Мудрость обнимающая лотос

***

– Юный господин, я изготовил вам меч, – пожилой мастер склонился перед юным господином Цзян. В морщинистых ладонях он держал меч, с благоговейным трепетом протягивая его юному заклинателю. А-Шэнь жалобно посмотрел на меня и прикусил губу. В ответ я ободряюще похлопала его по плечу, осторожным, незаметным движением подтолкнула его вперед. Старый мечник, заметив неловкость, поспешил поклониться еще раз, отвел взгляд, делая вид, что ничего не происходит.       Ветер доносил до нас звуки тренировок – сам глава сегодня проверял успехи своих подопечных. Я же предпочла разделить с нашим младшим сыном его первый восторг. Впервые сжать в ладонях свой меч... Хотя чем дальше, тем меньше я сомневалась, что это тревога первого трепета. – А-Шэнь, не бойся. Господин Цзы непревзойденный мастер. Он целую жизнь посвятил делу изготовления мечей для заклинателей. Старичок в темной одежде глубоко поклонился: – Похвала от самой госпожи Цзян – лучшая награда за мои труды. Ваша матушка, юный господин, знает толк в оружии: героиня двух войн, одна из самых лучших мечниц. Для меня честь работать на благо будущего клана Цзян. Я милостиво улыбнулась в его сторону, легким наклоном головы отвечая на вежливость и, властно махнув рукой, позволила мастеру подойти ближе. Господин Цзы протянул моему сыну меч в чёрных лакированных ножнах. Отделанные яшмой и нефритом, они соединяли в себе символы Фэн и Цзян. Меч был похож на Саньду А-Чэна шириной лезвия и рукоятью. – Д-да, да. Я понимаю, – мой сын, все еще смущаясь, выступил вперёд, с почтением забрал меч себе, низко поклонился мастеру, потом его творению. – Благодарю вас за работу, подождите управляющего. Моя похвала может быть и лучшая награда, но не единственная, – обратилась я к господину Цзы, одарив его лучезарной улыбкой. Мы вежливо раскланялись друг с другом и неспешно отправились с сыном на одну из веранд, где могли наблюдать за тренировками А-Лина и А-Иня. Выступая чуть впереди, я улыбалась в ответ на приветствия, пожелания удачи и здоровья. А-Шэнь брел за мной, низко опустив голову, а когда кто-то из заклинателей или учеников обращался к нему, резко вскидывал голову, как гончая на звук, и отвечал обрывчатыми фразами. Дрожь в его голосе меня настораживала, в душе поселилась странная тревога. На веранде из светлого дерева служанки заканчивали приготовления: на столе дымился чайник, стояли блюда с легкими закусками. Слева от нас раскинулось озеро с лотосами, а справа открывался вид на ристалище, где прямо сейчас под руководством У Яна тренировались А-Лин и А-Инь. Мы неспешно заняли свои места, и я повернулась к выходу, на миг задумавшись. А-Чэн хотел увидеть, как наш младший сын впервые обнажит свой клинок, поэтому мы договорились подождать его, А-Иню и А-Лину тоже было любопытно взглянуть. При таком событии мы хотели быть все вместе, разделить эту радость с нашим младшеньким. – Все хорошо, ступайте, – я одним движением отпустила служанок и тут же повернулась к поникшему А-Шэню. – Ну, как ты его назовешь? – я кивнула на ножны в его руках и тепло улыбнулась А-Шэнь прикусил губу, до скрипа сжимая в потных ладонях ножны. Меч он держал обеими руками, наискосок прижимая к себе так, что эфес меча возвышался за его правым плечом. Он поерзал на месте и несколько раз отвел взгляд от меня. Бледность проступала все явственней, черные глаза, казалось, потухли. Он бросил взгляд на выход: там, на ристалище, схватились в тренировочном бою под руководством У Яна А-Лин и А-Инь. Схватка доставляла им истинное удовольствие. Словно два молодых тигра, что делят лес, они осыпали друг друга ударами, время от времени прислушивались к руководству наставника. Я обеспокоенно нахмурилась, наблюдая за А-Шэнем. Смутные подозрения поднимали внутри меня голову. Наш младший сын предпочитал ум и искусство заклинательства фехтованию. Все, что касалось оружия, его не завораживало, как любого мальчишку, девчонку или меня в этом возрасте, а, наоборот, печалило, тяготило. Молчание затягивалось, я хмуро огляделась вокруг, раздумывая, как бы его лучше прервать, но тут А-Шэнь вскинул голову и посмотрел прямо на меня. Меж бровей залегла глубокая складка, большие глаза блестели от непролитых слез, нижняя губа дрожала словно от беспомощности и злости. Глядя на меня