或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Вэй Юань размеренно, удерживая на лице полное внимания выражение, кивал своему молодому господину.       Нет, он его уважал, конечно, и о своей будущей госпоже собирался заботиться со всем тщанием, и инструкции слушал действительно внимательно, но… только первые три раза. Юаню очень хотелось взять дашисюна за плечи, усадить, влить в него пару пиал успокоительного отвара, а если не поможет — то крепкого байцзю. Хотя, нет, не стоит разжигать и без того тревожно мечущееся пламя вином.       — Шисюн Ян… Шисюн! Ян-гэ!       Тяньянь наконец остановился, вздрогнув от обращения. Развернулся, сердито глядя на Юаня.       — Ян-гэ, ты повторяешь это уже в четвертый раз. Клянусь, я и с первого все запомнил. Обещаю, я присмотрю за твоей невестой, как за собственной сестрой.       Тем более что Аи была его шимэй и близким другом, и он заботился бы о ней и без просьб Ян-гэ. Хотя то, что шисюн говорил, было несомненно полезно, вряд ли в ином случае он узнал бы столько о внутреннем устройстве Юньшэна — Юань трезво оценивал себя и понимал, что гораздо менее пронырлив, прости Будда за такое определение. Не говоря уже про рекомендации к наследнику Лань, о котором в других орденах было известно весьма мало.       С Гусу вообще вышло немного смешно. То, что он отправится туда вместе с Аи, решено было практически тогда же, когда туда решили отправить собственно юную госпожу. Только вот сообщить самому Юаню об этом забыли! И когда у него внезапно усилились тренировки, Юань грешным делом подумал было, что это для того, чтобы он поменьше досаждал молодой госпоже. Причину этого, правда, понять не мог, но он в принципе нечасто понимал мотивы действий главы до того, как увидит результаты. И когда за неделю до отъезда Учитель отменил все занятия и посоветовал отдыхать и собирать вещи… Видимо, у Юаня было очень удивлённое лицо. Глава снова стыдил дорогого супруга за то, что тот по обыкновению отмолчался. Учитель краснел, Юань краснел вместе с ним.       — Ай-я! — Вэй Усянь всплеснул ладонями. — Этот глава не может за всем уследить сразу! А-Юань, ступай.       На следующее утро на завтраке Учителя не было. Старшие адепты шептались, что он наказан. Юань, пришедший в свое обычное время на занятия — по привычке, — хлопнул себя по лбу и отправился на кухню, выпросил любимых Учителем баоцзы и османтусовых пирожных, сходил в главный дом и… не нашел покои глав. Пришлось раздать угощение младшим, но прежде хорошенько умыться холодной водой: до него дошло, о каком таком наказании говорили старшие. Право, иногда от некоторых знаний Вэй Юань был бы не против отказаться совсем.       Следующую неделю Юаню заняться было совершенно нечем — он отвык быть предоставленным самому себе целыми днями, и занятий, кроме как собрать вещи, что он проделал за день, и тренировок, придумать себе не мог. Разве что пойти в библиотеку?       Мысль о библиотеке потянула за собой другие: он мог бы поискать там трактаты об истории Гусу. И — он несколько раз мельком слышал об этом от Учителя и главы — что-то об их знаменитых правилах. И не менее знаменитых заклинателях-музыкантах. Все-таки в Юньшэн он ехал не просто так и даже не в первую очередь как сопровождающий девы Цзян, эту его миссию никто не собирался оглашать на весь орден Гусу Лань. Отправлялся туда Вэй Чансинь как первый ученик Цзян Минфэна, которому требовалось углубленное обучение разрешенным техникам музыкального заклинательства. Ведь именно этот орден славился своими мастерами.       Справедливости ради, Вэй Юань считал, что никто не сможет сравниться в мастерстве с его Учителем. Но думал так про себя, не рискуя высказываться вслух. Цзян Минфэна это высказывание могло расстроить, ведь он учился именно в Юньшэне у тамошних мастеров, а каковы были его отношения с учителями, Юань не знал.       Всё искомое нашлось — и история, и заметки о заклинательских техниках, и пухленький томик правил. Начал Юань с заметок — и весьма быстро закончил, потому что большую часть техник, которые упоминались в записях, он или уже изучал с Учителем, или хотя бы слышал о них от него же. Следующим пунктом шла история, и она заняла Юаня на несколько дней. В орденской библиотеке содержалась лишь краткая сводка событий и несколько легенд, но неграмотным дураком Юань, если зайдёт разговор, чувствовать себя уже не будет. Подробности же он сможет посмотреть уже в библиотеке Юньшэна. Юань мечтательно прищурился: Учитель обещал, что его пустят во все секции, кроме запретных. Это открывало огромные перспективы!       За день до отъезда Юань, наконец, дошёл и до правил. Сборник был исписан знакомым почерком Учителя, и первую страницу Юань открывал с закономерным трепетом… Который прошёл очень быстро, буквально после первой сотни столбцов, когда написанное начало отдавать некоторым абсурдом. Когда же Юань дочитал до третьей тысячи, он был в ужасе, ибо столько запретов, местами противоречащих друг другу, не смог бы соблюдать ни один праведник! И облегчение, накатившее на него, когда в самом конце он увидел приписку: «Устарело. Правила, действующие на сей день, включают:» — и жалкие пять десятков столбцов, было воистину огромно.       Оставшиеся правила выучить было нетрудно. Хотя самые последние — пятьдесят первое и пятьдесят второе — как-то неуловимо отличались и изрядно выбили из колеи. Первое вообще вогнало в краску, это же надо было — такое написать! Насколько он понял, все правила Гусу Лань выбиты на огромной скальной стене у входа в резиденцию. Юань не представлял, чтобы такое могло быть написано на самом виду, даже в их «бесстыдном» ордене! А самое последнее умилило: гладить кроликов — хорошее правило. В Фэнхуан Во тоже были кролики, обитали на одном из холмов и считались питомцами дашисюна. Иногда их подкармливали, особенно зимой, если требовалось — лечили. Но вообще зверюшки были дикими и в руки давались редко.       А потом его нашел дашисюн, и уже второй, если не третий сяоши объяснял ему права и обязанности приглашенного ученика и сопровождающего для Цзян Аи.       — Дашисюн, ты уже вытоптал тропу в полу. Давай, я повторю тебе то, что запомнил, а ты успокоишься и сядешь.       Вэй Ян нервно рассмеялся, дернул себя за одну из косичек и действительно сел, почти упал на циновку рядом.       — Прости, А-Юань, что-то я сам не свой. Самое главное забыл.       Порывшись в цянькуне, он вытащил алую нефритовую пейю с серебряной кистью.       — Меняй. И всегда держи этот знак при себе. Дагэ сделал такие для тебя, Аи и Цзян Цяо. Это не просто клановый знак, а маячок. Если случится так, что вы будете в смертельной опасности, он подаст сигнал мне и старшим. И мы примчимся тотчас. Понял?       — Понял, шисюн, — Юань послушно заменил пейю.       Возможность, если что, позвать на помощь, в чужих местах будет очень кстати — хотя и хотелось бы, чтобы она не пригодилась. А следующий сяоши Юань отвечал на каверзные вопросы дашисюна, который воспользовался предложением и действительно вознамерился проверить, что Юань запомнил из его объяснений. Впрочем, на память Юань никогда не жаловался.              В последнюю ночь перед отлетом Юаню приснились белые кролики в лобных лентах, пишущие всякое непотребство на стене главного дома, почему-то, Гнезда. Проснувшись, он попил воды и умылся: приснится же такое от волнения!       А утром попрощался с родителями, шиди и шимэй, старшими учениками и дашисюном, встал на меч рядом с главой и отправился в полет до Гусу, надеясь по пути встретиться с делегацией Цзян.       

