Мудрость обнимающая лотос

      Жизнь, как ей и положено, продолжалась, мы меняли дни на месяцы. Утихали понемногу все пересуды. Пристальные взгляды, наблюдавшие за мной, становились все мягче. Иногда фуцзюнь отбывал на совет глав, в Башню Золотого Карпа, я же оставалась в Юньмэне, следя за порядком, продолжая совершенствоваться и оттачивать навыки не только своего клана, но и наш с А-Сянем Путь. Мне предстояло довести свою часть до совершенства: знания, что на границе Тёмного Пути и Пути меча. Наша связь с братьями Не крепла. Широко разнеслась весть, а после и слава, о все улучшающемся самочувствии главы Цинхэ Не и моих техниках гуфэн. Не Минцзюэ, мне казалось что с каждым часом, становился все сильнее. Врожденное искажение Ци значительно ослабило свою хватку, что сказалось на характере главы Не. Как доверительно сообщали мне члены ордена и клана — глава Не становился все больше приятным в общении, а нрав его смягчался. Не Хуайсан и вовсе был в восторге: дагэ вдруг оказался чутким к его нуждам, и, вместо одной сломанной кисти подарил целый набор для живописи. Рад был таким переменам и наш Верховыный Заклинатель — самочувствие его названного брата радовало Цзинь Гуаньшаня. Он совсем ослабил свою хватку, чего лично мне было вполне достаточно для счастья. Горизонт становился все более безоблачным, а значит что мы вступали в пору положенного нам счастья. Признаться, я боялась об этом даже думать. Частенько я ворочалась без сна на широком ложе главы Цзян, среди шелка башни завоеванной награды. Тело мое бережно хранило все следы его любви, но чем больше проходило дней, тем больше росло мое смятение. Я любила его. Вместе мы любили друг друга. И все же было что-то неправильное в нашей любви, то, что отравляло нам весь мед нашего счастья. Что-то! Конечно, я знала что это! Больше всего я боялась его возненавидеть, вглядываясь в его красивое лицо, в его дорогие моему сердцу черты, я боялась что гнев, что прятался в самой глубине моей души, однажды уничтожит всю преграду из разума и чувств, что я, мы оба, надежно выстроили каждый в своем сознании. Я боялась увидеть отблески огня ненависти в его глазах, со страхом вглядывалась в них, до скрипа костей сжимала свои руки на его запястьях. Я едва ли не требовала этой ненависти от него. В последнее время все больше терзаний обуревало меня, все больше тревог, что я списывала на то, что слишком долго времени дочь Фэн живет в покое. — Тебе нужно время, А-Чжи, — сказал он мне в очередную ночь любви. Я проследила за ним взгядом, раздраженно зашипела, когда увидела свежие царапины на его спине, почти что рядом с уже зажившими. Цзян Чэн обернул одну из простыней вокруг бедер, и повернулся на мой голос — в два счета поняв в чем дело, он поиграл мышцами и иронично протянул: — Ношу с гордостью знаки твоей любви, — и тут же со смехом поднялся на ноги, ловко уворачиваясь от подушки, которой я в него запустила. Цзян Чэн встал разогреть нам обоим вина, и я в очередной раз им залюбовалась. От этого зрелища мое сердце будто бы сжала рука в шипастой рукавицей — так он был прост и прекрасен одновременно. По воздуху еще плыли остатки слияния двух энергий, в пространстве, казалось еще звучит музыка нашей страсти, песня наших стонов сплетается с напевом единения энергий. Сплетенные воедино инь и ян будто бы обнимали его, украшали его высокий и чистый лоб едва ли не царственным венцом. Счастливый и довольный мужчина всегда приметен издалека, по странному, необычному, будто бы свечению, что окружает его фигуру, куда бы он ни направился. А как по мне, Цзян Чэн светился словно фейрверк. Вопреки всему. Он любил меня со всей отдачей, на которую был способен и эта сила ужасала и восхищала меня одновременно. Я все чаще спрашивала себя:"А достойна ли я такой любви? И откуда в нем столько на нее силы?» — Для чего это мне нужно время, а? — дерзко спросила я, обиженно скрестив руки на груди. — Для того чтобы принять, — спокойно пожав плечами ответил он. — Что принять? — недовольно насупилась я, пряча от него, да и от самой себя новую волну желания, когда я заметила как блики фонариков вычертили его мышцы под кожей. «Небо, какой красивы-ы-ый!» — подумала я и вцепилась в простыни. Словно услышав мои мысли, он небрежным движением отбросил длинные пряди за спину, являя мне свой профиль. Мой взгляд бесстыдно скользнул по его плечам, по торсу, на котором застыли капельки пота от жаркого очага, на ткани, что оплетала его бедра.Полуобнаженный, с распущенными волосами, греющий нам обоим вино — такое пьянящее зрелище! Я пялилась на него так откровенно, что не сразу заметила как он разглядывает меня в ответ — с довольным, хитрым прищуром, с такой же сильной жаждой. А когда заметила, то вдруг смутилась, спрятала лицо в ладонях. Совершенно не понимая, с чего вдруг на меня, меня! — напал неведомо откуда взявшийся женский стыд. — Принять то, что теперь так будет всегда. Хочешь ты этого или нет, — самодовольно закончил он, взмахнул кочергой. — А-Чэ-э-эн! — глухо простонала я все еще не отнимая ладоней от лица. — Что? А-Чжи, это всего лишь правда, — с ленцой протянул он. Я осторожно отняла руки от лица и покачала головой. — Мы не имеем на другое права, А-Чжи, — сообщил он, не поворачиваясь ко мне лицом. Я заметила, как напряглось его тело, успела заметить как он быстро сжал и разжал кулаки. — Мы и не только мы с тобой дорого заплатили за эту возможность, — Цзян Чэн окинул взглядом свою спальню. — Мы с тобой знатно задолжали друг другу, а еще больше весь остальной мир — нам вместе. Не было нужды называть все эти имена — они выписаны на наших душах кровавым золотом. И каждый из тех кого мы вместе помнили желал для нас этой свободы. Мы оба с Цзян Чэном знали кто из ушедших желал нам счастья больше всех. Желал нам этого единения. Два имени, два родных нам человека, наши брат и сестра. А-Сянь и А-Ли... Потому что будь все иначе, уйди мы с Цзян Чэном в Пустоши Скорби, мы бы жаждали для тех кого оставили в подлунном мире того же. И пусть это нарушало устои — это была свобода. Наша свобода. Свобода, без которой никогда не достичь невозможного. И все же меня пугала легкость, с которой пришло к нам это счастье, а еще больше страшила страсть, с которой мы его выпивали. «Неужели все женщины испытывают столько противоречий разом? Если да, то как они живут? Может, мне следовало внимательнее слушать госпожу Юй?» -- промелькнула в голове еще одна мысль, которая, казалось, могла выдать меня перед ним с головой. Но Цзян Чэн если и заметил, то не показал вида, лишь продолжил: -- А ты учила меня, что жизнь всегда продолжается, помнишь?