Мудрость обнимающая лотос

      В Павильоне Лотоса снова воцарилась тишина. Подняв взгляд, я заметила – Вэй Усянь ушел вслед за Цзян Чэном, оставив Лань Ванцзи одного. Белый страж взирал на нас так, словно пытался распространить свой покой на нас всех. “Братья” – промелькнуло в наших глазах понимающее, когда наши взгляды встретились. “Всегда и во всем, до конца”. У каждого должно быть место, недоступное другим. У каждого союза есть то, что принадлежит только двоим. Принимать то, что даже твоя родственная душа никогда не будет принадлежать тебе безраздельно, уважать тех, кого уважает он или она, ненавидеть тех, кого ненавидит он или она – это и значит любить. Оставлять другому свободу, принимать такое же в свою сторону – это и значит любить. Ничто не принадлежит нам безраздельно, даже наша собственная жизнь. Даже наша любовь. Все, что есть, мы можем лишь принимать как дар или отвергать. И быть благодарными за каждый миг. И все же общая тень жадности мелькнула в наших чертах со Вторым Нефритом. Поманив к себе одну из служанок, в полной тишине я налила в чашу вино. Изящным движением девушка передала мне поднос и упорхнула прочь. Я неспешно встала с трона Лотоса и Ветра и направилась к Лань Ванцзи. Под десятками любопытных глаз, сопровождаемая поднявшимся со всех сторон шепотом, я двинулась к нему навстречу. Лань Ванцзи выступил вперед, демонстративно спрятал меч за спину, крыльями журавля взметнулись и опали бело-голубые рукава. Как прекрасен он был в полноте своей взаимной любви, без своих траурных одеяний! Сколько жизни горело в его глазах, как отражения звезд в ночном озере. Мое сердце затрепетало от этого зрелища – ведь их любовь была подобна цветку, распустившемуся под крыльями непогоды. Моя улыбка стала еще шире, что при всем моем внешнем виде духа войны могло напугать любого. Но только не его. – Примите эту чашу, господин Лань? – без труда удерживая поднос одной рукой, произнесла я. Лань Ванцзи поднял чашу и, когда заметил бледный ореол голубоватого свечения по ободку, вопросительно посмотрел на меня. Я лишь сверкнула глазами в ответ. Лань Ванцзи тяжело вздохнул, поставил чашу обратно. – Так не пойдет, госпожа Цзян, – сохраняя хладнокровие, он покачал головой. И даже не взглянув на заклинателей, которые пытались разглядеть, что же между нами происходит, ловко подхватил поднос и, не теряя времени, наполнил мою чашу. Служанка замерла поодаль и ловко забрала у нас поднос, ожидая, когда господа закончат свои церемонии. Я чувствовала, как Не Хуайсан пристально и все же одобрительно смотрит на нас из-за своего расписного веера. – Спасибо вам, Ханьгуань-цзюнь, за все, – провозгласила я, сжимая в руках нефрит. Он лишь качнул головой: – Не стоит, госпожа Цзян. Вам спасибо. Мы залпом выпили наше вино, поставили на поднос пустые чаши. Хмель не коснулся Лань Ванцзи, за что он был мне явно благодарен. – Научите меня этому заклинанию, госпожа Цзян? Я едва не хихикнула, как девчонка, едва не спряталась за широким рукавом, но серьезно кивнула в ответ: – Оно вам пригодится, в нашей семье, господин Лань, все умеют пить вино, – доверительно шепнула я и задорно блеснула глазами. Он в ответ благодарно кивнул за спасение от неминуемого позора. – Нашей семье, – эхом повторил он, глядя мне в глаза. – Именно так, господин Лань. – Я… – в этом коротком звуке я будто бы услышала все знаменитое косноязычие Второго Нефрита и быстро-быстро закивала головой в безмолвной просьбе не пытаться продолжать. Наш бесстрастный на вид, не лишенный глубоких чувств Второй Нефрит только встал на этот путь. Путь выражения своих чувств, и я хотела по-возможности помочь ему избежать неловкости перед нами и перед самим собой. Вместо ответа он благодарно сжал мою ладонь в своей. Этим он сказал все, что не мог пока еще облечь в слова. По его лицу металось смятение и смущение, если бы он мог, то залился бы краской. Его принимали. Два слова, которые продолжали переворачивать его мир, крутили его кубарем, словно ребенок крутит трубу, наполненную цветным стеклом. От него не требовали ничего, ему не приказывали, каким ему следует быть. Мы ждали, хорошо и из вежливости скрывая свое нетерпение, – особенно это выходило у А-Сяня – когда наш совершенный Лань Ванцзи к этому привыкнет. Я качнулась еще ближе, протянула свою руку. Я хотела сказать ему в ответ о своих чувствах, тем же способом, что и он. Рассказать ему о моем восхищении, что я с юных лет испытывала перед ним. Поблагодарить его за то, что он тоже понял и принял, за то, что он спас меня. Нас всех. За то, что он нашел в себе силы стать счастливым и сделать таким же счастливым моего Сянь-Сяня. Мы залюбовались друг другом, ответная тень восхищения промелькнула в его взгляде. Весь мир вокруг шумел, но будто бы издалека. Но, как уже было не раз, в нашу жизнь ворвался звук шагов. Ветер донес мне поступь пяти человек: двое шли впереди, трое следом за ними. Шаги первых двух мы оба узнали без труда – к нам приближались Цзян Чэн и Вэй Усянь. Услужливый Ветер тут же донес до нас обрывок разговора: – Нет, А-Чэн, ты посмотри! Оставили их одних, стоят уже, воркуют! – И это ты мне в Гусу за мою ревность выговаривал, да? – донес до нас с Лань Ванцзи услужливый Ветер. – Тогда было другое! – почти что прошипел ему на ухо Вэй Усянь, изо всех сил пытаясь спрятать свои чувства. – Да что ты говоришь?! Кто надо мной потом смеялся, когда мы их в библиотеке застали, а? – в голосе Цзян Чэна прозвучала дружесая ирония. Вэй Усянь тут же отозвался: – Ну почему сразу застали, А-Чэн? Вообще-то А-Чжи и Лань Чжань делом занимались! – Ах, тогда делом значит? А сейчас стоят и воркуют, да? – Цзян Чэн явно был доволен тем, что Вэй Усянь не замечает словесной ловушки. Братец в ответ недовольно цокнул языком, а Цзян Чэн протянул в наигранной медлительности: – Погоди-ка-а-а. М-м-м, я кажется, кажется, чую запах вина, – он легко взмахнул рукой перед лицом и улыбнулся. А-Сянь взволнованно завертел головой от него к нам и шепотом поинтересовался: – Ты уверен? – Да, а что в этом такого? Они давно друг друга знают. А сколько их связывает! – Давно знают… столько связывает… – Подумаешь, вино! – пробурчал Цзян Чэн и мне представилось, как он закатил глаза. Я видела – если бы мог, Вэй Усянь сейчас непременно затопал бы ногами, но все, что ему оставалось, лишь вертеть головой по сторонам. Лань Ванцзи осторожно поинтересовался: – Госпожа Цзян… вы уверены, что мы все делаем правильно? – в его тоне звучало истинное опасение. – Просто, его лицо… мне показалось, что ему больно, госпожа Цзян! – Лань Ванцзи посмотрел на меня прямо и честно. – Уверена, господин Лань, – заговорщицким шепотом ответила я, и тут же Ветер донес нам: – Не… не то чтобы я был против, просто… – А-Сянь поежился словно от холода и снова бросил обеспокоенный взгляд в нашу сторону. Лань Ванцзи было сделал шаг вперед, но моя рука сжала его запястье. Он посмотрел на меня, я лишь покачала головой из стороны в сторону. Цзян Чэн, словно желая отвлечь внимание нашего А-Сяня на себя, тут же ввернул: – Просто? Вэй Усянь на миг остановился, раздраженно топнул ногой: – Цзян Чэн! Ты стал какой-то слишком рассудительный! – братец снова бросил обеспокоенный взгляд на нас с Лань Ванцзи, застывших в дверях, и обернулся назад. В десяти шагах от них замерли две женщины в черных плащах. У Ян, шедший слева от них, остановился следом. – Да ты что? Неужели? Хочешь, за шкирку тебя в Павильон втащу? – Цзян Чэн притворно махнул рукой, словно и правда собирался исполнить свою угрозу. Вэй Усянь ловко ушел с линии огня, сверкнул глазами на своего брата: – Верю! Верю! Прежний А-Чэн! – То-то же. Все, брось дурачиться! И да, дорогой братец, – снова остановился он и медоточивым голосм напомнил, – А-Чжи и Лань Ванцзи все слышали. Ветер, – мечтательно протянул Цзян Чэн, следуя ладонью за теплыми порывами. Он удовольствием понаблюдал за ошарашенным Вэй Усянем и, не говоря больше ни слова, отправился вперед. – Это все не всерьез, господин Лань, – доверительно шепнула я Лань Ванцзи, едва только заметив, как дрогнули черты его лица. Он в ответ тяжело вздохнул и поинтересовался, скосив на меня взгляд: – Но как же не всерьез, госпожа Цзян, ведь он недоволен, – в его голосе прозвучало искреннее опасение. Я терпеливо вздохнула, поясняя: – Иногда так бывает: мы притворно злимся, чтобы поддержать игру. Это веселье, господин Лань, – я, пользуясь тем, что гости за спиной заняты друг другом, немедленно скорчила рожицу. Лань Ванцзи вздохнул с неодобрением, в его голосе прозвучали наставительные нотки: – Веселье? Что же тут веселого, если речь идет о… В поисках поддержки он снова перевел на меня взгляд. Это слово застряло у него в горле, но я ловко подхватила его мысль, за что он одарил меня благодарным взглядом. Словно Лань Ванцзи привыкал к тому, что это чувство испытывал не он, а по отношению к нему. – О ревности, все правильно. Это одна из форм выражения привязанности, – терпеливо и со всем пониманием поспешила объяснить я. – Мы так друг другу доверяем, что можем позволить себе подтрунивания. Ведь посмеяться и над собой тоже полезно, господин Лань. Но по-настоящему не ревнует никто из нас. Он учился выражать свои чувства, называть их своими именами, и я была только