或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Чуньфэнь Аи не очень ждала — в Юньшэне его не особо праздновали, а спуститься в Гусу, если хотели потом отпраздновать день рождения Юаня, они себе позволить не могли. Так что день обещал быть обычным. Даже скучным, потому что, похоже, в клане Лань где-то затесалось правило, даже отмененное, но продолжающее исполняться чересчур ревностными поборниками традиций, которое побуждало любой праздничный день сделать как можно более нудным и долгим. Наставницы словно бы пытались перещеголять друг дружку в снотворности своих лекций, ланьские девы с самого утра как натянули на лица постные мины, так и ходили с ними.       Аи маялась, не зная, куда себя приткнуть. Вышивать не хотелось — у нее не было матушкиной усидчивости и таланта, да и за зиму вышивка успела остогуеть по самые уши. Идти на тренировочное поле и упражняться не позволяли те самые дни, которые Аи, несмотря на все уловки, доступные заклинательницам, возненавидела всей душой с первого раза и старалась с их приходом забиваться в дальний угол, чтоб никого не покусать ненароком. Читать не хотелось тоже — все, что было интересного в доступной для дев части библиотеки, она уже перечитала, а красноречиво разложенные на столике посреди яши списки «Целомудренной деве наставления» хотелось как минимум сжечь.       Тем более неожиданным было переданное одной из наставниц, глядевшей при этом крайне осуждающе, приглашение на встречу от наследника Лань. Аи даже успела испугаться — неужели опять что-то случилось?! Но опасения развеялись, стоило только увидеть его чуть не светящееся от самодовольства лицо. Лань Цзинъи вежливо поклонился ей и, едва дождавшись ответного поклона, потащил куда-то на мужскую половину!       Аи, конечно, рада была разнообразию, но всё же желала бы знать, что вообще происходит. И почему за ней пришел Цзинъи, а не Юань или Цяо!       — Ох, молодая госпожа Цзян, не смотрите на меня так, — дурашливо поднял руки наследник Лань, когда они уже шли куда-то в сторону от основной массы строений мужской половины резиденции. — А-Юань и Цзян-сюн ждут нас на той стороне горы. Провести вас могу только я, как и их — это, гм, мое секретное место. Дорогу туда знаю только я.       Аи хмыкнула, старательно прикусила язык — не хотелось в праздничный день плеваться ядом, каким бы ни было ее настроение. Так что только кивнула и позволила взять себя под руку, перебираясь через очередной ручей в стороне от хоженых и тем более мощеных тропинок. Цзинъи вел ее явно там, где их никто бы не заметил. Кому как не ему знать, по каким тропам ходят патрули и днем, и по ночам.       Шли они куда-то в глубины Юньшэна, куда приглашённых учеников при иных обстоятельствах ни за что не пустили бы. Аи подозревала, что если они попадутся — Цзинъи знатно достанется, слишком не похоже это место было на те, куда дозволено водить не то что девиц, а вообще посторонних, так что тоже старалась не шуметь — и снова и снова прикусывала язык. Вряд ли секретное место Цзинъи было легко обнаружимо и не обеспечено защитой от подслушивания — там и поговорят нормально, а пока можно и потерпеть.       Шли не особо долго. Вскоре вышли на мощёную тропинку — давно нехоженную, судя по тому, как густо она поросла травой меж камнями. Вокруг вздымались стройные стволы гинкго, и Аи показалось, что в этом месте царит какая-то особая атмосфера. Прислушавшись к своим чувствам, она ощутила отголосок печали в тишине и покое этого места. Словно кто-то достаточно часто, хоть и довольно давно, приходил сюда… оплакивать?       — Лань-сюн, куда мы все-таки идем? — не выдержала и все-таки спросила.       — Скоро, шимэй скоро узнает, — отозвался Цзинъи, нашаривая за пазухой что-то.       Обломок дешевой нефритовой шпильки, как оказалось. Юноша зажал его в пальцах, поднес к губам, сосредоточенно хмурясь. Впереди показался просвет, и они вышли на вершину горы, оказавшуюся плоской, как блюдце, или, скорее, как колодец — его стенами служили стволы вековых деревьев, а по центру стоял кажущийся нежилым домик с ветхой на вид террасой и почерневшей от времени и непогоды тростниковой крышей. Цзинъи вскинул руку и начертал шпилькой, словно кистью, несколько символов, зажегшихся золотым светом. Над поляной на мгновение мигнул купол мощной защиты, и дом преобразился. Теперь он не казался таким уж ветхим, хотя и новым не выглядел. Разве что навес над террасой поблескивал еще не потемневшим деревом столбиков.       До Аи донесся голос циня, манеру игры А-Юаня она узнала тотчас, как и коснувшуюся всего тела волну ци, той самой, истинной, что была присуща только Вэй. Цзинъи взял ее за руку и потянул за собой к дому. С обратной стороны террасы обнаружились оба ее шисюна. Цзян Цяочжань сидел в позе для медитации, отрешенно закрыв глаза, Вэй Чансинь держал на коленях свой цинь, и из-под его пальцев на густой травяной ковер лились волны духовной силы, преображая его: в темной зелени вспыхивали синие звезды горечавок, вырастающие и раскрывающиеся на глазах.       Горечавки зацветали в сезон сячжи и сяошу, но Юань заставил едва проснувшиеся после зимы растения выбросить бутоны и расцвести. Правда, только на небольшом участке земли прямо перед крыльцом, но уже и это для кого-то другого стало бы непосильной задачей.       Руки юноши замерли на струнах, прерывая технику.       — Шимэй, рад тебя видеть.       — А-Юань! — Аи бросилась к нему, не столько обрадованная, сколько встревоженная тем, что его губы показались ей бледнее обычного, да и лицо тоже. — Ты… Что это за техника? Ты зачем?!       — Сестрица не должна переживать, — с до боли похожими на дядины интонациями проговорил этот… этот! — Это «Пробуждение».       Рядом с крыльцом восторженным сусликом замер Лань Цзинъи, пожирая Юаня взглядом.       — «Пробуждение»?       — О, ты должен знать эту историю, А-И, — улыбнулся Юань. — В тот год, когда Великолепная Шестерка побраталась, глава Вэй использовал эту технику для того, чтобы пробудить потомство чжичжуся. Я же всего лишь разбудил полсотни цветочных бутонов, а не сотню проспавших тысячу лет яиц. Это не отняло у меня много сил, не волнуйтесь. Зато теперь нам будет из чего сплести венки и что положить на алтарь госпожи Чжи Байлань. Учителю бы понравилось.       — Чжи Байлань? — имя было Аи незнакомо.       Объяснил Цзинъи:       — Моя бабушка. Когда-то этот дом принадлежал ей, потом отец его запечатал, а когда я подрос — отдал ключ мне. — Цзинъи слегка смущённо улыбнулся.       Аи чувствовала, какой мощный барьер скрывал это место, и сомневалась, что ключ ему отдавали с напутствием приводить сюда кого угодно. Но оказанное доверие льстило. В ответ она могла хотя бы проявить вежливость:       — Раз уж мы здесь, было бы вежливо поприветствовать хозяйку дома.       