Мудрость обнимающая лотос

      Путь был легким. Скрытые ночью, мы быстро пересекали границы земель. А-Лан задремала, Роу то и дело бросала на моего брата взгляды, полные сочувствия. Заметив ее волнение, он кивнул ей, постарался улыбнуться. Вышло жутко в изломанном свете луны, но подруга не дрогнула. Едва оказавшись в повозке, прощупав окружающее пространство, я тут же наложила одно из заклятий, то самое, что использовала в своем заточении: все наши разговоры искажались, и вместо нашей беседы шпионы слышали лишь плач и шепот. – Войны не будет, – ровным тоном начал А-Сан, абсолютно уверенный в моих заклинательных способностях. Он сложил веер, задумчиво покрутил его в руке, глянул на его расписной срез, хмыкнул и задумчиво похлопал им по ладони. Роу, решившая занять себя хоть чем-то, раздула угли в походном очаге, поставила греть вино. Покопавшись в одном из походных мешков, она протянула нам по горсти засахаренных фруктов и несколько пирогов. А-Сан устало улыбнулся, покачал головой. Я отказалась вслед за братом. – Главное дело сделано, – с уверенностью продолжил он. – Теперь... Мне нужна твоя помощь, Ксяокин, – брат протянул мне свою ладонь, и мы переплели пальцы в замок. “Подробности ты узнаешь дома”, – прочитала я в его глазах. Воцарившееся короткое молчание, тяжелое, как скорбная тишина кладбища, осторожно прервала подруга. Нагрев вина, разлив его по пиалам, первую она протянула Не Хуайсану: – Вина, глава Не? Ее ладони подрагивали, когда она протягивала ему нефритовую чашку. А-Сан положил веер себе на колени, обеими руками принял вино и залпом осушил чашу, жестом приказал больше не предлагать. Следом осушила чашу я. Терпкая жидкость разлилась внутри огнем, на краткий миг принеся с собой облегчение. Чем дальше мы от земель Ланьлина тем спокойнее мне становилось.       Я прокручивала в голове сцену в саду, раз за разом разбирала жесты и реплики всех действующих лиц, складывала с тем, что донес мне услужливый Ветер. В один миг мне казалось, что все сделано грубо, топорно. И правда, ну кто поверит, что кланы, так прочно связанные вековыми союзами, в один миг разорвут все свои привязанности? Но я мыслила как полноправная часть мира заклинателей, встроенная в общий механизм с самого рождения. Гармоничная его деталь… В следующий же миг мне уже казалось, что все разыграно куда как идеально – за годы нашей связи мы действительно накопили множество внутренних противоречий. Зная о том, что власть все же имеет свои границы, предыдущий глава Цзинь, Цзинь Гуаньшань, благоразумно не вмешивался в личные дела кланов, пока это не угрожало его интересам. И чаще всего – не угрожало. Личные отношения внутри такой большой семьи, пусть связанной не только кровью но и побратимством, оставались делом каждого из нас. Но не для нашего нового Верховного Заклинателя. Он должен получить урок, урок от всех нас. Понять для чего мы существуем, и для чего мы объединились вокруг Башни. И все же… – Думаешь, он поверил? – с тревогой спросила я, запрокидывая голову к потолку повозки. Я поигрывала пальцами с нефритовым диском на поясе. Видя мое волнение, подруга положила ладонь на мое колено, сжала свою руку, привлекая внимание к себе. Я перевела на нее взгляд и улыбнулась, тихо, едва слышно прошептав: – Чем я заслужила от тебя такую верность? Она лишь качнула головой из стороны в сторону, попросила не задавать лишних вопросов.       Взгляд А-Сана, наблюдавшего за нами, на миг потеплел, он одобрительно кивнул и повернулся ко мне. Удар сердца, еще один, и передо мной снова его истинное лицо – лицо молодого полководца, не так давно принявшего командование войсками. Полководца, который при достижении своей цели будет использовать все, включая свою молодость, которая видится его врагам изъяном, а не резвостью ума. Роу убрала свою руку, откинулась назад, теплее укутала одеялом задремавшую в пути А-Лан. Она тут же дернулась от ее прикосновения, потянулась к мечу, но, увидев, что опасности нет, – ее госпожа сидит напротив в целости и сохранности, а враги до поры держат мечи в ножнах, – снова задремала. – Поверил, да ещё как, – ухмыльнулся А-Сан, отвечая на мой вопрос. – Сыграть на опережение, значит забрать преимущество себе. Кланы он решил заменить… Не он возводил, но решил сломать. Посчитал, что в праве… – брат снова похлопал себя по руке сложенным веером. Ухмыльнулся уголком рта, покрутил свою любимую игрушку в руке. Потом подался вперед, уперся одной рукой в колено, продолжая крутить в руке свой веер в глубокой задумчивости. Его взгляд стал будто бы далеким, словно его душа и ум сейчас пребывали не здесь. Он был погружен в себя, в свои мысли и расчеты.       Мягкие прежде черты лица изменились за одну ночь, приобрели другую красоту, опасную, хищную. В красивых карих глазах с золотой поволокой мелькнуло пламя погребальных костров и пожарищ на руинах захваченного города. Глядя в лицо брата, я понимала – если того потребуют обстоятельства, он без сомнений кинет в пекло войны сотню. Тысячу. Если потребуется применить яд, самый медленный и мучительный, что только можно найти под Небом, он не преминет им воспользоваться. Сам добавит его в чужую пищу и будет спокойно наблюдать за мучениями жертвы. Щелкнув пальцами в наступившей тишине, так, что мы с Роу еле заметно вздрогнули, он выдохнул торжествующее “Да!” и повернулся к нам. – Прошу прощения, госпожи, я не хотел вас пугать, вы и так обе… – он покачал головой и повел плечами, возвращая себе прежний вид. – И все же, А-Кин, лучшая война та, которой не было. Я молча покачала головой, соглашаясь с ним.       Ночь приближалась к своей середине: небо в такие часы было самым темным. Идеальный час для тайной вылазки, диверсии, обмана, встречи и переговоров. – Довольно с нас междоусобиц, – твердо проговорил А-Сан, наблюдая, как я опустошаю очередную пиалу вина. – Черепашьему яйцу, забывшему глину, потребовался шёлк... Что ж... Сестра, будет мудро, если на следующем Совете ты первая скажешь слово, – он посмотрел на меня серьезным взглядом. – Следующий будет нескоро, у нас достанет времени подготовиться. Я медленно кивнула, показав, что думала о том же. – Сейчас он напируется вдоволь. Там я его и возьму… – прежде чем я задала вопрос, брат упредительно махнул рукой и продолжил. – Чтобы не говорил господин Лань... – холодная усмешка осветила его лицо. – Впрочем, подождет до дома. Как ты себя чувствуешь, сестра? – в его голосе прозвучала настоящая озабоченность. Я вгляделась в него, искала в его облике прежнего А-Сана. А-Сана, погребенного где-то в глубине его существа, израненного, одинокого, напуганного. Я потянулась к этой сломанной его части всей собой, всей душой, желая донести до него, что он не один в этом безумии. Я прикоснулась мягкой ладонью к пылающему лбу, хотя бы на миг, на один вздох я сумела подарить ему исцеление. – Я спрашивал о тебе, сестра, – тихо выдохнул он. Я в ответ лишь развела руками и закатила глаза. – Я так и думал, – сердито и устало выдохнул он. – Теперь дело за