По законам жанра

Попытки что-то исправить не всегда работают даже в тех случаях, когда человек реально этого хочет. Когда есть, что исправлять. Что уж говорить о потугах склеить брак, которого никогда и не было, по большому счёту. Поспелова заранее знала: ничего не выйдет, но всё равно пыталась сохранить видимость семьи. Такой бред. Она в день бракосочетания знала, что дальше будет только хуже. Знала, что нужно уходить от Андрея, не рассказывая причин, ведь ему будет больно. Несмотря на нелюбовь к мужу, причём ни дня в своей жизни Вика её не испытывала, он был ей безразличен, честно говоря, делать больно просто так, походя, всё равно не хотелось. Не ради его блага, нет. Ради необходимости чувствовать себя нормальной. Не конченой сука, а вполне себе приличной. Лицемерие — вот какую черту должны считать главным грехом человека на земле. Вика делала вид перед Андреем, будто разглядела его. Поняла, наконец, что он тот самый. Зашла домой ночью, опустив голову, и разрыдалась. Сказала, мол, совсем потеряла счёт времени, засиделась с Соней. Пиздаболка. Утром улыбалась ему так, словно он заявил, что они никогда не были женаты, и всё это время она участвовала в социальном проекте, а её наградой станет Витя Пчёлкин. Лаврова нельзя было назвать дураком, да и со зрением всё было в порядке, только он не замечал того, насколько же насквозь фальшивой она стала. Вот в моменты безразличия было другое дело. Она знала один незамысловатый приём: говори мужчине, что ты что-то никогда не делаешь, а потом делай это с ним. Например, скажи, будто никогда не держишься за руки, тебя бесит тактильный контакт. Потом, через время, переплети ваши пальцы где-нибудь в людном месте. Он тогда возомнит себя каким-то особенным и привяжется сильнее. Поспелова проделывала этот трюк с мужем десятки раз. Говорила, что никогда не повышает голос, а потом орала, как резанная. Заявляла, что ни в жизни не станет бить посуду, чтобы потом швыряться тарелками в стену. Убеждала его, что не изменит. И изменила. И даже при таком раскладе это работало. Андрей чувствовал себя исключительным, уникальным. Удивительная форма мазохизма. Ей бы сейчас корить себя, обвинять во всех смертных грехах, пойти исповедаться. Атеистке. Но она лишь забралась в утренний душ, сняла лейку со шланга и сделала напор воды посильнее, направляя его туда, где завязался клубок возбуждения от воспоминаний о руках Пчёлкина на её бёдрах. Она стонала в руку, зажимающую её рот, когда представляла, как Витя переворачивал её животом на стол и брал сзади, чуть придушивал. Потому что ей понравилось. Это был её способ исповеди. Богохульница. Поднимаясь в офис «Курс-Инвеста» за подписью от Лапшина, которого, если его опять нет на рабочем месте, она самолично зарежет, немного тряслись колени. За окном опять был этот мерзкий моросящий дождь. Как сигнал того, что день выдастся отвратительным. Благо, Артурчик без лишних вопросов оставил свою корявую загагулину на трёх страницах соглашения. И Поспелова уже намеревалась сбежать, когда столкнулась на лестнице с Беловым и Пчёлкиным. Последний выглядел помятым, крайне недовольным, чего нельзя было сказать о Вике. — О, ты то мне и нужна! — бодрый голос Саши бил по вискам Вити, явно намереваясь раскрошить череп в щепки. — Пошли в кабинет к Пчёле, разговор есть. У Пчёлы было такое лицо, словно прямо сейчас его вели на казнь. Непременно виселица, чтобы было эффектнее. Он понимал, о чём будет этот разговор. Сам же и предложил Белому пару дней назад. Знай, как всё обернётся, молчал бы. — Я вот что подумал. — Он, как же. — Помню, что ты на кого-то работать не хочешь… — Припоминая характер подруги, следовало действовать осторожно. Преподносить всё так, словно это она нуждалась в работодателе, а не они в классном юристе, что стало очевидно вчера после работы на столе. С бумагами, не додумывать ничего лишнего! — Как тебе идея работать с друзьями детства? — Ты хотел сказать, разгребать твой пиздец? — усмехнулась Поспелова. — А чё сразу пиздец-то? Ну, есть пара косяков, так со всеми бывает. — Цена вопроса? — Будь это Бек или Фарик, отказалась бы, незадумываясь. Стала бы опять затирать, что нормально себя чувствовала в конторе, однако сальные взгляды коллег ей уже осточертели. — Любая сумма, которую назовёшь, — резво заявил Белов, но быстро добавил. — В пределах разумного. Ну, может, чуть больше. — Давай сделаем так, — Вика, сидя на том же стуле, где и вчера, придвинулась чуть ближе, склонившись к Саше, — я подумаю пару дней и дам тебе знать, пойдёт? — Замётано, — кивнул он, улыбаясь во все тридцать два. — Ты хоть скажи, тебя моё предложение заинтересовало? — Как