***

      Лань Цзинъи с самого раннего утра предвкушал знакомство с новыми приглашенными учениками. Отец и папа говорили, что в этом году от Великих орденов будет только одна ученица — юная госпожа Цзян, и ее троюродный брат в качестве сопровождающего. Остальные — от малых орденов, не столь знаменитых. Он выучил список имен, стащил у папы Яо свиток с краткими характеристиками на каждого приглашенного ученика и прошелся по ним, выбирая, с кем в первую очередь свести знакомство.       Одно из имён заинтересовало особенно — Вэй Чансинь. Цзинъи одного Вэй помнил очень хорошо, хотя самому ему тогда едва исполнилось восемь. Такого сообщника у Цзинъи с тех пор не было, и если этот Вэй будет хотя бы вполовину так же хорош — год не пройдет зря!       Так что когда настал тот самый день — встречать приглашенных учеников Цзинъи чуть не побежал! Точнее, побежал, но только когда рядом никого не было, в остальных случаях приходилось переходить на шаг и изображать из себя «достойного молодого господина».       Стоять рядом с отцом в первых рядах встречающей делегации было нудно. Цзинъи сейчас безумно завидовал папе Яо, который, как обычно, сновал где-то меж прибывшими под талисманом! И развлекал себя тем, что пытался угадать, где он сейчас. До того у Цзинъи ни разу не получилось, но он не терял надежды.       Ещё интересно было сопоставлять прочитанные в списке имена с реальными личностями. Кого-то получалось узнать сразу, а некоторым настолько не подходили собственные имена, что Цзинъи поражался — куда и чем смотрели их родители?! Хотя его самого родители тоже назвали, не столько отражая его реальный характер, сколько желая ему наконец научиться соответствовать имени. Цзинъи честно пытался… временами. Изредка. Но что он мог поделать, если таким уродился? К тому же, как говорил любимый папочка, «всегда есть выбор». Цзинъи выбирал собственное душевное равновесие, а не комфорт старых сморч… то есть, старейшин и наставников. Тем более с некоторыми сморч… мудрыми людьми он сумел прийти к приемлемым компромиссам и даже к обоюдному удовольствию. Старейшина Мэйню, к примеру, всего лишь взяла с него стр-р-рашную клятву никому не говорить о чжичжуся, кроме тех, кто о них и так знает. Вот интересно, а этот Вэй Чансинь — знает?       Искомый Вэй нашелся быстро: такая вызывающая — просто отвал башки! — форма была только в одном клане, да и цвета — серый и багряный — никто больше не рисковал выбирать. За плечом в расшитом чехле у парнишки возвышался явно не ученический гуцинь. Ого! Чтоб играть на взрослом, в таком-то возрасте, ему нужно было начинать еще до формирования золотого ядра! Цзинъи повнимательнее присмотрелся к будущему соученику, отмечая: среди сверстников тот выделялся довольно высоким ростом и выглядел, пожалуй, ровесником самому Цзинъи. И цепляло, ох как цепляло написанное на лице спокойствие! А еще — яркие, словно лепестки горечавок, глаза.       Цзинъи давно заметил: чем необычнее у человека глаза, тем интереснее он внутренне. Вот взять папочку Яо: у него глаза, словно у ядовитой змеи, иззелена-золотые, пронзительные и опасные. Но люди почему-то совсем не понимают, куда надо смотреть, обманываются его изумительной улыбкой, ямочками на щеках — и раз за разом попадаются на крючок. Или вот старейшина Мэйню — у нее глаза, как у мудрого Небесного Зверя: сине-зеленые, темные, древние. По ее виду никогда не поймешь, что эта заклинательница уже достигла бессмертия, но взгляд в глаза рождает ощущение падения в бездну.       Он повел внимательным взглядом, отыскивая других обладателей таких же необыкновенных глаз: вдруг повезет?       Повезло. Цзинъи сам себе не поверил, когда совершенно неподражаемые глаза увидел в малочисленной девичьей группке — словно две спелые, напитанные солнцем вишни.       С девчонками Цзинъи дела имел нечасто: во-первых, они, в большинстве своём, были скучными, а во-вторых, за незаконное проникновение на девичью половину ученических павильонов наказывали даже его. Не очень сильно, папа Яо его, кажется, выгораживал перед отцом, но обязательно. Про приглашенных учениц и говорить было нечего — они старались вести себя ещё приличнее кровных Лань, чтобы не опозориться.       Было, конечно, за эти годы одно исключение: дева Юй. Она вела себя весьма вольно, и когда удалось пересечься с ней, согласилась встречаться где-то на общей территории. Даже научила Цзинъи нескольким фокусам с молниями!       Нынешняя же девица была одета в форму Цзян. Стало быть, та самая Цзян Аи? Деве Юй она должна приходиться то ли троюродной племянницей, то ли четвероюродной сестрой — зазубриванием фамильных списков Цзинъи себя не утруждал, несмотря на все старания наставников, а потому точно сказать не мог.       Цзинъи принялся с почти неприличным, судя по неодобрительному взгляду отца, усердием разглядывать новую знакомую. А что они обязательно познакомятся, у Цзинъи сомнений не было, потому что разглядывал Цзян Аи не только он. И не только другие приглашённые ученики, во внимание которых, как за прошлые года выяснил Цзинъи, могло попасть всё, что было чуть симпатичнее обезьяны. Клан Лань же славился своими адептами — не зря отец считался первым по красоте среди своего поколения! Цзинъи стиснул челюсти и сжал кулаки: не просто так его в этом году поставили следить за порядком среди приглашенных учеников. Наверняка папа Яо что-то прознал, нужно будет обязательно с ним поговорить на эту тему.       Меж тем церемония приветствия наконец закончилась, и к новичкам-чужакам начали подходить адепты, чтобы развести всех по ученическим яши, разместить, проверить на запрещенку, выяснить, всем ли довольны. Цзинъи поймал взгляд отца и разрешающий кивок, поклонился и тоже двинулся туда, надеясь выцепить из толпы того парнишку из Чуньцю Вэй. Ему повезло: тот, кажется, прощался с главой Вэй, выслушивая последние наставления. Рядом с ними так же прощались глава Цзян и второй приглашенный ученик из этого клана. Вот оба поклонились, и Цзинъи шагнул им навстречу, навешивая самую приветливую из своих улыбок:       — Позвольте вас проводить, молодые господа.       Молодые господа ответили положенными словами вежливости, Цзян — весьма формально, как и ожидалось от незнакомца… А вот Вэй ожёг внимательным взглядом, через мяо вновь скрывшимся за маской спокойствия. Это было интересно, как и ожидал от молодого господина Вэй Цзинъи.       