы рискнула поспорить с мудростью и добавить: «А еще сердце радостно поет и силы как у трех Чжан Фэев*». Здесь, на Луаньцзань, он был дома, я видела, как он наслаждался той силой, что медленно, по капле вливалась в его меридианы. Я же распределяла ее: усилие воли и разума превращало заклинание в мелодичный звон, который сопровождал распределение ци внутри его тела. — Применил хитрость, — в унисон ответила я. — Могу себе представить, как они все пялились на Цзян Чэна, когда он воздвиг здесь своего каменного тигра, — хитро сообщил мне А-Сянь. — Мы с ним это не обсуждали, — закатила я глаза. — Но вернулся он в тот день… удрученным. Вэй Усянь наклонил голову в ответ и поинтересовался: — А где тигр от Лань? Он огляделся по сторонам, но не мог уловить духовной силы клана Лань. Я увлекла его чуть дальше, на самую каменистую безжизненную вершину. А-Сянь, не отнимая рук от моих предплечий, кинул взгляд вниз. — Они установили его до того, как я поговорила с Лань Ванцзи, — пояснила я. Вэй Усянь пристально взглянул на уничтоженную статую тигра: голова лежала у каменных лап. За столько лет не осталось ни тени присутствия духовной силы, ведь занявшие Луаньцзань подражатели во главе с Сюэ Яном уничтожили всех священных стражей. — Хочешь починить? — спросила я, едва только заметив тень грусти в его глазах, вспомнив о том, как сама починила стража при подъеме на вершину. — Нет, — ответил он, все еще глядя на нарушенную статую. — Это памятник намерениям, — загадкой ответил мне мой брат. Мы совершили еще один оборот против солнца, и густой туман энергии скрыл нас от всего мира. Я тоже ждала возвращения на Луаньцзань, как возвращения домой, но что-то изменилось вокруг меня, стоило об этом подумать. Гора Мертвецов все так же принимала меня, это осталось неизменным, но все же между нами с ней воцарилась какая-то прохлада. А Вэй Усянь расцветал на глазах. Совершив еще два оборота вокруг своей оси, мы разомкнули ладони и одновременно глянули вниз. Он выглядел отдохнувшим и посвежевшим. Истощенное присутствием мощного духа тело Мо Сюаньюйя окрепло. И теперь на чужом лице все больше выступали черты лица Вэй Усяня… Огненное кольцо пылало по всему периметру, стена огня не давала подойти к горе. Прямо под нашими ногами, в центре двора, перед Фумо, организованно держали оборону не меньше сотни заклинателей. Они выстроились полумесяцем, вывернутым вовнутрь: заклинатели в черных нарядах степняков, с длинными волосами, заплетенными в косы жунов, в едином порыве сплетали мощное заклинание. Там, у подножия горы, пытались справиться с адским огнем сотни заклинателей Цзинь: прорвав первый рубеж обороны, вынудив наших союзников отступить на вершину, они оказались бессильными перед призванным из Преисподней пламенем. Цзинь Гуанъяо бросил на смерть едва ли не тысячу человек — ровно половину от своего могущества. Половина… тех, кто рассвета больше не увидит. Заложников чужой гордыни. Цзинь Гуанъяо стал проклятьем и ядом своего клана. Не привести его к вершине, не укрепить свою семью, не вырастить на мощном семейном древе свою ветку хотел тот, кто обманул весь наш мир. Он не изменил своей цели. Цели, которую я почувствовала нутром, едва только взглянула в его глаза, запертая в камере Цзинь. Цзинь Гуанъяо ворвался в наш мир лишь с одной целью — уничтожить его, развратить до основания. С высоты я взирала на то, как заклинатели, опьяненные чарами Цзинь Гуанъяо, доведенные до исступления жаждой власти и могущества, бросались вперед, напрягали все свои силы, чтобы прорвать второй рубеж обороны. Темные заклинатели у входа в Фумо как один поменяли позу: выставили правую ногу вперед, взметнули вперед правую руку со сложенными указательным и безымянным пальцем. — Как интересно, А-Чжи, — шепнул мне на ухо Вэй Усянь. Я, не отрываясь, кивнула. Сила, которую призвали пришедшие от жунов, была особенной. В пении этой тьмы я увидела бескрайнее небо, слово перевернутую чашу, такое чистое, какое бывает только в степи. Я почувствовала ароматы диких трав, запах цветов, которые прекрасны в своей простоте. Их тьма была другой: естественной и не несла в их руках угрозы им самим. На первый взгляд — для них пользоваться темной энергией было не сложнее, чем дышать. Я вгляделась в письмена, плывущие по барьеру, как облака по небу. Язык мне был незнаком. Раздался рев, от которого содрогнулись горы, и сквозь стену огня на наших врагов кинулась стая далаолагуев, возглавляемая моим Красным Зайцем. Они перелетели через адское пламя без малейшего вреда для себя. Те заклинатели Цзинь, что стояли ближе всех к ревущему пламенному кругу, не успели даже обнажить мечи: обитатели гор и ущелий разорвали их в один миг. Темная в свете луны кровь потекла по их зеленоватой коже, фонтаном брызнула из-под лап: некоторые из горной нечисти топтались на телах поверженных врагов. Низкий