Цзинъи улыбнулся уверенней и кивнул. Аи ожидала, что её проведут к упомянутому уже алтарю — и так, в принципе, и было — только алтарь оказался не скромной табличкой с именем, а действительно полноценным алтарём, какие не всегда устанавливают в храме предков для основателя рода. А ещё там был портрет. Очень красивая, хоть и немного печальная женщина в лазурно-белых одеяниях, со струящимися до самого пола черными волосами, с гуцинем на коленях, смотрела с этого портрета на Аи удивительно знакомыми глазами — золотыми, солнечными, как у дяди Минфэна. Аи аж вздохнула: любимый супруг дяди Усяня оказался очень похожим на свою мать.       Перед алтарем в подставке курились ароматным сандаловым дымом палочки, и Аи взяла себе три, поджигая своей ци, поклонилась портрету:       — Госпожа Чжи, эта Цзян Аи — нареченная невеста вашего самого младшего названного сына. Жених этой Цзян — младший брат супруга вашего сына, и эта Цзян счастлива рассказать вам об этом. А еще ваш старший сын, Лань Сичэнь — басюн моего папы. Эта Цзян рада сказать вам, как ваш младший сын счастлив в браке с моим любимым дядей Вэй Усянем. Эта Цзян благодарит вас за моего второго любимого дядю Минфэна.       Поставив палочки в чашу с песком, она снова поклонилась и тихо вышла. В душе поселилось странное чувство, похожее на мягкий предзакатный свет, словно душа этой давно умершей, но незабытой женщины погладила ее по голове.       Потом они плели венки. Ну, как — плели... Как оказалось, действительно умела это делать одна лишь Аи. Цяо же сразу сказал, что если они хотят получить из его рук что-то пристойное — ему потребуется помощь. Юань и Цзинъи такой же сознательностью не обладали…       Аи свой венок отложила на потом, решив сначала помочь старшему шисюну. Усидчивости, как и ловкости рук тому хватало, потому дело шло споро, и вскоре у него в руках пестрел синевой вполне пристойный травяной жгут — так что Аи нашла возможность отвлечься и посмотреть вокруг. И всплеснула руками, едва не разроняв все цветы:       — А-Цяо, нет, ты только погляди на них! Хуже чем утки-мандаринки!       Юань и Цзинъи, вместо того, чтобы плести венки, устроились на краю цветущего кусочка поляны, сидя слишком близко друг к другу. И ладно бы просто близко сидели — они держались за руки, о чем-то нежно воркуя! А после Юань и вовсе сорвал цветок и воткнул его, алея ярче закатного солнышка, в прическу Цзинъи, который не остался в долгу, да еще и принялся пропускать сквозь пальцы его косы.       Цяочжань бросил в их сторону только один взгляд и поспешно отвернулся. Хмыкнул:       — Если бы этой шимэй дали волю, и рядом с ней оказался Вэй Тяньянь, вы, возможно, были бы еще хуже.       Аи представила — и зажмурилась, чувствуя, как теплеют щёки. Хуже или нет — а сидеть рядом с А-Яном, держась за руки и вплетая цветы в его волосы, было бы чудесно.       Аи со вздохом открыла глаза, готовясь сделать вид, что ничего не видела, и вернуться к собственному венку, и снова вспыхнула, понимая, что «ничего не видеть» позволить себе не может, потому что эти… Эти!.. Эти утки-мандаринки придвинулись друг к другу ещё ближе и теперь не просто ворковали — Цзинъи откровенно прижимался к Юаню, шепча что-то на ухо. А её бесстыжий шисюн хотя и краснел, словно собираясь переплюнуть по цвету сычуанский перец, но отодвинуться не спешил.       На мяо Аи поняла, почему их с Ян-гэ всё это время так стремились отогнать друг от друга подальше. Но только на мяо, потому что Ян-гэ себе такого не позволял, с тех пор как Аи исполнилось двенадцать, и не позволил бы до их свадьбы или хотя бы до официально заключенной помолвки, Аи в него верила!       Во всяком случае, позволить происходящему продолжаться Аи не могла. Пришлось вставать и нарочито топая, шурша и сопя — и старательно смотря при этом куда-то в сторону — идти к бесстыдникам. Предупреждению они вняли: отскочили друг от друга, принужденно хихикая.       — Шисюн Юань, мне нужны еще цветы! — отчеканила Аи, смерила его слегка сердитым взглядом, получив наконец возможность посмотреть в полыхающее румянцем лицо.       — Я сейчас, Аи-мэй, сейчас, — Юань суетливо вскочил, хотя ему было достаточно просто протянуть руки, чтобы сорвать цветы, снова плюхнулся на колени, закрывая лицо руками.       — А-Юань…       Рядом с ним на колени встал Цзинъи, ткнулся лбом в сложенные ладони:       — Это моя вина, меня ругайте, молодая госпожа Цзян.       Аи фыркнула:       — Я что, строгая тётушка при женихе с невестой, чтоб вас ругать?       Аи, и вправду, им не сторож — и сторожем быть не желала. В конце концов, ни один из них в подоле не принесёт, чтобы печься о чести если не их собственной, то хотя бы клановой. Другое дело, что нужно же иметь стыд, они здесь не одни! И не хватало ещё, чтоб они себя так же при ком-то ещё повели! Так что Аи с намеком добавила:       — И даже не суровый наставник.       — Шимэй, я… — Юань тяжело вздохнул, не смея поднять глаза. — Я буду сдержаннее.       Аи внутренне расхохоталась, заметив, как при этих словах шисюна несчастно скуксился наследник Лань. Вот, вот кто сбил с пути праведного ее такого правильного, такого хорошего А-Юаня! А казалось бы — должно было быть наоборот, вспомнить только историю ее любимых бофу и его мужа. Дядя Усянь под настроение рассказывал, поддразнивая дядю Минфэна, как выводил из себя самого примерного ученика клана Лань того поколения, при том не попадаясь с поличным. Этот Лань Цзинъи казался ей истинным преемником дяди Усяня. Если бы только при этом не пытался присвоить Юаня, нравился бы ей намного больше. Но если Юаню с ним хорошо… Он выглядел таким счастливым… Имела ли она право вмешиваться?       Учитывая, что в своё время утворили они с Ян-гэ — это было бы лицемерием. Учитывая, что, что бы сама ни творила, она всё равно волновалась за Юаня… Пожалуй, Аи могла позволить себе немного, совсем чуть-чуть вмешаться. В таких случаях, как сейчас, например. Так что она бросила предупреждающий взгляд на Лань Цзинъи, демонстративно села между ними и перевела тему:       — Так что там с цветами?       Мальчишки наперегонки принялись рвать ей горечавки, потом Юань взялся плести венок, старательно повторяя за ней, и у него даже неплохо получилось с первого раза. А потом он взял и надел этот венок на Лань Цзинъи… И что ты будешь делать с ними?! Оба, оба — бесстыдники!       — А в Пристани сегодня шиди и шимэй запускают воздушных змеев, — тихо вздохнула Аи, заставляя себя отвлечься от мальчишек.       — О, у нас тоже, помнишь? — оживился Юань. — И глава Вэй открывает соревнования по стрельбе по змеям, стреляя в тот, что взлетел выше всех. А тому, чей это будет змей, глава вручает серебряную монету с отчеканенным годом и рисунком змея в облаках. У меня таких три, — на последней реплике Юань слегка стушевался и покраснел. — Но я уже и в прошлом году в соревнованиях не участвовал, пусть младшие монетки зарабатывают.       — Наш глава тоже любит запускать змеев с малышней, — скупо улыбнулся Цяочжань. — Но вот стрелять по ним не любит.       — Если бы я знал… — Цзинъи растерянно переводил взгляд с одного на другого.       — Ничего страшного, — Юань сжал его ладонь, и все сделали вид, что не видят этого жеста. — Здесь все равно бы не вышло запустить змея. Слишком высокие деревья вокруг и закрывают ветер. Да и барьер же — змея он бы не пропустил, верно?       — Да, — вздохнул Цзинъи.       — Мальчики, давайте доплетем венки, — напомнила им Аи.       Еще один венок — тот, что выплели все вчетвером, — они торжественно уложили на алтарь под портретом госпожи Чжи, обновив палочки благовоний. После — пили чай с пирожными с начинкой из османтуса, потом слушали, как Юань и Цзинъи играют дуэтом, и уже на закате, прихватив венки, сохраненные под талисманами, и маленькие свечи, отправились на другой конец поляны, где весело бежал мелкий, но довольно широкий ручей, чтобы опустить в него венки с закрепленными внутри свечами и загадать желания.       И Аи, скрепя сердце, позволила А-Цяо увести себя чуть дальше, за склонившиеся над водой кусты, оставив Юаня и Цзинъи ненадолго почти наедине. Вернувшись, она только покачала головой, замечая, как ярко алели их губы. В глубине души ей было немного завидно, но Аи понимала: ее любимый Ян-гэ не позволил бы себе подобных вольностей. Им — наследнику и старшей дочери — подобное даже не то что непозволительно, но и прямо запрещено строгими правилами приличий. Иногда она жалела, что родилась девчонкой. Но после напоминала себе, что тогда бы им в самом деле не разрешили быть вместе. Потому что, будь она мужчиной — стала бы первым наследником Цзян, и тогда бы папа первым взвился. Да и наследнику Вэй нужны были бы его собственные наследники, и она — такая, какая есть — может их ему подарить. От этой мысли сладко сжималось сердце.       Ради этого — открыто идти рядом с возлюбленным, не прячась по кустам, войти однажды в его дом, подарить наследников и вместе их воспитать, а после вместе же состариться, наблюдая, как уже их дети воспитывают собственных детей — Аи готова была ждать и терпеть сколько понадобится. Хотя и поторопить события, хотя бы ту же помолвку, не отказалась бы.              Возвращаться в одиночество ученического павильона после чудесного, почти семейного вечера, не хотелось. Тем более что хоть на мужскую половину она прошла по просьбе и под ответственность самого Наследника Лань, Аи представляла, как на неё, едва успевающую к отбою, будут смотреть. Вот когда впору опечалиться, что в лучших друзьях у неё ходили мальчишки, которых с ней, закономерно, и отправили в Гусу Лань, а не девицы. Тогда расставаться не пришлось бы так скоро — несмотря на то, что провожать Аи до ворот на женскую половину взялись все трое, обратный путь от домика в горечавках показался Аи втрое короче.       А идти в яши, где на нее снова будут коситься соученицы… Ох, как же ей не хотелось! Аи с тоской принялась считать, сколько месяцев еще предстоит мучиться на негостеприимной женской половине резиденции Лань. Выходило порядочно — прошла лишь половина срока их обучения. Половина срока их с Ян-гэ разлуки без единой возможности встретиться...       Словно подслушав ее мысли, из темноты выпорхнул маленький охотничий соколок, сотканный из духовной энергии, сел на запястье — и в ее голове зазвучал любимый, родной голос:              «Сердцу моему, драгоценной розе среди лотосов, Цзян Аи — привет от этого ничтожного Вэй Тяньяня. Мысли мои весь этот день занимали воспоминания о том, как мы запускали змеев, праздничные огни и отпускали венки в волны Чанцзян, и когда я спросил мою любимую девочку, что она загадала, ты ответила, что твоим желанием будет всегда делить со мной любимые пирожные с османтусом и пастой из семян лотоса. Сердце мое, ты не поверишь, но на глаза мои навернулись слезы, ведь передо мной на тарелке лежала половинка пирожного, и мне некому было ее отдать. Пришлось съесть самому. Горше я не пробовал в своей жизни угощения, Аи, душа моя. Никакой, даже самый сладкий кусок без тебя мне не сладок, и сны мои все о тебе, и с именем твоим я засыпаю и просыпаюсь, любимая. Клянусь, терпение мое тверже стали моего меча, но разлука — острее него же. В сто глаз за мной нынче присмотр, чтоб и на Ночной охоте даже головы не повернул к востоку, но что от того присмотра, если сердце мое бьется в твоих руках и никак иначе? Душа моя рядом с тобой, Аи, свет мой, пламя мое небесное».              Аи тоже пришлось смахивать влагу с ресниц рукавом. Её сегодня от тоскливых мыслей спасали двое бесстыдников и шисюн Цяо, а вот Ян-гэ спасать было некому — в Чуньцю сейчас всё должно было напоминать о том, сколько подобных праздников они провели вместе. И всё, что Аи могла — отправить ему ответ с собственным посланником: это начало получаться только в последние два месяца, и ее птичка — такой же как у отца болотный вьюрок — пока могла запомнить и передать всего два-три слова. Аи сконцентрировалась, стянула ци в ладони, создавая вестника, прошептала:       — Люблю, скучаю, береги себя, — и отпустила вестника с руки.       В яши она вернулась уже совсем перед отбоем, специально, чтобы не дать соседкам времени приглядеться. Быстро разделась и сразу юркнула в постель, уткнувшись лицом в подушку. Загадала: пускай ей сегодня приснится Ян-гэ… Хоть так она может его увидеть?       Он и приснился — таким, каким видела в последний раз, тогда, перед отлетом в Юньшэн: высокий, широкоплечий, целованный солнцем в горах Цинхэ, весь словно пропитанный солнечным пламенем… Только тянули руки друг к другу и никак не могли дотянуться…       Проснулась Аи в слезах и весь следующий день ни с кем не разговаривала, не пошла на занятия, сказавшись больной. Она себя такой и чувствовала, так что после обеда заглянула в то единственное место, где ее привечали здесь: в лекарские палаты женской половины. Пожилая и на вид сухая как зимний стебель лотоса, госпожа Лань Жоуцин на деле оправдывала свое имя, хоть с пациентами бывала и строга, но с Аи вела себя порой как бабушка, мягко расспрашивая и утешая, когда становилось совсем невмоготу.       Аи не особенно интересовалась матушкиным искусством, ей милее были рассказы отца и занятия с мечом, стрельба, тренировки с дядей Усянем, талисманы и заклятья, подготовка к Ночным охотам. Но именно Лань Жоуцин сумела ее заинтересовать, объяснить, как важно уметь оказать первую помощь, чтобы раненый дотянул до лекаря, прислушиваться к своему телу, чтобы не упустить что-то, что после придется долго и тяжело лечить. Словом, все то, чего не смогли сделать ни матушка, ни целители дядиного клана. Хотя, возможно, и у госпожи Лань это получилось лишь потому, что в броне Аи возникли трещины, вызванные разлукой с родными на год.       Лань Жоуцин встретила ее внимательным взглядом, без единого слова налила и протянула пиалу с настоем, успокаивающим боль в женском теле.       — Рассказывай, милая, что случилось, кроме этого?       Аи пожала плечами. А что случилось? Ничего нового:       — Тоскую.       — От любовной тоски хорошо помогает либо готовка, либо пойти кого-нибудь изрядно отметелить на тренировочном поле. Тебе сейчас не с мечом прыгать, так что… Поможешь с лекарствами, милая? — усмехнулась целительница. — У меня как раз закончились кое-какие, надо бы заготовить впрок. Скоро уже начнут вас водить на Ночные охоты, там и пригодится.       