Цветочный фронт горит в огне

«Меня спасала только мысль о любви».

𓆸

— В этом возрасте мы с Каталиной уже были обручены, и я более чем был готов продолжить отцовский бизнес. Разве неудивительно то, какими безответственными и легкомысленными растут наши дети? — Ну что же вы, мистер Дженкинс, я думаю не стоит быть таким строгим в этом вопросе. Сейчас развивается другое поколение с абсолютно другим мышлением. Нам остаётся лишь наблюдать за этим со стороны и подстраиваться. Натаниэль опустил голову. Медленный вдох. Он надеялся, что на данный момент не выглядел слишком подозрительно, но ногти впились в собственные ладони с такой силой, что он точно знал — на коже обязательно останутся глубокие следы. Они напомнят ему о себе чуть позже. — Вынужден не согласиться. Это неправильно, что мы запустили этот процесс настолько далеко, когда должны были пресечь подобное на корню, — неприятный голос почти царапнул ему уши, и Натаниэлю было необязательно поднимать голову, чтобы убедиться в том, что лицо у этого Дженкинса было таким же отвратительным, как и его голос. Обычно все они выглядели одинаково. — Например, мы с Каталиной... Резкая боль пронзила Натаниэлю грудь, и только в последнюю секунду он сдержал судорожный вздох, чтобы случайно не привлечь к себе всеобщее внимание. Возможно это было к лучшему, потому что он так и не услышал что там насчёт этой Каталины и мужчины, который не планировал затыкать свой рот в ближайшие несколько часов. С другой же стороны этот бессмысленный разговор моментами отвлекал парня от поступающего приступа удушья. — Думаю эти споры бессмысленны, господа. Давайте лучше немного расслабимся в этот прекрасный вечер. — Новый голос ничем не отличался от прежних. Та же напыщенность, нотки высокомерия и превосходства. Разве что никакой враждебности или чего-то подобного. — Тем более, что мы здесь для того, чтобы показать пример нашим детям и, раз уж выдался такой момент, пообщаться с ними и узнать некоторых поближе. Глубокий вдох. Глубокий выдох. Женщина, имя которой Натаниэль уже успел забыть, пригубила шампанское из бокала и засмеялась, махнув рукой в сторону. — Да ну вас, я уверена, что они ждут завершения скучной официальной части и нашей беседы, чтобы незаметно отлучиться и посекретничать между собой. Все поддержали женщину понимающим смехом, но глаза, которые предательски начали слезиться, не позволили Натаниэлю приподнять голову и убедиться, что все эмоции на лицах у этих людей были насквозь пропитаны фальшью. Как и их слова. Как и весь этот гребаный вечер, который словно петля затягивался вокруг его шеи, мешая нормально вздохнуть. Это было не тем местом, где он должен был находиться сейчас, когда был на грани приступа. Риск быть обнаруженным был огромен. Особенно в его мире, в котором рисковать — значило добровольно подставиться под пулю. Возможно он копался в себе слишком глубоко, потому что, когда снова приоткрыл глаза, разговор зашёл в абсолютно другое русло. — В любом случае, я уверен, что наши дети, особенно сыновья, станут достойными людьми и продолжат наше дело. — Пропищал мужчина, на лысине которого отражался свет от прожекторов. Натаниэль сделал маленький шаг назад — мужчина махал рукой, в которой держал стакан с виски так сильно, что риск быть облитым был достаточно высоким. Хотя, возможно, это был бы отличный аргумент, чтобы сбежать в уборную и задохнуться там, не беспокоясь о чужих любопытных взглядах. — Бесспорно, — согласно кивнул другой мужчина, Майкл Ричер, который был на две головы выше Натаниэля и выглядел довольно внушительно, чтобы держаться от него подальше. — Многие из наших сыновей достаточно взрослые, чтобы взять на себя ответственность и завести свою собственную семью. Мы с Мелани уже нашли для Зейна достойную невесту. Натаниэль сглотнул и незаметно схватился пальцами за край стола, впиваясь ногтями в дерево. Он начал чувствовать жар, поднимающийся по телу и это, чёрт возьми, был очень, очень плохой знак. Натаниэль ощущал себя помещённым в капсулу, потому звуки того, как все вокруг с удивлёнными возгласами начали поздравлять Майкла Ричера и Зейна, ощущались слишком отдалённо и приглушённо. По-хорошему ему сейчас нужно было сбежать и закрыться где-нибудь, где он мог перенести это дерьмо в одиночестве, но время, словно специально, растягивалось, как жевательная резинка. Издевательски тыкая пальцем ему в лицо и хохоча. Вот в каком ты дерьме, парень. — Натаниэль. — Внезапный стальной голос прозвучал, как приговор. Как холод металла гильотины, который вот-вот собирался опуститься ему на голову, разрубив пополам. Когда