исподлобья, волей подавляя волны внутри себя, чтобы они не перешли в дрожь, мой обычно спокойный и рассудительный сын выпалил на одном дыхании: – Какая разница! – в его голосе прозвучала злоба, одним рывком он размазал слезы по щекам и уставился на меня в упор. В его облике было безрассудство приговоренного, ожидающего взмаха топора палача. В его вызове был страх и боль, но там, в глубине, за этими разрушительными чувствами горела решимость. Решимость не смотря ни на что следовать своему выбору и своему пути. Внутри меня все заледенело, чашка жалобно скрипнула в руке. Я открыла и закрыла рот, потрясенно оглядывая своего сына с головы до ног. А-Шэнь лишь всхлипнул и крепче прижал к себе ножны. Его нижняя губа затряслась сильнее, и он на одном выдохе прикусил ее. – Что? – только и смогла вымолвить я, снова и снова оглядывая его. Мой взгляд метался от меча в его хватке к его лицу и обратно. А-Шэнь поймал мой взгляд. В его глазах смешалась боль и стыд. "Как? Нет, это всего лишь совпадение, всего лишь..." – Какая разница! Мне все равно! – громче выпалил он, отчего рыба в пруду возмущенно подпрыгнула и скрылась за гладью воды. Взяв себя в руки, я отставила чай прочь и, сложив пальцы в замок, рассудительно начала: – Послушай, А-Шэнь: меч важная часть жизни заклинателя. Можно сказать, он его душа. Посмотри на меня, на отца… – предложила ему я, обведя широким жестом пространство перед нами. "Нет, о Небо, нет. Ты забрало отца, не забирай у нас еще и сына. А-Чэн его никогда не простит… Мало того, что я уйду в новый клан, так еще и… О, Небо, нет!" – Мне все равно! – вскочил на ноги А-Шэнь, враз позабыв о всей вежливости и почтении. Сжимая обеими руками лакированные ножны, он потряс ими в воздухе, не в силах ни обнажить клинок, ни отбросить его подальше. Все еще прижимая к себе оружие, А-Шэнь шагнул ближе ко мне, предстал передо мной и, пользуясь звуками тренировочного боя, воскликнул: – Матушка, тот Путь, что вы и отец мне навязываете, меня душит! Не могу, не хочу!!! Вспышка отчаяния и боли моего сына породила сотни игл, что разом вонзились в мое сердце. Одним резким движением положив меч на то место, где только что сидел, А-Шэнь бросился мне в ноги, обнял за колени, спрятал свое бледное лицо в шелке и горячо, громко зашептал: – Матушка, скажите... У нас что-то есть, да? Там, где... Где самый центр, где еще мозаика в виде Лотоса… – он вскинул на меня горящий взгляд, отчаянно комкая в руке фиолетовый шелк верхнего одеяния. Я осторожно положила ладонь ему на голову, погладила по вискам, медленно утирая его слезы. А-Шэнь откинулся назад, словно хотел отстраниться от этой ласки, и в следующий же момент качнулся обратно: – Матушка, умоляю вас Небом, прошу вас, скажите, что там?! – его крик отчаянно взлетел к потолку, выплеснулся за пределы веранды, затопил всю Пристань Лотоса, и ни ветер, ни вода не скрыли его. А-Лин и А-Инь разом остановились, нахмурились и переглянулись между собой. А-Инь, услышав было этот крик, полный страдания, шагнул к нам, но на его запястье легла ладонь нашего мастера по мечу. У-Ян покачал головой, мгновенно сообразив отвести своих учеников подальше, заканчивать тренировку в более тихом месте. Я проследила за ними взглядом, пока они не скрылись за очередной покатой крышей. Остальные ученики и заклинатели, делая вид, что ничего не слышал, продолжили свои тренировки. Воинственные кличи, звон заклинаний, команды наставников снова заполнили окружающее пространство, а внутри нашей веранды мой сын продолжал сжимать мои колени в отчаянной хватке и горячо шептать, глядя мне прямо в глаза. И каждое его слово вонзалось в мою грудь, как раскаленная сталь, пронзая меня навылет, не оставляя ни единого шанса на спасение. А-Шэнь шептал, как всякий обреченный. Он в этот момент думал, что уже потерял нас, но продолжал идти вперед, не в силах отступить даже перед нашим от него отречением. – Матушка, умоляю... Я так... Я не могу, что там... Там, где... – он махнул дрожащей ладонью в сторону выхода и снова обратился ко мне: – Матушка, прошу. Я не глухой, моя матушка и госпожа, но я знаю, они лгут, – его глаза блеснули яростным огнем. – Господин Верховный Заклинатель лжет, я знаю! – А-Шэнь крепче сжал шелк в своей руке и с вызовом вскинул голову, глядя мне прямо в глаза. Я улыбнулась