рада помочь ему на этом пути. – Правда ли? – Лань Ванцзи удивительно быстро учился – ирония просквозила в его голосе. – Вы быстро учитесь! – я довольно щелкнула пальцами и широко улыбнулась. – Да, конечно, но эта ревность только добавляет остроты. Ведь мы оба знаем, – я доверительно шепнула на ухо, – что они оба уже никуда от нас с вами не денутся! Впрочем, – с напускной небрежностью закончила я, – как и мы с вами от них. Лань Ванцзи медленно, с чувством кивнул, удовлетворенно выдохнул, и тут же спохватился: – Госпожа Цзян, а обсуждать такое?.. – Можно, но частота таких обсуждений зависит от нас, – осторожно прошептала я и кивнула, всей собой заверяя его в правоте своих слов. – То есть? – немедленно уточнил он. – То и есть, господин Лань, мы сами выбираем когда нам играть, а когда нет. Четких правил нет, если вы об этом. Лань Ванцзи кивнул в ответ, и теперь мы оба уже посмотрели на стремительно приближающегося к нам Вэй Усяня. Я сделала самое невинное лицо, на которое была способна в этот момент, Лань Ванцзи лишь в ответ тяжело вздохнул: – Госпожа Цзян… Мне сложно привыкнуть к тому, что они, всё еще, как бы это выразить… – Цзян Чэн и Вэй Усянь? – немедленно подсказала я. Лань Ванцзи кивнул. – Это нужно сделать, господин Лань, – я, улыбаясь, подалась еще ближе ко Второму Нефриту, шепнула, наклонившись к самому уху. – Чем быстрее, тем лучше. В первую очередь вам будет легче, – я снова близко наклонилась к Лань Ванцзи, зорко проверяя, видит ли братец. – Вы прекратите чуть что хвататься за меч. А сейчас улыбнитесь, чуть-чуть. Спасибо. – Так заметно, госпожа Цзян? – поинтересовался он у меня, продолжая улыбаться. – Легче, господин Лань! – невольно отшатнулась я, едва заметив странную гримасу на его лице. Лань Ванцзи тут же нахмурился, когда понял, что он сделал что-то не то, и постарался расслабить лицо. Я кивнула: – А то мы так с вами изобретем новую технику изгнания нечисти через ваше лицо. – Шутка, да? – мрачно ответил он. – Конечно. Всегда следите за интонацией и тем, как держится человек. Это и отличает шутку от насмешки. – Это я понял, госпожа Цзян. Просто… – Лань Ванцзи помедлил, подбирая слова, или как и раньше доверяя мне право озвучить вслух наши схожие чувства. – И меня страшит потеря, господин Лань, – Второму Нефриту не было нужды подсказывать, о ком я говорю. – Я снова боюсь потерять его. Боюсь, что снова вмешается, и уже не столь важно кто – Небо или людское коварство. – Вы не представляете себе, как мне иногда бывает… – Лань Ванцзи снова замолчал, посмотрел на меня с блеснувшей коротким бликом надеждой в глазах. – Трудно, – подсказала я. – Да. Почему так, госпожа Цзян? Я знала, что этот разговор нужен нам обоим. Как далеко ни простиралась бы наша с ним прозорливость, как бы мы ни были умны, в том, что касается дел сердечных, и мудрейшие становятся слепцами. Пусть он и лучше меня понимал, где лежат корни его страха потери, из чего растет его удивительное упрямство, но все же взгляд со стороны его волновал. Мой взгляд. Так безупречный Второй Нефрит благодарил меня за два слова – “наша семья”. – Потому что мы с вами уже теряли. И особенно их обоих, – ответила я, глядя на то, как братья все еще дурачатся. – А они теряли нас. Потому что, когда счастье приходит, за ним всегда плетется несчастье. Таков уж мир. – Думаете, нас еще ждет… что-то похожее на то, что было? – я увидела в его облике темную мрачную тень, что была отражением страха, терзавшего меня. Он приходил накатом, как волны на бере: то откатывался за горизонт, то вдруг падал на меня со всей силы, застилая собой небосвод и весь мир. Не было нужды говорить: ”Не позволю!”, пытаться грозными криками устрашить весь мир, любого, кто посмеет нарушить наше единство. Мы черпали из наших нитей силу – жить и сражаться, но и позволить себе излишней самоуверенности мы тоже больше не могли. – Нет, – уверенно качнула я головой. – В этот раз мы крепче. Но этот страх останется с нами навсегда. Мы посмотрели друг другу в глаза, разделяя друг с другом еще одну грань нашей жизни. И я снова залюбовалась им, и в этот раз не стремилась спрятать от него силу своего восхищения. Пусть он и видит, и знает, что мое сердце чутко не только к чужому горю. Со всей отдачей, на которую я только способна, я могу радоваться чужому счастью. Вопреки всему. И пусть вокруг нас кольцо адского пламени, чьи языки уже лижут нам стопы, мы со Вторым Нефритом оба знали – если придется сгореть, мы не будем в этом одни. – Он тоже боится, вы так думаете? – с неловкостью, страхом и надеждой, тихо и едва слышно спросил меня Лань Ванцзи. – Мы вчетвером, господин Лань, – заверила я его с понимающей улыбкой. Нас прервали. Мы оба повернулись на громкий топот. Вэй Усянь едва не побледнел, наблюдая такое зрелище, я лишь в ответ иронично выгнула бровь, безмолвно говоря: “А это тебе за твои шпильки, братец!” Наблюдая за приближением А-Сяня, Лань Ванцзи шепнул напоследок: – Знаете, госпожа Цзян, это даже несколько… приятно. – То ли еще будет, – заговорщицки подмигнула я и поспешила ретироваться. Я знала что ни в чем дурном А-Сянь нас никогда не будет подозревать, но не только же он может задорить другого! Цзян Чэн тихонько посмеивался, пользуясь тем, что темнота скрывает его лицо. – А-Чжи! Лань Чжань! – Вэй Усянь резко остановился перед нами, будто бы разом потеряв все слова. Я лишь тепло улыбнулась ему и, больше не глядя на него, встала поодаль, ожидая Цзян Чэна. Веселье кончилось – поменялся Ветер в один миг. Поравнявшись со мной, Цзян Чэн тяжело вздохнул, осторожно взял мою ладонь в свои руки. Я видела, он словно собирался с силами, и тревога кольнула мое сердце. Таким Цзян Чэна я еще не видела – эта неловкость была в новинку нам обоим. Сама картина была не свойственна нашему браку. Передо мной стоял виноватый муж. Он прятал глаза, недовольно хмурился, то и дело покашливал, что-то напевал себе под нос. Я посмотрела на брата, желая найти у него ответ, но Вэй Усянь посмотрел на меня с тревогой и жалостью одновременно. Лань Ванцзи недовольно нахмурился, его ладонь легла на эфес Бичэня – он почувствовал угрозу. Недовольно поморщившись, я снова посмотрела на своего мужа. Прокашлявшись, Цзян Чэн начал словно через силу: – Тяньчжи… видишь ли, тут такое дело, – Цзян Чэн осторожно похлопал меня по руке. Небо мне было свидетелем – глядя на своего мужа, я невольно вспомнила Цзян Фенмяня. Именно с таким лицом он частенько смотрел на матушку Юй, когда предстояла беседа о воспитании детей. “Отец Фенмянь, ваш сын – ваше отражение”, – с волнением подумала я, вслушиваясь в то, как мой муж готовиться продолжать. Вэй Усянь был едва ли смелее его, они то и дело переглядывались, но по лицам обоих я поняла – подходящих слов нет ни у кого из них. А раз так, то искать эти слова у Лань Ванцзи не стоило тем более. Я терпеливо вздохнула, ожидая продолжения. Время опасно затягивалось, скоро шепот перерастет в недовольный ропот. Цзян Чэн снова переглянулся с Вэй Усянем и наконец серьезно проговорил: – Я думаю, что тебе лучше удалиться. Я нахмурилась, не понимающе уставилась на него. Цзян Чэн прикрыл глаза, сглотнул: – Я знаю, насколько ты сильная. Знаю. Но, видишь ли… Цзян Чэн осторожно, не привлекая внимания, огляделся и крепче сжал мою ладонь в своих руках. Я не менее осторожно проследила направление его взгляда и про себя отметила, что смотрел он на Не Хуайсана. – А-Чэн прав, А-Чжи. Видишь ли, – Вэй Усянь приблизился к нам обоим. Растерянная улыбка появилась на его лице, общая неловкость читалась в движениях. – Ты уже заявила о своих намерениях. Я думаю, тебе надо лучше подготовиться. Мы же хотели сегодня провести медитацию, п-правда? А кто лучше тебя подберет место для нее? Кто? И… Ты не подумай, не подумай, ты, конечно же, хозяйка здесь, – А-Сянь помахал рукой, поймав сердитый взгляд своего брата. – Мы... я тебе не указываю, просто… – Так нужно, А-Чжи. Так будет лучше, – голосом, не терпящим возражений, ввернул А-Чэн. – Видишь ли, сестренка, – вмешался Вэй Усянь, понимая, что так просто я не отступлю. – Это касается человека, которого ты очень уважала, – Вэй Усянь замер под недовольным взглядом Цзян Чэна и похлопал себя по голове Чэнцинь. – Уважаешь до сих пор, – поправил себя брат и улыбнулся. – Не смотря ни на что-о-о, – протянул он, будто бы разом потерял всю свою ловкость в словах. – И отчего же мне надо удалиться? – Ты должна это сделать, Тяньчжи, – ледяным тоном отозвался Цзян Чэн. Я оторопела только на миг, но губы уже произносили слова: – Я ценю вашу так некстати свалившуюся на меня заботу, но хотелось бы вам напомнить, что ваша Тяньчжи никогда не была из робких. Братья снова переглянулись друг с другом и тяжело вздохнули. Я бросила взгляд за их спины, на две женские фигуры в черных плащах, на У Яна, который выглядел как человек, который хотел немедленно провалиться сквозь землю, лишь бы не смотреть на меня. Вэй Усянь неловко улыбнулся, когда наши взгляды пересеклись. – Да там что, расчленили кого-то? – мой голос прозвучал хрипло и грубо. С удивительным спокойствием они выдержали мой вопрос, ни черточка не дрогнула на их лицах. Я скользила взглядом от одного к другому, и гнев все явственней читался в моих глазах. И они, все трое, без преувеличения самых