Мудрость обнимающая лотос

Мы с нашими детьми отправились вперед – необходимо было подготовить Пристань к неожиданному прибытию высоких гостей. Повод для визита не располагал к торжеству, оттого все должно быть вдвойне безупречно.  Я знала, что наш Верховный Заклинатель сочтет этот совет  вызовом – вызов это и есть, а значит да вспыхнут огни в золотых светильниках! Да осветят они роскошь Павильона Лотоса! Да затрепещут души наших гостей от восторга, когда нога их ступит под сень темного дерева и драпировок льна и шелка. Когда они увидят резьбу по дереву потолка и колонн, что поддерживают крышу павильона, где совершенство, воплощённое в цветке, сливается с могучей стихией Перемен.  Когда их в высшей степени требовательный взгляд и изысканный вкус усладят широкие рукава наших танцовщиц. Когда не служанки им будут подавать вино, но небесные девы – столь прекрасными они будут. Их сердца успокоит тихая мелодия, что я повелю играть нашим музыкантам, поможет заклинателям привести разум в порядок, а смятение и тревога покинут их лица.   В час, когда гордость государства больше не чиста, лишь Лотос принесет с собой спокойствие и мудрость, а Ветер своими песнями укажет путь к праведности и правде.  Наши гости будут восседать на расстеленных мехах и шелках, есть и пить с золота и серебра. Что Башня Золотого Карпа – сами Небеса устыдятся нашего великолепия! «Как ты там говорил, Гуанъяо, -- с презрением подумала я, поправляя рукав, трепещущий на ветру, -- нынешние хозяева превратили Пристань Лотоса в истинное произведение искусства? -- злобная усмешка осветила мое лицо. – Ты  даже представить не можешь себе, насколько ты прав…» Эти мысли успокаивали вихри в моей душе – осталось недолго, скоро будет явлена правда всему нашему миру. Это освободит нас всех, а волнения людского моря  успокоят пять голосов.  Я летела вперед не оглядываясь, перед глазами стояла картина – связанные заклинаниями из духовной силы Лань и Цзян. Молин Су, что смотрит на меня в упор. По его правому плечу течет кровь, его лицо белое от боли. Его цини и цини всех заклинателей его ордена запечатаны заклинаниями Лань. Лань Цижэнь недобро щурится, глядя то на разложенное перед ним в воздухе заклятье, то на инструменты. Одному Небу известно, что за мысли роились в его голове в этот миг. Су Шэ вместе со своей свитой стоит на коленях и молчит. Он не просит пощады, словно бы ни на что не надеется. “Казнь!” “Кровь за кровь!” “Смерть!” – гора, казалось, сотрясается от этих громогласных призывов заклинателей.  Я смотрю лишь на него – на правую руку своего врага. Одного из самых близких поверенных Гуанъяо. На Су Шэ.  В воздухе между нами парит черный дракон, хвостом обвивает мою правую руку. Он щерит пасть, его усы развеваются по обе стороны от свирепой морды, покрытой золотой чешуей. Символ власти, символ ярости Небес. Ярости, что так близка к нашему Пути. Дракон поднимает голову, смотрит на всех заклинателей, издает довольный клич, когда видит заклинателей Цинхэ Не. Дракон срывается  с моей руки, делая круг почета над площадкой, и возвращается ко мне, обвивает мое тело кольцом, возвышается над моей головой. И слова. Те слова, что сорвались с моих губ, тысячекратно усиленные призванным драконом. Эти слова обратились в заклинание, что впиталось в воздух, в саму гору. В сам мир. – Я, Цзян Тяньчжи! Единственная и полноправная хозяйка Юньмэн Цзян! Я – единственная дочь Не Минцзюэ! И в этот день под открытым Небом я смиренно прошу нашего Верховного Заклинателя: защитить свои границы, земные и небесные! Ибо я его не пощажу! Наконец-то. Долгих почти что шестнадцать лет я готовилась произнести эти слова.  Я и Су Шэ, мы глядим друг на друга. Его меридианы отравлены Тьмой. Его губы едва слышно шепчут что-то, то ли мантру, то ли заклинание. Услужливый Ветер, что с ревом бросается с Небес только ради одного – одной единственной фразы, которую воздушные потоки доносят до меня.  Я сжала в ладони меч, ожидая услышать проклятья на мою голову и восемь поколений моих предков. Но услышала: «Воспитайте ее в справедливости, госпожа Цзян». казалось, в этот миг правую руку нашего Верховного Заклинателя ничуть не интересовала его собственная судьба. Он смотрел прямо мне в глаза и все повторял и повторял свою просьбу. Отец просил за дочь – и я не могла не ответить на эту мольбу. Ведь случись иначе, на его месте была бы я, я бы просила за своих детей.  Ветер кружился вокруг нашей процессии, словно оберегая. Ветер спешил успокоить нас всех, он напевал нам умиротворяющие песни. Стихия Перемен пела нам о постоянстве. Я с усмешкой расправила манжет рукава и посмотрела вдаль. Тьма была такой густой, что ее можно было поймать за хвост. Совсем как дурман власти, что наползал на наши озера и земли из самого Ланьлина.  – Сегодня, – пробормотала я, зная, что не услышит меня даже Ветер. Ветер утешал моих детей, что следовали домой под надзором наших заклинателей. Сегодня, мы, вчетвером, наконец возьмем и распределим эту энергию, что так долго отравляла наш мир. Терзания мои улеглись. Разум был чист и спокоен. Я объявила войну.  Все остальное – не имеет значения. Долгие-долгие годы я ждала этого мига, почти что целых шестнадцать лет. Гадала, думала, что за буря чувств поднимется в моем сердце? Жажда ли мести будет обжигать мою грудь изнутри? Жажда воздаяния? Справедливости? Боль, что много раз была моей спутницей и подругой в жизни?  Я гадала о том, как будут причудливо смешиваться эти чувства, но вот, наконец, когда обстоятельства, что мы так долго готовили, воплотились в жизнь, я чувствую покой. И смирение.  Уголок моих губ дернулся, я посмотрела снизу вверх на небесный свод. Кажется, Великий Предок все же смог научить свое дитя чистому смирению, что уступило хитрости – «покоряться не покоряясь». Чистое смирение даровало мне покой – расставило в моей душе все по местам. Когда всходит урожай, следует поделить его в равной степени между всеми земледельцами.  Плавно спустившись с меча, я оказалась в центре двора, следом начали опускаться на землю и остальные заклинатели. Повсюду уже зажигались  фонарики – Пристань Лотоса пусть и была взбудоражена, но заклинатели и слуги действовали слаженно, без спешки. Каждый был на своем месте, и знал, что ему делать. Отбывая на Луаньцзань, Цзян Чэн оставил распоряжения нашим людям – я уже видела, как мерцает в вечереющем небе первый слой защитного барьера над Пристанью Лотоса и всеми обитателями за ее пределами. Дома мастеровых и рыбаков уже надежно сокрыты. Я улыбнулась, наблюдая как узоры Ветра сливаются с Лотосом по стенкам заклинания, и огляделась.  Госпожа Лю тут же поспешила нам навстречу, а заклинатели, сопровождающие нас, обменивались со своими братьями по ордену тревожными новостями.  Я следила за тем, как они кивали друг другу, как уточняли рекомендации у своих старших товарищей.  Наклоном головы я отдала честь всем нашим людям, безмолвно даруя им свое благословение и защиту.  Я скользнула взглядом по коридору, ведущему к дверям Залы Меча, и тут же приметила подругу, стоявшую у стены. Роу пристально вглядывалась в нас, мы кивнули друг другу, когда наши взгляды пересеклись. А-Лин и А-Инь не отходили от меня ни на шаг, натужно пыхтели и сопели.  Я прерывала все попытки заговорить со мной, оправдаться и задать вопросы. Теперь они оба мялись по обе стороны от меня, то и дело отводили взгляд от заклинателей сопровождения, крепче стискивая в ладонях ножны своих мечей. Сверкнув убийственным взглядом на своих молодых тигров, для острастки, я тут же широко улыбнулась подоспевшей Линян. Моя поверенная наклонила голову, скрывая от меня свое волнение, чинно, как и полагалось приближенной госпожи Цзян, приблизилась к нам.   Я рассмеялась, когда заметила Фею, подметающую хвостом плиты двора. Она в ответ тявкнула и засеменила нам навстречу, села у ног А-Лина и недовольно заурчала, переведя взгляд с расстроенного лица хозяина на меня.  -- Не надо, Фея, -- выдохнул А-Лин и неловко потрепал ее по голове. Фея снова покосилась в мою сторону и снова недовольно заворчала. Скорее для порядка, нежели действительно сердилась на меня.  -- Твой хозяин и его друг немного виноваты, Фея, -- обратилась я к собаке, которая в ответ на мои слова зарычала чуть громче. Я наставительно наклонила голову в ее сторону: -- Будешь их охранять?  Не замечая, как А-Лин и А-Инь разом посмотрели на меня, я кивнула Фее, которая уже сделала круг почета возле своего хозяина и огласила воздух лаем. -- Умница, и глаз с них не спускай! Госпожа Лю, – обратилась я к своей наперснице, – прошу тебя заняться этими двумя господами, -- я указала на своих молодых тигров. Это немного разбавило тревогу, которая повисла над Пристанью Лотоса. Лица наших заклинателей посветлели, и напряжение от вестей постепенно отпускало их из своих тисков.  