знать, — пожала плечами девушка. Удивительно, но Пчёлкин не произнёс ни слова. Молчал и смотрел в окно, как псих-одиночка. Он ждал, когда Белый уйдёт, потому что знал о назначенной другом встрече какому-то хмырю из Солнцево. Ждал шанса остаться с Поспеловой вдвоём, поговорить по-людски. Нормально. Без оров. Возможно, самую малость покричать. Быстро попрощавшись, Саша ушёл, заглянув перед этим к Артуру и заявив, будто тот сегодня похож на индюка. Лапшин что-то кинул в дверь, вот только Саша её уже закрыл. Психи. Вика же поднялась со стула и тоже направилась на выход, когда её окликнул Витя, медленно поворачиваясь. — Не поцелуешь даже? — Усмешка. Вместо приветствия теперь была она. — Губы болят, ты их вчера не щадил. — Та же эмоция. Как пощёчина. Звонкая и хлёсткая. — Пообщаемся? — он кивнул на стул, с которого Поспелова только что встала, а сам сел во главу стола. Словно она пришла к нему на работу устраиваться. — Ну, давай попробуем, — Вика покорно приземлилась. — Есть, что обсудить? — Ну, например, что это было за «это ничего не значит»? — Яд в его словах был приправлен долей какого-то цинизма, заставляя отвечать на вопрос. — Я же предупредила тебя, — беспечно пожала плечами Поспелова, — просто секс. — Ух ты! А я думал, опять скажешь, что не помнишь ничего. — Думать — не твоё, Пчёлкин, расслабься. — Эти двое знали, как сделать друг другу больно. И делали. С радостью. Упивались чувством взаимной обиды. — Зато давать, видимо, твоё. — Дротик с оскорблением полетел в её сторону. — Ты что-то мало продержался, неужто скорострелом стал? — Теперь в его. — Да нет. Просто всегда быстро кончаю, когда трахаю тех, кто легко даёт. — Ещё один. Стало даже интересно, кто сдастся раньше, не выдержав точечных болезненных ударов. — Закрой свой рот, — прошипела Вика сквозь зубы. Виктор Пчёлкин признаётся победителем. Занавес. Он прекрасно понимал, что перегнул палку. Она, к слову, тоже. Но это ничего не значило. За два с половиной года оба накопили так много дерьма внутри, что его нужно было выплеснуть. Удивительно: это всегда происходит в адрес тех людей, кто дорог больше всего. Кому ты в последнюю очередь хочешь сделать плохо. — Почему? Ты, блять, можешь сказать, почему надо всё забыть? — Потому что я замужем, и это так работает. — Потому что так будет правильно. — Нет! Внятный ответ, пожалуйста, — откуда-то сзади, с затылка, начала подниматься бурлящая кровь. Заполнять собой всю голову и заставлять глаза плавиться. — Я замужем, Вить, — она подняла руку, продемонстрировав ему кольцо, с которым впервые в жизни вышла из дома по рабочим делам. — Ты… ты же это не серьёзно, да? — Его разразил хохот. До того болезненный, что впору было забеспокоиться о душевном состоянии Пчёлкина. Он на секунду даже ослеп, честно слово. Металл её кольца преобразовался в пулю и выстрелил прямо между глаз Вити. Навылет. Отскочив от стены, проделал путь обратно. — Давай закончим, а? — Вика принялась подниматься из-за стола, посматривая в окно. Всё ещё моросящий дождь. Сработал сигнал, сука. — Ты даже не представляешь, насколько сильно я хочу тебе сейчас уебать. — Пчёлкин тёр глаза руками, надеясь, что это всё мираж, сон. Параллельная реальность. — Так вперёд! — Она взглянула с вызовом. Провоцируя. Вика знала: он никогда этого не сделает. — Я, может, и сука редкостная, но девушку пальцем не трону. — Джентельмен? — Опять эта наглая усмешка. Как символ, как постоянная деталь их отношений. Которых не было. — Нет, просто не мразь, — он перевёл на неё взгляд. Дикий и одновременно разочарованный. Странное сочетание, которое заставляет тебя поёжиться от страха и вместе с тем не отрывать глаза, рассматривать. — Иди ты на хуй, Поспелова. Она даже не поняла, каким образом выскочила из офиса. Как оказалась на улице. Маленькие капли, словно иголочки, летели в спину, подстроившись под потоки ветра, хлёсткими ударами врезались в её шею сзади, залезая под шиворот кофты. От этого ощущения Вика моментально выпрямилась, будто кто-то вытащил позвоночник и вставил вместо него полую спицу, которую наполнили чем-то едким, пробирающим до костей. Она бежала к машине, захлёбываясь собственным рёвом где-то в горле, ровно там, где встал ком из его слов. Второй раз в жизни она слышала эту фразу. И во второй раз было ещё больнее, чем в первый. Потому что тогда всё это казалось какой-то игрой, но не сейчас. Сейчас слова ощущались лассо, что завязывалось в районе ротоглотки и сдавливало, тянуло вниз, заставляя запрокинуть голову назад и просунуть пальцы, чтобы как-то ослабить давление. Так ведь задохнуться недолго. Сдохнуть где-нибудь рядом с кованными воротами офиса «Курс-Инвеста».