Натаниэль поднял голову и столкнулся с холодным взглядом своего отца, гильотина не ощущалась, как что-то плохое. В данный момент, застыв на месте и совсем перестав дышать, она была намного предпочтительней. — Советую задуматься о словах мистера Ричера. Тем более что сегодня выдалась такая прекрасная возможность. — Натаниэль сглотнул, когда внимание окружающих переключилось на него и ему пришлось отцепиться от стола, потому что взгляд отца приобрёл подозрительный и предупреждающий оттенок. Несколько мужчин и женщин согласно закивали, добавляя что-то от себя, пока он пытался перебороть боль в груди и сосредоточиться на словах Натана. Что-то о прекрасном вечере, отличных возможностях и... О браке. Об этом они говорили последние полчаса? И что, блять, ему только что предложил Натан? Тот в свою очередь бросил взгляд за его спину и коротко усмехнувшись, подозвал кого-то к себе легким движением руки. У Натаниэля банально не было достаточно сил, чтобы повернуться, поэтому он продолжал непонимающе смотреть в чистые голубые глаза, которые в точности были схожи с его. — Натали, присоединяйся к нашей скромной компании, — ухмылка всё ещё растягивала губы Натана, когда молодая девушка с вежливой улыбкой подошла к ним ближе и встала рядом с Натаниэлем. Тот лысый мужчина спешно протянул ей бокал с шампанским и на секунду лицо девушки показалось Натаниэлю подозрительно знакомым. Он прищурился и практически сразу же пожалел об этом, когда головная боль вновь напомнила о себе. — Благодарю, — Натали с ослепительной улыбкой забрала шампанское и теперь, когда она встала рядом с ним, он заметил, что они были почти одного роста. Тёмные волосы аккуратными волнами спадали ей на спину, и всё это вкупе с бледной кожей слишком сильно напоминало Натаниэлю кого-то, но он так и не мог понять. — Натали Малкольм — дочь моей давней подруги, — представил её Натан остальным, и дальше Натаниэль не слышал никого. Конечно. Чёртова Натали была точной, но молодой копией Лолы Малкольм, которую он знал с раннего детства, потому что та всегда, сколько он себе помнил, ошивалась возле его отца. Та же улыбка, та же манера держаться, но разве что эта Малкольм выглядела намного безобидней её садисткой матери. Натаниэль ощущал на себе сверлящий взгляд отца, который словно расчленял его заживо, и в какой-то момент выдерживать всё это стало слишком невозможно. Самообладание трескалось по частям, тщеславие, которым были пропитаны стены этого помещения, начало его душить, напитало его вены, завязывая их в крепкий узел. В такой же узел, как и на верёвках вокруг его кистей, как знак того, что у Натаниэля снова не было никакого выбора, что ему закрыли все выходы кроме одной — единственной выгодной для его отца, улыбка которого обещала окунуть его в это чуть позже, когда вокруг не будет ничего, кроме запаха крови и голых стен. Когда контроль окончательно выскользнул из его рук, помахав ладошкой на прощание, Натаниэль почти задохнулся кашлем, вмиг обратив к себе внимание окружающих. Кто-то хлопнул его по спине, но Натаниэль чувствовал, как его горло наполнилось чем-то, что никто из присутствующих не должен был увидеть. В следующую секунду он уже бежал в уборную, краем уха слыша за спиной обеспокоенные голоса. И один требовательный и рассерженный, который звал его по имени, но страх быть разоблачённым сейчас был выше, чем страх перед отцом. Поэтому в следующую секунду Натаниэль запер дверь кабинки за собой и упал на колени перед унитазом, выкашливая свой болезненный секрет. Иногда ему казалось, что стоит ущипнуть себя, и он проснётся от этого нереалистичного кошмара. В какой реальности это вообще могло быть чем-то настоящим и нормальным? Подумать только, ощущать всю эту боль от неразделённой любви. Что-то больше похожее на миф, чем на реальность. Но в конце концов та стадия, где он пытался убедить себя в нереалистичности и абсурдности ситуации прошла ещё месяц назад, оставив после себя лишь горький осадок. Как если бы ты был самым счастливым человеком с любящей семьёй и в один день тебе сообщают о четвёртой стадии рака так, словно для тебя это не разрушенный в одну секунду мир. У Натаниэля не было любящей семьи и поражала его организм вовсе не злокачественная опухоль. Но это всё еще был целый разрушенный город внутри него, потому что на самом деле он никогда не хотел умирать. Уж точно не умирать вот так, не имея ни малейшего контроля над собственным организмом, который начал воевать против него, ставя ультиматум. Ему нечего было предложить взамен, к сожалению. Оказалось, Натаниэль был так беден на самом деле. Он