Как из-под земли передо мной вырос У Ян, низко поклонился и не разгибаясь отрапортовал: -- Госпожа Цзян, глава передавал особые распоряжения. -- Слушаю, -- я тут же махнула ладонью, приказывая выпрямиться.  У Ян шагнул ближе: -- Выставить защитный барьер по периметру Юньмэн Цзян, как только доставим вас и юных господ в Пристань.   Мы многозначительно переглянулись друг с другом – свидетель сцены на Луаньцань не хуже нас понимал, что гонец уже на пути в Башню Золотого Карпа с докладом.  А значит, готовиться надо к худшему. Не обязательно Гуанъяо двинет все силы к Пристани, но распорядиться послать лазутчиков вполне может.  Этот вечер будет долгим. И, по традиции, потянет за собой не менее долгую ночь.  Как только его верный раненый слуга прикоснется к пыли у его ног, Гуанъяо сделает следующий ход. Сила не была на его стороне, все так, но и у него было единство.  А ещё, рядом с ним был Цзэу-цзюнь. Там, далеко, в давно утратившей свою чистоту Башне сын Облаков в последнем порыве пытается достучаться, вытащить из прогнившего поганого нутра остатки света и доброты.  Возможно, прямо сейчас, в этот самый миг, его пальцы порхают по струнам, духовная энергия заливает пространство совершенной игрой на цине.  «Это моя вина, моя! Господин Лань, моя!» -- хотелось прокричать мне в самое Небо, хотелось, чтобы Ветер подхватил мои слова, донес до его слуха. Что бы он сказал мне в ответ? Мудро улыбнулся бы и покачал головой? Облака всегда поддержат Ветер, а Ветер – Облака, но что же сейчас ты задумал?  В груди неприятно саднило от воспоминаний. «Глава Лань сейчас в Башне Золотого Карпа. Покушение на Верховного Заклинателя!» -- прозвучал в моей голове голос Цзинь Ли. Сколько раз я думала о том, сколько ликов имеет верность? Сколько дорожек ведет к ней, к этой добродетели, без которой невозможно совершенство. В этот миг я задумалась – а не проглядела ли я на пути Хранительницы знаний тех, кто пылал такой же верностью? Сколько раз я могла смотреть им в глаза и не узнать? Сколько раз я могла в пиршественной зале пить с ними бок о бок и не знать о том, что мы делаем общее дело?  Я сцепила зубы и покачала головой – не время. Не сейчас, я не дам своей грусти от этой новости выбить у себя почву из-под ног. Я судорожно выдохнула сквозь зубы, сжала руки в кулаки и посмотрела на Небосвод. «Он знает что делает, знает. И пусть этот знак мне не понятен, я верю Цзэу Цзюню», -- упрямо твердила я и размеренно выдохнула, когда шторм в душе сменился штилем.  Я кивнула У Яну: -- Выполняй. И стой, -- я ухватила его за рукав – расположи сначала Цао и Лана в лазарете, -- я кивнула головой на своих бойцов, которые, прислонившись к стене, дабы не мешать суматохе подготовки, обрабатывали свои раны. У Ян снова поклонился и замер, ожидая дальнейших распоряжений. Я тут же ответила: --  И возьми Гоу Чжуна  с собой. -- Да, госпожа Цзян! Гоу хорошо читает следы… а что до юных господ, -- голос заклинателя прозвучал громко, привлек внимание. У Яна прервал звонкий и чистый голос.  -- Я прослежу за ними, госпожа Цзян! У Ян, -- моя стражница кивнула в сторону заклинателя. Они обменялись вежливыми поклонами, и У Ян поспешил к моим бойцам, а Роу направлялась к нам.      Неспешно, несколько вальяжно она спустилась по трем ступенькам на плиты двора. Так же неспешно она шла навстречу нам, кивая на приветствия своих товарищей. Я с гордостью оглядела свою подругу, любуясь ее свободной походкой. Ее обманчиво-изящной, хрупкой фигуркой, облаченный в мужской костюм. Длинный хвост черных как вороново крыло волос падал на грудь. На лице высокомерное снисхождение к нашему врагу, на губах к нему же – пренебрежительная усмешка. Ножны меча бились при каждом шаге о ее бедро.  Остановившись перед нами, Роу качнулась с пятки на носок и оглядела меня и юных господ рядом со мной. Фея тут же звонко тявкнула, обозначив для нее свое присутствие, и моя подруга потянулась потрепать ее за ушком.  А-Лин улыбался виноватой улыбкой, А-Инь стоял, не поднимая головы.  Госпожа Лю, ожидающая дальнейших распоряжений, едва слышно хихикнула, спрятала улыбку за широким рукавом темно-зеленого ханьфу. Я не повела и бровью. А-Лин и А-Инь тут же жалобно переглянулись между собой и тяжело вздохнули: понимали, что госпожа Мюй выскажет им. Однако, медлить не следовало, поэтому я обратилась к своей поверенной: -- Госпожа Лю, после того, как проводите юных господ в покои господина Цзинь, я прошу вас заняться слугами. Отбери двенадцать девушек из числа домашней прислуги, одень их в самые лучшие одежды. Сюда приближаются глава Не  со свитой, второй господин Лань и три младших клана. Подготовьте Павильон Лотоса и гостевое крыло. То самое, что на востоке, с видом на озера. После зайди ко мне в покои, -- требовательно закончила я и тут же отпустила ее властным жестом.  Не медля, я резко развернулась к своим детям, взметнулся и опал подол и шелк рукавов. Я оглядела их обоих с тяжелым вздохом, поманила ладонью к себе.  -- А-Лин, А-Инь, -- они оба разом подались на мой голос. – Прошу вас, сидите вместе. -- А А-Шэнь? – тут же хором выпалили они, разом поднимая на меня взгляд. Я тепло улыбнулась им: -- А-Шэнь к вам присоединится. Сидите в покоях и не вмешивайтесь, хорошо?  А-Лин перехватил Фею за ошейник, потянул к себе и тихо, глядя мне в глаза, прошептал: – Господину Вэю нечего будет бояться, – прочла я по его губам. Фея покорно села у его ног, замерла, словно обратилась в камень. Я шагнула к своим детям, взяла их обоих за руки, они в ответ сдержанно кивнули. А-Лин тихо прошептал: -- Кажется, я начинаю понимать кто был врагом, тетушка, -- он посмотрел на меня в упор, его нижняя губа дрожала. Мои молодые тигры видели сегодня достаточно. Им потребуется  долгое время, чтобы осознать все ходы.  Я с состраданием улыбнулась ему и наклонила голову: -- Позже, А-Лин. А-Инь, -- я вложила в свое пожатие всю любовь, всю радость, что испытывала в этот миг, глядя на них обоих. Живых, грязных, как речные гули, но не раненных серьезно. Вид их синяков и ссадин царапал мою душу, но я стойко выдержала эту материнскую боль. -- Запомните, навсегда, -- говорила я негромко, но они слышали меня через шум приготовления. Через лязг мечей, что возвращались в ножны после тренировки. Через топот слуг, через мелодию настраивания инструмента музыкантов. Через отдаленное пение защитного барьера. Через Ветер, что кружил над Лотосами.  Они смотрели на меня не отрываясь, а я глядела на них в ответ . -- Мы вас любим. Без исключения, вас троих. Ни я, ни ваш дядя никогда не делили  вас на “свой” и “чужой”. Вы трое – нашей крови, нашего духа. Иначе – никак. И все, что мы делали, каждое наше действие, каждый наш шаг – чтобы вы никогда не испытали того,  что выпало на нашу долю, -- я посмотрела на своего сына, и сердце утонуло в материнской нежности. – И чтобы свести тоску и страх за вас, всех троих, на нет, -- я посмотрела на А-Лина, который уже едва сдерживался, так ему хотелось прижаться ко мне в этот миг.  А мне хотелось обнять его в ответ, вместе с моим сыном прижать к своей груди. Слезы стояли в его глазах, он судорожно вздохнул, показывая, что держится, и для верности отчаянно вцепился в мою ладонь.  -- А-Лин, -- мой голос звучал хрипло, глухо, -- я не позабыла ничего. И никто из нас, взрослых, не позабыл ни моей дорогой шицзе, ни твоего отца. Но не из-за вины и боли потери мы не делали разницы между тобой и нашими детьми. Не из стыда мы и твой дядя любили тебя. Боль и утрата приходят не спрашивая нас, увы. Потери, даже такие страшные как твоя, – это часть жизни. Я знаю, о чем я говорю. Мой мальчик, – совсем тихо обратилась к нему я, но А-Лин вдруг улыбнулся в ответ и медленно кивнул.  – Я просила тебя, вас обоих, – я посмотрела на сына и племянника, – быть осторожнее. Но вы решили сами все узнать. В порыве юности вы решили вмешаться, – я с улыбкой покачала головой, – совсем как мы когда-то давно. Как мне судить вас за это? Было бы честно, выговаривай я вам за ваши горячные порывы, когда сама?.. Мои дети в ответ лишь сжали крепче мои ладони в своих руках. Я смотрела на них и не в силах была узнать юношей – пусть лица еще и были молодыми, но глаза… о, Небо! Их глаза уже светились мудростью, что зарождалась не по возрасту.  Я горестно вздохнула, понимая, что беспечная пора моих детей покинула их навсегда. Вслух, глядя на них обоих, я сказала: – Я учила вас, что знание – это ответственность. Вы можете, оба, возненавидеть меня… – Тетушка! – Матушка! Хором отозвались они, перебивая. Я покачала головой: – А-Лин, попробуй сейчас услышать. Даже если разум не сможет это понять, то сердце твое не останется глухо. Из-за тебя, только из-за тебя, -- тихо, едва слышно проговорила я. – Я полюбила тебя сразу, как увидела. Как только почивший Цзинь Гуаньшань вложил тебя мне в руки. Полюбила с той поры, как ты признал меня, в детской. Пусть я никогда не смогу заменить тебе мою шицзе, но я сделала все, что могла. Твой дядя сделал все, что мог, мы все, – я обвела ладонью пространство вокруг. – Но выбор всегда был и будет за тобой. Продолжишь ли ты звать меня своей тётушкой, или, возвысившись над нами, определишь для меня наказание – это будет твое действие. Наша задача  – создать для вас условия. Но ваш выбор и только ваш – поддерживать то, что создали мы, или разрушить до основания. Если по твоему приказу я отправлюсь в тюрьму, то быть по сему, – я вскинула ладонь, прерывая его восклицание. – справедливость – выше закона.  – Этому… этому вы… – Да, я тебя учила. Лицо А-Лина сморщилось, как в детстве, когда он собирался вот-вот расплакаться, но А-Инь тут же другой рукой сжал его ладонь. У нашего сына у самого глаза были на мокром месте, все что он мог, это контролировать свое дыхание да коситься на своего друга. На своего брата.  А-Лин смотрел на меня не отрываясь, но я видела, как он переплел свои пальцы с пальцами руки А-Иня, как побелели их костяшки от этой хватки. -- П-про, -- выдохнул он, но я тут же качнула головой. – Позже, мой дорогой, все позже. Роу, -- я высвободила свои ладони из рук моих детей, смахнула набежавшие слезы и грустно улыбнулась. Подруга смотрела на меня с тяжелым сочувствием, напряженно сжав губы в линию.  Лю Линян, пряча свое сочувствие, тут же заворчала, ловко ухватив обоих за рукава – они выросли на ее руках и  даже не подумали возражать ее поведению. – Пойдемте, юные господа, ваша тетушка и матушка очень сердита на вас. – Линян повела оглядывающихся детей прочь. Фея, тут же поспешила вслед за ними, помахивая хвостом. А-Лин и А-Инь оглядывались почти на каждом шагу. Когда они скрылись за поворотом, я вздохнула, словно гора упала с плеч, и жалобно посмотрела на подругу.  – Что они натворили, А-Чжи? – пользуясь суматохой, за нашими спинами пробормотала она. Я покачала головой, тяжело вздохнула, потянула ее за собой в коридор. -- Полагаю, ты не о детях, -- усмехнулась я, утащив ее в тень рядом с одним из гобеленов. Она в ответ закатила глаза и фыркнула.  -- Он в открытую обвинил меня. На Луаньцзань. Сказал, что я держу учениц в заложницах. Сказал, что все эти годы я готовила почву для возвращения Старейшины Илина. Догадался, сложил. -- С-сучий потрох, лисий сын! – сплюнула под ноги подруга. Я прыснула против воли, кивнула.  -- Это еще не все. Он вместо себя Молин Су прислал… да и встреча у нас была. Разошелся во всю мощь, – я злобно сверкнула глазами, покрутила в руке Фэнбьян.  – Битва?  Я кивнула и снова огляделась: – Да. Показал мне, на что способен, но и я в долгу не осталась.  Мы напряженно переглянулись и сочувственно, одновременно выдохнули.  -- Бедная девочка, -- покачала головой Роу и сложила руки на груди. – Хорошо  хоть вырвалась из этого змеевника. Тяньчжи, он ведь ему выбора не оставил, да? Дочь у тебя, Старейшина вернулся, а тут и слухи, да? -- Молин Су сам несет за себя ответ, хоть я и передала Гуанъяо через него послание. Я коротко рассказала подруге о том, как ранила доверенное лицо нашего Верховного Заклинателя, во всеуслышание призвав того защитить свои границы. Роу тяжело вздыхала и сочувственно качала головой. Когда я закончила, он тут же процедила: -- Лисий сын! Все продумал! Ты шаг, он тебе взмах! – она сердито хлопнула себя по бедрам.  -- Сейчас переломный момент. Сложнее всего Су Джу будет сказать, я возьму это на себя, -- я положила ладонь на запястье подруги. – Я… за мной следили, Роу. И мы убили двоих, двоих из Су. Одного А-Нин, а другого – я.  Роу тут же положила другую руку сверху. – Тяньчжи, это вынужденный ущерб. – Не надо, – покачала я головой. – Решать ей. Захочет пролить мою кровь – я дам ей такую возможность. – Прекрати, – процедила она сквозь зубы. – Су Джу умная девочка.  – Нам не нужны новые долги крови, Роу. Не в нашем строю. Она недовольно цокнула языком: – Ты дай ей хотя бы шанс самой решить! Тяньчжи, ну что это такое? Сама учишь своих девушек свободе, а как до дела доходит, так крыльями их прикрываешь, да? – подруга недовольно топнула ногой. – Мама уточка, гляньте на нее. Я закатила глаза, прыснула: – Обучение ещё не завершено, Роу. – Разобраться, где друг, а где враг, она уже способна, хватит! Ты наставница или матушка? Я покачала головой, вынужденно признавая ее правоту. Наш мир снова становиться темнее… – Ты права, Роу.  – То-то же, – высокомерно хмыкнула она в ответ и закатила глаза. – И чего теперь он ожидать от вас будет? – Он хотел, чтобы мы вцепились в Су Шэ и разодрали его на месте, – ухмыльнулась я. – По себе судит. Мы не вцепились. Его взяли под надзор заклинатели из Лань. Все одно к одному – он всучил им зачарованные цини и отправил на бойню. Я опасаюсь, как бы безумие ему ум не застлало. Я поежилась словно от подступившего холода. В моей голове всплыло лицо Вэнь Жоханя, и его черты наложились на черты Гуанъяо. Действие порождает действие, и тому не будет конца – правило, которое совсем скоро изменится.  Роу презрительно хмыкнула: – Ха, так нам же и на руку! Безумный Верховный Заклинатель, какое уж тут мудрое управление. И ему на руку, скроется за своим покровителем, а тот и рад будет его забрать на попечение! – она указала на меня пальцем. – И войны не будет, так, побряцаете оружием – и по домам.  Я хмыкнула: – Для него это и правда не худший вариант. Да только, если захочет мстить, – а он захочет, Роу, такие не перековываются – шансов больше не будет. Он так просто не уйдет, не отдаст власть. А власть он любит. Да и жизнь тоже, – протянула я. – Ха, – ответила подруга, поправляя манжет рукава, – вопрос, кого из них он любит больше?  – Сама подумай, – я понизила голос до шепота, – Гуанъяо так долго взбирался по этим ступеням, столько взлетов и падений  было, что голова кругом. И теперь, когда А-Лин подрос… – Погоди, до совершеннолетия ещё далеко, – рассудительно начала подруга. Я обернулась по сторонам, внимательно огляделась. – Глава Цзян вступил в право управления раньше, чем гласит закон. Я боюсь, что и моему А-Лину такой же путь уготован. – Ха, Тяньчжи, я тут подумала, – хмыкнула Роу, глядя себе под ноги, – а что если этот ваш пиончик теперь с честью умереть хочет?  Я поджала губы, развела руками: – Сомневаюсь. Не верю я в такие изменения. А что до Су Шэ… Заклинание, благодаря которому управляли марионетками, из библиотеки Лань было, Роу.  Подруга со страданием выдохнула, прижалась затылком к деревянной панели стены.  – Ещё и облачных впутали. Ваш-то ясно, сам полез, – она махнула рукой, намекая на Лань Ванзци. – А этот, надушенный, когда старшего успел в свои дела втянуть? “Он сам втянулся, подруга”, – подумала я, глядя ей в глаза. Роу шикнула, как от ожога, крепче сжала рукоять своего меча в ладони. – Запечалился нефрит о саже! – раздражённо бросила она. – Роу, совсем никакого почтения! – со смехом ответила я. – Но твоя правда, братья Лань разделены.  По крайней мере – внешне так и есть. – Тяньчжи, он же вечно куда ни придет раздор за собой тянет! – громким шепотом сообщила мне подруга, тряхнув ладонью в сторону.  – Как бы не заставил всех нас биться друг с другом. То-то ему радость: дел натворил, а сам стой в сторонке, потирай ладошки. Гляди, как заклинатели глотки дерут и цапаются, а потом, – она тряхнула головой, – что останется, себе заберет.  – Довольно мы склонялись перед ним, Роу. Один раз избежать войны – мудро. Вечно избегать войны – слабость.   – Но каков же лисий сын! Сначала одобрил твои техники, а потом под шумок забрал наследников?  – сплюнула она. – И слухи опять раздуть, а то как же.  Я огляделась по сторонам: -- Вот что, ступай к моим ученицам, предупреди их: пусть оденутся во все самое лучшее, и кого-нибудь из своей свиты пусть возьмут. Свита постоит за моими покоями, а они, как будут готовы, пусть придут ко мне. Приведи их так, чтобы в глаза не бросались.  -- Сделаю.  -- По пути найди А-Лан, она со мной пойдет. Ты к детям, и прежде А-Шэня найди.  Подруга кивнула и поспешила выполнять распоряжение. Я же, подобрав подол ханьфу, быстрым шагом, совершенно неприемлемым для госпожи Цзян, отправилась в свои покои.  Мне предстояло выглядеть не просто хорошо – безупречно. Благо, у меня были лучшие наставницы под этим Небом.  Я улучила момент, скользнула в тень, призвала Ветер, одним движением руки достала из левого рукава амулет с запертым в нем главой горной нечисти. Амулет задрожал, вспыхнул по контуру алым – показывал, что меня готовы слушать. – Найди Призрачного Генерала, – проговорила я едва слышно. – Во всем следуй его приказам.  Амулет задрожал и погас, а налетевший порыв Ветра подхватил его и унес в небеса, словно его никогда и не было.  *** Я довольно оглядела себя в зеркало, что держала в руке одна из служанок, взметнула ладонь к щеке, поправляя неровную линию макияжа. Черный шелк скользнул к запястью, обнажил перстень на указательном пальце. Обсидиан мигнул в свете фонариков и свечей, блики огня четко высветили гравировку – Яцзы. Я любовно погладила подарок своего отца – перстень, которым он возблагодарил меня за первого внука. Перстень, что сопровождал его на протяжении всего Низвержения Солнца, перстень главы Не уже много лет украшал руку его дочери. Это вызывало смешки и шепот, с подачи Гуанъяо, но вслух никто не решался протестовать – ни тогда, ни тем более сейчас. Я знала, что это был просто подарок, но здесь, сейчас, он приобрел для меня сокровенный, сакральный смысл. В тот день я была сильна и уверена в себе, я думала, что сокрушила намерения своего врага, ударив в основание его строя. Даже зная о том, что Гуанъяо играет для Не Минцзюэ, я почти не волновалась – искусство Фэн стоит выше способностей Гуанъяо. Он мог хоть стереть пальцы о струны гуциня, но никогда бы не смог разрушить ту броню, тот барьер, что я создала для своего отца. Внутри своего отца, в самой его душе.  Стратагемы. Цзи. Общим счетом тридцать шесть. Созданные для достижения скрытых, неявных целей. Тридцать шесть хитростей, тридцать шесть уловок, тридцать шесть тропинок к победе.  Сколько часов в свое время тратил Цзян Фенмянь, чтобы объяснить дочери Ветра, свалившейся на его голову, их все! Правила наступления и правила отступления. Ожидание и решительное действие. Правила и ходы, что помогут мне видеть истинное лицо врага. Предугадать следующий его ход. Мой самый первый наставник поставил на природу моего сердца, справедливо рассудил, что мне не надо заучивать то, что уже есть в моей крови.  И усердия моего первого наставника дали свои плоды.  Я снова погладила кончиком пальцев обсидиан. Символ стойкости, камень, что очищает негативную энергию, очищает разум и сердце. Он снял этот перстень со своей руки, и под десятками взглядов надел его мне на палец. Сам.  Я вспомнила, как хмыкнул Цзинь Гуаньшань, как он тряхнул рукавами, наблюдая за нами в этот миг. Как Гуанъяо спрятал свой горящий взгляд, скрыл свое лицо за широкими рукавами, согнувшись в поклоне. С какой гордостью смотрел на меня Цзян Чэн.  Там, на пиру в честь нашего первенца, мой отец, мой грозный Не Минцзюэ, мой Чифэнь-цзюнь, без слов сказал всё, что хотел сказать.  – Когда же ты понял, отец? – тихо спросила я, глядя в отражение. Зная ответ, но все же упорно задавала этот вопрос своему отражению. Все эти годы… я так и не смогла призвать его душу. Не желала трогать его покой, не желала вмешиваться в его посмертный путь. Все короткие проблески его присутствия я списывала на собственную жажду, на общую нашу жажду с Не Хуайсаном. Видеть, знать, возвратить хоть на миг.  Не Хуайсан не требовал от меня призыва души, и я была ему за это благодарна. Наша с ним связь, начавшаяся в безоблачное время, превращалась во что-то темное и страшное. Дрожь прокатывалась по моему телу, когда я вспоминала взгляды, которыми одарили друг друга оба моих брата.  Месть способна завести в лабиринты Диюя.  Тот барьер, что я зарисовала для моего брата. Та красная линия, разложенная на…  Догадка, что было встала перед глазами, снова ускользнула от меня, махнув крылом с перьями из стали, что оставили на душе кровоточащие раны. Снова предчувствие беды подняло голову в моей душе. Я мотнула головой, почувствовала, как она стала тяжелее. Стратагемы. Он знал их все – уж я-то видела. Я знала об этом, ведь разве не я служила под началом Не Минцзюэ? Разве не тогда, в ту суровую пору Низвержения, между Не и Цзян начали закладываться союзнические отношения? Мне, как всякой женщине, их стоило лишь укрепить, объединить через себя два могучих клана. Накрепко привязать их друг к другу.  Я снова бросила взгляд на зеркало -– оттуда на меня смотрел дух войны. Алая с черным вязь, священная вязь, вилась на скулах, уходила строгими, резкими росчерками  к вискам. Двадцать раз, двадцатью древними способами повторенный иероглиф “меч”, священная, обрядовая практика клана Фэн. Воительницы, чья кровь текла в моих жилах, от веку так объявляли о своих намерениях миру.  Женщина. Женщина – это трава, устилающая землю, берегущая шаги тех, кому позволяет на себя наступать. Женщина – это скала и кремень. Женщина – это защитница, ярости в которой хватит на трех мужчин, когда дело касается ее дома.  Женщина – та часть, без которой мироздание никогда не будет полным.  Я покрутила головой по сторонам, осторожно поправила алый гребень в прическе. Брачные косы лежали на моих плечах, украшенные лентами с круглыми серебряными бляшками. Янтарь и бирюза украшали самый центр серебряных кругов.  Кончиками пальцев я прикоснулась к украшениям, вспоминая, сколько часов я потратила, вспоминая те украшения, что были в прическе моей матушки, в ту последнюю, страшную ночь, когда Цишань Вэнь пришли к нашему порогу. Сколько бумаги и туши я извела в бесплодных попытках их воссоздать. Сколько гнева было обрушено на мои покои! Гнева, что покидал меня, когда ко мне подходил Цзян Чэн.  Матушка… Фэн Лиу, Вечный Ветер. Сейчас, здесь, готовясь к выходу из своих покоев, я вспомнила о ней, и воспоминания предстали перед глазами так явственно и четко. Наши земли находились на самом юге, так, что до моря, великого моря, было рукой подать. Особенно детям Ветра. Что для нас сотня, тысяча ли?  Отец и матушка часто возили меня к морю, они держали меня на руках во время путешествия на мечах, зорко следили за тем, как я ловлю воздушные потоки своими еще пухлыми ручонками. Они рассказывали мне о десяти солнцах, что родила богиня моря, о смелом и благородном стрелке Хоу И, что вызывался избавить наш мир от такого бедствия.  Мое воспитание, мое обучение началось еще в материнской утробе, так иногда говорил отец. Как только гадание показало моим родителям, что они ожидают дочь – в этот же миг отец и мать начали свою подготовку.  Теперь я могла представить, как вытянулись лица всех гостей из великих и малых кланов, что получили приглашение в честь рождения дочери…  Фэн всегда все делали по-своему, зная, что однажды их действия приведут к новому циклу. Все остальное было неважно. В тот день матушка повела меня к водопаду. Жара стояла невыносимая, и я, пользуясь тем, что матушка увлеклась беседой с двумя своими приближенными, с радостным писком поспешила к воде. Две высокие и стройные девушки сидели рядом с ней, у ее ног, и их речь напоминала журчание лесного ручейка.  Фэн Лиу сидела в тени смоковниц, крутила в руках голубой хушань. Я навсегда запомнила ее такой – красивой и статной, за обманчивой хрупкостью которой скрывалась великая сила. Брачные косы моей матушки были увиты лентами с десятком бубенцов, что позвякивали при ходьбе. Ее красивые глаза с изумрудным отливом были подведены сверху и снизу, а губы поблескивали помадой. Меч в этот день она оставила в нашем доме, поэтому теперь была просто благородной госпожой, отдыхающей от своих трудов. Так мы коротали время до возвращения моего отца. Я лишь знала, что его для чего-то вызвал к себе Цзинь Гуаньшань. Я знала этого дядюшку – высокий и стройный, он был даже красивый. Мы виделись всего два раза, и оба раза он подарил мне самые вкусные пирожные. А его дом, который я видела один раз, был для меня очень большим и холодным.  Отец пообещал, что однажды возьмет меня с собой в Пристань Лотоса, чтобы познакомить меня с главой Цзян и его сыном, и там-то мне будет уютнее. Фэн Ксинг говорил что будет большая церемония знакомства, и там будет много сладостей, которые окажутся даже вкуснее тех, которыми меня угостил Цзинь Гуаньшань.  – Наследница-а-а растет, – довольно заключил молодой заклинатель, глядя прямо на меня. Он потянулся потрепать меня по голове, но я вцепилась в подол отца, шагнула за него. В другой руке я продолжала сжимать пирожное. Я ела сладость, исподлобья глядя на Цзинь Гуаньшаня. Он в ответ хмыкнул, а отец, опустил руку, словно прикрывая меня широким рукавом.  – Будет вам, глава Цзинь, – голос отца звучал мягко, но все же в нем чувствовалась сила. Такая, что стерла с лица мужчины в бело-золотом улыбку.  – Пока она моя дочь, – также продолжал Фэн Ксинг вежливо улыбаясь собеседнику. – Ей рано о таком думать.  – Но, глава Фэн, как же! Ведь есть правила! – пробубнил Цзинь Гуаньшань и в поиске ответа уставился на него. – Правила, – Фэн Ксинг мягко улыбнулся, сделал полшага вперед, окончательно оставляя меня за своей спиной. Я лишь вытянула руку, а другой рукой затолкала остатки пирожного себе в рот.  – Правила существуют и нужны в первую очередь вам, глава Цзинь. Ветер отвечает за себя и за вас лишь перед Небом, – Фэн Ксинг перевел взгляд с него на небосвод. Я тоже задрала голову вверх, покрутила ей по сторонам, но, не найдя ничего увлекательного, кроме стаи журавлей, что летела на восток, потянулась к рукаву. Там было спрятано еще одно пирожное, что подарил мне Цзинь Гуаньшань.  – Как скажете, глава Фэн, – сухо ответил Цзинь Гуаньшань. Мне этот тон не понравился. Я осторожно выглянула из-за отца лишь для того, чтобы увидеть – заклинатель в бело-золотом, будто бы был страшно недоволен тем, что ему приходилось кланяться перед моим отцом. И все же ему поклонился, от чего я довольно фыркнула.  