Остаток дня прошёл в заботах: госпожа Жоуцин не давала Аи времени на мысли, завалив заданиями. Растереть, смешать, отмерить, пересыпать… Лекарское дело, даже если это было приготовление простейших составов под присмотром опытного целителя, требовало концентрации и не оставляло времени на посторонние размышления. К вечеру Аи и вправду была достаточно вымотана, чтобы на тоску в ней не осталось места. И в яши опять явилась перед самым отбоем.              Еще два дня прошло именно так, а потом ее пригласили к главам Лань, и сперва у нее до боли заколотилось сердце от неопределенности: как же она не любила такие вот приглашения! Вот дядя Вэй всегда говорил, зачем ему кто-то понадобился!       В ханьши оказались разом и первый, и второй главы Лань, а еще Цзинъи и Цяочжань. По составу Аи догадалась, что не в чем-то натворенном дело, а по просительному выражению лица наследника Лань — в чем именно.       Младший глава — она уже почти совсем привыкла к тому, что дядю Чуньяо следует называть так, а не дядей, — успокаивающе улыбнулся и пригласил ее присесть на подушку рядом с чайным столиком.       — Молодая госпожа Цзян, разрешите наши сомнения. Вы в самом деле решили приготовить для Вэй Чансиня праздничное угощение, или эти молодые господа задумали какую-то шалость?       — И вправду, никаких шалостей, младший глава Лань. Шисюн Вэй не любит шумных празднеств и дорогих подарков, так что мы решили сделать для него скромный сюрприз.       — Сичэнь? — младший глава посмотрел на старшего, тот вздохнул и кивнул:       — Хорошо, я разрешаю. Малая кухня в вашем распоряжении на сегодня и завтра. Но помните о правилах. И вино все еще под запретом в Юньшэне.       — Да, глава, — на три голоса отозвались «заговорщики», после чего им позволили идти.       Рассиявшийся солнышком Цзинъи сразу же потащил их куда-то прочь с привычных троп, наверное, напрямик к отдаленному кухонному дворику. Хотя А-Цяо почти тут же был отправлен на рынок в Гусу с изрядно тяжелым кошельком:       — Цзян-сюн, рыба на тебе, не подведи! Шимэй Аи, мы можем пока заняться приготовлением всего остального.       — А ты достал рецепт? — усмехнулась Аи.       Юноша добыл спрятанный не в рукав даже — за пазуху — листок, торжествующе помахал им в воздухе:       — Госпожа Вэй мне прислала!       Когда Аи рассказывала ему, как связаться с родителями Юаня, она, честно говоря, больше дразнилась. И думала, что в итоге спрашивать рецепт всё-таки придётся ей. Но после Чуньфэнь Аи сначала слишком сосредоточилась на себе, а после — на работе в лекарском павильоне, и про это просто забыла! К стыду своему. Но Цзинъи её приятно удивил. Возможно, раз он так смел, Аи стоит быть к нему чуть снисходительнее?       — Что ты хочешь приготовить еще, Лань-сюн? — идя за ним следом к выделенной для них кухне, спросила она, гадая, что вообще можно будет приготовить из тех продуктов, которые использовались в Юньшэне.       Несмотря на общую безвкусность блюд, они были достаточно разнообразны, да и не всегда по-настоящему безвкусны. Дядя Усянь рассказывал, что во времена его обучения в трапезной подавали вовсе преснятину да горькие отвары, почему-то именовавшиеся здесь супами. Но сейчас блюда бывали и солеными, и сладкими, и даже слегка приперченными, просто специй в них добавляли самую малость — выделять один из пяти вкусов все еще считалось неправильным, хотя прямого запрета уже не существовало. Но монастырский уклад так просто не переломишь.       — Не беспокойся, шимэй, — Цзинъи угадал ее мысли, расплылся в усмешке: — Я уже побывал на рынке в свободное время. Просто рыбу стоило доверить выбирать тому, кто в этой рыбе разбирается, а это Цзян-сюн. Специи и всякое такое я принес. Мы приготовим для А-Юаня лапшу долголетия и кашу восьми драгоценностей, пирожные с красной фасолью и лотосом, баоцзы со свининой, яйцами и утиным мясом, а еще…       — А еще мы потом лопнем, — фыркнула Аи.       Цзинъи легкомысленно улыбнулся:       — Не лопнем, если что-то останется — я родителей угощу!       На это Аи могла лишь одобрительно кивнуть: это главы Лань вообще позволили им воспользоваться кухней, так что послать им часть приготовленного в результате этого разрешения было бы уместно. И не «что останется», а сразу упаковать короб и накрыть сохраняющим талисманом.       Малая кухня оказалась солидным отдельно стоящим павильоном. И как на взгляд Аи, называть её малой было преуменьшением — кухня в Фэнхуан Во была примерно таких же размеров, в Пристани Лотоса — немногим больше. И какого размера тогда должна была быть основная кухня Юньшэна!?       Цзинъи, видя её изумление, пояснил:       — И в Юньмэне, и в Чуньцю адепты всё-таки в основном живут семьями, у кого они есть. А здесь не принято обременять родственников — всех учеников, которые могут позаботиться о себе самостоятельно, сразу переселяют в яши, и едят они, соответственно, из общего котла.       Аи подобные порядки показались кромешным ужасом, и она ещё раз порадовалась, что в Облачных Глубинах она всего на год. Она не представляла, как могла бы с раннего возраста — а способными позаботиться о себе самостоятельно ученики Гусу Лань считались с восьми-девяти лет — жить с родителями как с соседями, лишь на праздники заходя в гости, без возможности среди ночи пробраться на кухню или поскрестись к родителям, если приснился дурной сон.       — И тебе это… нравится? — осторожно спросила, не зная, как жил сам Цзинъи.       Юноша помолчал, потом пожал плечами:       — Родители пытаются потихоньку что-то менять, но… Это не происходит быстро. Я, как говорил папа, уже в три года сбегал из Запретного города, а в девять переехал в ученические комнаты здесь, пока не получил право на собственный дом. Отец, помнится, спрашивал у второго господина Вэй, ну, то есть, у дяди Минфэна, можно ли отдать мне цзинши, и получил разрешение.       Аи подумала, что скорей уж в ответ глава Лань получил изумленный взгляд и вопрос «Почему она все еще считается моей?», учитывая то, что в Юньшэн дядя Минфэн прилетал исключительно в компании своего мужа и только по делам.       — Лань Цзинъи, ты ведь отдаешь себе отчет, насколько тяжело будет шисюну даже не то что привыкнуть… смириться с подобными порядками? Ну, если смотреть настолько далеко и предположить, хм, самый желанный для тебя сейчас результат.       Цзинъи заметно сник.       — Я… Я настолько далеко пока не заглядывал, но да, я понимаю! И я ведь сказал — родители пытаются это изменить. И я их дело продолжу.       На это Аи сказать было нечего. Похвальная уверенность в своих силах — и не сказать что приятное для Аи, как для подруги Юаня, нежелание думать о будущем.       — А стоило бы. Жизнь состоит не только из совместных тренировок, ночных охот и игры в тучку и дождик, скорее наоборот! — Аи даже слегка покраснела от того, что сама сказала — но не сказать не могла. И в Чуньцю, и в Юньмэне почти все знали, кто будет молодой госпожой Чуньцю Вэй, и тот же дядя Вэй понемногу вводил её во внутренние дела клана. Достаточно, чтобы она понимала — несмотря на то, что она почти половину детства провела в Чуньцю и давно считает его вторым домом, узнать ей предстоит ещё многое. А вот для Юаня Гусу — чужой и почти чуждый, и осваиваться здесь, если до такого всё-таки дойдёт, будет мучительно: ему даже как приглашённому ученику, который задержится всего на год, а потому — какой с него спрос? — приходится трудно.       — Когда мои дяди стали главами, им было намного проще: ордена тогда еще не было, а клан… Клан Вэй был готов принять любое слово того, кто спас их от войны и дал новый дом. И потому все новшества и уклад, который бофу прорабатывал с нуля, строя то, что хотели видеть они с боцю, люди одобряли. Ян-гэ принимал в этом самое живое участие, и все равно он все еще учится у бофу, как вести дела клана, а как — ордена, и куда их вести. А-Юань, насколько я знаю — а знаю я не так уж и много пока, — с самого детства готовился стать правой рукой, чжушоу Тяньяня. И, зная шисюна, он от этого не откажется легко и просто. Он очень ответственный, во всяком случае, во всем, что не касается себя самого. И в этом словно копирует бофу. Я сейчас не пытаюсь тебя снова уговорить отказаться от, хм, отношений с шисюном. Просто… Он учится тому, что важно для Вэй. А пути, которыми идут Вэй и Лань, схожи только тем, что называются «путями».       Аи замешивала тесто на лапшу и специально не смотрела на Лань Цзинъи. Прямо сейчас, в этот фэнь, она понимала, отчего так важны заключенные в раннем возрасте помолвки и сговоренные едва не до рождения браки. Потому что невеста или будущий младший супруг должны едва не с пеленок привыкать к чужому укладу, к тому, что однажды все привычное исчезнет навсегда.       Цзинъи молчал долго. Аи даже подумала было, что отвечать он и вовсе не собирается, но Цзинъи всё же заговорил:       — Юань мне недавно сказал, что я слишком тороплюсь. Я, кажется, только сейчас понял, что именно он имел в виду. Мы сейчас планируем, пытаемся угадать, что будет — вот стану я главой, а Юань — чжушоу главы Вэй, и про клановые устои и их изменение говорим… И это всё, конечно, правильно — только когда это ещё будет. Наши родители стали главами, будучи всего на несколько лет старше нас, это да — но у них не было выбора. Сейчас же в цзянху спокойно, наши родители — сильные заклинатели, которые ещё молоды и на покой соберутся не скоро, а значит, у нас есть время всё обдумать и найти то решение, которое всех устроит. Ты права, я буду думать о будущем — как будущий глава, я обязан. Только… Будущее зависит не только от меня.       Если начинал Цзинъи вполне уверенным, хотя и задумчивым тоном, то закончил почти шёпотом.       — Бофу говорит, что путь в тысячу ли начинается не с первого шага, а с преодоления страха перед самой мыслью об этом пути внутри себя. Всю мою жизнь я смотрела на него и привыкла видеть, что в большей части он оказывается прав, — проговорила Аи и замолчала, потому что в кухонный двор вошел А-Цяо, а при нем говорить на такие темы… ну, не хотелось. А-Цяо был очень умным и умел хранить тайны, но все равно это был разговор между нею и Цзинъи, и вмешивать в него старшего шисюна не следовало.       — А-Цяо, прошу, скажи, что твой траурный вид — это не потому что ты не купил рыбу? — привычная подначка слетела с языка сама.       — Шимэй, — юноша тяжело вздохнул, — я купил рыбу. Я купил много рыбы. Никто из нас толком не умеет готовить, так что… Лань-сюн, очень жаль, что в Юньшэне не водится кухонных котов.              А-Цяо, конечно, оказался прав. И если с лапшой всё оказалось просто — в рецепте нечего было портить, а приготовление пирожных и бао напомнило Аи готовку некоторых лекарских снадобий, то рыба…       На первую порцию замаринованного они все втроём смотрели с подозрением, потому что если сначала всё казалось в порядке… то в процессе кое-кто увлекся.       — Лань-сюн… — Цяо почесал в затылке, с сомнением заглядывая в мешочек с пряностями, — рыба, конечно, должна быть пряной, но ты уверен, что высыпать в нее весь этот перец было хорошей идеей? Нет, у нас есть еще, но… Мы можем попробовать запечь эту рыбу?       Цзинъи, до того сиявший, словно полированный камень на солнце, немного притух. Заглянул в горшок, в котором мариновалась рыба, понюхал зачем-то — и чихнул. Завял ещё больше:       — Цзян-сюн… Ты уверен, что у нас на ещё одну порцию хватит?       — Да. И не на одну.       — Тогда — пробуем!       Готовая рыба выглядела вполне пристойно. На первый взгляд. Потому что Аи видела рыбу по-цишаньски на застольях в Чуньцю, и она не была красной настолько! Точнее, была, но в тарелке только у одного человека. Однажды Аи сделала огромную ошибку, попросив у бобо попробовать кусочек из его тарелки. Ей тогда было уже лет десять, и Вэй Усянь, переглянувшись с мужем, отщипнул ей буквально крохотный кусочек… Отпаивали ее пресным рисовым отваром дня два.       Аи протянула палочки Цзинъи и постаралась сдержать усмешку:       — Первая проба — повару.       Цзинъи смело взялся за палочки. Цяо — предусмотрительно за рисовый отвар, который они, по счастью, ещё не успели использовать весь.       В дальнейшем Аи немного корила себя за жестокость, потому что она-то рассчитывала, что Цзинъи выплюнет, как только поймёт, что потащил в рот — но он проглотил. И весь остаток вечера — то есть пока они с Цяо мариновали следующую порцию рыбы — выглядел как глубоко больной от жара человек, несмотря на рисовый отвар. И к рыбе больше не приближался. Аи специально для него приготовила еще немного отвара, остудила и взбила с яичным белком, но с бедняги Цзинъи все равно ручьями катился пот, а дышал он тяжело и сосредоточенно прогонял ци по желудочному меридиану и горлу.       — Бобо бы понравилось, — Аи с сожалением посмотрела на выложенную в отдельную тарелку первую рыбину. — Он любит, чтоб с перчинкой было.       Цзинъи мучительно застонал и приложился к лекарству снова.       — Может, тебе к целителю сходить, Лань-сюн? — намекнул Цяо.       — К целителю? Зачем? — прозвучало от двери.       Трое незадачливых поваров синхронно вздрогнули и обернулись к Лань Чуньяо, который вошел так тихо, что его просто никто не заметил. Аи и Цяо подобающе поклонились. Цзинъи утруждаться не стал, только сделал еще более несчастное лицо, хотя Аи и не понимала, как это у него вышло: с красными от слез глазами, горящими губами и покрасневшим носом он и так выглядел на редкость жалко.       Лань Чуньяо плачевное состояние сына рассмотрел быстро и тут же бросился проверять его меридианы. После чего с облегчением рассмеялся:       — Что вы так наперчили, дети?       Предложенную рыбу он пробовал аккуратно, пояснив:       — Давно уже не ел острого, все некогда сходить в Цайи.       Здесь и сейчас он, кажется, был просто дядя Чуньяо, и Аи немного расслабилась.       — Ох… да, не пожалели вы специй. Пожалуй, мне придется смаковать это блюдо подольше. Аи, срежь кожуру с лимона и нарежь ее тонкой-тонкой соломкой. Это придаст рыбе неповторимый аромат. А сок этого лимона добавьте в маринад, так рыба не развалится во время запекания. А вот лука и тимьяна побольше…       Вторая рыбина вышла во много раз вкуснее. Третью они оставили в удачном маринаде на всю ночь, чтобы запечь ее прямо перед подачей.       