рев десятка тварей заставил прянуть заклинателей Цзинь. Красный Заяц, как и полагается вожаку, вышел вперед. Медленно, растягивая момент, он прошелся вдоль линии заклинателей Цзинь. Остальные далаолагуи присели и, задрав голову к небесам, издали еще один громкий протяжный вой. А Красный Заяц медленно шагал справа налево и слева направо. Он угрожающе рычал, делал ложные выпады, которые очень нравились его стае. Лапы его были наполовину в крови, он топтался по ошметкам тел в бело-золотом, демонстрируя свое превосходство. — Да на мечи их и все! — донес до меня ветер едва ли не визг, так был напуган заклинатель из Цзинь. Красный Заяц остановился, заклинатель, выкрикнувший это, стоял за его спиной. Мы с моим зверем одновременно услышали, как во вражеском строю натягивается тетива. Стрела проскользила по каменной коже далаолагуя, он взвился вверх, как котенок за игрушкой, и в полете поймал стрелу. Одного укуса мощных челюстей хватило, чтобы уничтожить оружие. Вверх по его клыкастой морде струился голубовато-зеленый дымок, придавая ему устрашающий вид. Энергия была чуждой, она оставляла отметки на грубой каменной коже, похожие на следы от ожогов, которые проходили в следующий же миг. Тонкая царапина все же выступила на его горбу, мышцы перекатились под зеленоватой кожей. В следующий же миг неглубокая рана вспыхнула голубоватым светом. — Это освященные стрелы в храме Гуаньинь! — с гордостью воскликнул стрелок. — Братья, над нашими клинками также совершен молебен в этом храме! — Что в храме, — поддержал стрелка другой заклинатель, — сам глава Цзинь прочитал над нашими мечами заклинания! Какие-то жалкие псы Старейшины и Демоницы нас не остановят! Я сделала было шаг вперед, в полете. Не было нужды спрашивать, в каком храме он подготовил оружие против нас и наших детей. То ли зная, а быть может и не зная: изгнанный монах, мой далекий предок, был как раз из монастыря Гуаньинь. Если Гуанъяо это узнал — он совершил красивый, изящный ход. Возможно, лучший из всех на нашей с ним разлинованной доске. Если же не знал, то я все равно отдала должное его лисьему чутью. Дунгуан всегда был местом силы для каждого из клана Фэн. Еще в моем далеком детстве вместе со своими родителями я совершала паломничество в этот огромный и древний храмовый комплекс. В детстве все кажется огромным, но в мои пять лет строгий порядок священного места показался мне грандиозным. Эти воспоминания были нечеткими, смазанными, но я помнила чувства восторга и страха. Помнила взгляд отца, теплые объятия матушки… И я помнила огромную, величественную статую богини, взиравшую на меня, маленькую девочку у своих ног, с бесконечным состраданием. Мне даже показалось, что богиня плачет, ибо откуда еще может взяться крохотная, словно росинка, капля у ее глаз? — Не забывать о милосердии, о сострадании ко всему живому: в тени и при свете, — кто сказал эту фразу, так четко всплывшую в памяти в этот момент? Отец ли, один из монахов, что проходил мимо нас? Прошептала ли ее матушка, прижимавшая меня к себе, благодарившая Гуаньинь за крепкую и сильную девочку? Изгнанный из сангхи монах, отправленный в дальнюю медитацию искупать свой грех перед общиной и настоятелем. Грех свободы, грех веселого нрава, грех стремления к высшей справедливости. Грех мысли и грех сердца: ведь именно их наш предок, которого мы звали просто Ветер, ставил превыше иного послушания… Это был вопрос Времени, когда на пути того, в чьих жилах поет Ветер, встанет такой как Вэй Усянь, заклинатель со свежим взглядом на магические искусства. И когда его новаторские прочтения будут вторить песне Ветра Перемен… Стая тут же отреагировала: они одновременно выдвинулись вперед, наклонили голову и угрожающе зарычали. Заклинатели Цзинь, вдохновленные успехом, немедленно приготовились к нападению. Я увидела, как вспыхнули зеленоватым и черным в ночной темноте их клинки. Увидела, как загорелись кончики их пальцев, как затанцевал темный дымок простейших темных заклинаний. Тех, кого Цзинь Гуанъяо вооружил собственноручно созданными заклятьями, скоро будет не узнать. Мне даже не требовалось пристально вглядываться в их лица, чтобы понимать: они заплатят за это своей жизнью. Красный Заяц внимательно поглядел на стрелка и шевельнул плечом, и под возмущенные вопли наших врагов от его раны отделилась голубоватая полоска света. Рана освященным оружием хоть и причинила боль Красному Зайцу, но не возымела должного эффекта. — Ничто их не берет, — донес до меня Ветер испуганный шепот. — Вэй Усянь! Цзян Тяньчжи, да у вас у обоих совсем нет совести! — воскликнул все тот же заклинатель и потряс мечом, угрожая вершине. — Совести? — не выдержала я, резко приложив два пальца к своему горлу, тысячекратно усиливая свой голос. — Это что же: всякий имеет право нас ударить, а мы даже не должны поднять руку для собственной