Мудрость обнимающая лотос

      И снова передо мной эта треклятая лестница, устланная бело-золотым тонким ковром. В воздухе висел аромат цветов. Наши рукава переплелись: А-Чэн отчаянно сжимал мою ладонь, я вцепилась в его ладонь в ответ. Мы кивнули друг другу и вместе ступили на первую ступеньку. Господин и госпожа Цзян – одно имя, один дух, одни цвета, в равной степени роскошная вышивка наших ханьфу. Драгоценности в волосах сверкали ярче солнце. На наших лицах горделивость, лишь на моем – трещины, словно на разбитой нефритовой подвеске. Двери в Залу приветственно распахнулись, Гуанъяо тёрся у порога, изо всех сил изображая из себя радивого хозяина, что встречает гостей. Едва завидев нас, он поспешил вперед: весь его облик излучал радушие и мягкость: – Глава Цзян, госпожа Цзян. Мы обменялись вежливыми поклонами. Гуанъяо быстро оглядел с ног до головы Цзян Чэна, потупился, как только увидел холод и сталь в его облике. Блик радости промелькнул в глазах выродка, когда он повернулся ко мне: отметил бледное лицо, подрагивающие губы, пустой взгляд, которым я одарила его. – Проходите, проходите, отец скоро придет, – засуетился Гуанъяо, скользнул влево, освобождая нам проход, указал ладонью на открытую дверь. И следом обратился ко мне. – Как ваше самочувствие, госпожа Цзян? Я отвернулась, а А-Чэн холодно посмотрел на него. Уголок губ дрогнул от презрения, и Цзыдянь запела. Гуанъяо нахмурился, подался назад – в его глазах мелькнула крайняя озабоченность, а растянутые в елейной улыбке губы подрагивали, на миг обнажив внутреннее напряжение. – Если у вас есть вопросы, задавайте их мне, господин Цзинь, – холодно ответил А-Чэн и демонстративно сжал мою ладонь, покоящуюся на его предплечье. Улыбка сползала с лица Гуанъяо, как краска со старой маски. Я отрешенно смотрела в сторону, не выдавая, как кольнуло в груди, когда за спиной послышались знакомые шаги. – Госпожа Цзян скорбит по своему отцу, однако это не помешает ей исполнять свой долг, – отчеканил А-Чэн. – Примите мои соболезнования, госпожа Цзян. Это удар для всех нас, – будто бы в истинном раскаянии и горе пролепетал Гуанъяо и снова склонился в поклоне. Я перевела на него взгляд и кивнула, и в следующий миг А-Чэн увлек меня вперед, за порог Залы. До меня донесся щелчок раскрывающегося веера за моей спиной, и следом трагичное, полное неизбывной тоски от Гуанъяо: – Глава Не, проходите… Не Хуайсан торопливо зашел следом, занял свое место напротив нас. Брат посмотрел сначала на меня, потом на мужа. Переглянувшись, мы подали друг другу условные знаки. Хуайсан дважды резко взмахнул веером. Я потянулась поправить прическу, захотела придать идеальным украшениям еще больше совершеннства. А-Чэн, будто бы невзначай ударил ножнами Саньду об пол, удобнее располагая меч рядом с собой. Роу и А-Лан за моей спиной замерли на расстоянии десяти шагов позади вместо положенных двадцати. Перед моим пустым взглядом мелькнули бело-голубые одежды. Я подняла голову. Два Нефрита замерли у нашего возвышения. Мы обменялись приветствиями с первым и вторым господином Лань. Глава Цзян совершенно случайно двинул рукой резче, чем следовало, качнулся вперед, и зала наполнилась звоном колокольчика. Ему вторили две нефритовые подвески. Не Хуайсан снова взмахнул веером. Два Нефрита из Гусу едва заметно кивнули и заметили яркий луч солнца на рукаве главы Цзян. Когда все Великие кланы заняли свои места, двери в Залу Беседы захлопнулись. Я огляделась – здесь не было никого из созданных Гуанъяо новичков. Я криво ухмыльнулась, глядя на возвышение Верховного Заклинателя. Золотые фениксы, украшенные изумрудами, образовывали своими фигурами, застывшими в полете, спинку сидения, устланного золотыми подушками. Пробравшийся солнечный луч осветил крупные изумруды, заменявшие царственным птицам глаза, бросил изломанный блик на их золотые тела. И мне показалось, что благородные птицы раскрывают клюв в песни отчаяния… Мы переглянулись с братом, нас от любопытных взглядов надежно прятала одна из колонн. Хуайсан криво усмехнулся, ответная усмешка мелькнула на моем лице. Несколько мгновений мы смотрели друг на друга, пока рядом со мной не раздался тихий, немного уставший голос: – Как ты? – осторожно спросил А-Чэн. Я подняла на него глаза, попыталась улыбнуться. – Река не сожалеет о своих берегах, – едва слышно выдохнула я, крепко сжимая ладони, пряча свое волнение и отчаяние за широкими фиолетовыми рукавами. А-Чэн положил руку на мое предплечье, осторожно сжал в своей руке. Миг – и моя дрожащая ладонь накрыла его руку сверху. Мы смотрели друг на друга. Спрятав боль каждый внутри себя, мы старались придать сил один другому, безмолвно заверить в любви и поддержке. Мы были еще рядом, но с отчаянной скоростью отдалялись друг от друга. Краем глаза я заметила, как брат бросил на нас искренний печальный взгляд из-за расписного веера. Я выдохнула и вдохнула, правильным дыханием возвращая себе покой. Перевела взгляд на возвышение…       И Гуанъяо вывел его. В предпоследнем унижении: слабого, хрипящего, дрожащего. С обеих сторон Цзинь Гуаньшаня поддерживали заклинатели. Я сжала рукава, узнав своего знакомого заклинателя: "Цзинь Мин! Еще жив!" Мы нашли друг друга глазами, кивнули. Он спрятал свой наклон головы за помощью главе Цзинь, я – за приветственным поклоном. Цзинь Мин с надеждой посмотрел в мои глаза, я сложила пальцы в условном жесте, поправляя ворот, скрывая хитрость от взгляда Гуанъяо за вставшими на ноги заклинателями. Мне из уважения к моему горю позволили оставаться на месте. Цзинь Гуаньшань держался из последних сил – помутневшие глаза на белоснежном, как бумага для каллиграфии, лицом, словно и не лицо уже, а погребальная маска, которую гробовщик напялил еще на живого человека. Он при помощи своего сына откинулся на спинку возвышения, часто и быстро задышал. Одну дрожащую ладонь он прижал к груди, другой оперся на подлокотник. Верные заклинатели заняли свои места слева от главы Цзинь. Встав друг рядом с другом, они смотрели наверх, стараясь не встречаться ни с кем взглядом. Их поза выдавала предельное напряжение и волнение – плечи подрагивали, сложенные за спиной ладони сжимались и разжимались. Гуанъяо ухаживал за своим отцом с сыновьим уважением и трепетом: вытирал слюну у рта, заботливо обложил подушками. Все эти жесты он сопровождал тихими словами заботы и поддержки. Закончив устраивать своего отца, он замер справа у его возвышения, поймал взгляд главы Лань, ответил наклоном головы. На его лице сквозь маску трепетной почтительности сына к отцу и заклинателя к главе клана все-таки читалось скрытое торжество. Мы встретились взглядами – в наших глазах мелькнул холод и лед, ненависть, выходящая за пределы наших существ. Еще миг, еще вздох, и тень радости показалась в его взгляде, прежде чем мы отвернулись друг от друга. Мы подняли свои приветственные чаши. Гуанъяо скользящим движением сразу же оказался рядом с Верховым Заклинателем, осторожным движением помог ему выпить пиалу. Из груди Цзинь Гуаньшаня вырывался хрип, он часто замотал головой и едва заметным движением словно бы оттолкнул в грудь своего сына. Гуанъяо отступил на шаг, поставил чашу на поднос подоспевшей служанки, и, низко опустив голову, спрятав ладони в рукава, вернулся на свое место. Глава Цзинь проследил за ним тяжелым испепеляющим взглядом. – Какая дрянь… – тихо цокнула я языком и покачала головой, наблюдая за этой сценой. – Пожинаем плоды, – хрипло ответил мне А-Чэн, до отчаянного скрипа сжал в руке нефритовую чашку. Цзинь Гуаньшань снова захрипел: Гуанъяо поспешил угодливо склониться к завалившемуся на бок главе,замер, внимательно прислушиваясь к едва слышным, торопливым словам, рвущимся из груди. Меня передернуло, когда я увидела его, наклонившегося к своему отцу на фоне золотого феникса. Солнечный луч осветил птицу, наполнил ее матовым сиянием. Царственные фениксы кричали в агонии, отчаянно хлопали большими крыльями, в безумии вращали своими изумрудными глазами. Фениксы взывали к нам и Небесам, отчаянной, срывающейся песней просили помощи у нас, Великих кланов. Я заметила, как отводили глаза от этого зрелища все остальные, и на миг прикрыла глаза, подавив поднявшуюся внутри волну отвращения к ним всем и самой себе. Комедия власти повторялась, только в этот раз она превратится в безумный вертеп полунищих циркачей в лохмотьях и старых