По законам жанра

Ты никогда не знаешь, что тебе преподнесёт завтрашний день. Надеешься, конечно, обнаружить клад по пути на работу. Или вдруг неожиданно ответить на звонок родственника, который обязательно сообщит о трагической гибели твоего дяди, чьё имя тебе никогда в жизни знакомо не было, не забыв упомянуть про оставленное завещание, в котором на твоё имя переписано баснословное состояние. И всё, привет, богатая жизнь! Ну, правда, никто же не мечтает, что, проснувшись утром, ему сообщат о начале ядерной войны и радиоактивном пепелище вокруг? Для подобных грёз нужно быть полным придурком. Поспелова, просыпаясь утром, изо дня в день мечтала, что сегодня Андрей заведёт трудный разговор. Скажет, мол, он так больше не может, устал неимоверно, хочет развестись. Она бы, даже если оглохла, смогла бы прочесть эти слова по губам, лишь бы согласиться. Но он молчал. Вика же не разводилась, потому что ей было так удобно. Лавров стирал, готовил, прибирался дома. Идеальная жена. Девушка не рассказала мужу о встрече с бывшими одноклассниками. Он побаивался их ещё в школе, а уж после того, как Пчёлкин дал ему в нос, увидев поцелуй Лаврова и Поспеловой на дискотеке, так вообще за километр обходил. Все два дня девушка, сидя дома, готовила документы, наслаждаясь пропадающим на работе мужем. Он был каким-то там техником на обувной фабрике, что ли. Или не техником. Или фабрика занималась производством станков для обуви? Эти вопросы лучше задать Андрею. Вика понятия не имела, чем тот занимался. Ей было плевать. В назначенный Беловым день она действительно приехала в офис, заранее подготавливая себя к тому, что придётся объяснять всё раза по три, как в школе. Первый час ни о каких документах не было и речи, ибо в здание «Курс-Инвеста» приехали Кос с Филом, абсолютно наплевав на рабочие вопросы и беспрерывно болтая с Викой о жизни. Удивительно даже, но вскоре все четверо старых приятелей приняли серьёзный вид, моментально подключились к вопросам логистики и финансов, которые нужно было, по-хорошему, обсуждать с Лапшиным. Только того сегодня на рабочем месте не оказалось. Они закончили лишь к одиннадцати вечера, уставшие и, проще говоря, никакие. У Поспеловой уже в глазах расплывались буквы, настолько вымоталась. Пчёлкин вытащил бутылку коньяка, моментально разлив в четыре бокала. Сам же пил из горла. Космос, Валера и Саша начали собираться домой уже после первой опрокинутой рюмки. Во-первых, все реально заебались за сегодня. Во-вторых, двум друзьям требовалось остаться наедине и решить то, что тянулось последние два с половиной года. Они сидели за длинным столом рядом. Пчёлкин уверенно, даже расслабленно. Он поставил бутылку донышком на чёрную кожу ручки стула, держа за горлышко средним и большим пальцем, перекатывал прозрачное стекло из стороны в сторону. Поспелова же закинула ногу на ногу и периодически качала ей, пытаясь унять нервы, которые леской натянулись внутри неё. Оба прощупывали почву, подбирали слова, смаковали их на языке и только после произносили. — Ты не изменилась за эти годы, — Витя отпил «коня» и улыбнулся. — Вообще? — бровь Вики изогнулась. Если она не изменилась, то он всё ещё должен был её хотеть. — Ага. — А она не изменилась. И он до сих пор её хотел. Причём сильнее, чем раньше. — Ты стал красивее, — Поспелова оценивающе пробежала глазами по его лицу. Будто не рассматривала до этого несколько часов к ряду, — но, мне кажется, это потому, что кепки нет. — Я помню, что она тебя раздражала, — усмехнулся Пчёлкин. — Что ещё помнишь? — Это был вопрос про то, почему он не звонил. Про сотни раз ненабранных цифр её телефонного номера. Про часы непроизнесённых слов. Но Витя, разумеется, ответил о другом. — Как стонала помню. — Идиот. — Она тоже. Тоже это помнила. Вторая бутылка. Та была, конечно, немного начатая, да и ребята отпили, но всё равно. Время было около двух часов ночи, а они допили вторую бутылку коньяка. Было бы правильно, если бы сейчас Вика вспомнила про своего мужа. Он точно вышагивал в этот момент по квартире и не находил себе места. Только она о нём вовсе не думала. Ей снова было плевать. — Ты