малым. Домой. Он осторожно выглянул из окна повозки: – Двое едут с одной стороны. А-Чэн выбрал неудачное время. "А-Чэн? Что он тут..." – мое сердце радостно стукнуло и замерло. Я счастливо рассмеялась, не скрыла от своих попутчиков радостной и счастливой улыбки. Мое счастье обладало такой силой, что А-Сан и Роу не могли не улыбнуться мне в ответ. Их лица посветлели, когда они наблюдали за мной, как я завертелась на одном месте, радостно захлопала в ладоши, даже нетерпеливо высунулась в окно. "Конечно, что же он тут делает? И правда." В груди разлилось тепло, темнота так и не смогла спрятать разлившегося румянца по щекам. Брат недовольно цокнул языком: – Я все же думал, что он притащится позднее. – Вы договорились? До сада? – нетерпеливо спросила я, снова выглядывая в окно. Брат в ответ беззлобно хмыкнул, с резким щелчком раскрыл веер: – Сейчас будет привал. Твой муж не может отпустить тебя. Я этому рад. Я снова повернулась к нему и с широкой улыбкой вцепилась в его рукав, не скрывая своего счастья, потрясла его руку из стороны в сторону. Он подался на мои движения, качнулся туда и обратно, попеременно вздыхая и качая головой. И все же он был рад, рад по-настоящему, до раскрывшегося в его груди, теплого и мягкого цветка. – И сколько я должна буду оставаться в Юдоли? – наконец решилась поинтересоваться я, когда справилась со своими чувствами. – Поверь, скажу. Тебе нужно кое-что узнать, и только тогда ты решишь, как тебе исполнять данную нами с тобой клятву.       Он изо всех сил старался контролировать свою жестокость: она подняла голову не так давно, и это мучило и стегало. Он во всем вокруг видел повод и причину для выплеска. Пробужденная сила требовала выхода. В его глазах с золотой поволокой металась боль, ярость и гнев. И страх. Он боялся. Я провела по его щеке рукой. А-Сан постарался улыбнуться, тепло, как раньше. Но как раньше ничего не будет. Повозка резко остановилась, мы качнулись в разные стороны, и тут же до нас донесся громкий крик. – Привал! Поить лошадей! А-Лан вздрогнула и недовольно поморщилась, но я снова качнула головой. Уловив мой приказ, она снова смежила глаза. Госпожа велела отдыхать – значит она будет спать столько, сколько потребуется. Не теряя времени, А-Сан повернулся ко мне: – Пойдем. Проведу тебя. Одну, – он покачал головой, заметив, как Роу засобиралась выходить следом, как она положила руку на эфес своего меча. Подруга кивнула, тяжело прикрыв глаза, и потянулась плеснуть себе вина.       Взмах веера. Преображение столь быстрое, что никакому Ветру за ним не угнаться. Брат держал меня под руку. Меня, окончательно сломленную, дрожащую от ночного холода и внутренней боли. Подоспевшие шпики окинули нас обоих пристальными взглядами, отметили наше общее волнение, болезненную бледность моего лица. – Господин Не, госпожа Цзян, – поклонился один из них, – могу я узнать, куда вы направляетесь? Мы с братом растерянно переглянулись, сделали вид, что не понимаем, с чего бы такой вопрос от младшего поколения нашего клана и наконец брат повернулся к нему и взволнованно, прячась за веером, проговорил: – Мы... с госпожой... Решили размять ноги, – А-Сан заулыбался и тут же вскинул ладонь. – Нет-нет, не надо идти, что вы. Мы вон туда. Да, спасибо А-Сан схватил меня за рукав, потащил в чернеющий у обочины дороги прилесок. Как только заросли надежно скрыли нас, брат яростно выдохнул: – А-Чэн, да пожрет тебя Янь-ло-ван, ты в своем уме? Из свиты трое зыркают глазами! Тебе мало?! – шикнул он на тень, отделившуюся от одного из деревьев. А-Чэн скользнул к нам, одним движением снял капюшон с головы, обнажил перед нами свое лицо. Тень мягкой улыбки скользнула по его лицу от моего вида и дружеской перепалки. Не заставив себя ждать, он ответил старому другу: – А-Сан, не шипи, как Яцзы без добычи, – хорошо контролируемая тревога была скрыта за язвительной шпилькой. – Тебе ее хватит с лихвой. – Поучи меня охотиться, давай! – А-Сан взмахнул раскрытым веером. – "Не шипи!" Ты рискуешь все поставить под удар. Ее тоже, – брат указал на меня и изогнул бровь. А-Чэн закатил глаза, фыркнул в его сторону и, смерив братца взглядом с головы до ног и не теряя времени, порывисто шагнул ко мне. Не желая нам мешать, брат скользнул вбок, принялся мерить небольшую полянку шагами. Я подалась навстречу, стремясь не терять ни одного отмеренного нам Небом мига, упала ему на грудь. Он сжал меня в своих объятиях и повернулся влево, к медленно прохаживающемуся вдоль темных стволов А-Сану, и поинтересовался: – Тебе есть на что посмотреть, не правда ли? Луна твоя любимая! – Фуцзюнь качнул головой в сторону небес. А-Сан, остановившись, медленно обмахиваясь своим веером, перевел удивленный взгляд со своего друга на небосвод. – Любимая, – подтвердил он с понимающей улыбкой на лице. – И что с того? А-Чэн закатил глаза, нахмурился и нетерпеливо переступил с ноги на ногу, еще крепче прижимая меня к себе. – Нарисовать не забудь, пришли мне потом – повешу над дверью, как оберег от зла, – продолжил он дружескую перепалку. А-Сан по-лошадиному фыркнул, указал на него раскрытым веером и с легкостью парировал: – Тогда надо рисовать не луну, а твою перекошенную… – его взгляд метнулся ко мне, и он осекся на полуслове, выдавил из себя неловкое, – Кхм. И тут же резко повернулся к нам спиной, подняв голову к ночному Небосводу.        Ветер и Лотос слились в отчаянном, остром как клинки наших предков, порыве. Резкий порыв непослушной могучей стихии пронесся над раскрытым в бесконечном великолепии цветения совершенства символом мудрости и бессмертия. И Лотос поймал порывы Ветра, скрыл его серди своих лепестков. Одним движением мы выбили весь воздух друг из друга, растягивали поцелуй, сдирали кожу на губах, царапали плечи через шелк, не скрывая друг от друга, от Неба и от Земли наши сплетенные между собой голод, любовь, боль, страх… – Я… скажи, А-Чжи, я же не ударил, ты успела? Успела, да? – выдохнул он мне на ухо, едва мы отстранились друг от друга. Цзыдянь ожила и тут же погасла, когда я качнула головой, а потом снова уткнулась в его широкую грудь. – Нет, не успел, – глухо выдохнула я. – Ударить себя я не позволю никому, – и тут же холод разлился в моей груди, я в ужасе отстранилась, вгляделась в любимое лицо. Глаза А-Чэна расширились, непонимание проступило в его чертах. – А ты… – сипло выдохнула я, вцепившись в его рукава. – Ты не поверил? Не поверил же?! – мой голос отчаянно взлетел к Небесам, спугнув стайку птиц. А-Сан, прохаживающийся неподалеку, резко развернулся и широким шагом направился к нам. – Нет, мой Ветер, не поверил, – с теплотой и нежностью заверил меня А-Чэн и потрепал по щеке. Я судорожно выдохнула и прижалась снова к нему с такой силой, что он едва не покачнулся. – Я знаю, что ты так не думаешь, – уверенно закончил он. – Никто не думает, – ввернул подоспевший к нам А-Сан, недовольно оглядывая нас обоих. Еще бы, я только что едва не сорвала всю конспирацию! – А-Сан! – недовольно топнул ногой А-Чэн. – Что? – братец невинно