защиты? — Ты! Смотрите, смотрите, они здесь! — вскричали в строю врагов. — Имейте совесть спуститься и сражаться с нами самим! Прятаться за спины всякий горазд. Гнев выплеснулся наружу и все же я заметила, как покосился на меня Вэй Усянь, сколько боли выступило на его лице от воспоминаний об одной ночи. — Безночный Город, — прошептал он, — почти что мои слова, — закончил он с растерянной улыбкой. — Брат сказал, сестра подхватила! — дерзко отозвалась я, с презрением глядя вниз, на каждого из тех, кто пришел к нашему порогу. Послышались окрики: — Ха-ха, братья?! Брат он тебе, говоришь, с-с-с-ука! — вперед выступил один из заклинателей Цзинь. Он воздел меч над головой и потряс оружием, посматривая на своих товарищей: — А не пора ли главе Цзян голову зеленым платком вязать? — заклинатель огляделся по сторонам и расплылся в улыбке от дружного хохота, грянувшего со всех сторон. Вэй Усянь холодно прищурился, вглядываясь в наглеца. Темные заклинатели не повели и бровью, они не вышли из боевого транса, продолжали держать барьер. — А и правда, хорошо устроилась, — тут же подхватил злое мужское веселье еще один заклинатель, — могущественный брат в мужьях, а любовничек под крылышком у мужа! — Двоемужница! От кого детей-то родила! Прятала небось своего Вэй Ина в подвале! В ночь глухую к нему бегала! — продолжали потешаться заклинатели Цзинь. Вэй Усянь сжал кулаки, а ухмылка на его лице стала поистине страшной. Его черты лица исказились от гнева, тьма вокруг стала плотной, словно камень. Волосы развевались на мертвом ветру, хлопали рукава, как крылья вестников мора. Весь он состоял в этот миг из страшного гнева. Гнева, который вновь окрасил побледневшую луну в алый. — Что молчите оба?! Стыдно?! Усянь, каково тебе подол было задирать госпоже, ну-ка! — потряс мечом в его сторону заклинатель. — Отойти, — упало с губ вэй Усяня. Стая у подножия услышала его, против воли, сгорая от жажды разорвать заклинателей перед собой, горная нечисть все же сделала шаг назад. Красный Заяц оглянулся на нас и жалобно завыл, обижаясь, что прямо сейчас мы лишаем его закуски. — А то и молчит, братья, — тут же грянуло в строю, — потому что правда! Растоптали они главу Цзян на пару! — А ка-а-ак знать, господа, — покрутился вокруг своей оси еще один из заклинателей, — а может глава Цзян в их забавах и участвовал? — Да неужели? — толкнул его в бок еще один заклинатель. — Никак третьим в постель взяли! Смилостивились над братом! — А Цзян Ваньинь небось хныкал, ногами топал, аж плакал от желания к источнику-то припасть! — поддержал еще один мужской голос. Смех, издевательский смех разнесся по ущелью, эхом ударялся от скал и от земли. Мерзкие, отвратительные черви, копошащиеся у наших ног, по старой традиции своего хозяина били в уязвимую женскую честь. Теперь уже они не скрывались: все, что прежде звучало лишь шепотом, теперь звучало в полную силу. — Смотри, мой золотой господин, — упало с моих губ, — он превратил твой клан в один сплошной дом цветов. Самый дешевый, ты в такой бы ни за что не пришел. Кто бы из них даже помыслил о таком при твоей жизни, а, Цзинь Гуаньшань? Если его тень и услышала меня, то мой Верховный Заклинатель молчал. — Так что, Усянь, — нагло продолжали в строю, и говоривший это даже махнул рукой в нашу сторону, — кто ж не помнит, как она примчалась к госпоже Цзинь? — И правда, помним! — воскликнули в строю. — Так для чего и примчалась-то, — заклинатель замер, выдерживая паузу, потряс в воздухе пальцем. Заклинатели, потерявшие всяческий человеческий облик, на глазах превращающиеся в свиней, замерли. Я издалека видела, как заблестели их глаза, как исказились лица в предвкушении грязных подробностей. Я молчала, слушала, как внутри меня тихую песнь поет горечь. — А ведь это был Великий орден, — снова проговорила я, глянув на закатную сторону. — Великий клан. — Для чего? — пауза затягивалась, а предвкушение изломило голос вопрошающего заклинателя. — Чтобы пояс главе Цзинь развязать! — торжественно закончил заклинатель под дружный хохот остальных. — Да что ты? — Да-да, верно вам говорю! Но глава Цзинь, он добродетельный, не поддался на эту вертихвостку! Не бросил свою жену в горе! В этот миг мне показалось, что я слышу, как там, далеко, дрогнула вечная лампада перед поминальной табличкой с именем Цзинь Гуаньшаня: «А ведь я поэтому просил вас, госпожа Цзян — спалите здесь все дотла.» Хохот кружил над моей головой стаей ворон: а я слушала их голоса, смотрела на их лица. Было больно, очень больно. Не от оскорблений, которые положено смывать кровью, от того, во что превратили все они. Передо мной были не совершенствующиеся, не заклинатели и даже не мужчины. Вылепленные из грязи существа, которые выли и стенали на все лады. Я скорее почувствовала, чем увидела, как дрогнул волшебный мешочек на поясе Вэй Усяня, почувствовала, как