краешком губ, скрывая свое волнение от сына, протянула к нему руки, крепко схватив его за плечи, одним рывком поставила на ноги. Его глаза удивленно округлились, но я привлекла своего младшего сына к себе, положила его голову к себе на плечо и, осторожно приобняв его, поглаживая по плечу, проговорила: – А-Шэнь, прошу, не надо. Я здесь, я с тобой, иди сюда. Тише, тише, мой мальчик, – я укачивала его в своих руках, как в детстве, осыпала поцелуями его лицо и ладони. А-Шэнь было напрягся в моих объятиях, но, чувствуя мою поддержку и любовь, постепенно расслаблялся. Через судорожные вздохи, обеими ладонями сжимая мое предплечье, он быстро и сбивчиво зашептал. Его лицо осветилось проблеском надежды. Повернувшись ко мне, вцепившись в мою руку, он заверил меня горячим шепотом: – Я... Я молчал, чтобы не расстраивать вас... Отца... Я смотрел на дядюшку Не... Он же может без меча... Я… я хотел... Я хочу, чтобы вы гордились мной, но я... – А-Шэнь совсем потерялся в словах и покачал головой. Я снова прижала его к своей груди и уверенно заверила: – Мы уже тобой гордимся – ты наш сын. Твой ум станет истинным сокровищем мира Заклинателей. А-Шэнь, услышав такую похвалу, засиял еще больше. Оглянувшись на выход, он тяжело вздохнул: – Но отец... желает… Меч, – он кивнул в сторону лежащего в стороне оружия и тут же повернулся ко мне. – Я стараюсь, и господин У-Ян даже хвалил меня… – он отвел глаза и тяжело вздохнул, в этот миг показывая мне, как тяжело ему давались тренировки и исполнение воли отца и матушки. Я поспешила заверить его, осторожно повернула лицо сына к себе и с улыбкой продолжила: – Да, твой отец был горд. А-Шэнь недоверчиво посмотрел на меня, чуть отстранившись, но, заметив мое спокойствие, взволнованно затеребил рукава, с трудом принимая похвалу. Я улыбнулась и погладила его длинные пряди, в беспорядке рассыпанные по плечам. Осторожно поправляя его прическу и ворот, я поинтересовалась: – Но что тебя останавливает?       "Небо, как? Я все надежно скрывала много лет, и раз в год мы с А-Чэном обновляли заклятье. Никто не узнает, даже если сюда ворвётся тысяча гуанъяо и тысяча сюэ янов, вооружённых еще тысячей Темных печатей. Они ничего не найдут. У нас с А-Сянем кровная клятва, но этого мало для прямой передачи наследия, да еще и по прямой линии? Как?" – Я... Я боюсь... Я не хочу... Есть иное, матушка. Мне надо туда, туда. Туда, где были вы, – он отчаянно вцепился в мои рукава, поднял на меня умоляющий взгляд. – А-Шэнь! – наш разговор был прерван внезапным появлением А-Чэна. В его голосе звучал гнев вперемешку с тревогой. Я напряженно посмотрела на него, словно пыталась понять, как я ухитрилась не услышать его шагов. Фуцзюнь застыл на входе, а за его спиной А-Лин и А-Инь переглянулись. Оба только что прибрали себя после долгой тренировки, и капельки воды еще блестели на их лицах. На щеке у первого красовалась ссадина от деревянного меча, второй чуть припадал на одну ногу. "Вот уж в ком наша ярость бурлит, отец", – с улыбкой покачала я головой, оглядывая наших молодых тигров. А-Шэнь тут же подскочил на месте, согнул спину в глубоком поклоне, спрятал волнение за почтительным жестом и на одном выдохе произнес: – Д-да, оте... – он поднял голову, но, напоровшись на пристальный взгляд, снова склонился и звонко выпалил. – Господин Цзян! А-Лин и А-Инь,не получившие разрешения войти и оставшиеся снаружи, снова переглянулись, на их лицах проступило уже истинное опасение. Они покрепче сжали ножны своих мечей, а свободные руки синхронно заложили за спину, придавая своим позам горделивости. Взгляд А-Иня скользил по округе, словно он высматривал любопытных, А-Лин же напряженно следил за обстановкой на вернаде. А-Шэнь застыл в глубоком поклоне и, казалось перестал дышать, когда А-Чэн вошел, сжимая свой меч в руке. Глава Цзян хмуро оглядел сначала меня, потом нашего младшего сына и выдохнул, затем снова вдохнул, словно набираясь сил. Небрежным движением А-Чэн поправил рукав и, распрямив плечи, задумчиво посмотрел на озеро лотосов, раскинувшееся слева от нас. Долгие несколько ударов сердца он изучал пейзаж, а потом, резко повернувшись, обратился к А-Шэню: – Пойдем, поговорим, – и, не дожидаясь ответа, бросил в нашу сторону: – Подождите нас тут, – его голос звенел от тревоги и напряжения. Я