По пути до комнат Цзинъи развлекал юношей пристойными разговорами об окружающих пейзажах. Цзян разговор поддерживал с исключительно скучающим выражением лица, и вскоре вовсе замолк, потому что Вэй о красоте гор туманным утром и символичности сосен над обрывами говорил совершенно серьёзно — и такое умение молоть высокопарную никому не интересную чушь Цзинъи раньше встречал лишь у старейшин клана да своих родителей! А второй глава Вэй, то бишь, Цзян Минфэн, насколько он знал по обмолвкам отца и папы, да еще старейшины Мэйню, особой говорливостью не отличался, чтоб научить Первого ученика клана. Может, этому учил первый глава Вэй? Да ну, о нем тоже отзывались, как о достаточно сдержанном на язык человеке, та же старейшина Мэйню однажды сказала, что каждое его слово — на вес золота, потому что он никогда не отступает от сказанного. Молодой господин Вэй становился с каждым мяо все интереснее для Цзинъи. Его изумительную этикетную маску хотелось снять все больше, заглянуть за нее: что там таится?       Увы, хотеть Цзинъи мог сколько угодно, но наследнику клана нельзя уделять внимания кому-то больше, кому-то меньше. Если уж вызвался проводить приглашенных учеников, он должен был обойти все яши и выяснить, все ли хорошо, всем ли гости довольны. Папа, несомненно, поинтересуется его впечатлениями, стоит быть внимательнее.       Показав господам Цзян и Вэй их комнату, где им повезло поселиться вдвоем, он спросил, есть ли пожелания, получил уверения, что все в полном порядке, и, попрощавшись, отправился обходить остальных.       К родителям, памятуя о традиционном банкете, он отправился уже после его окончания, когда Юньшэн покинули все главы-гости, даже глава Вэй, в этот раз не пытавшийся споить ни отца, ни папу. Правило, запрещающее обсуждать других за их спиной, уже давно было отменено, так что по Облачным Глубинам ходили легенды о нечастых визитах Ди-цзуньши, оборачивавшихся очередным непотребством вроде дополнений на Стене Послушания. Где-то в глубине души Цзинъи тоже хотел оставить когда-нибудь на пресловутой каменюке свой след, но родителям это желание не озвучивал — его время ещё придёт, а пока не стоит дразнить гусей.       Родители были в кабинете, видимо, подводили итоги дня и ждали его. Цзинъи после приветствия подсел за стол и без напоминания принялся докладывать о виденном за день и своих впечатлениях от этого — с некоторых пор подобное стало рутиной после всех мало-мальски значимых событий.       Замечания про Цзян Аи и Вэй Чансиня их явно порадовали, и Цзинъи уверился в своих выводах — с ними что-то очень не так! На прямой вопрос родители даже в кои-то веки ответили сразу прямо, а не посоветовали сперва подумать самостоятельно:       — Цзян Аи — невеста наследника Вэй, и в Гусу её отправили, чтобы соблюсти приличия. Вэй Чансинь — её сопровождающий от клана жениха. Это кроме того, что глава Вэй расхваливал их обоих как своих лучших учеников.       — Я видел характеристики, — бесстыдно признался Цзинъи, зная, что не накажут. — Этот Вэй и правда такой талантливый в музыкальном заклинательстве? Мне стоит приглядеться?       О том, что к Цзян Аи он непременно приглядится тоже, говорить не стал. Надо же, невеста Вэй Тяньяня! Он прекрасно помнил ершистого и шебутного старшего друга, да что там — он время от времени переписывался с ним. А вот в Гусу Тяньянь практически не появлялся, и на ночных охотах, куда Цзинъи уже год как выходил, они не пересекались: Ян был уже не учеником, чтоб размениваться на мелочи вроде духов, призраков и змеев-измерителей, наверняка его добыча была куда крупнее. Цзинъи ждал ближайших соревнований в Ланьлине, рассчитывая, что наследник Вэй в них тоже будет участвовать, все еще попадая в высшую возрастную границу. Ему просто ужас как хотелось встретиться не только на полигоне для стрельб, но и скрестить с другом клинки. И пусть у них разница в опыте и возрасте такая, что Цзинъи не светит выиграть, но это будет наверняка отличный урок мастерства от старшего.       Так что шанс познакомиться с невестой друга Цзинъи упускать не собирался. Как и с его шиди, потому как на вопрос о музыкальном мастерстве родители ответили, что суждениям обоих глав Вэй, конечно, доверяют, но сами Вэй Чансиня в первый раз увидели тогда же, когда и сам Цзинъи. Что для юноши было практически провокацией и подначкой проверить самому!       Торопиться, правда, не стоило — сперва Цзинъи собирался присмотреться к Чансиню на общих уроках, на которых он сам будет присутствовать в качестве наблюдателя и стража порядка. Статус последнего немного смешил — по меркам Юньшэна он как раз таки являлся главным колебателем этого самого порядка, но своей прелестью тоже обладал, так как позволял, если повезёт, выгораживать тех, кто Цзинъи действительно нравился. И не выгораживать всяких идиотов.              Первые два дня давались приглашенным ученикам, чтобы выучить расписание занятий, где что находится, утрясти все нестыковки — не один только Вэй Чансинь приехал обучаться музыкальным техникам, так что мастера должны были прослушать претендентов и разобрать себе тех, кого хотели бы учить. Цзинъи лично обошел всех трех наставников, чтобы выяснить, кто и с кем в итоге будет работать. И долго смеялся, забившись в самые дальние заросли магнолий, почти у водопада, вспоминая, как три почтенных учителя едва не тягали друг друга за бороды и патлы, пытаясь поделить одного несчастного ученика. При том, что всего учеников было семь, се-е-емь! Вэй Чансинь на троих никак не делился. Наставники извлекли откуда-то кости и… Дальше он не подсматривал — побоялся, что услышат, давить в себе хохот больше не было сил, а талисман тени и «заглушку» он, растяпа, забыл в своей цзинши.       Тем острее стало желание услышать, как этот удивительный Вэй играет. Цзинъи тоже играл, но на сяо, сидеть и терпеливо корпеть над цинем у него не хватало душевных сил. Это только папа мог, ну так ему это занятие шло неимоверно, он словно родился для того, чтобы играть на цине, с этой его безупречной осанкой, изящными кистями, одухотворенным выражением лица. Цзинъи же на своей сяо мог играть хоть сидя, хоть стоя, хоть валяясь в траве на кроличьем холме. Так что Цзинъи твёрдо решил в ближайшее же время точно узнать, что из себя представляет Вэй Чансинь.       К удовлетворению своего желания Цзинъи приступил немедля, всё свободное время посвящая слежке за учеником Вэй. Тот ничем предосудительным не занимался, проводя дни на занятиях и в библиотеке, что было скучно даже по меркам самых праведных соклановцев Цзинъи. И только две недели — две недели! — спустя Цзинъи повезло.       