102, Мудрость обнимающая лотос — фанфик по фэндому «Мосян Тунсю «Магистр дьявольского культа» (Основатель тёмного пути)», «Неукротимый: Повелитель Чэньцин»

elena-tenko

автор

katsougi

бета

Пэйринг и персонажи

ОЖП, ОМП, Лань Чжань, Вэй Ин, Цзян Чэн, Не Хуайсан, Цзинь Гуаншань, Мэн Яо, Не Минцзюэ, Вэй Ин/Лань Чжань, Цзинь Лин, Сюэ Ян,

Метки

AU Hurt/Comfort Частичный ООС Повествование от первого лица Обоснованный ООС Отклонения от канона Тайны / Секреты Уся / Сянься ООС Магия Сложные отношения Второстепенные оригинальные персонажи Пытки Упоминания жестокости ОЖП Элементы дарка Временная смерть персонажа Нелинейное повествование Воспоминания Красная нить судьбы Элементы психологии Моральные дилеммы Воскрешение Самопожертвование Упоминания смертей Самоопределение / Самопознание Кроссовер Авторская пунктуация Принятие себя Доверие Горе / Утрата Эксперимент Упоминания беременности Этническое фэнтези Верность Привязанность Противоречивые чувства Ответвление от канона Сражения Политика Политические интриги Конфликт мировоззрений Элементы пурпурной прозы Разлука / Прощания Страдания Древний Китай Феминистические темы и мотивы Могильные Холмы

Описание

Смерть, время и воля Неба - три вещи которые плетут полотно судьбы. Действие порождает следующее действие и так до бесконечности. Кто мог предположить, что двое воспитанников клана Цзян бросят вызов всему миру заклинателей? И кто бы мог предположить, что двух мятежников, двух темных заклинателей на этом пути поддержит глава Цзян?

Примечания

❗Пишу этот фанфик для обновления писательской Ци, если вы понимаете, о чем я🤫 Поэтому претендую на стекло, не претендую на канон, ничьи чувства оскорбить не хочу ❗ ❗Все отклонения от канона исключительно в угоду сюжету❗ ❗Да, знаю, что обложка не отражает привычной внешности персонажей –однако она мне нравится, потому что это моя первая работа в нейросети❗ ❗Проба пера от первого лица.❗ Идея родилась сиюминутно, и я решила ее воплотить: для перезагрузки мозга и для личной терапии, ибо люблю я эти наши и ваши: "А что если.." 🤫 ❗Есть фанфики, которые строго и во всем следуют канонам заданного мира. Это немного не мой путь, я беру нравящийся мир за основу, но вплетаю в повествование свой взгляд, свое видение событий и персонажей. Я беру полотно, но раскрашиваю уже своими красками. Поэтому, если мой подход оскорбителен для вас, как для участника фандома и любителя произведения - не читайте.❗ ❗ Тлг-канал ❗: https://t.me/kiku_no_nihhon ❗ Видео-лист для атмосферы ❗:https://youtube.com/playlist?list=RDiiIs5CDUg2o&playnext=1 🌸❤️24.12.2024 - 110❤️ Как долго я к этому шла. Спасибо вам✨ 💜 16.02.2025 - 120 ❤️ Спасибо вам, что вы остаетесь со мной🧧

Посвящение

Себе и близким – мы все большие молодцы. Ну, и конечно же Мосян Тунсю, спасибо. Герои были для меня светильниками, когда все огни моей жизни погасли...

102.

