Мудрость обнимающая лотос

      Я ошиблась на один день: в таком деле точно не угадаешь. Первая вылазка была назначена на завтра. С рассветом моему десятку полагалось выступить на самый укрепленный район.       "Что же так предсказуемо, Мен Яо? С неслаженным десятком в самое пекло? Почему же ты не хочешь видеть во мне равную?" За свое выживание я не переживала – этих надо вывести. По лицам трех из десяти я поняла: не всем по душе служба у Гуанъяо. Не всем по душе главенство Цао Гуя. Мудрецы говорят, что нельзя склонить ко злу чистое сердце. Однако, не просто так они вещают свои изречения, отрешившись от того же мира...       Я знаю, мир бывает жесток, а нужда и страх могут заставить творить разные злодеяния. И каждый, прежде чем быть уничтоженным, имеет право быть выслушанным. Другой вопрос – захочет ли говорить... Сломать можно любого, без исключения. Даже нас, могучих заклинателей. Ключ в разгадке влияния Мен Яо на мой десяток – их обязательство перед ним.       "Риск есть, но попробовать стоит."       Я перевернулась на другой бок: бессонная ночь меня не пугала. Как и обещала госпожа Мюй, я стала сильнее.       Изо всех сил я гнала мысли и воспоминания об окрестностях Луаньцзань. Образы, призраки упорно вставали перед глазами. Я ожидала от них обвинений, но на их лицах светилась лишь безмятежность. Проклинай они меня, было бы легче... Было бы?       Прошло столько лет. Я уже госпожа Цзян, подарившая клану будущее, а я все ещё помню их. Всех их, кого не уберегла. В глубине души я знала – это было невозможно, но не могла прекратить своих отчаянных попыток. Каждый наш день на Луаньцзань был отмерен и записан в Книге Вечности и Жизни. От того, наверное, мы так громко смеялись и пели. А когда у... У А-Нина было настроение, мы танцевали. Вторая голова Змея Темного Пути... "К чему брат сказал мне про тропу?" Воспоминания мелькали пестрыми лентами.       Это был наш первый урожай: куцый, как и все здесь. Но мы учились у Неба и птиц радоваться тому, что есть. Утром я проверила кошелек: негусто. Но все же, праздник урожая... Нужно хоть Редиску порадовать.       Я осторожно выскользнула с горы и отправилась на рынок. Взяла подарки всем, кому смогла. Принесла теплую шаль для Бабушки, горсть сладостей для Редиски. Бальзам для ног, новые заколки тем, кому это было нужно. Отрезов ткани. Прихватила пуховых одеял, жаль, не на всех вышло. Но я купила нитки и иглы, быть может, получится их поделить? Взяла трав и мазей для Вэнь Цин. Нам было не до роскоши. Я не смогла удержаться, купила пару веселых фонариков и хлопушек. Праздник всё же...       А для нас с А-Сянем на самом дне мешка лежало несколько кувшинов. Я договорилась с торговцем в Илине, поэтому он заказал. Тех самых... Ну и бумага с тушью – он их изводил немеренно. "Придется за наследством возвратиться в Пристань Лотоса", – подумала я, пересчитывая деньги. Себе же... Я проходила мимо лотка с подвесками. Солнце, будто издеваясь, бросило свой луч на красивую брошь с лотосом. Помню, как вспыхнули глаза А-Чэна, когда я будто бы случайно, повернулась к нему, демонстрируя крошечный лотос на груди.       А вечером... Мы собрались на праздник. Самодельные флейты и барабаны: А-Сянь хлопал в ладоши, глядя как я отплясываю с жутким и ужасным Призрачным Генералом. А Вэнь Цин хохотала. Редиска, что отказывался спать и в честь праздника, сидел за столом со всеми, хлопал в ладоши, поглядывая то на меня, то на А-Сяня. А-Нин изо всех сил старался за мной поспеть: я кружилась вокруг него, он топал ногами, подхватывал меня.       Он был рад. Наш танец, известный даже в самых глухих селениях: А-Нин меня ловил, поднимал вверх, пока призванный мной теплый ветер трепал рукава. Не удержавшись, Бабушка к нам присоединилась, гордо всем демонстрируя новую шаль, а там и А-Сянь потащил в круг Вэнь Цин. Другие потянулись следом. На наших музыкантов было грустно смотреть: им пришлось пуститься в пляс вместе со своими инструментами. И радостный Редиска прыгал вокруг нас.       