масках, которые в исступлении скачут вокруг костра, оглашая воздух нечленораздельными воплями. Я покачала головой, прогоняя безумную картинку перед глазами, и незаметным движением сжала подвеску на поясе, и на тихий выдох открыла глаза. На лицах всех присутствующих застыло сострадание, мы с вежливым молчанием ожидали слов нашего Верховного Заклинателя. Мы старались не смотреть друг на друга, чтобы не давать оценку происходящему, и как мне показалось, даже не дышать, чтобы неловким вздохом не спугнуть Цзинь Гуаньшань выдохнул еще раз, покачнулся и уперся обеими руками в подлокотники. Удар сердца, одно движение плечами – огромным усилием воли он вернул себе горделивую осанку и медленно поднял голову, обвел залу мечущим молнии взглядом. Я не сдержала радостной улыбки, наблюдая, как перед нами предстал прежний глава Цзинь. Он был прирожденным господином, и ничто не могло у него этого отобрать. И никто. Воля и власть снова в его осанке, острый ум снова блеснул во взгляде. Покорное ему величие распространилось на всех нас, словно волы духовой силы. И мы все, без исключения, склонили головы. "Как же он постарел, о Небо. На целую жизнь. Потеря брата отразилась на нем ещё сильнее, чем потеря отца на мне." Его руки, вмиг обретшие прежнюю силу, властно вцепились в подлокотники. Наблюдая за этим преображением, я вскинула голову, тяжело задышала, вбирая в себя этот миг. Он посмотрел на меня, я прошептала одними губами: – Продержитесь ещё, глава Цзинь. Цзинь Гуаньшань словно услышал меня, улыбнулся в ответ глазами. ***       В день празднования дня рождения А-Иня смех и радость наполнял Нечистую Юдоль. Наш сын держался молодым господином. Мы с А-Чэном то и дело переглядывались, полные счастья и любви. А-Инь искренне благодарил каждого, важно подражая своему отцу и деду, осторожно поглядывал на них обоих, путался в словах, но старался изо всех сил. А-Лин его поддерживал, подсказывал, когда тот забывался. – Я… спасибо, что вы пришли. – "Говорю вам спасибо", А-Инь, – быстро шепнул А-Лин и ободряюще улыбнулся своему другу. Гость, застывший напротив, отвел глаза, понимающе переглянулся с главой Не. Они кивнули друг другу. А-Инь нахмурился, кивнул, поерзал на коленях главы Не и, усевшись поудобнее, посмотрел на заклинателя в цветах Не. – Я говорю вам спасибо, что пришли, – серьезно отвечал он, изо всех сил подражая своему отцу, важно кивнул, как, бывало, выказывал одобрение своим подчиненным его дедушка. Свидетели этой сцены переглянулись, спрятали теплые улыбки, кто за рукавом, кто за чашей с вином. А-Чэн, горделиво расправив плечи, наблюдал за нашим сыном. Увидев, что отец на него смотрит, А-Инь на миг побледнел, но когда увидел одобрение, радостно просиял. Заклинатель Не поклонился, вытянув вперед сложенные в почтительном жесте ладони. – Семь благ вам, юный господин. – Пусть здоровьем и счастьем наполнит ваш дом, – звонко пожелал удачи А-Инь. Поднялся вокруг восторженный шепот: “Всего шесть лет, а какое блестящее воспитание!” “Сразу видно – будущий глава клана!” А-Лин оглядел шепчущихся сердитым взглядом, во всем подражая своему дяде, и демонстративно положил руку на плечо А-Иня, словно говоря всем вокруг: “Вы еще смеете сомневаться?”. – "Здоровье", – громким шепотом подсказал А-Лин. – Здоровье. С поклоном приняв пожелание, заклинатель Не попятился и вернулся на свое место. Хуайсан принимал подарки; их была такая гора, что я почти не видела брата из-за нее. Господин Цзинь, как дорогой гость, сидел напротив, без Гуанъяо, разумеется – тот сослался на дурное самочувствие и остался в Башне. Здесь он был не нужен. Господин Цзинь почти ничего не ел, зато много пил от того, что боль становилась невыносимой. Я щелкнула пальцами, подзывая одного из слуг: – Распорядись принести господину Цзинь блюдо овощей без приправ и кувшин воды. Только воды. – Да, госпожа, – склонился слуга, и тут же скрылся в вечерней темноте. – Хочу помочь, А-Чэн, – повернулась я к мужу, отвечая на его немой вопрос. – Сегодня такой день. Какие могут быть ссоры? Он кивнул в ответ, признавая мою правоту, и мы оба посмотрели в сторону главы Цзинь. – А-Лин, мальчик мой... – он радостно раскинул руки, позволяя малышу в бело-золотом забраться себе на колени. Жизнь и здоровье словно вернулись к главе Цзинь. Обхватив внука за талию, он помог ему усесться на своих коленях поудобнее и склонил голову, слушая торопливый шепот малыша, улыбался его детским восторгам, откидывался назад, когда А-Лин принимался размахивать руками, что-то рассказывая своему деду. – Лишь бы успел, – проговорил А-Чэн с грустной усмешкой, наблюдая за семейными отношениями. – Не оставил нас с этой змеей. Сама знаешь, к таким вещам готовиться нужно. Создавать условия. Верных людей. – Мы не позволим А-Лину в одиночестве подойти к Гуанъяо. – Я заметил, что он его не очень-то и любит. Вежливый, как того требуется, но не больше. Не тянется А-Лин к одному из своих дядюшек, – А-Чэн довольно хохотнул, и отпил вина. – Сразу виден нрав Цзян, – я положила руку на его ладонь. Он сверкнул счастливой улыбкой, гордо выпятил грудь.       Чуть позже глава Цзинь удалился. Я скользнула следом за ним, пообещав обратившимся на меня нескольким гостям скоро вернуться. А-Чэн понимающе кивнул и тут же провозгласил тост, забирая все внимание на себя. Я подошла к отцу, низко поклонилась – цепкий, умный взгляд главы Не скользнул по пустующему месту важного гостя, обратился ко мне. Не Минцзюэ сверкнул глазами, едва заметно, одобрительно склонил голову. Хуайсан, едва высунувшись из-за горы подарков, хитро подмигнул мне. Подоспевшие к нему заклинатели Не и Цзян помогали разложить дары по местам. Я поцеловала А-Иня, потрепала его по голове и шагнула в тень. Роу и А-Лан последовали за мной. Наши шаги потонули в шуме барабанов, воинственных кличах и треске пламени: начиналось представление от заклинателей Не, полное огня и войны. Обходя площадку по кругу, стараясь держаться в тени, я все же не утерпела и бросила взгляд через плечо: отец близко наклонился к А-Иню, что-то рассказывал и показывал пальцем на танцующих с мечами. На лице сына застыл восторг. Казалось, он едва дышал, наблюдая за взмахами сабель, за четкими уверенными движениями заклинателей. Гости шумно поддержали танец: кто-то, оставив вино, шумно стучал ладонями по столу, поймав ритм, кто-то и вовсе запел боевые песни. Несколько глав из младших кланов, красные от вина, пропитавшись атмосферой боя, принялись бороться на руках, под одобрительные выкрики своих соседей. Заклинатели Не и заклинатели Цзян, пользуясь свободой, вступали в дружеские словесные перепалки, но все же сходились в одном – Не сильны. Цзян – могущественны, а наш союз – истинное совершенство и достижение невозможного. Заканчивали они неизменными тостами в честь нашей семьи. То и дело воздух разрывали огненные всполохи глотателей огня, пространство звенело от заклинаний – черный Яцзы сплетался с фиолетовым Лотосом воедино. Хуайсан, справившись наконец с горой подарков, кивал, то и дело что-то объяснял, махал руками. Малыш переводил взгляд с одного на другого, кивал, внимательно слушал, то и дело возвращаясь взглядом к танцорам. А-Лин задремал на плече у главы Не, и его крепкому детскому сну не мешал ни шум, ни хмельные выкрики. Заметив это, отец перекинул свою руку через плечо А-Лина, устроив ребенка на своей груди.       