могущественных заклинателей в нашем мире отступали перед ним. Впервые в жизни они были в таком смятении, то и дело поводили плечами, словно желали сбросить это со своих плеч. Небосвод словно стал темнее, а ночь из весенней превратилась в зимнюю. Я снова покосилась в сторону замерших фигур в плащах, без труда определив что это женщины. – Не то чтобы... А-Чжи, прошу тебя, пожалуйста, м-м-м? – широко улыбнулся А-Сянь. – Мы потом тебе все скажем, просто сейчас… В спину мне донесся смешок и резкий, очень резкий взмах веера. Не Хуайсан словно осуждал происходящее, нотку самодовольства я успела услышать в его смешке. Словно, бы в этой ситуации он лучше их троих знал, что необходимо было делать, и сетовал на то, что у них не хватает знаний. Он будто говорил: “Что же вы, благородные заклинатели? Такие сильные, а растерялись, как овцы без пастуха? Подсказать, что ли, вам?” Вэй Усянь скосил гневный взгляд в Павильон, в сторону Не Хуайсана, но промолчал. – Потом? Почему же не сейчас? Если я, по-вашему, это все равно узнаю? – Тяньчжи, пожалуйста, – начал А-Сянь. – Просто зная ваши непростые отношения, – братец шикнул, будто бы обжегся, и снова замолчал. – С кем именно в мире заклинателей? – мой голос дрогнул от волнения и иронии одновременно. Вэй Усянь в ответ хохотнул, и будто в поисках поддержки посмотрел на Лань Ванцзи – Тяньчжи, пожалуйста. Просто оставь нас. Я не хочу, чтобы ты это слышала, – Цзян Чэн впился в меня суровым взглядом. – Хм… А когда-то ты требовал, чтобы я знала все, – тихо пробормотала я. Мой муж в ответ недовольно переступил с ноги на ногу: – Сейчас другой случай, я не хочу чтобы это происходило при тебе! – Цзыдянь заискрилась, Фэнбьян отозвалась на ее голос, ожила, засветилась черно-фиолетовым в ответ. Я качнула головой в сторону нашего возвышения и осторожно пошевелила пальцами, призывая Ветер. Капюшон с одной женщины слетел в тот же миг, а другая фигура в черном поспешила отойти подальше. Передо мной предстала невысокая, приятная женщина средних лет – ее мягкие черты, не смотря на возраст, все еще можно было назвать по-детски милыми. На всем ее облике была незримая печать позора и несчастья – такие вещи женщины видят и чувствуют сразу. В волосах ее была ранняя седина. В ее глазах промелькнул ужас, она низко опустила голову и зажмурилась. Я подалась ближе и спросила на выдохе: – Бицао? *** Следом будто бы умолкла ночь. Лишь под крышей Павильона волнение набирало обороты Наши гости то и дело бросали взгляды в нашу сторону, гадали, что же задерживает хозяев у самых дверей. Но вокруг нас замерла природа: ни дуновения ветерка, ни ночных звуков. Это молчание показалось мне скорбным и почему-то по своему отвратительным. Нехорошее предчувствие ворочалось в груди змеей с острой чешуей, на миг земля словно ушла из-под ног. В голове зашумело, а мир вокруг смазался. “Нет, Цзинь Су жива, – покачала я головой, ощущая, как заледенело все внутри. – Тут что-то другое… Неужели!” – Вы с ума сошли?! Вы думаете, я позволю… – я закрыла глаза, словно не желала видеть происходящего, и тут же снова посмотрела в лицо Бицао. – Вы знакомы? – голос Вэй Усяня удивленно взлетел. Не думая о том, что все происходящее до смешного нелепо, я наставительным тоном начала: – Конечно, мы знакомы. А-Сянь, я госпожа и хозяйка в одном из Великих кланов. Конечно же я знаю не только всех благородных дам в каждом из кланов, но и их самых доверенных наперсниц! Как ты думаешь, все ли женщины предпочитают заявиться на порог лично, как я? Не-эт, благородные дамы чаще всего предпочитают пользоваться услугами посланниц. А не знай я каждую в лицо, учитывая паука из Башни, как думаешь? – я сверкнула глазами в его сторону и, тряхнув головой, не без гордости заявила: – Я знакома лично с каждой из этой вереницы жен, наложниц, дочерей и их приближенных! Это моя обязанность, Вэй Усянь! – раздраженно фыркнула я, словно говорила с маленьким и очень глупым ребенком. Я не скрывала своего раздражения, оно накатывало на меня словно горячие волны. Мне все не нравилось – вся эта неловкость, все эти недомолвки, которые вдруг возникли между нами. Желание моего мужа и брата защитить мою честь в этот миг меня не порадовало. И больше всего мне не нравились мои гостьи. Он лишь открыл рот да так и застыл. Цзян Чэн криво усмехнулся, неодобрительно на меня посмотрел. Я решительным движением отстранила его и направилась к женщине. – Что ты здесь делаешь, Бицао? – обратилась я к самой близкой служанке почившей матери Цзинь Су. – Госпожа Цзян… – начала было она, все еще глядя себе под ноги, но тут же вмешалась другая фигура, стоящая рядом. Женская рука показалась из-под широкого рукава, натянула на голову капюшон еще сильнее, а после раздался взволнованный голос: – Там госпожа Цзян?! – женщина в плаще завертела головой от своей спутницы ко мне. Бицао, бледная как полотно, медленно кивнула в ответ. Фигура в плаще задрожала, женщина прижала обе ладони к лицу. – Почему вы… вы мне не сказали, что будет… госпожа Цзян? – раздалось приглушенное из-под капюшона. Этот взволнованный голос мне показался знакомым. С неприятным ощущением в сердце я вгляделась в эту женщину и пусть не видела ее лица, но я совершенно точно с ней встречалась. Бицао в ответ лишь еще ниже опустила голову, румянец залил ее щеки. Я успела заметить, как по щекам побежали слезы. Внутри у меня царила оглушающая тишина, которая грозила смениться нехорошим предчувствием. От них обеих вполне ощутимо несло надушенным шелком – знакомым мне запахом. Запахом, от которого я едва злобно не зарычала – Гуанъяо и так было слишком много сегодня в Пристани Лотоса. И вот теперь, что-то связанное с ним… опять? – Госпожа Цзян, там госпожа… что же делать, что же! – бормотала женщина в плаще. Она было собралась уходить, но Бицао схватила ее за рукав и с силой дернула, вернула на место. Все это она проделала, не поднимая головы. Я сделала еще один шаг вперед и, нахмурившись, обратилась к женщине в плаще: – Жулань? Она в ответ словно задохнулась, даже прижала руки к груди, потом повалилась на колени, забормотала: – Вы помните, помните недостойную! Госпожа Цзян! Что же делать, что же! – Ты всё-таки узнала. Госпожа Вон не удержала язык за зубами, – я устало покачала головой. – Замолчи, – не поворачиваясь к ней, процедила Бицао. Но Жулань не собиралась ее слушаться. – Ты и с ней знакома? – взволнованно спросил Вэй Усянь. Он по ее цветочному имени понял, что навряд ли запросто могла я и она так просто свести знакомство. Братец заволновался, разом потерял все свои слова и шутки. Еще бы: что может госпоже Цзян потребоваться от обитательницы дома цветов? На что я лишь взмахнула рукой: – Был… случай, – я ухмыльнулась своему умению находить слова в любой ситуации и беспокойно выдохнула. Вэй Усянь уставился на Цзян Чэна. Лань Ванцзи хмуро оглядывал всех нас. Цзян Чэн недовольно пробормотал, обращаясь разом к Вэй Усяню и Лань Ванцзи: – Я этого не одобряю до сих пор, но она это сделала, – ввернул Цзян Чэн. – До сих пор считаю это пустой тратой сил и денег. Я немедленно повернулась к своему мужу, с вызовом посмотрела на него: – Я выкупила их из своей доли, глава Цзян, ни ляна не потратила из общего хранилища, – я с чувством посмотрела в его глаза. Тень недовольства скользнула в его глазах, он тут же буркнул, желая меня пристыдить: – Да разве же в этом дело, А-Чжи… Я улыбнулась ему напоследок недоброй улыбкой и снова повернулась к гостьям. – Госпожа Цзян!! Госпожа Цзян! Вы… я… – Жулань закачала головой из стороны в сторону, изо всей силы вцепившись в свой капюшон. У Ян опустил голову и тут же спрятал за спину поцарапанную ладонь, которую я заметила только сейчас. Захотелось смеяться от такой маленькой детали и от царящего вокруг безмолвия. Что-то мерзкое принесли они с собой, что-то, что вот-вот отравит нам всем жизнь, разбавит злобой наше вино. И я, как и трое заклинателей рядом со мной, все же хотела оттянуть этот миг, выиграть время, сама толком не понимая для чего. Я снова посмотрела в сторону Жулань, вспомнила ее живое лицо, ее блестящие умные глаза – быть может поэтому хозяйка дома цветов держала ее при себе как помощницу? – Госпожа Цзян, – тихо позвал меня Лань Ванцзи, едва только заметив мою задумчивость. Я покачала головой и повернулась к Вэй Усяню. – Дело не только в деньгах, глава Цзян прав. Дело в том, что тот, для кого это все предназначалось, так и не смог увидеть истинного моего намерения. Дважды, братец. Вэй Усянь подался ближе, побуждая меня говорить. – Однажды я занялась садоводством, братец. Рассадила цветы из одного дома по разным садам, – со злобной тревогой постаралась пояснить я. – Так было нужно, – я повернула голову в его сторону и снова обратилась к женщинам. – Я не смогу! Не смогу! – продолжала громко шептать Жулань и качать головой. При этом она делала все, чтобы капюшон не слетел с ее головы. Я боролась с искушением призвать Ветер, но продолжала сдерживать себя. – Замолчи, – устало выдохнула Бицао, и распрямила плечи, словно бы нашла в себе силы смотреть мне прямо в глаза. – Госпожа Цзян, – она поклонилась и хотела сказать что-то еще, но я жестом приказала ей замолчать. – Жулань, что ты здесь делаешь? – Госпожа Цзян! – всхлипывая, воскликнула она. – Эта