закрыл глаза, когда первые лепестки аккуратно упали на ободок унитаза, пачкая своим алым цветом всё вокруг, и это было уродливо в той же степени, насколько завораживающе. Поэтому он не открывал глаза, надеясь не видеть этого зрелища никогда больше в своей жизни. Так, будто это могло исчезнуть, если он не будет смотреть. А противный голос шептал со всех сторон, практически разрывая его перепонки. Не исчезнет. У него был целый месяц, чтобы окончательно убедиться в этом. Чувства никогда не были сильной стороной Натаниэля, и это не то чтобы его не устраивало всю его жизнь. Просто все эти чувства были неуместны в его мире, где в конце концов у него итак не было никакого выбора. И как же чертовски комично всё сложилось для него в итоге. Натаниэль никогда не планировал влюбляться, он никогда не хотел, чтобы эти чувства втолкнули в него насильно, заставив затем давиться ими. В прямом смысле этого слова. Разве любовь не должна была ассоциироваться с исцелением, разве это не было что-то светлое? Опять же, не то чтобы он мог судить об этом, но сколько же громких слов, чтобы в конце всё вывернулось в уродливое месиво из цветов и кровавых сгустков. Для него любовь значила терпеть лихорадку и пронзающую боль в груди изо дня в день. Это были внезапные приступы удушья и кровавые мазки крови на белом кафеле. И тонкий сладковатый запах цветов, который словно должен был перекрыть собой его разрушающееся тело. Он, блять, не перекрывал абсолютно ничего. Кашель усилился, и Натаниэль сжал руками колени, чтобы не застонать от новой волны нестерпимой боли. Когда-то он думал, что нет ничего хуже отцовских ножей, однако жизнь любила его удивлять. Он приоткрыл веки, когда капли слёз начали стекать из уголков глаз и дальше вниз по щекам, точно оставляя после себя солёный след, который скоро засохнет. Натаниэль не позволял этому заходить слишком далеко. Но сдерживаться было сложнее, когда лепестки застревали в горле, вызывая рвотные позывы. Какая же всё-таки отвратительная болезнь, лишённая красоты и хоть чего-то подобного. Здесь была только пошлость и выворачивающаяся из себя гниль. Он никогда ненавидел цветы так сильно, как за последний месяц. В первую неделю, когда июль подходил к концу, был только несильный кашель, сопровождающийся слабостью в теле. Слабые симптомы, которые были присущи почти для любой болезни, ничего подозрительного. Теперь ему хотелось вдоволь рассмеяться над своей наивностью на тот момент. Все эти симптомы перешли во что-то более серьёзное чуть позже и когда первый раз его вывернуло на пол своей комнаты, он так и замер там, с ужасом уставившись на лепестки красных лилий. Натаниэль был уверен, что сходил с ума, что ему что-то подмешали в завтрак, но он слишком хорошо знал, как его организм реагировал на наркотики, поэтому это было глупо — надеяться на что-то подобное. Уж лучше бы его накачали, лучше бы он потерял контроль. На страх у него ушло ровно два дня, а затем Натаниэль начал искать любую информацию, связанную с той херней, во время которой человек должен был откашливать целые соцветия, прошерстил множество книг и перерыл весь интернет, пока не наткнулся на несколько статей и рукописные записи на японском в библиотеке дяди, которого он навещал летом. Ханахаки. Звучит как что-то красивое, а на самом деле настоящее проклятие, которое разрывает твои лёгкие, наполняя их ебаными цветами. Это были лилии. Он прочитал, что они олицетворяют непорочность и изящество и разве это не было смешно? Он никогда не ассоциировался у него с лилиями. Может быть ему подошел бы ликорис. Или розы — обязательно с огромными шипами, — чтобы причинить Натаниэлю больше боли. Как наказание за то, что он посмел чувствовать. Любить кого-то, кто изначально ощущался, как поражение для него. Всё было ошибкой с самого первого дня. Натаниэль словно из под воды услышал негромкий стук, который отвлёк его от всех мыслей. Он нахмурился и быстро смыл все лепестки, прежде чем раздражённо уставиться на дверь, когда стучаться начали более настойчиво. Он тихо кашлянул и на дрожащих ногах встал с колен. — Что? — получилось слишком агрессивно, но его мало волновало это сейчас. — Натаниэль, ты тут? Всё нормально? — встревоженно спросил человек за дверью, и Натаниэль сразу узнал его по голосу. Потому что только два человека из его окружения звучали так обеспокоенно. Мэтт уехал в Нью-Йорк, чтобы навестить своего отца, а значит за дверью стоял Джереми Нокс, который почему-то всегда стремился помочь всем вокруг. Сейчас это было неуместно — Натаниэль сомневался, что Нокс знает, как выдернуть эти ядовитые