Нам всем нужно было немного красоты. И я старалась... Все же, мы были здесь счастливы в своей печали, в своем отвержении, и от этого особенно смеялись и пели. Я пела и смеялась громче и веселее, но так, как на Луаньцзань, – ни разу. Каждому месту полагается своя часть души.       В этот миг я поняла четко: я должна отомстить всем им. Всем, кто сейчас, в эту самую ночь попирает своей ногой наш неказистый, но все же дом. И я должна забрать свою часть души отсюда. Потому что нужно уметь ценить не только свою жертву. Потому что содеянного однажды не изменить. Чтобы не томиться и не стенать, не мучить себя. Этого они хотят – все они, выстроившиеся передо мной. Предательская слеза скользнула по щеке: – Тяньчжи, тебя бить придут завтра, по старой традиции, а ты плачешь. И все же стало легче.       Я выдохнула, оглядывая полог своего шатра. Он был меньше, чем у Мен Яо, но явно больше, чем полагался мне по званию. Но не дурь моего командующего занимала мои мысли.       "Темное железо... Капканы и сети. И марионетки будут. И всякой нечисти. Но мастер этот не появится так просто. Если он играет с разрешения Мен Яо... А если нет? Если кампания и значит, что пути господ и этого, с Темным железом, разошлись? Нас – десяток. Из него только два мало-мальски толковых мечника, не считая меня. Придется этих олухов снабжать амулетами. Нас же вооружат на построении, да? Я не Мен Яо, убивать попусту не люблю. И, да, о десятке: это же люди от земли. Хоть напяль на них ханьфу Цзинь, хоть меч в руки дай. А когда люди от земли войну любили? " Шорох. Торопливый шепот. "Уже?"       Я бесшумно поднялась с бивака, плотнее запахнула нижнюю одежду, подвязала ниспадающие концы на поясе штанов, накинула сверху ещё один слой, осторожно прокралась к центру шатра, отодвинула в дальний угол походный очаг, расчистила место. Шепот все нарастал. В него примешивались недовольные нотки. "Как я и думала, не всем по нраву". Я пошевелила пальцами, создавая барьер: пройти сюда они смогут, а отсюда не вылетит ни звука.       Во время Низвержения Солнца ничего подобного не случалось, но там и я была под командованием отца. Любая такая попытка немедленно бы пресеклась. Однако, в семейных летописях часто фигурировали воительницы, что уходили из мира Заклинателей, следуя своему пути. И вот там во всей красе вставали и теплый прием, и горячая встреча, с которой сталкивались женщины нашего клана. "Господин Фенмянь, спасибо, что сохранили их и давали читать." Ещё туже узел. Неприятно саднило краешек души. "Ну, давайте, решайтесь уже". Я глубоко вдохнула и выдохнула, повела плечами. Наконец полог откинулся – и на пороге показался Цао Гуй. Следом в шатер ввалились все десятеро. "Бить будут трое", – подумалось мне, пока я окидывала их спокойным взглядом. – Что случилось? Поступил приказ? – ирония сорвалась с моих губ. Равнодушным, спокойным взглядом я смотрела, как они меня окружают. – Мы пришли указать тебе на твое место, – Цао Гуй замер в двух шагах, сложил руки на груди. Было видно, что он не ожидал моей готовности, и теперь изо всех сил пытался это скрыть. – О, Небо, – устало выдохнула я глядя наверх. – Когда это уже закончится? – Ты оскорбила господина Цзинь, – Лан Ван зашипел слева. Гоу Чжун встал справа. "Отлично, основные подельники на месте". – И это тоже, – не отводя взгляда от главаря, я скинула верх одеяний. – А ты смотри, быстро поняла, что от нее требуется.       Я даже не взглянула на шутника: медленно, сосредоточенно раздирала одеяние на пять длинных лоскутов. У хорошего воина две пары глаз: и я видела, что они не собираются двигаться с места. Кого-то эта ситуация забавляла, кто-то пытался понять, для чего я рву свою же одежду. А кто-то мялся с ноги на ногу, отводил глаза. – А ну тихо. Когда ткань заструилась к полу, веселье началось.       