Когда я... я утратил все, все Тяньчжи. Он сделал шаг ко мне, его губы дрогнули в нежной улыбке: — Я кричал, бранился, а ты бросалась ко мне, шептала что жизнь продолжается. Я запомнил этот урок, благодаря тебе. Они, все они, — Цзян Чэн развел руками, — все хотели этого для нас с тобой, так или иначе. — Мне… мне, Цзян Чэн! Я! — я тяжело вздохнула и покачала головой, — Я не чувствую себя достойной, я чувствую себя в клетке! Мне душно, понимаешь? Вдруг мы, наша любовь, это всего лишь обязательство? — отчаянно выпалила я свой самый большой страх. — А мы с тобой как две бездомные псины жмемся друг к другу в морозную ночь! Он спокойно выслушал меня, время от времени косясь на вино и ухмыльнулся: — Ну, эдак все связи что есть между людьми объяснить можно. Тяньчжи, я знаю одну истину — ты моя. Я — твой. И так будет всегда. Он помедлил лишь на миг, оглядел меня все с тем же хитрым прищуром и вдруг рассмеялся. Так звонко и чисто, что я невольно поежилась от этого звука. Сердце в моей груди билось все чаще, а Цзян Чэн все смеялся. Он обхватилсебя за бедра, пряди упали на его лицо, на его грудь. Он смеялся, казалось, от всего сердца, а когда наши взгляды пересекались, его смех становился все громче. Я смотрела на него с все возрастающим недовольством: мы обсуждаем такие серьезные вещи, а он смеется. -- А-Чжи, так вот в чем дело! -- воскликнул он и тихо выругался, когда заметил, что перегрел вино. Неловко работая щипцами, он, наконец, водрузил кувшин и пиалы на деревянный поднос и направился ко мне, все еще посмеиваясь и качая головой. -- Ну и в чем? -- недовольно поинтересовалась я. -- А в том, -- сообщил он мне доверительным шепотом, -- что ты переживаешь о свадьбе, Тяньчжи. Думаешь, я на тебе не женюсь, да? -- прыснул он и остановился рядом с кроватью. -- Что-о-о?! -- я от негодования даже подпрыгнула на месте, подтянула простынь ближе к подбородку. -- Да как ты смеешь?! Тоже мне, нашел причину! Подумаешь! -- фыркнула я и отвернулась, закусила губу, понимая, что он попал в цель. За всем этим ворохом переживаний, я, дочь Ветра, которая обязана знать самое себя как Дао-цзэ-цзин, а то и лучше, успешно прятала и этот страх. "Ну и пусть, -- бывало, думала я, -- не будет все-таки свадьбы! Я его, он мой, этого достаточно!" И кого я пыталась обмануть? Свою родственную душу, свое продолжение, носителя другого конца алой нити! Я на миг прикрыла глаза, покачала головой, понимая что недовольна. Но это казалось лишь веселило Цзян Чэна. -- Тяньчжи, что, я в цель попал, да? -- он поставил поднос на свое место и довольно уселся рядом. Я лишь выпустила воздух сквозь зубы и снова фыркнула. Он в ответ со смехом разлил вино и протянул мне одну из чаш: я тут же выхватила ее из его руки и залпом осушила. И все это я проделала под его теплым, пристальным взглядом. -- Ох, Тяньчжи! Тебя воспитала моя матушка, думаешь я слепой? -- довольно хмыкнул А-Чэн и повел плечами. -- Слепой, -- огрызнулась я, лишь бы что-то сказать в ответ. Он покачал головой и осторожно, мягко, повернул мое лицо к себе: -- Ты будешь здесь моей законной женой, Тяньчжи. Полноправной хозяйкой каждого клочка земли, -- он быстро поцеловал меня в нос и со смехом увернулся от попытки отвесить ему звонкую оплеуху. Он отпил вино, продолжая нагло любоваться мной. -- Плененный Ветер, -- довольно заключил Цзян Чэн, со стуком поставив чашу на поднос. -- Так кто кого поймал, а? -- он иронично изогнул бровь, напоминая мне о старом разговоре. Тогда, еще на Луаньцазнь, мы обсуждали кто кого из нас похитит и запрет. Вэй Усянь только готовил для меня мою плеть, плеть, которая все еще находилась в Башне Золотого Карпа, а совет кланов на каждом своем собрании продолжал пристально изучать мое оружие... Я мотнула головой, прогоняя не нужные в этот миг воспоминания и мысли, робко посмотрела на него снизу вверх. Он верил в то, что говорил, в это же верила и я. Верила и боялась этой веры. Два чудовища? Пускай! — Посмотрите, какой рассудительный! Вот где твое спокойствие, когда послы от кланов приезжают, а? Цзян Чэн только рассмеялся, плавно, уверенно, словно тигр после удачной охоты, вытянулся на кровати, осторожно подвинув поднос. Потом передумал, и убрал поднос на столик не подалеку от кровати: -- Не хочу, чтобы нас хоть что-то разделяло, -- пояснил он мне, и пододвинулся ближе. — Спокойный Цзян Ваньинь — зрелище лишь для избранных! Всем остальным пока достаточно слухов. Слухи… Слухи, о, Небо! Их и правда хватало с избытком — наш мир все еще гудел как растревоженный улей. Правда, гудел все тише, ведь все Великие ордена и кланы предпочитали вести себя почти что как ни в чем не бывало. А раз Старшие позволяют себе такое, так и младшим не следует высовываться. Ко всем слухам, что носились между кланов, примешивался тихий шепот о грядущей свадьбе… И вот однажды, когда я в очередной раз готовилась отбыть из Нечистой Юдоли, господин Не остановил меня. — Госпожа Фэн, — услышала я его голос, едва только встала на клинок своего меча. Я тут же сошла на каменные плиты двора, повернулась к нему с поклоном: — Господин Не. Церемонно раскланявшись, мы замерли глядя друг на друга. Я отмечала здоровый цвет лица, блеск его глаз. Отмечала, сколь крепка стала его хватка, с которой он держит ножны Бася. Заклинатели и ученики на миг прервали свои тренировки, дружным ревом попривествовали своего главу, но, видя, что его внимание прикованно не к ним, тут же возобновили свое занятие. Не Минцзюэ довольно кивнул, обратив внимание на то как я пристально его изучаю, и махнул рукой, приглашая пройтись вдоль уединенного участка стены. Мы шагали неспешно, я все тихонько поглядывала на него Не Минцзюэ шел, заложив обе руки за спину, оглядывал крепостные стены Юдоли задумчивым взглядом. Когда мы отошли на значительное расстояние, он поинтересовался: — Вы, госпожа Фэн, верно, заметили как изменилось мое отношение к вам? Я поклонилась, сложив руки в почтительном жесте, не успев даже удивиться легкой, беззлобной иронии в его голосе. — И благодарна этому, — немедленно выпалила я. Не Минцзюэ движением руки приказал мне выпрямиться: — Поймите меня правильно и не превратно, я не хочу вас неволить. Вы действительно творите своей гуфэн чудеса, — он замер на миг, я остановилась следом. Его взгляд скользнул по вымпелу на стене, словно на знамени своего ордена был написан готовый для Не Минцзюэ текст. Я вежливо и покорно ждала продолжения, не давая тени тревоги захватить мои мысли. Я надежно спрятала все свои чувства за маской вежливости, изо всех сил терпеливо ожидая продолжения. Не Минцзюэ тянул, но будто бы не намеренно. Наконец, он махнул рукой и со вздохом признал: -- Ох, госпожа Фэн… Не обладаю я вашим искусством ловко вникать и говорить на деликатные темы. Он недовольно сверкнул глазами, и я тут же поспешила навстречу: — Вас что-то тревожит? Я могу помочь? Он недовольно нахмурился, тяжело вздохнул, сердито покачал головой. Я с замиранием сердца ждала, что же он скажет дальше. «Неужели, все же плохо?