Мудрость обнимающая лотос

111.

Власть – не простое слово,

Выше она законов,

Все перед нею ниц готовы пасть.

Сила свергать основы

И создавать их снова –

Вмиг сокрушит

любого

Только власть.*

Мир замолк в торжественном молчании, луна за спиной Вэй Усяня вспыхнула багровым по окантовке, звезды тускло мерцали на небосводе. Едва я и Призрачный Генерал отдали дань уважения нашему Господину, мы оба немедленно воспарили к нему и все в той же торжественной, мертвой тишине заняли каждый свое место подле Вэй Усяня. По правую и левую руку. Живое и мертвое: два творения сопровождали полет своего Господина. Луна залилась красным. Цвет крови, мести и войны полностью окрасил ночное светило. Из ночной темноты, из тьмы наших теней миру явился Трехглавый змей Темного Пути. Чернее оникса, могущественнее адских стражей, выше гор он вздымался в ночной мгле, являя всем трем мирам нашу силу. Одна лапа змея легла на мое плечо, другая на плечо Вэнь Нина. Когти доставали нам до пояса, сверкали на алых лучах луны броней. Мир, прежде безмолвно взирающий на нас десятками глаз живых и мертвых, теперь раскололся от воплей, стонов, визгов и мертвых песен. Все живое и неживое, нечисть, восставшие мертвецы, духи мора, голодные и сытые призраки в унисон пели песнь приветствия. Наши приемные дети бросали свою добычу, лапами, когтями, копытами прижимали врагов к земле. И пели, выли, стонали и рычали. Не осталась глухой к этой радости и наша общая Мать – волны инь от горизонта до горизонта затопили весь мир, погребли под собой стоны и крики поверженных врагов, заглушили радостные крики победителей. Тьма струилась туманом, ложилась покрывалом на землю, пологом опускалась с небес, разделяя нас и всех остальных. Наша мать, безликая в сотнях и тысячах ликах, бесформенная в тысячах тысяч форм, приветствовала своих детей. Тьма устремилась к нам, любовно обняла каждого из нас троих. На этом черном фоне оттолкнулся от наших с Призрачным Генералом плеч трехглавый змей, с воем сотрясшим до основания весь мир, взмыл в небеса. Вторил этой песне Ветер, глухо подпевала земля. И не раздастся больше ни одного окрика. Никто не воскликнет в отчаянной и напрасной попытке остановить нас, одернуть, спасти или проклясть: “Вэй Ин!”, “Фэн Тяньчжи!”. Никто не стремился вонзить в сердцевину наших заклинаний меч или перебором струн гуциня развеять мрак вокруг нас. Отчаяние и скорбь канули в небытие. Осталась лишь сила. И она диктовала свои правила. Впереди, слева и справа, полукругом замерли наши враги. Вэнь Нин повел плечами, гримаса на его лице выдавала все презрение к замершим напротив нас уродливым фигурам. Несмотря на то, что нас разделяло всего три чжаня, было неясно кто перед нами – живые или мертвые. Высокие долговязые фигуры напоминали тени от одинокого светильника на заброшенном кладбище. Рванье, заменявшее им одежду, не могло скрыть застарелых и уродливых шрамов, язв на серой, словно старая бумага, коже. Я быстро посчитала – выходило не меньше сотни. Ладонь зачесалась, освященный клинок, спрятанный в складках пояса, едва не лег мне в руку. Меня останавливало лишь молчание моего Старейшины Илин. Меня останавливало молчание Призрачного Генерала. Нам троим не было нужды сговариваться, распределять между собой реплики и роли: темная нить, тверже стали, тоньше лепестка хризантемы, связывала наши души. Это была другая связь: темная, прочная, выкованная общим горем и потерей. В основе этой связи лежала чернота, которая рождается в каждой душе, познавшей горечь и несправедливость. А еще бессилие: бессилие одним махом унять страдания тех, кого любишь; бессилие раз и навсегда отвести беду от порога своего дома, прогнать её так далеко, что ей никогда бы не вернуться обратно. Каждый из нас пытался утешить другого лишь для того, чтобы утешиться самому, остановить происходящий внутри кошмар, полностью отдавшись заботе о другом существе. Мы не скрывали друг от друга злобы