соцветия из его организма и вылечить его. — Отлично, — захрипел Натаниэль, и подошёл к раковине, вцепившись мёртвой хваткой в её ободок. — Уходи, я скоро вернусь. За дверью на пару секунд воцарилась тишина. Натаниэль надеялся, что Джереми просто свалил, потому что у него не было сил объясняться перед кем-то. — Твой отец выглядит обеспокоенным, наверное он волнуется. И Малкольм... Я сообщу им, что ты в порядке и скоро вернёшься. Натаниэль надломленно засмеялся, потому что «обеспокоен» и «твой отец» в одном предложении звучало до смешного нелепо. Скорее Натан был не в себе от ярости и еле держался, чтобы не вытащить его за шкирку из этой кабинки и избить до полусмерти за его дерзость. Почему-то сейчас это не волновало Натаниэля, как обычно. Он вообще мало о чем заботился, когда задыхался от боли без возможности закрыться где-нибудь на всю ночь. Когда ощущение кома в горле прекратилось, Натаниэль смыл со своего лица любые признаки произошедшего пару минут назад, и выдохнул, последний раз бросив равнодушный взгляд на зеркало у раковины. Ядовитая мысль об ожидающем его снаружи Натане на секунду проскользнула в его голове, но Натаниэль отмахнулся от неё, как от надоедливой мухи. Поэтому, когда он открывал дверь в уборной, чтобы выйти к остальным, его руки совсем не дрожали, а горло не чесалось изнутри для нового приступа кашля. Но он знал, что это ненадолго — его болезнь нарастала с каждым днем с геометрической прогрессией, хотя в тех немногочисленных записях не было никакой информации о том, что симптомы должны обостряться так быстро. Возможно всё дело в его везучести. Или точнее в её отсутствии. Натаниэль облегчённо выдохнул, заметив, что та небольшая группка разошлась по разным углам. По крайней мере ему не придётся снова слушать идиотские разговоры ни о чём. Он направлялся к дальнему столу, когда за спиной его кто-то окликнул. — Натаниэль! — парень обернулся, услышав женский голос и практически сразу пожалел, когда понял, кому он принадлежал. — Как ты? Мы все очень испугались, когда ты выбежал. Всё хорошо? Натаниэль поджал губы, не понимая, что на это ответить. Вряд ли Малкольм, увидевшая его впервые, по-настоящему волновалась о нём. И смотреть на неё не хотелось совсем, потому что всё в ней напоминало ему о самой ненавистной женщине из всех. — Не стоило, — процедил он сквозь зубы, на самом деле пытаясь быть не слишком резким. Надеясь, что на этом их разговор закончился, Натаниэль продолжил свой путь до самого тихого угла в помещении. И почти выругался вслух, когда услышал цокот каблуков за спиной. Ну конечно. — В самом деле? Потому что ты очень бледный и... — Я в полном порядке, а ты? — получилось резче, чем он планировал, но всё равно не так резко, как ему хотелось на самом деле. — Эм, — её улыбка на секунду померкла, но сразу же вернулась на место, когда она остановилась напротив него. Натаниэль лишь облегчённо облокотился на стену, когда наконец шум разговоров и музыки стих. Было бы лучше, если бы Малкольм — как её вообще звали? — перестала мелкать перед его глазами. — А ты не из вежливых, да? — Не понимаю о чём ты. — У тебя какие-то проблемы со мной? — наконец не выдержала она, и Натаниэль почти удивлённо фыркнул. — Мы познакомились с тобой только пятнадцать минут назад и твой папа... — Не говори со мной о моём отце, — предупреждающе процедил он, окинув девушку ледяным взглядом. Она нахмурилась, разбивая свою идеальную маску. Он хотел рявкнуть что-нибудь ещё, просто чтобы она отстала, но новый голос заставил его замереть на месте. Это было то, как действовало его присутствие на Натаниэля. Холодок, пробежавший по спине, прежде чем он выпрямился, взглянув на отца, и спёртое дыхание. — Натаниэль, нам пора домой, — ледяным тоном оповестил тот, указав кивком на выход. Натаниэль не задержался ни на секунду и, послушно кивнув, направился прочь. Он уже не слышал, о чем Натан говорил с девушкой, и не то чтобы его это волновало сейчас, когда угрожающий голос отца эхом звучал в его голове, обещая ему этим вечером бессонную ночь и парочку новых порезов на теле, которых Натан называл воспитательными. Натаниэль быстро забрался на заднее сиденье машины, игнорируя водителя, и уткнулся в окно, пусто вглядываясь на людей снаружи. Два дня. Это единственное, что его успокаивало в этот момент, потому что два дня и начнется учёба, и вплоть до рождественских каникул он мог бы не видеться с отцом совсем. Перетерпеть два дня и всё будет в порядке, он снова будет в безопасности. Зарывшись глубоко в свои мысли, Натаниэль даже не услышал, как захлопнулась дверь машины за отцом.