Я стояла у дверей, когда в конце коридора показались две служанки из сопровождения Цзинь. На широком подносе в руках одной из них, той, что постарше стояло блюдо овощей, пресная лепешка и большой серебряный кувшин воды. Они с недоумением оглядели меня, старшая недовольно блеснула глазами, а младшая замела рядом, не смела поднять глаза. – Госпожа Цзян, что вы тут делаете? – смело спросила она меня, с вызовом вздернув подбородок. Я лишь посмотрела словно сквозь нее и властно пошевелила руками. Младшенькая побледнела, опустила голову еще ниже. Препираться с ними я не собиралась, все равно сделают так, как я велю. – Больше уважения, – хлестнула голосом А-Лан из-за моего плеча. Старшая служанка сощурила глаза, ее лицо презрительно скривилась, когда она окинула взглядом стройную девушку в мужском костюме цветов Цзян. А-Лан лишь перебрала пальцами по рукояти короткого меча. – Давай сюда и ступайте. Я сама отнесу главе Цзинь, – требовательно сказала я. – Госпожа Цзян, разве это вам пристало?! Что вы себе… – задохнулась от возмущения служанка, отступая назад. Она заозиралась в поисках помощи, пристально посмотрела за наши спины и обернулась назад. Никого. – Ты с кем говоришь, а? Это дочь главы Не! Здесь ей покорна каждая травинка с благословения господина! – Роу демонстративно положила руку на эфес меча. – Хватит спорить, – вмешалась А-Лан. – Раз ты под этой крышей, слушайся госпожу Цзян. – Не отдам, госпожа Цзян! – яростно зашипела служанка, отведя поднос в сторону. Гнев проступил на ее лице, на миг скрыл страх. Она злобно оглядела А-Лан и Роу и продолжила, являя мне, чью волю она исполняет: – Кто знает, что вы задумали?! Роу и А-Лан зазвенели сталью, на несколько цуней вынули мечи из ножен. "Гуанъяо приставил. Ясно." – Отошли и сделали, как госпожа Цзян сказала! Не вашего ума дело, – обе шагнули вперёд, показав наполовину обнаженную сталь. Служанка тяжело вздохнула, сунула мне в руки поднос, да так, что посуда задребезжала, и если бы не моё умение держать ритм, то кувшин опрокинулся бы на меня, а еда повалилась на пол. Тень усмешки скользнула по моему лицу, по бокам от меня раздался резкий звук возвращения мечей в ножны. – Побудьте тут, – бросила я своим девушкам, едва заметно качнув головой в сторону служанок. Два резких наклона головы послужили мне ответом – они поняли меня без слов. – Отойдем-ка, любезная, – шикнула Роу, схватив под локоть старшую, и потащила ее в противоположную сторону от дверей. – А ты чего смотришь? Тебя не касается? Иди! – толкнула А-Лан младшенькую следом. – А вы своего добьётесь, госпожа Цзян, – усмехнулся Цзинь Гуаньшань, когда я осторожно прикрыла за собой двери. В его гостевых покоях было темно и душно – окна плотно задернуты черными шторами, единственным источником света был огонёк свечи на столе неподалёку. И аромат смертельной болезни, все же прорывающийся через запах духов и масел. Он сидел, спрятав лицо в ладонях, но едва я показалась, опустил руки, попытался придать своей позе если уж не властности, то хотя бы скрыть боль. Я присела напротив него, за черный нефритовый столик у окна, поставила поднос и одним движением распахнула тяжелые шторы, открыла круглое окно. – Болезнь духоту любит, глава Цзинь, – пояснила я ему свои действия и опустилась напротив. – А что до остального… – начала я, убирая со стола ненужную сейчас вазу и расставляя перед ним плошки с едой и кувшин вместе с кубком. Глава Цзинь наблюдал за моими действиями со странной иронией, ожидал, что я скажу дальше. – Конечно, добьюсь, вам ли не знать, – я задорно блеснула глазами и поставила перед ним пресный рис с овощами, положила палочки и кивнула на еду. – Поешьте, господин Цзинь, – мягко, но требовательно закончила я. Цзинь Гуаньшань ухмыльнулся, постарался спрятать дрожь рук. Придерживая широкий рукав второй рукой, он осторожно взял в руки палочки и притронулся к еде. Едва он отправил рис и овощи к себе в рот, тут же скривился, жалобно посмотрел на меня. Я покачала головой и проговорила: – Господин Цзинь, вы нам очень нужны. А вам нужна умеренность в еде, чем быстрее, тем лучше. Он хмыкнул, покачал головой, прожевал, тяжело вздохнул и отправил в рот следующий постный кусок. – Ешьте, господин Цзинь. Вы на пиру едва ли притронулись к угощениям. Вашему телу нужны силы, чтобы бороться с болезнью, – мягко закончила я и положила в его плошку еще овощей Он окинул меня внимательным взглядом, пытаясь разглядеть уже привычную ложь за трепетной заботой своего родственника, но внимательный и тяжелый взгляд видел лишь истинное опасение. Тень самодовольства мелькнула на его лице. – Кто бы мог подумать, что мой сын будет делать всё, чтобы я ушел, мой враг – всё, чтобы я остался, – закончил он и потянулся к лепешке, разделил пополам и с печальной улыбкой протянул одну часть мне. Я приняла хлеб из его подрагивающей руки, тут же впилась в него зубами. Цзинь Гуаньшань кивнул и снова принялся за еду. Мало-помалу, кривясь и тихо бранясь, он, привыкший к изысканным блюдам, ел постную пищу. Я отламывала кусочки от своей половины лепешки и одобрительно кивала. – Сейчас не время для ссор. Спасибо, что приехали, господин Цзинь, – я прикончила лепешку и радостно сверкнула глазами, отметив, что аппетит у него потихоньку разыгрывался. – Разве можно было иначе? – проговорил он, позволяя мне наполнить свою тарелку снова. – Спасибо вам за воспитание А-Лина. Достойно, – он сжал пальцы на палочках для еды и посмотрел на меня с благодарностью. Я с улыбкой покачала головой, посмотрела на него влажными от подступающих слез глазами: – Одно из лучших ваших решений. Цзинь Гуаньшань коротко рассмеялся, покачал головой, узнав в моих словах манеру говорить своей почившей жены. Когда порция подошла к концу, он скривился: – И сколько так сидеть? – мотнул головой на опустевшие миски, прижал ко рту расшитый золотом платок с пионами. – Пока не станет хоть немного легче. Иглы надо поставить, – я потянулась плеснуть ему в кубок воды. Он благодарно кивнул. – Вы умеете? – с надеждой спросил Цзинь Гуаньшань. Я лишь покачала головой, на миг в моих глазах мелькнула горечь и скорбь, которые он понял без лишних подробностей. – Нет, не умею. Последнего мастера, которого я знала, вы развеяли по ветру вместе с ее братом. Я говорила о Вэнь Цин и Вэнь Нине, но имена нам сейчас были ни к чему, мы понимали друг друга без слов. Два горьких смешка вырвались из нас одновременно. В наших взглядах – ни намёка на осуждение друг друга. Все потому, что мы оба знали цену власти. Я – последняя из тех, кого когда-то низвергло само Небо за слишком прямой путь. Он – Верховный Заклинатель, который шагнул на ее напев, забыв обо всем. Свет одинокой свечи, бросающий тени на наши лица. Одинокий луч луны, пробравшийся через открытое окно. Курящиеся в дальнем углу благовония жасмина не заглушали, а подчеркивали кислый запах болезни. Воравшийся в гостевые покои свежий порыв Ветра едва коснулся господина Цзинь, принес с собой свежесть ночи. – Продержитесь ещё, господин Цзинь. Хоть немного, – дрожащим голосом пробормотала я, отпуская послушную стихию. – Вы так печетесь обо мне, – только и смог выдохнуть он, глядя мне прямо в глаза. Я не скрыла своих слез, пока наливала ему воды. Вытянула руку над водой в серебряном кубке и тихонько, коротко напела одну из Песней Исцеления. Лишь для укрепления сил. Изумрудно-голубые капли духовной энергии сорвались с кончиков моих пальцев, с мелодичным звуком растворились в чистой воде. “Хотя бы несколько ночей он поспит спокойно”, – подумалось мне, когда бледный свет луны высветил круги под его глазами. Изящным движением я придвинула кубок ближе: – Вы мой лучший враг, господин Цзинь. Лучшего мне Небо не дарило и уже не подарит. А ценить дары Небес я умею. Горькая ирония упала с его губ ядовитыми, полными внутренней боли словами. В них звучало одновременно принятие и обреченность. – Вы мой тоже, госпожа Цзян, – господин Цзинь улыбнулся мне тепло, почти ласково. Сжимая в одной руке прохладный кубок, он взмахнул другой. Широкий рукав шелка, отороченный парчой, взметнулся в воздухе знаменем. – Кто бы мог подумать: я любил женщин, и меня сокрушила женщина! – он покачал головой и отпил из кубка. Я наклонила голову, оценив его иронию и откровенность: – Часто так бывает: то, что приносит наивысшую сладость, разит наповал острым клинком. Цзинь Гуаньшань отставил кубок и кивнул. Пользуясь кратковременным улучшением, он сложил пальцы в замок, оперся подбородком на руки. Его взгляд бы серьезным и прямым, лишенным насмешки или двусмысленности. Он смотрел на меня как на равную себе. Возможно, впервые в жизни он дарил такой взгляд женщине. Он, видящий в умных заклинательницах и прочих женщинах только лишь повод для насмешки, вынужден был поменять свое мнение под гнетом обстоятельств. Половину их сплели мы с А-Сянем, но другая половина была его рук делом. Будто бы в этот момент он окончательно сложил все части головоломки в своей голове. Тень понимания на миг заставила его лицо побледнеть. Его пристальный взгляд стал изумленным, в нём мелькнула тень опасения. Я наклонила голову, показав, что он правильно понял. Опасение уступило место сожалению столь бескрайнему, что наступает лишь на пороге смерти. Я ответила на это грустной улыбкой, словно говоря: “Оставьте сожаления, глава Цзинь. Сделанного не воротишь. Вы действовали так, как должны были. Я – как должна была