ко всему миру и самим себе, не скрывали друг от друга, что были жалкими, слабыми. И снисходительно, с грустной понимающей усмешкой каждый из нас принял заботу из рук другого. Ради себя и ради другого. Тьма… Тьма в те годы хлестала нас наотмашь, болью и пустотой вбивала в наши кости свои уроки. Единство чудовищ, которым не писан никакой людской закон. Кроме закона их сердец. Когда-то одной темной ночью, в которую легко творятся и преступления, и черные ритуалы, Вэнь Нин открыл глаза. Он молча поднялся на своем каменном ложе, сел, положил обе ладони на веревки с бумажными талисманами, что шесть раз трижды по солнцу и трижды против солнца были обвязаны над его головой. Мы с Вэй Усянем прервали нашу тихую беседу, ощутив пробуждение Вэнь Нина инстинктами, но никак ни разумом. По нашим телам пробежалась дрожь, мы сцепили наши вмиг похолодевшие руки, ощутили, как вспотели наши ладони. Наши улыбки, что мы подарили друг другу, были безумными, больными, а в наших глазах отразился один на двоих страх. Могильным холодом пахнуло нам в спину, мертвый ветер в миг пронесся по Фумо, перебрал страницы бумажных книг, едва ли не погасил язычки пламени в лампадах и светильниках. Стало так зябко, будто бы грянул мороз среди жаркого полудня, словно иней опустился на все вокруг, на глазах превращаясь в корку льда. Мы с братом сжимали ладони друг друга: Вэй Усянь накрыл наши руки свободной рукой, словно пытался дать сил нам обоим. Все мое нутро вопило о том, что происходящее за нашими спинами неверно, неправильно: остатки морали всплывали в голове обрывками мыслей, а в душе родилось только одно намерение. Немедленно убить то, что воскресло, подарить ему покой. Мы с братом должны были найти в себе силы, чтобы обернуться, посмотреть на творение наших рук, но все же мы медлили. Нам было страшно, так страшно, что мы оба тонули в этом ужасе, как в водовороте, и поднимали голову над толщей черной и мутной воды лишь для того, чтобы убедиться: другой еще держится, он еще на плаву. В тот месяц перед пробуждением Вэнь Нина нам с братом было особенно тяжело и пусто. Нам не надо было говорить, что в груди у нас словно образовалась бездонная дыра, поглощавшая весь свет и смех и дающая взамен лишь холод и пустоту. Эта пустота словно образовывалась в воронку, смерч, который разрастался с каждым днем, все глубже затягивая нас на дно. Мы улыбались, благодарили наших людей за их труд, совершали привычные действия, пили вино с пробитой навылет грудью. Я знала: мы оба боялись успеха больше, чем неудачи. Словно мы оба знали: вместе с воскрешением Вэнь Нина умрет частичка наших с братом душ. Будто бы мы перейдем черту и в грядущем путешествии нам не останется пути назад. Казалось: нам ли, ученикам ордена совершенных, бояться смерти? Не мы ли так стремимся к свободе от нее через свои многочисленные духовные техники? Не для этого ли мы покоряем ци, сплетаем ее в сотни и тысячи заклятий? Не для того ли копим энергию, чтобы вырваться и возвыситься над бренным миром? В тот момент все слова утешения и поддержки, которые мы с Вэй Усянем без конца твердили друг другу о важности нового пути, о пользе который весь мир получит от наших усердий, потеряли всякую силу над нами. За нашими спинами происходило неправильное, то, что поставило всю нашу решимость под сомнение. Вэнь Нин был на грани жизни и смерти и второго в нем было больше… Мы с Вэй Усянем это знали, чувствовали: два темных заклинателя не стремились обмануть друг друга. Шанс после того, что с ним сделали в лагере на тропе Цзюнцзы, был один к тысяче. Один к тысяче, что он проснется. Один к тысяче, что очнется в здравом уме и памяти. Один к тысяче, что мы не получим неуправляемое чудовище, которое за кэ уничтожит всех живых на Луаньзцань. Один шанс к тысяче. Всего один. Ошибки, которые совершили заклинатели Цзинь при начертании темного заклинания, были грубыми и едва ли не роковыми. Вместо задуманного они