Предки восстали против такой дерзости?» Не Минцзюэ снова вздохнул, заложил руки за спину, посмотрел на небо: — Ваша свадьба… с главой Цзян — лишь вопрос времени, -- задумчиво протянул он, изучая безоблачный небосвод, -- Не все ей рады, -- закончил Не Минцзюэ пристально глядя мне в глаза. Я нашлась быстро, не скрывая своей ухмылки, я крепче стиснула в ладони ножны меча: -- Глава Цзинь! Не Минцзюэ вдруг рассмеялся, чем окончательно поставил меня в тупик: я озадаченно посмотрела на него. Он качнул головой из стороны в сторону, и почему-то, на миг, притронулся к рукояти Бася. Этот жест был таким простым и привычным, и в то же время мне показалось, что нес в себе какой-то смысл. Лично для хозяина сабли. — Однако, вы ошиблись, госпожа Фэн, -- наконец объявил Не Минцзюэ, -- если бы, такое сразу понятно. Недовольство высказывает Цзинь Гуанъяо. Уж не знаю почему, — Не Минцзюэ пристально посмотрел на меня, всем своим видом говоря: «А хотел бы знать». Я тяжело вздохнула. На моем лице проступило смятение. Конечно, всей правды говорить нельзя, но перед ним всего скрывать не выйдет. Только слепой здесь, в Цинхэ Не, не видел всей силы моей привязанности. Вышколенные заклинатели и слуги ни вздохом, ни жестом не давали мне понять, что я раскрыта -- совершенно давно и точно, но я, как всякий Ветер, чувствовала это без лишних подсказок и указаний. Я ничего не могла с собой поделать, мое тело, будто заговоренное выдавало все мои намерения с головой. Я выбегала его встречать, случись мне прибыть во время отстутсвия главы Не, спешила вперед едва ли не быстрее Не Хуайсана. На уютных ужинах, среди лишь самых близких, я то и дело стремилась наполнить его чашу. Я поднимала голову, когда он входил в залу, и всегда, всегда стремилась поделиться с ним своими успехами. И боялась, боялась увидеть ответную тень на его лице. И в то же время страстно этого желала. Я желала быть признанной, замеченной, и не кем-то, а именно им. Моим генералом, моим грозным Чифэнь-цзюнем. Но медлить с ответом не стоило, поэтому я старалась чтобы мой голос звучал ровно: — Мы, признаться, невзлюбили друг друга с моего заключения. Он считал, что я храню при себе нечто драгоценное, но то, что необходимо непременно уничтожить. — А было что хранить? -- быстро поинтересовался Не Минцзюэ, не зная, что у меня уже давно заготовлен по-своему правдивый ответ на такой вопрос. — Кроме моей плети, что отобрал у меня глава Цзян, лишь воспоминания о брате, -- спокойно ответила я, зная что говорю чистую правду. "И не поспоришь же! Свитки у груди, наша совместная с А-Сянем работа и его труды! Воспоминания о брате!" Не Минцзюэ кивнул моим словам, а я продолжила: -- Цзинь Гуанъяо был резок, исполняя свой долг, я была резка в ответ от позора проигравшей, — я криво ухмыльнулась и развела руками. Не Минцзюэ тяжело вздохнул: — Что ж, могу вас понять. К нему вопросов все же больше, чем к вам, благо, вы на свои отвечаете. А что до его… — он прервал речь вздохом и на выдохе закончил. — Эх, не твоё это дело, Тяньчжи, -- как-то доверительно прозвучал его голос.Он быстро проверил мою реакцию на такую фамильярность, и чему-то улыбнулся, когда заметил мое лицо. "Тяньчжи! Он сказал -- Тяньчжи! Он... назвал меня так! Мой генерал, мой... !" -- я поспешила опустить взгляд, дабы Не Минцзюэ не успел прочесть в моем взгляде неподобающую дерзость. Я хорошо знала свое место в этом миреи под этим Небом, и знала что все имеет свой счет. Я получила больше чем могла даже мечтать, поэтому я не смею требовать от мира, от него -- могучего заклинателя передо мной, больше чем он мне дал. Не Минцзюэ принял своего десятника, позволил моим делам говорить за меня. Желать большего -- преступление. И все же я желала. Семьи. Одной большой и дружной семьи, того, что у меня так жестоко и нагло отняли. Я желала отца и матери, желала братьев и сестер, желала одного большого и могучего родового древа, под кроной которого можем быть счастливы мы все. Желала. Вопреки всему. И эта жажда иногда совсем нестрепимой становилась именно рядом с ним. «Прости меня за то, что не могу сказать тебе всей правды. Ты бы не понял, грозный воитель. Но я никогда, никогда не причиню тебе вреда. Никому из тех, кого ты любишь.» -- с тоской подумала я, не смея даже поднять головы. — Так вот, продолжим, — он махнул рукой, увлекая меня все дальше, в тень от стен. Мы оставляли за спинами тренирующихся заклинателей и учеников клана. Их воинственные крики становились все тише. — Госпожа Фэн, я, как вы уже поняли, заклинатель и глава с суровым и прямым характером, -- Не Минцзюэ словно поймал нужный ему поток энергии, его голос теперь звучал четко и уверенно. — Что верно, то верно, -- я не могла не улыбнуться в ответ. — Да. Однако, вашими стараниями он все-таки смягчается. Легли вы мне на душу, госпожа. Хочется вам помочь. Вы же… «Сирота», — повисло в воздухе между нами. Я снова склонилась в благодарном поклоне за то, что он не произнес этого вслух. — Вы мне тоже, господин Не. Ещё там, в лагере, — я положила руку на его запястье, улыбаясь сквозь нахлынувшие слезы. Сердце дрогнуло, ноги грозили вот-вот подкоситься. Неужели! Столько бесед в залах, столько смеха и песен. Заботы, вежливого участия… И, вот… Вот. Он просиял в ответ, как сияет отец от успехов ребенка, и эта улыбка разрушила остатки плотины в моей душе. Я с надеждой, с замиранием сердца посмотрела на него, волнение было столь велико, что я даже закусила губу, чего прежде никогда не позволяла в его присутствии. — Хорошо, -- вдруг ответил он, расправил плечи придавая позе горделивости. Мы остановились, замерли друг напротив друга. Легкий порыв Ветра пронесся между нами, с воем закружился, взметнул пыль поодаль. Я едва ли понимала где нахожусь, едва ли замечала что мы оказались рядом с одним из удаленных стрельбищ. День перевалил за половину, и это место пустовало в этот час. Лишь открытое всем ветрам пространство, да раскинувшееся над нами Небо, земля, что накалилась от жара, да луки и колчаны были нам свидетелями. А разве двум детям войны нужно большее? Небо да оружие -- вот чего нам обоим вполне достаточно! Я поднимала и опускала взгляд, мялась с ноги на ногу, ждала продолжения как в детстве лунного пряника. И каждый раз натыкалась на небывалую прежде нежность в его глазах. Не Минцзюэ смотрел на меня, словно на что-то хрупкое и прекрасное одновремено, лицо его сияло как золото, как сталь на солнце. Он решительно прервал мое ожидание: — Так вот, о чем я, госпожа Фэн. А не поехать ли красному паланкину из Нечистой Юдоли? Я с трудом подавила неловкий писк, что едва не вырвался из груди, а Не Минцзюэ продолжил, как ни в чем не бывало: -- Понимаю, каждая женщина мечтает выйти замуж правильно, и вы, думаю, не стали исключением. Хотя бы в этом, госпожа Фэн, -- он сурово покосился на меня, проверяя мою реакцию на свои слова. Я скорчила одну из рожиц, развела руками: судите, мол, сами, глава Не! Он хмыкнул в ответ: -- За этот год я успел круто изменить свое отношение к женщинам. Одно дело — слушать о воительницах, и другое дело — видеть воочию женщину с непокоренным сложной судьбой и жизнью духом. Хотя-а-а, -- задумчиво протянул он и перевел на меня взгляд, -- вы, должно быть и не помните меня, но я был частым гостем у вашего почившего отца. -- Я помню, -- надсадно просипела я, -- хоть и была совсем крошкой. Не Минцзюэ понимающе улыбнулся, прервал меня взмахом руки, словно этого ему было достаточно: -- Однако, принимая во внимание вашу скромность, я решил заговорить об этом сам. Я быстро огляделась по сторонам и, уже не сдерживая радостного возгласа, бросилась ему на шею. Он покачнулся, но устоял под таким напором, невольно охнул, когда мои руки оплели его. Лишь на миг его могучее сердце стало биться быстрее, а я прижималась к его груди, пытаясь обнять не только его. Пытаясь через него благодарно обнять и Фэн Ксинга и Цзян Фенмяня. Все смешалось в моей голове в один миг, их лица накладывались на его лицо. Не Минцзюэ, казалось, совершенно растреялся -- его руки вытянутые вдоль тела вздрогнули, когда он заключил