я.” Он склонил голову в коротком поклоне, вернул мужскую прямоту во взгляд. Глава Цзинь смотрел на меня серьезно, как, бывало, смотрел на моего отца и мужа, не замечая больше никаких различий между нами. Тень радости на его лице мелькнула, когда он заметил такую же во мне. Он покачал головой, чему-то улыбнулся и проговорил раздельно, вдумчиво, с нотками восхищения: – А какая была игра, госпожа Цзян... Цзинь Гуаньшань одобрительно поцокал языком и растянул губы в лихой, на грани приличий усмешке. – Я буду скучать, господин Цзинь, – с чувством проговорила я, блеснув глазами и гортанно рассмеявшись. – Такую партию в го "Жизни и Смерти" мне больше никто не даст. Он каркающе, хрипло рассмеялся, медленно покачал головой. – Действительно, госпожа Цзян, – он качнулся вперед, положил подбородок на костяшки кулака. Я подалась вперед с горящими глазами, в позе моей читался вызов и гордость. Оценив мою реакцию, он восторженно выдохнул и откинулся назад. – На такую игру способны лишь истинные Цзинь! – самодовольно закончил Цзинь Гуаньшань. – И истинные Фэн! – Да, да-а, госпожа Цзян. Даже жаль оставлять вас! – Действительно, – сокрушенно вздохнула я. – Невежливо уходить на середине партии, господин Цзинь! – Ох-ох, – он покачал головой и всплеснул руками. – Уж вам ли не знать, что приличия – последнее, чем я всегда был озабочен! – Воистину, зачем было утруждать себя, когда есть мы! – Дочь Ветра хорошо разбирается в лицах власти! – одобрительно воскликну Цзинь Гуаньшань и беззлобно рассмеялся. Мы замолкли на несколько мгновений, и каждый думал о своем. Господин Цзинь скользнул взглядом по покоям, перевел его на вошедшую в полную силу луну. И прикрыв глаза, все еще не поворачивая свое лицо ко мне, тихо и твердо, отрывисто проговорил: – Проводите меня. В Зале. Как положено. Как бы он ни протестовал, – его голос дрогнул, а губы поджались. Он низко опустил голову, вздохнул, словно набирался сил. Потом перевел на меня властный взгляд, словно хотел отдать мне приказ, да вот только его губы говорили другие слова. полные просьбы и скорби. – Я хочу, чтобы это были вы. Мне будет приятно знать, что мой самый близкий и честный враг бдит по мне, – с чувством проговорил он. Я поклонилась, медленно и с достоинством выпрямилась, вскинула голову и хрипло проговорила: – Провожу, господин Цзинь. Отсижу у огня положенный срок. – Спасибо, госпожа Цзян Что это? Неверный блеск дрожащей свечи или влажный блеск глаз? – Вы не сожалеете? – наконец спросил меня он. – Отвечу "нет" – солгу. Отвечу "да" – это не отразит всей правды. Цзинь Гуаньшань понимающе кивнул. – Спасибо. За правду. За то, что всегда говорили ее. Пусть и под разными… – он пошевелил ладонью. – Углами. Это дорогого стоило... ***       Цзинь Гуаншань наклонил голову, давал мне понять, что в этот миг наши воспоминания были общими. Я со слабой улыбкой проводила его глазами. Верховный Заклинатель обвел ладонью наше собрание и громко объявил: – Я собрал вас здесь, Великие кланы, чтобы объявить свою волю. Полагаю, что последнюю, – в его голосе звучало принятие.       Ответом ему послужила тишина. Пылинки играли в свете лучей. Мы уже начали свой траур. Никто из нас не рискнет прервать торжественное молчание. На наших лицах застыло уважение. Никаких масок. Праведность Лань. Стремление достичь невозможного Цзян. Сила Не, скрытая за веером. А выше всех нас он, и не тебе судить, гнилая ли подпорка была у нашего дома. Гуанъяо чуть нахмурился, оглядывая всех нас, задавая нам же свой немой вопрос: "Вы чтите его?" "Не поймёшь... Да, его,"       Ему, натворившему столько бед: утопившему нас в крови войны и море своей жадности. Ему, Гуанъяо. Ему, объединившему нас всех. Ему наш почет. Мы его выбрали и признали. И было за что. Его ум был почти что совершенен. Сама Небесная Императрица взяла бы его себе в министры. Он действовал решительно, когда того требовалось. Он умел устрашать. Он умел быть милосердным. Он сохранил мне жизнь, Гуанъяо. Как бы ни были убедительны мы все, последнее слово всегда было за ним. Благодаря ему мы исполним свой долг. Решающее слово сказали его уста: "Это теперь семейное дело Цзян." Он играл нам лучшую Песнь Власти, играл так, как умел только он один. Он один, Гуанъяо, понимаешь? "Отец, это было лучшим вашим и нашим решением." И мы шли за ним. Каждый обрёл то, что искал. Каждый из тех, на кого ты смотришь сейчас в поиске своих ответов, – его союзник, а не твой. Он поднимает руку в последнем распоряжении. Мы склоняемся.       Напрасно его сын искал намеки: все нити протянуты выше его понимания и плотно обвязаны вокруг наших рук. Превратились в цепь. Лань. Не. Цзян и Фэн. Цзинь. Наши цвета, наши девизы сливаются воедино. Это то, что понимаешь сразу, либо не понимаешь никогда. Не помогут ни мудрые свитки, ни совершенные наставники. Это в крови и кости, это в почве наших земель и глине наших тел. Это в ветре слов и разума. Это в природе сердца и души. Это не выразить ни ученым словом, ни словом поэта. Это невозможно взять: ни с налета, ни хитростью – этим можно лишь обладать.       Он просил прощения. Мы прощали ему запыленность праведных одежд. Он благодарил за преданность, заглядывал каждому в глаза. Мы с достоинством принимали похвалу, прижимали ее к своим сердцам. Взгляд Гуанъяо метался по нашим лицам. Я телом почувствовала его отчаяние. – Отец, что вы... – фальшивая нота вклинилась в Песнь Молчания и Почтения. Струны порвались. Глава Лань едва слышно вздохнул. Лань Ванцзи качнул головой. Глава Не презрительно скривился за веером. Глава Цзян закатил глаза и хмыкнул. Госпожа Цзян окинула его с ног до головы ледяной насмешкой. "Место, Гуанъяо", - прозвучало над нашими головами громовым раскатом. Верховный Заклинатель улыбнулся...       Цзинь Гуаньшань приказал ему замолчать властным жестом. Я снова радостно кивнула. Гупнъяо скользнул ему за спину. – Моя последняя воля такова: юный господин Цзинь Лин продолжит свое обучение и воспитание в клане Юньмэн Цзян до четырнадцати лет. – Благодарность клана Юньмэн Цзян! – хором воскликнули мы, склонились в земном поклоне. – После этого я бы просил клан Гусу Лань довести до совершенства и праведности его природу, выпестованную главой и госпожой Юньмэн Цзян. – Благодарность клана Гусу Лань! – Глава Не… – Цзинь Гуаньшань едва сдержал свое недоумение. – Д-да, Верховный Заклинатель, – братец трясся перед ним, как, бывало, перед Не Минцзюэ. Боль поднялась, царапнула душу, но я будто бы почувствовала руку отца на плече. "Не надо, моя девочка. Скорби достаточно. Я всегда с тобой, в твоей крови." "Отец, мы столько не успели... Столько." "Я благодарен каждому дню, что звал тебя своей дочерью, а ты меня своим отцом." А-Чэн сжал мою ладонь, посмотрел на меня.       Сколько же путей и извилистых раскаленных дорог он прошел вместе со мной. За мной. Сколько отчаяния он видел, сколько слез падало на его ладони. Сколько лотосов он принес к моим ногам. И сколько еще предстояло. Он не просил взамен ничего, но принимал со всей нашей алчностью. Он поднимал Саньду к самому куполу Неба, бросая вызов и заявляя: "Мы неразделимы." – Неразделимы, – он смахнул набежавшую слезу, спрятал ее в кулаке, дохнул на руку, раскрыл ладонь. Передо мной лежала небольшая шпилька с раскрытым, совершенным лотосом на конце. Я повела пальцами над цветком: крохотные порывы Ветра спрятались в застывших нефритовых лепестках. А-Чэн незаметно украсил мою прическу. Я поправила заколку своего отца в его пучке. Лишь Лань Ванцзи с состраданием проследил взглядом за нашими чашами, что мы испили одновременно. – Вас я прошу, по возможности, разумеется, наделить его... Что ж, если не силой, то... Не Хуайсан кивнул в ответ, сглотнул, сложил свой веер. – Я... Я ничего не... Я не знаю, но... Я попробую, господин Цзинь, – он быстро кланялся, не скрывая дрожи. Тяжелый вздох. – Б-благодарность клана Цинхэ Не! – голос брата надломлено взлетел к потолку. Он перепуганно огляделся, поклонился. По лицу Гуанъяо скользнула тень брезгливой жалости. Верховный Заклинатель принял поклон головы. – Теперь же, когда решен первый вопрос, перейдем ко второму, – он закашлялся, откинулся назад. Гуанъяо вытянул руку к его спине, скользнул пальцами по позвоночнику. Я дёрнулась в предчувствии. Его прикосновение, что касание ядовитой змеи, тонко метящей своими зубами. В подтверждение, или это было совпадение, но Цзинь Гуаньшань, который только что мог связно говорить, утратил сию возможность: – Теперь же... Наследник... На-а… – глава Цзинь отчаянно хватал ртом воздух: драгоценные одеяния словно начали душить его. Он прижал ладонь к горлу, глаза налились кровью. Раздался шум – заклинатели уже спешили на помощь, с которой они запоздали. Не их вина.       