В эту ночь он не должен был дежурить, но старший адепт, чья смена была, накануне успел схлопотать наказание. Так что Цзинъи вышел на ночное патрулирование, не особенно надеясь на успех. И каково же было его удивление, когда он подошел к тренировочной площадке, где старшие обычно учились слышать себя сквозь рев водопада. Он и сам иногда сюда приходил. Но сейчас на вершине скалы под водопадом восседала одинокая фигурка в серо-багряном одеянии, которое казалось под лунным светом серо-черным. Цинь, лежащий на коленях ученика, словно светился серебряно и нежно: он был не белым, но шелково-серым, Цзинъи видел его днем, при свете солнца инструмент производил несколько иное впечатление.       Цзинъи споро спрятался за ближайшими кустами, подбираясь к водопаду где перебежками, а где и ползком — талисман тени он опять оставил в цзинши, а чтобы услышать что-то сквозь гул воды, нужно было подобраться очень близко! Влажная от близости воды земля чавкала, а трава предательски скользила под ногами. Цзинъи боялся даже представить, на что после сегодняшнего будет похоже его ханьфу, но уже понимал, что застирывать придётся самому, причём уже сегодня и тайком, иначе, кроме обязательного застирывания, последует ещё и лекция от папы про бережное отношение к вещам. Но это того стоило — Цзинъи смог подобраться под самый водопад, притаившись за проросшим на склизких камнях чахлым колючим кустарником.       В следующий кэ Цзинъи понял, из-за чего перессорились наставники. Музыка уверенно взлетала из-под пальцев Вэй Чансиня, и Цзинъи почти видел стремительный полёт сквозь тёмное небо, что-то ещё, что пока не мог разгадать — мелодия была ему незнакома, а исполнение точно не хуже папиного!       Поражённый, Цзинъи ослабил бдительность и подался вперёд, налегая на кустарник… Который закономерно отомстил, исколов руки. После чего взял в союзники родной камень, влажным боком проскользнувший под ногами дернувшегося юноши.       Плеск, сопровождаемый не очень приличным вскриком, был громкий. Брызг тоже было много. А когда Цзинъи поднял голову, к нему навстречу тянулась рука.       — Ты не ушибся, наследник Лань?       В голосе звенела легкая насмешка, такая, что кто другой бы и не заметил. И она же таилась на дне обеспокоенных горечавковых глаз. Цзинъи захотелось взяться за протянутую руку и хорошенько дернуть, чтобы «благодетель» — нарушитель тоже искупался в ледяной водичке и больше не потешался. Захотелось странного до противоестественности: сдать этого Вэй Чансиня наставникам и посмотреть, как он будет корчиться под ферулами. Вэй Тяньянь рассказывал, в их ордене совсем нет физических наказаний. Значит, этот мальчишка не привык, когда его бьют.       Совладав с собой и разрушительными желаниями, — он никому ничего не скажет, иначе больше не будет и шанса смотреть в эти глаза так близко и слышать эту музыку, — Цзинъи принял руку Вэй Чансиня и выбрался, наконец, из воды по скользким камням.       — Рад видеть молодого господина Вэй! — не знаешь, что сказать — говори в соответствии с этикетом. — Ваша помощь очень своевременна, но позвольте узнать, что вы делаете в такой час за пределами яши? — этого говорить, наверное, не стоило, но желание сделать какую-то пакость, хотя бы и припугнуть этого мальчишку, который даже не трудится сделать вид, что ему не смешно, превысило здравый смысл.       — Нарушаю правила, — спокойно, со все той же насмешкой глубоко в голосе, ответил Вэй Чансинь. — Как и завещал мне дашисюн Вэй Тяньянь. Снимайте форму, молодой господин Лань, нужно застирать ее, пока пятна не схватились, иначе потом не отскребете, особенно траву и тину.       — Без тебя знаю, — Цзинъи от растерянности даже забыл о вежливости.       Наглость, действительно достойная правой руки Вэй Тяньяня! После такой демонстрации характера только и оставалось, что скинуть одежду вместе с бельём, которое Цзинъи просто бросил на камень, чтоб просохло, и действительно приняться за стирку.       Чего он не ожидал — это того, что мальчишка Вэй преспокойно разденется рядом с ним, правда, оставшись в белье, только подвернув до бедер штаны, возьмет изгвазданный шеньи и тоже полезет стирать. А еще не ожидал, что ему протянут нечто вроде комка твердого масла с запахом мыльной травы и лаванды:       — Держи, этим отстирывать проще. Матушкин рецепт, выводит пятна на раз, испытано на себе.       Без формы и босиком, Вэй Чансинь словно растерял весь ореол таинственности, остававшийся на нем после того, как Цзинъи видел его играющим. Просто подросток, такой же, как сам Цзинъи. От холодной воды — руки в мурашках, тонкие волоски на них дыбом, как и на ногах. Нос морщит, сосредоточенно застирывая особенно крупное пятно. Пытается сдуть упавшую на глаза прядку, выбившуюся из-под ленты. И только в глазах — все та же синь, словно подсвеченная внутренней ци, теплая-теплая и чуточку насмешливая.       — Что делал Наследник Лань в такой поздний час вне троп, по которым ходят патрули?       — Проверял тропы, по которым не ходят патрули, — Цзинъи пожал плечами.       Понятно, от кого Вэй Чансинь узнал об этом месте и о том, что патрули его обычно не навещают — от своего дашисюна, конечно. Но времена меняются, и хотя правил в Гусу осталось меньше — следить за ними стали строже. И маршруты патрулей теперь иногда меняли, даже не для того, чтобы ловить нарушителей, а скорее чтобы знать, где их искать, если вдруг что случится. У этого водопада, например, патрули обычно не только глохли, но и резко слепли — днём времени на тренировки хватало не у всех, а у тех, кому доверяли патрулирование, его было ещё меньше, и из патрульных ночью под водопадом успел посидеть почти каждый.       — Этого ученика ждет наказание?       Вэй Чансинь удивлял его с каждым мяо все больше. Не на такую реакцию рассчитывал Цзинъи, совсем не на такую! И что ему теперь отвечать? Судя по спокойствию, молодой господин Вэй, несмотря на отсутствие привычки к наказаниям, их не боится. Но если дать понять, что наказания не будет — не станет ли это в итоге источником проблем? Вопрос всех вопросов. Цзинъи не успел толком узнать этого юношу, чтобы судить о его характере. Пока все, что он видел — ему нравилось, но в глубоком омуте, как говорил Тяньянь, водятся жирные гули.       — Не очень серьёзное, — рассказать наставникам или самостоятельно выдумать что-то легкое, но неприятное, вроде переписывания трактата о благонравии, Цзинъи всегда успеет. Как и сказать, что никакого наказания не будет. Но для того, чтобы принимать это решение сейчас, Цзинъи был слишком обескуражен — уж себе-то признаться можно. Тем более, стирка и прохладный ветерок, обдувающий его подсохший и заодно подмёрзший тыл, отняли у него всяческое желание делать сегодня что-то, кроме как покончить с патрулированием и поскорее вернуться домой.       — Этот ученик примет любое наказание, какое наставники сочтут необходимым назначить.       Поклон с выстиранным шеньи в руках вместо меча вызвал улыбку, до того забавно смотрелось. Цзинъи забрал свою одежду, но надевать ее, мокрую, на едва-едва просохшее белье, конечно, не стал. Уж как-нибудь доберется до цзинши окольными путями, не попавшись патрульным на глаза.       — Тогда, полагаю, молодому господину Вэй стоит вернуться в яши и лечь спать.       — Этот ученик так и сделает, благодарю молодого господина Лань.       Пять фэнь спустя Вэй Чансинь уже был одет, зачехленный гуцинь перекинут через плечо, и он удалялся по тропе, ступая плавно и чинно, будто не было ничего. Цзинъи покусал губу, глядя ему в спину, на тонкие косицы, в которые была заплетена вся его грива, собранная после лентой на макушке. Тяньянь, да и многие другие члены клана Вэй собирали волосы именно так. Чем-то походило на традиционные косы Не, но не так вычурно. Никаких многочисленных серебряных заколок. А ему бы, наверное, пошло… А еще ему пошла бы простая традиционная прическа Лань, украшенная высоким серебряным гуанем. Цзинъи больно прикусил губу: о чем он вообще? Досадливо цокнул и крутнулся на пятке, едва не свалившись в воду снова. Нет уж, надо возвращаться и лечь спать. А то уже всякие странные мысли в голову лезут — пересидел на ветру, что ли?              Утром папа всё-таки распознал прозелень на штанах — видимо, Цзинъи в потёмках не разглядел — и послал его в библиотеку. Благо, не к прачкам — должно быть, заметил, что форма всё-таки стирана, и решил сжалиться. Хотя это как сказать: с прачками можно было хотя бы поболтать, а вот сидеть, выписывать идеальные иероглифы и молчать для Цзинъи было действительно суровым наказанием. И когда он подумал о человеке, из-за которого это наказание и получил, у него возникла идея. Почему он должен отрабатывать самостоятельно? Если бы не Вэй Чансинь, он не ползал бы по траве и не свалился потом в воду! И давешняя ложь о наказании пришлась как нельзя кстати. Так что тем же утром Цзинъи отозвал Вэй Чансиня в сторону и огласил вердикт «наставников» — переписывание трактата о благонравии! И после занятий в библиотеку они отправились вместе.       Вэй Чансинь в библиотеке Лань смотрелся, как родной, из образа выбивался только цвет формы. В остальном — прекрасная осанка, серьёзное лицо и полная сосредоточенность… Идеальный Лань. Сам Цзинъи уже на первой странице весь извертелся и успел пару раз прикусить себя за язык, чтобы не брякнуть какую-нибудь глупость.       На очередном его тяжком вздохе Вэй Чансинь поднял голову и бросил на него взгляд, в свете дня показавшийся еще более пронзительно-синим, с промельками лилового — то ли действительно его глаза меняли цвет в зависимости от освещения, то ли это ци так подсвечивала, выдавая истинное происхождение: не стоило забывать, что какие-то четырнадцать лет назад этот юноша носил фамилию Вэнь, пусть и принадлежал к ветви целителей, а не огненных заклинателей. А еще Цзинъи помнил, что у всех, в ком глава Вэй был заинтересован, рано или поздно появлялась некая особенная ци. Тут же возникло желание подобраться поближе, прикоснуться и прислушаться: будет ли от молодого господина Вэй отклик, подобный тому, что он чувствовал от чжичжуся, порожденных этой энергией?       Пришлось покрепче ухватиться за кисть, а вторую руку спрятать в рукав, чтобы не совершить этого. Может быть, потом, когда они будут знакомы ближе… Пока Цзинъи оставалось только смотреть. И придумать наконец тему для разговора, чтобы это «ближе знакомы» наконец настало!       — Как молодому господину Вэй Гусу? Пейзажи вы уже оценили, я знаю.       Вместо внятного ответа Вэй Чансинь тихо фыркнул, отвел взгляд и слегка прикусил губу. Глубоко вдохнул. До Цзинъи дошло: да он же просто смех пытался подавить! Вот же! Этот!       — Немного скучно, молодой господин Лань. Не хватает привычных обязанностей Первого ученика. И тренировок. Вы, случайно, не знаете, когда приглашенным ученикам откроют поле? А то за стену бегать уже остогуело.       Цзинъи потряс головой. Что-что? За стену? Как… Да когда он успел?!       — Молодой господин Вэй, вы осознаёте, что после такого признания переписыванием можете не отделаться? — нужно же Цзинъи было что-то сказать? Он и сказал. И только потом понял, что тем самым выдал себя с потрохами, а точнее, выдаст, когда ни слова об этом не скажет наставникам.       — Если меня поймают, наследник Лань. Только если меня поймают, — синие, теперь уже совершенно точно с лиловым отблеском, глаза смешливо сощурились. — Так что там с полем для тренировок?       — Через пару месяцев.       Подобной наглости Цзинъи не видел давно, она буквально лишила его дара речи! Сорвать эту маску безмятежности хотелось всё сильнее, и Цзинъи подозревал, что если в ближайшее время что-нибудь не придумает — начнёт творить глупости.       — Ах, жаль, Бэйфан соскучился по возможности скреститься с кем-нибудь, — по слегка накусанной губе постучал кончик кисти. — Что ж, придется ему потерпеть еще немного.       Цзинъи прикипел взглядом к этой губе. А Чансинь, как назло, ещё раз прихватил её — и отпустил, нахально алеющую. После чего преспокойно перевёл взгляд на свою работу. Цзинъи поспешил последовать его примеру — и досадливо зашипел: с кисти успело накапать на лист, что за невезение! Похоже, идея проводить с Вэй Чансинем больше времени на своих условиях была провальной — Цзинъи чувствовал себя неуклюжим дураком, но никак не хозяином положения…       И мучила загадка — когда и как тот умудряется бегать за стену?!              