Оба шагнули ко мне одновременно, схватили за руки, разводя их в разные стороны. Цао Гуй подошел ближе, еще, я дождалась нужного момента и крутанулась в их хватке, зарядив главарю пяткой в подбородок. Его откинуло назад, он покачнулся. Освободившись, я тут же подлетела к упавшим, нажала на нужные точки в теле: их пригвоздило к полу. "Спасибо, Вэнь Цин – пригодилось". – Сука, ты чего творишь? – Лежи смирно, не то горло сломаю, – я с наслаждением пнула его под ребра. Остальные замерли, поглядывая то на меня, то на головореза-главаря. – Не лезть. Я сам, – он сплюнул кровь на землю, медленно утер губы рукавом. Ненависть его разливалась в воздухе, была плотной, ощутимой, острой. "Верный пес… Только вот голодный, а ну как тебя косточкой поманить да за ушком почесать?" – Цао Гуй, ну, давай, – я встала в стойку и поманила его ладонью. Движение за спиной: поворот, удар ребром ладони в шею, там, где кадык. Булькающий хрип. Присесть под удар Цао, пропустить вперёд, от души пнуть. Он полетел на руки своих подчиненных. – Я тебя порежу, – злобное, угрожающее. Такого стоило бы бояться. И остальные в десятке боялись. Но меня лишь подстегнуло злым весельем: его гневный взгляд, исказившееся от ярости и понимания грядущего проигрыша лицо. – Ох-хо. На ремни? Учти, я предпочитаю опоясывать изысканный шёлк, – подразнила я злобного пса насмешкой и поманила пальцем. Цао, резко крутанувшийся на пятке, окинул меня быстрым взглядом: оценивал мои возможности. Я сместилась чуть левее, присела, выставила правую ногу вперед, одну руку согнула в локте на уровне груди, другую, со сложенными пальцами, отвела за спину. – Тварь, иди сюда, – Цао одним махом преодолел расстояние между нами, попытался взять мою шею в захват.       Бой – это танец. А танцевать я умела. Я изводила его: подныривала под удары, нападала со спины, нажимала на болевые точки. Он мне нужен еще тепленьким, а его яростные выкрики были лучшей музыкой. – Г-господин десятник, – донесся взволнованный голос из темноты. – Подожди! – крикнула я на голос, откидываясь всем телом назад. Кулак пролетел сверху, и тут же я почувствовала, как меня схватили за мои брачные косы. – Какой ты интересный, – пробормотала я, глядя снизу вверх на одного из них. – Тебя я убью последним, – повернувшись в его руках, я нанесла два точных удара под колени и поднялась под самый верх. – Скучно, дорогие. Пора заканчивать.       Я вскинула руку, начертила заклятье в воздухе: пять лент ожили, схватили их, связали по двое, сволокли в самый центр шатра. Я плавно опустилась перед ними, прошлась кругом, пиная каждого. Потом я присела перед Цао Гуем, стянула его волосы на затылке в кулаке, дёрнула, чтобы он поднял голову: – И что это было? – с закипающей внутри яростью поинтересовалась я. – Ты, господина Цзинь. Я не дала ему договорить, от души зарядила звонкую пощечину. – Да какое тебе дело, что у меня с господином Цзинь! Мы на войне, сукины дети! – Госпожа... – раздался хрипловатый, чуть придушенный голос слева от Цао. Их с Ланом я связала вместе. – О, Лан Ван, уже "госпожа". Верной дорогой идёшь, там и вспомнишь, что мы в военном лагере, а не в чайной! – я повернулась к нему и зарядила звонкую пощечину: – И вы, вместо того, чтобы набираться сил перед завтрашней вылазкой, нарушили свой сон и сон своего десятника?! Думаете, я вам спуску дам?! Вы что, отребье, думали, вам бабу обычную прислали?! – я пнула одного из связанных в живот, снова прошлась кругом, остановилась перед их лидером. – Покуражится думали, да? – процедила я сквозь зубы: – Да ты знаешь кто я, сученыш?! Я госпожа Цзян, единственная и любимая супруга главы Цзян! И поверьте, вам лучше начать извиняться прямо сейчас. Я куда как милосерднее, чем мой муж. А уж если отец узнает… – я покачала головой, цокая языком. – Или решили, что если я тут одна, то хвост подожму?! Я прошлась, присела перед другой своей "связкой". – Он очень любит ломать ноги. Цзыдянем. Особенно таким ублюдкам, что покусились на его семью. Двое отчаянно пытались отползти, засучили ногами. – Ценные, да? – я издевательски кивнула на их ноги, смотря в расширившиеся от ужаса глаза. – Я... Я... мы... я… – только и сумел выдавить из себя один из связанных, смотря на меня круглыми от ужаса глазами. Я протянула руку, резко нажала на акупунктурные точки в бёдрах каждому каждому, потом под колени. Они вдохнуть не успели. Раздался вопль боли. Я довольно ухмыльнулась и вернулась к лидеру, присела на корточки перед ним, положила кисти рук на колени. – Ты что думал, я тебе баба с лотка? – злобно поинтересовалась я, склонив голову к