Началось. Я прикрыла глаза, не желая видеть этого позора. Позора, что допустили мы все. Позволили ему прорасти так глубоко, что выдернуть резко уже не выйдет. Вырезать опухоль придется медленно... Грудь навылет пронзила игла. От того, что ничего нельзя изменить, от того, что грядущее должно свершиться, каким бы грязным оно ни было, от того, что все мы вынуждены молча проглотить этот змеиный яд, сам воздух превратился в тяжёлый могильный камень. Цзинь Гуаньшань хрипел и задыхался, отчаянно пытался назвать имя, имя которое по праву и закону должно возвыситься над нами в свое время. Он махал руками, призывая к себе глоток свежего воздуха. Я внимательно оглядела потолок, стены, вслушалась в пространство. – Главы Великих кланов, госпожа Цзян, – елейный голос перекрывал кашель господина Цзинь. – Мы с моим отцом и господином говорили о том, что лучшей кандидатурой на пост Верховного Заклинателя и главы Цзинь буду я. Он склонился в поклоне, вытянув руки в почтительном жесте. Жесте, призванном выразить уважение, но превратившемся в издевку. Лицо Цзинь Гуаньшаня налилось кровью, он попытался поднять ладонь. – Все печати вам будут представлены позже. – Н… е... – прорвалось через кашель. Цзинь Гуаньшань всё ещё полагал, что способен на что-то повлиять. В полном бессилии он пытался и пытался очистить забитое горло, вернуть потерянный голос, связность речи. Но он болен неисцелимым недугом. Недугом настолько скверным, что ни один самый искусный лекарь не в состоянии излечить его. И имя тому недугу – Гуанъяо. Лишая поверженного главу последнего шанса, его недуг отчаянно торопил события, ибо, не приведи Небо, истинный глава найдёт в себе сил для последнего наставления. Он не позволит Гуаньшаню договорить ни единой фразы. Наступало его торжество, и он хотел насладиться им в полной мере. – Отец, вы перенапряглись, заклинатели отведут вас обратно, – Гуанъяо поманил рукой сопровождение своего отца. Я сложила пальцы, послала порыв воздуха в грудь Цзинь Гуаньшаня. Он зашёлся в кашле и хрипе. Цзинь Гуанъяо медленно повернулся ко мне. Я ответила равнодушным взглядом. Все еще глава Цзинь оперся на своих людей, медленно побрел к выходу. – Насле… насле-е… “Напрасно, глава Цзинь. Вы уже утонули в этом болоте, которому позволяли разрастаться из года в год всё шире и шире”. – Я уже объявил, отец. Не стоит вам так переживать. Конечно же, в голосе Гуанъяо сквозило нетерпение. Он так жаждал наконец насладиться властью. Он столько сделал, чтобы взобраться по чужим головам на самый верх, не гнушаясь самых низких поступков. Он раз за разом доказывал сам себе, что достоин высшего признания. Он поверил в это признание задолго до того, как заставил других принять его. Принять, но не признать. – А… А… Цзинь Гуаньшань знал, чья рука погрузила его голову в эту трясину, лишая последнего вздоха, отчего продолжал бороться, понимая, что все его усилия тщетны.       Глава Лань бросил на меня пристальный взгляд. Тяжелый. Я поджала губы. – А-Лин... – выдохнул он так тихо, что его услышал только Цзинь Мин. Но стены слышали... Растерянный помощник кинул на меня умоляющий взгляд и тут же подхватил дрожащими руками оседающего главу. Гуанъяо улыбнулся, с поклоном и нетерпением проводил своего отца, желая поскорее покончить с формальностями, чтобы наконец-то схватить власть за хвост царственного феникса, что, казалось, готов был ожить и взлететь с возвышения Верховного Заклинателя прочь отсюда. С нескрываемым торжеством он обвел нас всех сладким взглядом, медленно прошелся перед нами. "Кто, ну? Ну, кто из вас первый?!" Стремление поскорее примерить венец лишало его последних человеческих черт, вызывало лишь отторжение. За своим ликованием он не замечал ничего и никого. Только бы насладиться всеми привилегиями и почестями, вкусить все отныне причитающиеся ему блага. Можно ли пасть ещё ниже?       Первым склонился глава Лань. Наши сердца треснули с ним одновременно. Потом – мой муж. Цзыдянь вспыхнула и погасла. Следом движение моей головы, в котором можно прочитать поклон лишь при большом желании. Фэнбьян на предплечье вторила своей сестре. Его глаза в ответ яростно вспыхнули. Растерявшийся глава Не, глупо улыбаясь, засуетился, поднялся и опал. Потом он сумел собраться с духом и поклонился. Гуанъяо кивнул ему, расправил плечи. Нарочито медленно, высоко вскинув голову и выпрямив плечи, он шагнул к пьедесталу Верховного Заклинателя, уверенный, что признан всеми Великим кланами. Вряд ли он чудесным образом поверил, что ненависть к нему иссякла, что все собравшиеся в страхе и благоговении прикусили языки. Но в чём он был убеждён точно, так это в том, что теперь он неприкосновенен. Мы снова переглянулись с главой Лань, попросили друг у друга сил и прощения за грядущее. Наши руки с А-Чэном нашли друг друга в расшитом шелке, сжались в крепком, до хруста, до скрипа, порыве. Гуанъяо замер у возвышения, оглядел его и со всем пониманием момента развернулся к нам. Он больше не собирался заискивать и прятаться. Он смотрел на нас всех и не видел перед собой равных ему заклинателей. Он видел свору лежащих на брюхе псов, в страхе ожидающих пинка. Сейчас Гуанъяо был щедр на пинки. Если бы хоть кто-то дал ему малейший повод, он бы непременно воспользовался случаем. Тучи, прежде только сгустившиеся над Башней, заволокли всю Залу Беседы. Стало темнее. Воздух стал спертым. Великие кланы – не жалкие псы. Мы разочаровали ненасытного властителя своей покорностью. Гуанъяо ничего не оставалось делать, как подвести итоги этого неизбежно наступившего момента. – Всё. Хлопок в ладоши, как крышка саркофага.

***

      Мы собрались все вместе, едва минула полночь, в одной из открытых беседок в саду Непревзойденной Изящности. Направляясь к условному месту встречи, я не могла не бросить взгляд на тот самый коридор и с усмешкой покачала головой, заметив там строительные леса, указывающие на активные работы. Разумеется, сейчас ремонт был остановлен, но я заметила – Гуанъяо приказал замуровать этот коридор, чтобы больше ничего не напоминало ему о той страшной ночи. Ночи, в которой лишь отчаянный крик Хуайсана помешал моему отцу нанести решающий, последний удар. Беседка, в который мы условились собраться, хорошо проглядывались лишь с одного угла центральной лестницы, но это было нам только на руку – мы оставались скрыты от остальных тенью, но а тот, кто придет пировать со своей сворой, не упустит ни жеста, ни слова. Я пришла первой и огляделась вокруг. Беседка из белого камня, искусная резьба по колоннам и крыше. Деревянный пол не скрипнул под моими шагами. Ночную тишину нарушало журчание небольшого фонтанчика с карпом. “Все же удобное место для тайн, господин Лань, согласна с вами.” Я прошлась вдоль белоснежных перил, прикоснувшись кончиками пальцев к остывшему от летнего зноя камню. Вобрала этот жар внутрь себя, чтобы вскоре обрушить его на виновного, вздохнула, набираясь сил. Ворот моего одеяния, отороченный серебряными геометрическими узорами надёжно скрывал полученное днем письмо. Я посмотрела на ночное Небо, в последней отчаянной молитве за Цзинь Мина, прикусила губу, давя волну вины внутри себя. Перед моими глазами встало его умоляющее лицо, лицо верного заклинателя, просящего спасти своего главу и одновременно понимающего всю тщетность своей мольбы. Он не обвинял меня, когда схватил за рукав в одном из многочисленных переходов Башни. Он не собирался проклинать нас всех, обреченно смирился со всем происходящим. Цзинь Мин передал мне письмо и шепнул пару слов. Слов, заменивших нам обоим всё остальное. Он не попросил о милости, но я все равно явлю ему ее в благодарность. Цзинь Мин выживет в грядущем очистительном пламени, которое попытается обрушить на Башню Золотого Карпа Гуанъяо. Мы вместе с моим боевым товарищем постараемся сохранить жизнь всем заклинателям, верным последнему слову Цзинь Гуаньшаня. Мы твердо условились об этом отчаянным, по-мужски твердым рукопожатием, прежде чем разойтись каждый в свою тень. Трещины на моем лице проступили все явственней от этих воспоминаний. Я доводила себя до пика отчаяния и боли, раскачивала весь жар отчаяния и ненависти внутри себя. За спиной раздались шаги, это А-Чэн скользнул следом, замер рядом со мной. На его лице – жесткое, даже жестокое выражение, губы скривились в высокомерной усмешке. Лишь взгляд, устремленный на меня, приоткрывал для меня завесу в его душе. Но я отвернулась, шагнула в сторону и посмотрела вперед. С противоположной стороны в беседку спешили братья Лань. Слева, волнуясь и попеременно оглядываясь, пугаясь каждого ночного шороха и прячась за веером, спешил глава Не. Темнота скрывала его правый бок: за поясом, под верхним одеянием он держал сверток. Мы обменялись поклонами, ведь приличия стоит соблюдать даже сейчас. Хотя бы в начале раздора.       