обратили все чувства Вэнь Нина в гнев и бесконечную ярость. В заклинании, которое стражники Цзинь положили на его грудь, не было гармонизирующих штрихов… и Вэнь Нин… Он, тот, кто боялся причинить вред даже цветку, шел вперед, уничтожая всех на своем пути. Вэнь Нин крушил и стражников лагеря для пленных, и тех из Вэнь, кто пытался его задержать, образумить, остановить. На этой треклятой и злосчастной тропе, неподалеку от одноименного ущелья, в лагере для пленных клан Цзинь пытался ставить эксперименты. Они мнили себя правыми, считали, что подвергая остатки клана Вэнь бесконечным мучениям, восстанавливают справедливость. Эти слова, впервые услышанные мной под сенью Залы Беседы, скатывались по моей душе, как жемчуг по шелку, не оставляя следа. Я верила Вэй Усяню – а он сказал, что там были лишь невиновные. Вэнь Нин в ту ночь обратился в духа мщения… Я зажмурилась, покачала головой, прогоняя воспоминания: ливень, кричащая рядом Вэнь Цин, которую я едва могла сдержать в своих объятиях, сбивчивый голос, мой голос, которым я пыталась напеть хоть одну из песней Фэн. И Вэнь Нин, замерший напротив Вэй Усяня. Вэй Усяня, прижавшего к губам флейту. Одежда Вэнь Нина побурела от крови, ее было так много, что вода вокруг него окрасилась в алый. Тот, кто боялся сказать неосторожное слово, убивал без пощады. Вода не могла смыть крови с его лица и рук, она лишь превращала ее в уродливые грязные разводы на бледной коже. А вокруг лежали тела: убитые Вэнь и убитые Цзинь одинаково смотрели остекленевшими глазами в ночное небо. – Нет, А-Нин, нет! – билась в моих руках Вэнь Цин. Я сама дрожала от боли и горя, что разрывали девушку в моих руках, по моим щеками бежали потоки проливного дождя, напрочь смывающего все мои слезы. Я судорожно пыталась петь, вспомнить хоть одну строчку, но вместо этого бормотала: – Подожди, прошу тебя, подожди. – Пусти меня! – вскричала Вэнь Цин и со всей силы ударила пяткой по носку моих туфель. Я яростно выругалась, но лишь крепче прижала ее к себе. Вэнь Нин резко дернулся, по мелькнувшему на его лице выражению я поняла: он узнал Вэй Усяня. Мой брат лишь криво усмехнулся в ответ и заиграл. Оставшиеся в живых стражники лагеря для пленных бросились в рассыпную, а кто-то упал на колени, прижал ладони к ушам, стремясь спастись от резких, пронзительных звуков. А следом послышался мой голос: тонкий, осипший от рыданий. Вэнь Цин затихла в моих руках, крепче прижалась ко мне спиной, я почувствовала, как она обмякла в моей хватке. Вэнь Цин прижалась затылком к моему плечу, запрокинула голову в небо. – Спасите его, умоляю, спасите, – она мотала головой из стороны в сторону, то принималась прыгать на месте, то замирала, затихала. А я пела. Я пела о доме, о заливных лугах, что когда-то были в землях Фэн. Я пела о лучистом солнышке, чьи лучи будили меня зимним утром. Я пела о лапше, которую готовила моя мама, о воздушном змее, который я запускала в Пристани Лотоса. Я придумывала песню на ходу и поймала себя на том, что одной рукой прижимаю Вэнь Цин к себе, а другой глажу ее по голове. – Д-да, да-а-а, – прорыдала она в ответ. Дождь лил все сильнее. Вэнь Нин выл и скрежетал зубами, он отступал все дальше, пятился от Вэй Усяня, который ни на миг не прервал свою мелодию. И моя песня вторила Чэньцин. Голубые волны духовной силы разливались по округе, сплетались с клубящейся от игры Вэй Усяня тьмой. Вэнь Нин опал на очередном бессвязном куплете. Я выпустила из рук Вэнь Цин и тут же рухнула на колени сама. Вэнь Цин бросилась к своему брату, подхватила его на руки, тормошила и била по щекам. – А-Нин! – грянуло вместе с раскатом грома. – А-Нин! Вэй Усянь замер, наблюдая за ними, а я так и осталась сидеть под струями дождя, не в силах больше ни вымолвить, не пропеть ни слова… И вот теперь, вот теперь он все же пробудился. Я слышала, как Вэнь Нин сжал в руках веревку, как смялась бумага под его ладонями, как вспыхнули и обратились