уменьшенный и запечатанный сундук изнутри заскребли когтями. Мертвые невесты слышали каждое слово: они вопили и стенли, запертые в своем убежище. Они требовали выпустить их, чтобы взять свой долг крови. Но Вэй Усянь лишь медленно сжал в руке, объятой, как факел огнем, темным туманом, и тихо, почти нежно приказал: — Тс-с-с, красавицы, тише, — он даже растянул губы в хищной и все же по-своему мягкой улыбке. А они, заклинатели внизу, все продолжали бесноваться. Выли и стенали далаолагуи, не в силах нарушить приказ — наши покорные дети все понимали и тихо стонали от стыда. — Ну-ка, скажи нам, Цзян Тяньчжи — чей сын-то! Что один, что второй! — Да, чей! Или у вас все общее, да? Чей бы не роди-и-ился, — повертел головой заклинатель по сторонам, — все общее? — Да иди ты, — толкнул его товарищ и тут же с громким смехом поправил, — от кого бы ни родился — все от главы Цзян! Я закрыла глаза, но не от стыда. Я сжала кулаки, но не от ярости. Боль, одна сплошная боль наполняла мое существо, мою душу. — Да ты погоди, там есть еще Незнайка! — Ах-ха, ты прав! То-то он все к ней липнет: «Сестричка то! Сестричка это!» — рассмеялись снова. — Она же с ним сбежала с совета! Так что погоди Усяня в отцы записывать, тут батюшка может поближе оказаться! — заклинатель многозначительно растянул слова под дружный смех и рукоплескания. — Усянь, — тихо позвала я, понимая, что хочет сделать мой брат. — Даже после этого? — поинтересовался Вэй Усянь и дерзко вскинул голову. — Поверь, твой братик бы одобрил, — его голова дернулась, словно у одержимого, а краешек губ дрогнул в усмешке. Я покосилась на брата: он развел руки в сторны, пальцы медленно сгибались в жесте тигра. Он видел каждого из них, каждого, кто извергал грязь, каждого, кто посмел оглашать непристойностями порог нашего дома. — Скажи, — выдавила я из себя и тяжело сглотнула, — там есть… есть кто… — Хочешь спасти? — бросил мой брат и презрительно взглянул на меня. — Прошу! — я сжала его руку в своей ладони, что вызвало новый взрыв хохота. Посыпались предложения начать миловаться немедленно. — Их? — дернул головой в сторону беснующейся толпы. — Если хоть одного можно вытащить, — бормотала я, — умоляю, сделай это! — Ты все еще играешь по их правилам, Тяньчжи? Не надоело? — отчеканил Вэй Усянь. — Ты не понимаешь, — мотнула я головой под свист и улюлюканье, — он… он яд, он мерзость, отравившая пион. Пион, которому я служила. И буду служить! Ты будешь! — я качнулась вперед, мой голос взлетел. — Они… эти люди. Глаза Вэй Усяня вспыхнули, как рубины, взгляд остекленел: — Скажешь, что они не виноваты? — вэй Усянь повернулся ко мне всем телом. — Скажешь, эту грязь им нашептал малыш А-Яо? — презрительно бросил он. — Скажешь, — он под новый приступ хохота взметнул ладонь, осторожно прикоснулся к моей щеке, — они все под властью тьмы? Скажешь, в их душах не было все того, что изрыгают их уста? Никогда не было? — крикнул он мне в лицо, тряхнул мою голову своей ледяной ладонью. Заклинатели Цзинь не услышали его, не поняли. — Так вот зачем она к главе Не так и льнула! — донеслось до меня. — Даже сейчас?! — хлестнул градом голос Вэй Усяня. — Ты и Не Минцзюэ? — он приподнял бровь и смерил меня презрительным взглядом с головы до ног. — Ты и твой отец? — уничтожая меня, повторил мой брат, глядя мне в глаза. — Где твои зубы, Тигрица? — поинтересовался у меня Вэй Усянь, заметив, как подрагивает моя нижняя губа. Но мне показалось, что произнесли это два голоса, два страшных, нечеловеческих голоса: одновременно сказали Не Хуайсан и Вэй Усянь. — А ты как думал! Так и вылечила, ага! А глава Цзинь змею-то давно раскусил, — покачал головой заклинатель. — Как он берег своего брата, как хранил! — А я все думал, братья, — снова сказал один из шутников, — что с ней глава Не-то так носился! А тут эвона что! Ну-ка, Цзян Тяньчжи, — потряс он ладонью с мечом в мою сторону, — скажи-ка, кого еще не облагодетельствовала, а? — Главу Лань и его брата, — сплюнул себе под ноги стоящий рядом мужчина. — Ну ка-а-ак знать, — издевательски отозвался шутник. — У них был выбор, Тяньчжи, — Вэй Усянь резко убрал ладонь от моего лица. — И они его сделали! Они могли его свергнуть, — мой брат взглянул на меня холодно, уничтожающим взглядом, — но выбрали терпеть и слушаться. Подчиня-а-аться, — протянул он, глядя на все это беснующееся воинство. — Прошу, прошу тебя, — снова проговорила я. — Мы клялись… защищать… слабых… — просипела я. — Слабых?! — стегнул меня голос Вэй Усяня не хуже Цзыдянь. — Они-то?! — мотнул он головой в сторону заклинателей. Мы замолчали, уставились друг на друга. — Ну милуйтесь уже! — Да-да! Будет что главе Цзян рассказать! А то он, бедный, не знает! — Рогоносец Цзян! Сначала мать облапошили, а теперь и сына! — Сгнил ваш Лотос — как есть сгнил! — кричали там, внизу. — Умоляю, — выдавила я. Вэй