кивнула его словам и, повернувшись к нашим детям, предложила им сесть напротив. А-Лин и А-Инь коротко поклонились и шаг в шаг вошли внутрь, сели напротив меня. А-Чэн прошел мимо нас, взял лежащий на месте А-Шэня меч, оглядел его и резким шагом отправился обратно. Наш младший сын тут же опустил голову и прикрыл глаза, собираясь с силами. Но А-Чэн лишь протянул ему меч и четко проговорил: – И да, А-Шэнь, я предпочту от тебя слышать отец, – вытянутая рука Цзян Чэна не дрожала, несмотря на то, что я чувствовала всю его тревогу. А-Шэнь поспешил принять из рук отца ножны и, не сводя с него взгляда, снова благодарно поклонился. А-Чэн усмехнулся и стремительно направился прочь, напоследок взмахнув полами одеяний. А-Шэнь, снова наискосок прижимая к себе меч, отправился следом за отцом. А-Лин и А-Инь переглянулись и зашептались между собой: "Чего это он? Молчал всегда, а тут?" "Думаю, переживает. Его сила в другом же..." "А давай его поддержим? Что-нибудь придумаем." Проводив взглядом мужа и сына, я повернулась к своим молодым тиграм. Они тут же подпрыгнули на месте, А-Лин гордо выпалил: – Тетушка, мы так хорошо тренировались! Я вот, смотрите! – он отставил в сторону поврежденную ногу, указывая пальцем на скрытый под слоями одежды бинт. – А-Лин, – с улыбкой покачала головой я, но тут же повернулась на голос сына: – А я вот, матушка! – повернувшись в профиль, мой сын показал мне ссадину от тренировочного меча. Я лишь всплеснула руками и налила им обоим чая, пододвинула ближе блюда с легкими закусками. Слуги, заботясь о нашем удобстве приготовили традиционные легкие закуски к чаю, которые не могли унять разыгравшийся аппетит двух молодых тигров из Юньмэн Цзян. Бранить наше молодое поколение за оплошности, что привели к растяжению ноги А-Лина и ссадины на лице А-Иня, смысла не имело, ведь боль была и оставалась одним из лучших учителей в деле фехтования. А уж тело сделает все, чтобы они не смогли о боли забыть! Так они быстрее выработают рефлексы, отточат навыки обороны и атаки и поднимутся на еще одну ступеньку в мастерстве Пути Меча. "Какая разница! Нет, ты слышал, А-Сянь?" – подумала я, наблюдая с каким аппетитом наши молодые тигры накинулись на баоцзы.

***

– Не бойся, только прошу, Чжи, не бойся, – он сам волновался, но пытался придать сил мне. А-Чэн метался из стороны в сторону, от двери, на которой мигал магический барьер заклинания, до моей кровати, на которой сидела я, ни жива ни мертва от ужаса. Я глухо простонала и отняла ладони от лица: – Ты слышал? "Какая разница!" Мои рукава взметнулись и опали, А-Чэн с рыком преодолел расстояние между нами, присел у моих ног и, положив ладонь на колено, рассудительно проговорил: – Он мог это подслушать, песню в мешке не утаить... много слухов было. В той же Башне, Гуанъяо кинул шпильку. Он постарался улыбнуться мне, но я лишь покачала головой в ответ: – Мы зорко следили. С А-Лином не вышло. А-Чэн погладил меня по плечу. Я поймала его ладонь, поцеловала, прижалась щекой. – С А-Лином сложнее, они одного клана. Но мальчик рассудил правильно. Цзян в нем сильнее, – в его словах звучала почти что отцовская гордость, от которой я не могла не улыбнуться. Прикоснувшись ладонью к его щеке, откинув пряди с его лба, я поинтересовалась: – Что вы с А-Шэнем решили? А-Чэн со вздохом поднялся на ноги, скользнул взглядом по стенам и повернулся ко мне: – Он пообещал мне не оставлять тренировок, я ему пообещал, что буду с пониманием относиться к его пути, – он сжал зубы и закрыл глаза, и тут же взметнул ладонь, когда заметил, что я подалась ему навстречу. "Это мой бой, А-Чжи", – прочитала я в его суровом взгляде, обращенном на меня. На короткий миг передо мной был не мой муж, не отец моих детей, не моя родственная душа – но суровый глава Цзян. И мастер Пути Подчинения, владеющий ядами мести, ревности и злобы. Я уважительно склонила голову перед таким проявлением силы и воли, он принял мое почтение властным взмахом руки. Его серьезность проступила лишь на миг и скрылись перед тревогой мужа за жену: – Чжи, это может быть от тебя, ты же смогла уравновесить в себе Темный Путь и Путь Меча? Мы с надеждой переглянулись, он ободряюще улыбнулся. – Да... возможно, ты и прав. Я разволновалась. Слезы моего мальчика, его боль, отчаянный крик… – я в беспомощности развела