𓆸

Во дворе школы было довольно шумно, когда Натаниэль вышел из машины, сжимая лямку рюкзака. Водитель уже был у багажника, чтобы вытащить его чемодан с вещами, и Натаниэль отошёл в сторону, когда Мэри вышла за ним, без интереса окинув двор быстрым взглядом. Охранник встал позади неё, и она недовольно поджала губы от чужого присутствия, но не стала заострять на этом внимание, повернувшись к нему. — Абрам... — Выдохнула она наконец, и Натаниэль почувствовал, как его сердце предательски сжалось. Он так давно не слышал это имя. — Мам. — Он улыбнулся ей, и женщина лишь на секунду уставилась на него, чтобы затем, не выдержав, крепко обнять, зарывшись ладонью в его волосы и прижав к себе. Мэри была чуть ниже него, поэтому Натаниэль уткнулся носом в её волосы, вдыхая родной запах. Мама... Она была вынуждена быть сильной большую часть времени, сохраняя беспристрастную маску на лице без капли нежности и чего-то подобного, но сейчас, когда рядом не было отца, они оба могли позволить себе эту минутную слабость. Он не увидит её вплоть до Рождества, и, хотя всё лето Натаниэль хотел побыстрее сбежать из дома, сейчас ему было жаль, что он оставит её одну в логове с монстром. Что-то похожее на вину заставило его съёжиться, но если бы у него был выбор... Натаниэль бы в любом случае выбрал быть далеко от того места, где каждый его новый день был похож на пытку. — Веди себя хорошо, Абрам. Не давай никому повода для ненужных сплетен, и постарайся не доставлять своим поведением проблем отцу. — Она отстранилась от него и схватила ладонями лицо. Несмотря на грубую хватку, пальцы почти нежно гладили его скулы. — Я попытаюсь уговорить его оставить тебя на Рождество тут либо отправлю к Стюарту... — Мам, всё будет хорошо, — он успокаивающе накрыл своими ладонями её и вновь попытался улыбнуться. — Я не хрустальный, я приеду домой на каникулы, — если доживу, осталось не высказанным. — Не оставлю тебя с ним одну. Она нахмурилась, покачав головой. — Нет, даже не смей думать обо мне. Это не обсуждается, — голосом, не терпящим возражений, проговорила она. — Со мной всё будет хорошо. Натаниэль вздохнул — его протесты сейчас не значили бы ничего. Он лишь смиренно опустил голову, когда Мэри потянула его вниз, чтобы оставить прощальный поцелуй на лбу. Натаниэль подавленно смотрел на то, как женщина садилась в машину, последний раз улыбнувшись ему, а затем машина отъехала, оставив зияющую дыру в его груди. Всё будет хорошо, — твердил голос внутри. Хорошо не будет никогда, — убеждал другой. Вечная борьба, которая не имела конца, сколько он себе помнил. — Как трогательно. Нет, Натаниэль не сразу понял, что обращаются к нему, поэтому удивлённо вскинул брови, когда обернулся и увидел насмешливые взгляды, направленные на него. Кевин Дэй, скрестив руки на груди, смотрел на него с любопытством, а стоящий рядом Эндрю Спир зубасто ухмылялся, играясь со своей чёрной бейсболкой. Натаниэль заметил на его брови новый прокол и кольцо на губе, которой в прошлом году вроде как не было. Кевин Дэй же почти не изменился за лето. Натаниэль открыл рот, чтобы ответить, но тут же захлопнул его, потому что на самом деле не знал о чём говорить с ними. Они вообще-то мало общались — почти никогда, за исключением тех редких светских вечеров, когда они все были вынуждены хотя бы поздороваться друг с другом. В школе это были подколы и язвительные комментарии, но большую часть времени — взаимное игнорирование. Так получилось, что Натаниэль редко заводил с кем-то дружбу, а тут ещё совпало что эти двое были близкими друзьями Рико. Он сглотнул, когда понял, что возможно Морияма был совсем рядом. Это... Мысль об этом была почти ошеломляющей. Натаниэль