в пепел талисманы пробуждения. Все мое тело дрожало от холода и темноты, которая растекалась по пещере от его каменного ложа. Удар сердца, еще один, вздох: мы с братом резко одновременно повернулись на звуки, чудом и разом нашли в себе силы посмотреть в глаза последствиям наших действий… “Вот она, власть. Власть над жизнью и смертью, над тьмой и светом. Власть, которую так желают там, внизу, у подножия нашей горы и дальше. В золотых залах золотой Башни. За порогом нашей пещеры. Вот она! Смотри, Фэн Тяньчжи! Вот прямое доказательство вашего с Вэй Усянем могущества! Довольна ли ты, дочь Ветра? Что же ты не ликуешь, что же не упиваешься этим мигом? Что же в вызове не вскидываешь голову, что же на губах твоих не цветет дерзкая усмешка? Тебе страшно, Фэн Тяньчжи. Страшно…” Вэнь Нин сидел на камне, вытянув ноги. На бледном, как саван, лице сверкали огромные, черные, без зрачков глаза. Его волосы свободно струились до пояса, выделялись на темно-серой ткани. “Ну же, Фэн Тяньчжи! Бери же эту власть. Напяль на свою дурную голову этот темный венец. Выйди в нем к беснующимся безумцам у вашего дома, приведи их к покорности. Власть над жизнью и над смертью… могущество, не снившееся ни одному из прошлых поколений заклинателей. Что же ты медлишь, Фэн Тяньчжи? Отчего же ты думаешь о “Рассекающем Ветер”, мече своих предков, что сейчас хранится у главы Цзян? Почему же ты не ликуешь? Почему хочешь убить существо перед собой? Вот она – власть! Власть… бери же! Скольких еще ты можешь оживить, Фэн Тяньчжи? Не это ли высший закон? Установить свой порядок над жизнью и смертью. Не того ли желает осколок Неба, заключенный в твоем имени?” Я не знала, что это был за голос: от тьмы ли или из глубин моего существа раздавались эти слова. Слова, которые обращались ножами, вонзались в мою душу, рвали и терзали ее. Вэнь Нин повернул в нашу сторону голову, и его синие губы вдруг дрогнули от тени улыбки. – А-Цин, – сказал он так, как впервые произносит слово ребенок. – А-Ци-и-ин, – с облегченной улыбкой выдохнул Вэй Усянь. – Он понимает, А-Чжи, понимает! Я рассеянно кивнула словам своего брата. Вэнь Нин тут же хлопнул себя ладонью по груди и неловко, все так же по-детски сказал: – А-Нин! Волна презрения к самой себе тут же поднялась в моей душе, я одним рывком высвободила свою руку из ладони Вэй Усяня, в два шага оказалась у каменного ложа Вэнь Нина. Стыд накрыл меня с головой, я опустила взгляд, сделала вид, что проверяю амулеты. Вэй Усянь тут же оказался рядом с нами, с видом заправского лекаря принялся осматривать Вэнь Нина. Он покорно отзывался на его жесты: крутил головой, позволял поднять и опустить свои руки, следил за его пальцами, демонстрируя, что слышит и понимает, что ему говорят. А я… я не знала куда мне себя деть. Я мяла в руках идеальные амулеты пробуждения, и запертая в них сила отвечала на мои прикосновения голубыми переливами. Я была не в силах поднять на Вэнь Нина взгляд. Еще миг назад я готова была убить его. Его, над чьим воскрешением мы так долго работали. Мы оба желали вернуть Вэнь Цин долг за нашего А-Чэна, пусть нашему А-Чэну это было и не нужно. Жизнь за жизнь. Так решают воины. Так правильно поступать. А после… после нам помогала Вэнь Цин. Она подсказывала мази и настои, радовалась, что ее брат, как прежде, может и способен есть нехитрую стряпню. Я старалась держаться в стороне, не в силах была забыть о своей минутной слабости. Но Вэнь Нин сам заговорил об этом. – Я з-знаю ч-ч-что в-вы х-хотели м-м-меня у-у-убить, г-г-госпожа Ф-ф-фэн, – заикаясь, произнес он однажды, когда я в очередной раз попыталась сбежать в уединенную пещеру. – П-п-почувствовал, к-к-когда п-п-проснулся, – пробормотал он, глядя мне в глаза. – Хотела, – выпалила я на одном дыхании и удивилась в тот миг спокойствию и быстроте, с которой я отозвалась на эту фразу. Вэнь Нин растерянно улыбнулся, шагнул ближе ко мне. – В-в-вам, в-в-вам, – он опустил