***

      Четвертого дня от Чуньфэнь Цзинъи ждал так, словно день рождения был у него, а не у Юаня. Заранее купил специи, придумал меню… Написал госпоже Вэй Яоцин. Для последнего ему понадобилось немало смелости, а сколько Цзинъи бумаги попортил, пока письмо начало напоминать просто письмо друга, желающего сделать подарок, а не какое-то другое письмо! Нет, Цзинъи, если что, был готов, но подозревал, что если он учудит что-то подобное — Юань его убьёт.       В вечер перед тем самым днём Цзинъи, правда, чуть не разочаровался во всей идее и заодно заработал себе лёгкое отравление, с которым справился лишь к утру — и благодаря подсказкам папы Яо… Но так или иначе, а к назначенному времени всё было готово. Оставалось лишь выцепить и привести на место Юаня. Что Цзян Цяо оставил ему, единожды взглянув в лицо.       Юаня, конечно же, предупредили с самого утра, что у них четверых — свободный день, как Цзинъи и обещал тогда, перед Чуньфэнь. Но Юань — это Юань, и у него «свободных» дней не бывало, даже если отпустили с основных занятий: игра на гуцине требовала ежедневной практики, а уж музыкальное заклинательство и подавно. Так что времени, которое Юань провел у своего мастера, им троим как раз хватило на то, чтобы украсить комнату, где обитали Цяо и Юань, накрыть стол на четверых, приготовить красные коробочки со скромными подарками — монетками и слитками серебра. Насколько Цзинъи знал, дева Цзян кроме того вышила для шисюна очередную алую ленту, а Цзян-сюн все-таки рискнул купить в Гусу, в посоветованной папой Яо мастерской, комплект новых струн.              Папа Яо в ту ночь остался с ним в цзинши. Он делал так всегда, когда Цзинъи серьезно болел, сколько тот себя помнил. Вот и сейчас он сидел на краю кровати и водил окутанной ци ладонью поверх легкого шелка нэйи, вытягивая из бедного живота Цзинъи излишний жар от специй. Они разговаривали, перейдя от готовки к обсуждению подарков для именинника.       — А что подаришь ты, И-эр?       Цзинъи бросило в жар, он понадеялся, что папа спишет это на остаточные явления от отравления, и кивнул на стол. Подарок — красный шнурок с голубовато-белой нефритовой бусиной, завязанный «счастливым» узлом — лежал там. И Цзинъи надеялся, что папа не поймёт, что узел он завязывал сам, а не купил готовый, потому что подарок и так получался достаточно личным. А говорить с родителями на тему своих чувств к Вэй Чансиню… Нет, если встанет вопрос — он готов! Но вот сейчас Цзинъи понял, что был бы совсем не против этот разговор отложить.       Папа, осмотрев подарок, довольно кивнул:       — Хороший узел, тот, кто его завязывал, действительно вложил в него добрые пожелания.       — Папа, а что ты даришь отцу? — воспользовался шансом перевести тему Цзинъи.       И с изрядным удивлением заметил, что щеки Лань Чуньяо зарозовели легким румянцем.       — У нас с ним давняя договоренность о подарках, И-эр, они, если так можно сказать, нематериальны, — от мягкой и почти мечтательной улыбки на этих щеках заиграли ямочки. — Просто у нас уже все есть из материальных благ, а лишние безделушки не любим копить ни он, ни я.       Цзинъи снова покраснел и дальше решил не спрашивать. И вообще на эту тему не думать, потому как дарить Вэй Юаню нематериальные подарки… Ну, Цзинъи теперь хорошо мог представить, как это могло бы быть. И думать об этом при папе — плохая идея!              В общем, Цзинъи в ту ночь заснул лишь под утро, и сохранять днём бодрость ему помогало лишь волнение: понравится ли Юаню?       Он намотал несколько десятков кругов вокруг павильона, где Юань занимался со своим мастером, ожидая, пока тот закончит урок. И стоило юноше покинуть павильон, схватил за рукав, побуждая идти скорее:       — Идем, идем же, я хочу показать тебе кое-что, А-Юань!       — А-И? — изумленно вскинул брови тот. — Да куда мы так торопимся? Погоди, дай я хоть цинь… А-И! Я могу идти сам!       Цзинъи неимоверным усилием воли заставил себя остановиться и отпустить его рукав.       — Прости, прости, А-Юань, просто мне показалось это важным.       — Хорошо, если это так — идем, — Юань закинул чехол с инструментом за плечо, поправил ремень и уже сам коснулся ладонью его руки. — Если это важно для тебя, я пойду куда скажешь.       По мере пути — уж дорогу-то к собственной комнате Юань опознал безошибочно — лицо его становилось всё более удивлённым, и пару раз он даже, кажется, порывался что-то у Цзинъи спросить, но каждый раз глядел на него и осекался. Цзинъи даже опасение взяло — что это такое у него на лице написано, что с ним сегодня спорить не решаются? — но возможностью воспользовался.       Перед самой дверью Цзинъи перевел дыхание и оправил одежду. Бросил взгляд на Юаня — вот у кого ни прядки из причёски не выбилось! — и открыл дверь, пропуская его вперёд. В яши было темно: они специально плотно притворили ставни и поверх оконных панелей повесили еще плотную ткань. Цзинъи коснулся ладонью напряженной спины Юаня и мягко подтолкнул:       — Давай же, А-Юань.       Стоило им переступить порог, а Цзинъи — закрыть дверь, как талисман барьера, ограничивающий видимость для входящего, сгорел, а вместе с ним вспыхнули десятки красных и белых свечей, зажженные Аи, и в их свете заискрились вырезанные из позолоченной бумаги пожелания долголетия и счастья, на взгляд самого Цзинъи — подозрительно напоминающие свадебные украшения. Ими занималась Цзян Аи, могло это быть ее шуточкой? Еще как могло!       Сама шутница вместе с Цзян Цяо стояла рядом с дверью, и оба уже держали в руках красные конверты. Цзинъи свой вынул из-за пазухи.       — С днём рождения, Вэй Юань! — с поклоном конверты все трое протянули одновременно. Цзинъи из-за этого не увидел его лицо, но голос «новорожденного» звучал смущённо:       — Друзья… Не стоило!       Цзинъи разогнулся и полюбовался мягким румянцем на его щеках:       — Стоило-не стоило — а мы уже сделали! Наслаждайся, — и пихнул в бок, вкладывая свой конверт прямо в руку.       Юань вздохнул, но конверты принял, продолжая при этом алеть щеками. Ещё раз сказал:       — Это ведь даже не круглая дата, действительно не стоило.       — Когда тебе, шисюн, стукнет двадцать, наслаждаться детством уже не получится — припашут к работе во благо родного клана и ордена, и останется только вспоминать, что было время, а ты его упустил, весь такой серьезный, — фыркнула Аи, на правах шимэй ущипнула раскрасневшуюся щеку Юаня. Цзинъи немедленно обзавидовался — ему такой привилегии пока не полагалось.       — Я должен был догадаться, что моя любимая и упрямая шимэй что-то задумала, — мягко улыбнулся ей Юань. — Впрочем, наверняка, задумали вы все трое, я прав? — и его яркий горечавковый взгляд остановился на Цзинъи, требовательно заглядывая прямо в душу.       Настала очередь Цзинъи краснеть и кивать. Вообще-то, непосредственно празднование было его задумкой, Аи и Цяо намеревались просто сделать Юаню подарки и надеялись вместе поужинать… Но Цзинъи, узнав о том, что у его Юаня день рождения и услышав предложение приготовить рыбу, решил не мелочиться. Когда ещё удастся вместе отпраздновать?       Юань ещё раз улыбнулся и прошёл к столу, где всё уже было накрыто и ожидало именинника. Одного взгляда на приготовленные блюда ему хватило, чтобы глаза заблестели, а ресницы намокли от навернувшихся слез.       — Я… Это… Спасибо! — развернувшись, он сгреб их всех троих в объятия, и тут даже строгая Аи не должна была поставить это ему в вину. — Я так вас всех люблю! Спасибо!       Цзинъи воспользовался подвернувшейся возможностью и со всем пылом насладился этими внезапными объятиями, не обращая внимания на острый локоток молодой госпожи Цзян, все равно пытающейся соблюсти приличия даже в такой момент.       Праздничный обед получился шумным. Цзинъи давно привык к тишине трапезной Юньшэна, точнее — никогда и не знал иного; редкие трапезы наедине с родителями — которые тоже предпочитали за едой молчать, хотя ничего и не запрещали, и походы в Гусу, которые создавали и вовсе другую атмосферу, — не в счёт, и теперь с удовольствием впитывал происходящее всем собой. Аи и Юань вспоминали совместные праздники в Чуньцю, потом к воспоминаниям присоединился Цзян Цяо — и уже вместе с ним Аи вспоминала Юньмэн, потом как-то перешли на надвигающееся пятнадцатилетие Аи и её Цзили… Вполне серьезно обсудили варианты того, как можно было бы уговорить строгих главу Цзян и госпожу Цзян-Вэнь на то, чтобы разрешили провести помолвку Аи и Вэй Тяньяня.       — Ох, мальчики, все равно мы с вами рассуждаем, какое платье небожителю сшить из проплывающего облака. Нужно дожить до той Цзили, а мне все чаще кажется, что я на той женской половине Юньшэна скоро зачахну, как былинка в тени! Лань-сюн! — Аи ткнула его в грудь острым коготком. — Ты просто должен что-то сделать, чтобы когда станешь главой, девы твоего клана не кисли, как рис в забытом горшке!       