13 марта 2024, 07:57

Я встретилась глазами с Вэй Усянем и отвела взгляд, едва заметив сочувствие. Деликатно кашлянув, я предложила всем нам присесть за столик, снова разделить между собой вино. Торопливо щелкнув пальцами, я поспешила в другую часть пещеры, отделенную коричневой тряпицей – там мы хранили ту часть наших запасов, что была неприхотлива. Побросав в глиняную плошку маньтоу, пирогов Бабушки, добавив ломтики вяленого мяса, я поспешила обратно. Суетливо поставив скромное угощение между ними двумя, я опустилась на свое место, почти полностью найдя покой в своем сердце. Разлив вина, я поспешила вернуть наше внимание к недавнему разговору. – Так или иначе, – сказала я, наполняя чашу Цзян Чэна, – ваше разногласие сыграло нам на руку, – я осторожно подвинула к нему пиалу и потянулась за чашей для Вэй Усяня. – А раз уж глава Цзян не воспротивился слухам о мечте вернуть утраченную возлюбленную, – я придвинула вино Вэй Усяню, – то так тому и быть. Щебет будет, конечно же, нестрепим. – Пусть только попробуют мне в лицо сказать, – тут же вскинулся Цзян Чэн. – А за спиной они могут меня даже бить. Вэй Усянь спрятал от нас свою усмешку, залпом осушил чашу вина: – А теперь, глава Цзинь хочет внушить Цзян Чэну, а потом и всем остальным, что это, мол, мнение народа. Мы с А-Чжи герои, а глава Цзян так, в хвосте тащился. – Знает, зараза, на что давить, – крякнула я, залпом выпила вино и прижала ребро ладони к губам. – Ещё бы! Мы с тобой, А-Чжи, всегда одни из первых в списках, это всем известно. Они по себе судят, думают, что если мы с тобой первые, за словом в карман не лезем, так и с А-Чэном не лучше себя ведём. – А то и хуже, – покачала я головой. – По себе судят. Я всегда говорила что нашему А-Чэну нужно всего лишь две вещи: вера в него и время – только и всего. Но я знаю, для чего это нужно Цзинь Гуаньшаню, – я снова наполнила свою чашу. Они оба уставились на меня вопросительно. Не без улыбки я отметила, как они оба с аппетитом накинулись на скромное угощение. – Не к нашей беседе сказано будет, – начала я, поигрывая полупустой чашей в руке, – да чего уж песню в мешок запирать. Глава Цзинь пытается отрубить последние тропки к нашему воссоединению., чтобы когда раздались барабаны войны, вы, глава Цзян, не дрогнули, выбирая сторону, – я в один глоток прикончила вино. Братья тут же дружно закивали, Вэй Усянь оторвался от вяленого мяса, утер ладонью рот и указал на меня пальцем: – А следом, Правая Рука, не оставить выбора и нам. Ему нужна война или хотя бы карательный поход для того, чтобы одним махом уничтожить возможную угрозу. Цзинь Гуаньшань очень искушен в интригах, – ухмыльнулся Вэй Усянь отрывая зубами ещё один кусок, – и вполне может догадываться о многочисленных визитах к нам, сюда. Если мы не примем вызов, нас сметут. Если примем… Придется сражаться со всем миром. Со всеми, кого мы знаем. И любим, – он посмотрел Цзян Чэну прямо в глаза. – И тем, кто вас знает и любит, придется обратить мечи против вас. Мы подумали не только друг о друге, между нами повисли имена всех, кто был и стал нам дорог: А-Ли, А-Сан, Не Минцзюэ. Лань Ванзци. И совершенно неважно, осознает ли мой брат Песню своего Сердца, звучать она от этого не перестает. – Ему нужна распря пострашнее Низвержения. Я тяжело вздохнула, плеснула себе вина и медленно, прерываясь на полуслове заговорила: – Я не смогу… не смогу поднять мертвецов, обратить духов и тварей на Цзян, на Не… – На Лань, – злобно прошипел Вэй Ин, откидывая голову назад. – На Лань, – кивнула я. – Остались Цзинь, их не жалко, – я покачала головой. – Было не жалко, Правая Рука. Цзинь Гуаньшань прекрасно знает о нашей с тобой привязанности к А-Ли. Так что же, мы заставим нашу шицзе рыдать? – он поморщился и всплеснул свободной рукой. Цзян Чэн быстро кивнул его словам. – В таком случае, ему же проще, – продолжил Вэй Усянь. – И долг по нашему с тобой истреблению уже становится священным. – Этим и прикроется, когда соберется нас уничтожать, – я злобно стукнула чашей по столу. Они оба озадаченно посмотрели на меня. Гнев и боль проступала в моих чертах, губы задрожали, а голос и вовсе надломился. Видя это, Вэй Усянь одним махом сгреб свиток со стола, заткнул за пазуху, лишь качнул головой, когда поймал мой взгляд. Я смотрела на него с мольбой: – Мы ему не противники, Господин! – воскликнула я и тут же поняла всю несуразность своей фразы, – не противники… – шепотом закончила я, понимая всю обреченность ситуации. – Мы столько трудились, все на общее дело. Мы столько изучили, столько! – мой голос звучал жалобно, даже жалко. – Ему нет до этого дела, – безо всякой жалости припечатал Цзян Чэн. – Вы оба – угроза, от которой надо побыстрее отделаться. А наша А-Ли лишь один из поводов. – Как нам защитить ее? – все тем же дрожащим голосом спросила я. “Никак”, – повисло над нами тяжелой, могильной плитой. – Не посмеет же он свою невестку тащить в интриги? Ладно я, ты, – моя ладонь указала на Вэй Усяня, – но А-Ли? – Придется пока выигрывать время, – процедил Цзян Чэн, отводя взгляд. Я без труда подхватила его мысль: – Свадьба, – пробормотала я, даже не борясь с отвращением к самой себе. – Такой светлый день использовать!.. Да еще в чем! – Погоди, А-Чжи, оба успокойтесь, – рассудительно начал Вэй Усянь. – А-Ли никто не тронет. Никто, – уверенно закончил он. – С чего ты это взял? – мой голос едва ли не сорвался на крик. – Мы переписываемся, мы… – я махнула рукой в сторону своей части пещеры. Там, в тайнике, хранился не только засушенный лотос, первый подарок А-Чэна, там хранились письма моей шицзе. – Вам позволено, вы женщины! На эту вашу переписку глава Цзинь смотрит сквозь пальцы! – Вэй Усянь растопырил пальцы, помахал ладонью перед лицом. – И правильно делает. Должна у наших сестер быть хоть какая-то радость, – буркнул Цзян Чэн. – Вот именно, – махнул рукой Вэй Усянь. – Он использует это против нас, как вы оба не понимаете! – я похлопала ладонью по столу. – Придумает способ! Изобретет повод! – А-Чжи, – со вздохом начал Цзян Чэн, – я понимаю твой страх. Спасибо тебе, – тень улыбки коснулась его губ. – Но сейчас в тебе говорит сестра, а не советница Старейшины Илина. Цзинь Гуаньшань не печется о сплетнях, все так. Но о том, какие у него отношения со своим сыном, он волнуется. Он не тронет А-Ли. – Уверен? – пискнула я. – Более чем. – Но мы всегда будем на подхвате, – тут же отозвался Вэй Усянь. Они хмуро посмотрели друг на друга, кивнули один другому. Словно бы безмолвно о чем-то договаривались. – Простите, – пробормотала я после недолгой паузы. Они в ответ подарили мне две теплые, ободряющие улыбки. – Мы не можем допустить их сюда, – задумчиво протянул Вэй Усянь и разлил нам троим вина. На его лице расцвела улыбка, когда он заметил, как мы с Цзян Чэном одновременно пригубили вино. Мы оба коротко переглянулись, предпочитая не заметить этой случайности. Его рука была совсем рядом с моей, а я сделала вид, что не вижу этого. — Все верно, мы еще не готовы. Путь уже виден и тропки проложены, но всё же есть еще кое-что, – Вэй Усянь похлопал себя по притороченному сбоку свитку. Я наклонила голову, понимая, что скоро он огласит свою волю, и внутренне сжалась от нехорошего предчувствия. Что-то было не так, и мне хватало одного пристального взгляда на своего Господина, чтобы понимать: та тропинка, которую он нашел, та нить, что вытащил из огромного клубка, не сулила ничего хорошего. Нам всем. И все же он словно готовил нас обоих с Цзян Чэном, медленно и аккуратно подводил к грядущей новости. У меня снова сжалось сердце, когда я покосилась на запечатанный сверток. Поймав мой взгляд, Вэй Усянь понимающе улыбнулся, уже понял, что мне достало проницательности догадаться о том, что весть, которую он объявит, станет недоброй. Пока не чувствовал разлитой в воздухе тревоги лишь наш союзник: мы обратили пристальные взгляды в сторону Цзян Чэна, но едва ли он обратил на это внимание. «Он что, изменил свое решение?» – подумала я. Цзян Чэн смотрел на чашу, которую крутил в руке, и лицо его выражало глубокую задумчивость. Ему не было дела до наших переглядок. Казалось, была отставлена даже цель его визита сюда. Он весь в этот миг сконцентрировался только на плетущейся в Башне Золотого Карпа интриге, весь он был погружен в эту загадку с головой. – Мы должны опередить их… -- задумчиво проговорил наконец Цзян Чэн и тут же поднял голову, осмотрел нас обоих. – Полагаю, ваше приглашение связано ещё и с нашей целью. -- Вы верно поняли, глава Цзян, именно для этого мы с госпожой и позвали вас сюда. Не одни они могут преследовать несколько целей одновременно. А что говорят о моей Правой Руке? – его голос прозвучал жестче, резче. -- Не надо, плевала я на эти слухи. -- Мы не плевали! – хором и гневно воскликнули Вэй Ин и Цзян Чэн, одарив меня на пару сердитыми взглядами. Брат покачал головой, дав понять, что вихри моего Ветра сейчас ни к чему. – Они все равно теперь не поверят… -- А вот тут вы не правы, госпожа Вэй, -- Цзян Чэн подвинул пустую пиалу Вэй Ину, тот наполнил ее немедля и подвинул обратно. Я выхватила из рук брата кувшин, налила себе самостоятельно, пытаясь скрыть дрожь в руках. Разговор будто бы сам собой стал свободнее. И пусть мы все еще придерживались вежливости, лед этикета, который нам был необходим для общения в будущем, пошел трещинами. – Минуя разные недостойные вашего слуха вещи, — злобно процедил Цзян Чэн, выпивая вино залпом. Я возмущенно шикнула, но Вэй Ин остановил меня взмахом ладони: – А-Чжи, не сейчас! Продолжай, – он вперил серьезный взгляд в главу Цзян. Цзян Чэн крутанул желваки на скулах, залпом выпил очередную чашу: -- Про ваш блуд мы уже все решили. А вот и новая сплетня: Редиска ваш сын, -- он снова тяжело вздохнул и залпом выпил чашу, которую я успела наполнить, давясь смехом. -- А я тебе говорила, -- тут же сердито сказала я, повернувшись к Вэй Усяню, и хлопнула его по запястью. В ответ брат подавился смешком и искорки этого смеха загорались в глазах Цзян Чэна. -- Нечего трепать языком перед Лань Ванцзи было: «Этого ребенка родил я-а-а!» -- я всплеснула руками и скорчила рожицу. – «А Тяньчжи мне помогала!» Дотрепался языком, а? Дотрепался, я тебя спрашиваю?! – я тут же шлепнула грозного Старейшину Илина по плечу, от чего Повелитель Мертвецов и Демонов, хозяин Чэнцинь, сердито фыркнул и закатил глаза, тут же пожаловался Цзян Чэну: -- А-Чэн, она меня бьет! И так постоянно! – и тут же со страдальческим видом потер свое плечо. В следующий же миг он повернулся ко мне и брякнул: -- Э-э-э, сестричка, а при чем тут Лань Ванцзи? – он погрозил мне пальцем и, приосанившись, будто