меня в свои объятия. Его голос задрожал от чувств, что он показывал мне впервые: — Мы… Мы, если надо… Дадим в Храме Предков… Хуаньтесюн совершим… Я прижалась еще крепче, едва только услышав об обряде смешения предков. Он бы стал частью моей семьи, я -- его. В Залу Предков не состоялась бы торжественная церемония внесения памятных табличек с именами моих предков, которые заняли бы свои места среди предков Не. Я и он, мы вместе воскурили бы благовония, принесли дары, испрашивая благословения не просто на союз, не просто на братство, на родство куда крепче и сильнее любой клятвы. На родство отца и дочери. Мы дали бы клятву, в которой обещали бы друг другу защиту и почтение.... А они, уже наши общие предки, взирали бы на нас строгими, но справедливыми судьями. Но разве меня и Тигра из Цинхэ устрашило бы такое внимание? Какие громкие титулы и грозные прозвания? Какая высота власти и положения? В этот миг, прижимаясь к его широкой груди, под открытым небом и палящим солнцем я могла думать лишь о семье. Слезы грозили брызнуть из моих глаз, и они легли бы на грудь Не Минцзюэ невидимой броней. В этот миг, за эти слова, я готова была снять со своих рук кожу, уподобившись самой Гуаньинь, лишь бы это послужило доказательством искренности моей привязанности. Доказать ему, только ему! Моему грозному генералу, что я могу быть верной, не смотря на свою тайну! А он... быть может, со временем, поймет. Дерзкая надежда увлекла мои мысли дальше: "Отец! Спустя столько лет! У меня есть отец! -- я отняла лицо от его груди, лишь для того чтобы вновь к нему прижаться, -- Крепкий, сильный, надежный! Живой. Я сделаю все, чтобы тебя спасти… Всё!" -- думала я, качая головой, упираясь в его грудь лбом. -- Все, все сделаю, -- шептала я вслух, сама того не замечая. Он неловко похлопал меня по спине, и этот жест обдал меня липким холодом. Да что же я себе позволяю?! Еще ничего не решено, а я так нагло бросилась к нему на шею. Я отшатнулась от него, будто бы уже получила справделивую пощечину и тут же поклонилась: — «Для меня честь», я хотела сказать. Господин Не, простите, -- я выпрямилась и снова поклонилась в пояс, да так и замерла, не в силах поднять взгляд. Пара слезинок все же упало в пыль перед его ногами, осталось капельками у его подола. Не Минцзюэ, будто бы бережно обошел эти капельки, словно и правда успел заметить, замер сбоку. Я стояла не дыша, а он тихо, мягко проговорил: — Я понимаю, Ветер всегда так спешит, — Не Минцзюэ легонько потрепал меня по голове. — Да-да! -- я быстро закачала головой, и тут же выдавила из себя такое тяжелое и нелепое: -- Простите, глава Не. Мне хотелось провалиться под землю от стыда, лишь бы не видеть этого взгляда в ответ, лишь бы не слышать, как оглушительно и почти что больно стучит сердце в груди. Родовая клятва. Смешать предков. Хуаньтесюн -- я вся на краткий миг превратилась в эти фразы. Я судорожно вздохнула, вскинула взгляд к Небу: « Фэн Ксинг! Цзян Фенмянь! У меня будет все по правилам, по-настоящему. Род… Спасибо, что дали мне жизнь и воспитание, спасибо! Я буду достойной и не посрамлю имени ни Фэн, ни Цзян!» -- думала я и мне было в тот миг неведомо, что все это я говорю вслух. Тень вдруг скрыла яркое солнце, а следом, перед моими глазами мелькнул образ Мэн Яо. Он ухмылялся и тянул мне нож, чтобы я могла прервать свою жизнь, разом избавив его от головной боли. Расчистив ему путь к его цели. "Однажды игрок -- всегда игрок, Тяньчжи!" -- с нарастающей волной боли подумала я. Я снова дернулась, когда услышала вопрос: — Как вас называли в доме Цзян? — А-Чжи, -- сухо ответила я, и снова поклонилась. Не Минцзюэ принял это за волнение, и он был прав. Пусть и не знал всей темноты теней, что разом поднялись в моей душе. " Не пойду по твоим стопам, не дам тебе в руки меч, даже не надейся. Я не ты, Мэн Яо! Я если люблю, так всей собой, а если ненавижу... Ох, не доводи меня до этого, Мэн Яо, Небом тебя заклинаю, не доводи! Сиди в своей Башне и носа сюда не суй! Нечего тебе тут делать, пока меня нет!" -- думала я изучая черный подол моего генерала. — Хорошо, А-Чжи, -- не смело проговорил Не Минцзюэ, словно пробовал мое имя на вкус. И тут же будто добил меня: -- Тебе больше не о чем беспокоиться, дочь моя. Я едва не застонала, едва не откинулась назад, едва не упала на колени, едва не огласила весь мир скорбным воем. Я не могла принять такой щедрый дар, не могла ни на миг забыть о своей тайне. О своих врагах.И, самое главное, самое страшное, я все еще не могла сказать ему ни слова. К моим услугам было все искусство иносказательности стратагем, да разве же его хватит, чтобы доказать ему -- Фэн Тяньчжи и Вэй Усянь никогда не были злом, и не таили в душе злые намерения. "Я храню его знания! Наши! Прямо под Пристанью Лотоса!" -- едва не закричала я, влекомая надеждой. Надеждой, что сейчас, здесь, он вдруг меня услышит, и внемлет мне. Что мой грозный Не Минцзюэ поверит мне, а не снесет мне в тот же миг голову Бася, не выдержав разочарования. Разделается со мной в один удар. У меня было несколько ударов сердца, чтобы подготовить себя к отказу. И несколько вежливых фраз, чтобы подготовить его. Я бросила на Не Минцзюэ быстрый взгляд, и тут же скрыла свое лицо за широкими рукавами. Я должна прямо сейчас, здесь, уничтожить его радость, а я видела, как гордый Тигр был рад обрести тигренка. Я видела, как он был горд, как он уже мысленно обращался к моему кровному отцу -- все это я с легкостью читала в его глазах. Я отступила всего лишь на полшага, вежливо, как того и требовалось: — Теперь мы с Не-сюном точно брат и сестра, -- как хорошо, что боль можно спрятать за волнением! Я растянула губы в улыбке, пообещала: -- Господин Не, я не посрамлю ваш род. Каждое слово впечатывалось в мою грудь каленым железом, я вздрогнула, когда он гордо ответил мне: — Ни вздоха в этом не сомневался, -- Не Минцзюэ потряс в воздухе рукой и тут же заверил меня. -- Мы почтим клан Фэн как положено. — Наверное, вам покажется что я поступала неучтиво, решив славить их собой и своими делами. Но так уж у нас от веку было заведено. -- Мне о ваших отличиях хорошо известно, -- важно ответил он мне. -- Я не сомневаюсь, глава Не, -- я замолчала лишь на миг, набираясь сил. Он хотел что-то сказать, но я прервала его: повернулась к нему, опустилась в пыль, не страшилась в этот миг ни Небес, столь щедрых ко мне, ни Нижнего мира. Всем им -- добрым и злым духам я была благодарна за этот миг надежды, что вдохнул в меня жизнь и в следующий же миг выбил почву из-под ног. Я говорила так, как и должна была говорить Фэн: — Я так и не сумела подарить дочернего почтения почившему отцу при жизни и моему первому наставнику. Позвольте мне полностью подарить его вам. Я… Я не обещаю, что буду послушной дочерью, но верность и преданность — да. Но все же, -- мое дыхание стало прерывистым, я запнулась на миг, забегала взглядом по пространству в поисках подсказки. -- Все же? -- холодно поинтересовался Не Минцзюэ в ответ. Я сглотнула, растерянная улыбка скользнула по моему лицу, в отчаянии я вцепилась в ножны своего меча: -- Все же я смиренно прошу вас обойтись лишь устной клятвой. И не только устной, но и временной — только лишь для того, чтобы соблюсти приличия, — я