Цзинъи смущённо пожал плечами:       — В дела женской половины даже родители особо не лезут — ей испокон века занималась супруга главы, госпожа Лань. А последней госпожой Лань была моя бабушка… — Цзинъи помолчал, не зная, как объяснить. — Мне особо не рассказывают, что там было с клановой политикой до войны, и вообще это вроде как запретная тема, но я слышал, что бабушка была затворницей. Там была какая-то странная история, кто-то кого-то убил, что ли? Но, в общем, толком госпожи Лань в клане уже два поколения как нет. И в третьем, наверное, не будет... — Цзинъи мельком взглянул на Юаня, поймал ответный взгляд — и спешно отвернулся, полыхая щеками. Вздохнул, успокаиваясь. — Сейчас родители могут действовать лишь окольными путями, через старейшин и их супруг. Им, конечно, помогают, но всё-таки без возможности вмешаться напрямую приходится сложно.       Он не собирался упоминать об одном скандале, которому стал невольным свидетелем не так уж и давно — года как раз три назад, когда заправлявшие на женской половине женщины-старейшины, пользуясь отсутствием на собрании Лань Мэйню, открыто предложили отцу сменить папин статус и назвать его «добродетельной супругой», обязать заниматься женскими делами и носить женскую одежду, если тот в самом деле хочет влезать в дела их женской части клана… Отца Цзинъи впервые видел в таком слепящем гневе и предпочел бы не видеть больше никогда. Но скандал замял тогда все-таки папа, который с улыбкой… согласился. Предупредив, что тогда он именно что станет главой этой самой пресловутой женской части клана, и будет иметь полное право менять все по своему усмотрению. Старейшины очень быстро пошли на попятную. А потом с горы спустилась старейшина Мэйню, и влетело уже всем подряд за попрание здравого смысла и попытку вывернуть традиции наизнанку. Влетело и ему — после, за подслушивание и подглядывание, лично же от старейшины Мэйню, когда заявился к ней на пик и принялся задавать вопросы. Но она хоть объяснила, какое серьезное оскорбление нанесли папе эти курицы — предложить мужчине и воину отказаться от своей сути и поставить себя в подчиненное положение. А ведь у них с отцом — официально признанный равным брак. По этому поводу аж Совет кланов собирался, и Верховный Заклинатель был очень сильно недоволен тем, что этот вопрос вообще был поднят.       Аи тоскливо вздохнула:       — Лань! — прозвучало как ругательство. — Но ведь принимать приглашённых учениц вы их как-то уговорили? И на совместные тренировки!       Цзинъи хихикнул:       — Родители пообещали, что если учениц не пустят на женскую половину — они просто поселят их на мужской! Тут уже и самые консервативные из старейшин принялись уговаривать управляющих женской половиной не допустить срама.       Лицо Цзян Аи сделалось совсем тоскливым.       — Как жаль, что их удалось уговорить, — это было сказано на редкость постным тоном.       — Да понимаю я, понимаю, — Цзинъи всплеснул руками. — Родители над этим работают, ну, чтоб больше взаимодействия было. Но — не в обиду тебе, шимэй, с женщинами просто невозможно договориться! Они же обижаются на каждый чих и взгляд!       — Чушь какая! Хотя, ладно, это наши не обижаются — сразу на поединок вызывают.       Цяо и Юань прятали лица за ладонями и подозрительно подрагивали плечами. Цзинъи радовало уже хотя бы то, что им было весело слушать эти перепалки. И то, что было вообще весело.       — Эй, как насчет прогулки в Цайи? В Гусу мы уже были, а до Цайи лететь недалеко, — предложил он, когда спор утих и все немного успокоились.       Согласие было единодушным.       До Цайи решено было лететь на мечах — всё-таки у них было времени лишь до вечера, а вот в самом городе взять в наем лодки. Благо, с ними сносно умели управляться все четверо, не говоря уже про Цзян Цяо. Аи, кажется, от известия, что на рынке удастся покататься на лодке — как в родном Юньмэне — готова была воспарить без меча.              Весенний Цайи был не менее шумлив и говорлив, чем в любое иное, кроме зимы, время года, и с лодок уже торговали всякой всячиной, хотя больше, конечно, вином, закусками и безделушками. Но Цзинъи углядел лодку, заполненную корзинами со свежей, золотой локвой, и не смог удержаться: направил свой крохотный сампан к торговке, уже издали выкрикивая:       — Сестрица, сестрица, сладка ли у тебя локва?       — Слаще не сыщешь, молодой господин! Такому красавчику, как ты, даже убедиться дам! — торговка подмигнул ему — и вправду бросила локву.       Цзинъи поймал.       Локва пахла сногсшибательно, он разломил спелый плод, слизал с пальцев сладкий сок и внезапно преисполнился бесшабашного желания пошалить — давно уже такого не чувствовал, наверное, с того дня, как в последний раз перед приездом приглашенных учеников сбегал в Гусу пить вино:       — Ах, сестрица, сестрица, твои локвы впрямь сладки, как грех! А я в самом деле красавчик. Но скажи, сестрица, вон тот молодой господин — разве не красивее меня? — Цзинъи кивнул на лодку, которой правил Вэй Юань, замечая краем глаза, как тот слегка хмурится и покусывает губу.       Торговка рассмеялась и погрозила Цзинъи пальцем:       — Если я каждому красавчику буду дарить по локве, то так и разорюсь! Но твой друг и вправду кажется ещё симпатичнее тебя — особенно если перестанет хмуриться! — и обратилась уже к Юаню: — Эй, молодой господин! Держи локву и улыбнись, не стоит портить такую красоту морщинами!       Она в самом деле бросила Юаню локву, и тот мгновенно вскинул руку, ловя ее, фыркнул, как кот, которому попали водой по усам, но все же улыбнулся:       — Благодарю, сестрица. Позволь купить у тебя три цзиня локв. Моя шимэй их очень любит, да только ни за что не признается.       Теперь зафыркала Аи. Но от предложенного не отказалась, хотя и разделила купленное на всех четверых. Цзян Цяо свою часть принимал с почти что оскорбленным лицом. Аи хихикнула:       — Шисюн Цяо, ты так расстроился, что тебе не перепало бесплатной локвы?       — Ну что ты, шимэй. В списке красавчиков нашего поколения этот ничтожный на каком-то там двадцатом месте, что ли? Мне и равняться не стоит! — Цзян Цяо скорчил еще более постную рожу, хоть взгляд и искрился смехом.       Цзинъи навострил уши:       — А что, на наше поколение уже составляют список?       Аи тут же залилась смехом, едва не уронив в воду свой шест, Юань покраснел, а Цяо серьезно кивнул:       — Конечно. Удивлен, что ты — и не знаешь.       Цзинъи пожал плечами. Раньше он и вправду каждый год интересовался у приглашённых учеников, кто занимает первые места — но в этом году его больше интересовал один конкретный красавчик, так что поинтересоваться списком было всё недосуг. Но раз уж зашла речь…       — Так кто там на первых местах, Цзян-сюн?       — О, к неудовольствию многих, список возглавляют два багряных лотоса!       — А-Цяо! — возмущенно вскрикнул Юань, заливаясь совсем уж алым румянцем. — Не понимаю, как можно было даже сравнить меня с дашисюном, тем более — поставить рядом!       — А по-моему, все честно, — рассмеялась Аи. — Ян-гэ самый старший в нашем поколении. В прошлом его место занимал твой, Цзинъи, отец, а за ним — мой боцю. За ними следовал глава Цзинь, а потом бофу и мой папа. Правда, дальше я не знаю, на слуху всегда была только первая пятерка. В нашем поколении ты, кстати, четвертый! Гордись — мало кто мог бы сравниться по красоте с бофу!       Цзинъи гордился. И собой — он всё-таки попал в первую пятерку — и Юанем. И не отказал себе в удовольствии полюбоваться на своего честно завоёванного второго в списке прекраснейших молодых господ. Юань всё ещё алел щеками и сердился, бурча что-то себе под нос. Цзинъи прислушался:       — Пресветлая Гуаньинь, какая глупость все эти списки! Будто смазливое лицо — это в человеке главное!..              В Цайи они задержались: сначала ели локвы, заглядывая заодно и в лодки, предлагающие всякие безделицы, потом умудрились устроить гонку: Аи отказалась участвовать, но с пылом болела за соклановца… Цзян Цяо, ожидаемо, и победил. Всё же, чтобы рассчитывать победить юньмэнца в лодочной гонке — надо быть очень самоуверенным… Но они с Юанем честно старались!       Потом приняли решение сойти на берег и побродить по городу ногами. Там оказалось ещё больше лавок и лавочек со всякой всячиной, чем на речном рынке… Спохватились, что пора возвращаться, довольно поздно — и под предлогом спешки устроили ещё одну гонку, на мечах. В общем, в ворота Юньшэна все ввалились взмыленные и смеющиеся, провожаемые неодобрительно-завистливыми взглядами дежурных адептов.       И пусть после этого дня были другие — заполненные рутиной учебы, серостью будней, ощущение праздника оставалось в них всех еще долго. Цзинъи вспоминал этот день каждый раз, когда мог видеть на запястье Вэй Юаня алый шелковый шнур, украшенный счастливым узлом и нефритовой бусиной.       