бы еще миг назад не он хныкал и просил помощи у А-Чэна, глядя на меня, заявил: -- Не он слухи распространял! -- Распространял, конечно, не он, а вот с его слов могло и покатиться! Додуматься, на рынке об этом заявить! Что нам, ушей мало? Забыл, сколько шпионов мы с Вэнь Нином от горы гоняем?! Ребенка он родил, гляньте на него! Да еще и меня в это впутал! -- я гневно на него посмотрела и тут же проверила Цзян Чэна. Он сидел с улыбкой, в его глазах была странная, не свойственная ему нежность, но такая большая, что у меня все же захватило дух. Я тут же отвела взгляд и обратилась к Вэй Усяню: -- Слышал, что говорят?! Блуд! Так еще и Редиску в нашего сына обрядили! Он наш, -- я постучала ладонью по столешнице и сердито поерзала на подушке. – Но не наш сын! Вэй Усянь вдруг прикусил губу и перевел лисий, хитрый взгляд с меня на Цзян Чэна и тут же вкрадчиво поинтересовался: -- А ты чего так завелась, сестренка? -- Да потому что! – не заметив ловушки, ударила по столешнице ладонью я. – Знаю я силу слова! Получше вас обоих знаю! Если я захочу провести в этот мир жизнь, то отцом уж точно будешь не ты! И тут же прикусила язык, едва до меня дошел смысл сказанных слов. Цзян Чэн кашлянул, поспешил налить себе вина и молчаливо спросил меня, указав взглядом на мою чашу. Я так же смущенно кашлянула и пододвинула к нему пустую чашу. -- Сила слова, говоришь? – Вэй Усянь спрашивал меня, но смотрел на Цзян Чэна. -- Помолчи, -- огрызнулся тот в ответ и сверкнул на него глазами. Вэй Усянь лишь примирительно поднял руки вверх и покачал головой, словно говоря: не при делах мол, сами… Сами разбирайтесь. -- Так что там со слухами? – поинтересовалась я у Цзян Чэна резче, чем хотела на самом деле. Он в ответ кивнул и все же, прежде чем бросить мне спасительную соломинку, задержал на мне взгляд. Мучительно долгий, красноречивый взгляд, взгляд, от которого сердце прекратило биться в груди, воздух застрял в горле. -- Не начинай, умоляю, -- прошептала я одними губами, с мольбой глядя на него. -- Тяньчжи, -- прочитала я по его губам тихое, но мне показалось, что он прокричал мое имя во весь голос. И крик этот сотряс Луаньцазнь, покачнул древнюю гору под моими ногами. Долгие, мучительно долгие несколько ударов сердца мы смотрели друг на друга, прежде чем Цзян Чэн первым отвел взгляд и обратился к Вэй Усяню: – В Башне теперь некоторые перемены. Глава Цзинь прислушивается к словам одного очень интересного молодого человека. -- Дай угадаю, -- с кривой усмешкой перебила его я. – Мен Яо? -- Он самый, Вэй Тяньчжи, -- и снова ледяное спокойствие не изменило ему, когда он произносил мое имя. Разве что черты лица на миг стали резче. -- Нашел, глава Цзинь, защитника! – хмыкнул Вэй Усянь и мотнул головой. – Себе под стать выбрал! -- А тот и рад стараться, авось папаша и признает, -- фыркнула я. – Помню я, как он перед всеми стелился во время победного пира! А вы мне оба: “А-Чжи, ну что ты, очень вежливый мужчина!” – я презрительно закатила глаза. Вэй Усянь сморщился и махнул в мою сторону рукой. Цзян Чэн тяжело покачал головой. – Согласен, -- со вздохом подтвердил Цзян Чэн, -- совет теперь собирается часто, ха! Едва ли мы возвращаемся по домам, -- он закатил глаза и опустошил свою чашу. – На последнем таком совете Мен Яо убеждал обратить пристальное внимание на тебя, госпожа Вэй. -- Меня-а? – пренебрежительно поинтересовалась я. – И чего этому черепашьему яйцу от меня надо? -- От вас обоих. И судя по слухам, что его вот-вот введут в род, в будущем всего и побольше, Вэй Тяньчжи, -- не скрывая злобы, отвечал мне Цзян Чэн. -- Ха! – тут же вскинулась я. – Интересно, чего в этом ублюдке больше: ума или жадности, а? Как думаете? – я оглядела их обоих. -- Будет тебе, А-Чжи, -- качнул головой Вэй Усянь. Я тут же присмирела и покорно опустила голову. Если А-Ли не любила, когда я проявляю жестокость, то моему брату был не по душе излишек брани в моей речи. – И отчего же глава Цзинь медлит? – тихо пробормотала я изучая чашу в руке. – Ведь сыночек уже проявил себя. Приглядываетесь, глава Цзинь? – совсем тихо спросила я и обернулась через плечо на выход. Словно ожидала там увидеть главу Цзинь, который только и ждет, чтобы ответить на мои вопросы. Я нервно хохотнула от нелепости ситуации. -- Что он говорит? – поинтересовался Вэй Усянь, прислушиваясь к моему бормотанию. Цзян Чэн расправил плечи, словно хотел скинуть с себя напряжение и, глядя на Вэй Усяня, ответил: -- Пытается обратить пристальное внимание всех заклинателей на нее, -- он качнул головой в мою сторону. – Уж слишком неоднозначным выглядит решение госпожи Фэн запереть себя на горе. Часто вспоминает ее слова о новой дороге. Он балансирует между всеми и старается играть в ритм с каждым. Главе Цзинь он поет о том, что его власть не будет абсолютной, пока хоть один голос говорит против. Тем более, когда это голос последней из Фэн, чью жизнь сохранили общими усилиями. А раз последняя из Фэн отказывает в мудрой беседе Верховному Заклинателю, как знать, не будет ли это поводом для других оспорить его власть? – Что? – я саданула кулаком по столу так, что посуда жалобно звякнула. – Этот сучий потрох смеет дергать моих предков? Мне что, самолично заявиться в Залу Беседы, встать перед троном Фениксов и гаркнуть:”Катитесь в Диюй, глава Цзинь, со своими подозрениями?” Так?! Нам его власть не поперек горла, я же говорила! Пусть себе правит! Лучше уж он! Нам нужна безопасность! Что мне надо сделать? В ноги ему пасть?! Они оба тяжело вздохнули, покачали головами, позволяя мне выпустить пар. – Мен Яо считает иначе, – озвучил очевидное Вэй Усянь. – Ты же Фэн: хоть в черном, хоть в голубом, хоть в фиолетовом. – Фэн, – злобно процедила я. – Откуда только узнал о нашей силе? – вопрос, разумеется, был риторическим. – Ваша сила описана в каждой библиотеке нашего мира, – с кривой ухмылкой отозвался Цзян Чэн. – Как еще по капельке могла вернуться в прежде сухое русло река? С тяжелым вздохом я признала его правоту – мои предки позаботились о них, дали сигнал тревоги всему нашему миру. И они, все, без исключения, отплатили им сторицей. В честь и благодарность. А ещё из-за толики стыда, как мне тогда казалось. Я недовольно покачала головой и задумалась, глядя на пустую чашу вина. Мен Яо знал силу клана Фэн, тех, кто взял на себя роль стоящих в тени. И знал, что все, кто признавался нами выше нас, всегда благополучно занимали свои возвышения. Оттого долгое время мои предки были бродячим кланом, дабы укрепить на землях Гусу Лань, Лань Лин Цзинь, Цинхэ Не и Юньмэн Цзян гармонию. Он знал, почему мы полегли насмерть, отказав признать главенство Цишань Вэнь. – Мен Яо? Кто дал ему право слова?! – мой голос дрожал от презрения и гнева. Я хмыкнула и опустошила свою пиалу: -- Он ползал на брюхе перед Вэнь Жоханем, пока я с мечом в руке и своим десятком сдерживала подход подкрепления к цитадели Вэнь! Ах, я забыла! Он ударил в спину главе Вэнь! У заклинателей теперь это считается за доблесть? Я свирепым взглядом окинула обоих собеседников, словно через них требовала ответа у всего мира заклинателей. Цзян Чэн и Вэй Усянь многозначительно переглянулись и тяжело вздохнули, но бурю в моем лице уже было не остановить. Я фыркнула, опрокинула в себя еще одну пиалу с вином: – О, да! Карты, которые, кажется, он передавал! Карты, по которым мы и выстраивали свой лагерь! И еще неизвестно, -- я ткнула пальцем в них обоих, -- не была ли та облава, под которую мы попали в союзе с Не, его рук делом! Цзян Чэн покачал головой, Вэй Усянь закатил глаза, похлопал меня по ладони: -- А-Чжи, прошу тебя. Я нахмурилась и кивнула, с трудом заставляя себя замолчать. Цзян Чэн хмуро посмотрел на Вэй Усяня, кивнул. – А что он говорит другим? Ты говорил, что для каждого находится свое слово, – повернулась я к Цзян Чэну. Он снова кинул обеспокоенный взгляд на своего брата, и, убедившись в чем-то своем, ответил: – Со мной мягок и обходителен, весь прямо-таки источает сострадание, убеждает меня, что в случившемся нет ни капли моей вины, часто подчеркивает, что я правильно поступил, между вами двумя выбрав свой клан. Вэй Усянь хохотнул, не размыкая губ, в его глазах мелькнула сталь. Я покосилась на него, высокомерно вскинула голову. – Дальше, – процедила я сквозь зубы, гадая, сдержу ли свою ярость от того, что услышу. – С главой Лань он покорен, кажется, готов внимать каждому его слову. Прилип к нему, как муха к цветку, таскается всюду за ним. Смотреть противно, как в рот заглядывает главе Лань, того гляди целиком в него заберется! Цзян Чэна передернуло от его же слов, мы с Вэй Усянем поддержали его дружным улюлюканьем. Действительно, картина, что живо вставала перед глазами, выглядела по-настоящему мерзкой. Я покачала головой, изо всех сил прогоняя это видение, и тихо, едва слышно, выдохнула: – А глава Не? – для верности я вцепилась в кувшин, налила себе еще вина. Цзян Чэн не стал тянуть, за что я была ему благодарна, тяжело вздохнув он ответил: – А глава Не… глава Не избегает разговора с ним. – Вот даже как, – удивлённо протянула я и постучала пальцами по столу. Я тяжело вздохнула, встала и, бранясь сквозь зубы, отправилась вглубь пещеры за новым кувшином вина. «Мен Яо, ну надо же! Принесла нелегкая откуда не ждала! – я поджала губы и сердито топнула ногой, скользнула пустым взглядом по нашим запасам вина. – И все же ждала, Тяньчжи, ждала», – промелькнула в голове следующая мысль. Я положила руку на кувшин и прислушалась к себе: слишком бесформенным было ощущение и слишком неясными казались его действия. Что о нем мне было известно? Кроме того, что он пойдет высоко и далеко, еще то, что все его действия всегда проходили на грани подлости и верности. Он действовал так обескураживающе, что даже у главы Не, казалось, захватывало дух. Одной рукой он достает из тела заклинателя клинок и тут же ловит грудью меч, что предназначался для главы Не. Он оказывается в стане Вэнь, но тут же склоняет на свою сторону главу Лань и передает нашим заклинателям карты и донесения о положении дел в стане врага. И сейчас он стоит совсем рядом с главой Цзинь, Верховным Заклинателем, самым могущественным человеком нашего мира. И все же в этой песне была фальшивая нота, а в словах сбитый ритм. Я скорее чувствовала это, чем знала, и это ощущение сводило меня с ума. И почему-то мне казалось, что такой порядок действий Мен Яо сводил с ума не только меня одну. В нем таилась опасность. Опасность, которую воин чувствует сразу, как того требуют выученные рефлексы. И это было самое мучительное при взгляде на Мен Яо. Все мое нутро вопило о том, что доверять ему нельзя, но мне