подняла голову и склонилась вновь, не желая видеть, как изменилось в этот миг его лицо. -- Такова моя воля, глава Не. Таково мое слово, -- пыталась себя убедить я этой гнусной ложью. «Нет, отец, я не могу. В род стоит входить с чистым сердцем, без тайн. А мое сердце — глубокий омут. Я не оскверню клан Не. Нельзя входить в дом и род с войной. А она вот-вот грянет. Мы оба ее чувствуем, отец. По своим счетам я привыкла платить сама. Я не принесу смуты, я не смогу… Будь на доске лишь моя жизнь и мое сердце, я бы не медлила… Я не сделаю тебя мишенью, Отец," -- думала я, разглядывая его лицо. Смелость смотреть ему прямо в глазаво мне все же нашлась, я растерла нашу общую надежду как хрупкий лепесток меж пальцев, уничтожила ее как уничтожает мороз посевы. Я знала, была уверена -- так будет лучше. Так будет безопаснее. Стыд снова поднял во мне голову, но я подавила это чувство, спрятала, до поры, в самой глубине своей души. Но передо мной был Не Минцзюэ, глава Не, что никогда не сдавался. Его голос прозвучал требовательно, а глаза опасно сузились. Но я выдержала и это, и не вздрогнула от приказа: — Причина? Слезы все же катились по моим щекам, когда я вежливо улыбалась, а слова мои звучали словно бусины, что нанизывались на шелковую нить: — Потому что Фэн должна быть Фэн, господин Не, -- я в бессилии уронила руки вдоль тела. Не Минцзюэ следил за мной, сурово и пристально, впитывал каждое мое слово. А я говорила, говорила и говорила, не могла остановиться, словно от этого зависела моя жизнь: -- Я благодарна вам… я испытываю глубокую дочернюю привязанность к вам, я подарю ее вам и без лишних условий, но большего… Могу ли я желать большего? -- поинтересовалась я у него, едва не морщась от прзерения к самой себе. Да, пусть все что я говорила было правдой, но правдой отравленной моей тайной. -- Небеса и так щедры ко мне: вы позволили мне лечить вас, оказали милость своим расположением и участием. Но Ветру полагается свое место, -- я пожала плечами и смахнула непрошенные слезы. Он рассмеялся, пряча глубоко острый укол боли. «Прости, отец.» — Хорошо. Мне нравится, что ты знаешь, когда остановиться, -- Не Минцзюэ фыркнул, когда заметил мое лицо. -- Твое лицо, голос… Поза… Нет, А-Чжи, я не проверял тебя в этот раз, я лишь убедился, что был прав, -- ответил он на мой немой вопрос. Чувство стыда уступило облегчению -- пусть это не было проверкой, все же я прошла испытание. Испытание от Неба, что безмолвно взирало на наш разговор. Не Минцзюэ хорошо прятал свою боль за словами, и все же я видела эти блики в его глазах: -- Для тебя самой ценностью является семья и долг перед ней, -- он говорил об этом так легко, будто бы знал меня с самого детства, а я удвилялась этому, позабыв в этот миг об искусстве стратагем. -- Однако, ты забываешь, что и семья даёт в ответ, -- Не Минцзюэ посмотрел на меня, пристально и сурово, огласил свой вердикт: -- Понимаю, не просто принимать в ответ, когда привык стоять стеной. Это... удурчает, -- Не Минцзюэ поджал губы, а я невольно хохотнула в ответ на такое словцо. -- Но тогда, в прекрасных охотничьих угодьях… Не бывает дыма без огня. Милосердие и преданность, да. Оно в тебе видно, но тебе ли не знать, сколько раз оно было прикрытием зла? У тебя достаточно причин ненавидеть сложившийся порядок вещей. Привязанности, как ты верно заметила, — острый нож, что ранит в самое сердце. Кто знал тогда наверняка, не решила ли ты отомстить? Зло уничтожало и более крепкие души, и более достойных заклинателей, чем ты и даже я, -- он указал на нас обоих ладонью и продолжил. -- Уж мне известно, что такое грань, -- ухмыльнулся Не Минцзюэ. Я сдержанно кивнула в ответ. -- А кому идти вперёд, если не главе? Да и к тому же… Темный Путь, говорят, оставляет свой след. Я только потом понял, что хотел тебя спасти собой, -- он грустно улыбнулся своим словам. -- Если вдруг мы всё же совершили ошибку. Оказалось, это и не нужно. Я задыхалась от слез, которым было не время и не место. Я нанесла удар, а он держал его, принял острие моего копья на свой щит. Я била со всей силы, но и его сопротивление было беспощадным. -- Такова воля Неба, глава Не, -- шепотом отозвалась я. -- Так нужно. -- Не все что есть воля, есть воля Неба, Тяньчжи, -- покачвшись, объявил мне Не Минцзюэ, на краткий миг приоткрыл мне свою боль от моего отказа. " Надо же, он действительно к тебе привзялся! Так сильно и вопреки всему! Чуть больше года прошло, а он уже готов распахнуть двери своего дома для меня! Меня! Вот уж действительно -- чтобы противостоять чудовищу, нужно самому быть таким же!" -- билось в моей голове, пока я боролась с презрением к самой себе. — Великая честь и слава клану Цинхэ Не! -- крикнула я громче, чем следовало, быстрее, чем было нужно упала в пыль перед его ногами. Но все же успела заметить улыбку -- такую светлую, такую чистую, что невольно вздрогнула. Мне почудилось, будто бы он пробормотал: -- Она так решила, что ж... -- вдруг его голос обрел силу. Такую же большую, и такую же, словно не уместную: -- От красного же паланкина ты не откажешься? -- повторил Не Минцзюэ, словно не слышал как я просила его соблюдать приличия. -- Не откажусь, -- прошептала я. — Я не заставлю тебя выбирать между мной и мужем, — Не Минцзюэ помог мне подняться, и обнял, прежде чем я успела задуматься о смысле его слов. К нам уже, однако, спешил один из заклинателей: в руках он сжимал тубус с посланием бело-золотого цвета. — Господин Не, госпожа Фэн, -- раскланялся с нами заклинатель, и повернулся к Не Минцзюэ, -- прибыл посыльный от господина Цзинь Гуанъяо! По моему лицу едва не мелькнула злая улыбка от мысли: "Чувствуешь, собака! Да только ты мне взмах рукавов, а я тебе -- шаг! Не переиграть!" Не Минцзюэ протянул руку, взял послание из рук заклинателя: — Хорошо, я понял, -- они кивнули друг другу и он повернулся ко мне. - А на словах, - заклинатель Не и бровью не повел, словно не желал скрывать от меня, - просил передать. Какое оружие по мнению главы ордена Цинхэ Не подойдет молодому господину Цзинь? - Гибкий меч, - протянул Не Минцзюэ не отрываясь от бело-золотого тубуса. - Гибкий меч, - в этот же миг выпалила я. Наши голоса прозвучали одновременно, а следом раздался короткий смешок заклинателя Не. Я осторожно подняла взгляд от земли: Не Минцзюэ переглянулся со своим подчиненным. Я прикусила губу, но глаз не стала прятать. Не Минцзюэ одобрительно кивнул и в следующий миг обратился ко мне, как ни в чем не бывало: -- Что ж… Доброй дороги, дитя. Я наведаюсь в Пристань Лотоса сам. Я поклонилась и не медля отправилась в путь. Ветер выл и носился вокруг меня, скорбел за меня на протяжении всего пути до Пристани Лотоса. Кого мне было проклинать? Себя? Довольно с моей головы и чужих проклятий. Я сделала свой выбор, и не думаю, что могли появиться обстоятельства, что повлияют на мое решение. Он и так будет моим отцом, мне довольно и этого. Ветер, как часто было, забирал из моего существа всю боль, и чем ближе я была к Пристани Лотоса, тем радостней билось мое сердце. -- Все будет по правилам, представляешь? -- доверительно шепнула я покорной стихии. -- А-Чэну не придется краснеть перед всеми кланами! Погоди, это что, я не бесприданница? Я едва не полетела