руками и уронила ладони себе на колени. А-Чэн присел рядом, привлек меня к себе, я покорно подалась на его жест, прислонив голову к его груди. Слушала его дыхание, стук его сердца, кивала в ответ на его слова. – Послушай, смог бы А-Шэнь достичь успехов в фехтовании, если бы был пропитан его тьмой? Да, он чувствителен к ней, но и ты тоже. – Не ко Тьме в целом, к нашему наследию, – отстранилась я, качая головой. А-Чэн кивнул: – Пусть так. Он почувствовал то, что мы оба скрываем, но это от тебя, не от А-Сяня... – Но кого ты хочешь убедить? – я смотрела ему прямо в глаза, с грустной улыбкой наблюдая, как гаснут в его глазах искры жизни. – Нас обоих, – твердо заверил меня фуцзюнь. – Другого пути нет. – Мы его не потеряем, не можем. Нет. Он не пройдет все то, что проходим мы. Никогда, не позволю! – я закачалась взад-вперед, в отчаянии сжимая его ладонь. – Тьма забрала у меня много, непозволительно много: родителей, отца, нашу шицзе, нашего А-Сяня. Я отдала ей половину своей души. Держала под контролем. Ты держал. Я не отдам ей никого из наших сыновей, никогда! В моем яростном шепоте звучали крик, гнев и ярость.Ненависть бурлила внутри меня, насмерть переплетаясь с отчаянием. – Она должна уже нажраться! Досыта! Разве мы не отдали ей половину нашей жизни?! Новый Путь требует жертв, и мы были щедры, о Небо и Нижний Мир, как мы щедры! – прокричала я в потолок, запрокидывая голову. – Не отдадим. Я отрублю ей руки, если она только протянет их к нашим детям, – с ненавистью выплюнул А-Чэн и тут же посмотрел на меня. – Но что если ты будешь его…. наставлять? – Путь еще не сложен, – сокрушенно выдохнула я, отведя взгляд. – Его Инь и моя Ян не слились, радикальная гармония от нашего Пути не влилась в Песнь Мира. Мы все еще не стали первым и последним форпостом, – криво усмехнулась я, хмыкнув, – Правая Рука не встала со своим Господином вновь. Теперь я смотрела на него не как жена на мужа и не как сестра, давно утратившая брата. В моих глазах, в моем голосе отпечаталась боль подчиненного, утратившего своего господина. И мысль о необходимости потери, о важности его ухода ничуть не могла унять болезненных волн. Ночь перед рассветом самая мрачная, дни перед его возвращением самые тяжелые. Я чувствовала грядущие изменения в мире, читала многочисленные знаки, неведомые никому, кроме меня. Этих предзнаменований я не открыла бы даже А-Чэну. И каждый знак, каждый намек наполняли меня всю, все мое существо, до основания ликованием: "Господин идет! Твой Господин идет!" – читала я по Небу и Земле, слышала я в Ветре, в плеске речных и озерных волн. Слышала в песне лотосов, в песне самого нашего мира. "Твой Господин идет", – разливалось для меня по нашему миру от порога Башни Золотого Карпа до Облачных Глубин. От Облачных Глубин до хребта Сенлу, от порога Нечистой Юдоли до Ляньхуа. "Твой Господин идет!" – читала я по полету птиц. "Твой Господин идет!" – слышала я в лязге стали. "Твой Господин идет!" – наполняло меня во время медитаций. Господин, пыли у ног которого я поклонилась. Старейшина, что дал мне путь и цель. Мне, когда-то потерянной и одинокой, стоящей в самом центре большого круга из заклинателей Великих и малых кланов, что взирали на меня с жадным любопытством, оценивали меня, пытались просчитать мои шаги и свою выгоду или ущерб от них для себя. Вэй Усянь сжал мою руку, уводя меня за собой подальше от чужой жадности и несправедливости, и я вцепилась в его ладонь, желая спасти от мучений. Все это А-Чэн читал в моих глазах. Все это было давно обговорено и решено между нами тремя. Но как бы ни была сильна наша решимость, мы все же оставались живыми, с сердцами, что могли тосковать и испытывать боль. С душами, что могли метаться, как Ветер над пустыней, с воспоминаниями, что навсегда останутся в наших умах. – Оттачивать – да, – продолжила я, не отводя от него взгляда. – Призывать и подчинять для обучения кого бы то ни было – еще нет. Вэй Усянь будет главой, А-Чэн. Он уравновесит меня, а я – его. И только когда это случится, можно будет наставлять, обучать и передавать наши с ним знания, – я на миг прикрыла глаза и устало проговорила: – Я могу попробовать тренировать А-Шэня, попробовать научить своей технике меча. Да, думаю, это будет лучшим решением. А-Чэн лишь криво усмехнулся моим словам.