не за что было зацепиться толком. Да и кто из них, Великих и малых, теперь обратит слух к деве Вэй? Даже помня о жертве моего клана, я для них – отступница, а еще хуже – женщина. Женщина, чья задача не лезть в мужские дела, а принадлежать семье и дому. Клану. Хоть я и носила черное и красное, хоть я и звалась Вэй, никому не изменить натуру Фэн, хранителей и защитников нашего мира, Фэн, в чьих жилах поет и воет ветер. Я чувствовала в Мен Яо угрозу, да, в нем! Не в злобно кривящемся Цзинь Гуаньшане, не в Не Минцзюэ, что сердитым взглядом проводил меня в нашу последнюю встречу. И даже не в Лань Ванцзи, что так упорно хотел вернуть моего брата, а позже и меня, если выйдет, в Гусу. Он справедливо решил: пойдет один из нас – и следом потянется второй. Угроза исходила не от них всех, гармоничных деталей нашей мозаики, что сложилась не за один год и даже век. В мире заклинателей должно быть все гармонично и спокойно, ведь равновесие – основа совершенствования. Угроза исходила от него, чужака. И дело было даже не в его рождении, у многих глав кланов, Великих и малых, за всю историю случались побочные дети. Но все они были введены в род и не представляли угрозы… Так почему же я, урожденная Фэн Тяньчжи, теперь нареченная Вэй, чувствую угрозу в этом человеке? Человеке, что даже толком не заклинатель. Человеке, чья натура скоро проявится: он обязательно ошибется, как только получит хоть на каплю больше власти. Лису всегда выдает хвост – это знают все. Но почему же так саднит сердце, когда я думаю о нем? -- Тяньчжи! – тут же позвал меня Цзян Чэн, и я схватила первый попавшийся кувшин, не успев даже подумать почему ему его голос так дрожит. Решительно откинув шторку, я направилась к ним и замерла, наблюдая странную сцену. Цзян Чэн стоял вполоборота, почти нависнув над Вэй Усянем, уперев одну ладонь в каменный широкий подлокотник его сидения. Другую руку он занес над ним, и мне казалось что вот-вот он его ударит. Он весь дрожал, из груди исторгались рваные хрипы, словно Цзян Чэн являлся загнанным зверем. Ладонь в воздухе дрожала, Цзян Чэн то сжимал, то разжимал кулак. Все было как в детстве, с той лишь разницей, что мы не были детьми, и гнев наш вместе с яростью уже мог уничтожать. Я осторожно шагнула ближе, оценивая обстановку. Вэй Усянь смотрел на него снизу вверх, распростертый под его гневом, прижался спиной к каменной спинке своего сидения и смотрел не отрываясь в лицо Цзян Чэна. Смотрел с грустной улыбкой, а в глазах его светилась тоска и братская любовь. -- А теперь повтори, -- рыкнул Цзян Чэн, хватая Вэй Усяня за грудки. Тот легко подался ему навстречу и лишь пробормотал: -- Цзян Чэн, пусти, пожалуйста, мы тут тканью не торгуем. Цзян Чэн в ответ качнул головой и угрожающе проговорил ему в лицо, указывая ладонью на меня: -- При ней! Повтори! -- Что повторить? – я сделала еще шаг вперед и снова замерла. Отчего-то мне стало так страшно и пусто, словно Луаньцазнь уже взяла в кольцо армия заклинателей. Ледяная волна прошлась по телу, в горле пересохло, и словно из пещеры ушел весь воздух. Что-то висело вокруг нас троих: что-то неправильное, чудовищно неправильное. И это довело Цзян Чэна до холодной, морозной и от того еще больше страшной ярости. Выбило его из колеи. Что-то, что превратило лицо моего брата в маску старца, уставшего от тяжелой жизни. Встряхнув еще раз, Цзян Чэн оттолкнул от себя Вэй Усяня и стремительным шагом направился ко мне. Его бледное лицо исказилось от ужаса, а поступь была столь угрожающей, что я невольно сделала шаг назад и вправо, повинуясь воинским рефлексам. Полы его плаща развевались крыльями духа мщения за спиной, но в какую бы сторону я ни попыталась уклониться от прямого удара, он меня настигнет. Я прижала кувшин к животу, как щит, и тут же Цзян Чэн оказался напротив меня. На его лице гнев смешался с ненавистью, грудь тяжело вздымалась. Он хмуро оглядел меня метающим молниями взглядом и с кривой ухмылкой поинтересовался: -- Ты знала? -- Знала что? – я покачала головой и нахмурилась. Он хмыкнул и сложил руки на груди: -- Не придуривайся, Тяньчжи, не время! Знала, я тебя спрашиваю? – он сжал мое предплечье и хорошенько меня встряхнул. – Ты всегда и во всем его покрывала! Спрашиваю последний раз, -- с неприкрытой угрозой в голосе обратился он ко мне. Цзыдянь ожила на его руке, запела. Я возмущенно охнула, качнулась назад, собираясь для удара, но раздался голос Вэй Усяня: -- Цзян Чэн, отпусти ее. А-Чжи ничего не знала. Цзян Чэн ослабил хватку, и я тут же легким движением скользнула от него подальше, мой взгляд заметался по сторонам: я прикидывала, куда поставить кувшин, чтобы ответить главе Цзян на такую его вежливость. -- Не надо, А-Чжи, -- снова прошелестел опавшими листьями голос Вэй Усяня. Он в задумчивости разглядывал свою флейту и улыбался, одиноко и потерянно. Я сверкнула глазами в сторону Цзян Чэна, верхняя губа дрогнула, обнажая мои зубы. Он знал эту скалящуюся ухмылку и знал, что его не ждет ничего хорошего после нее. Он развернулся на каблуках и тут же направился к Вэй Усяню, чеканя шаг. -- А теперь повтори, -- злобно заявил он, впечатал ладони по обе стороны от Вэй Усяня, заставив того вжаться в каменную спинку. – Для нее, давай! – его голос звучал с неприкрытой насмешкой. -- Цзян Чэн, прошу, -- мольба в голосе Вэй Усяня тронула мое сердце, я тут же повернулась на звук, поспешила к ним обоим. – Давай… давай это оставим между нами. – Между нами? – Цзян Чэн снова скрутил одной рукой ткань у его горла. – Между нами?! – прокричал он ему в лицо и рассерженно саданул ладонью по камню. – Что, не хватает сил перед ней отвечать? – он с силой ударил Вэй Усяня по ноге и снова запечатал его между своих рук. – Втянуть в свои игры ума хватило?! Тащить за собой на кривую дорожку совести хватило?! Тогда ты не думал о том, что ей будет больно?! Пусто! Всем нам будет больно! – Я спасал ее. – Спаса-а-ал? – издевательским тоном протянул Цзян Чэн. – Не от меня ли уж ты ее спасал? Думал, я придушу твою сестру ненароком?! Боялся, что зло на ней сорву?! Таким ты меня видишь?! – с силой прокричал один брат в лицо другому. – Цзян Чэн! – закричал Вэй Усянь в ответ. Тишина. И злое, полное ненависти, ядовитое: – Что? Я покачала головой, прогоняя это наваждение, и решила вмешаться. – Я сама пошла, глава Цзян. Отойдите от моего Господина, – я едва могла узнать свой голос – столько угрозы и ненависти в нем прозвучало. Но никто из них двоих не отозвался. Они смотрели друг на друга: – Вы… вы сможете быть, – начал было Вэй Усянь, но Цзян Чэн тут же прокричал: – Заткнись! Вэй Усянь, ты о ком-то ещё думаешь, кроме себя?! Мир что, вокруг тебя обязан вертеться? – Цзыдянь не пела, она вопила, а голос Цзян Чэна упал до угрожающего шепота. – Мне жить с таким клеймом! Каждый день, минуту каждую! Мне на себя в зеркало смотреть! Есть! Пить! Дела решать! А ей – со мной, этого ты хочешь, да?! Каждый миг! Каждый вздох! Видеть во мне… – он оскеся, тяжело задышал. В ярости покачав головой, он продолжил, все еще не открывая глаз, словно не желал видеть заклинателя напротив. – Вместе, говоришь? Делить шелк, землю, стол и кров с… таким как я? С таким, каким ты меня хочешь сделать?! Так ты нам желаешь богатства и сыновей?! Полета на мертвом фениксе и гнилом драконе?! Этого ты желаешь своей сестре? Этого ты желаешь своему брату? – Скажи это вслух. Придай форму своему страху. Не об этом ли ты мечтал? – тихо и быстро зашептал Вэй Усянь, но тут же замолк, словно бы подавился словами. А Цзян Чэн будто желал его добить: – Добренького разыграть хочешь? Вэй Усянь, тебе не надоело геройствовать?! Ты вечно на вершине, вечно первый, а я – злобный тупой придаток? – Цзян Чэн наклонился совсем близко к нему, злобно сощурился. Цзян Чэн напоследок хлопнул ладонями по камню и резко отошёл. Он сложил руки на груди, выжидающе оглядел понурого Вэй Усяня с ног до головы. – Цзян Чэн, прошу, не при ней. А-Чжи, прошу тебя, оставь нас, – Вэй Усянь поднял на меня взгляд, просящий, почти что умоляющий, и все равно продолжал улыбаться. Я застыла, не понимая, что мне делать – один требовал остаться, другой уйти. -- Не-э-эт, -- тряхнул головой Цзян Чэн и ударил по подлокотникам. – Так не пойдет, а то какая же это Правая Рука, которая не знает! Повтори. Для нее. Ты выбрал ее своей доверенной, разве нет? – Она еще и моя сестра, Цзян Чэн, – прикрыв на миг глаза, прошептал Вэй Усянь. – Сестра? – тут же вскинулся он в ответ. – А у меня сестры нет? А у тебя еще одной сестры нет?! Как я ей буду смотреть в глаза, об этом ты не подумал?! Им обеим!!! “А-Ли? При чем тут она? “ – промелькнуло в моей голове. Цзян Чэн снова хорошенько его встряхнул и приложил спиной о каменную спинку возвышения. – Как со мной хочешь попытаться провернуть, да?! Со мной не вышло, я дознался! – Помню, Цзян Чэн, – тихо ответил Вэй Усянь. – Думаешь с Тяньчжи выйдет?! Не-э-эт, не пройдет! Не позволю! Я себе не дал жить в неведении, а ей и подавно не позволю! – он тряхнул в мою сторону рукой и мотнул головой. – Говори. – Цзян Чэн. – Говори! Вэй Усянь недовольно охнул, поморщился, я было шагнула вперед, но оба посмотрели на меня такими глазами, что спорить я не решилась. – Ты о ком-нибудь думаешь, кроме себя? – продолжал Цзян Чэн свою отповедь, все ещё нависая над Вэй Усянем. – Скажи, хоть о ком-то? Хоть кто-то для тебя имеет значение? “Свиток! Все дело в нем! В способе, что братец решил огласить Цзян Чэну, пока я ходила за вином!” – я перевела взгляд на все ещё лежащий на коленях Вэй Усяня открытый свиток. – Что это был за способ? – отозвалась я. Они оба посмотрели на меня: Цзян Чэн с едва сдерживаемой ледяной ненавистью, Вэй Усянь с терпкой горечью, и, чего прежде никогда не бывало, тенью сожаления и страха в глазах. Они смотрели на меня и молчали. Я шагнула было к Вэй Усяню, протянула руку за свитком, но тут случилось что-то из ряда вон. Цзян Чэн выступил вперед, прикрывая Вэй Усяня, а тот сдвинул ноги влево, словно пряча текст за спиной своего брата. – Что вы… дайте сюда! – потребовала я и тряхнула ладонью. Никто из них не пошевелился, только теперь страх в глазах стал один на двоих. Бледные, как моровые духи, они вдруг переглянулись между собой да так и застыли на несколько долгих ударов сердца. Я нахмурилась, но тоже не шевелилась, словно боялась спугнуть. Что-то страшное не просто надвигалось с горизонта, оно было уже здесь, среди нас. Оно наполняло воздух между нами, отравляло наши привязанности, заменяло нефритовые чаши нашей любви и дружбы на медные. Все, от самой Луаньцзань до грубой, каменной чаши на столике, вдруг стало ядовитым, смертельно-опасным. Даже