вниз, а Ветер лишь осуждающе рявкнул мне на ухо, напоминая о том, что я все еще могу упасть с огромной высоты, и так не вовремя отправиться к праотцам. -- Ты прав -- баланс закон жизни, -- кивнула я Ветру и прикрыла глаза. *** Я не шла, я летела по коридорам поместья, едва не снося все на своем пути -- так мне не терпилось поделиться своим счастьем с ним. Слуги довольно кланялись мне, кивали в ответ на приветствия и пожелания счастья -- мне было так хорошо и свободно, что я хотела поделиться своим счастьем со всеми и каждым. Я быстро догадалась что он в своем кабинете, поэтому, не церемонясь буквально ввалилась в его место радости ученого мужа: — А-Чэн! А-Чэн! Представляешь, красный паланкин поедет из Нечистой Юдоли! -- громко объявила я, закрывая двери за своей спиной. Цзян Чэн поднял на меня свое бледное лицо и постарался улыбнуться таким новостям. -- Что случилось? -- я оказалась рядом в один миг, присела на краешек стола. Он смотрел на меня с грустной улыбкой на печальном лице: — Цзинь Гуанъяо высказывает опасение и недовольство. И, кажется, его слушают, -- Цзыдянь заискрилась на его руке, когда он постучал пальцами по столешнице. Я проследила за ним взглядом и поинтересовалась: — А что Цзинь Гуаньшань? Цзян Чэн тряхнул головой: — Он-то как раз и не против! -- он закатил глаза и выпалил, -- Сказал что давно махнул рукой на наши семейные дела. Я лишь рассмеялась его словам, и подняла его руку с все еще искрящейся Цзыдянь, обняла себя за талию. Цзян Чэн недовольно отнял свою руку, тряхнул ладонью: -- Осторожнее, обожжешься, -- недовольно сообщил он мне и продолжил, будто бы обращался к пустоте. -- Лишь уточнил, верны ли разговоры о том, что ты вернулась на Путь Меча. Я презрительно фыркнула и закатила глаза, Цзян Чэн в ответ недовольно покосился на меня, и, погасив свою плеть, все же обнял меня, привлек к себе. -- И принесла ведь нелегкая, Тяньчжи! -- недвольно буркнул он. -- С ним еще считаться приходится! Глава Цзинь свой хрен макал, -- я не выдержала и громко рассмеялась, еще звонче мой смех стал, когда Цзян Чэн, все же пряча ответную улыбку буркнул: -- Прости. Я тряхнула головой, прикоснулась к его лбу: -- Все в порядке, ты верно подметил! -- От этих Цзинь одни проблемы! -- процедил Цзян Чэн и округлил глаза. Я лишь хмыкнула и протянула в ответ: -- Да что-о-о ты говоришь? Неужели, да правда? Какая неожиданность, глава Цзян! -- Прекрати, а? -- попросил он, и крепче сжал мою талию, а другой рукой снова постучал по столу. -- И без твоих шпилек тошно. -- Что, много это черепашье яйцо нынче решает? -- буркнула я, зарываясь пальцами в его густые волосы. -- Немного, -- буркнул Цзян Чэн, все же уступая ласке моих ловких пальцев. Он запрокинул голову, требовательно подался вслед за моей рукой. -- Но погоди, как ты любишь говаривать: "Ветер меняется." Я тяжело вздохнула, взяла его лицо в свои ладони, он тут же положил свои руки сверху, отнял мои ладони от своего лица. Мы отчаянно переплели наши пальцы, находя в этот миг поддержку друг в друге. Его лицо светлело, а на губах даже появилась улыбка. Я уверенно продолжила: — Справимся. Мы отстояли друг друга! Все это пустое! Я целый год отвечала на вопросы о себе своими делами, идущими от сердца. Цзян Чэн улыбнулся, уже мягче, но все еще с тенью тревоги в голосе ответил: — Я понимаю. Но мне неспокойно, пока А-Лин там, -- он мотнул головой, и посмотрел на меня, будто бы проверяя мою реакцию, осторожно начал. Отчего-то мне показалось, что именно таким тоном и именно с таким лицом Цзян Фенмянь объявлял Юй Цзыюань о том, что Вэй Усянь теперь будет жить с нами. Но я -- не госпожа Юй, поэтому я терпеливо ждала, пока наконец мой фуцзюнь подберет нужные слова. — Фучжэнь… Я хочу забрать А-Лина, — он вскинул на меня глаза, полные слез. Он, наконец, решил продолжить тот разговор, что мы начали и оборвали на пороге Залы Предков. "Я веду некоторые переговоры," -- сказал он мне тогда, а во мне не нашлось смелости ему ответить. И вот здесь, сейчас, передо мной Цзян Чэн обнажил еще одну свою грань. И я была ему за это благодарна. Я выдохнула, прикасаясь к его щеке, я прижалась лбом к его разгоряченному лбу. Сколько же ночей рядом с ним, спящим, я терзалась теми же страхами и мыслями и не знала, как заговорить первой, как подобрать слова. Оказалось, нас мучили одинаковые опасения! Я не знала как начать, как спросить и как продолжить этот разговор. Я захотела забрать А-Лина в тот же миг, когда вернулась после траура на тропе Цзюнцзы. Это предложение едва не сорвалось с моих губ, и все же я одернула себя, не желая доставлять Цзян Чэну еще больше проблем. Я выбрала терзаться в одиночку, и как оказалось совершенно зря. У любящих одна душа -- правда это и есть! — Ты... ты тоже? — на его лице расцвела легкая улыбка, взгляд наполнился благодарностью. Я радостно кивнула в ответ, заверила его, наблюдая как он осыпает мои руки поцелуями: — Да. Я никогда не смогу заменить ему нашу шицзе, но семья должна быть вместе. Я не знала, как заговорить, не хотела добавлять еще больше хлопот. А-Чэн осторожно притянул меня к себе, усадил на колени. — Фучжэ-э-нь — он качал меня в своих руках, гладя по голове, не находя больше слов. — Но все же… Что он может потребовать взамен? — сказала я, выбираясь из его объятий. — Слово пока еще за Цзинь Гуаньшанем, -- выдохнул Цзян Чэн и заправил мою непослушную прядь за ухо, -- Знаешь, мне кажется, он сам уже не рад своему решению. — Растил карпа, а получил дракона? -- фыркнула я, и тут же потянулась поцеловать его пальцы. Он улыбнулся, наблюдая за моими губами, что осторожно целовали каждый цунь его ладони. — Кажется, так… И поверь, сыночек ненавидит тебя! Я разных ужимок от него насмотерлся, пока ты была на Луаньцзань, но чем дальше, тем больше Тяньчжи! -- Цзян Чэн обеспокоенно глянул на меня, и неодобрительно покачал головой когда я рассмеялась: — Еще бы! Я выжила после такого позора, я еще и не призналась, что у меня самые вкусные куски пирога! А как подступиться ко мне, когда сам глава Цзян говорит, что меня обыскал? -- я дерзко вскинула голову, и сверкнув глазами продолжила: -- Я видела, он понимал, чувствовал звериным чутьем, что у меня что-то есть! -- я постучала себя по груди, -- Да только доказательств не было. А теперь и вовсе ко мне не подступиться — и клан Лань, и клан Не все как один заступились! -- Да и Цзинь Гуаньшань, теперь тоже. Он, знаешь ли, прилюдно справился о твоем здоровье, -- кивнул Цзян Чэн. Я каркающе рассмеялась в ответ, вслушалась в подступающие к нам сумерки. -- И слава обо мне идет хорошая. А сердце мечется, как заяц в силке, -- мстительно закончила я. -- Но если он откроет рот, мне тоже найдется, что сказать. Если Ветер меняется, то кто теперь знает, от главы ли исходили те предложения? Я нахмурилась, сложила руки на груди, постучала ногой по полу и заметалась по кабинету, выходящему окнами на прекрасный пруд с лотосами. Я скользнула взглядом по полкам со свитками и книгами, по гравюрам. — Думаешь, он говорил за себя? -- его тон подсказал мне, что Цзян Чэн думал о том же, о чем и я. — Ну а подумай сам, -- рассудительно начала я, меря шагами расстояние от его письменного стола до двери, -- я для всех — отвергнутая, падшая еще