голову, словно не зная, как продолжить, помялся на одном месте. Мы не могли избавить его от заикания, это было под силу лишь тьме, которая превращала его в в Призрачного Генерала. Я молчала, давала ему время собраться с мыслями. Когда Вэнь Нин поднял на меня взгляд, в его глазах не было осуждения. – В-в-ам не должно быть стыдно, – огромным усилием выпалил он почти что без запинки и сделал глубокий вздох. От этих слов мне стало еще гаже, я сжала пальцы в кулаки. – П-п-потому что… п-п-отому, – продолжал Вэнь Нин. Я уже не сдерживаясь шагнула ближе, порывисто и крепко обняла его, прижала к себе. Вэнь Нин замер на миг и, заикаясь, выдохнул: – В-вы д-должны з-заботиться обо всех нас. И о, о, о с-с-ебе. Я у-у-у-у, – все тянул Вэнь Нин, – у-у-у. – Убил, – выдохнула я и крепко зажмурилась. – У-у-убил, – повторил он в унисон. Я почувствовала, как его руки сомкнулись за моей спиной, как подрагивали эти холодные ладони. Не живой до конца и до конца не мертвый – он остался на этой грани, повис и замер, бессильный сделать хоть один шаг вперед или назад. Что я должна была сказать ему? Что это были враги?Плохие люди? Обмануть, сказать, что там не было никого из его родичей? В моих руках был оживший мертвец, как окрестила его молва, воскресшее доказательство нашего могущества. А я видела лишь большого потерявшегося ребенка, которому страшно. Страшнее, чем мне. Больнее, чем мне. У меня не было слов, чтобы убедить его в тех глупостях, которые обычно бормочут люди. “Ты не виноват, все было не так, ты хороший,” – это было бы наполовину ложью. Одно чудовище просто обнимало другое чудовище. И разница между нами была не так уж и велика. – Тебе было больно? – вдруг спросила я и тут же едва не выругалась от этого вопроса. – Н-н-н-ет, – пробубнил он в ответ. – Т-т-олько холод-д-д-но и т-т-емно. “Холодно и темно. Всем нам тут было холодно и темно,” – промелькнуло ядовитое в моей голове. – Ты убил, потому что не понимал, не осознавал себя, – эти жалкие слова падали моих губ, едва ли не обращались гадюками и жабами под моими ногами. – Ты причинял вред, потому что тебя заставляли это делать, – все же говорила я. Слова сами рвались изнутри, и я снова следовала за своим порывом. – Я п-п-омню п-п-песню, – словно извиняясь, пробормотал Вэнь Нин. - К-к-кра-а-а-а… – он от волнения так и не смог закончить. – Красивую, – помогла ему я. – Спасибо. Вэнь Нин прерывисто дышал, делал это по привычке, покорно следуя импульсам своего тела. Я вслушивалась в размеренное гудение темной ци под его твердой и прохладной кожей. Этот звук заменял ему ритм сердца. – Прости, что так и не смогла, – я отступила от него на шаг. – Вы… вы с госпожой Вэнь так много сделали для нас, и… и знаешь… знаешь… Вэнь Нин лишь качнул головой в ответ и постарался улыбнуться. – Я д-даже рад-д, ч-что м-могу пом-м-огать г-г-господину В-вэю и в-в-ам. И з-з-ащитить в-всех. – Защитить нас всех, – эхом отозвалась я и снова прижалась к нему. В этот раз мы обнялись теплее, искреннее, мы вцепились друг в друга с какой-то странной радостью, и вскоре послышались тихие смешки. Вэнь Нин тихонько посмеивался. И пусть без решимости самого Вэнь Нина вернуться в мир живых наши заклинания лишь поддерживали бы его существование в вечном сне, в тот миг я не желала искать себе оправдания. Я отдалась вине, я отдалась сожалениям и тьме, зная, прекрасно зная, что Вэнь Нин чувствует все, что происходит в моей душе. Он смотрел на меня глазами того, кто видел Вечность и пустоту. Он не осуждал, не бранился, не понукал. Я нахмурилась и покачала головой: не надо, мол. В тот миг мне нужно было прощение. Прощение от него, но я была не в силах попросить об этом. Молчание делало меня слабой и жалкой, но понимание, что если я скажу это вслух, сделает меня еще более отвратительной. Я с ужасом прислушалась к себе, ожидая новой волны тревоги внутри себя, снова ожидая искушений от тьмы, которая, казалось, пропитала все на