Свой урок по переписыванию Вэй Чансинь умудрился завершить за один вечер. И придраться к его почерку не сумел бы даже папа Яо — готовую копию трактата можно было сшивать и переплетать, а после ставить на полку, как пример для подражания! От того, что даже надежды на вторую попытку провести вместе вечер и получше узнать друг друга не осталось, Цзинъи злился даже во сне: утром лоб болел, словно он хмурился, не переставая, всю ночь. Видно, из-за этого не выспался, а недосып всегда пагубно сказывался на его характере и толкал на всяческие гнусности. Решение не устраивать слежку за Вэй Чансинем было пересмотрено. Тем более Цзинъи не мог ему простить так легко и просто выданного признания в самовольных отлучках за стену!       На этот раз подготовку Цзинъи устроил основательную: нарисовал — а кое-какие и одолжил у родителей — следящие и распознающие талисманы, договорился с несколькими патрульными и выспался засветло, с наступлением темноты устроившись под «тенью» и «заглушкой» в ближних к яши господ Вэй и Цзян кустах. И всё-таки смог уловить — больше по сигналу талисманов, чем глазами — смутную тень, мелькнувшую в проёме окна. Как и услышать тихое прочувствованное ругательство, когда «проводил» эту тень до своей цзинши. «Заглушка» была очень кстати: сдержать злорадный смешок не вышло при всем желании. Цзинъи думал, что молодой господин Вэй откажется от своего побега, но тот только еще раз выругался и… исчез. «Применил такой же талисман, вот гуй!» — догадался Цзинъи. Где теперь и как отслеживать юного нарушителя, было абсолютно неясно. Можно было бы, конечно, заглянуть к родителям и позаимствовать компас теней. Но уж явно не этой ночью. Лучше сделать это, когда оба отца будут заняты делами ордена, а еще лучше — когда оба отлучатся из Юньшэна на ночную охоту. С собой компас они брать не будут, он знал. Еще был малюсенький шанс все-таки обнаружить нарушителя, если прогуляться за стеной — все более-менее удобные лазейки через нее Цзинъи знал, как свои пять пальцев.       Терять эту ночь не хотелось, спать тоже — он выспался днем и азарт в крови подстегивал идти и ловить. Так что Цзинъи перелетел через стену, дождавшись прохода стражи, и отправился вдоль нее, только уже снаружи.       Удача сегодня улыбалась Цзинъи — у одной из лазеек он нашёл слегка примятую траву. Дальше было несложно — после того, как пересёк стену, Чансинь особо не скрывался, и к уединённой полянке неподалёку от ручья он вышел быстро. И запнулся, чуть не рухнув, по недоброй традиции, в тот же ручей — того, что он застал на этой полянке, просто не могло быть!       Вэй Чансинь стоял посреди этой полянки, но не тренировался, нет. Он обнимался с девицей! Внутри Цзинъи что-то разлилось желчью, захотелось подойти и оторвать поганца от этой, этой… Распутницы! Назвать девушку «шлюхой» Цзинъи мешало только намертво вбитое папой Яо сочувствие к этим несчастным женщинам — большая их часть такую судьбу себе не выбирала. А эта — выбрала! И наставникам в этот раз Цзинъи точно расскажет. И наставницам — тоже, обязательно, только узнает, чьё имя им называть.       Когда же девица отстранилась, Цзинъи понял, что никаким наставникам говорить ничего не будет — сам разберётся. Потому что это была не какая-то там девица. Лунный свет не дал сразу распознать цвета ее ханьфу, а меж тем он мог бы все понять и по одному только серебряному колокольчику на ее поясе! Эта змея… эта пигалица! Цзян Аи бесстыдно вешалась на Вэй Чансиня, словно уже забыла о том, что у нее есть жених! За старшего друга стало обидно настолько, что выдержка Цзинъи изменила, он сорвал талисманы и вышел, едва не чеканя шаг, на поляну.       Эти… вайюй и не подумали отстраниться подальше — только недоуменно уставились на него. Цзинъи только злее поджал губы и взглянул в глаза этому предателю:       — Вэй Чансинь! Я вызываю тебя на поединок за честь своего друга, Вэй Тяньяня! — не выдержал того, как обиженно, по-детски звенел его голос, и добавил: — Как ты мог обмануть доверие собственного дашисюна!       — Наследник Лань, ты в своем уме? — в голосе этого… даже удивления не было, только какая-то снисходительная усталость. А еще он поправил на плечах Цзян Аи шерстяную накидку и словно невзначай задвинул ее себе за спину. — Ты понятия не имеешь, какие нас связывают отношения, чтобы бросаться такими словами.       — Я достаточно видел, чтобы понять всё, что мне нужно понимать!       Вэй Чансинь смотрел на него всё тем же скептически-снисходительным взглядом, и Цзинъи не стал ждать, пока он примет вызов как полагается, потому что ясно было, как белый день, что он не собирается его принимать. Где-то в стороне возмущённо воскликнула девица Цзян, но Цзинъи было на неё плевать — гораздо больше его занимал загудевший от столкновения клинок противника. Чансинь только отбивал его выпады, но не переходил в наступление сам. И постоянно держался так, чтобы девица Цзян оставалась у него за спиной, прикрывая ее. Только раз отвлекся, когда та схватилась за свой меч:       — Шимэй, не надо. Возвращайся к себе.       — И оставить тебя с этим полоумным?       — Мы сами разрешим это недоразумение.       Она фыркнула:       — Ян-Ян не поверит, когда я ему напишу!       И вроде бы отступила к ручью, так что Вэй Чансинь, криво усмехаясь, отчего сделался невероятно похожим и на главу своего клана, и на дашисюна разом, перестал сдерживаться. Клинки теперь звенели вовсю, с них сыпались искры, а Цзинъи понял, что разница в неполный год в их случае не играла никакой роли: у поганца были весьма и весьма достойные учителя.       Прекратить поединок их обоих заставили окатившие с ног до головы брызги ледяной воды.       — Ну хватит, вы, оба! — Цзян Аи еще раз тряхнула насквозь мокрой накидкой. — Наследник Лань, шисюн, довольно. Мне, конечно, лестно, что о моей чести пекутся сразу столько людей, но это уже переходит все границы.       Вэй Чансинь тряхнул отсыревшими косами и послушно опустил меч:       — Как скажешь, шимэй.       — Мне пора идти, пока наставницы не прошли с очередной проверкой. Да и поздно уже, действительно спать хочется. Надеюсь, вы тут не поубиваете друг дружку. Доброй ночи, наследник Лань. Шисюн Юань.       — И тебе, шимэй. Будь осторожна.       Легкие девичьи шаги утихли где-то в направлении стены с той ее стороны, что ограждала женскую часть Юньшэна. Вэй Чансинь сверкнул глазами и медленно поднял свой клинок снова, не сказав Цзинъи ни слова больше.       То, что дева Цзян ушла, словно немного отрезвило Цзинъи — но вот Чансинь наоборот будто взбесился, на этот раз перейдя в наступление, и уверенно Цзинъи теснил. Это всё едва появившиеся благие намерения — действительно выслушать, какие отношения их связывают, прежде чем решать — сгубило на корню, и Цзинъи с новым пылом ринулся в драку.       