презренная… вашей милостью… вашей добротой! Уже много лет носит имя Сяо Жу… – Сяо Жу, – эхом повторила я. – Хорошо. – Да-да! Только благодаря вам мне не стыдно… не стыдно теперь носить имя, данное мне отцом и матерью. Все остальное моя вина! Я – Сяо Жу! Тень улыбки скользнула по моему лицу, и почему-то мне показалось, что и она тоже улыбается под капюшоном. – Что вы обе здесь делаете? Сяо Жу, ты получила хорошие подъемные от госпожи Вон, ты обещала вернуться в свою деревню… Госпожа Вон тебя обманула? – строго спросила я, делая шаг вперед. Женщины не сговариваясь отпрянули от меня подальше, словно боялись, что я снова призову свой Ветер. – Нет, нет, госпожа Вон и госпожа Цзян не обманули Сяо Жу, нет! – она снова затрясла головой. Бицао посмотрела на нее тяжелым взглядом, но промолчала. – Сяо Жу сама… сама виновата, – ее ладонь метнулась к лицу, она двигала рукой так, будто бы поглаживала кожу. – Подъемные? Что происходит, А-Чэн? – донес мне Ветер громкий шепот. Цзян Чэн тяжело вздохнул, и через миг я услышала журчащий шепот за моей спиной. Мой муж рассказывал нашему А-Сяню и Лань Ванцзи эту историю. А мне оставалось только догадываться, что они все думают. Цзян Чэн рассказывал о том, как я посылала своих людей в дом цветов госпожи Вон. Как я вела долгие торги, прибыв лично, надежно скрыв свое лицо и изменив голос с помощью нескольких заклинаний. Как я все же уступила справедливому требованию хозяйки борделя, уступила этой женской хитрости. Госпожа Вон гворила, что помянет меня в молитвах, да вот только мне в этом не было нужды. А если не выйдет, что же, я умею управлять слухами. Женщина понимала женщину. Госпожа Вон проболталась лишь своей доверенной Жулань о том кто освободил их от такой жизни. – Она? Наша… – судя по звукам, Вэй Усянь махнул в мою сторону рукой и безвольно уронил ладонь. – Она. Наша, – эхом отозвался Цзян Чэн. – А… золотой хрен этот знает? Я едва не прыснула от нервного смеха, дрожащим голосом бросила через плечо: – Знает. Мы это успели обсудить еще во время моего паломничества в Дунгуан. – Обет Фэн за второго сына, да? – дрогнувшим голосом тихо спросил А-Сянь. Я обернулась лишь для того, чтобы тепло улыбнуться моему брату и кивнуть. Мне стало теплее от того, что он так хорошо запомнил все обычаи моего урожденного клана. Это уже была наша с ним ниточка, которая связала нас между собой раньше, чем случилась наша общая потеря, и горький пепел пал на Пристань Лотоса. – Второй сын – большая редкость среди детей Ветра, а ты знаешь почему я не могла себе позволить избежать Дунгуана. Потому что второй обычно рождается дочь, – в моих глазах что-то мелькнуло, что отразилось на лицах сразу троих. – И носит имя Мэй. Но в нашем случае. А-Сянь, – я повинуясь странному порыву, шагнула ближе, заключила подрагивающую ладонь брата в свои руки. – Ты должен увидеть А-Шэня. Должен, понимаешь? Вэй Усянь в ответ серьезно кивнул, и положил другую ладонь сверху на мою руку. – Обязательно, мне самому уже не терпится, – заверил он меня, и тут же тихо выдохнул “ай”, когда Цзян Чэн шутливо толкнул его в бок. Лань Ванцзи высокомерно посмотрел на эти братские игры, но все же промолчал. – Поэтому я не могла, – я шагнула назад. – Я отправилась туда одна, и… я отправила послание в Башню Золотого Карпа. Я предложила ему отступить, сложить полномочия, отправиться в Облачные Глубины. Господин Лань, это дерзко, непозволительно, простите меня! – я тут же согнула спину в глубоком поклоне, мои рукава опустились едва ли не до земли. Три голоса, воскликнувшие разом, заставили меня вздрогнуть: – Фучжэнь! – А-Чжи! – Госпожа Цзян! Одно негодование на троих, одно общее смятение. – Я не буду говорить! – вдруг закричала Сяо Жу и, пошатываясь, поднялась на ноги. – Не буду, слышишь меня! – обратилась она к Бицао и тряхнула ее за плечо. Бицао лишь фыркнула в ее сторону и оттолкнула от себя. – А я буду, – она вздернула подбородок. – Что же вы, госпожа Цзян! – Бицао посмотрела на меня с упреком, но не нашла в себе силы продолжать и отвела взгляд. Гнев сверкнул на моем лице, я было раскрыла рот, но тут же подала голос Сяо Жу. – Мне честь еще дорога, капелька, но осталась! Что вы сделали, господа! – Сяо Жу помотала головой по сторонам. – Одно дело – мужчины! Мне не привыкать! – она с вызовом подняла голову. – Но здесь госпожа Цзян! Как ее… можно… такому?! – в поисках справедливости бывшая работница дома цветов шагнула вперед. Наши с ней судьбы до ужаса разные, до смешного простые в своем переплетении, напоминали изгибы почерка нюйшу, исконно женского письма. Ведь разница между нами одновременно огромна и ничтожна. Своим появлением у моего порога Сяо Жу невольно всколыхнула во мне тень старого страха. Конечно же, я теперь далеко не та беспомощная дева, я получила свое право, вырвала его у мира. Но бывший цветок напомнила мне о том, о чем я и без того не забывала ни на миг – о своей благодарности миру за свое место. Это было то, что связывало нас с Цзян Чэном, и эту сокровенную нить мы никогда не показали бы другим. Даже А-Сяню… Мой муж без слов понимал почему и для чего я так отчаянно бьюсь за место под солнцем для других заклинательниц и женщин в нашем мире. Почему я покровительствую любой женщине, которая нашла в себе смелость не просто потянуться к свободе, но и нести за свое желание ответственность. Почему я свела воедино все тропки, превратив их в широкую и мощеную дорогу к независимости и власти. – Делай, А-Чжи, – сказал он мне одной из наших ночей. Сказал ровно и спокойно, без тени превосходства или насмешки. – Я поддержу тебя, – он коротко поцеловал меня в лоб и нежно отбросил несколько прядей с моего лица. Я осторожно посмотрела на него снизу вверх, прикусила губу: – Но ведь тебя назовут… – я быстро опустила взгляд. – Кто, А-Чжи? – лениво поинтересовался мой муж. – Гуанъяо? Пусть себе до поры болтает, – он скользнул кончиками пальцев по моему обнаженному плечу. Он давал мне понять, что достаточно в себе уверен, уверен по-мужски, чтобы не обращать внимания на возню за своей спиной. И уж тем более не строить самого себя, опираясь на их слова. Я удобнее устроилась на его широкой груди, вслушиваясь в биение его сердца. – Как знать, вдруг по этому же пути однажды к нашим сыновьям придут их нареченные? Или к А-Лину, как думаешь? Я растерянно рассмеялась, приподнялась лишь для того, чтобы увидеть его лицо. – А что? – дурачась, он посмотрел на меня в притворном удивлении. И прежде чем я попыталась хоть как-то возразить, лишь крепче прижал к себе, потерся щекой о мой лоб. – Пусть хоть вдова будет, хоть демоница – главное, чтобы уважала его и любила. Ну и нас с тобой, разумеется. Но главное – нашего сына или племянника. Хочу, – Цзян Чэн улыбнулся своим мыслям, – чтобы и они выбирали сердцем. – И к чему это нас привело? – буркнула я. – Им будет легче, чем нам, Тяньчжи. Хоть и не избегнут они своих испытаний. И пусть ему до конца были не понятны эти чувства, Цзян Чэн делал все, чтобы меня понять. Я считала это своим долгом – долгом как женщины и госпожи. Ведь только счастливая звезда избавила меня от страшной судьбы безвольного вместилища красоты. Счастливая звезда помогла мне избежать пути наложницы: ведь попади я на воспитание, к примеру, в Башню Золотого Карпа… Но мне повезло – меня воспитали честные и благородные люди. Воспитали со всем уважением к моим кровным родственникам и ко мне самой. Мир отобрал у меня много, но не меньше и дал взамен. И я не могла позволить себе быть неблагодарной. Я судила так: у меня есть все – положение, уважение, средства. А самое главное – знания и умения для того, чтобы наконец-то стать первой. Сделать то, что не вышло у многих поколений других женщин. Собрать из их рук драгоценные нити и вышить стяг, что указывает направление. “Делай, Тяньчжи, а решать остальным”, – так говорила я себе, когда проводила долгие и бессонные ночи, занимаясь делами поместья. Высчитывала долю, которую можно было бы без труда отправить на благотворительность. Защитить вдов и сирот, помочь тем талантливым девушкам, которые лишь волей судьбы оказались бессильны помочь сами себе. Обласкать и облагодетельствовать каждую, до кого я могла бы дотянуться. Помочь освободиться тем, кто отчаянно этого хочет. Женщина столь сильна и могуча, что способна сотворить себя сама, иногда вопреки всему миру. Мы тоже можем принадлежать ему, служить ему, не ограничивая себя ролью, отведенной нам предками. Если инь и ян вечно борются – они должны бороться на равных. И пусть та, кто готова познавать свою силу, свои грани души, проследует той дорогой, что расстилается перед ней. Или отступит прочь, вернется в женскую половину дома. У всех есть выбор, который они должны сделать сами за себя. Мое сердце кольнуло женское сострадание – я смотрела на двух стоящих передо мной женщин и не могла найти слов. Я понимала, что бывший цветок принесла с собой страшную, чудовищную тайну. И из этого почерка нюйшу я видела, как Сяо Жу робко, неумело, но вела свою строчку. Чтобы она ни принесла с собой, она хотела уберечь от этого меня. Она считала это позором, страшным, который предназначался для нее. Такое женщина видит в другой женщине сразу и без лишних слов. – Глава Цзян, она же… – Сяо Жу, от дерзости позабыв