Луаньцзан. Но тьма в этот час милосердно молчала. Она позволяла мне самой выбирать, терзаться или нет. – Я больше никогда не подумаю о твоем убийстве, – решительно заявила я. Вэнь Нин в ответ качнул головой, пряди растрепались по плечам. Он нашел в себе силы даже улыбнуться и снова выпалил, приложив неимоверные усилия: – Убейте меня раньше, чем я буду опасен, – отчеканил он. – Я н-н-е х-хочу н-навре-э-э… “Убей меня, Тяньчжи, убей, если я стану опасен, – прозвучал внутри меня голос моего брата. – Я не хочу никому навредить. Убей, прошу!” – вспоминала я горячий шепот Вэй Усяня. Вспоминала, как сама умоляла о том же, едва услышав, что к нам снова прибыл Цзян Чэн. “Убей меня, если я стану опасным” – вот была наша общая мантра, наша клятва и наша мольба. Самое мерзкое и вместе с тем самое чистое было в нашей решимости исполнить просьбу другого. Это была основа нашей связи. Это была наша темная и страшная нить, воедино соединившая нас троих. *** Флейта, так резавшая наш слух, замолкла, игрок словно бы поперхнулся своей мелодией. Мы и наши враги замерли в полете, смотрели друг на друга. Мы слушали ночь, слушали битвы, что разворачивались под нашими ногами. И никто не желал делать ход первым. Я бросила взгляд на правую руку Вэй Усяня: мелькнувшая в складках рукава белоснежная повязка так и осталась чистой. Мои губы дрогнули в легкой полуулыбке, я позволила себе облегченный выдох. – Призрачный Генерал! Почему ты оставил предгорье Луаньцзань? – обратился Старейшина Илина к своему подчиненному. Вэнь Нин резко наклонил голову, услышав обращение к себе, и отчеканил: – Я разрушил вражеский строй, Старейшина Илина. Я снял первый круг осады с горы, а Красный Заяц мне в этом помог. Мы с Вэй Усянем переглянулись и хмыкнули: – Кажется, – начал он, – глава горной нечисти наестся до отвала. – Он давно этого ждал, Господин. Все они, – я сделала широкий жест рукой, слово пыталась объять все наше свободное темное воинство разом. – Но я бы не оставил позицию, не подойди подкрепление, Старейшина Илин, – вмешался в наш разговор Призрачный Генерал. – Подкрепление? – Вэй Усянь со свистом покрутил флейту в руке и озадаченно посмотрел на Вэнь Нина. – Так точно. Из земель жунов, – Вэнь Нин позволил себе холодную усмешку. – Во-о-от как, – задумчиво протянул Вэй Усянь и заложил обе руки за спину. – Те, кому мы дали уйти, прибыли к нам на помощь? – Да, Старейшина, – немедленно отозвался Вэнь Нин. – И еще, господин Вэй. С ними глава Ся. – Глава Ся-а-а! – хором протянули мы с Вэй Усянем и одновременно улыбнулись. – Интересно-о-о, – протянул он, – наш уважаемый старец поспел быстрее нас. И как же так вышло? – смешок сорвался с его губ. – Главное, что старик успел отличиться. А что до остальных… Буду рада их вновь увидеть, – сухо бросила я. Вэй Усянь кивнул в ответ: – Отказаться от помощи таких сообразительных людей – просто наглость. Никто из сбежавших темных заклинателей за эти годы не пытался со мной связаться, ничем не выдавал своего присутствия в моей жизни, как ни искала и я с ним встречи: ведь нам нечего было сказать друг другу. Каждый делал свое дело: я вела свою игру, а они просто не мешали и терпеливо пережидали разыгравшуюся в мире бурю. – Каков будет приказ, Господин? – обратился к Вэй Усяню Вэнь Нин. Вэй Усянь, словно танцуя, сделал шаг вперед, мы почтительно отступили назад, склонив наши головы, ожидали его слов. Мумии напротив нас не дрогнули: ни одного движения, ни одного проблеска сознания на застывших в гримасах лицах. От них просто веяло угрозой, но они не предпринимали ничего. А я ожидала приказа, того же ждал и Призрачный Генерал, даже наша с ним поза выдавала одну на двоих решимость. Один только жест того, кто оставлял нас позади, один ленивый взмах рукой – и мы бы ринулись вперед. Вэй Усянь нарочито медленно плыл по воздуху, приближался к замершему полумесяцем войску нашего врага. Он словно давал каждому себя рассмотреть, полностью