***

      Цзинъи горестно осмотрел порванный рукав и, не удержавшись, вздохнул. Конец этому комплекту формы, несмотря на то, что отстирать его всё-таки удалось! Теперь его не то что к прачкам, к швеям отправят! Папа Яо почему-то считал, что если Цзинъи будет знать, как изготавливалась вещь, которую он испортил, такого больше не повторится… Не то чтобы он был не прав, но не всё зависело от Цзинъи.       Радовало то, что у Чансиня порван был ворот каньцзяня — и ему, в отличии от Цзинъи, новый выдать было некому, придётся или обходиться оставшимися — или ходить в штопаном. Не радовало, что он обошёлся рваной одеждой, а вот у Цзинъи на скуле наливался синяк — который сложновато будет выдать за последствия случайного падения или тренировки. И свести до утра не получится: синяки всегда поддавались целительным импульсам хуже, чем открытые раны.       Вэй Чансинь, ощупав свой ворот, не стал вздыхать, скорее, зашипел рассерженным змеем, но так ничего и не сказал. Он вообще с момента, как попрощался с Цзян Аи, не проронил ни единого слова. От этого было как-то не по себе. Неужели, все? Он, Цзинъи, все испортил? Был не прав? Все поведение молодого господина Вэй на это не просто намекало — кричало! Ну а что Цзинъи должен был подумать, увидев этих двоих так близко?!       Цзинъи поднял глаза к небу, надеясь, что хоть оно даст подсказку — как теперь всё исправлять? Оно дало. Но не подсказку, а осознать, что горизонт уже посветлел, и у них осталось не так много времени до побудки, чтобы привести себя в порядок.       — У нас сяоши до колокола, — говоря это, Цзинъи не смотрел на Чансиня, и ждать его тоже не стал, а пошёл прямо к ближайшему лазу.       Вэй Чансинь едва слышно шелестел одеждами позади. Через стену тоже лезли молча, хотя это молчание Цзинъи уже основательно надоело — ну скажи ты уже что-то, назови дураком, только не молчи так, будто я для тебя пустое место! Цзинъи настроился было уже это озвучить...       Ничего удивительного, что за посторонние мысли во время теоретически тайного и однозначно противоречащего правилам действа пришлось расплачиваться. Внизу, укоризненно глядя на Цзинъи, стоял патрульный из старших, рядом с ним — несколько младших адептов. Цзинъи похолодел, поняв, что не обратил внимания на время и попал как раз на смену караула, так что договориться не выйдет, их видело слишком много людей разом.       Оставалось только расслабиться и принять свою судьбу — и ему повезёт, если олицетворять её будет папа Яо, а не отец. До колокола их отвели в одно из караульных помещений рядом с воротами. Цзинъи мысленно застонал: теперь даже не умоешься, прежде чем попасть на глаза родителям! И тем более — не сменишь одежду. В свете «ночной жемчужины», горящей в караулке, стал гораздо заметнее их потрепанный вид. И не только в рваной одежде было дело. Они ведь, в какой-то момент осознав, что поединок приобретает накал самого настоящего боя, одновременно вернули мечи в ножны и сцепились врукопашную. Так что оба были достаточно грязными и потными, о растрепанных прическах и говорить нечего. Вэй Чансинь добыл откуда-то из-за отворота шаня костяной гребень и принялся распускать свой хвост, превратившийся после расплетания просохших косичек в пышную копну, вьющуюся мелкими кудрями до места, где спина утрачивала свое благородное название. Правда, уже через цзы эта копна была укрощена, свернута в тяжелый тугой пучок и затянута лентой. Чансинь протянул ему гребень, глядя хмуро и, пожалуй, даже сердито.       С хвостом Цзинъи мороки было гораздо меньше, и возвращал гребень он уже через считанные фэнь. И даже отважился сказать спасибо. Чансинь ожег его взглядом, словно крапивой хлестнул. И заговорил, лишь уверившись, что они одни:       — Дурацкий Гусу, дурацкие правила! Я полную луну просил разрешения увидеться с шимэй, да только вашим наставникам плевать, что я обещал за нею приглядывать, ее даже наказали за то, что я просил передать ей записку! Ее цзайцунсюн — как деревянный, ему все равно, что там Аи, как, все ли хорошо. Как он госпоже Вэнь и своему главе будет отчитываться — понятия не имею, а мне вообще-то дашисюну и главам писать! И только-только мы наконец смогли встретиться — влез ты со своей гуевой ревностью! Чтоб тебя сечжи забодал!       Цзинъи опустил голову и мучительно покраснел. Он сам даже не совсем понимал, от чего было стыднее: от собственной поспешности выводов — хотя он знал ведь, что Вэй Чансинь отвечает за Цзян Аи, мог и догадаться; или от того, как откровенно этот гуев Вэй признал, что все ужимки Цзинъи видит насквозь. Да Цзинъи и сам до конца себе не признался, что думает об этом нахале именно в таком ключе, а он!..       Увы, больше Чансинь ничего не сказал, просто уселся на пол и сложил руки в жесте успокоения. Только Цзинъи видел, как подрагивают его ресницы — роскошные, на зависть любой деве, и то расслабляются, то сжимаются в полоску губы, и лишь сейчас он увидел, что нижняя разбита, и когда он успел по ней попасть в драке — и не заметить?! Но долго ждать им не пришлось. После того как прозвучал колокол, успела бы сгореть едва ли палочка благовоний, а дверь в караулку распахнулась, явив им обоим очень, очень спокойного — словно ледяное зимнее утро — главу Лань. Цзинъи пожелал немедленно провалиться в Диюй: если у папы еще можно было надеяться на снисхождение, то отец будет наказывать по всей строгости свода правил.       Оба тут же поклонились, застыв в поклоне, пока не получат позволение разогнуться.       — В мой кабинет, оба. Живо.              В кабинете глав царила сугубо рабочая атмосфера: на полках громоздились свитки, бамбуковые и шелковые, стопки писем, отчетов, прошений, плотные ряды счетных книг и прочих документов, навевавшие на Цзинъи обычно смертную тоску, когда приходилось вникать во все это, учась тому, что должен знать будущий глава клана. И укоризненно сверлил их взглядом папа Яо, восседая за своим столом, изображая в данный момент не папу, а второго главу клана Лань. Его глаза, казалось, так и говорили: «А-И, ну как ты мог так глупо попасться!»... Судя по этому взгляду, отговаривать отца от полноты наказания, то есть трёхсот ударов ферулами, он не станет просто в назидание. Несмотря на то, что к таким происшествиям как драки, нарушение комендантского часа и подглядывание за девицами он относился гораздо снисходительнее, чем отец и старейшины, но очень не любил, когда Цзинъи попадался прилюдно.       Вэй Чансинь внезапно удивил, впрочем, это уже почти стало традицией: шагнул вперед, отвесив очень этикетный и очень формальный поклон младшего, попросил позволения заговорить и даже получил его. И походя, в одной стройной длинной фразе высказал просьбу дать ему разрешение официально видеться с подопечной, взял на себя вину за отлучку за стены и после отбоя, и за драку тоже. Все это было четко уложено и логично вытекало одно из другого, и деву Цзян он умудрился не выдать. Закончив, Чансинь снова поклонился и отшагнул назад. Цзинъи с тоской подумал, что наставник по этикету тысячу раз поставил бы этого гаденыша ему в пример.       