Ветер донес до меня, что на лестницу ступили три тени. Одна скрывалась во мраке полностью, две другие были надежно спрятаны заломленными отражениями луны. Мы впятером обменялись взглядами, условными жестами. И закипел спор, яростный и отчаянный. И началась игра, истинная игра, перед которой все потуги Гуанъяо в интриги были лишь детской забавой. И мы показали все, на что по-настоящему способны Великие кланы, в едином порыве объединившиеся ради одной цели. Исполняя волю нашего единственного господина – Цзинь Гуаньшаня. Воплощая его слово, что было для нас превыше всех иных речей. В этот день и час, под мертвым светом луны, мы призывали все свое единство лишь для того, чтобы разорвать его самим. Мы ухватились голыми руками за обжигающий клинок, только что вышедший из горнила кузницы интриги Гуанъяо. Мы вцепились в раскаленную сталь изо всех сил, болью подстегивая каждый свою решимость. Мы платили по счетам прежде, чем суровое Небо возьмет с нас цену. Мы отдавались этой игре всем своим существом, без страха, ибо все пятеро уже поняли – Гуанъяо поверит, поверит безо всякого сомнения. Нерадивый правитель обращен взглядом внутрь себя, куда уж ему смотреть на своих подчиненных. Не заставляя нашего нового Верховного Заклинателя ждать, я вынула из рукава черную ткань, насквозь пропитанную, побуревшую от крови. – И мы это стерпели, да глава Лань? – трещины нефритовой маски на моем лице осыпались осколками камня на пол. В словах звучала накатом волны все нарастающая ярость, сплетенная с болью и ненавистью. Дети Неба начинают первыми… И мы заиграли мелодию Раздора. Гуцинь яростно зазвенел, сплелся с голосом Ветра. – Госпожа Цзян… – выдохнул Лань Сичэнь, в один миг отворачиваясь от меня, являя нашему врагу свое лицо в бледном свете луны. Лицо, на котором мелькнуло сожаление и разочарование. Лань Ванцзи оглядел нас обоих хмурым взглядом исподлобья. – Для чего вы нас собрали здесь? Сыграете свою мелодию? – насмешливо поинтересовалась я и, качнувшись, посмотрела за его спину, всплеснула руками и громко припечатала. – Что-то не видно вашего гуциня. Да, боюсь, он будет бесполезен! – злобное шипение из моих уст переросло в презрительное восклицание. Я поспешно отвернулась, лишь бы не видеть мины на его лице, сжалась в комок, словно получив страшный удар. Сломленность и боль разливались от каждого моего жеста, безумие сквозило во взгляде. Мои чувства уверенно, волнами духовной энергии заливали пространство вокруг, пряча за собой всевозможные несовершенства, которые все же могли проскользнуть в партии, несмотря на всю нашу выучку и договоренности. Риск ошибки всегда остается, и чем точнее и увереннее план, тем неожиданнее может случиться осечка в нем. Для того, чтобы избежать проступка, я закрывала нашим зрителям глаза, по капле, по вздоху выпускала свою боль из себя, обращала ее в иллюзию столь мощную, что ни Сюэ Ян, прятавшийся в тени, ни уж тем более Гуанъяо никогда не разглядит ее. Но она была видима моим союзникам, и тень благодарности разом проступила на их лицах. Цзян Чэн кинул на меня ледяной взгляд и припечатал следом: – Побольше уважения, Цзян-фучжэнь. Перед тобой глава Гусу Лань. Я вытерла злые слёзы, так вовремя хлынувшие из глаз, и громко зло хохотнула: – Уважения?! Вы, глава Цзян, требуете от меня уважения к убийце моего отца?! Я наклонила голову к плечу, окинула наше собрание заговорщиков помешанным взглядом. Самой себе в этот момент я напоминала одну из марионеток, что была покорна нашей с А-Сянем “Мелодии подчинения”. Только играла я ее не на Чэнцинь, а всей собой, превратившись одновременно и в песню, и в звук. Ветер донес шепот: – Ох-хо, нешуточная заварушка! – довольно протянул из темноты Сюэ Ян. – Скройся и помолчи, – шикнул в его сторону Гуанъяо, явно недовольный тем, что служка портит своими колкостями момент его торжества. – Глава Цзинь, а вы умеете сеять, – с восторгом выдохнул Су Шэ, в задумчивости наблюдая за разворачивающимся представлением. – Глава Молин Су, то ли еще будет, – самодовольно отвечал ему Гуанъяо. Потом бросил пристальный взгляд на своего слугу, словно оценивал его верность. Су Шэ тут же склонился в подобострастном поклоне, не обратив внимания на презрительный смешок из темноты. – Вы говорили о том, что вам по душе Пристань Лотоса? – милостиво поинтересовался у него Гуанъяо. – Ну… – Су Шэ помялся в ответ, робко опустил глаза к земле. Помялся и словно нехотя ответил. – Вообще-то я бы предпочел Гусу Лань… Яростный взгляд в его сторону, плетью рассекло воздух: – Клан Гусу Лань непогрешим. И моей волей он переживет все все бури, – Гуанъяо шагнул к своему слуге и четко, уверенно проговорил. – В своем полном неизменном составе! Смешок из тени, злобный и полный затаенного презрения. Су Шэ стушевался под пристальным взглядом своего господина и тоненько пискнул, теребя рукава: – Тогда я согласен на Пристань. Гуанъяо удовлетворенно хмыкнул, указал на нашу беседку ладонью: – Нынешние хозяева сделали из нее произведение искусства. Сами позже оцените. – Что вы сказали, госпожа Цзян? – Лань Ванцзы шагнул ближе ко мне, в его крепком хвате ладони жалобно скрипнули ножны Бичэня. Праведный гнев осветил ледяное выражение скорби его лица изнутри. Нефриты оба в этот миг прятали от меня свою боль и свой стыд, оборачивали ее в ярость и непонимание моих поступков. Я кровожадно ухмыльнулась, переводила взгляд с одного на другого. Удовлетворившись яростью Второго Нефрита, я довольно махнула руками и оценила священную ярость главы Лань. Не теряя Цзэу-цзюня из виду, я согнулась в медленном, шутовском, издевательском поклоне. Все тело мое напоминало сломанную марионетку, которую, прежде чем вздернуть за ниточки, хорошенько побили о пол. – Что слышали, господин Второй Нефрит, – обратилась я к Лань Ванцзи, но смотрела на его брата. Выпрямившись, я неловко шагнула к ним, замерла непозволительно близко рядом с первым господином Лань. На один удар сердца, скрытые от всего мира, от наших сообщников и зрителей, мы растворились во взглядах друг друга, а наши души без умолку просили прощения одна у другой, то переходя на шепот, то срываясь на звонкий крик. Лань Ванцзи, будто бы невзначай повернувший голову в нашу сторону, ворвался своей пургой в нашу общую траурную песнь. Дети Неба должны быть чисты и безупречны, дети Неба – глаза и руки нашего общего священного предка здесь, на земле. Ибо у Дао нет языка, сердца, рук и ног никаких, кроме наших. Я чувствовала их боль, всех четверых, что разливалась по их нутру от этой сцены. Слышала, как в бешенном ритме стучит могучее и смелое сердце моего мужа, как взволнованно скачет сердце в груди моего брата, как взмахами веера он раздувает занимающееся внутри себя пламя ненависти. Миг понимания окончен, в притворном приступе я отошла назад, повела плечами, словно пыталась унять крупную дрожь, и, резко взмахнув рукой, указала пальцем на главу Лань, выпалив в едином порыве, словно не хотела оставлять себе ни единственной возможности передумать: – Глава Лань – убийца моего отца! Обвинение, сорвавшееся с моих губ, было подобно лавине, что сходила со священного перевала Тянь-Шань. В нем сплелось все, что я знала и чувствовала: ярость, гнев, ужас и выжигающее души страдание. Я знала, он корил себя. Корил за то, что не углядел, не смог. Мы все знали, что он повернет против нас, попытается при первой же возможности. Цзян Чэн подхватил общую волну ярости, шагнул ко мне, рывком развернул мое безвольное тело к себе. Цзыдянь уже не пела – вопила, и Фэнбьян вторила своей сестре. Хорошенько меня встряхнув, словно я была тряпичной