насладиться этим мигом. Я понимала, что он хотел разглядеть в нападавших. На ходу, в полете, он пытался разглядеть заклинания нашего противника. – Подражатель, – голос Вэй Усяня хлестнул воздух плетью. – Никчемный и жалкий трус! – объявил он нам обоим, повернув голову в нашу с Вэнь Нином сторону. – Это нам и так известно, Старейшина, – лениво отозвалась я. – Здесь нечего больше делать. Снижаемся, – бросил Вэй Усянь и резко развернулся к нам. Ветер с ревом набросился на стоящих впереди, растрепал их ветхие одеяния, обнажив скелеты. Они двинулись вслед за порывом воздуха и замерли, едва Ветер вернулся ко мне. Я едва успела заметить брешь в их строю, шагнула вперед, не понимая сама, что хочу предпринять, как следующий порыв ветра донес до меня сначала запах надушенного шелка, потом три хлопка в ладоши и голос, в котором звучали механические, неживые нотки: – Старейшине Илина понравилась моя игра на флейте? Из тьмы соткался Цзинь Гуанъяо. *** Он появился словно из ниоткуда, просто его фигура показалась среди марионеток, закрыла собой образовавшуюся брешь. Полуживые марионетки никак не отозвались на появление своего хозяина, они как парили в воздухе, глядя на нас пустыми глазами, так и продолжали висеть между небом и землей. Вэй Усянь с наслаждением выдохнул, запрокинул голову и со смешком прикрыл глаза. Свободной рукой он сложил мизинец и большой палец в кольцо, тем самым приказав нам с Вэнь Нином не вмешиваться. Мы безоговорочно подчинились, усмирили один на двоих гнев и молча уставились на нашего гостя. Одетый в простой черный наряд, который приличествовал бы младшим ученикам каких-нибудь чиновников или скромным торговцам, Цзинь Гуанъяо шагал к нам по воздуху, словно это был золотой путь в залу Дракона. Все его внимание было приковано к Вэй Усяню, который медленно, неспешно разворачивался к нему, приковано к Чэнцинь, которая поблескивала алым в свете луны. Цзинь Гуанъяо явно предвкушал эту встречу: его глаза поблескивали от удовольствия, а улыбка вот-вот была готова превратиться в оскал. Я почувствовала на себе взгляд Вэнь Нина: он обеспокоено косился в мою сторону, ожидая от меня очередного безумства. Но я в ответ повернулась к нему и тихо хмыкнула, демонстрируя то, как хорошо я владею собой. “И кого ты решил здесь обмануть, А-Яо?” – думала я, разглядывая его фигуру. Неестественная бледность, скованные движение, тихий, едва уловимый скрип, сопровождающий каждый его вздох – все было искусственным. – Кукла, – объявил Вэй Усянь, едва только увидел Цзинь Гуанъяо перед собой. – Во-о-т что было неправильно, – хмыкнула я и сложила руки на груди. Вэй Усянь подошел к марионетке вплотную, наклонил голову к плечу, окидывая творение нашего врага ироничным взглядом. – Как вам моя игра на флейте, господин Вэй? – губы куклы не дрогнули, голос звучал глухо, словно бы из глубины. – Знакомая песня? Услышав этот вопрос, Призрачный Генерал слегка вздрогнул и нахмурился. Я посмотрела на Вэнь Нина, но он поспешно отвернулся, словно пытался скрыть от меня свое выражение лица. Внутри меня зашевелилось странное предчувствие, но вместо того, чтобы поддаться этой смутной тревоге, я продолжила наблюдать. Совсем скоро воздух вокруг нас загустел, стало трудно дышать от смрада, который источали застывшие полукругом мертвецы. Все они питали куклу, которую хозяин послал вместо себя. Вэй Усянь хохотнул, щелкнул пальцами по плечу: кукла покачнулась, но устояла на месте. – Самое жалкое исполнение “Живой кисти”, что я видел в обеих своих жизнях, – объявил Вэй Усянь и бросил взгляд на зажатую в руках куклы флейту. – “Живая кисть” – это боевое заклинание, Старейшина, диверсионное порождение войны. В ком ты ищешь отблеск ее неугасимого пламени? В этой жалкой поделке? – насмешливо фыркнула я. Я почувствовала, как он преисполнился злобы, страшной темной ярости, как она, подобно приливу, заполняет все его естество. – Значит, выполнено действительно