Это не осталось без внимания их обоих: Фэн Ксинг кивнул мне, а Цзинь Гуаньшань пристально на меня уставился. Но впереди меня стоял мой отец, и пусть этот странный заклинатель меня и настораживал, бояться мне было совершенно нечего.  Я в ответ лишь пожала плечами, а сама подумала, что просто этот красивый дядюшка не угощал моего отца – ведь они оба два серьезных заклинателя!  Пирожные… мне казалось, я до сих пор помню этот легкий вкус.  Матушка только и успела мне крикнуть: – А-Чжи, осторожнее! – и разадасадаванно покачала головой, когда заметила, как я размахиваю руками, пытаясь ухватить Ветер.  Я вздрогнула от ее окрика, покорно склонила голову перед волей матушки. – Да, мама! – крикнула я и тут же протянула руки вперед. Ветер снова ускользнул от меня. Словно играясь, маленький вихрь замер над водопадом, рядом с Пещерой Уединения, священного места для всего клана Фэн. – Ах ты та-а-ак! – сердито воскликнула я, глядя на маленький смерч, что висел над водой. Стихия Ветра отозвалась в ответ призывным гулом: поймай, мол, меня. А стихия воды безмолвствовала. Смерч гудел и разрастался.   Я снова оглянулась на матушку – она как раз наклонилась к своим дамам, а служанка, державшая над ней широкий зонт, зевнула. Я кивнула и резко хлопнула в ладоши, потом сложила вместе пальцы в мудру подчинения и тяжело, неловко оторвалась от земли. Я покачивалась при левитации, стараясь не размыкать ладоней, поплыла над землей, чувствуя, что на ногах у меня будто бы повис тяжелый груз. Я прислушалась к ощущениям и едва не грохнулась на землю, а смерч в ответ лишь насмешливо фыркнул, чем окончательно меня разозлил.  Взмахнув еще своими пухлыми ладошками в разные стороны, я поймала равновесие и поднялась еще выше.  Я не знала тогда, что матушка и ее дамы наблюдают за мной: слишком тихо они переговаривались между собой, а я была слишком увлечена погоней за смерчем. Поняла я это, когда сама стала матерью, а прежде – тетушкой. Когда мои дети резвились охотнее, радуясь, что я наконец-то отвлекалась. – Тяньчжи, кто же так летает! – раздался голос отца, и я, потеряв контроль, полетела вниз. Я знала, что речка была не глубокой, полной острых камней, и крепко зажмурилась, сжалась в комок ожидая боли.  Вдруг смерч превратился в руку, в ладонь, что бережно поймала меня и в мгновение ока поставила перед отцом. Солнце светило ему в спину – Фэн Ксинг был красив и статен. Отец был плечист и хорошо сложен, а как шептались в нашем доме – красивей него будто бы не было мужчины на свете. Мне же он напоминал бамбук - именно с ним я и сравнивала отца, когда наблюдала за их с матушкой тренировками. Отдав “Рассекающий Ветер” моей матушке, отец тут же подхватил меня на руки, покружил по бережку, неизменно подбрасывая вверх. Ветер при нем становился такой добрый, такой хороший – он не задирал меня, а оберегал.  – Папа! Папа! – кричала я, когда он подкидывал меня. – Ты вернулся от этого злобного дядьки! – довольно сообщила я, когда отец приблизил меня к себе. Дамы моей матушки рассмеялись в голос, даже она звонко хохотнула. Отец тут же повернулся к ней: – Смотри-ка, Фэн-фучжэнь, нашей малышке всего пять, а она уже понимает мир! – закончил отец и посадил меня на свой локоть.  – А что тебя удивляет, Фэн-фуцзюнь? – тут же отозвалась матушка. – Дитя, зачатое на праздник Любования луной, рожденное в любви, он растущее в заботе… Я еще не понимала, что звучит в ее голосе, отчего заалела служанка, что сжимала в руке большой зонт, почему захихикали дамы моей матушки. Почему в восклицании отца прозвучала легкая укоризна, и что еще было в его голосе, когда он протянул: – Фучжэ-энь!  Матушка в ответ лишь пожала плечами и взмахнула веером.  – Но он правда злой, – звонко ответила я и взмахнула рукой. – Папа, не надо с ним дружить!  – Почему же, А-Чжи? – поинтересовался отец и подбросил меня на своей руке Я на миг задумалась, постучала пальчиком по подбородку. Я еще не знала, как выразить все то, что я чувствовала, но отец пришел мне на помощь: – Потому что ты видишь, что он чего-то хочет так же, как ты сладостей и фейерверков? – Да! – отозвалась я и подпрыгнула на его руке.  Матушка снова рассмеялась: – Верно, дочка!  Я, довольная, прижалась к отцу, спрятала свое лицо у него на плече. Фэн Ксинг осторожно покачал меня из стороны в сторону и повернулся на голос своей жены. – Что в этот раз он тебе сулил? – А-а-а, – сердито отмахнулся отец другой рукой, одной он все еще прижимал меня к себе. – Темное железо появилось вновь. Хотел знать, чем это нам грозит. Говорил, что если я поддержу его притязания, то нам это будет лишь на руку, – со вздохом закончил Фэн Ксинг и поставил меня на ноги.  – Притязания, – повторила я и захлопала в ладоши, радуясь, что с первого раза выговорила такое сложное слово.  – Верно, дочка, – потрепал меня по голове отец. Я довольно улыбнулась и снова выпалила: – Притязания!  – Да, – со вздохом согласилась матушка и улыбнулась, глядя на меня. – Фэн Ксинг! Её? – она мотнула головой в мою сторону и топнула ногой.  – А-Лиу, прошу. Мне отчего-то стало весело, я побежала вдоль берега, повторяя и повторяя это сложное слово, смысл которого еще ускользал от меня. – Притязания! Притязания! – звенело все вокруг.  – Не убегай далеко, А-Чжи! – приказала матушка, не поворачивая головы. Она все еще смотрела на моего отца. – Я здесь! – я помахала им рукой, но они оба не повернулись ко мне, лишь кивнули, продолжая смотреть друг на друга.  – Это по-твоему единственный путь? Другого выдумать нельзя? – вдруг зашипела она и подалась навстречу отцу. – Я знаю о долге, – ее голос задрожал. – Но ее?! Ее, Фэн Ксинг?! Один на один с этим пионом?!  – Она справится, А-Лиу, справится, – отец вдруг посмотрел в мою сторону и улыбнулся. – С женщины началась наша  истинная власть, с ней она и продолжится. – Ей всего пять, Фэн Ксинг! – матушка была очень недовольна отцом. Она для чего-то растопырила пальцы своей руки, для чего-то потрясла своей ладонью перед его лицом. Отец не прикрыл глаз, не отвернулся – он с любовью смотрел на нее, а еще словно хотел забрать в себя всю ее боль.  – Я знаю. Она не будет одна, А-Лиу. – Хороши родители, – продолжала злиться матушка, – привели в мир и… – Фэн Лиу оборвала себя на полуслове, покосилась в мою сторону. Она покачала головой и снова повернулась к своему мужу: – Они же тут все спалят дотла. С чем она останется, а?!  – Я позаботился об этом – в следующем году казна Фэн будет постепенно переезжать в хранилище Юньмэн Цзян. Без средств и земель она не останется. – Ну хоть этим! Бумаги я подготовлю! – сердито тряхнула рукавами матушка. – Юй Цзыюань сказала то же самое, – криво усмехнулся отец. Матушка лишь рассмеялась: – А чего ты еще от нее ждал? Как вас можно в таких делах оставить без присмотра, а, Фэн Ксинг? – она постучала по лбу отца. – Того и гляди наворотите дел. А что Гусу Лань? – Свитки уже у них. Лань Цижэнь заверил меня, что поможет А-Чжи в свое время.  – А что сказал Не Минцзюэ? – поинтересовалась матушка и тут же вздрогнула от моего крика: – Дядюшка Не! Я радостно запрыгала на месте, теперь повторяя как заведенная: “Дядюшка Не!” “Притязания!” Не Минцзюэ был очень большой, но совсем не страшный, хотя я видела, что многие его опасаются. Он редко приезжал к моему отцу, но когда приезжал, всегда со мной играл. Мне нравились эти игры: он катал меня на своих плечах и рассказывал сказки про войну. Почти такие же красивые и страшные, как те, что я знала от нянюшки, только в них было больше героев и чудовищ.  – Клан Не ослаблен недавней смертью главы, – ответил матушке отец. – Не Минцзюэ еще подавлен, я не стал говорить ему о том, что нас ждет. Матушка в ответ лишь покачала головой: – У Вэнь никакой совести! А-Инг! Долго это будет продолжаться?! – сердито поинтересовалась она у мужа. – И не говори мне про обстоятельства. – она уперла руки в бока. – У меня и у тебя одно обстоятельство – наша дочь!  Они оба посмотрели в мою сторону, и я чуть не упала под их взглядами. Столько вдруг любви оказалось в их глазах, что я на миг остановила свой бег по кругу, а слово “притязания” так и застряло в горле.  Я тут же подпрыгнула и побежала к матушке, но остановилась, едва увидев, как побледнело ее лицо.  – Все же проявилось, – медленно проговорила она, глядя на своего мужа поверх моей головы. – Перемены, с которыми не справятся жи… – матушка запнулась на миг, прикрыла глаза и со вздохом продолжила, – весенние Ветра, и им придется стать зимними.  – Да, А-Лиу, – со странной болью в глазах ответил ей Фэн Ксинг. Я видела, как глаза отца застлала странная пелена, и застыла между ними, завертела головой от отца к матери.  Фэн Лиу встала и покачнулась, и взмахом руки отстранила своих дам, что протянули ей каждая свою ладонь.  Она сжала в руках длинную ручку хушаня и старалась улыбаться мне. Но было что-то неправильное в ее улыбке. Что-то такое, что заставило мое сердце сжаться.  – Ты уверен, что другого пути нет? – А-Лиу! – отец шагнул к ней, да так, что ткань его рукавов прикоснулась к моей щеке, словно лаская.  Матушка смотрела на меня, по ее лицу текли слезы. Отец не успел закрыть свою жену от меня собой, и я немедленно расплакалась, еще не зная в чем дело, но чувствуя, что происходит нечто такое, что печалит, сильно печалит моих родителей.  Они оба тут же отозвались на мою боль, прижали меня к себе, усадили на сплетение своих рук. Я обхватила их обоих за шею, они же уперлись лбами друг в друга.  Ветер вдруг начал носиться вокруг с грустным воем, но он почти что не трогал никого из нас.  – Сколько у нас есть времени? – матушка отстранилась от отца первой, свободной рукой быстро утерла слезы.  – Еще есть две большие луны.  Дольше их никто не удержит.  – Знаю, – ответила матушка и вдруг осыпала мое лицо поцелуями. Отец обнял нас обеих, прижал к своей груди. А я терялась от чувств, что разом накрыли меня: от страха до любви, и вместо ответа прижалась к своим родителям.  – Они снова были тут? – тихо прошептал отец. – Да, – вздохнула матушка. – Что на этот раз? – голос отца зазвенел от гнева, и я тоже недовольно фыркнула в ответ. Родители, словно нехотя, рассмеялись, а я довольно покачала ногами. – Солнце правитель Неба, а значит – всех детей Неба, – плохо скрывая презрение, ответила ему матушка.  Фэн Ксинг шумно выдохнул и закатил глаза: – Это все? – Мама! Мама! Ты про тех злых людей с солнцем на одежде? – немедленно вмешалась в разговор я. Фэн Лиу скривилась, будто бы увидела мерзкое насекомое, а отец внимательно на меня посмотрел. Так внимательно, что мне стало неуютно, и я успела пожалеть, что вообще открыла рот. Я опустила голову, не зная куда себя деть, но отец спросил меня: – Тебе они не нравятся?  – Нет, – честно ответила я, затеребила рукав отца. – На них даже Мушу рычал! – я махнула рукой и снова довольно улыбнулась, глядя на смеющихся родителей.  – Ну раз Мушу рычал, – отец потрепал меня по голове, – то точно значит плохие люди. – Очень! А еще они сказали, что все здесь принадлежит им! – довольная собой, я скрестила руки на груди и посмотрела на родителей. Но улыбка погасла, когда я увидела, какими стали их лица от моих слов. – А-Чжи! – выпалили они хором, одновременно нахмурились и переглянулись между собой. – Как она могла видеть?  – Она была с нянюшкой!  Я виновато посмотрела на них обоих и быстро затараторила: – Я взобралась по колонне, на эти большие деревяшки под крышей, и слушала. Папа! Они пытались обижать маму, представляешь! Но мама ка-а-ак встанет, как даст по лицу этому мужчине! – я замахнулась ладонью так широко, что родители едва успели прянуть от меня.  – Кого ты ударила, фучжэнь? – со смехом поинтересовался у нее отец. – Вэнь Чжулю, кого! – ответила матушка.  – Не ругайте меня! Пожалуйста! И нянюшку тоже, просто она уснула, а вы... вы оба говорили… – я потерялась под их взглядами. Отец ободряюще улыбнулся, приподнял брови.  – Вы говорили, – со вздохом ответила я, хмурясь, припоминая. – Любое обстоятельство, – выговорила я и потерла подбородок, словно мне было тяжело, – принесет победу, если его гра… – я замолкла посмотрела на родителей. – Грамотно использовать, – отозвалась матушка и немедленно поцеловала меня в висок. – Да! Так! Вот я и… сделала, – ответила я и прижалась к матушке. Мои родители потрудились оставить в моей душе добрые и счастливые воспоминания. Эти картины были моим спасением, когда горечь от потери грозила меня уничтожить.  Фэн Лиу и Фэн Ксинг закалили свою дочь, родили и воспитали ее сильной. Природа, что ковали поколения моих предков, влилась в меня, как вода из источника мудрости в золотой кувшин.  Я сражалась их силой, я заклинала их силой. Я метила их меткой и меряла их мерой.  В этот момент, вспоминая наш диалог, я наконец-то смогла отпустить многолетнюю боль, разжать ладони, позволить ей пролиться на землю сквозь мои пальцы.  Там, куда упадут ее капли, вырастут цветы, любимые орхидеи моей матушки.  Грядущее всегда обнажает истинную суть человека, и я, как всегда, начала с обличения себя.    Голос Линян вывел меня из забытья: я обнаружила, что уже стою на ногах, руки мои раскинуты по сторонам, а моя дорогая Лю Линян и еще несколько девушек расправляют складки верхнего одеяния.  Вставшая пелена перед глазами пропала – я снова в своих покоях. За десять шагов от дверей в почтении застыла вереница моих учениц. Я слышала, как взволнованно бьются их сердца, как тихо, едва слышно позвякивают золотые цепочки шпинелей и шпилек. Слышала, как сминается шелк в их изящных, но сильных руках.  Я кивнула служанкам, что помогали госпоже Лю, и отпустила их небрежным жестом. Лю Линян кивнула вслед удаляющимся служанкам, что вышли через боковые двери и, убедившись что мы одни, тут же зашептала: – Ох, шума столько в Павильоне, госпожа Цзян! Никогда Пристань Лотоса еще столько голосов не слышала! Я ухмыльнулась – еще бы! Ведь и поводов таких не было давно. – Довольны ли гости приемом? – я не стала сдерживаться от иронии с легкими нотками превосходства. Лю Линян довольно сверкнула глазами, едва только услышала мой голос, и, красуясь передо мной, расправила плечи. – Госпожа, – с придыханием промолвила Линян и округлила глаза, – видали бы вы их лица! Они как под крышу взошли, да так рты и пораскрывали! А уж когда сели за столы, да музыка заиграла, ой, – она махнула ладонью. – А там и девушки вышли, все как одна в роскошных платьях, так и вовсе, некоторые чуть свои имена не позабыли.  – Чудно, – прыснула я. – Что еще?  – Ну, что, госпожа Цзян, – покачала головой моя поверенная, – как первый круг чаша сделала, глава Цзян брови насупил, и понеслось, – Линян покачала головой.  – Что уже успели решить? – сухо поинтересовалась я. – Пока только перекрикивают друг друга, рассказывают, кому сколько вреда Верховный Заклинатель причинил. Говорят, порядочно.  – А где второй господин Лань и его спутник?  – В Павильоне, где же им еще быть. От места они отказались, у дверей стояли. Не мое это дело, госпожа, – зашептала Линян наклоняясь ближе, – да как бы буря не вышла. Глава Не и этот спутник господина Лань иной раз так друг на друга взглянут, так бежать хочется! Со всех ног.  Я устало прикрыла глаза, раздраженно поморщилась: – Ну, пока дракон со своей тенью не сцепился, пенять им нечего. Не бойся, Линян, не сцепятся, – я уверенно кивнула своей поверенной, сама только думая о том, что хотела бы быть настолько уверенной сама, как о том заявляю.  Еще на Луаньцзань мне не понравились их взгляды друг на друга. Не пришлась по душе эта едва уловимая ядовитая дымка, что парила в воздухе между Вэй Усянем и Не Хуайсаном.  Они словно начали свое развлечение: страшное, темное, в котором не оставили места никому, кроме друг друга.  Я нахмурилась, с трудом подавив опасения в груди. “Позже, что-нибудь да выдумаю! Разве впервой, Тяньчжи?” Но времени сетовать на вихри судьбы, что переплетают нити наших жизней в продуманном беспорядке, не было.  – Позови мне сначала Су Джу, – бросила я резко, развернулась, взмахнув подолом.  *** – Выбирать лишь тебе, Су Джу, – строго проговорила я, глядя ей в глаза. Она в ответ нахмурилась, покачала головой.  Невысокая, хрупкая девушка, услышав от меня такие новости, прошлась передо мной, отвернулась к стене. Я видела, как она скользит взглядом по символам уравновешенности, как отчаянно вцепилась в ножны своего меча.  Когда она, взмахнув рукавами, повернулась ко мне, я все прочла по ее лицу. *** Я замерла в тени кленов, вслушалась в мелодию, что наигрывал среди крон Ветер. До Павильона Лотоса оставалось всего лишь двадцать шагов. А-Лан покорно замерла в десяти шагах, а еще на десять шагов от нее изящными статуями, скрытыми до поры темной вуалью, застыли мои ученицы.  Никто из нас не проронил ни слова. Зала горела всеми огнями, фонарики парили в воздухе, освещая широкую, мощеную дорожку, что вела ко входу. Сердце грохотало в груди боевым барабаном. Чтобы унять волнение, я в очередной раз расправила широкий мужской рукав верхнего одеяния, вздохнула, вбирая в себя красоту ночи, скользнула взглядом по небосводу.  Шум заклинателей раскалывал тишину, как меч бронзовый колокол. Я заметила мерцание защитного барьера по периметру и не сдержала улыбки – все верно, следует позаботиться о других обитателях Ляньхуа.  Так отчего же я медлю? Мгновения проходят, а я все еще стою под зеленеющим кленом?  Весна… как мы и хотели – А-Сянь вернулся весной, в пору пробуждения и цветения мира. Мы должны взять всю мощь этого нового цикла, чтобы помочь ему удержаться в новом теле, вплести в наш мир нити обузданной, покоренной тьмы. Довести до положенного совершенства прежде кривую дорожку и, если превратить ее не в широкий путь, то хотя бы в уверенно протоптанную колею, по которой смогут следовать другие отчаянные заклинатели. Война… ее грохот пока смешивался с далекой весенней грозой. И они еще были неотличимы в этих звуках. Но я уже слышала и боевые барабаны и видела грозно реющие бело-золотые знамена.  