весь свой страх, обратилась к Цзян Чэну, но тут же умолкла. – Поучи меня еще, – сквозь зубы процедил Цзян Чэн и тяжело вздохнул. – Что ж, – тихо и устало выдохнула я и дрожащими пальцами стряхнула пылинки с рукава. – Чья бы воля ни направила вас сюда, вы обе уже здесь. Прогонять я вас не буду. У Ян все это время стоял ни жив ни мертв – словно статуя. По его стыдливому выражению лица я поняла – и он знает то, что они пытались от меня скрыть. Не сдерживая себя я улыбнулась и покачала головой, запрокинула голову к молчаливому Небу. Я резко развернулась к трем своим близким и дорогим мужчинам. Они смотрела на меня с жалостью и неловкостью, со стыдом и болью одновременно. – Я выслушаю, от начала и до конца, – твердо проговорила я, глядя на них троих. – Госпожа Цзян! – Сяо Жу повалилась мне в ноги, осторожно ухватила мой подол. – Не надо, прошу вас! – Встань, – мой голос прозвучал холодно. Сяо Жу послушалась, она отстранилась от меня, выпустила из рук мой подол. – Знакомое ощущение, глава Цзинь, – прошептала я одними губами, обернувшись в сторону Башни. – Но вы забыли, что Лотос растет из мутного ила и грязи. Я покачала головой и решительно приблизилась к Цзян Чэну: – Вашу руку, глава Цзян. – Тяньчжи. – Идем! – недовольно шикнула я и первые несколько шагов тащила его за собой. *** Гости прочли по нашим лицам – их ждет что-то очень особенное, поэтому замолкли в ожидании. Даже глава Ван не стал пенять нам за нарушение приличий – слишком уж гнетущей стала атмосфера после нашего появления. Не Хуайсан уже откровенно опирался на плечо присевшего рядом заклинателя, он всем своим видом показывал как ему плохо, и как он борется со своим самочувствием. От излишнего внимания к себе он отказался с комичной чинностью. Мы с Цзян Чэном поспешили поклониться гостям, после коротких извинений мы снова заняли свое место на троне Лотоса и Ветра. Вэй Усянь замер рядом с Лань Ванцзи, который смотрел на меня не отрываясь. Волна стыда накрыла меня впервые за этот вечер – ведь именно ему сейчас мне было тяжелее всего смотреть в глаза. И пусть Второй Нефрит знал и догадывался, что его новоиспеченная родственница далеко не так чиста, как требуется, и все же… Все же мне было тяжело появиться такой перед Лань Ванцзи. Поэтому мне и казалось, что холод на его лице теперь от презрения ко мне, а сталь в глазах – от благочестивого высокомерия. Цзян Чэн и Вэй Усянь – дело другое. Оба видели меня сильной и слабой, ползающей и летящей. Светлой и темной. Но Второй Нефрит… В груди стало неуютно, а следом во всем теле, но я продолжала восседать на троне Лотоса и Ветра в облике духа войны. А Второй Нефрит все так же не сводил с меня глаз. Бицао и Сяо Жу застыли в центре Павильона – стояли достаточно далеко ото всех. Как будто бы оградили себя в безопасном пространстве, а теперь почти что жались друг к другу под пристальными взглядами заклинателей. Шум и волнение как волны – то нарастали, то откатывались назад. Заклинатели думали и вслух задавались вопросами: что происходит? Кто эти женщины? Какие доказательства преступлений Цзинь Гуанъяо они принесли с собой? В тот миг мы еще не знали. В тот миг мы пребывали словно бы в своей уютной скорлупе, панцире, как черепахи или улитки, всегда находящие в нем прибежище. Как бы ни пытались мои близкие укрыть меня, до последнего, от тревожных и страшных новостей, я все равно узнала о его уходе. Об их участи. Попытки держать меня в стороне были тщетны и неразумны, но такими они могут показаться только тем, кто никогда никого не любил. Ради любимых мы ловим обнаженной грудью сталь, готовы стать шутами, изгоями, принять любую кару, не разбираясь, справедливая она или нет. Нарушить все границы. Отбросить всю рассудительность и праведность. Достичь невозможного. В ту ночь к нашему порогу пришла не только война – мы к ней готовились все эти годы. В ту ночь черная, грязная, мутная жижа затопила Павильон Лотоса, едва не утопила нас всех. Это мерзость и ужас, перед которыми не находится ни слов, ни даже чувств. Все существо человеческое будто бы замирает, становится каменным. В один миг замерзает душа, и весь окружающий мир становится похожим на заснеженные развалины. Напрасно говорят, что гнев приходит сразу же в ответ на несправедливость. Гнев приходит позднее. Сначала порог перешагивает бессилие, рука об руку с пустотой. Мой правитель и мой генерал – оба пали от его руки, нашли свою мучительную и чудовищную смерть в паутине Гуанъяо. По всем законам и правилам – мирским и правилам сказаний – мне предписывалось принять смерть, снять с себя роскошные одеяния, распустить волосы, вынуть из прически даже красный гребень, что стал одним из символов нашего брака с Цзян Чэном. Объявить, что я больше не дочь, не сестра, не мать и не жена. Сказать, что я даже не человек, тем более уже не заклинательница и не женщина. Назвать себя бесплотным Ветром. Броситься на меч, чтобы спасти свою честь при всем честном народе. Этого он бы хотел больше всего на свете. Мой воплощенный огонь, мое проклятое сочетание. Но я снова выбрала жить. Вопреки всему. Когда вы, мои дорогие внуки и правнуки, мои милые внучки и правнучки дойдете до этого момента, я не буду просить вас о снисхождении. Не буду каяться в ничтожности, умалять себя перед миром и другими героями нашей семейной летописи. Назовете ли вы меня безумной, воплощением зла, женщиной, позабывшей свое место, – дело лишь вашей совести. В ваших жилах кровь Фэн и Цзян. Я, Цзян Тяньчжи, единственная и любимая супруга Цзян Ваньиня, полновластная хозяйка Юньмэн Цзян, мать и Старшая Наставница заклинателей из клана Цзян, говорю вам – судите меня только за правду. Судите лишь за то, что я сделала. Но в ту ночь… В ту ночь на моих губах снова был горький пепел и могильная земля. – Здравствуйте, благородные женщины! – глава Яо поднялся со своего места и поклонился в их сторону. Как еще он мог вести себя с теми, кто прибыл в дом к его союзникам с доказательствами вины нашего врага? Только принимать их как таких же союзников. Да вот только Бицао и Сяо Жу о таком едва ли думали. Сяо Жу издала протяжный вздох, вздрогнула и отступила на шаг, закачала головой, что-то пробормотала себе под нос, но все же приветственно поклонилась в ответ: – П-п-п… здравствуйте, благородный господин! – Сяо Жу повалилась на колени и пала ниц. – Я… я прошу не называть эту ничтожную благородной женщиной. Благородная женщина под этой крышей только одна – госпожа Цзян! – Сяо Жу справилась с волнением, хоть и ее голос на моем имени высоко взлетел. Бицао, стоявшая рядом с ней, вздрогнула и опустила глаза. Восторженный вздох эхом прокатился по зале, заклинатели оставались довольны. – Сяо Жу, встань, – сухо приказала я. – С приветствиями покончено. Глава Ван, – я посмотрела в сторону заклинателя, все еще стоявшего неподалеку от нашего места. – Вы вольны оставаться или идти. Все сказанное между нами неизменно, – я полупоклонилась в его сторону. Ван Юйши в ответ вздохнул, собрался с силами: – Я останусь, госпожа Цзян. С вашего позволения, глава Цзян. Цзян Чэн в ответ махнул рукой. Но бывший цветок так и продолжала стоять на коленях, не желая исполнять волю хозяйки дома. Мне не терпелось поскорее со всем покончить. Я бросила тоскливый взгляд за открытые двери Павильона, жадно впилась взглядом в кусочек сада, послала Ветер к покоям наших детей. Мое сердце запело от радости, когда я услышала их шепот. Я представила, как они трое сидят в кругу, близко-близко. А-Шэнь и А-Инь слева и справа от А-Лина. Наверное, перед ними горит свеча, вот же, я услышала треск фитиля. Представила, как блики теней пляшут по стенам, как огонь освещает их лица. У двери, свернувшись калачиком, сопела Фея, а у стены напротив наших детей, время от времени постукивая сапогом о пол, стояла моя Роу. Я почувствовала, как дрогнуло сердце в груди у А-Шэня, как он немедленно вскочил на ноги, заозирался по сторонам. Мой Ветер притаился у окна, спрятался за занавесями. – Матушка! – робко прошептал А-Шэнь и, словно танцуя, сделал круг по комнате. – Что? Тетушка здесь? – немедленно вскочил на ноги А-Лин. – Ветер, вы что, не слышите?! – взволнованно воскликнул А-Шэнь. – Матушка? – А-Инь покрутился по сторонам и недовольно нахмурился. – Ветер? Ну… ну прохладно, да, – буркнул А-Лин, который безуспешно пытался выследить следы моего присутствия. А-Шэнь бросился к окну, но тут же остановился – Роу взмахом руки преградила ему дорогу. – Вернитесь на место, юный господин. Вы явно хорошо влияете на двух своих братьев, – не удержалась моя подруга от шпильки. – Вон как прыти поубавилось. – Да, госпожа Мюй, – покорно пробормотал наш младшенький и побрел обратно, в их круг. – Госпожа Мюй! – хором воскликнули старшие дети. Но куда уж им было спорить с моей Роу? Я против воли покосилась на Не Хуайсана – казалось, он так же прислушивается к Ветру, как и я. “Скорее бы. Скорее бы он вышел из своих лабиринтов“, – подумала я, с теплотой глядя на бледное лицо Не Хуайсана. Пока было неясно, для чего мой брат так хорошо разыгрывал дурное самочувствие, но в этот раз мой Яцзы не стал меня томить. И прозвучал рассказ, который мне в ту ночь было не суждено дослушать до конца… *** Когда шум умолк и снова воцарилась тишина, Бицао начала свой