захлопал глазами, скрываясь за расписной тканью, и тут же пробубнил. – Правда же не думают. Мы переглянулись, покачали головами. – Я все сделаю, А-Чжи, укрою детей. Старшей госпоже Мюй также ничего не грозит. Усилю посты по всему Юньмэн Цзян, выставлю защитный барьер. И с твоим десятком… Я покачала головой, жестом попросила подождать с этим вопросом и, переведя на него тяжелый взгляд, едва слышно выдохнула надломившимся голосом: – Как Нефриты Лань? А-Чэн пожал плечами и осторожным движением вернул непослушные пряди в прическу. Его пальцы соскользнули с виска по скуле, очертили полукруг по щеке и подбородку. – Как, А-Чжи, – покачал фуцзюнь головой. – Не по душе им обоим наигранный раздор между вами. Любой раздор. Оба передавали тебе свои глубочайшие извинения. Не Хуайсан, – голос А-Чэна вмиг стал резче, требовательней. А-Сан поджал губы, выжидательно посмотрел на него. – Глава Лань попросил меня узнать, открыт ли ему путь в Нечистую Юдоль? А-Сан рассмеялся, запрокинув голову, дважды, резко, со свистом взмахнул веером и криво ухмыляясь ответил: – Цзэу-цзюню не стоит затемнять свое чело ненужными и беспечными тревогами, – и заметив, как мой муж закатил глаза, А-Сан устало выдохнул и подпрыгнул на месте. – А-Чэ-э-н, ну ты же глава клана! – прохныкал он. – Муж моей А-Кин! Ну конечно же я не закрою дверь перед Лань Хуанем! – Когда тебя спрашивают прямо, отвечать следует так же прямо! – сурово и наставительно припечатал А-Чэн. – Не время упражнться в иносказаниях. Я с улыбкой покачала головой, наблюдая за ними, и поспешила вмешаться в разговор, пока ещё оставалось ее время. – Одного Гуанъяо мало, – ввернула я, – чтобы посеять бурю между детьми Неба. Настоящую бурю, разумеется. Мы делали свое дело, защищали от чужака будущее. А-Сан хмыкнул, прошелся перед нами и едва слышно выдохнул: – Раньше надо было… Брат поднял с земли камешек, пристально вгляделся в находку. А-Чэн переступил с ноги на ногу, нахмурился. Я требовательно повернула его лицо к себе, покачала головой. – Поклонись Нефритам от меня. А что до моего десятка. Поговори с Цао, обрисуй ему в двух словах, что произошло. Скажи, что десятник передал “Буря над Озером.” Они поймут, условным обозначениям я давно их научила. Гуанъяо попробует восстановить старые связи, – я обратилась к А-Сану, заметив, как он кивает каждому моему слову. – И этого надо не допустить. Время продолжало свой неумолимый бег. Я и А-Чэн снова в отчаянном жесте переплели пальцы, крепко обнялись, и прянули друг от друга. Все, что необходимо нам обоим, уже было сделано и сказано. Теперь мы должны приступить каждый к своим обязанностям. И все же напоследок А-Чэн обратился к моему брату: – А-Сан, береги... – К чему эти формальности? – раздраженно бросил брат. – Ты и так знаешь, что буду. Советникам остальным скажи, скорблю. Она сломана окончательно. И сгустите там красок. Пусть нажрется, – брат пошевелил ладонью, будто бы водил кистью по туши. Две холодные ухмылки расцвели на их лицах. Они крепко обнялись, хлопнули друг друга по плечу. – Позже, дорогой друг. Всё позже, – А-Сан положил ладонь на плечо А-Чэна. – Сейчас это семейное дело клана Не. Пора, – он бросил на нас грустный и тоскливый взгляд и тут же повернулся к нам спиной, все же позволив попрощаться. Мы прощались. Снова. Окруженные тенями в тысячу раз опаснее, чем тогда, на Луаньцзань. Этих призраков мне легко не усмирить. Мы надеялись и не надеялись вернуться. Мы расставались на тысячу лет и на миг. Мы разделялись и сливались воедино. Последние прикосновения губ. Рук – Пора, – снова повторил брат, увлекая меня к повозке.       "А-Сянь, тьма сгущается. Я с ней не справлюсь даже с твоей Чэнцинь в руке. Что это, братик? Темная природа перед твоим возвращением? Так нужно? Ты говорил, что грянет шторм, это он? Каждый должен сыграть свою роль, но неужели все должно быть именно так? Всех Темных тайн ты мне не говорил." Я бросила прощальный взгляд на луну и поспешно скрылась в повозке под пристальным взглядом одного из шпиков.

***

      Дверь в покои главы Не захлопнулась, за ней с другой стороны надежно встали верные заклинатели. Я осмотрела приемную, выдержанную в черном и сером. Повсюду царила свойственная клану Цинхэ Не строгость и роскошь: символы войны по стенам, в углу, далеко от входа, черный нефритовый столик с драгоценностями кабинета ученого, за которым брат в свободное время упражнялся в каллиграфии, глядя на иероглиф “Стойкость”.       В центре приемной располагалось задрапированное возвышение, очень похожее на то, что занимал глава клана в Зале Приветствия: стального цвета сидение с гневно оскалившимся Яцзы на спинке. В подлокотнике покоился короткий меч Хуайсана, отличающий его от всего клана Не. Едва он переступил порог, меч радостно рыкнул в его сторону, но А-Сан лишь махнул рукой, приказав своему оружию успокоиться.       Стеллажи из черного лакированного дерева от пола до потолка были забиты в беспорядке сложенными книгами и свитками. И я была уверена, что при желании найду среди этой библиотеки все, что мне нужно, от картинок весеннего дворца до черновиков трактатов Великого Учителя. А-Сан поспешил по смежному коридору во внутренние покои, и я последовала его примеру. Оказались мы в просторной комнате, освещенной черными фонариками, свободно парящими в воздухе, да так, что не оставалось ни одного темного угла. Из раскрытого круглого окна, выходящего в сад, к нам в комнату струилась лунная дорожка. Воцарившуюся тишину нарушали трели ночных птиц. На столе перед нами без малого два десятка кувшинов, расставленных сложным узором среди блюд. А-Сан бережно положил веер на угол стола, тяжело вздохнул. – Прости. За грубость. За… – он повернулся в мою сторону. Его лицо исказила гримаса отчаяния: истинные чувства, что он подавлял все эти часы и дни, наконец проступали в его облике против его воли. Внутреннюю борьбу выдавали бисеринки пота на лбу, частое дыхание, рвущееся из груди.       А ведь мы так и не поговорили, просто не успели и не смогли. Пока я находилась в беспамятстве своего страдания целых три месяца, долгих три месяца, мой брат был вынужден решать ворох проблем, свалившихся на его плечи вместе со статусом главы клана. Кто из нас мог знать, что сказанные слова, там, на ристалище, почти что целую жизнь назад “Я – будущее клана Не” окажутся пророческими? Кто мог знать, что могучий глава Цинхэ Не примет роковое для себя решение?       “Не малодушничай, Тяньчжи! Никогда за тобой прежде такого не водилось! Ты должна была знать! Просчитать! Оберечь его!” Я до крови впилась ногтями в кожу, на миг прикрыла глаза, тело обдало жаром стыда и мерзости, под ложечкой противно засосало. Я до скрипа зубов сжала челюсти, борясь с отвращением к самой себе. Переведя на брата глаза, полные слез, я втайне порадовалась, что он отвернулся от меня, замер напротив мертвенно-бледной луны. – Ты сказал, что мне предстоит кое-что узнать, прежде чем выполнять данную клятву. Тебе предстоит узнать тоже, брат мой, – тихо, едва слышно выдохнула я. Быстрым движением утерла злые слезы, глядя на то, как поникли его плечи, как постепенно, медленно выходила наружу вся его боль потери. Похороны моего отца проходили без меня: и оно было к лучшему. Я бы не вынесла вида скорбящего Гуанъяо, который, как поговаривали, завывал не хуже любого голодного духа. Который с плачем бросался на землю, катался в исступлении, оглашая воздух полубезумными воплями. Гуанъяо, который сопровождал похоронную процессию до самого последнего ложа моего отца. И мой А-Сан был с этой показухой один на один. Он был вынужден терпеть его под одной крышей до самого конца своего траура. Я снова нарушила обещание. “Которое подряд, Тяньчжи?! Которое?!” Я прижала ладонь к сердцу, почти ощутив, как ломаются изнутри кости, как они впиваются в мою плоть, рвут сердце и легкие на части. – Я не знаю что со мной, – то ли всхлипнул, то ли простонал он. – Это не просто боль, Ксяокин. Он рухнул на пол, закрыл лицо дрожащими руками. В три шага я оказалась рядом с ним, я присела рядом, рывком притянула его к себе. Сейчас он напомнил мне моего Лун-эра, который разрыдался, едва я вышла из траурного молчания. Моего сына, который уперся своим лбом в мои колени, и едва его горячие слезы окропили мою плоть, я положила дрожащую ладонь ему на голову. А-Сан прижимался ко мне с такой же силой, только плач его был сухим, безмолвным, но не менее горьким и соленым. – Знаю... – только и смогла выдохнуть я из себя, поглаживая его по длинным волосам. – Я тут, здесь, – тихо шептала я. – Ты не один, не один. – От этого вы с дагэ меня берегли, да? – приглушенно простонал брат и тяжело вздохнул. – Да, да, А-Сан, – шептала я. Он обхватил меня за талию, на один удар сердца прижался еще крепче и резко отстранился. – Мне... Мне больно. Я хочу крушить и ломать. Хочу ненавидеть всех. Всех прогнать прочь. Всё разорвать, всех столкнуть в пропасть. Выстроить в шеренгу и одного за другим, щелчком. В самую бездну. И эти.... Эти волны внутри меня, они… – он сжал ткань ханьфу на груди, словно хотел вырвать свое сердце. Я поцеловала его в висок, отстранилась, взяла его дрожащую ладонь в свои руки. – Поэтому мы направляли тебя. Учили. Пестовали. Все эти разговоры о власти, о мудрости... природа сердца требует не только правильной почвы для зарождения, но и трепетной заботы о себе. А-Сан отпрянул от меня, покачал головой: – В нашем роду искажение Ци, – он ухмыльнулся, посмотрел в сторону. – Моего дагэ качало в гнев и ярость. Тебе будет проще: твой Путь тебя уравновесит, – его лицо на миг осветила улыбка, полная теплоты и принятия. Он в последний раз сжал мою ладонь и окончательно отстранился от меня. – Хотя глава Лань прав – громовой раскат Не теперь будешь являть ты. – Нескоро… – я опустила глаза к полу, признавая свою слабость. Заклинательство последние месяцы выходило у меня будто бы через силу: простейшие заклятья требовали неимоверных усилий. Как ни стремилась госпожа Мюй Шу примирить меня с самой собой, как ни грозила мне в случае неудачи искажением Ци, я так и не сумела побороть в себе горечь вины, потери и стыда. Неровен час, я перейду на практику, черпая силы в отмеренных мне годах жизни, и тогда… Только Небу ведомо, что будет тогда. В эти дни я чувствовала себя пустой, сломанной и непригодной. Мое тело будто бы мне не принадлежало, иногда я смотрела на себя словно со стороны, будто бы при жизни уже стала блуждающим призраком. Я понимала – вечно так продолжаться не может. Я должна взять себя в руки, найти в себе силы. Для боя. Для своей семьи. Для Пограничного Пути, для… мести. А-Сан качнул головой, своим голосом возвращая меня из бурного горного потока мыслей, словно прокинул мне спасительный канат, за который я ухватилась, ломая ногти. – Неважно, когда это будет. Важно, что будет. Меня же качает… в нечто такое... страшное... Это словно не я, сестричка, – брат перевел на меня растерянный умоляющий взгляд. Я подалась ему навстречу, улыбнулась, провела рукой по щеке, скользнула ладонью к плечу. – Это ты. И это прекрасно.       Он вскочил, покачнулся, шагнул назад. На его лице застыло выражение ужаса, А-Сан нахмурился, в растерянности хмыкнул. В следующий же миг он заметался по комнате, в растерянности сминая свои рукава. Я следила за ним. И с каждым моим поворотом головы ему вслед, он метался все быстрее, все яростнее дергал рукава, сминал и сворачивал серый шелк в своих пальцах. Наконец, брат нашел в себе силы, остановился передо мной, навис, глядя на меня сверху вниз, и воскликнул: – Прекрасно? Это чудовищно, Ксяокин! – А-Сан в волнении тряхнул ладонью и уставился на меня в поисках своих ответов. Я тяжело вздохнула и покачала головой: – Это твоя природа души, А-Сан. Она только твоя, другим ее положено судить в рамках приличий, – рассудительно начала я, взмахом руки прекращая все его протесты. Брат сердито топнул ногой и задохнулся, будто со всего размаха налетел на невидимую стену. Он отошел к стене, скрестил руки на груди, едва сдерживая свое негодование, приподнял бровь в веселой злости. Весь его вид говорил мне: “Ну, что еще скажешь?” Я пропустила его злую иронию и с тяжелым вздохом продолжила: – Если этим не управлять, то ты будешь хуже, чем твой “третий брат”, – я с презрением выделила звание Гуанъяо. А-Сан закатил глаза и благодарно фыркнул. Он пронесся мимо меня, подошел к столу, окинул взглядом блюда и кувшины вина. – И тебе будет хуже, чем было твоему дагэ и моему отцу, – закончила я. – Знаю. Чувствую. Вы давали мне столько… – А-Сан прикоснулся к горлышку кувшина, хмыкнул. – Вы дали мне время побыть счастливым и простым. Без всей этой надушенной чуши. Я и думать не мог, куда это всё заведет. Думал, всего лишь что-то... незначительное, – он обернулся в страхе, словно ожидал насмешки или обвинений. Но на моем лице было лишь понимание и принятие бесконечное, как ночное небо над нами. – В семьях так бывает, что двое друг друга недолюбливают. Пока нет вреда никому, пока соблюдаются приличия, пусть, что же. Пусть будет явлена природа каждого, – брат криво ухмыльнулся, резко откупорил один кувшин, протянул мне второй. – Я старалась изо всех сил, – сказала я, приподнимаясь за кувшином. А- Сан сел на пол напротив меня. – Отец старался. Я не хотела, до последнего не хотела, чтобы эта сила проснулась в тебе, и как проснулась, – я сокрушенно покачала головой и откупорила свой кувшин. Мы подняли сосуды над головой, объявляя друг другу и себе, Небу и Земле, в чью честь и славу мы будем пить. – Знаешь... – хрипло просипел он после первого глотка. – Я виню себя. Да, да, – А-Сан качнул головой, едва заметив, как гнев выступил на моем лице. – Не останавливай меня. Я знаю все, что ты хочешь мне сейчас сказать, А-Кин. Если бы я не ворвался, он нанес бы удар. И не было бы ничего. Ни этого ублюдка на вершине, ни нашей игры…       Брат стащил со стола блюдо с жареным мясом, поставил между нами, кивком головы предложил мне разделить с ним пищу. Я только сейчас осознала, насколько была голодна, и с жадным урчанием