куклой, мой Цзян-фуцзюнь, моя родственная душа с остервенением, выпалил мне прямо в лицо: – Цзян-фучжэнь! Немедленно извинись! Я обмякла в его руках, откинула голову и хрипло, надсадно расхохоталась, запрокинув голову, обведя всех присутствующих горящим взглядом. Потом вдруг нашла в себе силы и одним движением отбросила его руки со своих плеч, грубо толкнула в грудь: – И не подумаю, Цзян-фуцзюнь! – выплюнула я, его лицо побледнело и перекосилось от гнева. Случайно я шагнула назад, встала спиной к Не Хуайсану, он подался вперед, до побелевших костяшек и жалобного стона сжимая в одной руке свой неизменный веер. Дорогая расписная игрушка хорошо скрывала его истинные чувства. – Ты совсем ничему не научилась за эти годы! – грозно прорычал Цзян Чэн и, шагнув ближе ко мне, толкнул меня. Будто бы неверный шаг, словно я запуталась в подоле, и тут же опала на руки своего брата. Не Хуайсана трясло, лицо теряло свои краски с каждым вздохом. Неловко сложив свой веер, он обхватил меня за плечи одной рукой и срывающимся голосом поинтересовался: – Г-глава Цзян, что в-вы д-делаете? Я всхлипнула, уткнувшись ему в плечо, на миг отвернувшись от пышущего яростью Цзян Чэна, спрятала горящее лицо в черно-сером шелке, вслушалась в быстрый взволнованный ритм сердца брата, в его прерывистое дыхание. А-Сан трижды похлопал меня по плечу, и я тут же резко выпрямилась, проговорила на одном выдохе: – Все хорошо, брат, – я тяжело отстранилась от него, оперлась на подрагивающий протянутый кулак. Медленно поворачивая голову, я оглядела их всех, полных праведной ненависти братьев Лань, чьи благородные и прекрасные черты лица были искажены в этот миг от ее внутреннего огня. Я вслушивалась, впитала в себя неспешные шаги главы Цзян ближе ко мне. Их было два – всего лишь два шага, но поступь его не сулила для меня ничего хорошего. Глава Цзян был в сумасшедшей ярости, и он готов был пролить ее на мою голову. От этого праведного гнева меня не защитят ничьи одежды, ни амулеты, ни даже имена. Таким он был тогда, у Луаньцзань, и таким он снова стоял передо мной, нависнув, глядя на меня сверху вниз, медленно отчеканил: – Тебя давно следовало научить почтению. Не Хуайсан было выступил вперед, желая прикрыть меня собой, но я решительно отстранила брата, закрыла его от бури своим телом. Я выступила вперед и удивленно поинтересовалась: – Научишь прямо здесь?! Давай же! Давайте, великие господа, учите почтению женщину, которая исполняла свой долг не в пример вам! – я покружилась на одном месте, широко раскинув руки. Верхнее одеяние соскользнуло с плеч, вышитые широкие рукава теперь касались пола. Перед ними был опадающий, гниющий изнутри Лотос – сосуд Мудрости треснул, и вода, питающая совершенный цветок, окрасилась в черный, стала затхлой в один миг. Лань Ванцзи подошел ближе ко мне, ухватил меня за один из рукавов и решительно рванул на себя, останавливая мою безумную пляску в лучах луны. – Прекратите, госпожа Цзян, – пригоршней снега метнул он мне в лицо свой гнев. Я покорно остановилась, неспешно, с вызовом подняла голову и уставилась прямо на него с кривой ухмылкой: – Не подумаю, господин Лань, – я ловко высвободила рукав из его стальной хватки. Подоспевший ко мне брат осторожно накинул на плечи сползшую ткань. Словно не заметив этого, я вытянула руку с обрывком ткани вперед и с придыханием проговорила: – Это кровь моего отца! Великого воина! – гром, так и не ставший истиной бурей, ударил в беседке и тут же замолк, оборвался на полуслове. Скрытой за широким рукавом ладонью я решительно отпихнула со своего пути Второго Нефрита и направилась к главе Лань. Он взирал на меня с ледяным презрением, оглядел сначала мою фигуру, потом зажатый в руке обрывок ткани, насквозь пропитанный засохшей кровью. С вызовом шагнул мне навстречу, подставил свою грудь. – И она на вас! – я решительно нанесла удар, черный лоскут ударил наискоскь по голубому и синему одеянию. Бичэнь подоспевшего Второго Нефрита не успел отвести нападение в сторону. Ветер снова донес до меня удивленное: – А чего это с ней? – хмыкнул Сюэ Ян, на миг показавшись из тени. – Воин же, приучена терпеть пытки, – он с любопытством посмотрел снизу вверх на Гуанъяо. Тот сладко улыбнулся, наблюдая за плодами своих рук, и с чувством произнес: – Свои – да. – Госпожа Цзян! – голос Цзэу-цзюня звенел, затапливал всю округу своей мощью и силой. Его сила накладывалась на мою, наше страдание и наш гнев сплетались воедино. – Что, господин Лань?! Неприятна правда?! А быть может, вы с Гуанъяо давно договорились?! Кто знает, чем вы занимались в Облачных Глубинах?! Так-то вы праведны, Цзэу-цзюнь?! Глава Лань оттолкнул меня. В этот раз никем не подхваченная, я упала на пол, но тут же села, поджав колени к подбородку и яростно, смачно плюнула ему под ноги. – Да что вы себе позволяете? – задыхаясь от презрения выкрикнул Первый Нефрит. Я покачала головой и гордо вздернула подбородок, оперлась дрожащей ладонью на пол и с вызовом спросила: – Вопрос в том, что вы себе позволяете, глава Лань, – глухим обреченным голосом проговорила я, неловко поднимаясь. Цзыдянь и Фэнбьян пели, освещали все вокруг фиолетовыми и зелеными отблесками. Наблюдая, как я поднимаюсь, Лань Ванцзи выступил вперед, прикрыл главу своего клана ножнами. Цзян Чэн за моей спиной яростно бранился, метался из стороны в сторону. – К… к-к-ак, гл-л-лава Лань? – запинаясь через слово, проговорил Не Хуайсан, в растерянности и беспомощности оглядываясь по сторонам.       Больше не было дагэ, что мог ему объяснить, как жесток этот мир, прикрыть его в решающий момент собой, клинком Бася отвести удар. Дагэ ушел в небытие, в подводный лабиринт Диюя, бросил своего А-Сана одного, один на один с жестоким и мерзким миром, где друзья в один миг превращались во врагов, где заклинатели, позабыв все свои девизы и предписания, вцепились друг другу в глотки. Один на один с миром, где больше не плывут по небу благовещие облака, в которых теряется их воздушный змей. В мире, где больше нет места веселым песням и тайком распитому вину.       Дагэ оставил его один на один со смрадом предательства и бесчестья – слабого, не умеющего даже держать в руках меч. С полубезумной сестрой, выкривакиющей проклятья на голову его бывших друзей и родственников. С сестрой, которая едва ли оправится от удара, если вообще переживет эту ночь, если никто из глав Великих кланов не обнажит свой клинок, заставив ее умолкнуть навсегда. Все это разлеталось по саду взмахами его веера, вклинивалось в общую мелодию грызни. Усиливало ноты, сгущало краски, доводя картину и мелодию до исступления. – А вот так, глава Не, – я повернулась к Не Хуайсану, оглядела его с ног до головы, покачнулась, поддаваясь ниточкам в руках кукловода, покачиваясь, снова шагнула вперед, выставив указательный палец: – Он убедил меня сохранить эту тварь в живых! Он говорил, что изменит его природу сердца! – я расхохоталась, передразнивая главу Лань. Он медленно прикрыл глаза, скрывая от нас всех всю свою страшную боль, скрывая от нас свое разбитое вдребезги сердце. Я была права. Все они это знали. – Хватит, довольно, госпожа Цзян! Случившаяся трагедия не имеет отношения к моему брату! Немедленно извинитесь, – в последней, отчаянной попытке воззвал ко мне Лань Ванцзи. Настоящее страдание звучало в его голосе, искренняя боль проступала на прекрасном лице. Я произнесла одно единственное слово, обрубая всю нашу многовековую связь одним махом. – Никогда, – выплюнула я, глядя на Лань Ванцзи, вырывала из своего нутра, швырнула вместе с ошметками своего сердца им обоим под ноги. И с кривой ухмылкой того, кому больше нечего терять, оглядела обоих Нефритов. Между детьми Неба пела буря снега и ветра. Щелчок первой бусины обсидиановых чёток с золотой нитью, связывающих нас всех. Имя этой бусине – Фэн и Лань. Не Хуайсан наконец подхватил меня, усадил на одну из скамеек, бережно, аккуратно утер лицо своим рукавом. Потом шагнул ближе и с возмущением оглядел братьев Лань, одним движением поднял черный лоскут с кровью своего дагэ, шагнул обратно ко мне, не глядя сунул ткань мне в руки и почти что разом выдохнул, переходя на крик, попеременно запинаясь: – То есть… вы, господин Лань... Вы... И вы допустили?.. Да как!!! Как вы могли!!! Он в бессилии сжал кулаки и подлетел к главе Лань, подобно своей сестре, стремительно нарушил дистанцию, встал почти