дышать стало невмоготу, воздух вставал в горле, душил не хуже шелкового шнурка, обжигал отравленными парами весь организм. Вдруг Цзян Чэн громко хмыкнул, и этот хмык прозвучал как росчерк клинка в воздухе. Как кинжал, как меч палача! В моей голове шумело, воздух, казалось, начал давить на меня, словно я попала в каменный мешок. Цзян Чэна было не остановить: он говорил, выплескивал из себя то, что держал внутри сокрытым в самых потаенных уголках своей души. Здесь, сейчас, он считал, что этому лучшее место и время. Он был почти что на грани безумия, на той едва видимой границе между рассудком и безумием. Его слова были как гром, как гроза, они обращались мечами и копьями, они летели и достигали своей цели. Вэй Усянь принимал его ярость и гнев, запирал в глубине уже своей души. На его губах играла растерянная улыбка, она то гасла, то зажигалась вновь. Надежда, боль, страх, горе и радость – все смешалось на его лице. Улыбка обреченного – так это можно было назвать. Они оба стояли на этой границе, разделенные широкой, страшной бездной. Расстояние между ними словно увеличивалось с каждым едва слышным вздохом, с каждым тихим ударом сердца. Расстояние, которое не преодолеть ничем. Столько боли, столько горя звенело в его голосе, что я бросилась вперёд, не разбираясь и не выбирая между ними. Я хотела закрыть их обоих собой, вобрать в себя это чудовищное недоразумение, не понимая до конца, в чем, собственно, дело. Я подчинялась своему порыву, как подчиняется своей природе Ветер. Лишь бы не слышать это горе в голосе Цзян Чэна, лишь бы не видеть этой смиренности приговоренного в лице Вэй Усяня. Пусть меня испепелит этот гнев, пусть ненависть сожжет дотла. Пусть я заберу это с собой, куда бы я ни отправилась дальше… Я не думая метнулась вперед, обвила Цзян Чэна руками да так и застыла. Он медленно, словно марионетка, отстранился от Вэй Усяня, замер, все тело его будто бы окаменело. Я сцепила руки в замок на его груди, в которой, казалось, навек остановилось сердце. Я не думала, не рассуждала, я просто делала. – Она спасет тебя, даже сейчас, – раскаленным железом падали его слова к ногам Вэй Усяня. – Даже сейчас. Она видит во мне опасность, врага. Для тебя, – я услышала, как задрожал голос Цзян Чэна, и прижалась к нему еще крепче, услышала тихий скрип его шелкового наряда. Он не шевелился, не пытался отбросить меня, но и руки мои он не накрывал своими. Я не вскрикнула, когда обожглась об искры Цзыдянь, лишь крепче сжала зубы и зажмурилась. – Даже сейчас. Тебя, понимаешь?! Тебя. Снова тебя. Все вечно спасают тебя, все носятся с тобой, как с золотым драконом. А мне надо ждать, ждать, когда хоть что-то останется после тебя. Ждать вытянутой руки, милости, поощрения. Прощения, – его голос звучал отстраненно, будто бы он был зрителем в зале. Равнодушным, холодным рассказчиком, которому нужно было побыстрее прочитать не нужный ему текст и получить за это свой гонорар. Словно это все происходило не с ним, поэтому говорил он об этом спокойно. – Я не просил тебя о том, что ты мне дал. Но ты это сделал… – Сделал, – четко, твердо, уверенно ответил Вэй Усянь. – И не жалею ни о чем! – Я должен разыгрывать шута?! Так наш непревзойденный мастер будет доволен?! Его обреченность звенела в пещере, отражаясь все многократно возрастающим эхом. Пауза. Тишина. Такая невыносимая, такая чудовищно-неправильная тишина. Нет такого слова, что могло бы описать эту тишину и нас троих в ней. – Она спасает тебя, Цзян Чэн. От самого себя. И из груди Цзян Чэна вырвался долгий, судорожный вздох, а дрожащая ладонь легла сверху на мои руки, словно ему нужно было подтверждение. И не от меня. В этом было что-то странно-торжественное, неясное и непонятное мне до конца. Зато эти двое друг друга понимали прекрасно. – Тяньчжи, п-пожалуйста, прошу тебя, – начал было Цзян Чэн и осекся. Он с такой силой сжал мои ладони в своей руке, что я едва ли не вскрикнула от резкой боли. Его рука тут же метнулась в сторону, а из груди вырвался тревожный выдох, он попытался выбраться из моей хватки, но все было напрасно. Я вцепилась в него, как вьюн в камень, не желая оставлять ни на миг. – Отпусти, прошу. Я… я не причиню зла… я не… не… – его голос звучал так жалобно, так страшно, что я тихонько повыла ему в ответ, напуганная этим голосом, этой мольбой, этой бурей чувств, что раздирала его изнутри. Все было не так. Все было неправильно. Разум начинал брать во мне верх, я начинала понимать всю нелепость своих действий. – Пожалуйста, поверь мне, – попросил меня Цзян Чэн. Он повернул голову в мою сторону, проговорил с улыбкой, что я уловила в голосе. – Я удержусь. Не бойся за меня… за.. Я пробурчала что-то невразумительное и неслышно скользнула влево, в сторону выхода, замера в проходе, не зная, куда себя дальше деть. Я увидела, как Вэй Усянь резко свернул свиток, наклонился вперед, я почувствовала, как он подался ближе к своему брату. Я пыталась разгадать их молчаливую беседу, пыталась предугадать дальнейшее действие каждого из них. – Цзян Чэн, прошу тебя. Голос Вэй Усяня звучал так, словно он вот-вот разлетится на мелкие осколки. – Не при ней, – бросил он в ответ через плечо. – Не при ней, – тут же оживился Вэй Усянь. Он заерзал на одном месте, даже лицо его просветлело. Словно луна, что наконец-то взошла на небосводе, осветила запоздавшему путнику тропинку из чащобы. – Да что происходит, вы можете оба сказать или нет?! – взъярилась я и топнула ногой. – Меня не было меньше кэ, я всего лишь уходила за вином! Прихожу, а здесь уже волк с тигром сцепился! Свиток открыли без меня, так ещё и… Я осеклась, не зная, как продолжить, что сказать. – Ты, как обычно, меня не дослушал, – раздосадованно покачал головой Вэй Усянь. – Это… это поможет всем. Это единственный путь. Так мы убьем разом и карпа и дракона, прихлопнем весь гнус. И мой уход – не навсегда. Я вернусь, Цзян Чэн. – Верится с трудом, – буркнул Цзян Чэн в ответ и устало потер виски пальцами. – А она? – мотнул головой в мою сторону он. – Она сделает то, что будет необходимым, и что посчитает нужным. Ты зря ее недооцениваешь, А-Чэн. В остальном же я полагаюсь на тебя. Цзян Чэн хмуро и устало кивнул, покрутил Цзыдянь на руке. – Нет, вы как хотите, а мне надо выпить, – процедила я и с грацией фермерши плюхнулась за столик. Дрожащей рукой я разлила вино по пиалам, нарочитым стуком привлекая к себе внимание. Они медленно повернулись ко мне и сердито сверкнули глазами в мою сторону. И все же словно подались вперед, закрывая от меня свиток. – Разобрались? Чудно, – скаля зубы, проговорила я. – А теперь уж будьте любезны просветить меня, – осушив чашу, я потянулась за новой порцией для себя. Я со стуком поставила кувшин на каменный стол, замерла, оглядывая их обоих. Внутри меня царил хаос: обрывки мыслей просто разрывали голову, сердце то бежало быстрее, то, казалось, замирало. Мой взгляд заметался от одного к другому в поисках ответа, а удручающая тишина душила меня не хуже удавки, сжимающей горло висельнику. – Ну? – вопросительно изогнула я бровь, глядя на просмотревших побратимов. Цзян Чэн сжимал и разжимал кулаки, Вэй Усянь одним небрежным движением сложил свиток на коленях, повернулся в мою сторону. Я глядела в ответ в упор, совсем не собираясь отводить взгляд. У меня не осталось сил, волноваться, тревожится и злиться. На меня, словно лавина в горах, обрушилась усталость. Никто из них не присоединился ко мне за столом, и никто не спешил нарушать тишину. Цзян Чэн и Вэй Усянь напряженно переглядывались между собой, вся их недавняя удаль словно разом сошла на нет. Я время от времени смотрела на них обоих, но они не обращали на меня внимания, зато вели между собой безмолвный диалог. Глупо было не понимать, что озвученный Вэй Усянем метод, который привел Цзян Чэна в такую морозную ярость, действительно чудовищен. Тьма толкает не только на выход из привычных рамок – она заставляет ради подаренной свободы перешагивать через привычные правила. Для нее все узы, что связывают все живое, не больше, чем оковы, которые личность добровольно взваливает себе на плечи. Она одновременно лжет и говорит правду. Удержаться на этой тонкой грани, отделить одно от другого – вот в чем истинное искусство темного заклинателя. Я солгала бы, если бы сказала, что мы приняли эту весть легко. Я не помню, сколько времени прошло после того, как сухим, мертвым голосом Вэй Усянь проговорил: – Брат должен казнить брата. Я, Старейшина Илина, должен пасть от справедливой казни и от клятвопреступления одновременно. Внутри меня звенела пустота. Оглушающе звенела, да так, что я не слышала ни своего сердца, ни дыхания. Брат казнит брата. Перед глазами вставали картинки: двое мальчишек отчаянно борются между собой на прибрежном песке. Двое мальчишек ловят рыбу. Двое мальчишек вместе бегут навстречу Цзян Фенмяню, что распахивает свои объятия для них обоих. И лишь госпожа Юй видит разницу, эту тонкую грань: объятия для родного сына так же распахнуты. Но во вторую очередь. Одна рука всегда первым подхватывала А-Сяня, но вторая рука всегда была протянута для Цзян Чэна. Его мать видела эту несправедливость и восставала против нее, но сын… сын запомнил лишь то, что объятия были для них обоих. Все остальное не имело для Цзян Чэна значения. Ведь он помнил ту ночь, ту самую ночь, когда он остался без своих щенков, он помнил, как смягчился под уговорами отца и нашей шицзе. Он помнил ту ночь, когда Цзян Фенмянь, словно извиняясь, подхватил их обоих на руки, давая им первый совместный урок. Двое юношей с гордостью отправляются ловить речных гулей. Они машут нам с А-Ли, что остались на пристани, ведь госпожа Юй настояла что нам с сестрой еще рано. Двое юношей на одной лодке. Двое юношей отправляются на охоту. Двое юношей, впервые попробовавших вино, умоляющим шепотом просят меня не рассказывать никому из старших об их проделках. Двое юношей сражаются между собой: верткий, как юла, А-Сянь, делающий ставку на ловкость, и Цзян Чэн, что в атаке всегда делал упор на стремительность и силу. Двое юношей вместе со своими сестрами едут на обучение в Гусу Лань. Один из них предвкушает приключения, другой же хочет стараться изо всех сил, ведь на его плечах ответственность будущего главы. Двое юношей в отчаянии смотрят на тела госпожи Юй и господина Цзян. А я – между ними, на той самой злополучной крыше, с которой вид открывался на Залу Меча. Они сжимали мои ладони с такой силой, что я едва не лишилась рук. Потом был стон и плач на безымянном поле. Один брат кидался на брата, обвинял его в том, что случилось. И тогда раздался голос сестры, мой голос. Я кричала, что было