набросилась на мясо, буквально выдергивая сочные куски из общей композиции. А-Сан одобрительно улыбнулся моему аппетиту, придвинул блюдо ближе ко мне. Я благодарно кивнула, со звериным рычанием набросилась на еду, посмотрела на брата. Тот довольно улыбался, оглядывал меня с хитрым прищуром. По его лицу я поняла, собирается шутить И верно, но он только открыл рот и тут же захлопнул его, покачав головой. С каждым мигом мы находили опору друг в друге, черпали из нашей связи силу. Она разливалась внутри нас живительной водой, обмывала наши душевные раны. Мы растягивали эту передышку как могли долго, оба зная один суровый закон. Жизнь – всегда продолжается…       Опустошив блюдо, я приняла из рук брата чашу с водой, ополоснула руки. А-Сан медленно выдохнул, наблюдая за мной: – За каким демоном меня туда понесло, он же приказал мне оставаться здесь! Его голос взлетел вверх, я грустно улыбнулась ему, покачала головой и поставила воду рядом с ним. – Меня тоже понесло, – тяжело проговорила я, изо всех сил хватаясь за кувшин с вином. – Как оставаться в стороне? Бездействовать?! Вэйчжоу добрался. – Как к госпоже клана пришел, старшей после главы… – протянул А-Сан, прикрывая глаза. – Даже в этом вы с дагэ меня защищали. Дагэ понимал, что все зашло слишком далеко, о моей безопасности заботился. Знал, – он перевел на меня сверкающий взгляд. Золотая поволока его карих глаз превратилась в огонь Нижнего Мира, – что тебе достанет опыта меня прикрыть. Что тебе достанет сил сохранить и умножить ваши труды. Защитить клан, вместе с верными заклинателями и воинами защитить Нечистую Юдоль… защитить… Меня! Снова меня! – он в ярости саданул кулаком по полу и с ненавистью уставился на меня. – Вы говорили мне не вмешиваться! – хрипел и стонал мой брат, боль ломала его изнутри, он дергался, как безумная марионетка, натянутая на пальцах палача. Его голос взлетел вверх и срывался вниз. – Вы приказывали мне держаться в стороне, а когда слова не помогали, вы, каждый из вас, – он указал на меня дрожащим пальцем. Его ярость и боль стремительно набирала обороты, гнев плотно обвивал его душу. – Вы пихали меня, грубо толкали за свои спины! Прикрикивали, замахивались, топали ногами! На разные лады вы говорили мне: “А-Сан, не время! А-Сан, молчи и слушай! А-Сан, будь осторожен!” – он пытался подражать нашим с Минцзюэ голосам, но лишь сделал себе больнее. Мне показалось на краткий миг, что на груди его выступило несколько глубоких кровоточащих ран. Я в отчаяньи мотнула головой, прогоняя наваждение. Но молодой дракон не унимался, он выплескивал всю черноту из самых глубин своей души. – Ты приняла плеть, чтобы показать нам лицо и намерения этого ублюдка! Ты показала нам, всем нам, – он обвел ладонью залу, будто бы здесь были все остальные Великие кланы, – всю гниль его папаши! Мы проглотили его игру с подражателями, хотя… Скажи, каково тебе было помогать прикрыть зад этим мразям, помня о том, что они оба сделали с твоим братом и с тобой?! Каково, А-Чжи?!       Я не отвернулась, хотя бы его слова и прозвучали пощечиной. Я не отвела глаз, не спрятала дрожь рук за широкими рукавами или кувшином. Я смотрела на него прямо и открыто, смотрела в самую его душу. Наблюдала, как из пепла старого мира, из моря горечи и потерь восстает Великий Дракон. Дракон, чья чешуя крепче меча Небесного Императора. Дракон, чья хватка сильнее всей мощи, что может явить Поднебесной Гуань Юй. Дракон, чей яд, капающий из раскрытой пасти, прожигающий камни и почву, по своей силе превосходит суп забвения от старухи Мэнпо… – Каково тебе было закрывать эти гниющие пионы собой? Между сыном и отцом ты выбрала отца… и берегла наш мир от его сына, – его голос стал похож на Ветер, что по осени грустно шелестит опавшими листьями. – Таково лицо власти – выбирать из двух зол то, что легче поддается контролю. Разве вы все не знали об интересе Гуаньшаня к Темному железу? Позабыли, что должны были сдерживать его? Пока Фэн была Вэй, это была ваша задача – хранить мир и благоденствие среди гармонии.       Я не упрекала, не сыпала оскорблениями. Мой голос звучал ровно. Я сейчас говорила не только с братом, я говорила с главой клана. А-Сан качнул головой, отпил глоток вина, ухмыльнулся: – Твоя правда, госпожа Не. Но все уж больно были увлечены вами с… Вэй Усянем. Я покачала головой и продолжила: – Не нами, ибо никто из них не захотел даже прислушаться к нам. Все были увлечены своими представлениями о нас. Все стращали друг друга грядущей войной, которую мы вот-вот развяжем. А-Сан перевел на меня взгляд, демонстрируя холодный прищур: – Хочешь сказать, что Цзинь прикрывался вами одной рукой, а другую запустил вам в карманы? Как заправский рыночный вор?       Я зло улыбнулась, вскинула перед собой ладони. Фиолетовый шелк соскользнул, обнажая запястья. Я трижды звонко ударила в ладоши, награждая его аплодисментами за сообразительность. – Мы знали, что он не остановится в своей жадности, и бросили ему под ноги то, что он ожидал от нас. Цзинь Гуаньшань с голодом и жаждой вцепился в свитки и артефакты, которые мы разбросали по Пещере Усмирения демона. Вгрызся в полученные им знания… На середине пути поняв, что его обманули. Провели, используя его жадность против него же самого. – И он это оценил… – хрипло выдохнул А-Сан. – Разумеется, – развела руками я. – Гуаньшань умел ценить тонкую игру интриги. И противников, хоть для него и было… кхм… в новинку играть с женщиной где-то кроме ложа из цветов. – И все бы получилось, если бы не… – Гуанъяо, – хором произнесли мы. Мой голос был глухим, как далекий рокот водопада. Голос брата напоминал лязг доспехов. – Да, да, А-Сан, тот самый твой третий брат, которого все любили и жалели. Его нити напоролись на мои. Он успешно манипулировал своим отцом, после того, как болезнь захватила Цзинь Гуаньшаня. В той войне, которую они развязали, вопрос был поставлен ребром: либо я, либо Гуанъяо. Стало тихо, словно на кладбище. Я пожала плечами и снова отпила вина. – Как ты понимаешь, уходить раньше отмеренного срока не собирался никто. Но чем дальше заходила кампания, тем больше росло отчаяние Гуанъяо, – я самодовольно повела плечами. – Его ошибки командования, неудачная дислокация… – тихо бормотал брат, постукивая подушечками пальцев по сосуду. Его взгляд бегал по плитам пола, рука время от времени сжималась и разжималась на горлышке сосуда с вином. – Это была месть. Гуанъяо понимал, глядя на свою сотню, на мой десяток, заслушивая доклады всех нас, что неизменно проигрывает. И его голова сорвется с плеч. Из горла А-Сана вырвался громкий смешок: – Поэтому он высек тебя? Я качнула головой, взмахнула зажатым в ладони кувшином, побуждая моего брата продолжать складывать мозаику. Понимание блеснуло на его лице сталью. – А ты не могла, потому что… Путь. Правда не только бы представила его во всей красе, но и обнажила бы тебя… твою… вашу цель. – Путь, – согласилась я. Снова воцарилось молчание. А-Сан залпом допил один кувшин, потянулся за следующим. – Гордые и непреклонные. Дагэ, ты… – он припал губами к горлышку, сделал три больших глотка, отвел руку с кувшином в сторону, утер губы рукавом. – Смелые и верные. Себе и своим клятвам. Своему долгу перед Небом и Предками. Вы оба, как две статуи из черного нефрита в Зале Славы – мой дагэ и ты. Небесная дева и Дракон… – его голос снова надломился, А-Сан быстрым движением руки утер слезу. – Вы… оба… вы… Он судорожно выдохнул и выпалил: – Что же во мне такого особенного, а, А-Кин?! В Незнайке из Цинхэ?! Расскажи мне, сестра! – злобно глядя на меня, выплюнул он. – Расскажи, что особенного в том, кто толком не научился ни Мечу, ни Заклинательству! Расскажи! Что во мне особенного?! Что есть во мне такого, что требовало от вас обоих таких жертв ради меня?! Я смотрела ему прямо в душу и медленно проговорила: – Ты сам, А-Сан. Ты сам.       