ниже, чем он тогда стоял. Это вы с… — я бросила на него робкий взгляд, спрашивая разрешения продолжить. Назвать это имя вслух. Цзян Чэн отрывисто кивнул и даже потребовал: — С А-Сянем. Говори. Тебе можно, — он говорил это уже без борьбы, хотя бы передо мной. Я благодарно ему кивнула, и не давая повиснуть паузе, продолжила: — Это вы, мужчины моей семьи, не видите привычной для многих ничтожности моей женской природы. Потому что у каждого из вас есть и смелость, и благородство духа. Глупо искать это все в Мен Яо, — я покачала головой, тяжело вздохнула: — В нем есть извращённый ум, которому я отдаю должное, который меня восхищает. Меня восхищает его ловкость и хитрость. Я подошла к окну, осторожно приоткрыла легкую занавесь, и, глядя на скрытое в тумане озеро, пробормотала: — И тут, представь, он решает стать спасителем, обрекая меня на кабальный долг в обмен на обещание жизни. Будь на моем месте другая, его план бы сработал. Но на этом месте была дочь Фэн… Чудом, что с известными талантами получилось убедить его в том, что я ничего не знаю. Эта часть плана всегда была самой зыбкой, -- процедила я сквозь зубы, и снова опустилась рядом с ним, напротив него. — Я помню. У тебя вышло. У нас, -- Цзян Чэн криво усмехнулся, и снова протянул мне свою руку. Наши ладони встретились, кончики пальцев уперлись друг в друга, словно бы наши тела знали наши желания лучше наших сердец. Приятная, теплая дрожь прокатилась по нашим телам, и мы поддались этому порыву, поверили в нашу силу и в нашу непобедимость. — Как он мне тогда сказал: «Представление в зале никого не обмануло». Но кто скрывался за этим «никого»? -- я сощурилась, глядя на Цзян Чэна. -- Кланы ли, или он сам? Очевидный вопрос повис в воздухе, увлекая нас обоих в тяжелые раздумья. Но я тут же спохватилась: -- А женщина берет и переигрывает его. Да еще за такими спинами! Лань, Не, Цзян! И не по своей воле — каждый из кланов, добровольно высказывается в ее защиту! У каждого была своя цель, своя партия, но тем не менее, плану это все было лишь на пользу. Потому что на месте каждого свергнутого тирана всегда прорастает новый. Все это знают. Это закон жизни, — я обняла себя за плечи. — Спроси любого и послушай, что он ответит: «Оступившаяся госпожа Фэн!», «Несчастная госпожа Фэн!», «Прощенная госпожа Фэн!» Цзян Чэн кивал каждому моему слову, безмолвно соглашаясь с каждым утверждением. — Мы все же победили. -- Прости, что посмеяться не вышло. Ты же пообещал мне, там, в камере, -- виновато протянула я, но он в ответ лишь мотнул головой. Он провел ладонью по моему плечу, я скользнула ему за спину, легонько поигрывая длинными прядями. Не удержалась, поцеловала их, потом присела напротив, на край стола, и посмотрела прямо в глаза: — А теперь, муж мой, самый главный вопрос: «Кто действительно искал и ищет свитки и печати с Горы Мертвецов»? Повисла тишина. Мы обеспокоенно смотрели друг на друга. — Не создали ли мы чудовище, дорогой муж? Цзян Чэн недвольно покачал головой: -- Тяньчжи, я понимаю -- ты урожденная Фэн, но не бери на себя больше чем должна. У преступления есть преступник, а у этого черепашьего яйца -- папаша. И чтобы ты не вытворила, едва ли создашь дракона больше чем сам Цзинь Гуаньшань. — Будем ловить Ветер, -- со вздохом ответила я. — Теперь я боюсь еще больше, ведь Не Минцзюэ предложил совершить хуаньтесюн. Я отказалась. Просила заменить устной клятвой. Не таясь я пересказала ему все что было между нами с Не Минцзюэ. Цзян Чэн осторожно гладил меня по плечу во время рассказа, словно извинялся за все обстоятельства, что помешали нам совершить такой прекрасный обряд. Он мягко прикасался ко мне, а мне становилось все легче, будто бы он забирал эту боль из самой глубины моего существа, не желая оставлять мне ни капли. — Я давно замечал, что он смотрит на тебя как на дочь, -- сказал он вслух. — Я тоже увидела в нем отца… И самое страшное — я уже согласилась. Радость лишила меня разума… — я быстро утерла слезу: — Мэн Яо же будет мерить по себе, как всякий побочный ребенок. Не случится ли так, что отец теперь окажется в опасности? -- О чем ты? Тяньчжи-и-и? -- медленно протянул Цзян Чэн, но я покачала головой, все еще не готовая придать своим смутным опасениям форму. Ведь озвучить их -- значит воплотить в жизнь. -- Да так, -- буркнула я, -- кажется, я уже тени своей боюсь. Цзян Чэн пристально посмотрел на меня, но все же промолчал, оставляя за мной право рассказать ему все в свое время. -- И еще -- мне и не по душе, что трубят о нашем родстве душ. — Зато кроме Мэн Яо никто не возражает, -- со смехом парировал Цзян Чэн. — Разумно, — я грустно улыбнулась, крепко сжимая его руки в своих. — Фуцзюнь, кто первый объявит войну? Пока А-Лин там, мы связаны! — голос взволнованно взлетел. Я не хотела прибавлять ему ещё больше терзаний, но это была наша общая горечь. — Не бойся. Мы защитим его. Я сделаю все для этого. Однажды А-Лин будет играть с нашими детьми, -- уверенно объявил мне Цзян Чэн. Мое сердце зашлось от сумасшедшего бега, я едва ли могла скрыть от него той сумасшедшей радости, что почти что погребла меня под собой. Я скользнула к двери, объявила: — Я пока буду у себя. Скоро снова оттачивать навык Пути Грани. Ты же… Будешь со мной, да? -- мой голос чуть дрогнул, когда я вдруг представила, что здесь, сейчас он скажет мне "Нет". — Да. Мне надо завершить дела, -- Цзян Чэн кивнул в сторону бумаги и выдохнул: -- Прости, я пока не могу тебя просить разобраться с...-- он снова указал мне взглядом на кипу бумаг. Я сдержанно кивнула, понимая, что всему свое время -- и если мы, общим решением, пришли к выводу что я могу вести рассчетные книги, то все же оставались бумаги, в которые мне, пока я Фэн, еще заглядывать не положено. Я принимала это со всей кротостью на которую была способна. — Хорошо. Может, вечером поужинаем вместе? — с надеждой спросила я. — Отличная мысль, фучжэнь, -- улыбнулся мне Цзян Чэн, и подтянул бумаги ближе к себе. Я только миг любовалась им, погруженным дела в поместья через порог и решительно закрыла двери. *** Ужин получился не совсем обычный-- зато вышла ночная рыбалка, та самая, которая тревожила госпожу Юй со времен нашего взросления. Уж ей этот тип свиданий, принятый в Пристани Лотоса, был известен хорошо! Такое приглашение было одним из способов заявить о своих чувствах, сказать о них, не говоря всей правды. В свое время она не успела меня предупредить об этом. С этим прекрасно справился ее сын -- и мы тогда, еще юные, страшно испугались этих чувств. Чувств, что накрыли нас с головой во время охоты на фазана, и снова испугали нас, заставили отступить друг от друга. Чувств, что теперь пожирали нас вместе с костями. Мы с Цзян Чэном, смеясь словно дети, взяли одну из прогулочных лодок, и предались любви, едва оттолкнулись от берега. Он осторожно опустил меня на пол, на ворох наших одежд, я тут же требовательно обвила его ногами. Мы оба не желали терять ни мига, изнывая от разлуки каждый вздох. Если бы мы могли -- то заперлись в покоях на неделю, а то и больше, в попытке утолить голод, конца которому было не видно. Свидетельницей нашей страсти была луна, отражавшаяся в озерной глади, да тихий скрип добротно сколоченной лодки. Течение влекло нас все дальше от берега, но нам было все равно. К какому бы берегу мы не пристали -- для нас было важно что в этот миг мы будем вместе. Цзян Чэн не щадил меня, я податливо принимала его в себя, отвечала с такой же силой, с такой же страстью. Не желала ни в чем ему уступать. Мы вместе познавали наполненность после пустоты, и пустоту после наполненности. Красота нашей любви оборачивалась обреченностью для нас обоих. Мы сливались воедино, доказывая друг другу и себе, что все это не сон, не горячечный бред двух безумцев, по одиночке сошедших с ума в разлуке. Я действительно здесь, в его руках, под ним, до судороги в ногах сжала щиколотки за его спиной. Он действительно, здесь, во мне и на мне, наполняет меня раз за разом, требовательно, властно и жадно требуя ответа. Я отвечала ему тихим стоном, сдерживаясь изо всех сил, зная, что ему не по душе сама мысль что мой голос услышит кто-то другой. И пусть свидетельницей была луна и вода -- им хватит с лихвой того, что они обе видели!