отвернулся, когда Дэй наклонился к Спиру, протягивая тому какой-то пузырёк, и уставился на кампус. Знакомая кирпичная кладка здания почти усмирила ураган беспокойства в нём, потому что только сейчас он смог спокойно вдохнуть, наконец почувствовав что-то похожее на безопасность. Почему-то это лето тянулось как никогда долго, оставив в нём только пустоту вперемешку с болью и сладким запахом цветов. Вряд ли он избавится от цветов, но по крайней мере... По крайней мере больше никаких ножов. Когда охранник забрал его чемодан и направился в кампус, Натаниэль вздохнул и, засунув руки в огромные карманы толстовки, последовал за ним. Он знал, что многие учащиеся приедут только вечером, поэтому общежитие скорее всего не будет переполнено — главная причина, по которой он каждый год приезжал так рано. Лес окружал пансион со всех сторон, словно закрывая эту местность в кокон, куда не мог пробраться чужой. Словно это была отдельная цивилизация, в которую не проникал даже лишний шум, не говоря уже о прочих раздражителях. Живая изгородь немного закрывала кампус, но всё было прежним — таким же, как и три месяца назад. Те же огромные ворота и аккуратно подстриженные лужайки, та же подъездная дорожка, тишина и школа, которая больше походила на готический замок. Возможно именно эти внушительные размеры создавали иллюзию безопасности для него, но не то чтобы его родной дом был намного меньше. Просто дело в том, что тут не было никаких чудовищ, которые преследовали его лишь с одной целью — причинить боль. Хотя его организм с последним и сам справлялся отлично. Боль теперь преследовала его постоянно. Комната в общежитии, которую он делил с Мэттом, непривычно пустовала. Натаниэль знал, что ненадолго. Как только Бойд перешагнёт порог комнаты, он заполнит её всем, чем только можно, изменив до неузнаваемости. Скучные стены закроются многочисленными постерами, разные игрушки и фигурки, которые коллекционировал парень, захламлят все свободные тумбочки, а его вещи будут валяться там и тут, путаясь в ногах. Натаниэль ненавидел беспорядок, но такие мелочи оживляли всё вокруг и заставляли чувствовать его нормальным. Неважно, что это была очередная иллюзия, потому что его сторона комнаты в любом случае оставалась пустой и, как любил говорить Мэтт, слишком грустной. Возможно в этом году он наклеит какие-нибудь фотографии на стену и купит пару книжек, просто чтобы успокоить друга. По крайней мере он заслуживал хоть этого, прежде чем Натаниэль исчезнет навсегда. Иллюзия безопасности, — снова напомнил ему мозг. Как будто фотографии могли хоть как-нибудь спасти ситуацию. В конце концов, Мэтт его возненавидит. Он заметно расслабился, когда начал вытаскивать свои вещи из чемодана и складывать их в шкафчик в идеальном порядке. Монотонные движения успокаивали его, оставляя голову абсолютно пустой и совсем отрывая от реальности. Было так хорошо не думать ни о чём впервые за долгое время, хоть Натаниэль и знал, что ненадолго. Когда вещи в чемодане закончились, Натаниэль встал с пола и окинул шкаф цепким взглядом. Его школьная выглаженная форма уже висела в шкафу с другой одеждой, ожидая своего часа. Натаниэль убрал чемодан и захлопнул дверь шкафа. Сейчас, когда боль ненадолго утихла, а цветы пока ещё не заполнили его глотку, он мог бы попытаться ненадолго заснуть. Мысль была заманчивой, потому что Натаниэль уже не помнил, когда вообще высыпался в последний раз. Поэтому, отключив телефон, он упал на кровать, надеясь, что все его кошмары тоже остались в родном особняке и живая изгородь с кирпичными стенами не позволят им достать его ни при каких обстоятельствах. Пожалуйста. Пусть они останутся там, за стеной.