После долгой паузы, после скрестившихся, словно клинки, пристальных взглядов, брат, наконец прикончив свой кувшин, выдавил из себя: – “Полководец, не считающийся со средствами”, так, кажется, вы меня называли? Я прикончила свой кувшин и потянулась за следующим. – Я не хотел верить, А-Кин. Не хотел до последнего. Узы братства... Разве могут они ничего не значить? – он опустошил кувшин на четверть, перевел на меня взгляд, полный страдания. Страдания, которое я была не в силах унять. – Если они ничего не значат под этим Небом, то что тогда значит?       Я отвернулась, как от пощечины. Прикусила щеку изнутри до крови, подавила вздох. Он смотрел в упор, нижняя губа тряслась. Боль и ярость терзали его изнутри, уничтожали остатки веры в прежний мир. Для него все умерло вместе с ним. – Ведь дагэ его учил. Советовал его. Защищал, когда над ним потешались. Он ему жизнь сохранил. С твоей плетью... Во многом из-за его слов его приняли. Бедный А-Яо, несчастный А-Яо, услужливый и мягкий А-Яо, – его лицо скривилось. Он снова приложился к кувшину. Я последовала его примеру. – Я думала, ты обвинишь меня. За... За всё. Наверное, это было бы верно, – я развела руками, допила вино, взяла следующий кувшин. А-Сан горько хмыкнул: – Вот уж ты последняя из нас, кто виноват. Ты как волчок кружилась среди наших обещаний и клятв. Всех старалась уважать. Никого из нас не оскорбить. Всё учесть. Дагэ как-то сказал: "Смотри, они похожи." Не-э-эт, – он цокнул языком, ударил ладонью по полу. – Вы с ним что нефрит и черепица. И близко не стояли. Ни родом, ни духом. Дагэ это поздно признал вслух. А ты скрывала, – указал на меня пальцем. Смешок. Я покачала головой, ощущая терпкий вкус вина на губах. – Ты заботилась о наших чувствах, подавляла свои. Ты что же, уважала братство больше всех нас? Горький смех. – Фэн… защитники. Читал я про вас. Я виноват, я один. Не разглядел вовремя. Не услышал тебя. Мы все. Почему ты не родилась мужчиной, а, сестра? Я широко раскрыла глаза от удивления, пожала плечами. Я оторопела от неожиданно прозвучавшего вопроса. – Такого у меня ещё не спрашивали, А-Сан. Не знаю, так решило Небо. Хриплые смешки повисли в воздухе, казалось, над самыми нашими головами. Мы переглянулись и рассмеялись. – Будь ты мужчиной, было бы проще! – Я рада быть женщиной. Так даже лучше. – И теперь... – он спрятал от меня свои слёзы. Чтобы спрятать дрожь рук, он впился пальцами в мясо. Я последовала его примеру, наслаждаясь мастерством поваров Цинхэ Не. А-Сан прервал короткое молчание. – Теперь эта змея надушенная сидит выше всех нас, обладая полным правом отдавать приказы. Сколько осталось главе Цзинь? – он криво ухмыльнулся, указал на меня рукой, в которой всё ещё держал кувшин. – Месяц, от силы. – От силы, – он кивнул, покачал головой. – И снова балаганный траур. Поедем вместе, тебе ведь нужно будет проводить почившего главу? Повисла недолгая пауза, после который брат тихо проговорил: – Я помню, ты говорила про мерзость. Дагэ предупреждал, что у власти много лиц. Как ты учила: "Слабость сделать преимуществом?" Я дотянулась до стола, поставила кувшин, изо всех сил толкая его кончиками пальцев подальше от края. Подниматься на ноги мне совершенно не хотелось. А-Сан, заметив мои потуги, тут же встал, поставил драгоценный сосуд с вином в центр стола, поменяв местами блюда и освободив немного свободного пространства. Я благодарно кивнула и в одном порыве призывно похлопала себя по колену. А-Сан положил голову мне на колени, с наслаждением вытянул ноги. – Да, – я зарылась пальцами в его длинные пряди, расчесывая их кончиками пальцев, прикоснулась к стальной заколке в пучке, пробежалась по косичкам, убранным у виска. Брат прикрыл глаза, вбирая в себя мои легкие прикосновения. – Я заметил эту брезгливость на его морде, – брат усмехнулся, устроился поудобнее у моих ног и раздельно, выделяя каждое слово, продолжил. – Чтобы ни говорил глава Лань, и что бы там себе ни думал... Мне нужна месть, – он сказал об этом легко и спокойно.       "Месть". Мои пальцы в его локонах остановились. Слово между нами в воздухе повисло тяжелое свинцовое облако. Туча, что принесла с собой град и холодный дождь. "      Месть." Из его уст это прозвучало так спокойно, будто бы он говорил о новом стиле росписи по ткани. – Ты все верно поняла, А-Кин. Месть. Лань Сичень может у себя в Гусу думать что угодно. Но не все же время он будет крутиться рядом, верно? До последнего хочет биться за эту падаль? Дело его. Он перевернулся, осторожно привстал и ухватил два кувшина с вином. Один протянул мне, другой сжал в своей руке. Мы мелодично стукнули сосуды с вином друг о друга. – Я ему не судья. У жизни много лиц, и не все из них добрые, – тяжело вздохнул А-Сан, поиграл кувшином в ладони. Я добила второй, потянулась к третьему. – Хочет его смягчать? Его право. Каждый поведет свою игру. А мне нужна месть. Я знаю, почему вы с дагэ проиграли, – он резко встал, придвинулся ближе. Осторожным движением стер слезы с моего лица. – Почему? – Вы оба воины. Помню, как исказилось от презрения твое лицо, когда ублюдок устроил представление в Зале. Не раз то же выражение я видел на лице дагэ. Вам такое было противно. Самой сути вашей. Воин должен быть прям и честен. Избегать обмана. Небо дозволило вам лишь хитрость. Я кивала каждому его слову, чувствуя, как внутри меня беспросветная тоска медленно, по капле сменяется какой-то светлой грустью. Долго ничего продолжаться не может – горе уступает место радости, а радость всегда сменяется страданием. Как почки на деревьях всегда сменяются цветами, а те – плодами. Ядовитыми ли или полными сладкой сочности – все зависит от дерева и от рук, которые снимают этот урожай. – Все так. Я была готова спуститься в его тьму, но в его мерзость, в его грязь… Я знаю, что обычно думают – Темный Путь, он вот такой. Такой, как Сюэ Ян, такой, как Гуанъяо. Такой, каким оказался Вэнь Жохань. Но Тьма – это только энергия, А-Сан, – я перевела на него взгляд и развела руками. – Такая же, как светлая Ци, что мы развиваем, копим и используем для совершенствования. Все, что есть в мире, должно… Понимаешь? Должно существовать! Страшное отчаяние звучало в моих словах. Передо мной вставали лица тех, кого я раз за разом пыталась в этом убедить… – Но не все, что есть, мы можем легко принять. Я спустилась в ту тьму, которой Гуанъяо наполнен, но… – я запнулась на полуслове. Рыдания душили меня, в отчаянии я прижала ладони к лицу, скрылась за широкими рукавами, словно хотела спрятаться от самой себя и всего мира. – Эй, эй, тише, – донеслось до меня сквозь пелену собственных рыданий. – Я пойду. Я. Слышишь меня? Я! – он встряхнул меня, прижал к себе, укачивал в своих руках, как маленького ребенка, целовал в висок и горячо, яростно шептал: – А я спущусь. Мне не страшно, не страшно. Не страшно. Он отобрал у меня все. Всё, А-Кин.       