рассказ. – Я сызмала была при почившей госпоже Цинь, родилась и выросла среди домашних слуг. Когда господин Цинь женился, меня сразу приставили к молодой хозяйке поместья. Много что случилось за эти годы, но я всегда оставалась с моей госпожой, – Бицао судорожно вздохнула и снова утерла слезы. Мы молчали из уважения к скорби верной служанки и из уважения к семейным тайнам. Даже Сяо Жу, казалось, растрогалась – она с сочувственным вздохом положила ладонь на плечо женщины. Бицао не стала ее прогонять от себя, она выдохнула и постаралась благодарно улыбнуться в ответ. Найдя в себе силы, служанка продолжила: – Когда госпожа Цинь родила свою дочь, госпожу Цзинь Су, я помогала своей хозяйке во всем. Ее отрада, ее дочь… Она… она выросла у меня на руках, – голос Бицао дрогнул, тыльной стороной ладони она утерла потоки слез. Ее голос дрожал, а пальцами она теребила свой пояс. – Теперь, моя госпожа, моя, моя… – Бицао вздрогнула и посмотрела на меня с упреком. – Моя старшая госпожа просила вас… просила! Десятки взглядов метнулись в мою сторону, изучающих и пристальных. В голосе служанки прозвучала скорбь, женщина смотрела на меня в безмолвной мольбе. После этого рухнула ниц, трижды поклонилась, приговаривая: – Простите ничтожную, простите, госпожа Цзян! Я… я это все от… – Я сдержала свое слово перед твоей госпожой. Я приглядывала за моей дорогой Цзинь Су. Как вы знаете, господа заклинатели, госпожи Цзян и Цзинь в прошлом оставили те недоразумения, что мешали нам исполнять добрую традицию дружбы, зародившуюся ещё во времена моей матушки Юй, – вежливо и с достоинством пояснила я высокому собранию и едва успела подавить улыбку, заметив смущение, что разом проступило на лицах десятков мужчин. Женские дела все так же вызывали у них неловкость, однако мудрости наших союзников хватало, чтобы держать себя в руках. – Я знаю… вашей вины в том, что случилось, нет. Вы, а не моя госпожа, вы первая примчались на помощь госпоже Цзинь, вы... вы были с ней, – голос Бицао надломился. Тут даже в моих глазах выступила скорбь, а извечный материнский страх проступил через лик духа войны. – Хоть молодая госпожа вас и не любила, – женщина медленно всплеснула руками, будто бы через силу, словно руки ее не слушались. Раздались покашливания – заклинатели не знали, куда им деться и таким способом пытались поторопить нас. – Была. Вопреки всему, – горным эхом прозвучал мой голос в ответ. Вэй Усянь медленно поднял голову, перевел на меня взгляд. На его лице застыло растерянное, глуповатое выражение. В следующий же миг они переглянулись с Не Хуайсаном. И я готова была поспорить на свою долю поместья – мне не показалось, что оба одновременно недовольно вздохнули и покосились в мою сторону. И все же А-Сянь мне улыбнулся тепло и понимающе. И на душе стало светлее. Против воли я посмотрела на Лань Ванзци – его взгляд не потеплел ни на миг. Лишь на губах почему-то дрогнула легкая улыбка. В моей душе поднялась осторожная надежда, но до поры я прогнала ее. Заклинатели молчали – все они помнили траур Гуанъяо по своему сыну. Я помнила те дни – мы оба замерли по обеим сторонам нашей игровой доски. И никто из нас не мог сделать ни одного хода. Белая фишка преградила нам путь. Женщина, чью боль каждый из нас разделил по-своему. Не сговариваясь, мы с моим проклятым сочетанием старались не вмешивать Цзинь Су в наши игры. Ведь она так же, как и я, любила. А что было в голове у Гуанъяо, я не хотела знать. Ведь в тот страшный день, когда я в сопровождении Цзян Чэна, замаскированного заклятьем, взлетела по золотой лестнице, я меньше всего думала об этом приблудном псе. Я не думала о ловушке, которая может подстерегать меня в этой проклятой, прожорливой Башне Золотого Карпа, которая продолжала и продолжала все забирать у меня. Я думала только о ней. О неровном почерке на золоченой бумаге. О размытых каплями слез строчках. О словах, что переплетались в одном предложении: “Прошу вас, госпожа Цзян. Умоляю, приди!” В день, когда исхудавшая Цзинь Су впервые за долгие ужасные пять дней заснула, не в силах сопротивляться моим целебным чарам. В день, когда за моей спиной раздались вкрадчивые шаги. В день, когда уже он сделал шаг к примирению, совсем как я, там, на постоялом дворе при монастыре в Дунгуане. В ночь, когда я отступила так же, как отступил он. В ту ночь, когда мы оба поняли – больше ничего не изменить. В ночь, когда металл раскалился добела, а огонь пылал со всей яростью Нижнего мира… – У госпожи Цзинь доброе сердце, Бицао. Я не могла остаться равнодушной к ее беде. Я – мать. Бицао покачала головой и снова поклонилась. – Вы готовитесь на войну! Так и отомстите же за мою госпожу! Прошу вас, прошу! Вы, заклинатели! Спасите мою госпожу! “Еще живая”, – промелькнуло облегченное в голове. Такой плач не мог остаться без ответа. И вот уже вскочили на ноги заклинатели, гнев, переполнявший их души, заставил их покрепче сжать в руках мечи. И пусть они не знали в чем дело, но они видели искреннюю мольбу. Я махнула рукой, и ближайшая служанка поспешила на помощь к страдающей женщине. Бицао вскинула на нее умоляющий взгляд и покачала головой. Девушка замерла на месте. – Господин Цзинь… он посылал ко мне людей, хотел, хотел купить меня!! – в отчаянии воскликнула Бицао. – Сначала людей! А потом и сам явился! Мы, мол, оба с тобой люди от земли, Бицао, обоим нам трудно! Да только я хоть и женщина простая, да из одной тарелки с этой поганью есть не буду! Хоть убейте меня прямо на месте! – прокричала она по сторонам, обращаясь к нам всем разом. Уловив мое настроение, Цзян Чэн процедил сквозь зубы: – Теперь ты понимаешь, почему я хотел, чтобы ты ушла? – он пристально оглядел волнующихся людей. – Понимаю, – таким же тоном ответила я. – В нашем доме! – я хотела закрыть глаза, чтобы этого не видеть, но все же не могла. – Это еще не все, Тяньчжи. Может, всё-таки оставишь нас? Его вопрос не остался без ответа. – Лотос растет из грязи, А-Чэн. Я тебя не оставлю с этим одного. Он недовольно посмотрел в сторону, и я не успела проследить направление его взгляда. Бицао продолжала всхлипывать: – Купить мое молчание! Ведь… госпожа Цинь перед смертью… перед смертью мне поведала… Моя госпожа однажды дорого заплатила за гостеприимство почившего Цзинь Гуаньшаня! Но им, этим Цзинь, мало показалось! И сыночек туда же! Вот они, эти проклятые деньги! – рывком дрожащей ладонью она словно вырвала кошель из рукава и бросила перед троном. Серебро разлетелось в разные стороны, рассыпалось перед нашим троном. – Постройте на эти деньги храм, госпожа Цзян! А меня при нем хоть рабыней оставьте! У меня нет сил, нет! Лишь лотосу можно сейчас верить! Проклятые деньги! – плюнула она в сторону кошеля. – За молчание! Молчание о тайне! – прорыдала женщина. – Правду говорят: от тигра щенки не родятся, каков сын, таков и отец! Если мы младший клан, так можно творить что угодно?! – мутный от боли взгляд верной служанки оглядывал нас всех и вдруг остановился на Ван Юйши. Глава Ван, белее полотна, решительным шагом подошел к Бицао, одним рывком и все же осторожно поднял ее на ноги. Служанка тут же скользнула в тень, поймав мой взгляд. – О каком преступлении ты толкуешь, А-Цао? – терпеливо и сдержано обратился к ней глава Ван. Прежде чем она открыла рот, тут же подскочила Сяо Жу. – Госпожа Цзян это остановила, Бицао! Говорят, теперь… теперь всякая женщина, кто хочет себя защищать, под ее крылом! Учит она наукам разным! И мечу, конечно же, как без этого? – Сяо Жу быстро и торопливо поглаживала по плечу Бицао, приговаривая. – Остановила! Да! А мы? С нами что, можно было все что угодно делать? – всхлипнула Бицао и топнула ногой. – То прошло, Бицао, прошло. Не будет так больше, госпожа Цзян все сделала! – Мы? – прозвучал голос Вэй Усяня. Бицао, всхлипывая, повернулась в его сторону: – Перед смертью госпожа Цинь признала меня сестрой, но я отказалась от этого. Оно ведь как господин: перед смертью у всех ум путается. – Это уж точно! – нервно хохотнул в ответ Вэй Усянь и тут же недовольно цыкнул, поймав недовольный взгляд Лань Ванцзи. – Да, господин, перед смертью все несут невесть что, правда и ложь мешаются. Я бы тоже думала: горячка это все. Но нет! Явился! Сам! Глава ваш, Цзинь! Просил молчать! Но как мне не попросить защиты для моей госпожи?! У кого, если не здесь?! Все, все знают – здесь дадут справедливость! Защиту! Приют! Госпожа Цзян всех укроет, а глава Цзян – даст мудрый суд! Вдруг Бицао посмотрела прямо на нас: – Он вас за это ненавидит, да то вы и без Бицао уж знаете. Ее слова находили отклик в сердцах всех присутствующих. Казалось, ещё одно слово – и заклинатели ринутся в бой без приказа. Сяо Жу, покачиваясь, поддерживала свою подругу по несчастью и вздрогнула, едва почувствовала плечо главы Ван. Сяо Жу обратилась к главе Ван: – Отошли бы вы, благородный господин. Нечего вам о недостойную женщину мараться, – и уверенно, боком отстранила растерявшегося вмиг заклинателя. – Вы ж всегда к таким как я… свысока, – продолжала она из-под капюшона. – Когда вам надо, хоть Си Ши назовёте (первая из четырех легендарных красавиц Китая). Когда поговорить надо по душам, на жену пожаловаться. – Я вдовец, – почему-то выдохнул глава Ван. – О, знаю таких! Втридорога