плечу. – В глаза смотреть, выродок. – Не... думал… – разом выдохнул он, впиваясь в меня взглядом. Я снова схватила его за волосы, дернула голову: – А что тогда?! Ты на кого пошел?! На заклинательницу! Вы хоть понимаете, с кем связались?! На кого толпой поперли?! Приказ вам дали, а кто встретит, не сказали?! – презрительный вопрос повис в воздухе. Одним вдохом уняв яростную дрожь драки, возвысив голос, я продолжила: – Я в Низвержении Солнца сражалась! Вы думали, мне по плечу?! – Госпожа! Господин Цзинь сказал, что надо… – Помолчи, быстро! – рявкнул через плечо Цао, на вновь подавшего голос Лана. – О, господин Цзинь. Давай, Лан Ван, поведай. Не смотри на Цао, он тебе ничего не сделает, – я раздраженно пнула Гуя по коленям и мстительно улыбнулась на его злую брань. – Госпожа, – раздался придушенный шепот слева от меня. – Так... Надо было. Я было повернулась на этот обреченный выдох, как главарь снова занял собой все мое внимание: – Ты, господина Цзинь… – Цао Гуй попытался сплюнуть, но не вышло, я снова зарядила ему звонкую пощечину: – Да какое право ты имеешь рассуждать о наших семейных делах?! Это наши дела, не таким как вы в них лезть! Место позабыли, так я напомню! Он лишь усмехнулся: – Да нет, госпожа, имею, – Цао закашлялся, закряхтел. Поводил плечами, устраиваясь удобнее и посмотрел мне прямо в глаза. Холод, ненависть и сталь его взгляда напоролась на мое равнодушие и спокойствие.       Несколько мгновений мы буравили друг друга глазами: я выжидающе приподняла бровь и пошевелила ладонью, в издевке побуждая связанного к решительным действиям. Он в ответ злобно скривился, тихо рыкнул. Тень наигранного удивления скользнула по моему лицу. Короткий поединок взглядами закончился временной ничьей. Оценив ситуацию, Цао в ответ хмыкнул и покачал головой: – Имею право рассуждать, госпожа. Да все мы, – Цао дернулся, я качнулась вперед, уверенная в том, что он хочет вырваться, но он лишь покачал головой и продолжил, – все мы тут имеем право лезть. Часть семьи же. Я поднялась на ноги, нахмурилась, оглядела свою добычу. Десять пар глаз смотрели на меня: уже без прежней неприязни и ненависти, но все еще подозрительно, настороженно, а кое-кто и со страхом. – Так вы что, все? – Все, госпожа, – в глазах Цао Гуя промелькнула боль вперемешку с острым смирением – он признал факт своего рождения, но ненавидеть весь мир за это не перестал. Мои глаза полезли на лоб, я переводила палец с одной связки на другую: – Вы все от главы… – я оторопела на миг, покачала головой. Цао позволил себе едва слышный смешок, опустил горящий взгляд. Вернув себе самообладание, я снова осмотрела свой десяток, что на все лады отвечал только одно: – Да. – Да, госпожа. – Да, десятник, – Гоу, надежно связанный лентой свесил голову на грудь. Я шумно выдохнула, покачала головой. – Госпожа Цзян, у нас выбора не было! Либо так либо… нашим, всем! – заверещал тот, что с высоким хвостом. – Так, смирно, – раздраженно бросила я, и потерла пальцами виски. "Дети. Это все дети господина Цзинь. Все десять – ублюдки", – билось в моей голове. "Небо, да что же за гадство такое, а?! Глава Цзинь! Ну ладно ваш Мен Яо, об этом мы хотя бы договаривались, но это же… это ни в повозку, ни в гору не лезет! " – пронеслось в голове, и тут же ледяной волной обдала меня догадка: “А ведь Верховный Заклинатель навряд ли о них знает. Не его почерк. Это все стихотворение Мен Яо… Ну, что ж, поэт из него неважный – собью-ка я ему ритм.” – Давно под ним ходите? Отвечать! Те, кто мог сидеть, переводили взгляд друг на друга, пытаясь решить, кто будет отвечать первым.       “Не хотите, что ж, пообещаю безопасность. Ох, как же вас всех отвести сейчас от взыскания? Лучше уж твои братья, Мен Яо, этот ход мне хотя бы известен.” – Отсюда вас никто не услышит, а если будете хорошо петь, я, так уж и быть, за вас вступлюсь... Цао Гуй нахмурился: – Вступитесь? – внимательные глаза сощурились, изучая меня. Остальные заволновались, зашептались, переглядываясь между собой. – О, а ты не знаешь, мой птенчик, – мой голос угрожающе понизился, я медленно, вкрадчиво, со звенящей яростью, командирским тоном продолжила. – То, что вы сейчас сделали, называется "саботаж", бунт, если по-простому. Знаете, что это такое? Чудно. А за бунт полагается наказание... Цао Гуй отвел глаза, задумался. – Куда уж вам. Вы же войны не нюхали ни разу: драка пьяных глиномесов в чайном доме – вот ваша война! Вы хоть понимаете, вы все, еще рассвет не займётся, а уже висеть будете на деревьях! – я указала пальцем на каждого, каждому заглянула в глаза. – К-как висеть? – Да брешет она, что, не видишь? – А делать что же, у меня сын... – Раньше думать надо было, – огрызнулась я. – А вот так, по законам военного времени, птенчики, бунт против командования карается смертью. У меня хоть чин и небольшой, но я ваш командир. Приговор в исполнение приводят незамедлительно. Сначала порка. Потом повесят. Меня, как вашего десятника, не наградят, но я жива останусь.       "Тварь ты, Мен Яо, из пасти Янь-ло-вана, хотя, наверное, даже там такие не водятся. Разное я видела в своей жизни, но таких тварей как ты... Что же ты делаешь? Откуда же выполз?! Я понимаю, отец у тебя не подарок, мир остальной в чем перед тобой провинился?! А знаешь, не жаль тебя. Первого Нефрита жаль. Моими руками их решил убрать? Меня вывести из строя? А потом что? В одиночку послать на разведку, прямо в руки лидеру? Ты ведь все еще не хочешь верить, да? Я не служанка, я госпожа Цзян! Ты устав повернешь себе на пользу, всем снова докажешь что место свое по праву занимаешь: моим мужу и отцу так и скажешь, что отомстил за меня! Не смог стерпеть такого проступка! Да и Верховному Заклинателю покажешь, что славный командующий. И снова сойдёт с рук, да? Не сойдёт, Мен Яо. Хватит..." – Да нет, быть не может… – Лан Ван покачал головой, растерянно посмотрел на меня, потом толкнул локтем Цао. Тот в ответ огрызнулся: – Да брешет, не видишь?! Заткнись, – огрызнулся он сквозь зубы. – А что не так уверенно, а, Цао? – насмешливо поинтересовалась я. – А то ты не видел, под кем ходил? А ну, признавайтесь, скольких передушили под таким чутким командиром?       Они все отводили глаза, не стремились встречаться со мной взглядом. У кого-то понимание пришло с одинокой слезой, скользнувшей со щеки.       “Многих. В таком деле каждая жизнь, что вы забрали – много. Узнаю твой почерк, Мен Яо, узнаю. А ведь для их семей, небось, благодетель – от нищеты спас, в люди вывел. Кров дал, работу отцам, будущее детям. Да вот только разве что жены замечали, что с каждого задания мужья все смурнее и смурнее возвращаются. Руки не распускают, а вот… кто злее собаки, кто не ест ничего, да, Лан? А кто… а кто и пьет, только кувшины успевай подносить, да, Цао? Сделка с Диюем всегда такая.” – Он не может, не может... Брешешь ты, сука, – головорез яростно качал головой из стороны в сторону, сжимал и разжимал кулаки. Я холодно ухмыльнулась и спокойно ответила: – Цао, а ты думал, если у вас с ним нутро одно, только ты посмелее, так дольше и проживешь? Братом тебя величал, да? – в моем голосе прозвучало злобное сочувствие с ноткой понимания. Цао вскинул голову, нахмурился, повел плечами. Мои глаза ловили каждое его чувство, а губы тронула понимающая усмешка. От моего голоса он чуть вздрогнул, будто бы не ожидал, что я так легко его прочитаю. – Ты для него не брат, – безжалостно припечатала я, раздувая в нем все больше костер сомнения. Огляделась, прочла блики этого пламени в глазах остальных. – Выделял тебя, да? Лучше спал, слаще ел, чем все они? Мой десяток подтверждал каждое мое слово: неуверенные жесты, опущенные в землю глаза, поток вопросов и восклицаний, что так и не сорвался с их губ – все рисовало картину моей правоты.       “Вот, Тяньчжи, госпожа Юньмэн Цзян, тебе лик твоего врага – мерзкий, отвратительный. Среди заклинателей положено милосердие и сострадание – Мен Яо его выворачивает в угрозу. Начинает с малого, а дальше… Дальше даже думать страшно, даже в мыслях не хочу этому форму придавать. Слова – его оружие, и они достигают сердец быстро с таким-то мастером. Что ж, мне есть чем тебе ответить.”       Я подавила поднявшееся внутри отвращение: к этой войне, к моему командующему, к главе Цзинь и к самой себе. Долг требует исполнения, и прямой путь не всегда ведет к нему – известная мне истина. Истина что открылась мне здесь.       “Но тогда было иначе, – одернула себя я, – тайны нашего с А-Сянем пути – Тьма. А тут – грязь. Грязь, которую вытащили перед всем миром. Цзинь Гуаньшань выбил у Мен Яо почву из-под ног, не дал отсидеться, показал расположение ко мне, и как он ответил? И ведь, скорее всего, глава Цзинь видел всех десятерых в Башне. Представляю, как Мен Яо, сладко улыбаясь, продемонстрировал ему своих новых слуг. Для проверки влиятельный отец дал ему власть… Ему! А ведь от этого мои предки берегли нас. Всех нас. Равновесие покачнулось, когда А-Сянь встал на Темный Путь, так говорили эти мудрецы? Как бы не так. Оно качнулось вместе с кланом Вэнь, мы – лишь круги на воде, последствия того, что они призвали в наш мир. Раньше нас, Фэн, был целый клан, а теперь.. Теперь я одна, о Небо! ”       В летописях говорится: “Предки, полные великолепия благородных достоинств, с украшенным честью челом исполняли свой долг не колеблясь. Так нужно, чтобы подать пример поколениям.” Так нужно и так нечестно – ведь пример всегда идеален, а значит и безжизнен. Он холоден и далек – так нужно для того, чтобы взрастить в молодом поколении жажду достоинства своих прародителей и причастности к великим мудрецам.       “Но я не хочу, чтобы Лун-эр и А-Лин терзались ненужными сомнениями, хочу чтобы они поступали по чести, не оглядываясь бесконечно назад, в поисках одобрения. Ох, Тяньчжи – не один закон еще сметет твой Ветер…” Я усмехнулась, покачала головой, прогоняя непрошенные мысли прочь, и продолжила глядя на Цао: – Он не знает, что такое "брат", и вас он презирает. Вы для него пыль, грязь, что с рук смыл и дальше пошёл, – я издевательски расхохоталась. Цао Гуй перевел на меня сосредоточенный тяжелый взгляд. – Нет, птенчик, у такого как господин Цзинь ты, – я ткнула его в грудь, – первым в расход пойдешь. Я скажу вам, как будет.       Я встала, заложила руки за спину, медленно прохаживалясь перед ними, давая им время запомнить и понять. Мой командирский голос звучал четко и уверенно: – Я по уставу должна буду доложить о вашей выходке командиру. Самому второму командующему Цзинь. Незамедлительно, так в уставе прописано, – я остановилась, услышав удивленные вздохи, и медленно кивнула, выпрямилась, резко развернулась и отправилась обратно: – Вас допросят, быстро. Обычно не церемонятся, а тут, учитывая вас всех, наш укромный шатер не спасет. Дальше – показательная порка. Ударов десять. Я видела, как палач с кнутом обращается, когда привал был: сомнений нет, мясо снимет. Потом петля. Как хурма висеть будете, а вот дальше, – я зашипела, снова присела перед Цао Гуем. – А дальше будет самое интересное… – я читала свой яростный облик в его глазах. Сомневался... Но начинал верить. – А будет-то что? Что?! – Гоу взволнованно прикусил губу. – А следом и ваши семьи.       Я останавливалась перед каждым, мысленно благодаря Цзинь Мина за все, что он мне рассказал. “А ну как глава Цзинь сказал ему присматривать? Ох, Верховный Заклинатель! Понимаю, понимаю. Ради чего бы вы ни затеяли кампанию… неужели?” Я покачала головой и присела перед одним из десятка: – У тебя сынок, да? Так твой благодетель за ногу – и об камень твоего сынка. Прямо на плиты двора Башни. А скажет, что упал. И коняшка твой в его крови потонет. Хорошо резал, видела, – я хлопнула его по плечу. – А у тебя дочь, да? Брачный возраст, красный паланкин... Мать из дома цветов была? Не отводи глаза, вижу, что оттуда. Туда твою дочь, и хорошо, и повезёт, если дом чистый будет. Удачи. Красный наряд уже успел заказать для нее? Я слышала, за таких невест платят вдвойне, – он дернулся, но я лишь покачала головой. – А твою… Раз ты глаза отводил, не нравится значит тебе жестокость. А твою отдадут матросне какой-нибудь. Поверь, господин Цзинь найдет способ, – я похлопала очередного подопечного по колену, не обращая внимания на поднявшийся вой. – И твоим сыновьям применение найдется: проверить глубину колодца какого, или грудью принять удар коня... – Нет, прекратите! – Госпожа, хватит! – Пожалуйста, нет, нет! – Госпожа, не