в хлам? — Она уже начинала щуриться, пытаясь изо всех сил сфокусировать взгляд. Плохой знак. — С чего это? — Витя демонстративно отпил. Из третьей бутылки, которую открыл минутой раньше. — Выглядишь паршивее обычного. — По правде говоря, Поспелова не знала, как теперь обычно выглядел Пчёлкин, но догадывалась, что вряд ли всегда у него торчал уголок рубашки из-под брюк, и уж точно обычно волосы не напоминали свитое птицами гнездо. — А ты, как всегда, прекрасна, — улыбнувшись, Пчёлкин подъехал на своём стуле ближе, оставляя бутылку где-то сзади на столе. Очень плохой знак. Хватило нескольких долей секунды. Столько же хватает пуле, чтобы врезаться в тело, которое никогда не будет дышать. Ровно столько же требуется стакану, который летит в стену в приступе гнева, чтобы разбиться. Буквально несколько грёбаных долей секунды — и Пчёлкин притянул её к себе за затылок, целуя моментально глубоко, проникая языком в её рот. Потому что она не сопротивлялась. Ей это было жизненно необходимо. Он необходим. Поэтому её руки блуждали по его бёдрам, наслаждаясь близостью. Поэтому тихий стон она не сдерживала. Выпускала его на волю, как птичку, которую держали в клетке два с половиной года. Его слюна, что оставалась на нижней губе Вики и моментально слизывалась Пчёлкиным с новым мазком губ, была на вкус, как грех. Как нечто абсолютно запретное для замужней девушки. Как что-то правильное для той, которая уже много лет любила мужчину, чьи руки притягивали её за затылок прямо сейчас. Если грехопадением набожные называют это, то она готова гореть в адском пламени. Оно того стоило. Котлы, огонь и наказания от Дьявола стоили пальцев, нежно гладящих её шею. Стоили тихого стона, вырывшегося откуда-то из его груди. Стоили сосредоточения бабочек внизу живота. Да, Поспелова с удовольствием сгорит в этом адском пламени, но при одном условии: Пчёлкин будет гореть вместе с ней. — Я хочу тебя, — прохрипел Витя ей в губы, оторвавшись буквально на мгновение. Проводя по бёдрами грубыми пальцами, забравшимися под юбку. Там, где уже закончились чулки, но ещё не началась кромка белья. — Пчёлкин, просто секс. Понял меня? — Это было неизбежно. Она прекрасно осознавала, что не закончится всё поцелуем. Плевать. — Как скажешь, — притянув её ближе к себе за талию, Витя поднялся вместе с Викой и подсадил, чтобы та забралась на стол. Теперь юбка была уже выше, однако всё ещё недостаточно. Честный разговор. Абсолютно. Ничего незначащий секс. Очень херовый расклад, потому что не устраивал, говоря откровенно, обе стороны. Только они никогда не признаются в этом. Ведь каждый считал это простым влечением. Отголосками прошлого, которые теперь вопили во всю глотку, раздирая связки. Которые требовали касаться друг друга, настойчиво заставляли губы сливаться в поцелуе. Пчёлкин вёл оценивающим взглядом по её телу, прикидывая, насколько долго сможет продержаться с ней пьяный и уже до предела возбуждённый. Его рука заскользила по её горлу, немного сжалась, заставляя Вику откинуть голову назад, упираясь руками за спиной. Он не перекрывал ей кислород, но воздуха всё равно не хватало. Его было ничтожно мало для них двоих в этом кабинете. Большой палец Вити поглаживал шею, когда вторая рука скользнула под юбку, задирая ту на талии. Тихий вздох проскочил из приоткрытых губ Поспеловой, когда Пчёлкин провёл подушечками пальцев по тонкой ткани белья. Там, где она уже намокла. По той ткани, которая выдавала каждую минуту её желания. — Соскучилась? — стоило бы убедиться, кто задал этот вопрос, потому что его голос изменился. Стал хриплым. — Да… — Опять честность. Вика даже отвыкла от неё за эти годы. Он всё ещё наблюдал, подцепив двумя пальцами край её белья и скользнув ими внутрь. Медленно, наслаждаясь тем, как она податливо двигалась бёдрами ближе, несогласная с тем, насколько неглубоко он входил. Грудь Поспеловой стала вздыматься всё чаще с каждым новым движением, которое было быстрее предыдущего. Витя решил, что у неё давно не было секса, раз она так быстро готова кончить лишь от одних пальцев. Хотя, он бы сам, двигай Вика сейчас рукой по его члену, кончил бы минуты