𓆸

Темно, словно ему закрыли глаза повязкой. Дышать с каждой секундой становилось тяжелее и из горла выходили лишь хрипы, пока кто-то другой без остановки говорил ему что-то, переходя на крик. Знакомый металлический запах крови забил ему нос, а её вкус осел на языке — казалось, кровь заполнила всё. Он попытался снять повязку, но только через несколько попыток понял, что ничего на глазах не было изначально, и внезапно безумный страх окутал его плотным одеялом. Найти выход, найти выход, найти выход. Но выхода не было — он всё ещё не мог дышать. — До чего ты докатился, Натаниэль, — насмешливый и злобный голос заставил его внезапно дёрнуться и наконец ему удалось увидеть говорящего. Оскал рассекал его лицо пополам, а в руках небрежно крутился ножь, словно ожидая своего выхода. Чудовище. Только сейчас Натаниэль понял, что запах крови исходил от него самого — всё его тело было уродливо раскромсано, не оставив ни единого чистого участка кожи. — Просто глянь на себя, — Натан наклонился ближе и брезгливо скривился, оглядев его с ног до головы. — Позор. А потом чистый ужас заставил его замереть на месте, потому что хрипы превратились в кашель и... Лепестки лилий беспорядочно упали на холодный цемент — такие же бордовые, как и лужи крови под ним. Он заметил, он не мог не заметить. Его убьют. Натаниэль задохнулся новым приступом кашля, но не обратив на это никакого внимания, дрожащими руками начал собирать лепестки в одну кучу, чтобы поскорее скрыть их. Отец не должен заметить. Ему конец, если заметит. Над ним на секунду воцарилась тишина, а затем безумный хохот заполнил помещение, заставив его пульс участиться, и Натаниэль всё собирал и собирал лепестки, но их словно становилось больше с каждым мигом, покрывая весь цементный пол , выворачивая его секреты наизнанку, оставляя Натаниэля практически голым. Страх застилал его глаза, и когда он панически приподнял голову, лицо чудовища сменилось другим — молодым и до боли знакомым, и эта пытка была намного хуже прежней. Потому что новый человек тоже продолжал хохотать, брезгливо осматривая его и те цветы, которые он пытался безуспешно спрятать. Натаниэля сковал ужас, а собственный крик застрял в горле, когда он резко подскочил на кровати и через мгновение упал на пол, больно ударившись коленями. У него была секунда, чтобы удобно наклониться, прежде чем новые лепестки, на этот раз наяву, упали на пол перед ним, заполнив комнату тошнотворным цветочным запахом. Он продолжал выкашливать их, пока разочарование не затопило его полностью. На что Натаниэль надеялся? Неужели он правда думал, что сможет жить спокойно теперь, когда покинул дом? Ничего не изменилось — он всё ещё гребаная жертва обстоятельств, которая была вынуждена смотреть со стороны за своими муками. Натаниэль не контролировал себя, когда натужный смех вырвался из горла вслед за лепестками, словно высмеивая себя за то, где он оказался. Его отец из недавнего кошмара был прав. Натаниэль закапывал себя сам. Гребаный идиот. Он не знал, сколько прошло времени, пока сидел на полу, наклонившись и глотая свои хрипы вместе с истерикой, словно издеваясь над собственной болью. Силы почти полностью покинули его — он еле двигал руками, чтобы собрать цветы в кучу. Ему нужно будет избавиться от них поскорее, пока комната не пропахла ими полностью. Натаниэль ненавидел лилии и всё, что с ними связано. Он, блять, так сильно ненавидел их. Пытаясь игнорировать боль в груди и тошноту, Натаниэль наконец встал за коробкой или чем-то подобным, чтобы убрать лепестки. Но уже через минуты две стало понятно, что ничего подобного в комнате не было, поэтому, разочаровано вздохнув, он руками собрал, как можно больше цветов, и отнес их в ванную комнату, чтобы смыть в унитаз. Понадобилось несколько минут, чтобы убрать всё и помыть тщательно лицо и руки, в попытке избавиться от недавнего приступа. Натаниэль снова опустился на кровать, облокотившись локтями на колени и зарывшись пальцами в волосы, чуть оттягивая их у корней. Большую часть времени это помогало ему прийти в себя. И Натаниэль дёргал их, снова наказывая себя за всё. За то, что он позволил этому случиться, за то, что был слишком слаб. Натаниэль всё ещё чувствовал, как сердце стучало, как будто пытаясь выпрыгнуть наружу, но тело потихоньку успокаивалось, медленно возвращая себе функциональность. Когда он очередной раз слишком сильно дёрнул за волосы, в дверь громко и слишком активно постучались. На секунду, выпав из реальности, он уставился на неё, потому что звук был слишком внезапным в такой тишине, но всё же заставил себя встать с места. Стоило