Усянь сощурил глаза, скривился от презрения: — Скажи кому в мире теней, что могущественная Демоница Илина, — голос его звучал издевательски, — будет просить за своих хулителей… — Ты знаешь, как действует его Печать, — начала я, задыхаясь от их боли. Тех, кто поносил меня там, внизу, — ты знаешь, как работает нестабильное заклятье. Вэй Усянь снова смерил меня с головы до ног отстраненным взглядом. — Огонь очистит их, — я снова вцепилась в его рукав. — Но только не… — я слишком крепко вцепилась в его рукав, дернула на себя, да так, что немного обнажились грудь и плечо. — Прошу, Господин, — я в тот момент утратила всякий контроль, и порыв ветра бросил эту фразу к моим врагам. Они взревели, захохотали, завыли, как гаки, как проклятые на самых низших уровнях Авичи. Я видела, как от их силуэтов поднимается грязный удушливый дым. Тьма, рожденная пороком, раздутой похотью чужой жажды власти. Безумие искажало их лица, я готова была поклясться, что над ними — над всеми ними — я видела растопыренную пятерню Цзинь Гуанъяо, натягивающего сотни нитей, на конце которых болтались все они. Весь клан Цзинь, кроме нашего А-Лина. — О-о-о, слышали, как она его: «Господи-и-ин»! — издевательски воскликнул один из заклинателей. — Вот баба, ничего не стыдится, на глазах раздевает! Вэй Усянь бросил на меня последний тяжелый взгляд, и в следующий же миг его голос разом перекрыл все остальные голоса, все остальные звуки: рев пламени, жалостливый стон далаолагуев, плач запертых невест. Перекрыл звон защитного барьера, который создавали темные заклинатели внизу. — Все сказали? — поинтересовался он. Так сходит лавина с гор, с такой скоростью с вершины горы падает водопад. С такой силой лязгает меч стражника, пресекающего преступление. Так звучит пение стали палача, прежде чем забрать жизнь преступника. Вражеский строй откровенно смешался, заклинатели Цзинь замолчали, замерли. Продолжая усмехаться, Вэй Усянь медленно, вальяжно развел руки со скрюченными пальцами в стороны, будто бы обеими ладонями за что-то уцепился и теперь тянул края в разные стороны. Послышались смешки, все завертели головами, а следом раздался странный звук. Первый из тех, кто начал волну насмешек, завертел головой, не понимая, почему остальные заклинатели Цзинь в ужасе пятятся от него, таращатся и что-то бормочут. Мужчина приложил палец ко лбу и очень удивился, увидев кровь. Заклинатели прянули дальше, но натолкнулись на такого же шутника, который удивленно разглядывал каплю своей крови. Затем второй, третий, пятый… остальные заклинатели заметались, в ужасе тыкая в них пальцами. Из их горла вырывались то ли всхлипы, то ли ломаные крики. Все пятеро остались одни, они недоуменно смотрели на кровь, которая бежала по их лицам. А Вэй Усянь все шире разводил руки, тьма уже пылала, раскаленная до красна на кончиках его пальцев. Раздался удар, потом глухой треск, как будто рвут верхнюю ткань — разрыв побежал от лба до пояса каждого из тех, кто изрыгал из своего нутра грязь. Фонтаны крови взлетели к небесам, когда Вэй Усянь сделал жест кистями рук, словно выворачивал что-то наизнанку. Заклинатели Цзинь дернулись, как покорные марионетки, их тела распались на две неровные половины. Влажно заблестели переломанные в едином порыве кости, внутренности и еще бьющиеся сердца под светом луны. Все они рухнули одновременно, последние конвульсии сотрясали нижние половины тел. В круглых от ужаса глазах, на разодранных на неровные части лицах застыла страшная боль, глаза налились кровью. — Только виноватых, Тяньчжи, — с веселой злостью сообщил Вэй Усянь, поворачиваясь ко мне с приклееной на губах улыбке. — Спасибо, — выдохнула я, только теперь прикрыв глаза. Они побежали, не могли не дрогнуть от такого зрелища. Но Красный Заяц и несколько далаолагуев метнулся им наперерез вместе в двумя сородичами. Остальные в один прыжок перекрыли другой выход из ущелья. А в моей голове звенел голос Цзинь Гуанъяо: «Клан Цзинь под моей рукой получил то, чего заслуживал.» — Не так, — пробормотала я. — Не так, — снова вырвалось из груди, словно из глубины моей души. — А как, Тяньчжи? — холодно спросил Вэй Усянь. — Как? — повторил он, глядя на меня. — Не этого, — покачала я головой, вспоминая о священной вязи, размазанной от слёз пятнами по лицу. Вэй Усянь улыбнулся, легко и мягко, подался ближе. Я покорно замерла под его руками, позволяя короткому заклятью восстановить узоры войны на моей коже. — Они заслужили не этого, — отозвалась я, провожая взглядом его ладонь. — Поверь, когда они очнутся, они сами бросятся на мечи! — Ой ли, сестренка? — дернул плечом Вэй Усянь. — А-Лин не будет править на трупах! Не будет править на пепелище! Мы растим его не Верховным Заклинателем костей и мертвецов! — закричала я что было сил. Заклинатели там, у подножия горы, метались, запертые стаей далаолагуев. Кто-то