надо! – И твой сын, Цао Гуй... О, думаю, ему будет больнее всех: возможно, возьмет его к себе господин Цзинь... Для опытов. Что, врать будешь, что не знаешь зачем мы тут, да? Ну как, нравится? Нравится, сукины дети?! – я металась между ними, шипела как разъяренный дракон. Мои слова находили в мужчинах отклик: они на миг напомнили мне нерадивых сыновей, которые покаянно склонили голову перед гневом матери. – А ты: ладно, они, дурни от земли, а ты, Цао, что, не видел?! Не знал?! А ваши глаза были где? – я оглядела всех десятерых внимательным взглядом и наставительно продолжила. – Вы одного главарем признали, другого господином? – Что, Цао?! – я присела перед ним. – Врать будешь, что не знал?! Или думал, обойдется? Не обойдётся. Это господин Цзинь. У такого, как он, не обходится. Я встала и шагнула к походному очагу, разворошила угли: решила подогреть чай. Во мне клокотала холодная злость. "А дальше он что придумает? Облаву? Ущелье? Яд? А-Чэн..."       Пока они переговаривались, стонали, плакали и хрипели, я прислушалась к ощущениям. "Спит, мой командующий. Не буду тревожить". Губы против воли растянулись в теплой улыбке, восторг затопил сердце, укрепляя меня в силах. "С ним там рядом отец, он присмотрит,” – облегченно выдохнула я, и тут же мое существо вздрогнуло от любимого, чуть заспанного голоса: "Тяньчжи, ты.." "Вот же... Кхм..." "С тобой все хорошо?" "А-Чэн... Я жива. Все в порядке. Временные трудности. Ты?" Лишь бы не пение Цзыдянь. "Не бойся, у нас все славно." "Завтра первая вылазка." "Тяньчжи..." Я покачала головой.       "Ну склонишь ты их, а дальше что делать? С собой, в Юньмэн тащить? Он ведь их передушит, а я покой потеряю. То-то фуцзюнь обрадуется! Спросит меня: “Кто это, А-Чжи?” А я ему и отвечу: “Они на меня в лагере напали, вот забрать решила. Они хорошие, правда."” Я плеснула себе чай, покачала головой, слушая вдохи и хрипы за спиной. – Ну хотя бы чай замечательный выпью. Хоть этим пижон не обидел. Третья стража скоро... не поспала.       Я обернулась на свой десяток: все, кто мог еще двигаться, подползли ближе к Цао, шепотом задавали вопросы, думали, шипели друг на друга, толкались. Он молчал, не реагировал на их бесконечные потоки слов и смотрел перед собой, прожигал напряженным взглядом ткань шатра. – Пора, кажется, – я плеснула из чайника ещё. – Так, а что делать-то теперь? – Госпожа, как быть? – Что же... Я дала выговориться каждому, внимательно их оглядывая.       "Надо сразу назначить предателя... И это будет не Цао... А вот ты, пожалуй, со своим хвостом, подойдешь. Лицо и глаза у тебя что надо. Потом же сам сознаешься." – Будете слушать меня – выживете. Все, – я вдохнула аромат чая, опустилась на землю. – А если... Если все не так, как вы говорите? – О, поверь, Цао, у тебя будет возможность убедиться. У вас всех. Ну как, по рукам? – Вы обеспечите нам выживание – мы вас слушаем? – Беспрекословно. Не тряситесь, приказы я отдаю согласно обстановке. Жестокости лишней не люблю. – Я заметил. За такое я бы колотил долго. Воцарилось молчание. – Мы здесь воюем, а не счеты личные сводим. Цао Гуй покачал головой, ухмыльнулся: – А скажите вот мне, как же тогда он про вас говорил одно, а вы... Руку нам тянете, обещаете прикрыть. Вам с этого польза в чем? – он медленно поднял на меня взгляд. Я довольно охнула: – А ты хорош, соображаешь! – я щелкнула пальцами. – Научился, молодец, – я почти с материнской гордостью оглядела главаря, довольно кивнула одобрительным вздохам и робким улыбкам, скользнувшим по их лицам. Лан Ван перевел уважительный взгляд с меня на Цао, потом переглянулся с Гоу. Остальные зашептались, обменивались многозначительными взглядами.       “Перетянуть на свою сторону Цао – половина дела. Пойдет он, как их главарь, следом потянутся они. Его авторитет никак ронять нельзя – все же, как не были недовольны его главенством, а молчали. Значит, держать в кулаке людей может. Лести не потерпит, это и к лучшему. Угрожать я не буду. Зла вы натворили порядочно – вас бы и правда на виселицу. Да вот только… Души ваши мне кричат, вопят так, что уши закладывает. А ты, Лан, о матери думаешь, да?” – я покачала головой и посмотрела Цао прямо в глаза. “Смотри, смотри, как я с тобой говорю, слушай, что я говорю”, – прочитал он в моем взгляде. Цао на мгновение прикрыл глаза. Лицо, обезображенное шрамом, дернулось от внутренних переживаний.       