***

      – Тяньчжи… – внутри меня, снаружи раздался голос. Голос, что я слышала тысячу раз во сне и наяву, спокойный, ласковый и властный. В нем сочеталось несочетаемое, как сочеталось в нем, в его хозяине. Смутная тень мелькнула перед моим внутренним взором, ворвалась в мой сон, яркой вспышкой черного и красного заполняя собой все картины, что являлись мне в ночной грезе. Медленно растворялись в густом тумане картины тревог последних дней, образы и воспоминания вспыхивали и гасли, как искры ночного костра, уносились вверх, в ночное небо. Для того, чтобы занять свое место среди россыпи звезд. Я потянулась вслед за голосом, за плотным и таким знакомым черным туманом и резко распахнула глаза от собственного крика и страшной боли в груди: старая рана от свитков и артефактов вновь открылась. Темный дымок завивался вокруг меня прозрачными спиралями, а кровь сворачивалась и спекалась корочкой по рваным краям. Окинув себя взглядом, я тут же непроизвольно махнула левой рукой, по привычке приказывая тьме ослабить хватку. Но прежде чем я успела хоть что-то помыслить, раздался хор тысячи тысяч голосов. Страшных, замогильных, полных темной силы голосов, что слились в едином хоре. – Хозяйка-а-а, – вопила, голосила и стенала толпа чудовищ на все лады. Я вскинула взгляд: они все стояли передо мной, толпились и толкались, ощутимые и обозримые лишь для меня. Все они заполонили собой Пристань Лотоса. Сколько было видно глазу, стояли лишь они, закрывая собой Небо и Землю, весь мир скрывая за своими спинами. Висельники, жертвы моровых поветрий, самая страшная и злобная нечисть, что выползала из разломов между мирами. Самоубийцы, не смирившиеся с обидами, жертвы людской жестокости. Женщины, не выдержавшие позора тайной связи, качали на руках мертвых, так и не рожденных детей, их призраки кивали мне, демонстрируя уродливые полосы на своих шеях. На тонком поводке, что струился от левого запястья каждой из таких несчастных, у ног призраков сидели, как покорные псы, те, кто стал виной их самоубийства. Я ухмыльнулась, наблюдая как женщины, укачивая своих нерожденных детей, умерших вместе с ними, то и дело дергают поводок, усмиряя своих обидчиков, женатых ли мужчин, что вступили в запретную связь, или мужчин, что сорвали цветы, а после оступились… Мы дали месть всем отвергнутым, всем, кто остался наедине с позором и предательством, не видя разницы: мужчина или женщина наложили на себя руки. Мы дали им месть и право карать всех, кто по собственной похоти и глупости нарушает священные любовные и брачные клятвы. Они нам за это – свою бесконечную верность и покорность. Многие пытались заклинать и призывать их за эти годы, многие подражатели, что чудом уходили от гнева Цзян Чэна, пытались чертить темные заклинания, в ужасе и панике не понимая, почему никто не приходит на их зов, а черная магия становится все слабее в их жалких и слабых руках. Мёртвые младенцы на руках матерей тонкими, страшными голосами и все же радостно агукали, тянули ручки то к ним, то ко мне, заливисто смеялись и хлопали в бледные ладошки. Демоны извивались в своих причудливых формах, радостно щелкали пастями, разводили руками с длинными когтями, свивали в кольца свои хвосты. Далаогуи, рычащие поодаль, то и дело задирали головы с наростами, оглашая пространство радостным воем, они вставали на задние лапы и били по воздуху передними, выражая свое счастье. Фэны, духи мора и болезней, били своими копытами, из которых во все стороны раздавался ядовитый, зеленый туман и тут же развеивался. Тени в белых балахонах, предвестники беды, скользили среди остальных, то и дело приподнимали со своих лиц призрачные маски и кланялись в мою сторону. Духи поветрия, что несли с собой лишь смерть, ярко выделялись на фоне всех остальных. Жертвы мора радостно хлопали в ладоши и пританцовывали на месте, демонстрируя мне свои страшные язвы. Из их прогнивших глоток вырывались хрипы и стоны, но я знала, они поют радостные песни. Духи соблазнения покачивались в