мочи, кричала о том, что Вэнь могли прийти за мной. Последнюю из Фэн увели прямо у них из-под носа! Их лица, что разом повернулись ко мне, были искажены от боли и страха, их голоса взлетели и надломились. Они оба начали убеждать меня в том, что это не моя вина. Что Цишань Вэнь не интересует выжившая наследница Фэн, я же девчонка, что с меня взять? А я кричала в ответ – Это все моя вина! И пусть меня не было среди тех, кто отправился на перевоспитание в Хэйцзань Вэнь, я была уверена – они покарали воспитателей последней из дочерей Ветра из-за меня же. Два брата, что попали в западню. Мы, вчетвером, вынужденные укрываться у Вэнь Цин. Один брат, что нашел способ спасти брата. Вэнь Цин сжала мою ладонь, заверила, что приглядит за обоими, а мне в свою очередь следует беречь А-Ли. Три долгих месяца, когда один брат искал другого. Три долгих месяца бесплодных песен Фэн над миром. Три месяца войны – мы крушили и ломали силы Вэнь и их союзников, и наши с Цзян Чэном сердца не знали покоя. И брат явился к брату. И вот теперь, оказавшись в самом сердце водоворота людских страстей, коварства, злобы, алчности, жажды власти, один – должен дать им зрелища. Другой – со всем смирением принять свою участь. А за всем этим мы скроем нашу цель. Напрасны были мои надежды… – Тьма мудра, – упало с моих губ против моей воли. – Она не оставила нам ни единого выбора отступить. Напрасно мы думали ее обмануть. Клятвопреступник. Жена клятвопреступника. Я растянула губы в подобии улыбки, все мои действия были механическими, как у заводной игрушки. Мои слова звучали страшно, чудовищно, нелепо, но от этого они не переставали быть правдой. – Мы ее не обыграли, братец, – говорила я, глядя А-Сяню в глаза. – Нас уделали всухую. – Они об этом никогда не узнают, – вдруг выдавил из себя Вэй Усянь. Я мотнула головой и медленно поднялась из-за столика, спрятала дрожащие ладони за спиной и с кривоватой улыбкой, которая, казалось, приклеилась к лицу, шагнула ближе к ним обоим. – Это будем знать мы. Мы трое. И Цзян Чэн прав, – я качнула головой в его сторону. – А-Ли. Как мы будем смотреть в глаза нашей А-Ли?! – мой крик затопил пещеру. Цзян Чэн бросил на меня короткий взгляд, и отвернулся. Я стремительно оказалась рядом с ним, выжидательно повернулась к Вэй Усяню. Он глядел на нас, и на его лице расцвела лёгкая улыбка, словно его радовало, что я сейчас на стороне Цзян Чэна. – Солжем?! Снова? Скажем ей, что ты отправился в глубокую удаленную медитацию? А потом она узнает, что Цзян Чэн принес им твой меч, да? А-Ли мягка и нежна, – я шагнула ближе к Вэй Усяню. Тьма загустела вокруг меня, глаза медленно зажигались алым. – Но она не глупа, Вэй Усянь, – с чувством закончила я, глядя ему в глаза. Улыбка Вэй Усяня превратилась в усмешку: – Но план с медитацией не так уж и плох. Я на миг прикрыла глаза и глубоко вздохнула, и резко раскинула руки по сторонам. – А почему бы это не сделать мне, а, Вэй Усянь? – тьма заметалась на моих ладонях, алые блики танцевали в самом сердце этого черного огня. – А что: обезумевшая девка, – я шагнула еще ближе к нему, – во время одного из темных ритуалов, – я поставила ногу на первую небольшую ступеньку, ведущую к возвышению, – окончательно сходит с ума и убивает своего брата. Как тебе такое? – я приблизила свое лицо к бледному лицу Вэй Усяня и мстительно улыбнулась. Вэй Усянь спокойно наблюдал за мной, лишь лицо становилось еще бледнее с каждым мигом. – Я такая же приблудная для Цзян, как и ты, Вэй Усянь. Почему бы и не мне?! – мой голос взлетел, колокольчики резко дернулись по сторонам от ледяного ветра, такого холодного, что тонкий слой инея лег на камень. Но мы трое едва ли обратили внимание на этот холод – наши сердца и души были не теплее, чем призванный мной ветер. – Две сироты, два темных заклинателя перегрызлись между собой – чем не план? – Тяньчжи, – выдохнул у меня за спиной Цзян Чэн. Его ладонь легла на мое плечо, но я не подала виду, что заметила это. – Как давно ты это узнал, Вэй Усянь?! – продолжала вопрошать я. А Ветер выл вокруг меня, носился по пещере, оставляя за собой иней, чего бы он ни касался. – Сколько дней ты это знаешь и улыбаешься мне в лицо? Сколько дней? Вэй Усянь медленно поднялся со своего места, опираясь на подлокотники, замер передо мной почти вплотную. Он возвышался почти на целую голову, смотрел на меня сверху вниз и вдруг резко, с силой крикнул: – Правая Рука! Тело отреагировало быстрее, чем я себя успела одернуть. Только миг, и я уже застыла в поклоне, гаркнув в ответ: – Господин! Тьма вокруг зашипела, изгибалась, заструилась от меня к нему, обнимая его, словно дракон обнимает свою гору. Ветер вырвался из пещеры, не пошевелив даже створки дверей. – Ты забылась, Правая Рука. Я вскинула на него взгляд, но промолчала, ожидая, что будет дальше. – Разве, будь иной путь, я бы его не озвучил? Будь иная тропа, разве я бы на нее не указал?! – он испытующе уставился на меня, ожидая моих слов. Вдруг улыбка изломила его губы, странная, ледяная, отстраненная. Вэй Усянь медленно перевел взгляд с меня на Цзян Чэна, что все еще держал руку на моем плече, потом снова заглянул мне прямо в глаза: – Почему не ты? Почему не разыграть карту с твоим безумием, Правая Рука? – он покрутил в ладони флейту и уставился на свой инструмент задумчивым взглядом. – Признаю, этот план был бы красивым – ты убиваешь меня из мести, а потом притворяешься умалишенной под опекой главы Цзян. Бедная, несчастная жертва, – он хмыкнул, когда увидел, как я сжала зубы и отвернулась. – Слабая женщина, что нуждается в опеке, пускает слюни и хлопает рукавами, как журавль переломанными крыльями. Как тяньнюй, у которой жадный рыбак украл волшебное платье. Такой ты жаждешь быть все время до моего возвращения?! Слабой, ничтожной, жалкой? Вэй Усянь с удовольствием наблюдал, как ярость поднимается во мне, как вперед выступил Цзян Чэн с громким окриком: – Вэй Усянь! Но Старейшина Илина лишь с вежливой улыбкой вскинул ладонь и снова обратился ко мне: – Что, нравится? – Нет, – ответила я, глядя на него в упор. Вэй Усянь наклонил голову в мою сторону. – Потому что ты – Фэн, – Вэй Усянь медленно перевел на меня взгляд. – И никто лучше тебя с этим не справится. Ты подготовишь почву к моему возвращению, Правая Рука. Ты – не только Демоница Ветра, ты – Ветер Перемен. Оттого, Правая Рука, – Вэй Усянь медленно заложил руки за спину, – этот путь не для тебя. Фэн обязана вернуться в мир. – И насчет клятвопреступления, брат мой, – его голос не дрогнул, когда он обращался к Цзян Чэну. – Разве можно назвать преступлением то, что было решено и обговорено? Убийца ли тот, кого попросил об этом убитый? А побеждать зло, – Вэй Усянь указал ладонью на себя, – злом, – он указал ладонью на Саньду, – Небо не запретило. – А что насчёт А-Ли? – хором спросили мы с Цзян Чэном. Вэй Усянь отвел взгляд и тут же прикрыл глаза от имени что произнес Цзян Чэн: – Как же Лань Ванцзи, а? – Они не должны знать ничего до положенного срока, – Вэй Усянь отвернулся от нас.. Моя рука легла на ладонь Цзян Чэна. Действие порождает действие. Мы закончим этот цикл, дадим родиться новому. Но в промежутке между смертью старого и рождением нового будет непросто. И прежде чем мы очистим наши имена, наши души, нас ждет ад на земле. Я стремительно развернулась, в один миг оказалась у дверей и распахнула их одним движением. Прямо передо мной замер Призрачный Генерал, что собирался доложить о новом госте. За его спиной стоял Лань Ванцзи. *** Я кричала, и крик мой тонул в громовых раскатах, Ветер носился вокруг, вырывая с корнем деревья. Он бросал камни с вершины на самую глубину западного ущелья. Я то парила в воздухе, отдаваясь потокам, то опускалась на самый краешек обрыва. Серый, унылый, даже мрачный пейзаж вокруг. Гора молчаливо позволяла мне этот крик, словно безучастно Луаньцзань взирала на все наши мучения. В этот час я не чувствовала от нее поддержки Буря, что откликнулась на мой призыв, готова была обрушить дождь со снегом, побить не только наш скудный урожай, но и всех, кто трудился на земле на долгие ли вокруг. Ни слез, ни мольбы о прощении. Один сплошной крик. Я осторожно опустилась на самый краешек, замерла, упираясь носками в твердую скалистую поверхность. Ветер выл и стонал, вихри поднимали вокруг пыль и осколки камней. Я раскинула руки, откинулась назад и тут же вздрогнула от того, как меня поймали чьи-то руки. Снова он, господин Лотосов, что решил дерзновенно поймать Ветер. Я обмякла в его руках, позволила ему оттащить меня подальше от обрыва. – А что будет с нашими людьми? – первое, что я спросила у Цзян Чэна. – Мы не сможем их укрывать в Пристани Лотоса. Он взирал на меня с тревогой, и все же в этот миг я поразилась его сдержанности, его мудрости: – Твои земли, А-Чжи. Эти люди невиновны в смерти твоих близких, духи твоих предков не будут сердиться. – А духи твоих предков, Цзян Чэн? – мой голос взлетел, духовная сила подхватила и сбросила с обрыва горсть мелких камушков. Цзян Чэн посмотрел на меня со светлой печалью в глазах: – Матушка если и будет сердиться… а отец, – он покачал головой, – отец напомнил бы мне, что слабые нуждаются в поддержке и защите. Так мы не дадим умножиться злу. Мы оба улыбнулись друг другу, между нами повисло “Справедливость для Фэн выше закона”. – А люди в Пристани? Как отреагируют они на такое соседство? Остатки клана Вэнь! Мы можем хоть сорвать голос, доказывая, что они, – я тряхнула рукой в сторону вершины, – лишь малая, боковая ветвь, и не виновны в преступлениях Цишань Вэнь! А что на это скажут остальные кланы? Карательный поход… Мы должны о них позаботиться! Цзян Чэн привлек меня к своей груди, поцеловал в висок. Я крепко обвила его руками. – Должны, если ты так считаешь. Вэй Усянь, – процедил он и снова покачал головой. – Мы укроем Призрачного Генерала. Я кивнула: – В Пещере моих предков. Все обустроим. Я задрожала: ужас, который я пыталась спрятать от них обоих, от самой себя, вдруг поднял голову, накрыл меня ледяной волной. Я отшатнулась от Цзян Чэна, напоролась спиной на кривоватый ствол деревца, растущего неподалеку. Обернулась, глядя как мелкие камешки посыпались вниз, пустым взглядом скользнула по выступающим на поверхность корням. Деревце изо всех сил цеплялось за жизнь, пробивало корнями твердую почву, упрямо тянулось вверх, к солнцу и небу, наперекор злой воле, что отравила Луаньцзань давным-давно… Все здесь было изломанным, искореженным, искаженным – не оставалось ни единого клочка земли, из которого если и не забрали, то извратили в нем жизнь. А то, что упрямо сопротивлялось отраве, вынуждено было бороться