через две. А он трахался три дня назад. Резким движением Пчёлкин вышел из неё и прижал вплотную к себе, пачкая собственной смазкой юбку Поспеловой. Она хватала ртом воздух, наблюдая, как Пчёлкин расстёгивал пряжку ремня и нетерпеливо снимал брюки вместе с трусами, после разрывая упаковку презерватива, сразу отбросив её куда-то в сторону. — Сама, — он взял руку Поспеловой в свою и вложил латекс в раскрытую ладонь. Аккуратным движением она расправляла презерватив по члену, глядя Вите в глаза. Но он прервал зрительный контакт, запрокинув голову назад и дважды проведя ладонями по лицу, как только она дотронулась подушечкой большого до головки. Да, он бы легко кончил, если бы она ему подрочила. Однозначно. Ёбаная пытка. Впишись в губы Поспеловой поцелуем, он вошёл. Сразу достаточно глубоко, чтобы Вика ахнула, но недостаточно, чтобы ей стало больно. Идеально. Ритмичные движения не вязались с плавностью поцелуя, однако создавали умопомрачительный контраст между нежностью и грубостью. Как если на разгорячённую кожу положили кубик льда. Пчёлкин подумал, что нужно обязательно попробовать с ней это. В следующий раз. Какие там байки травят о конце света? Это всегда про войну, про взрывы ракет, про атомную или ядерную бомбу. Сущий бред. Конец света был сейчас в этом самом кабинете, на чёртовом столе из тёмного и явно дорогого дерева. Был в его руках, сжимающих бёдра Вики и заставляющих двигаться ближе. Потому что умирать со стоном наслаждения на губах куда приятнее, чем от ядерного излучения. Она не хотела бы сравнивать эти ощущения никогда в своей жизни. Поспелова откинулась назад, ложась на стол спиной. Руки забились до невозможности. Пчёлкин подхватил её голень и закинул ногу к себе на плечо, входя под новым углом, желая ощутить себя глубже в ней, дать ей возможность почувствовала его целиком. Буквально несколько отчаянных, граничащих с безумием движений, прежде чем комната, которая уже до потолка заполнилась звуками мокрых шлепков тел, впитала в себя два протяжных стона, когда они одновременно кончили. Пчёлкину потребовалась пара минут, чтобы выровнять дыхание и выйти из неё, сняв презерватив и завязав на нём узел, выбрасывая в мусорное ведро под столом. Вика же лежала на столе, по-прежнему не двигаясь, лишь водила пальцами по лицу, осознавая первую случившуюся измену мужу. Плевать. Она осторожно поднялась и подтянула чулки, которые опять порвались. Ей бы стоило купить фабрику по их производству. Поспелова не смотрела на Пчёлкина, одергивая юбку и поправляла съехавшую блузку. Он же наблюдал за ней, приводя в относительный порядок свой внешний вид. Каждый не решался заговорить. — Это ничего не значит, — подхватывая свою сумку и направляясь к выходу, заявила Вика. Алкоголь исчез из её организма ровно так же моментально, как и возбуждение, появившееся от близости Вити. — Опять забыть? — Усмешка. Ну, конечно, что ещё она могла ожидать после её фразы? — Да, — кивнула Вика, выйдя за дверь. — Я не смогу, — он сказал это, когда Поспелова уже спускалась по лестнице вниз. Звук её каблуков глушило ковровое покрытие, но даже так Пчёлкин слышал каждый шаг. Или хотел слышать? Испытывать что-то правильное и нормальное всегда легче, чем отвратительное и мерзкое. Ощущать влюблённость — правильно, но исключительно к своему мужу, никак иначе. Чувствовать верность — нормально, но опять же, только к нему. Не к себе ни в коем случае. Ведь иногда, если ты хочешь быть верен своему отражению в зеркале, это не обязательно означает правильность по отношению к супругу. Поспелова могла поклясться, что прямо сейчас ей за шиворот кто-то вылил ведро, наполненное отходами, и запах их разносился на весь район жутким смрадом, от которого девушку выворачивало наружу. Как удивительно: она должна себя корить за измену Андрею. Но как что-то противоестественное и предательское ощущалось именно её кольцо на безымянном пальце правой руки, оставленное дома на тумбочке возле кровати. То кольцо, надетое Лавровым в стенах маленького кабинета грязно-бежевого цвета ЗАГСа. Весь её брак окрасился в этот цвет, становясь с каждым годом всё более тусклым и никаким.