Наш Верховный Заклинатель готовится к последнему бою.  Я прикрыла глаза, внутренним зрением обращаясь к своим меридианам. Внутри меня светлая и темная Ци сплетались воедино – золотые нити опутывали обсидиановые. Сила спокойно текла по каналам, не нарушая внутреннего баланса. Я хотела выпить до дна последний миг покоя под зеленеющими кронами. Миг до того, как моя нога ступит под сень Павильона Лотоса. Как все заклинатели увидят меня.  Война… война – это путь обмана. Это смысл и суть жизни. Совершенство борется с Несовершенством, а правда – насмерть стоит против лжи. В этих мельтешениях легко потеряться, забыть, что есть белое, а что есть черное.  Война… победить любой ценой или просто победить? Мы всегда стремимся к покою и благодати, стремимся до последнего оттянуть кровопролитные сражения. Сохранить, пусть хрупкий, но мир. Сохранить жизни нашим людям, а наши земли уберечь от разорения. Мы тянули столько, сколько могли, давали родиться зыбким обстоятельствам. Быть правителем, стоять во главе – это умение медлить, умение спешить. Умение жертвовать, не только собой, но и своими подчиненными. И спокойно спать по ночам. Тот, кто следует, не боится – ведь он доверяет тому, за кем следует. Идущий следом убежден в правоте, в правильности приказа, ведь этого требует долг послушания. Поэтому тот, кто ведет за собой, не должен сомневаться. В противном случае, за дело приниматься и вовсе не стоит. Я вздохнула, подставляя лицо порыву ветерка, и тут же вздрогнула от неожиданного звука – кто-то из гостей только что расколотил нефритовую чашу об пол, требуя наказать виновного. Все эти годы, долгие годы он сидел выше всех нас. Я называла его Мэн Яо, когда другие уже звали Цзинь Гуанъяо. Я звала его Гуанъяо, когда другие называли Ляфэнь-цзюнем. А теперь, как же мне его назвать?  Его, кто так и не стал свободным – ни внешне, ни внутренне. Его, кто так и остался игрушкой в руках обстоятельств, в наших руках. Уже нельзя было сказать точно, мы ли обрядили Гуанъяо в платье шута, или он сам, добровольно его напялил. Но наши цели совпали. Едва я только подумала о нем, как услужливый Ветер донес до меня тихий, едва слышный скрежет – печатка из темного железа продолжала бунтовать. Она боле не слушалась своего хозяина, лупила по его телу. Я с усмешкой покрутила перстень на руке – Гуанъяо было больно, страшно больно, уж мне ли этого не знать. Как только я подумала об этом, заболела старая рана на груди. Мое тело хорошо помнило все уроки Матери Тьмы. Каждый шрам, каждая рана – это урок, каждая капля крови – плата за ее покорность.  Война… Я вспомнила Фэн Ксинга в этот миг. Его высокую фигуру, что в тот день, один из последних счастливых дней, отпущенных нам, играл со мной. Он высоко подкидывал меня в небо, а я, раскинув руки, ловила воздушные потоки. Я вспомнила и его слова, сказанные мне на пороге нашего дома. – Дитя, – обратился он ко мне, когда мы замерли под сенью фонариков. Я удивленно посмотрела на него снизу вверх, ведь отец редко обращался ко мне так формально. Его мягкие черты лица в этот миг приобрели холодную красоту,а раскосые глаза сверкали сталью клинка.  – Да, отец, – тихонько пискнула я, разглядывая его голубой рукав, где, словно на глади небосвода, зеленой нитью бежали узоры ветра. Я наблюдала, как блики жаркого полуденного солнца наполнили вышивку волшебным свечением.  – Именно здесь этим словам самое время, – Фэн Ксинг мотнул головой в сторону порога нашего дома и присел на корточки передо мной. Я запомнила его лицо, спокойное и отстраненное, запомнила его слова.  – Придет день, дитя, когда Ветер будет реять в одиночестве. Ты сейчас не в силах этого понять, но в нужный миг слова мои придут тебе на помощь, – отец поцеловал меня в лоб, будто бы не замечая, как я задрожала в его руках. – Многие будут приходить к тебе. И те, кто будет приходить, будет претендовать на самое высокое место в нашем мире, – его ладонь любовно заправила непослушную прядь за мое ухо.  – Да, отец, – кивнула я со всей серьезностью, на которую была способна. Фэн Ксинг улыбнулся и сжал мою крохотную ладошку в своих руках.  – Ты узнаешь того, кого тебе стоит поддержать ровно по одному – он не захочет войны, но всегда будет к ней готов. Он не будет жаждать крови, но будет готов заплатить эту цену. Жестокость и разрушение никогда не порадуют его сердце, поэтому применять он их будет крайне редко. Это метка того, кого Фэн должны поддержать без колебаний.  – Война, так страшно… отец, простите! – тут же выпалила я, но Фэн Ксинг лишь покачал головой: – Все так, А-Чжи, война это страшно. После первого боя все всегда мечтают, чтобы не было другого. Но мы, ты, – он снова мягко поцеловал меня в лоб, – ты – Фэн. Ты ее дочь. Таков уж наш мир, что война здесь – часть сути вещей. Именно так ты узнаешь того, кто достоин сидеть выше нас всех. Отец отстранился от меня лишь для того, чтобы в следующий же миг крепче прижать меня к себе. Я растерялась и едва не заплакала, в беспомощности обхватила своими ручонками его за шею. Фэн Ксинг поднялся на ноги вместе со мной, крепко прижимая мое тельце к себе.  – Прости, дитя мое, – со страшной болью выдохнул он мне на ухо. – За все прости.  Только теперь, здесь, сейчас, под зелеными еще кленами я поняла, за что отец просил у меня прощения. Фэн Ксинг, что навсегда остался в моей памяти суровым и сильным воином. Воином, что на последнем издыхании едва смертельно не ранил Вэнь Чжулю, державшего его за глотку. Седые в один миг волосы отца разметались по его плечам. Он умер в его хватке, но не сдался. И матушке ничего не оставалось, как шагнуть под кров горящего дома, как вскинуть руку вверх, в один миг разрушая заклятье, давая увидеть завоевателям, что все сгорает вместе с ней.  Фэн Лиу не сказала ни слова перед смертью, она просто смотрела на завоевателей в своем доме. Доме, который догорал, и она сгорала вместе с ним. Я видела, как она бросила прощальный взгляд на распростертое тело моего отца – он умер, глядя на Небо. Наверное, она даже улыбнулась, слушая, как ревет пламя, как трещат балки, что в следующий же миг погребли ее под собой.  Фэн Тяньчжи осталась единственным Ветром. Но не последним. – Пора, – тихо сообщила я кленам и решительно шагнула вперед, под свет фонариков.  *** – Прибыла госпожа Цзян! – громко стукнув ножнами меча о деревянные колонны, гаркнул в залу У Ян и резко опустился на колени, сложил ладони в жесте величайшего почтения.   Двери были распахнуты, Павильон ярко освещен позолоченными светильниками в форме лотоса. Фиолетовые фонарики парили под потолком, изгоняя ночную тьму в ее исконное обиталище. Шум и гам тут же прекратился: заклинатели, что спорили, стоя на ногах и тыкая в друг друга пальцем, тут же опустили ладони и покорно склонили головы. Те, кто сидел, повернулись в мою сторону и поспешили встать. Они покорно склонились среди разлитого вина и осколков чаш. Музыка, что наполняла воздух, стала тише, но продолжила звучать.  Неловко поднялся на ноги Не Хуайсан, спрятал свое лицо за расписным веером. Громко воскликнули заклинатели Не за его спиной, опустились на одно колено, ударили себя кулаком по груди да так и застыли.  Вэй Усянь и Лань Ванцзи, стоявшие у дверей, прянули по сторонам, встали друг напротив друга и так же опустили головы.  Я замерла прямо перед ними, позволяя лунным лучам освещать меня со спины, а мягкому свету в зале – с лица.  Все, кто еще пытался смотреть на меня, в ужасе отводили глаза. Заклинатели шумно сглатывали, прятали бледнеющие лица, прятали дрожь ладоней за широкими рукавами и ножнами меча. Они успели прочитать и понять послание, прежде чем отвели взгляды.  Ужас медленно растекался по Павильону, заставляя каждого поверить в реальность происходящего. Уже не отвести взгляд, по-настоящему не отвести. Нас ждет война, в которой не только добро будет сражаться со злом – тьма будет бороться с чернотой.  Это было испытание для нас всех, но я видела, как полсотни мужчин, что собрались здесь, под нашей крышей, опешили лишь на миг. Я видела, как пылает огонь справедливости в их сердцах, как он находит отражение в их взглядах.  Я сделала шаг вперед, оставляя молчаливых стражей, черного и белого за спиной. Я скорее почувствовала, чем увидела, как округлились глаза А-Сяня, когда он увидел вышивку на моей спине.  Изящным, но небрежным движением я перекинула копну волос на одно плечо, обнажая спину перед моими зрителями.  – Сестренка, – тихо выдохнул мне вслед Вэй Усянь, вопреки всему. Столько горечи прозвучало в этом слове! Я чуть повернула голову в его сторону, позволила себе легкую улыбку.  Еще один шаг вперед. Вместе с Лань Ванцзи и Вэй Усянем теперь это увидел клан Цзинь Фа и их соседи напротив. Тут же воскликнули и замолчали следующие свидетели. В их голосах звучала и тревога, и страх, но были и те нотки, что особенно порадовали меня – жажда справедливости.  