вплотную, яростно цыкнул на Второго Нефрита и махнул рукой, когда Лань Ванцзи попытался отстранить его. Но тут на помощь пришел Цзян Чэн. Оказавшись за его спиной, он схватил главу Не за шкирку и хорошенько встряхнул, заставив попятиться. Лань Сичэнь тяжело вздохнул, наблюдая эту сцену, и рассудительно проговорил: – Это трагическая случайность, глава Не. Вашего брата убила концентрация негативной Ци. Я безумно расхохоталась, тут же вскочила на ноги и гневно произнесла: – Как удобно, что в мире существует негативная Ци, ведь ей так хорошо прикрывать собственную слабость! – Цзян-фучжэнь! Еще хоть слово, и я поучу тебя манерам! – рявкнул Цзян Чэн, в один миг оказываясь рядом со мной. Я уперла руки в бока, с презрением окинула его с головы до ног. – Как на Луаньцзань, да?! Где же твое прощение и уравновешенный характер, свойственный всем Цзян? Глава Цзян наблюдал за мной со смесью брезгливости и жалости на благородном лице. Перед ним сейчас была не его родственная душа – змея, которая заползла за широкий ворот и нацелилась укусить. В этот момент он успел много раз пожалеть обо всех своих усилиях во имя моего спасения, видя, как многолетние труды пошли прахом в один миг. Видя, что я все еще верна только одному из них, и никогда, по-настоящему, ему. Все его страхи подняли голову в душе, и я радостно облекла их в слова: – Только и можешь, что грозиться! Все потому… хотя я знаю, в ком именно из вас двоих был истинный дух Юньмэн Цзян! И кто лучше тебя понимал принципы клана! Всегда второй. Вечно второй. В глазах отца, в словах матери, в сердце своей любимой. Всегда лишь жалкая тень: в самосовершенствовании, в умении получать дружбу и приязнь, в любви… Всегда. Навечно. Второй. Пустое место перед ним, что тенью стоял между нами. Так было всегда и так будет всегда. Все усилия тщетны, все тренировки бесплодны. Ему никогда не занять первое место в моей душе. Он никогда не будет самым важным – всегда лишь средство, помощь. Я вывернула наружу всю его боль и страхи, я стала их воплощением. И у него было для меня наказание… Цзян Чэн занес руку для удара, и блик луны высветил дорожки слез на его лице. Он держался, держался из последних сил. Из последних сил его душа кричала: “Не верю.” – Не надо, глава Цзян, – Лань Ванцзи вырос словно из-под земли, в порыве сжал его предплечье, рванул на себя. – Хватит! – вскричал Не Хуайсан и по-детски затопал ногами, замахал руками, пытаясь нас остановить. Несколько мгновений Лань и Цзян буравили друг друга полными взаимного презрения взглядами. – Помолчи, – огрызнулся через плечо Цзян Чэн. –Толку от тебя все равно нет. Не Хуайсан задохнулся, спрятался за веером и посмотрел на меня полным страха взглядом. Но я еще не закончила, о нет. Я должна была бросить ему в лицо то, что страстно желала сделать долгие годы, смешав это со своим нынешним горем от потери. – "Стремись достичь невозможного." А ты вместо этого покрываешь убийцу! Вместо мести и справделивой войны вы отсиживаетесь за его спиной! Они с Лань Ванцзи отпрянули друг от друга, опешили и посмотрели на меня. Второй Нефрит, признав бесполезность попыток, занял свое место рядом со своим братом. Цзян Чэн хрипло рассмеялся, сложил руки на груди и несколько раз прошелся передо мной. Собравшись с духом, он тяжело проговорил: – Зря я на тебе женился. Почтения в тебе ни на цунь. Ведешь себя как базарная торговка, – не стесняясь ничего, он сплюнул мне под ноги. Я снова безумно расхохоталась, повела рукавами: – Так разведись, женись на той, кто будет терпеть всю твою мерзость!       На четках Неба щелкнула вторая бусина, и имя ей было – Цзян и Цзян. – На той, – с истерикой продолжила я, – кто будет покрывать всю вашу гниль! А знаете, мы этого заслуживаем! Мы заслуживаем ублюдка над нами с таким-то падением! – Заткнись! – взревел он и стремительно оказался рядом со мной, бесцеремонно схватил меня, рывком развернул к себе и занес руку, замахнулся…. Я упала на пол раньше, чем звук пощечины вылетел из беседки. – Глава Цзян! – вмиг окрепшим голосом воскликнул Не Хуайсан, подлетел ко мне, сжал мои плечи, помог подняться. Я прижимала одну ладонь к горящей от удара щеке. – Глава Цзян, что бы ни сказала госпожа Цзян… – Вы не имели права! – хором выпалили два голоса, принеся с собой холод и снег. – Не имел права? – он презрительно оглядел нашу с А-Саном возню и повернулся к братьям Лань. – Да неужели?! Она покрывала нас позором, а мне терпеть?! – Могли бы избавить от семейной экзекуции. – Не вам, Второй Нефрит, учить меня сердечным делам. Третья бусина на четках Неба упала вниз. И имя этой бусине – Цзян и Лань. – Довольно, хватит! – взвизгнул брат, перекричав их всех, заставив разом умолкнуть. Недоуменные взгляды обратились в его сторону, но он не смутился такогго внимания к своей персоне: – Я услышал достаточно! Сестра… – Не Хуайсан вынул сверток из-за пазухи, одним движением расправил. Верхнее одеяние. Черно-серебряное с золотом по плечам, одно из парадных одеяний моего отца. Дрожащими ладонями он накинул его мне на плечи. И никто не заметил, не придал значения, и не успел подумать, откуда оно у него. Всем участникам игры было не до этого. – Вы... да вы... Вы все! Вы!!! А дагэ вам верил, он, он!!! – А-Сан снова потерялся в словах, сокрушенно покачал головой. Дрожащий голос дал понять, что его вот-вот задушат рыдания. Но никто не проявил к нему снисхождения, никто не попытался его спасти, никто, кроме меня… Приняв удар на себя, я подняла ладонь прежде, чем получила от Хуайсана условный знак. Я была и оставалась его дочерью, я все еще была госпожой. Если не Цзян, то Не. И я приняла решение, как полагалось старшей госпоже клана, одним махом взвалила на свои плечи всю ответственность. Она продержится на моих плечах до самого… – Клан Не уходит, – хрипло пробормотала я, оглядывая всех пустым взглядом, потом поправила одеяние на своих плечах. Не Хуайсан быстро закивал, выбросил вперед руку со сложенным веером: – Д-да! Клан Не уходит! К нам было проявлено... такое неуважение... да как, как вы могли?! Сестра, не бойся, у тебя... есть дом…       Четвертая бусина соскользнула по золотой нити, громко ударилась обо все остальные бусины. Имя этой бусине – Цинхэ Не и все. И в этот же момент четки рассыпались…       Мы резко развернулись, оставляя их всех за спиной, одновременно шагнули во тьму сада. Быстро поспешили вперед, старались идти так, чтобы наша поступь выдавала все наше волнение.       Поворот, еще один. Оказавшись за высокой стеной стриженых кустов, на краткий миг надёжно скрытые ночью, наши плечи распрямились. Мы обменялись кривыми усмешками, придричиво оглядели друг друга и крепко обнялись. А-Сан поцеловал меня в лоб, укачивая меня в своих руках, пока я обвивала его талию, прижимаясь к нему всем телом. Укрепившись друг в друге, найдя во взаимных объятиях силы, мы поспешили дальше. – Едем домой. Довольно с меня этого, – проговорил А-Сан холодно и серьезно, отстранившись от меня первым, кивнул в сторону Башни, подтверждая свои слова. Наши ладони нашли друг друга, пальцы переплелились. Я осторожно подняла на него глаза с безмолвным вопросом, и он постарался улыбнуться. – Со мной все хорошо, Ксяокин. Мы вышли через один из многочисленных входов во двор, где нас уже ждала предусмотрительно запряженная повозка. За три шага до выхода на открытое пространство мы остановились. А-Сан одним движением раскрыл веер, скрыл за его полетом наши лица. Мы окинули взглядом нашу свиту – десять заклинателей слонялись вокруг без дела. Я перевела взгляд на А-Сана: все еще оставаясь в тени, он сощурил глаза, поднял вверх руку, водя перед собой пальцем, что-то бормотал и высчитывал, то и дело сверяясь с небосводом. – Как думаешь, сколько из них его шпики? – шепнула я, кивнув на сопровождение. – Трое, – выдохнул он, закончив свои расчеты. – Один из шпионов держит поводья. В повозке будем только мы, Роу и А-Лан. Они уже внутри. Двое в цветах Цинхэ Не подошли к своему сопровождению. Не сгорела палочка благовоний, как мы выехали за пределы Башни Золотого Карпа. Одинокая фигура смотрела нам вслед. Я знала, что он упивался и пировал. Это был его час торжества. Послушный Ветер донес до него мой всхлип. Я вынула письмо: неверный свет выхватил стройные иероглифы: "Госпоже Цзян. Откройте в безопасности." Вытянув вперед себя зеркальце, я увидела как лицо Гуанъяо осветила луна. Он был доволен.