своих цветах, на добрый чжань возвышались над всей этой толпой. Цветочные девы и юноши, чья задача была выпивать жизненную силу, сплетались друг с другом и между собой в страстных объятиях, выражая свою радость и счастье. Им не нужна была в этот миг чужая Ци, их не интересовали обитатели Пристани Лотоса, полные инь или ян. В самой глубине толпы сверкали глазами хули-цзин, вставшие на задние лапы, они то и дело били хвостами о пол, порождая снопы искр, и жадно, в предвкушении моей воли облизывались. Висельники шевелили длинными влажными языками, что опускались из раскрытых пастей до самой груди, их глаза блестели от злобы и предвкушения. Все они смотрели на меня, застывшие в разных позах, неизменно ломаных, искореженных. Все они в этот миг угрожали любому, кто попытается нас разделить. Между ними и прямо передо мной, от пола до потолка моих покоев, от самой Земли до самого Неба кружились темные заклинания, черные как ночь, алые как наша кровь. Заклинания вспыхивали и гасли, мерно гудели, наполняя все пространство восхитительной мелодией Тьмы, которая то спадала, то нарастала. Все они принесли с собой весть, полную нечеловеческого, невозможного для прочих ликования и темного, безграничного счастья. Глупцы думают, что тварям не ведом ни восторг, ни радость. Глупцы думают, что в них нет красоты. Как бы не так... Все они, заполонившие передо мной весь мир, ставшие для меня всем миром, жадно вглядывались в меня, ловили каждый мой жест и вздох, ожидали права заговорить, разделить со мной этот миг счастья и торжества. Все наше темное воинство, несчетное в своем количестве, непобедимое в своей силе и мощи, склонилось перед Третьей головой змея Темного Пути. Они помнили, что лишь трем голосам должны быть покорны: нашему Господину, нашему Призрачному Генералу и мне. Правой руке Старейшины Илина, что забрала их с собой после того, как наш Господин оставил нас всех. Приказавшая им смирно сидеть в нефритовом сундуке и обещавшая что примет их лишь тогда, когда наш Господин вернется. Они выполняли этот приказ со всем смирением, много лет сдерживали свой голод верностью и почтением. Их жажда была велика, я видела, как мерцают их глаза, и как они контролируют свои порывы. – Скоро будет вам пища! Обещаю вам, вы наедитесь досыта! – я так отвыкла от этого своего голоса: ледяного, властного, почти что безжизненного. От голоса Демоницы Илина, от голоса Правой Руки… Радостный вздох пронесся среди них, они заволновались, то и дело переглядывались между собой, гнули спину, голосили на все лады. Я довольно оглядела их всех и коротким кивком приняла их восторг, и резким взмахом руки приказала им всем замолчать. – Матушка! – Услышала я отдаленный крик А-Шэня и тут же повернулась на вскрик, но остановила себя мыслью: "Мой сын... Позже. Он в безопасности". Твари не шелохнулись, хотя я знала, что и они услышали возглас моего сына. Но они не смели пошевелиться, не смели даже подумать броситься на его голос. На любой голос, раздайся он сейчас. Никто не посмел бы даже повернуться, не получив моего приказа. Наши ручные демоны, наши солдаты и бойцы, наши покорные мертвецы пристально, с подобострастием вглядывались в мое лицо, ловили каждый мой вдох и жест. – Хозяйка-а... Хозяйка-а... Господин вернулся! Они разом упали на колени, сложили лапы и руки в жесте почтения. Далаогуи повалились на пол, преклонили свои колени фэны, склонив оленьи головы к самому полу. – Хозяйка, Господин вернулся! – было единственным звуком во всем мире, сам мир обратился этим криком, воплем и шепотом. Я криво усмехнулась и поднялась на ноги, совершенно не заботясь о своем нижнем одеянии. Медленно, властно подняла руку, приказав им выпрямиться, и когда они это сделали я прошлась перед ними, оглядела каждого, заглянула в их мертвые и чудовищные лица. Они дрожали от переполняющего их восторга, они заискивающе заглядывали мне в глаза. Они топали ногами, сучили лапами, щелкали хвостами, скребли по полу когтями, ожидая похвалы. Мои глаза вспыхнули багровым от такого зрелища, и вся эта толпа, завывшая и захрипевшая, снова повалилась ниц. Лишь демоны страсти качались на своих цветах, но в этот же миг разомкнули свои объятия, безо всякого стыда являя мне свои обнаженные тела, грациозно поклонились. Я провела над их головами рукой, и темный дымок, вырывающийся из середины ладони, потрепал каждую тварь по голове, ласково коснулся каждого демона и призрака. Они урчали и терлись о прозрачные ладони, громко стонали от удовольствия и щелкали зубами.        