Рык Яцзы, истинного дракона. Рубиновый блеск в глазах, что появляется во взгляде всех из клана Не, когда ярость и гнев постепенно берут верх над разумом. В Хуайсане клокотала едва сдерживаемая им ярость, зовущая за собой гнев Небес. И моя рука не удержит его, не остановит. Потому что пролитая кровь взывает к отмщению. И все, что я могу – лишь отойти прочь. Быть рядом, но не на пути. – Мне больше нечего терять, нечего, – шептал он, качая меня в своих объятиях, похлопывая по спине, пока я цеплялась за его плечи. – Честь, праведность, мудрость – это всё для вас. Он тронул то, что нельзя. Посмел разорвал то, что не положено.Никому. Ярость и гнев набирали обороты, его голос становился все тише, но вместе с тем все тверже, слова все острее. Они складывались в смертельный приговор для того, кто прямо сейчас находится на пике своего триумфа. – Я спущусь до самого дна его гнилой душонки. Я его уничтожу его же грязью. Гаденыш полез тягаться с нами? С нами? Не внял ничему?! Я буду говорить с ним на языке, понятном сыну шлюхи. Раз не разобрал господского наречия. Тише, А-Кин, тише… Я отстранилась от него и натолкнулась на пламя ненависти в его глазах. А-Сан одним глотком допил кувшин, взял следующий. – Какой бы Путь каждый из вас ни выбрал... – Какой бы Путь ни выбрал... Вместе, А-Сан.       И лишь на один миг, на один вздох, словно тень, которая мелькает в глазах, когда человек пробуждается утром, мне показалось, что я вижу его. Его, моего отца, который в едином порыве обнимает нас с братом, прижимает к своей могучей груди, сердце в которой остановилось навсегда. Мне показалось, что А-Сан видит и чувствует то же, что и я. Но вот порыв ночного ветра тронул тяжелые шторы, покачнул фонарики, парящие в воздухе, и унесся вверх, ко все еще темнеющим Небесам. Какая длинная, страшная ночь… – Постоишь за моим плечом, сестричка, – решительно проговорил Хуайсан. – Давно пора. Но ты права. Вместе. Держи его на расстоянии удара. На всякий случай, – брат подмигнул мне. – Мне легче, А-Кин. Ты прекрасно утешаешь сердце. Я улыбнулась. Комнату снова наполнил звон кувшинов. – Глава Лань… – начала я, утирая губы рукавом, но А-Сан скорчил рожицу, попросил не продолжать. Начал сам: – Пусть делает, что хочет. Его обожаемую дрянь даже гуцинь не взял. Я покачала головой, потянулась за новым блюдом, поставила так же между нами, с наслаждением вцепилась зубами в очередной кусок мяса и, поймав его взгляд, жестом попросила подождать с выводами. Брат поднялся следом за мной, спустил на пол еще несколько блюд и кувшинов с вином, расставил все так, чтобы дотянуться было легко, а вот смахнуть на пол сложно. – Сюэ Ян помог, – объявила я, когда утолила легкий голод. – О-о-о – протянул он, – еще лучше. Папаша устроил представление перед нами? Не побоялся ни Цзыдянь, ни Фэнбьян, ни Бася? – А-Сан разделил лепешку, протянул мне. – Спасибо. Думаю, он и сам не знал. Я пыталась подать ему знак, но Гуанъяо уже вручил ему короб. Брат ухмыльнулся уголком рта. – Но было поздно, да? Интересно, кого развеяли вместо Сюэ Яна? Я кивнула, прикончила мясо, взяла еще один кувшин: – Понятия не имею. Пепел был человеческим, но не имел к этому темному выродку никакого отношения. Остальное, как ты понимаешь, меня не интересовало, – презрительно фыркнула я, вытягиваясь на полу в позе отдыхающего льва, подперев голову рукой. А-Сан коротко рассмеялся и предложил, указав на меня зажатым в ладони кувшином: – А хочешь, этот Сюэ Ян к тебе приползет на брюхе? Он знатно над тобой посмеялся. Теперь мой черёд. Наш, А-Кин. – Мне он и даром не нужен, – я закатила глаза и шумно выпустила воздух изо рта. – С его, как бы это выразить, хм-м... Ветрами ума, пусть гуляет подальше. Хотелось бы сразу в Диюй. Там ему стол и пир, и товарищи под стать, – я фыркнула, повела плечами, указала ладонью на запад. А-Сан разочарованно вздохнул и, поигрывая с горлышком кончиком пальца, объявил свою волю: – Тогда я сделаю так, что наш новый Верховный Заклинатель его выкинет. Подожди, я знаю, что ты хочешь мне сказать, но тут есть и мой интерес. Я медленно приподнялась, всматриваясь в его лицо, на котором медленно расцветало злое самодовольство. – Если они делили кланы… – медленно протянул он и сжал горлышко почти пустого кувшина в ладони. – Угадай, сестра, кому должен был достаться Цинхэ Не? Густая ярость восставшего дракона разлилась между нами. Гневно приподнятая бровь. Изломленные губы. Кувшин, что он сжимал в ладони, разлетелся на мелкие осколки. Я опустила голову, прикусила губу, словно не желая даже верить этой мерзости, устало провела ладонью по лицу и выдохнула. – Да-а-а. Да, А-Кин, – его глаза блестели в свете фонариков. – Эта мразь заседала бы тут, – А-Сан махнул рукой в сторону выхода, в сторону Залы Приветствия. – С Бася наперевес. Поставил бы ногу на наши с дагэ головы. С улыбки и кивка третьего брата, – А-Сан сгреб осколки в кучу, отодвинул прочь от себя, в самый угол, внимательно оглядел пол, потом махнул рукой. – А потом мы, – вставила я, медленно поднимая взгляд. – И снова огонь в Ляньхуа. Снова смерти и знамя Лотоса по реке. И в этот раз никого… Ибо он придет за тем, что я храню. – Никого, – согласился брат. – Дай угадаю, он решил подарить Пристань Лотоса этому уродцу из Молин Су? Я сжала губы в линию и кивнула. За окнами занимался рассвет. Но не для нас. А-Сан встал, плотно задернул шторы, словно солнечный свет его раздражал. Впрочем, одна бессонная ночь нам хуже не сделает. – Мало приказал, ещё надо, – тоскливо протянул он, глядя как все меньше остается на столе закрытых кувшинов. Он схватил один из сосудов, подкинул в воздухе и ловко поймал, обернулся на меня, с немым вопросом подхватив второй, но, заметив, как я покачала головой, поставил сосуд на место. – А ты сломанная, – он присел напротив, скрестив ноги. – Представляю, как он сейчас ликует, – презрительно выплюнул брат, сделав несколько глотков. – И неужели не сомневается? – недоверчиво протянула я, постукивая по горлышку пальцем. – Неужели действительно купился?! – А-а-а-Ки-и-ин, – протянул брат после злого смешка. – Ты все еще видишь в нем равного? Ох уж эти ваши воинские традиции! – он всплеснул руками, – уважай своего врага, несмотря на ненависть! Нет, сестра, – А-Сан щелкнул языком. – Сомнения к нему придут позже, когда мы глаза и