***

      Хотя праздник они устраивали для Юаня, Аи подозревала, что развлекали в тот день, наслушавшись жалоб, в основном её. И была друзьям безумно благодарна — без них она точно превратилась бы на женской половине в полную слизь, способную только уныло следовать наставлениям. Ну, или взорвалась бы, что не лучше.       С тех пор всей компанией погулять её выводили ещё несколько раз. Первый — на день рождения Лань Цзинъи, который — вот паршивец, под стать Юаню! — даже не предупредил, в честь чего их опять освободили от уроков и разрешили выйти в город. Пришлось тогда спешно выдумывать какие-то подарки и дарить их с опозданием. Она сшила и вышила для него шелковый чехол для его сяо, Цяо подарил резную сандаловую лисичку, утверждая, что наследник Лань похож на хитрую лису гораздо больше, чем следовало бы. А Юань… Юань страшно смущался, но подарил ему записанные в тонкую книжицу ноты той мелодии, что написал сам, и сыграл ее же. Ах, смотреть на Цзинъи в тот момент было особым удовольствием. Если бы она умела рисовать так, как бобо! Она бы обязательно запечатлела это богатство эмоций: довольство, что было, кажется, огромнее мира, жаркое смущение, капелька собственнического неудовольствия тем, что предназначенную ему песню слышал кто-то еще, пусть даже и друзья, восхищение талантом сочинителя…       Аи уже видела такие эмоции в своей жизни, пусть они отражались лишь в других глазах — цвета золотого чацзина, оставляя лицо получившего подарок спокойным, зато даритель был ими явно очень польщен. Аи не могла не отметить в который раз странную схожесть двух пар. И не могла окончательно принять то, что должна считать Цзинъи и Юаня парой. Ей, как шимэй Юаня, его самой близкой подруге, все равно казалось, что наследник Лань — не пара ее замечательному, чудесному, доброму, милому, умному и сильному шисюну, практически — старшему брату. Маленькая сестринская ревность покусывала и заставляла выискивать недостатки в Лань Цзинъи.              Кроме всего прочего, продолжались и их с Юанем тренировки по овладению огнем. Аи не могла не отметить, насколько серьезнее тот стал подходить к ним. Он наконец преодолел внутренний страх и неприятие, смог ощутить и осознать пламя, как часть своей ци, часть себя. Наконец пришел тот день, когда он сумел зажечь в ладони огонек и не спалить рукав и не обжечь себя.       — Аи… Аи, смотри… У меня получилось! — завороженно сказал юноша, и в его зрачках плясал золотой отблеск кланового пламени Вэй… Или Вэнь?       Аи зажгла в ладони такой же и сдвинула их руки так, что огонь смешался, стекся в один золотисто-рыжий язычок, трепещущий в их соединенных ладонях.       — А-Юань, мы теперь совсем как брат и сестра.       — Я был бы счастлив называть тебя сестрой, Аи-мэймэй.       С тех пор дело пошло ещё легче, будто Юань преодолел какой-то барьер. Можно было бы, честно говоря, и за стенами встречаться уже пореже, Аи казалось, что теперь он справится сам… Но эти встречи были отдушиной для неё так же, как и для остальных.       Чуть поумерили пыл они лишь после Дуань-У, на который Цзинъи опять умудрился вытащить их даже не в Гусу, а в Цайи. Озеро Билин и устраиваемое на нём представление, конечно, не могли сравниться с тем, что было в Юньмэне — в этом Аи и Цяо были единодушны, но зрелище всё равно радовало глаз. Там Цзинъи и преподнёс им благую весть:       — Кстати! Наставники довольны успехами нынешнего набора учеников! Так что…       Он многозначительно подвигал бровями, словно предлагая им угадать самостоятельно.       Первой угадала — ну, или ей великодушно предоставили честь озвучить догадку — Аи:       — Ночная охота! Неужели?!       Цзинъи кивнул, неосознанно сжимая ладонь на рукояти своего меча, взгляд его затуманился мечтательной дымкой, правда, вскоре прояснился и преисполнился легкой насмешки над ними всеми:       — Шимэй, это будет очень простая и легкая охота. Наставники наверняка подберут нам добычу попроще и послабее, лишь бы мы смогли отработать сдерживающие и развеивающие талисманы, да, возможно, еще построение печатей подавления.       — Ничего, мы пока не великие герои, слишком малая добыча нашей чести не запятнает!       Аи, сказать честно, было по большей части плевать, на что они будут охотиться и насколько серьёзной окажется добыча, главное, сам факт! Она наконец сможет использовать меч не только в тренировке и для того, чтобы на нём летать. Потому что если тот же Цзян Цяо на ночной охоте в Юньмэне, под присмотром старших, уже бывал, то сама Аи сначала была слишком мала, а после — слишком занята учёбой в Чуньцю Вэй.       Так что они договорились, что перед ночной охотой на всякий случай поберегут силы и тренировки с огнём пока уменьшат. Тем более что Юань утверждал, что контроль ему даётся достаточно хорошо, и на той же охоте он случайно, от избытка чувств, ничего не подожжет.       Как назло, до самого начала сяомань зарядили нудные дожди, и пришлось ждать, пока погода наладится, но уже на третий день сяомань небесные хляби закрылись, а горячее солнце быстро осушило землю. Наставники объявили общий сбор в ланьши на мужской половине, чтобы проверить готовые талисманы и оружие юных заклинателей и дать последние — но все равно не самые последние — наставления. И, наконец, прозвучало долгожданное:       — Собирайтесь, утром после завтрака вылетаем.