Я пригубила чай: внутреннее чутье подсказывало, что Мен Яо не просто так ставил на него как на лидера – качества Цзинь в нем действительно выражены ярче, чем во всех остальных. Решал Цао быстро – я видела как дрогнули черты лица, как сжались губы в плотную линию. Как он перевел взгляд на Лана – тот обеспокоено дернулся, вопросительно приподнял брови. Цао кивнул в ответ. Лан обернулся дальше, кивнул.       Я спрятала широкую улыбку за чашкой, сделала вид, что не заметила волны одобрения, взмахнула рукавами и продолжила в разрядившейся атмосфере: – Всего не расскажу. Наши дела с господином Цзинь никого, кроме нас, не касаются. Даже если он иначе думает, это его право, – я строго оглядела разом присмиревший после моих слов десяток. Кто-то из них нахмурился, кто-то повернулся к соседу, шепнул пару слов, указал подбородком на меня. Кто-то присвистнул, многозначительно на меня посмотрел. Цао шикнул – и воцарилась тишина. “Все верно — раз Мен Яо на тебя поставил, значит и мне следует. Ну что, командующий, посмотрим кто кого? Честь и милосердие или страх и угрозы?”       В этот самый миг, когда я поставила чашку на земляной пол, сложила руки на коленях и оглядела их всех, я поняла – они пойдут за мной. А я их выведу. Из бойни. Из интриги. Когда стоит такой крик душ, вой и стон сердец, оставаться глухой – преступление, недостойное моего имени. – Мне, спрашиваешь, в чем выгода? – я посмотрела на Цао. Он жадно ловил каждое мое слово, впитывал в себя, оценивал, прокручивал услышанное, пробовал их на зуб, как пробует любой наемник, нечаянно свалившийся ему в руки золотой юань. “Опытный, другой бы и месяца не протянул под таким командованием,” – подумала я, повела плечами и продолжила. Я говорила с ним как с любым воином, говорила с открытым лицом и сердцем, прямо и четко, не увиливая – говорила от души. Говорила о том, что на войне понятно каждому – о семье, о возвращении домой. О мирной жизни. И видела, как десять мужчин отзывались на мою простую речь, как понемногу в душе каждого из них начинает возрастать уважение ко мне.       Военный лагерь – не место для изысканных речей. Все должно быть просто и понятно. Поэтому и говорила с ними не госпожа Цзян, а десятник Фэн И. Десятник Фэн, сидящий по-простому на земляном полу. Десятник Фэн, который завтра пойдет с ними в самое пекло, и пойдет впереди. Обучая, прикрывая и защищая каждого из них. Мечом и тактикой, заклинаниями и Ветром. Десятник Фэн, который лишен заносчивости всякого командира, что еще сам недавно был рядовым. А субординацию мы поправим боем… – Хочу закончить эту войну, передушить подражателей, вернуться домой с главой Цзян бок о бок к своему сыну и племяннику и заниматься своими делами. А легче мне думается, когда я не отвлекаюсь на выходки непокорного десятка. Пойдет?       Связанные одобрительно загудели: кто-то закивал головой, тихо соглашаясь с моими доводами, кто-то взглянул на меня с уважением и зарождающейся почтительностью. Лан почтительно наклонил голову, Гоу вежливо опустил взгляд. Нареченный предатель отвернулся, недовольно повел плечами. Тень ухмылки коснулась моих губ: “Да, все так. И все так просто. Вот и передай Мен Яо – надо любить подчиненных как своих учеников и детей. Может, поймет.” Цао посмотрел на меня: в темных глазах мелькнули искры уважения, он покивал моим словам и ухмыльнулся: – Пойдет. – Чудно. По рукам? – Да. Только вот… – Цао Гуй пошевелил плечами. "Шутит. Хороший знак." – О, потерпите. И раз уж для нашего договора, – я застыла, тихонько напевая одну из "Песней Исцеления". – С вами, побитыми, я много не навоюю завтра, – хлопнула в ладоши: путы, связывавшие их, покорно опали. Они вставали, размяли руки и ноги и разом повалились на колени, потом ниц. – Десятник Фэн И! Я улыбнулась в ответ уже искренне: – Ступайте спать. На рассвете выступаем! – Есть! – грянул хор из десяти голосов.