Кандалы, надежно скрытые под безымянным водопадом, дрогнули на дне. Тяжёлый полог внутри меня разорвался надвое, и ткань заструилась к полу. Тишина внутри меня взорвалась победным воем. Я высвободила Демоницу Илина, издав хриплый клич, раскинула руки, распределяя по телу разом пробудившуюся мощь. Ноги оторвались от пола. Медленно, окруженная всполохами Тьмы, я поднималась над всеми ними, под самый высокий, расписной потолок своих покоев. Тьма, которую принес налетевший со всех сторон призрачный Ветер, скрыла меня в своем водовороте. Волосы свободно развевались, полы ночного одеяния колыхались в ее ветре. Призраки облачали меня в красное и черное. Снова. Связывали мои волосы алой лентой. Тонкий шрам на левой ладони открылся: алый дым смешался с черным. Твари зачарованно наблюдали за моим преображением, а я слушала силу внутри себя. Силу, которую сдерживала столько лет, приказывала ей молчать, отрубала ей руки, и вот теперь… Мой Господин... Мой Старейшина вернулся! – Мой Господин вернулся! – сила и власть, счастье звучали в громоподобном кличе. Тьма развеялась, и я медленно спустилась на пол. Черное и красное на плечах, узоры Ветра на широком мужском поясе, высокий пучок и алая лента, украшающая мои пряди. В глазах плескался алый океан, и спирали темной энергии обвивали мои руки от кончиков пальцев до плечей, встречались на моей шее, направлялись к груди, украшая ее словно ожерелье. Черное и красное на мне – ни блика белого или фиолетового. Демоница Илина, Правая Рука Старейшины Илина застыла перед нашим войском. Холодная и довольная усмешка проступила на моем лице, когда все они, наши ручные твари, наши дети, наши солдаты снова упали ниц передо мной с благоговением, на все лады выдохнув, взрыкнув, зашипев: – Хозяйка-а-а… Я подняла вверх ладонь, согнув руку в локте, и Тьма, повинуясь приказу, сгустилась вокруг них всех, крепким канатом связывая воедино. Жестом сложенных указательного и средних пальцев я подняла их на ноги, на лапы, на изогнувшиеся змеиные хвосты и громким голосом приказала: – Пошли прочь, немедленно! Господин призовет вас в свой черед! Вы верно послужили нашему Господину. Имейте терпение сейчас, – я обвела их всех строгим взглядом и удовлетворенно кивнула, когда они синхронно поклонились и выпалили в ответ: – Как прикажет наша Хозяйка! – Прочь! – Тьма сорвалась с моей руки, резким порывом ветра вынесла их обратно, в их вместилище из белого нефрита, что трижды вобрал в себя лунный свет осеннего праздника Любования. Я слышала, как захлопнулась крышка, встали на место замки, как зажглись и погасли заклинания барьера. Удовлетворенно хмыкнув, я с напускной небрежностью поправила манжет черного рукава и, фыркнув , прошлась по своим покоям, слушая пение силы внутри себя. Я оглядела свою спальню вмиг ставшую мне чужой, и, едва контролируя свой гнев и презрение, сжала кулаки. Все же найдя в себе силы, я почтительно поклонилась своим покоям. И, скривившись, прежде чем новая волна Тьмы поднялась в груди снова, я тут же поспешила во внутренний сад. Полная луна пылала всеми оттенками крови на черном небосводе, а мир вокруг молчал. Не было слышно ни одного звука ночи: ни пения птиц, ни плеска рыбы в пруду, ни стрекотания цикад. Мир молчал в ужасе и почтении. Мир замолк в ожидании. Кривая, злая, мстительная ухмылка осветила мое лицо, алые блики в глазах отразили свет кровавой луны на небосводе. Наконец-то мой Старейшина Илина вернулся. И да падет Тьма на всех нечестивцев!