за каждый цунь. Я осознала, что почти любовно глажу сухой кривоватый ствол. Ветер походя бросил это семя. Оно проросло. Ветер занес сюда это деревце, также как и нас с А-Сянем, вместе с нашими людьми. Мы так же, как это несчастное деревце, бились за жизнь на горе Мертвецов. Мы отвоевывали себе каждый день, каждый цунь. – И ты так просто это сделаешь? – с усмешкой поинтересовалась я, когда кончиками пальцев прикоснулась к ветке. Мое сердце сжалось в груди от того, как равнодушно прозвучали мои слова. Во мне не осталось ни слез, ни боли, в голове мельтешили обрывки слов, мысли все никак не хотели складываться в связные предложения. На Цзян Чэна я смотреть не хотела, не могла найти в себе сил, со стыдом признавая, что поддержка сейчас больше всего нужна ему. Я шагнула навстречу, но не могла поднять головы, замерла прямо перед ним, изучая подол его ханьфу. Он нарушил свое молчание: – Просто? О, нет, А-Чжи. Это будет непросто. Я робко подняла взгляд, открыла было рот, но Цзян Чэн решительно прервал меня: – Я знал, с того самого вашего эксперимента знал, что вы оба сдохнете на вашем пути, если хоть кто-то не вмешается. Сдохнете так, что не будет даже могилы. Потому что нечего хоронить будет, – на меня он не смотрел, предпочитал любоваться скалой за моей спиной. – Как все прочие темные заклинатели, – он закатил глаза, а по Цзыдянь пробежала пара искр. – Может, так и правда было бы лучше, – Цзян Чэн впился в меня тяжелым, холодным взглядом. – Для них всех, – он качнул головой на восток, в сторону Башни. Я прикрыла глаза, неопределенно взмахнула рукой – мне нечего было ответить. Я слушала, как дрожит его голос, и сердце мое билось все сильнее. Я чувствовала волны, которые исходили от него. – Что вы там создавали? – поинтересовался Цзян Чэн с напускной небрежностью. – Компас обнаружения нечисти, – шепотом ответила я, удивляясь, как слабо прозвучал мой голос. Цзян Чэн поджал губы и кивнул: – Пусть будет компас. И вы бы правда сдохли, оба. Все эти ваши игры, – с усмешкой продолжал он, – с темной Ци, с балансом, – Цзян Чэн пристально оглядел рукоять своего меча, – с новым путем, – проговорил он, не поднимая взгляда от рукояти. – Вы оба были убеждены, что справитесь сами, что у вас все получится. – Мы… мы не хотели, – прошептала я и вздрогнула, когда Цзян Чэн резко взмахнул ладонью. – Вы всегда меня недооценивали. Всегда, – его слова не звучали упреком, но в них было принятие. – Вы оба считали меня ворчуном, наглецом, который влезал в ваши детские игры и мешал вам, ведь так? “Братик Цзян Чэн, братик Цзян Чэн, не обижай мою сестрицу Ветра!” – проговорил он, подражая детскому голоску А-Сяня. Я судорожно выдохнула и отвернулась, борясь с двумя противоположными желаниями: бежать подальше от него и прижаться крепче. – Я всегда был для тебя врагом. Наконец-то он посмотрел мне в глаза, и на миг мне показалось, что я вижу в них отблески того самого, страшного пожара, что спалил Пристань Лотоса. Огня, в котором окончательно сгорела юношеская чистота каждого из нас троих. – Цзян Чэн, – начала было я, осторожно приподнимая взгляд. Он смотрел прямо на меня, губы его подрагивали от изломанной усмешки. – Так, А-Чжи, я знаю. Как только А-Сянь появился в нашей семье, вы тут же подружились. Он пришел к тебе на берег озера и принес лепешку. Он первый подбегал к тебе, когда ты разбивала коленки. Он тебе показывал свои заклинания, а ты свои показывала ему. Вы не оставляли мне места. Места рядом с собой, – его слова падали осколками льда к ногам. Он смотрел на меня и я видела океан боли в его глазах, застарелой, оттого и особенно страшной. Эта боль была не такой, как та, что он обрушил на Вэй Усяня, она была тихой, но тяжелой, ложилась по камню на дно его души. И здесь, сейчас, в этом мрачном месте он выворачивал передо мной свою боль, бросал мне ее под ноги. Я не понимала, чего он хочет – мести или ответа, поэтому просто слушала его. Слушала, с пустотой внутри, такой оглушительно звенящей, что закладывало уши. – А мне оставалось лишь смотреть вам вслед, как вы убегаете, как вы держитесь за ручки. Со стороны смотреть, как вы шепчетесь за столом, а А-Ли вам обоим подкладывает в тарелки лучшие куски. Слушать, как вас хвалит мой отец. Мне оставалось лишь смотреть, как вы смеетесь, как легко вы сходитесь с остальными – детьми и взрослыми. Как все, все в Пристани вас любят. А я смотрел и чувствовал себя неповоротливой громадиной, – его улыбка стала еще злее, а черты лица смазались словно от бессилия. Я подалась ближе к нему, протянула руку, но он скользнул на полшага назад. – Мы были детьми, Цзян Чэн! – Я тоже был ребенком! – с такой же силой воскликнул он, делая шаг вперед. – Ребенком, на котором лежал груз от самого его рождения. Но вы оба будто бы не замечали этого, намеренно отводили глаза, делали вид, что ничего не происходит. Ты пряталась за его спиной и показывала мне язык. – Мы все равно играли вместе! – мой голос взлетел от несправедливости. – Вместе? Скажи лучше: когда вы оба вспоминали обо мне. Тяньчжи, я помню, какие ты корчила рожи, когда я расталкивал вас обоих и садился между вами. – Тогда я была ребенком! Я боялась тебя! – от досады я ударила себя кулаком по бедру. – Боялась меня? – гортанно хохотнул он в ответ. – Тяньчжи, как же ты собиралась побеждать врагов, если тебя страшил я, а? – он развел руками в стороны. Я тут же бросилась к нему: не зная, чего хочу больше – придушить его или сбросить с обрыва. Тот же самый вопрос, в той же самой форме… Прошло столько лет, а я все еще помнила это и обижалась. – Заткнись! – прокричала я ему прямо в лицо. Цзян Чэн теперь улыбался, широко и самодовольно. Он, будто бы ничего не происходило, поправил манжет рукава. – Заткнуться? – лениво поинтересовался он, приторочивая Саньду сбоку. Цзян Чэн скрестил руки за спиной, посмотрел на меня свысока. – Заткнись! – в бессилии отозвалась я. – Что еще мне сделать, госпожа Фэн? – язвительно поинтересовался он, глядя на мое ханьфу. – Что мне сделать, чтобы вашему сердцу было довольно? – он со злым прищуром наклонился ближе. – Я вас обоих считал своей семьей, а вы меня? Я задохнулась от возмущения: – Да как ты можешь! – Легко, Тяньчжи, – с милой улыбкой парировал Цзян Чэн. – Или я не прав? – Обоих?! Семьей?! А-Сянь защитил меня, когда ты назвал меня приблудной! – закричала я и ткнула Цзян Чэна в грудь. Он в ответ даже не покачнулся, лишь его взгляд и ухмылка напомнили мне, что недавно я сама предлагала заменить Цзян Чэна в этой страшной игре назвав себя точно так же. – А что еще мне оставалось делать?! – с такой же силой прокричал Цзян Чэн. – Что оставалось? – я едва не задохнулась от негодования. – Не дразнить меня, не нападать на меня! Не обвинять меня в смерти моего клана! – закричала я, и Ветер пронесся мимо нас ледяным порывом. Мы замерли глядя друг на друга, ярость и боль кипела в наших душах расплавленной магмой. – Не обещать мне, – я тряхнула головой, – что как только ты станешь главой ордена, то спросишь с меня за каждую рисинку, которую я съела под вашей крышей! Я тоже помнила все – и вся боль и обида, что я таила в уголках своего сердца, отозвалась на его боль. Воздух между нами раскалился, словно в кузне, еще одно слово – и вспыхнет пожар, но мне было все равно. Я наконец-то считала себя вправе опустошить сосуд своей души до дна. – Ты забыл, что ты нес тогда? “Тяньчжи, какая же ты Фэн? Меча поднять не можешь!” Забыл?! А как ты стыдил меня?! А дергал за волосы? – рука против воли метнулась к прическе, а обида совсем явственно прозвучала в голосе. – Мне было больно! Он тряхнул головой, переступил с ноги на ногу и тихо выругался. – А сколько раз ты пытался меня поколотить? Сколько, Цзян Чэн? И за что?! – Я готовил тебя! – прошипел он, – готовил к тому, что весь мир напомнит тебе о твоей боли! Я тебя задирал, чтобы показать тебе, что тебя ждет! Цзян Чэн порывисто шагнул вперед, но я отступила назад. – Весь мир?! – хохотнула я в ответ. – А ты решил позаботиться обо мне, да? Посмотрите же, – я покачалась из стороны в сторону, словно маятник, обращаясь к невидимым свидетелям, – какой глава Цзян добродетельный! Напомнил осиротевшей девочке о ее сиротстве! – я хлопнула себя по ногам и скривилась. – Тебя ждало бы что и пострашнее, – начал было Цзян Чэн, качнувшись ближе. Его лицо исказилось от боли, глаза полыхали от внутреннего пламени. – Наш мир – это поле боя, Тяньчжи. – Не мне рассказывай про бой, глава Цзян! – с чувством воскликнула я и подалась к нему. – Чем я, кроме звания, уступала тебе в Низвержении Солнца?! – мой голос предательски надломился. Я смотрела на него в упор, сжала кулаки, а в голове билось: “Я всегда тебя выгораживала, А-Чэн. Забыл? Когда госпожа Юй – щедрых плодов ей – говорила, что ты олух, я всегда вставала на твою сторону! Когда Цзян Фенмянь – легкой дороги ему – журил тебя, кто висел у него на руке и просил не наказывать Цзян-сюна?! Кто?! Кто в испуге убежал за целебными травами на другой конец Юньмэн Цзян, когда ты больно упал на плиты двора перед Залой Меча из-за ошибки в левитации?! Кто это был, а?! И чем ты мне отплатил?! Вцепился в волосы, оттолкнул! А я ведь… я в тебя… тебя… ты!!” – боль с такой силой сжимала мне горло, что я не могла произнести вслух ничего. Что ж, пусть оно навечно будет похоронено внутри меня! – Я знаю, – произнес он так тихо, что я решила, будто мне это показалось. А если и нет, то это “я знаю” вдруг стало для меня похлеще насмешки. Он смотрел на меня, я видела, как все больше гнева проступало на его лице. Ветер носился вокруг нас с трагичным воем, едва задевая наши волосы и наши одежды.