языки его шпионам вырывать пойдем. И как только посмели носить цвета клана и переметнуться к этому ублюдку! – его голос плетью рассек воздух между нами. – Чем он мог их купить?! Впрочем… – А-Сан прикрыл глаза и покачал головой. – Не будем строить догадки, не узнав всей правды. О! – он поднял палец вверх и повернулся ко мне. – Мы совсем с тобой забыли. Наше черепашье яйцо ведь скоро женится. Я громко простонала, словно один из оживших мертвецов, и в бессилии рухнула на пол, картинно приложив ладонь ко лбу. Брат громко прыснул, наблюдая за моим представлением, и закатил глаза. Я повернулась к нему и грустно выдохнула: – Мне ее жаль. Теперь уже как уставший цзняши, простонал А-Сан и с такой силой закатил глаза, словно хотел увидеть свой затылок. Потом сморщился, как от горького семечка во рту и, растягивая слова, проговорил: – Всех-то ты жалеешь, А-Кин. Всем сострадаешь. Даже тем, кому не нужно. – Но она не виновата, А-Сан! – я изучала свое отражение в плитах потолка и взмахнула ладонью. – Любовь не выбирает, она зарождается в сердце, распускается цветком… – я перебрала пальцами в воздухе, словно по струнам пипы. – Я знаю это стихотворение, Ксяокин, – раздраженно закончил он, глядя на меня в упор исподлобья. Я пожала плечами, продолжая наблюдать за тем, как мои пальцы перебирают воздух. – И мне вспоминается другое стихотворение, – он прочистил горло, прокашлялся, постучав кулаком по груди, и приготовился декламировать. – Прижаться к изголовью… *– и тут же со смехом закрыл лицо руками, потому что я подскочила на месте и запустила в него первой же попавшейся пробкой от кувшина. – Что? За что, сестра? За что-о-о? – в притворной страдательности протянул Хуайсан, поигрывая пойманной в последний момент пробкой. – За стихи твои! – сердито выпалила я. – Ты их еще порисуй, пока светильники горят! А-Сан по-лошадиному всхрапнул и осуждающе посмотрел на меня: – Мне, по-твоему, тушь девать некуда? За такие картинки дворца мне потомки спасибо не скажут. Только если распространить в наро-о-де, – он постучал указательным пальцем по своему подбородку и тут же шикнул, словно поранился, и покачал головой. – Нет, много на таком не заработаешь, – и тут же спохватился, в глазах его загорелся огонек. Я приподнялась, оперлась локтями о пол и вопросительно посмотрела на него. – А давай поспорим, – предложил он заговорщицким шепотом и тут же продолжил, заметив как я нахмурилась, придвинулся ближе ко мне. – На золотой юань. – Давай, – притворным хмельным голосом согласилась я. А-Сан потрепал меня по щеке, легонько щелкнул по носу, привлек к себе, поцеловал в лоб, поправил локоны. – Верность. Идёшь следом, не задавая вопросов. Я показала ему язык: – А в чем заклад будет? Брат рассмеялся. – Что с этой Цинь Су не все так просто. Я пожала плечами и снова вытянулась на полу, поставила полупустой кувшин себе на живо, и положила голову на заложенную руку. – У них роман чуть ли не со времен Низвержения Солнца. Она дала понять, что ее не смущают, м-м-м… – я покачала из стороны в сторону кувшин, – различия. Большего не знаю, неинтересно, – скривилась я, высунув язык. Братец хохотнул: – Долго тянули со свадьбой. Братец обернулся к блюду с зеленью, взял пучок с укропом, один положил к себе на колени, а другим потряс над моим лицом. Я замотала головой, лениво уклоняясь от веточек, наконец одним рывком поднялась и выхватила зелень из его рук. – Снова побуду осликом. Помнишь же, да? – Помню... Не дав молчанию опасно затянуться, брат пошевелил ладонью, побуждая меня продолжать. – Ты что, надо же было подняться, принести почет семье невесты! – я вцепилась зубами в зелень. – Ради нее? – он закатил глаза и посмотрел на меня, словно на маленького ребенка. – А-Кин, ну, я понимаю, ради тебя рваться из глины в шелк, но ради неё... Нет, – он поджал губы и уверенно качнул головой. Я скривилась, подалась вперёд. Мы с тихим звоном снова звякнули кувшинами друг о друга. – Почему же? Как по мне, весьма миловидная. Не запрещай ему быть счастливым, – плеснула я ядом в сторону Башни. – А-Кин, я ему дышать запрещаю. Жить лишний день без моего дозволения. А ты про счастье. Не-е-ет… Она как-то связана со всем этим, связана с ним. Я нахмурилась: – Знаешь, пока госпожа Цзинь у нас в Пристани гостила, был странный случай. Но всего не требуй, сама не знаю. – Рассказывай. Я тяжело вздохнула, опустила глаза: – Если что, я обещала госпоже Цинь приглядеть за ее дочерью. – Меня она не интересует, – заверил меня А-Сан. – Пусть себе… живет. Так что за обещания свои можешь не переживать. Я благодарно кивнула и затараторила: – Старшая госпожа попросила о разговоре. Долго мялась, но сумела сказать лишь, что им нельзя жениться. Причину я так и не поняла, хоть она и успела намекнуть на Цзинь Гуаньшаня, – я многозначительно посмотрела на брата, не желая даже произносить вслух то, о чем я догадалась, и то, о чем так и не смогла ни прокричать, ни прошептать, ни написать мне госпожа Цинь. – Не захотела верить, сестра? – Не захотела... – Что же, это тебе и не нужно. Предоставь это мне, А-Кин. Свадьба, значит... Ублюдок хочет наплодить своих... ох, Цзинь Гуаньшань, как же он вас ненавидит. Даже сильнее, чем теперь я. – А-Лин вырастет и займет свое место. По праву. – Но до той поры придется откормить нам золотого карпа до блевоты. И все же… Гуаньшань мудро поступил, начав с объединения всех нас вокруг сына твоей шицзе. Одобряю этот ход, очень правильный и разумный. Все же, был хорошим главой, – А-Сан одобрительно крякнул, хлопнул себя ладонью по колену и цокнул языком. – Оставил нам наследство... А ведь, А-Кин, примчится, – он кивнул в мою сторону. Я нахмурилась, качнула головой. – Как только услышит, что ты сломлена окончательно. Примчится, проверить, – он снова отхлебнул вина. Я закатила глаза: – Он же теперь Верховный Заклинатель, ему проще послать за мной. Это будет лучшей демонстрацией власти, – язвительно выплюнула я. Хуайсан покачал головой: – Не всё так просто. Ты даже представить не можешь, насколько он предсказуем... потому что ты видела в нем равного. От меня он подобной милости не дождется. Я для него неинтересен. Ну кто я? Незнайка из Цинхэ Не, ничего особенного. А вот посмотреть на твои страдания в доме отца, в цветах клана Не... На мое бессилие защитить свою семью... – И каков план, если явится? – оживилась я, приподнимаясь. А-Сан встал, скрестил руки на груди. Вино его не брало, хмельные чары развеялись, лишь соприкоснувшись с болью и ненавистью. – Дадим ему средней руки представление. Так, для провинции. Пусть зародится тревога, которую он сам не осознает. Как игла в тело, – он ткнул воздух перед собой, словно и правда вонзил в плоть Гуанъяо иглу. – Она там затаится, до срока. Иглу, с ниточкой, которая будет у меня, – пропел он, пошевелив пальцами в воздухе. – Так выпьем же за это! – я одним рывком поднялась на ноги, протянула руку с кувшином вперед. – Отчаянье и смерть! – провозгласила я. – Отмщение и страдание! – отвечал мне он. Наш тост сотряс Небо и Землю.