ему повернуть ключ, как в комнату запрыгнул человек так быстро, что он не успел даже среагировать. Единственное, что успел заметить парень — копна каштановых волос, прежде чем девушка повисла на его шее, крепко обняв. — Натаниэль! — Улыбка сама расползлась на лице, когда он услышал знакомый запах и голос — чуть приглушённый из-за того, что девушка уткнулась ему в шею. — Привет, Робин, — как можно мягче проговорил он, аккуратно отстранив девушку от себя. — О Боже, Нат, я так соскучилась! Мы не виделись целую вечность, но я знала, что ты уже тут, потому что каждый год... — Робин запнулась, когда быстро посмотрела на него и нахмурилась. — Что с тобой случилось? Ты такой бледный, ты болен? Нат... — Робин, успокойся, я в норме, видишь? — Он ещё раз улыбнулся на обеспокоенный взгляд девушки, и она натянуто улыбнулась в ответ. Натаниэль знал, что Робин не будет приставать с вопросами, когда он ясно дал понять, что не хочет говорить, но Кросс плохо умела скрывать свои настоящие эмоции. То есть совсем не умела. — Приболел немного, но ничего такого, скоро пройдёт, — ложь всегда давалась ему легко. Девушка немного расслабилась и чуть отошла от него, начав осматривать комнату. Натаниэль насмешливо хмыкнул, когда она открыла окно и после минутной заминки начала свой длинный рассказ о том, как хорошо прошли её каникулы. Робин не задавала никаких вопросов в ответ, довольствуясь его редкими кивками — она знала, что не стоит поднимать темы, связанные с его семьёй. Она вообще была одной из немногих, кто примерно мог себе представить происходящее в его жизни, когда он выходил за ворота пансиона. Если говорить утрировано конечно. В любом случае, ему нравилось её слушать, видеть искренние эмоции на лице и знать, что она по крайней мере была счастлива. Он мысленно фыркнул. Каким же сентиментальным он стал в последнее время. Если вспомнить позапрошлый год, когда он шугался всех подряд и даже не думал подпускать к себе хоть кого-либо, это был настоящий прогресс для Натаниэля. Мэтт гордился им и считал, что в будущем его ждёт ещё больше, чем то, что он имел. Натаниэль же считал, что Бойд был просто излишне наивным, потому что никакого будущего у него не будет. Понемногу голос Робин начал стихать, и Натаниэль понял, что её рассказ подошёл к концу. — Кстати, ужин уже должен начаться, пойдём? Твой сосед еще не приехал, не хочу, чтобы ты скучал тут один. Он хотел уже отказаться, прекрасно зная, что его организм не примет пищу сейчас, когда горьковатый вкус всё ещё ощущался на языке. Но если он откажется, Робин начнёт волноваться сильнее — Натаниэль не хотел беспокоить её и этим. — Хорошо, ты иди, я догоню тебя чуть позже. Хочу ненадолго выйти и подышать свежим воздухом. Робин понимающе кивнула и, пролепетав что-то о том, чтобы он поскорее её догнал, вышла из комнаты, подпевая себе под нос какую-то неизвестную мелодию. Он закрыл за ней дверь и забрал рюкзак с кровати, пытаясь найти в нём пузырёк с таблетками. Их никогда не было достаточно, чтобы усмирить боль полностью, но Натаниэль продолжал их пить, чтобы заглушить её хоть ненадолго. Достав две обезболивающие таблетки, он тут же проглотил их, прикрыв устало глаза. Натаниэль зажмурился сильнее. Какая-то назойливая мысль не оставляла его в покое с самого утра. Оно началось ещё летом, но теперь, оказавшись в школе, Натаниэль почему-то слишком отчётливо ощущал совсем неконтролируемое желание немедленно увидеть свой объект воздыхания. Как будто организм требовал у него поскорее пересечься с Рико, посмотреть на него, подойти к нему и... И что? Что дальше? Это не вылечит его — болезнь требовала большего, и он никогда не был настолько глупым, чтобы надеяться хоть на что-то. Чудо не произойдёт — Натаниэль знал. Но что-то подсказывало ему, что станет лучше, если он будет ближе. Насколько это было отчаянно? Натаниэль проглотил эту мысль, отложил в дальнюю полку, чтобы обдумать потом, не сегодня. Потому что... Он так, чёрт возьми, устал. Устал думать об этом: о том, проснётся ли он вообще на другой день или же задохнётся во сне. Устал существовать, как пустой сосуд, хотя прошло всего лишь чуть больше месяца с начала этого дерьма. Вот таким слабым он оказался в конце концов. И сейчас, чувствуя отвращение ко всему и к себе больше всего, он не мог определиться. Натаниэль хотел жить. Всегда, сколько себе помнил, хотел. Это было вшито в его сознание, как неотъемлемая часть. Но в моменты, когда боль в груди и в лёгких становилось невыносимой, он был уверен, что предпочёл бы одну пулю всем этим цветам. Иногда, в некоторые из дней, Натаниэль совсем не хотел бороться.