Еще шаг. Глава Яо поднялся на ноги за моей спиной, принялся тыкать пальцем:  – Это же… это! Госпожа Цзян! Как вы… так неосторожно!  Краешек моих губ едва заметно дрогнул от дерзкой усмешки. Глава Яо растерянно сел на свое место, потянулся было к чаше вина, но одернул себя.  Еще шаг. Я медленно, но уверенно приближалась к центру Павильона Лотоса. Тишину, что воцарилась после моего появления, раскололи возгласы: “А правильно, я считаю! Давно пора!” “Госпожа Цзян! Как же вам за себя не страшно!” ”Ты что, весь ум в полете растерял?! Уж не серчайте, глава Цзян! Госпожа Цзян! Это мой брат все от волнения!” ”Вот оно, вот!” “Это же.. это!” “А я вам помогу, глава Ван, а то вы аж слова все позабыли!” “Глава Яо!” “Что “глава Яо”? Глава Ван, это война.” Они поддавались на волны гнева и ярости, что разливались от меня по Павильону. Эта музыка, что исходила от меня, вела главную партию в общей композиции. В Павильоне совсем скоро стало душно, как бывает на поле боя.  Музыканты, что играли тихий напев, вторили мелодии, наполняющей наш мир.  Месть. Честь. Бой. Война. Когда-то мой фуцзюнь сказал, что это мужские слова. Целую жизнь назад, там, у подножия Луаньцзань. В бессилии наблюдая то, как его жена, госпожа и хозяйка его ордена и клана, как Ветер Фэн через себя показывает и предупреждает весь наш мир. Четыре удара кнутом. Сын гордости государства, решивший, что раз не сносить ему головы, так он сделает все, чтобы заклинатели его запомнили.  Сын, решивший, что может переиграть отца, но не по осанке напяливший одежду. Цзинь Гуаньшань не просто так занимал свое место на вершине. Сын, что много дней пел отцу, сын, что втайне радовался уступкам своего отца, в один миг совершенно потерявший от этого голову. Сын, позабывший в этот миг, что перед ним не просто отец – Цзинь Гуаньшань, всегда Верховный Заклинатель, до конца Верховный Заклинатель. И горе было хоть одному заклинателю, кто об этом позабыл. “Раз говорил, так докажи!” – вот что значил этот жест. Поэтому Цзинь Гуаньшань отдал меня под командование своего сына. Сына, который рассчитывал смотреть на дрязги с безопасного расстояния. Цзинь Гуаньшань напоминал ему – как бы близко ты ко мне ни был, сколь много бы ты ни знал о моих планах, ты, Цзинь Гуанъяо, всего лишь исполнитель. “Знай свое место!” – кричал Гуанъяо в тот год весь мир.  У Цзинь Гуаньшаня, у нас у всех был шанс изменить ход событий, и каждый из нас поступил так, как следовало ему. Мне нужно было лишь подхватить протянутые мне нити, довести до положенного совершенства. Что перед этим глина моего тела? Что пролитая кровь, если надо сберечь наш мир и дерзновенно напомнить Верховному Заклинателю о смирении. Забываются и мудрейшие, а целое всегда распадается на части. Уберечь свою семью, наш мир – для чего слова, если от веку судят по делам?  Сын гордости государства своими руками высек небесную мудрость, отринул ее, отказался от высшего закона, что звучал в моем имени.  “Где же вы, Цзинь Гуаньшань? Наблюдаете за нами, ожидая очереди в судилище? Попиваете свое вино, да?” – мысленно обратилась я к своему давно ушедшему врагу.  Я знала, узнав о своем назначении, Гуанъяо предвкушал новый виток игры. Пока не увидел вверенных ему девяносто заклинателей, к коим для ровного счета он и прибавил мой десяток. Десятерых своих братьев, которые должны были мне усложнить жизнь. Он попался и слишком поздно это понял, а когда понял… я подставила свое плечо, позволила сорвать на себе злость.   Месть. Честь. Долг. Бой. Барабаны войны все явственней звучали в небесном весеннем громе. Их ритм отзывался в сердце каждого присутствующего.  Но мои глаза смотрели лишь вперед, на него.    Мои глаза смотрели лишь на него, того кто восседал на вершине. Я видела, как мерно поблескивает пока еще невидимым для всех защитный барьер по левую руку от него, как изящная драпировка скрывает позолоченное сидение главы ордена.  Он смотрел на меня в ответ, вдумчиво и спокойно, лишь нахмуренные брови на его лице выдавали крайнюю озабоченность. Я дошла почти что до середины, я сделала свои несколько десятков шагов. За моей спиной – заклинатели, что бурно обсуждали мое решение появиться в таком виде перед собранием. Заклинатели, что готовы поддержать мое и наше решение. За моей спиной – Вэй Усянь и Лань Ванцзи, что смотрели мне вслед не отрываясь. Я телом чувствовала их взгляды, читала одну на двоих тревогу. Ворвавшийся следом порыв Ветра донес до меня отчаянный скрип ножн Бичэня в руках Второго Нефрита. Еще миг – и они треснут.  Я слышала, как с такой же силой сжимает мой брат Чэнцинь, как вторит этот звук напеву ножен.  Я слышала, как довольные взмахи веера разрезают воздух, словно Не Хуайсан держит в руках не расписную ткань, а боевой веер с остро заточенными гранями.  Цзян Чэн медленно поднялся с трона Лотоса. На Павильон Лотоса, а следом на все Ляньхуа, опустилась тишина лишь для того, чтобы вдребезги разбиться от шороха его шагов. Восхищенные вздохи и шепот тут же наполнили воздух вокруг нас. Заклинатели Цзян, что несли почетный караул за спинкой его сидения, согнули спины в глубочайшем из поклонов. Казалось, все Ляньхуа почтительно склонилось перед ним. Ведь навстречу мне, духу войны, встал не просто глава ордена или клана, встал сам господин Лотосов, хозяин каждого клочка земли, каждой травинки, каждого деревца. Он будто уже не человек, не заклинатель – он воплощение всего Юньмэн Цзян.  Цзян Чэн замер только на миг, давая каждому разглядеть себя. Парадные одеяния, тяжелыми складками ниспадающие до самого пола. Роскошные серебряные украшения в прическе – весь его вид сообщал всем и каждому – он не сомневается уже давно. Уже давно Саньду Шеншоу принял решение и держится его, и будет держаться до самого конца. Он едва заметно качнул головой влево, и его глаза задорно блеснули: “Покажем им, А-Чжи?” “Покажем!” – отозвалась я, и блеск в моих глазах был отражением его искр.  Его шаг ко мне был стремителен и резок. Он остановился передо мной почти вплотную: – Госпожа Цзян, как вам к лицу праведный гнев, – отметил Цзян Чэн, почти не размыкая губ.  – Супруги часто становятся отражением друг друга, глава Цзян, – поддержала я его иронию. Он скользнул взглядом по мне – по черному одеянию моего отца, которое он накинул мне на плечи в лагере, после экзекуции, устроенной для меня Гуанъяо. Несколько швей долго трудились, перешивая его так, чтобы этот покров сидел на мне достойно меня. Скользнул по черненным эполетам на плечах в виде черных Яцзы, гневно раскрывших свои пасти.   Цзян Чэн бросил короткий взгляд на заклинателей за моей спиной, довольно хмыкнул в ответ на их море голосов.  “Правильно! Дочь за отца! Уж не обессудьте, глава Не!” “Д-да что вы, глава Яо! Такое по плечу только старшей госпоже, моей сестрице!” Самодовольный голос Не Хуайсана вызвал короткие смешки, в звуке которых потонул отчаянный скрип флейты. Уж слишком ярко голос Не Хуайсана выделил слово “моей”.  “Ваша правда, глава Не! Не Минцзюэ, щедрых ему плодов, всегда умел разглядеть талант!” “Все так, глава Яо!”“Вот правда говорят про госпожу Цзян – Ветер Перемен! Ох, не будь среди нас Фэн, как бы мы жили?” “Вот! Поэтому-то Фэн вместе с Цзян! Без их могучего союза пропали бы!”  Смятение все еще оставалось в душах наших гостей, когда Цзян Чэн протянул руку мне навстречу. Заклинатели, сидевшие ближе к нам, осторожно косились мне на спину, округляли глаза, шептались со своими соседями.  Я медленно вложила свою руку в его ладонь, и мы двинулись вперед.    Теперь уже невозможно скрыть четырех кровавых полос, что перекрывали роскошную, серебряную вышивку лика Яцзы на моей спине. Одно движение плечами, блик фонарика, свет лунного луча – и грозного дракона пересекают тонкие линии.  Четыре. По числу ударов кнутом. Четыре длинные красные нити, то терявшиеся в вышивке, то проступающие на моей спине от моего движения.  Мщение звучало в восклицании заклинателей Не, резко разрезал воздух веер Не Хуайсана, вторя своим людям. Они внимали моему призыву, они были готовы выступать хоть сейчас.  Никто не забыл унижения в лагере.  Хорошая месть, как и хорошее вино, – готовится долго.  Но на этом подарки для наших гостей еще не кончлись. Мы с А-Чэном остановились у трех ступенек, что вели к роскошному, позолоченному сидению в виде раскрытого лотоса. Слева на него была накинута пурпурная ткань, что для всех остальных служила лишь элементом украшения.  Цзян Чэн резко взмахнул рукой, шелк его рукава метнулся в воздухе, ткань драпировки взлетела и плавно опустилась за дверью Павильона, за спинами Вэй Усяня и Лань Ванцзи. Заклинание сокрытия развеялось с мелодичным звуком. Заклинатели так и ахнули, а мы одновременно, шаг в шаг, взошли по трем ступеням и сели. На одно, общее место – застывший в металле Ветер обнимал раскрывший свои лепестки Лотос.  А на месте главы сидели двое – муж и жена.