Все остальное -- лишь для него. Только для него. Он впился в мои губы жадным поцелуем,словно хотел выпить все мое дыхание, вобрать в себя мой стон. Я в ответ прикусила его за губу, жадно облизав кончиком языка его губы и вернула ему жадность. Ян полыхала в воздухе кольцом из огня, на кончиках язычков этого пламени клубилась моя инь, покорная и податливая. Урок смирения, единственный, которому я внимала, оставил нас и сытыми и голодными одновременно. Достигнув пика удовольствия вместе, Цзян Чэн выпустил меня из своих объятий, лишь для того чтобы поплотнее укутать в свое ханьфу. И в одеяла, которые неведомо откуда взялись на лодке. Я не желала в этот миг задумываться о таких мелочах, отдаваясь ощущениям огня, что все еще пылал внутри меня. Я тяжело дышала, пытась вобрать в себя весь воздух что есть в мире, и потянулась губами за его пальцами, когда он очертил контур моих губ. Я изогнулась, подалась навстречу, когда его пальцы скользнули по моей шее, по ложбинке на груди, устремились ниже. Он замер, осторожно положив ладонь мне на живот, и в этот миг луна осветила его лицо. Цзян Чэн прикрыл глаза, и я залюбовалась им в это короткое мгновение. Он словно к чему-то прислушивался, положив ладонь мне на живот, прислушивался так внимательно, что не заметил, как на его лице проступила надежда. "Наверное опасается за меня, проверяет мередианы," -- промелькнула ленивая мысль в моей голове. Я потерлась затылком обо что-то мягкое, и, вздрогнув осознала, что лежу на одном из свернутых одеял. Цзян Чэн выдохнул и распахнул глаза, оставляя меня гадать, неверный ли это свет луны, или он и правда чему-то грустно улыбнулся и тут же лег рядом со мной, в проходе между скамьями. -- Ты голодна? -- хриплым от недавней страсти голосом поинтересовался он. Я кивнула головой и пожала плечами, сама не понимая чего хочу больше -- еще одного раза или поесть. Он снова улыбнулся, и погладил меня по щеке. Как же я рада была видеть его таким -- бесконечно-счастливым, мягким, словно одеяла, которыми он укутал меня, подоткнув ткань со всех сторон. О себе он не беспокоился, но все же накинул одно из одеял на плечи, лишь бы не слышать мое возмущение. Он открыл корзинку -- и мой живот жалобно заурчал, едва я уловила аромат мяса. Поэты предписывали вкушать искуссную пищу после зажигания светильников, да только кто из нас их слушал? О какой легкой, словно цветочная пыльца, еде могла идти речь, когда двое сплетались друг с другом в ярости, словно дикие звери? Цзян Чэн помог мне сесть, опереться спиной на одну из лавочек, и снова укутал меня, так чтобы я могла спокойно поесть. — Так что насчет красного паланкина? — хитро посмотрел он на меня, когда я почти что не жуя проглотила внушительный кусок. — Ну… Ведь предложения как такового и не прозвучало, — я разочарованно вздохнула, изучая кусок мяса в руках и отправила его в рот, довольно облизала пальцы. Как же мне нравилось его дразнить, о Небо, как же нравилось! Задирать моего господина Лотосов, провоцировать его исполнить давнее обещание -- связать меня Цзыдянь. Тело решило напомнить мне об объятиях этой плети, что я познала в сражении, но я лениво отмахнулась от этих воспоминаний. Горечь сейчас нам ни к чему. Фуцзюнь властным жестом поднял мой подбородок: — Не прозвучало? А как же башня завоеванной награды? -- он кивнул на разбросанные поодаль слои нашей одежды. Я проследила взглядом за ним, про себя отметила, как гармонично смотрятся цвета Фэн и Цзян между собой, как сливаются воедино оттенки голубого и синего, как оттеняют друг друга зеленый и черный. — Такие вещи, глава Цзян, надо произносить вслух! -- дерзко заявила я, буквально вырывая корзинку с едой у него из рук. Он усмехнулся: — Твой нрав не поменять. — Заметь, твой тоже, -- пробубнила я, подхватив мясо лепешкой, и тут же милостиво вернула корзинку обратно. Не стоит оставлять моего господина Лотосов голодным, когда он так старался! Цзян Чэн медленно забрал еду из моих рук, со странным самодовольством оглядел меня с головы до ног. Я в ответ лишь утерла губы внутреней стороной ладони, с утробным рыком набросилась на мясо. "Как женщины понимают мужчин? Тяньчжи, все же тебе следовало внимательнее слушать госпожу Юй! Вот что он так на меня пялится, я же ем! Что в этом красивого? Сижу перед ним как дева из жунов, ем руками! А, в Диюй, -- мысленно я махнула рукой, и жадно откусила еще один кусок, -- вкусно, о Небо!" -- я мечтательно закатила глаза, с удовольствием понимая, что этот мужчина, мой мужчина, способен на такую дерзость, как попытка утолить любой мой голод. -- Не страшитесь, глава Цзян? -- не удержалась я от шпильки, когда поняла что он все еще пристально смотрит на меня. -- Чего бы? -- все тем же хриплым голосом поинтересовался Цзян Чэн. Я прикусила губу от удовольствия, слушая как поднялась волна жара внутри меня от его голоса. — Пойдут слухи, упреки в неподобающем поведении, -- я состроила самую невинную мину из всех и окинула взглядом пространство. -- Только представь, вынесет нас на какую-нибудь реку, и доплывем мы с тобой до самой Башни! -- я округлила глаза в притворном ужасе. Цзян Чэн прикончил свою порцию одним махом, и лениво мотнул головой в сторону носа лодки: -- Там заклятье, А-Чжи. Я тут же задрала голову вверх, с досадой покачала головой, только сейчас заметив бумажный амулет, что время от времени колыхался на ночном ветру. -- Дальше Юньмэн Цзян не уплывем. Так, подальше от любопытных, -- он задорно блеснул глазами, наблюдая за мной, в очередной раз им побежденной. — Это все еще не предложение, — заявила я и снова дернула корзинку с едой на себя. -- Знаю. Потому что нельзя одно и тоже предложить снова, когда уже получил согласие, -- довольно парировал он и рассмеялся. Его смех потонул в налетевшем порыве Ветра, что подхватил его и унес радость под самый купол небес. Небес, что взирали на нас мириадами звезд. Благословляли своим светом, теперь я знала это точно. И все благодаря ему, только ему. Тихое счастье вдруг стало таким большим, снова больше меня, и я снова захотела поделиться им совсем миром. Я потянулась впервую очередь к Цзян Чэну, и он снова подался вперед, навстречу мне. Казалось, что никогда еще луна не была такой яркой, как в ту ночь...