попытался атаковать: освященные стрелы и амулеты так и полетели в разные стороны. Рык главы стаи горной нечисти перекрыл все остальные голоса, все звуки в округе. — Глупцы, — хрипло рявкнул он, мотнув головой, — наша Хозяйка не лишена ничьей милости! — лапой отбивая очередную сверкающую от молитвы монахов стрелу. Освященный в том же храме клинок подпрыгнул среди складок пояса. Я дрожащей ладонью накрыла торчащую рукоять. — За вас с Цзян Чэном я разорву, — сорвалось с губ Вэй Усяня. — И за ваших детей. Драть буду, как бродячий пес, пока не останутся одни ошмётки. Стая ринулась вперед, она проломили вражеский строй, выбила весь дух, разорвала сердца, раздробила кости и смяла легкие. Они словно поддерживали Вэй Усяня. Вэй Усяня, который смотрел на меня не мигая, а в глазах его все еще плескался алый океан. Рукав побурел и намок от крови, она стекала ручейками по сжатому кулаку, по Чэнцинь, что жалобно скрипела в его руке. — Ты же их боишься, — выдавила я из себя. Уголок губ Вэй Усяня дернулся, лицо исказилось в гримасе: — Ничего, ради такого и псин научусь. И тут раздался звон колокольчика и протяжное «И-а!» — Яблочко! — радостно приподнял брови А-Сянь и потряс меня за плечо. — Вот ты где! Там Яблочко, сестра! — и стремительно ринулся вниз, раскинув руки в стороны. Я лишь презрительно скривилась, фыркнула и нехотя последовала за Вэй Усянем. *** Он покачнулся уже в полете, а потом и рухнул на землю. Я едва успела подхватить его под руки, уложить его голову себе на колени. Я огляделась — мы опустились в чжане от тропы, по которой всего десять шагов оставалось до вершины Луаньцзань. Из-за стволов деревьев можно было разглядеть наших союзников. Темные заклинатели почувствовали волнение в темной ци. Они, все еще не открывая глаз, синхронно отступили на шаг назад. Все еще не глядя, они поменялись местами, напоминая теперь положениями фишки на доске го. Между ними, мужчинами и женщинами, начали образовываться нити темной ци: энергия сплеталась в темные веревки. Я кивнула им, одобряя их действия, словно бы они могли видеть меня, и снова посмотрела на брата. Вэй Усянь словно спал: его закрытые веки подрагивали, а на слабых, чуть посиневших губах трепетала улыбка. — Вэй Усянь, — процедила я сквозь зубы и бесцеремонно задрала его рукав. Вся белая повязка с голубыми узорами из облаков намокла от крови. — Для чего ты ее ему дал, а, Лань Ванцзи?! Должен быть от этой тряпки хоть какой-то толк! — злилась я. Мои пальцы подрагивали, когда я потянула безжизненную и холодную руку Вэй Усяня на себя. Но голубые облака на ткани лишь слабо посверкивали сквозь пропитавшую их кровь. Я пыталась разглядеть сквозь эти мерцания заклинание, но у меня ничего не выходило. — Что, просто территорию пометил, да? — продолжала ворчать я. — На большее что, ума не хватило? — я одним рывком собрала на кончике указательного и среднего пальца светлую Ци и резко, словно сбрасывала капельки воды с кончиков пальцев, направила ее на зачарованную ленту. Тишина. Зачарованные, кое-где бегущие по еще белой широкой ленте облака отозвались мелодичным гудением Вэй Усянь израсходовал слишком много энергии, карая заклинателей Цзинь. Слишком резко, даже грубо собрал темную ци в груди, слишком быстро направил ее во вне. Он не думал. А кто бы из нас думал в такой ситуации? Я? Цзян Чэн? Беречь себя, когда речь заходит о нашей семье, мы так и не научились. Звуки войны долетали до меня через пелену, откуда-то издалека. Я почувствовала, как кто-то из темных заклинателей распахнул глаза, вышел из боевого транса, как громко и чисто прозвучал его голос: — Тэн, налево! — Боло, направо! К нам идут золотые смертники! — Да, вождь! — хором прозвучали мужской и женский голоса. — Слишком чистый для степняка говор, — процедила я, не в силах отбросить собственную наблюдательность. Слишком уж сильна была выучка. Но у меня не было сил сражаться. На моих коленях в глубоком обмороке лежал Вэй Усянь. Кровь остановилась, я почувствовала это сквозь все волнение и дрожь, волнами прокатывающиеся по телу. Вэй Усянь был все еще бледнее последнего гака, меж бровей залегла складка, закрытые веки подрагивали, тихий стон вместе с воздухом вырвался из его груди. — Больно, больно, — беспомощно пролепетала я и крепче прижала его к себе, словно в лихорадке раздумывая, что делать дальше. Ему было больно, и самое страшное, что я видела, — накопленная было темная ци покидала его. Что еще хуже — выход энергии задерживал артефакт от Лань Ванцзи: вышивка не пропускала темный дымок, с мелодичным, тихим и все-таки грозным переливом заставляла темную энергию распределяться вдоль материи. Материнская злость поднялась в моей груди, я бережно, чтобы не потревожить рану, снова положила голову Вэй Усяня себе на колени и пристально оглядела повязку на его руке. — Допустила на свою голову, дала