Ему вторила Цзыдянь, время от времени поблескивающая на его руке. И раз глава Цзян изволил насмехаться, у меня было что ему ответить: – И это после того, как псы из Вэнь убили моих родичей на моих глазах?! И только не говори мне, что ты этого не знал, не слышал рассказов моей нянюшки! Не говори, что не слышал своего отца! – я с силой ударила его по плечу, но он даже не покачнулся. – Знал, – процедил он сквозь зубы. – А еще я знал, какой спрос с тебя будет! Ничуть не легче моего! Я хотел помочь тебе! А ты… ты… – Цзян Чэн в бессилии сжал кулаки и сплюнул в сторону. – Я?! Что я? – Невыносимая! Тяньчжи, ты.. – Невыносимая, так не выноси! – закричала я и указала рукой на пещеру, что служила выходом. Цзян Чэн отступил на шаг и глухим голосом ответил: – А ты стала моим первым поражением. Ты упорно не хотела видеть… Я отвернулась, обняла себя за плечи, устало выдохнула и посмотрела на Небо, стремясь спрятать так некстати выступившие слезы. Молчание повисло между нами как тяжелый разделяющий полог. Я стояла к нему спиной, он не шевелился. Глава Цзян в парадном одеянии, с искрящейся Цзыдянь на руке. Скрип рукояти Саньду в его руке вторил плети. – Больно?! Закалить меня?! Да ты хоть представляешь, что со мной было?! После той ночи, когда… когда мы с тобой… – я наконец-то справилась с собой и выпалила: – Когда я и нянюшка добрались до Пристани Лотоса. Ночь, когда я услышала, как звучит отчаяние в голосе человека. А ты… ты накормил меня. – Вкусный ведь был суп? – нервно хмыкнул он в ответ. – Вкусный, – процедила я сквозь зубы. Помолчали. Я тяжело выдохнула: – В ту ночь и на следующий день… ты показал мне своих собак, – я обернулась на него. Он покачал головой и опустил взгляд. – Ты дал мне поиграть со своими щенками, ты утирал мне слезы, когда я плакала по Мушу. А потом… потом даже подарил мне одну из своих. – Принцессу, – немедленно отозвался Цзян Чэн. – Ты не поняла почему? – с такой надеждой в голосе поинтересовался он. Наши взгляды пересеклись, повинуясь порыву, я развернулась к нему. Между нами было всего несколько шагов. Мы застыли, глядя друг на друга, повинуясь странному, но все же теплому порыву. Это понимание обволакивало нас обоих, словно теплое одеяло после морозной ночи. – Нет, – покачала я головой. – Почему? – мой голос прозвучал даже по-детски. Он в ответ улыбнулся, уже теплее, но все еще с какой-то светлой грустью в глазах, сделал полшага вперед, будто бы проверяя. Я не отшатнулась, но взгляда не подняла. – Помнишь же, их было трое: Принцесса, Жасмин и Милашка? – он сделал еще полшага вперед. Я стояла на месте не шелохнувшись и вместо ответа быстро закивала головой. – Принцесса была самая красивая из них. – Я помню, – тихо отозвалась я и тут же улыбнулась. Цзян Чэн сделал еще полшага вперед. – Такая же красивая, как и ты. И такая же непослушная, все время куда-то убегала, – он оказался почти что рядом со мной, стоило лишь протянуть руку. Тут уже мне было не сдержаться, я рассмеялась и покачала головой. Цзян Чэн, его комплименты! Сравнить меня с собакой! Будь перед ним любая другая девушка – она бы уже грохнулась в обморок, но прежде бы жестко поставила на место. Но перед ним была урожденная Фэн, которая уже оставила за спиной полсотни строгих правил. Урожденная Фэн, которая подняла бы его на смех, скажи он хоть одну принятую для ухаживания благоглупость. Я с иронией посмотрела на него, не удержалась от шпильки: – Ну да, изысканные ухаживания это не про вас, глава Цзян! – Госпожа Фэн, не вы ли мне жаловались, как вас тошнит от стихов? – тут же отозвался он. Я в ответ закатила глаза и поморщилась: – Ну да! А ты сам разве эту всю дурь не читал? – я округлила глаза. – Это же отравиться можно от этой сладости! – Ну вот, – довольно отозвался он. Мы оба нервно рассмеялись и встретились взглядами. Ведь и у нас было сокровенное. Что-то общее, наше, до того, как жажда подчинить, смирить, обладать вспыхнула в наших сердцах. До того, как мы осознали ее. До этого момента были мальчик и девочка. Встретившиеся во дворе Пристани Лотоса одной ужасной летней ночью. Были слова Цзян Фенмяня: “Это госпожа Фэн, в ее дом пришла огромная беда.Теперь она будет жить здесь. Позаботься о ней, пожалуйста, А-Чэн.” Был тихий бег на кухню. Девочка, наспех умытая, сидела напротив мальчика и ела так много, словно пыталась заполнить пустоту в душе. А мальчик сидел напротив нее и только подливал суп из ребрышек и корня лотоса ей в тарелку. И болтал без умолку. Он едва ли не ходил колесом все последующие дни, делал все, чтобы я не плакала. Нам было тепло и весело, пока вдруг в один день мы не начали спорить. Едва ли мы оба могли вспомнить сейчас причину, но закончилось все тем, что я воспарила на крышу и отказывалась слезать, пока не явилась госпожа Юй. А потом появился А-Сянь, и А-Чэн стал совсем невыносим… – Та ночь, та… собаки, суп, я, – я покачала головой, в один миг растеряв уверенность. – Ты научила меня слову “ублюдки”, – отозвался он, пнул камешек под ногами в сторону обрыва. Я проследила за ним взглядом и фыркнула: – Ну да, а что еще можно было ожидать от дочери Фэн? – Вольный Ветер как он есть, – вдруг прошептал он и привлек меня к себе. Я не сопротивлялась, лишь уткнулась ему в плечо, поплотнее обвила руками, словно он мог раствориться и уйти в один миг – неважно, в этот или следующий. – Ты прав, – пробубнила я ему в плечо, – мы бы сдохли, не вмешайся ты колокольчиком Цзян тогда. – Ну вот, видишь, – немедленно отозвался Цзян Чэн. – Почаще об этом вспоминай, госпожа Фэн! – он назидательно потряс ладонью в воздухе и даже не поморщился, когда получил несомненно заслуженный тычок под ребра. – Ты не дашь забыть! – сообщила ему я и снова спрятала лицо у него на плече. – Я это сделаю, Тяньчжи, – проговорил он, глядя мне в глаза, твердо и уверенно, когда я отстранилась, услышав его голос. – Потому что отступать поздно. Потому что вы оба – все, что осталось от той Пристани, которую я помню. Потому что я больше не хочу гореть в огне ревности и боли. Потому что я помню твой крик: “Я не зло! Вэй Усянь не зло!” – его дрожащая ладонь легла на мою щеку. Я, не сдерживая себя, тут же отозвалась на эту ласку. Не сводя с меня сияющих глаз, он продолжил: – Потому что мне не забыть того, как ты заявилась в лагерь после первого боя с силами Вэнь. Ты принесла связку из трех голов, три меча несла за пазухой. Ты шла сквозь ряды заклинателей – злая, страшная, ух, жуть брала, – он снова хохотнул и снова не поморщился, когда я ткнула его под ребра. Но Цзян Чэн невозмутимо продолжил: – Как ты швырнула мне головы и мечи под ноги, упала в пыль передо мной и громко крикнула: “Глава Цзян! Фэн И выследил и принес вам первую добычу! Кровь за кровь!” Ты посвятила первые смерти наших врагов не своему клану, а нашему. – Но я… я… потом, все равно, за всех Фэн. Матушку, отца, тётушку, за… за Мушу, – выпалила я. Мне вдруг стало неловко, не от того, как он рассказывал о моей выходке, я поежилась в его объятиях и недовольно выдохнула: – Ты помнишь? – Как я могу такое забыть, Тяньчжи? Ту ярость, с которой ты бросалась на врагов. Я только и мог, что метаться по своему шатру да посылать У Яна проверять, не ранена ли ты. Я закивала, утерла так некстати скатившуюся по другой щеке слезу: – Он хороший мечник, он достоин стать наставником по мечу. – Сделаем, – с улыбкой отозвался Цзян Чэн. – Потому что, – он тяжело вздохнул, – ты давно сделала свой выбор. Но его не поняла. Потому что каждое ваше действие, но твое особенно, продиктовано только одним – невозможное. – Что? О чем ты? Он пристально посмотрел на меня и покачал головой: – Неважно. – Эй! – я тут же хлопнула его по плечу. – Тяньчжи, ты должна сама это понять. Выбрать и понять, что уже давно сделан выбор. – Но как же… это все. Цзян Чэн тяжело вздохнул: – Вэй Усянь прав, – тяжело ему далось это признание. – Вы оба правы. Времени все меньше, в них жажды вашей крови все больше. Хоть я и ловко сбиваю возможных шпионов со следа, но мы рискуем. Они бы заставили меня это сделать, Тяньчжи, – Цзян Чэн посмотрел мне прямо в глаза. Его слова звучали суровой и жестокой правдой, безжалостно царапали душу. – Заставили бы, так или иначе, – он скрежетнул зубами, сверкнул глазами. – А я хочу в этом остаться свободным. – Ты же знаешь, – продолжал он, – скажи против них хоть слово, и не будет тебе места под этим Небом. – Друг ты или враг, зависит от росчерка кисти, – отозвалась я. – Верно. Тяньчжи, я не дурак, я видел, как вам даются эти заклинания. Я видел твои записи, мельком, – Цзян Чэн покачал головой и, прежде чем я успела возразить, прижал меня к себе. – Выдумать же такое: расспрашивать мертвецов с помощью энергии инь. – Там еще была и гексаграмма, – выдохнула я и похлопала ладонью его по спине. – Видел, видел! А раз уж вы двое стремились к невозможному, так как же мне, главе Цзян, удержаться в стороне? А так, знаешь, – выдохнул он мне на ухо, – есть что-то увлекательное во всех этих партиях. – Ты должен был выбрать долг, – беспомощно пролепетала я и прижалась еще ближе. – Я и выбрал, Тяньчжи. Им хватит и того, что они увидят, а дальше… – Дальше мое дело, – решительно ответила я и отстранилась. Мои руки скользнули по его плечам, я вцепилась в его предплечья. Цзян Чэн сделал то же самое. Сколько же в нем оказалось силы, сколько мудрости! Узнать, услышать и понять, признать нас обоих, не смотря ни на что. – Ветер должен вернуться в Ляньхуа… – начал было Цзян Чэн, но я тут же прервала его. – Я буду твоя лишь наполовину, – честно ответила я. Он лишь фыркнул: – Ты в этом так уверена? Я, премного устав от споров, лишь снова крепче прижалась к нему. Ветер теперь стал теплее, словно пытался согреть нас обоих. – Тебе не противно? – вдруг поинтересовалась я. Цзян Чэн даже неловко рассмеялся, озадаченно посмотрел на меня. – С чего бы, А-Чжи? Я отстранилась, затеребила одинокую кисточку на его мече. “Пока что одинокую,” – промелькнула дерзкая мысль в голове. – Самое страшное, – робко начала я, наблюдая за тем, как буря постепенно утихает вокруг. Заметив мой взгляд, Цзян Чэн потянул меня ближе к уютной пещере. Я покорно последовала за ним, не выпуская ворс кисточки из пальцев. – Самое страшное, – повторила я, глядя на него, – что… что это… это не преграда для моего сердца, А-Чэн. Это мерзко, это страшно, это отвратительно. Я хуже стоптанного башмака, А-Чэн! – И для моего сердца тоже, – немедленно отозвался он. – Два чудовища, под стать друг другу. Я сжала губы, отвернулась. – А как же орден? – Если я скажу, что ты лотос… – начал было он, но я решительно прервала его. – А мне? Мне ты тоже скажешь, что я лотос? Цзян Чэн! Посмотри на меня! На себя! Ты готов принять женщину, что отвергла тебя? Дважды?! Что оскорбила тебя?! Что сбежала с твоим братом? – Да, – отозвался он, глядя мне прямо в глаза, и тут же начал, не давая мне вставить ни слова: – А ты, Фэн Тяньчжи? Ты готова жить с клятвопреступником, убийцей твоего брата и твоего Господина? Жить с тем, кто забрал у тебя твой Путь, Вольный Ветер? – Да, – сорвалось с моих губ раньше, чем я успела закрыть себе рот ладонью. – Потому что я буду знать правду, – поспешила я кинуть зерно разума, но уже было поздно. Алая нить, казалось, превратилась в стальной канат, связала нас крепче, чем раньше. Связала и одновременно поранила еще глубже, чем раньше. Тьма продолжала сгущаться, она царапала наши души острыми когтями самых страшных своих чудовищ – терзаний, сожалений, боли и страха перед грядущим. Трое сплетенные одной целью, одним выбором – защитить наш мир, сделать невозможное. А действие продолжало рождать действие, сковывая всех нас в одну цепь событий.