платили! Подите, господин, подите, – продолжала гнуть Сяо Жу. Даже махнула рукой в сторону, указывая совершенно растерявшемуся от такого приема заклинателю его место. – Мы тут уж сами. Не впервой нам, женщинам, раны от вас зализывать. Обескураженный Ван Юйши не ожидал столкнуться с новой границей закона и покорно встал на то место, которое ему указала Сяо Жу. – А... ты, из дома цветов? – справившись с собой, осторожно поинтересовался глава Яо. Заклинатели вокруг потупились, будто бы само это название было им неприятно. А мои губы дрогнули от пренебрежительной усмешки. – Вместимо! Была! Госпожа Цзян выкупила, да не меня одну! Всех моих сестриц! А дом-то наш не простой был, господа, о-ох непростой! – с мстительностью заявила Сяо Жу. – Сейчас я все расскажу, все узнаете! С землёй сравняли то место! – она повела по воздуху ладонью. – А теперь, – со странной гордостью продолжала вещать она, – на месте этом кумирня стоит! Да самой Гуаньинь! Кто-то из сестричек там работает, монахам помогает, кто-то домой вернулся. И все благодаря госпоже Цзян! Вот как, господа заклинатели! – И имя в том храме, на табличке, – продолжала Сяо Жу. – Все как положено! А знаете какое, господа?! – Мэн Ши! – с придыханием проговорила Сяо Жу. – Мэн Ши, – прошептала я. ***       Я знала, что он обязательно протянет свои руки к Юньмэн Цзян ещё раз. Ведь он родом отсюда, здесь стоял дом, в котором Гуанъяо издал свой первый крик. Здесь же он познал горькую истину о своей участи… Здесь же он решил, что обязательно добьется справедливости и признания от своего отца. От всего нашего мира. От каждого из заклинателей. Предсказуемо было, что едва возвысившись над нами, он попытается уничтожить все свое прошлое. Мой А-Сан оказался прав – Гуанъяо был до смешного предсказуем. Но тогда я ещё не думала об этом. Мы с Не Хуайсаном отбили Цинхэ Не, раз и навсегда убедили его шпиков держаться подальше от Нечистой Юдоли. Гуанъяо пришлось спрятать обожженные ладони в рукава и снова делать вид, что все хорошо. Я хотела защитить свою семью, свою территорию, изгнать этот проклятый пионовый дух, которым, казалось, я пропиталась с головы до ног во время тех страшных дней, когда Небо оглашало свою волю. Мною, как госпожой Цзян, двигало две цели: сострадание к несчастным и защита своей территории. Я не могла позволить ему попытаться выкупить у нас этот участок земли, а ведь он мог это сделать в любой момент. Лично ли или через своих верных слуг – это было неважно. Право родства, пусть и такого лживого и насквозь гнилого как наше, все еще оставалось правом. Благо, Ветра доносили мне – у него сейчас хватало проблем. Клан Цзинь в тот год после Примирения напоминал раскаленный котел, с которого забыли снять крышку. Словом, Гуанъяо было чем заняться. А я этим воспользовалась. Тогда я не думала о том, что, возможно, забираю у него последний шанс сохранить в себе хоть каплю света. Забираю у него шанс исполнить свой долг сыновней привязанности. В конце концов Гуанъяо вырвал у меня кусок моей души, не оставил мне ничего, кроме трех месяцев забытья и погребальных огней. Так почему я не могу забрать у него шанс в ответ? Желающий сидеть во тьме недостоин и свечи – так решила я и принялась действовать. Счет после моего возвращения в Юньмэн Цзян, шел на часы, поэтому я начала свои переговоры. В одну из темных ночей я призвала к себе Цао Гуя и Лан Вана – они оба подходили для таких дел лучше всего. – Ох, госпожа Цзян, что вы задумали, – задумчиво покачал головой Цао Гуй и поцокал языком. Лан Ван скрестил в ответ руки на груди: – Не мне судить вас, госпожа Цзян, да вот только псина эта не оценит. Я в тот момент смотрела на озерцо перед моим окном, на лотосы, что готовились скоро раскрыть свои лепестки и снова запеть. – Неважно, – повернулась я лицом к своим бойцам, – я обязана это сделать. – Понимаю, госпожа Цзян, – задумчиво поскреб подбородок Цао Гуй. – Понимаю. Мы с пониманием поглядели друг на друга. Казалось, даже шрам, что пересекал лицо Цао, пропал – такими безмятежными стали его черты в этот миг. – Прекрасно, – я подарила своим бойцам теплую улыбку. – Видишь, на какие дела нас теперь посылают, – тут же толкнул Цао Гуй локтем Лан Вана. Лан хотел было ответить колкостью, да только я вмешалась. – Лишнее, – я махнула рукой, пресекая разом все разговоры. – Найдите дом, в котором работала Мэн Ши, – мой голос не дрогнул от ее имени. – Узнайте, кто хозяйка цветника, какая она. Каждая мелочь пригодится… А после, – продолжила я после недолгого молчания, – проводите меня к ней, – я гордо вскинула голову и лихо улыбнулась. – Госпожа Цзян! – хором воскликнули мои бойцы. Гнев и растерянность прозвучали в их голосе, смятение мелькнуло на лицах. Я лишь покачала головой. – Работайте смело, но все же аккуратно. Хоть Юньмэн Цзян и чист от шпионов Гуанъяо, такую работу надо придержать до поры при себе. Лан Ван злобно хохотнул: – Еще бы! Глава Цзян постарался! Я с улыбкой кивнула его словам: – И вы не отстали. Как только узнаете, возвращайтесь ко мне. Ночь укрыла моих верных бойцов, что отправились на задание, оставив меня гадать: все же ненависть движет сейчас мной? – Мэн Ши, – снова повторила я, глядя на ночь. Я обращалась будто бы ко всему миру, что наслаждался воцарившемся покоем после страшных дней раздора. Я вбирала в себя этот покой, слушала ночь ранней осени. Время сбора урожая, что ж, я была готова. – Я знаю, уверена – ты любила его. Наверное, ты хотела, чтобы отец забрал его, – я покачала головой все с той же усмешкой на губах. – Да что это я, правда? Конечно хотела, – я тяжело вздохнула, сильнее уперлась ладонями в дерево. – Каждая мать хочет своему ребенку лучшей жизни. Ты заботилась о нем, ведь будь иначе, едва ли он нас бы так не ненавидел. Прости, что я это делаю, а не он. Ты заслужила доброе посмертие, Мэн Ши, – проговорила я, опираясь на круглое окно. Ощутив под пальцами прохладное дерево, я опустила голову, приподняла плечи. – Разреши мне в этом тебе помочь. Разреши мне, как Правой Руке проводить тебя, сделать это по-настоящему. По нашим правилам, Мэн Ши. Я тряхнула головой и рассмеялась: – Я такая. Дозволение мне нужно лишь тогда, когда я все решила. Тишина, воцарившаяся после моих слов, вдруг стала мягче, теплее. Я не желала одна оставаться в этом ночном молчании, которое вдруг стало для меня нестерпимым. Я хотела, чтобы звучал хоть чей-то голос, пусть даже и мой. – Знаю, Мэн Ши, – продолжала говорить госпожа Цзян словно неживым голосом. – Это должен был сделать он. Но мы с твоим сыном враги, – я бросила тоскливый взгляд на небосвод и криво улыбнулась. – Прости меня за это. – Он забрал у меня отца, а я… я хочу дать тебе мир и покой. Пусть все, кто придёт в этот храм, будут читать табличку и думать о том, что ты была достойной женщиной. Ведь так оно и было. Пусть они спрашивают друг друга: “Кто же это такая, если ее имя написано на табличке?” И тут же будут отвечать сами себе: “Наверняка она была благочестивой женщиной! Такие еще не перевелись в Поднебесной!” Тебе нужны эти заслуги, Мэн Ши. Пусть в следующем рождении ты будешь счастлива. По-настоящему. С каким-то детским страхом я все же ждала наказания за свою дерзость, гнева, которого я заслуживала. Но мир молчал. И ночь молчала. – Но не думай, – я обратилась к звездам над моей головой и посмотрела в сторону мира мертвых. – Я хочу помочь не только из сострадания. Я защищаю своих, Мэн Ши. У меня есть для этого всё. Все, чего не было у тебя. Я не знала как она выглядела при жизни, но мне казалось, что в ее облике была стать. Она была умна, она стремилась к знаниям. Она обучала и Гуанъяо. – Знаешь, – после недолгого молчания я со всей силы саданула по круглой раме окна. – Твоя история тоже многому научила меня. Я часто вспоминала и о тебе, особенно когда ощутила жизнь внутри, – одной рукой я все ещё мертвой хваткой держалась за раму, а другая ладонь легла на живот, – ты была третьей о ком я вспомнила в ночь перед свадьбой. Знаешь, Мэн Ши, – снова повторила я из-подлобья глядя в темное небо, – я всегда боялась такой участи. Такой, как твоя. Ты скажешь что госпоже в шелках уж точно такое не грозит. Но ты не знала нашего мира, он, знаешь ли, не такой уж и благородный. И… и теперь, теперь Мэн Ши, быть может мои труды дадут плоды. И… в мире будет меньше на одну Мэн Ши. Ей не придется торговать собой, а ее сыну – обращаться в чудовище, чтобы выжить. Мертвые знают больше живых. После смерти они видят лучше. Но и их можно обмануть. Да вот только не пристало Правой Руке Старейшины Илина так себя вести. И с мертвыми, и с живыми. Я могла бы приказать хозяйке борделя, но я пришла к ней с предложением. Так было правильно и нужно. Так было честно. Тогда я не думала, что хоть раз еще услышу и увижу Жулань, умную и бойкую девушку, что разливала нам чай в кабинете госпожи Вон. – Я имею хотя бы право знать, мужчина передо мной или женщина! – взмахнула пухлой рукой в перстнях не по размеру женщина передо мной. – А то сами знаете, – доверительно шепнула мне госпожа Вон, придвинувшись ближе, – времена нынче неспокойные, только гнев Неба пережили. Мало ли кто такой? А то знаешь ли, ходили тут всякие, темные заклинатели. Ну их всех глава Цзян и того! – она провела пухлым пальцем себе по горлу. – А