приблизиться, — продолжала я браниться на своего друга сквозь зубы. — А толку? — закричала я в самое Небо, зная, что крик потонет в грохоте боя. — А толку, господин ты Лань эдакий?! — я сверкнула глазами по сторонам, словно виновник был передо мной. — Как же это… как это призывается, а? — крикнула я в Небо, окрашенное во все оттенки алого. — Что тут вообще за заклинание?! А?! — спросила я у Вэй Усяня, который в ответ тихо и беспомощно простонал. Волей я уняла тревогу, подавила нервный смешок: — Действительно, потерять его снова, здесь, в шаге от победы, — я покачала головой, с тяжелым вздохом закрыла глаза. — Вот кто тебя просил, а? — выругалась я и шевельнула коленями, отчего его тело приподнялось и опустилось. Я отвела взгляд и тяжело выдохнула: — Кто просил? Мало, что ли, говорили обо мне?! Кто… — мой голос надломился, я снова посмотрела вниз, на его лицо: — Нельзя так опрометчиво! — продолжала злиться я. Решение пришло мгновенно. — Нужно добраться до раны, — буркнула я и, понимая, что не могу унять дрожи в руке, что было силы вцепилась в крохотный узелок зубами. Что было сил я рванула на себя драгоценную ткань, не думая о том, что зачарованная лента может запросто изуродовать меня в один миг. Было не до красоты, не до шрамов и не до самой себя. Я знала, что любое истощение опасно, вдвойне опаснее на пути накопления инь. Тьма остается тьмой, какой бы покорной она ни была: ее природы это не изменяет. Наши дети оставались собой: далаолагуи готовы были питаться сырой человечиной, висельники предпочитали поиграть со своей жертвой, духи поветрия любили насылать безумие, а мертвые невесты… мертвые невесты самой главной бедой мироздания считали мужчин. Отчаянье, совсем как в ту ночь, когда я прощалась с отцом, подняло голову в моей душе. Хотелось кричать, хотелось отбросить от себя голову Вэй Усяня и кричать, выпустить из груди все напряжение последних часов. Он не давал нам передышки, не давал нам соединиться. Мне было неизвестно, понял ли Цзинь Гуанъяо, как именно вернулся Вэй Усянь в наш мир, но в этот самый миг я понимала — мои фишки на доске го окружены. — С Демоницей Илина дело имеешь, щ-щенок! — рявкнула я в ночную темноту, изо всех сил разгоняя тьму и злость внутри себя. Мой крик обернулся волной энергии — она промчалась над мертвыми кронами, прежде чем унестись, подобно ветру, в небеса. Злость и тьма вернули разуму чистоту, а сердце направили в ровном ритме. Лента, словно живая, оказалась у меня в руках, и я увидела, как чудовищно широко разошлись края его последней раны. Раны, которая зарастет лишь тогда, когда остановится в груди сердце Цзинь Гуанъяо. Идеально-ровные края кожи обнажали сочащиеся сукровицей мышцы, по краям бурлила темная ци. Я мгновенно сложила пальцы левой руки кольцом, большой палец уперся сначала в средний, потом в безымянный, потом в мизинец. Энергия отозвалась во мне, и светлая ци равномерно потекла в тело Вэй Усяня. Но этого было мало…. ужасно мало. Вдруг лента, оказавшаяся на моих коленях, засветилась, запела. Через грохот в горах, звуки боя, крики и стоны, мольбы о пощаде я услышала мелодию. Странную, прежде я никогда не слышала ее, хотя манеру игры Лань Ванцзи узнала сразу же. За эти годы мы так сблизились, так спаялись, что я и шаги Второго Нефрита бы узнала, как бы тихо он ни ступал… В этой песне было все: надежда и печаль, музыка сердца и души. Я слышала нотки скорби, беспросветной тоски, которые тут же взлетали вверх, оборачивались чистым совершенным звуком. Звуком, полным любви. Так плачет душа, когда никто не способен услышать: тоненько, как ребенок, оставшийся в темноте. Лента мигала всеми оттенками голубого и белого, пыталась подать мне какой-то знак, но я все никак не могла разгадать этой совсем простой загадки. На моих коленях лежал мой брат. Ци внутри него пришла в беспокойство: темная энергия металась по меридианам, не направляемая ничем. В ли от меня кипела война. А вокруг меня парила прекрасная и грустная мелодия. Я не услышала его шагов, но вздрогнула от его голоса: — Ее надо приложить к его лбу, госпожа Цзян. *** — Я покажу, — продолжил Вэнь Нин и с робкой улыбкой опустился совсем рядом с нами, напротив меня. — А-Нин! — воскликнула я и потянулась потрепать его по голове. — Вы просто не знаете… — бормотал он смущенно, изо всех сил стараясь не встречаться со мной взглядом. Его белые руки с черными прожилками подрагивали, он даже несколько раз едва не выронил ленту, но я каждый раз ее ловила, вкладывала в его ледяные руки. — Такое уже было? Вэнь Нин кивнул вместо ответа, все еще не поднимая глаз: по его лицу скользили странные пятна, что можно было принять за румянец. — На лоб значит? — нервно хмыкнула я, наблюдая, как он осторожно и бережно кладет ткань на голову Вэй Усяня. — Д-да. Меня лента не чувствует, господин Лань ее так заговорил, — все еще не