хорошо, раз такой оборванец спешит хулить самого могущественного темного заклинателя! – кукла на шарнирах дернулась, но все же безупречно повторила знаменитый поклон Гуанъяо. – Темного заклинателя? Самого могущественного? – Вэй Усянь искренне изумился, округлил глаза и рассмеялся. Кукла поддержала его механическим смехом и со скрипом повернула голову ко мне. И тут зазвучало два голоса. – Госпожа Цзян, – обратилась ко мне кукла напротив. – Глава Цзян! – раздался мощный перекат далеко внизу. Я вздрогнула, подалась ближе, едва только Ветер донес до меня второй голос. – Вы умрете, – с улыбкой произнесла марионетка, глядя на меня застывшим взглядом. – Взываю к вашему здравомыслию, глава Цзян! – снова раздался голос снизу. Мне почудилось, что у самых врат Пристани Лотоса. Тьма заклубилась по моим рукам, язычками пламени затанцевала в центре ладоней. Я зашипела тигрицей, мой взгляд пронзил плывущие под ногами облака, выискивая говорившего. Ветер донес шум заклинателей: по этим звукам я догадалась о том, как близко подошли силы Гуанъяо к Ляньхуа. Происходящее сводило с ума: я скользила взглядом от куклы себе под ноги, туда, где маршировали по земле наши враги, пытающиеся взять нас в кольцо. – Глава Цзян! – надрывался знакомый голос, тысячекратно усиленный заклинанием. – Мы вам не враги! – Мы с вами враги, госпожа Цзян, – снова заговорила марионетка. – Мы даруем вам прощение, если только вы… – снова донес Ветер обрывок фразы, но Вэй Усянь взмахнул рукой, и прежде чем я успела сделать хоть что-то, нас всех накрыл темный барьер. Я позволила себе протяжный выдох: единственное, чем выразила всю тревогу от происходящего. Мой брат быстро оглядел меня и, не отрывая пристального взгляда от меня, вскинул Чэнцинь, наиграл короткую мелодию. Мумии рассыпались прахом, темный вихрь, поднявшийся от их тел, слился с густым барьером вокруг нас. Кукла издала странные звуки: трижды ударила в ладоши и засмеялась. – Генерал, – резко и зло бросил Вэй Усянь, – возьми-ка образец! – он мотнул подбородком в сторону куклы. Дважды повторять не пришлось, Вэнь Нин в один миг оказался рядом с марионеткой, толкнул куклу в грудь. Из центра его ладони вырвалась плотная черная веревка, вмиг опутавшая фигуру от плеч до лодыжек. – Умрете, госпожа Цзян, умрете, госпожа Цзян, – все повторяло творение. – В Фумо, – приказал Вэй Усянь. – И да, вырви этой штуке глаза. – Есть! – коротко поклонился Призрачный Генерал и стремительно рухнул вниз, увлекая за собой искалеченную в один миг марионетку. Красная краска заменяла ей кровь. – Тяньчжи, стой, – приказал Вэй Усянь уже мне, когда мы остались парить в ночной тьме в одиночестве. – Он… как! Как он прошел через заставы?! – едва не рыкнула я, наконец-то позволяя гневу прорваться наружу. – Тише, тише, А-Чжи, – Вэй Усянь приблизился ко мне, осторожно положил ладонь на мое плечо. – Хочешь, посмотрим, что там происходит? Я рассеянно кивнула, положила ладонь на его запястье, благодарно сжала его руку в своей. – Ну что-о-о ты, сестренка, – на лице грозного Старейшины расцвела яркая улыбка, – я же все понимаю, – пробормотал он, прижимая меня к себе. Мы медленно, плавно, кружась на месте, принялись спускаться вниз. Тьма обвивала нас струйками черно-алого дыма, словно два обсидиановых дракона охраняли наш полет с обеих сторон. Ветер вокруг шумел, создал собой мощную преграду для звуков извне. – Я… я просто, просто, – шептала я, вцепившись в Вэй Усяня. – Он там! Они взяли в кольцо Пристань! Да как же, как! – бормотала я, зарываясь лицом в грудь брата. Вэй Усянь лишь качнул головой, осторожно прикоснулся к моим брачным косам: – Погоди, погоди судить, А-Чжи. Сейчас мы все узнаем, – заговорщицки подмигнул он мне и снова широко улыбнулся. – Я все понимаю, – снова повторил он. – Ну, тш-ш-ш, – Вэй Усянь отстранился лишь для того, чтобы проверить мое лицо. И увидев, что слезы не бегут по щекам, снова крепко прижал меня к своей груди.