может, ты из них? А ну как я сейчас кликну заклинателей! Я едва не рассмеялась, представив себе картину возможного допроса, и покачала головой. – Денег вам недостаточно? Я утрою сумму, – прозвучал бесцветный голос. Госпожа Вон передо мной тут же довольно улыбнулась, хитро прищурилась. Несколько ударов сердца она смотрела на меня и потом довольно щёлкнула пальцами: – Мужчина, – она зацокала языком радуясь своей прозорливости. – Влюбился? Хочешь впечатлить кого-то из них? Да что ты, есть методы дешевле! – и тут же подалась ближе, ее глаза блеснули на густо накрашенном лице. – А ну скажи, какая приглянулась, и давай так договоримся – десять тысяч серебром, шесть мер риса – и забирай. Вместе с домом забирай! – замахала она руками, раздувшись от своей щедрости Я неопределенно хмыкнула и пожала плечами, предпочла насладиться чаем, заранее готовясь к отвратительному вкусу. Однако, репутация дома оправдала сама себя – чай здесь заваривать умели. – Это несущественно, – холодно отозвалась я после глотка чая. – Выше тройной суммы вы не получите от меня. И так переплачиваю, – я брезгливо провела пальцем по идеальной столешнице. Госпожа Вон хмыкнула, качнулась назад, сложила руки на груди: – Ишь, выискался! Неприятно слышать, так можно и сказать, а не оскорблять нас, честных… Я прервала ее взмахом руки, не желая слушать продолжение. Цао и Лан тут же отделились от стены, выросли по обеим сторонам от меня. Жулань вздрогнула и на всякий случай шагнула ближе к своей хозяйке. – Лишнее, – бросила я своим бойцам. – А вы серьезно настроены, господин, – после недолгого молчания объявила госпожа Вон. – Хватка есть, видно сразу. Из благородных, вон как держитесь. Только вот не пойму, для чего вам мараться? Да еще и лично. – Коплю заслуги, – все таким же странным голосом бросила я и снова отпила чай. – Это что же за грехи у вас на душе, что вы к нам пришли? – Я не себе, госпожа Вон. Мою душу уже давно не спасти, – я с резким стуком поставила чашку на стол, давая понять, что разговор окончен. – А это вам знать совершенно необязательно. Тройная сумма. На этом все. Больше вам никто не даст, госпожа Вон. А вы сможете открыть наконец-то лавку с тканями, как всегда и хотели. А еще этих денег хватит, чтобы договориться с семьёй вашего почившего мужа. Всего-то пара тысяч – и ваша дочь снова будет у вас. И будущее у нее будет явно лучше чем у вас. – Все-то ты знаешь, прохвост! Подготовленный пришел. И кто же тебя науськал, а? – она смерила меня с ног до головы колючим взглядом. Я неопределенно махнула рукой в воздухе – От кого же ты такой, а? – она постучала пальцами по столу. Я промолчала. – Цветы прибыльнее, – зло бросила она в ответ, плохо скрывая свое негодование. – Кто проболтался, ну? Я едва прикусила язык, не успев сказать про Ветер. – Надо госпоже Цзян пожаловаться, – вдруг покачала головой госпожа Вон и выжидательно на меня посмотрела. Я едва не покатилась со смеху, представив эту картину. – А то ходят тут всякие, деньги суют. Целей своих не говорят. Я терпеливо вздохнула и промолчала. Гуанъяо не успел, не успел всего лишь на пару часов. Как только его посыльный прибыл в дом цветов, ему уже сообщили – на этом месте будет грандиозная стройка. Будет храм Гуаньинь. Мой А-Сан хохотал от души, когда узнал, как я опередила нашего врага. Мой А-Сан назвал это красивым и удачным ходом по достижению нескольких целей одновременно. А я думала о ней, о Мэн Ши. Ведь в ту ночь в доме своего отца, когда я готовилась к свадьбе, я познала страх, что испытывают матери под небом. Я навсегда запомнила и эту историю. Землю я получила, раскрыв свое лицо и имя. Госпожа Вон обещала молчать и слово свое отчасти исполнила – проболталась лишь Жулань. Сяо Жу, что теперь стояла под моей крышей, чей голос я слышала словно через пелену. Она стояла, все еще поддерживая горько плачущую Бицао под локоть. И рассказывала свою историю. А я смотрела в ее обезображенное шрамами лицо. Клинок Сюэ Яна был щедр в ту ночь, а его жестокость, как обычно, не знала границ. Как и жестокость Гуанъяо. Это были не просто цветочные девы – он для своих дел выследил и завлек тех, кто так и не смог найти в себе силы жить другой жизнью. Она каялась в том, что хотела задержаться в большом городе, пожить хорошо. В том, что не сумела должным образом использовать свой шанс на новую жизнь. Сяо Жу как раз остановилась на моменте о том, как их везли в поместье, в одной повозке, вместе со знакомыми и незнакомыми сестрицами. Но дальше… дальше. Дальше мое сердце дрогнуло от ужаса. *** Сяо Жу прервалась на миг, закрыла глаза, собираясь с силами, как раздался страшный хрип и стон. Я вскинулась на звук, как гончая – прерывая свои размышления. Я только сейчас заметила, с какой силой я сжимаю руку своего Цзян Чэна. Заметила только тогда, когда выпустила его ладонь из своей руки. Выпустила, с такой же силой с какой и сжимала прежде. Ведь мир медленно прекращал свое существование вокруг меня. Стало неважным все – даже война. Даже весть, что принесли с собой мои гостьи. Ужас гнал меня вперёд, как тогда – по коридорам Нечистой Юдоли. Навстречу моему отцу. Впереди была неизвестность, а позади раздавались шаги Гуанъяо. А внутри меня звучали его слова:"Глава Не не желает вас видеть, госпожа Цзян." А я ведь поверила! На самый короткий миг, но поверила! Поверила, что мой отец так разгневан за мой обман, что послал его прогнать меня прочь. Нас с Не Хуайсаном разделяло всего лишь три десятка шагов. Три десятка с ним, двести, тогда, в том проклятом коридоре – меня и моего отца. Почему между мной и ними всегда есть расстояние?! Мир завертелся, закружился и смазался, как краски на холсте, от этого звука. От этого лица. Я увидела то, как Не Хуайсан оседает на руки своих людей с громким стоном. Но не это напугало меня до смерти, ведь я уже не раз видела такие представления. Я увидела его лицо, кровь стекающую по подбородку. Кровь, вдруг скопившуюся в уголках глаз, и медленно, тягуче стекающую по его щекам. Я бросилась вперед, расталкивая прочь всех, не замечая чужих лиц. Передо мной встал кто-то в черном, но я отбросила его руку, оттолкнула кого-то в белом. Кто-то звал меня за моей спиной, но я в ярости огрызнулась, покрыв его с ног до головы такими словами, что могли бы пристыдить любого сквернослова. Перед моими глазами стояло лицо отца. Кровавые слезы из его глаз. Я видела ту же боль на лице моего А-Сана. Он стонал и хрипел на руках заклинателей Не, бился в их хватке. Он звал меня – тихонько, как ребенок, он метался и изгибался будто бы от страшной боли, что пожирала его изнутри. Кто-то позвал меня, но я снова приказала молчать, не желая разбираться кто рискнул открыть рот. Лицо отца… сейчас они были так похожи! Оба стойкие, сильные, но обоих подтачивала изнутри врожденная особенность. – Прочь! Пшел вон! – снова рыкнула я, когда чья-то рука легла мне на плечо. Я дернула рукой, скидывая чужую ладонь, и обхватила Не Хуайсана вокруг талии. Перед глазами стояла картина той самой страшной ночи, сердце замерло в груди от ужаса. – Не разделите, никогда, – рыкнула я, словно и правда превратилась в тигрицу. Не Хуайсан сжал мою руку, в нос ударил странный запах, но я отмахнулась от этого. – А-Кин здесь, с тобой. Я с тобой, я прогоню любую тьму. – А-Кин, – тихо выдохнул он и сильнее обхватил меня рукой. – Идём, идем, – бормотала я и осторожно повела за собой. – Я рядом, слышишь меня, рядом! Не отдам тебя тьме, не отдам! Мы двинулись вперед, окруженные парой заклинателей, я махнула рукой, посылая их в его гостевые покои. Заклинатели Не держались из последних сил, я видела перед тем как они ушли, что и на их лицах промелькнул страх. Перед глазами все плыло и прыгало, ноги едва касались земли. На моем плече стонал мой брат, а его кровь все капала на грудь, на нашу землю. Каждая эта капля крови словно жгла меня каленым железом. Я потянулась утереть рукавом эти ужасные следы, но Не Хуайсан лишь отстранился и захрипел. Его рука ухватилась крепче за кованный эполет в виде Яцзы. – Держись, пожалуйста, прошу тебя, – в бессилии и ярости шептала я, позабыв даже о том, что могла бы пройти короткой дорожкой от Павильона. – Я… я.. не уходи, – хрипел и стонал он. Шаг, шаг, еще один. Ветер метнулся вокруг нас, донес мне в спину слова: – Госпожа Цзинь и господин Цзинь брат и сестра! И он все равно женился на ней! – прокричала, прорыдала верная служанка. Лицо моего отца перед моими глазами треснуло, как маска, и разлетелось на осколки. А передо мной… о, передо мной! Передо мной возникло лицо Гуанъяо. Его долгий, проникновенный взгляд, которым он меня наградил в своем месте для медитаций. Растерянная глупая улыбка на его губах. И страх, что давно стал продолжением его существа. И голос. Голос, который способен разнести на осколки любые стены, любое укрепление. Горе объединяет. Эту истину я узнала давно – с Цзян Чэном и Вэй Усянем. С Лань Ванзци. С Не Хуайсаном. Но судьба преподнесла мне ещё одну общую чашу. Одно короткое единство, спаянное все тем же горем. Нашим с ним горем. Я помнила его глаза – глаза уставшего заклинателя. Мужчины. И этот голос. Он еще долго звучал в моей голове, пока время, как ему и положено, не стерло острые грани. – Я не знал, Тяньчжи. Я ничего не знал.