глядя на меня, ответил Вэнь Нин. — Я сопровождал их в путешествии… ну, не все время, не подумайте, госпожа Цзян! — Вэнь Нин вскинул голову, замахал руками и округлил глаза. Мое сердце дрогнуло и растаяло от такого милого зрелища, к глазам подступили слезы. «Лань Ванцзи! — в сердцах подумала я. — Да твоя жадность моей родня! Вот бы не подумала, никогда бы не подумала!» Хотя что это я… все было ясно, стоило только взглянуть на них обоих. Заглянуть Лань Ванцзи в глаза. Но если мой А-Сянь не возражал, то что оставалось делать мне? — Не подумайте дурного, я… — Мой А-Нин, — потянулась я потрепать его по щеке, — мой А-Нин, — повторила я, словно не в силах сказать ничего больше. Что сейчас могло выдать в нем, в этом скромном и добром юноше, чье сердце давно уже не билось, грозного и могучего Призрачного Генерала? «Смотри, Вэнь Цин, смотри, сестра, — подумала я, осторожно приглаживая его растрепанные пряди, — он сохранил внутри себя добро». Вэнь Нин довольно и робко улыбнулся: — Я видел, как господин Лань и господин Вэй вместе занимаются, и когда господин Вэй перетруждался, господин Лань так делился с ним энергией. Я бросила взгляд на ленту и обомлела: кровавые разводы почти что полностью ушли с белоснежной ткани. Облака заскользили словно живые, и вскоре потянулась прекрасная, чистая, словно снег, энергия к ране Вэй Усяня, тонкими, сверкающими и жемчужными нитями устремилась к объятым темным туманом краям кожи. Я открыла было рот, собираясь напеть один из легких напевов, но Вэнь Нин замахал руками, а для верности закрыл ладонями мне рот. — Не надо! — выдохнул он с круглыми глазами. — Не надо! Тут все само, само! — Вэнь Нин замотал головой, его пряди упали ему на лицо. Я нахмурилась и озадаченно пробубнила в его ледяные руки. — Господин Лань, — словно извиняясь, повел плечами Вэнь Нин, — предупреждал, что вмешиваться не надо. Заклятье это. оно, как бы. — Вэнь Нин замолчал, смутился, опустил взгляд. Потом он вздрогнул, вспомнил и убрал руки от моего лица. — Парное, хочешь сказать? О, Небо! Как только любящие не изворачивались, лишь бы показать друг другу и всему миру, что они пара! От веку так было, всегда и везде. Что уж говорить о заклинателях. Парные шпильки, парные кисточки на мечах… И конечно же, парные заклинания, суть и исполнение которых знают только двое. Вэнь Нин, робея с каждым мигом, опустил взгляд. Мгновения утекали сквозь пальцы как песок: я смотрела как заклинание Лань Ванцзи понемногу восстанавливает моего брата. Вэнь Нин собирался что-то сказать, я – ответить первое что придет мне в голову, как почувствовала что Вэй Усянь смотрит на меня снизу вверх. — Это его вариант «Плаща на двоих», А-Чжи, — со слабым смехом поднялся с колен Вэй Усянь. Он старался широко улыбаться, и легко, играючи подхватил упавшую было ленту в полете. — Ну, ну, будет, — обратился он к гневным переливам, что раздались сразу же после того, как он пропустил зачарованную ткань меж пальцем. — Это бой, это битва. Речь шла о семье, — с нежностью Вэй Усянь погладил чистую вышивку. — Господин Лань сердится, — выдохнул мне на ухо Вэнь Нин. Я вопросительно посмотрела на него, на что мой друг просто развел руками и пожал плечами. — Они оба всегда сердятся, — недовольно пробормотала я и закатила глаза, не сразу осознав, что подражаю фуцзюню. В этот миг в груди стало теплее, я не спрятала от своего друга улыбки. Вэнь Нин лишь задумчиво покачал головой: ничего, мол, не поделаешь, и улыбнулся в ответ. — Речь шла о семье, — все еще терпеливо, но с нотками недовольства повторил Вэй Усянь. Лента последний раз вспыхнула и медленно переползла на его предплечье, крепко обвилась вокруг раны. — Лань Чжань! Бол… спасибо, — Вэй Усянь недовольно тряхнул рукой и наконец-то посмотрел на нас. — Ты! — только и смогла выдохнуть я, протянула вслед ему ладонь. Вэнь Нин проводил Вэй Усяня взглядом и тут же вскочил на ноги, придержал его за локоть. — Спасибо, — просипел мой брат в ответ, трижды похлопал ладонью по руке Вэнь Нина. Потом он тяжело вздохнул, прикрыл глаза и, все еще поддерживаемый нашим другом, резко повернулся ко мне, и, дернув головой в его сторону, бросил: — Обстановка? — Марионетка запечатана, союзники держат оборону, враг почти что разбит. Глава Ся скоро вернется с разведки, — доложив, Вэнь Нин тут же вытянулся по струнке. Только сейчас я приметила, что Ихань все еще обвивала его грудь и руки. — Чудно, вольно, — мягко приказал Вэй Усянь, положив обе ладони ему на плечо. Вэнь Нин резко кивнул и замер. — Ну что, А-Чжи, пошли встречать гостей? Ну не смотри ты на меня так, умоляю! — Там твой осёл, — процедила я сквозь зубы и легко, словно танцовщица, поднялась на ноги. Вэнь Нин, пробормотал что-то невнятное про необходимость встречи главы Ся и его заклинателей, скрылся во мраке. Что ж, тонкости дипломатии никогда не были ему по сердцу.