Родители этой речью тоже были впечатлены. И разом посмотрели на Цзинъи, явно ожидая от него повторения этого подвига. Цзинъи от такого предательства едва подавил желание демонстративно шмыгнуть носом и проблеять что-то типа: «Э-э-э». Но всё-таки подавил, и даже выдал что-то относительно приличное:       — Этот ученик приносит извинения за причинённое старшим беспокойство и признаёт себя виновным в нарушении комендантского часа, нахождении за стеной после отбоя и драке, и смиренно примет любое наказание.       Папа Яо сжал переносицу пальцами, помассировал: это был плохой знак.       — Лань Цзинъи. Вэй Тянь… кхм! Вэй Чансинь. Обоим по триста ударов ферулами за драку и еще по пятьдесят за то, что покинули Юньшэн во время отбоя.       Поклонились оба одновременно, принимая наказание.       — Лань Цзинъи, выйди. Вэй Чансинь, ты останься.       А вот это уже было несправедливо, он хотел бы знать, о чем родители будут говорить с Чансинем. Оговорка папы вообще дорогого стоила. Но пришлось повиноваться и покинуть кабинет, прислониться к стене в надежде уловить хоть слово, хотя он знал: стены кабинета расписаны защитными заклятьями, ни один звук не покинет их, пока двери закрыты, а их-то отец как раз прикрыл плотно. Впрочем, долго в кабинете молодой господин Вэй не пробыл, а выходя, прятал за отворот нефритовый жетон-пропуск, немного другой, чем те, что вручили каждому приглашенному ученику.       К ним тотчас подошли старшие адепты, под конвоем проводив к Храму предков и площадке для наказаний. Цзинъи почувствовал, как подскочило к горлу сердце: несмотря на то, что ничего хорошего их сейчас не ожидало, он… предвкушал тот момент, когда их поставят на колени, и сандаловые ферулы начнут опускаться на их спины и все, что пониже. Точнее, он предвкушал реакцию Чансиня. Какой она будет? Внезапно ему подумалось: не затем ли упрямый Вэй перевязал свои волосы так? Под ударами ферул косички врезались бы в спину, причиняя больше боли.       На колени оба опустились самостоятельно, старшим не пришлось их принуждать. Скосив глаза, Цзинъи видел, как тонкие, изящные пальцы соученика скомкали полы каньцзяня, сжимаясь в кулаки на багряной оторочке. Сам Цзинъи огребал наказание не первый раз и знал, чего ждать. Обычно получалось войти во что-то вроде медитации и само действо перетерпеть… Сейчас он отвлекся на соседа, и первый удар пришёлся неожиданно, заставив зашипеть сквозь зубы. Но оно того стоило — на миг промелькнувшее на лице Вэй Чансиня изумлённо-обиженное выражение, тут же сменившееся стоической маской, но все равно проглядывающее в глазах.       Отвлекался он ещё не единожды, и это наказание, несмотря на то, что за некоторые выходки его лупили и больше, показалось ему одним из худших. Вероятно, потому, что он постоянно поглядывал на Вэй Чансиня, жадно ловя любые проявления его эмоций: тот от боли вздрагивал, прикусывал губу и тяжело дышал, но не стонал. Когда все закончилось, и старшие адепты ушли, оставив их в покое, Чансинь первым попытался подняться. Цзинъи знал, что лучше дать телу немного успокоиться, знал, что будет кружиться голова, и предостерегающе протянул руку, чтобы его остановить, но не успел: юноша, уже поднявшийся на одно колено, пошатнулся и едва не упал на бок. Он был такой… беззащитно-растерянный в этот момент, каким Цзинъи его еще не видел. Казалось, та его всегдашняя маска слетела, обнажив истинное лицо: еще наивно-юное, с распухшими до безобразия, истерзанными губами, покрасневшими веками и плывущим от сдерживаемых слез взглядом.       — Дай себе пару фэнь, — не выдержал Цзинъи, когда тот снова попытался встать. — И потом я провожу тебя к источнику.       — Нет нужды, — неожиданно твердо, резким контрастом к лицу и взгляду, прозвучало в ответ.       Если бы точно не знал, что в половине того, что случилось с Вэй Чансинем виноват он, Цзинъи, как минимум в драке и том, что они попались, ему стало бы обидно, так резко прозвучал этот ответ. Он ведь действительно хотел помочь! Но он был виноват и обижаться права не имел:       — Молодой господин Вэй, несомненно, силён телом и духом и вполне может обойтись без помощи, но зачем? Источники действительно неплохо снимают боль, да и вылечишься быстрее, — Цзинъи снова сбился с формального тона на личный — не хотелось ему говорить с Вэй Чансинем формально. И вообще хотелось называть его так же, как дева Цзян. Она говорила... «Юань»? Интересно, как это пишется: как «стена» или как «искренний»? Но пока что ему не светило даже получить улыбку от молодого господина Вэй, не говоря уж о таком позволении, как именовать по первому имени.       Впрочем, надежда все вернуть, хотя бы как было до этого гуева побега за стену и наказания, все равно оставалась. Вэй Чансинь, хоть и не позволил себе помочь, но пошел следом к холодным источникам, держась так прямо, что Цзинъи в который раз подумал: ему бы очень пошли бело-голубые одежды Лань. Хотя они и скрывали бы намного больше, чем бесстыдные одежды Вэй, и это было бы одновременно хорошо и нет. Запутавшись в своих мыслях, он застыл, недораспустив завязки нижнего шеньи, глядя, как Вэй Чансинь снимает с себя все, даже верхнюю часть чжунъи. Окинул взглядом открывшуюся спину, оценивая широкий разлет плеч, острые лопатки и цепочку позвонков, ямочки на пояснице, видимые над кромкой нижних штанов. И вспухшие багровые следы, оставленные ферулами, испещрившие золотистый шелк кожи, целованной солнцем где-то там, в Чуньцю.       Цзинъи осознал, что нагло пялится, только когда Вэй Чансинь с плеском ступил в воду. Пришлось поторопиться и тоже шагнуть в источник, надеясь, что ледяная вода остудит предательски вспыхнувший румянец. Эта реакция собственного тела Цзинъи уже очень надоела. Особенно в свете того, что Чансинь, похоже воспринимал его, как просватанная девица — глупого надоедливого ухажёра… На звание «ухажёра» Цзинъи был ещё как-то согласен, но быть надоедливым глупцом не хотел.       Хотя и «ухажёр» было, если честно, слишком. Почему ему не могла понравится какая-нибудь благонравная девица из дальней ветви клана?!       

***

      Гусу, как и говорил дашисюн, был красивым городом, достаточно оживленным и ярким. А вот Юньшэн…       Юньшэн Юаню не понравился с первого же взгляда. В тот момент, когда они прибыли на обучение, в резиденции главенствовали три цвета: белый, черный и зеленый. Все, что не было травой и листвой, было белым и черным: стены зданий, крыши и колонны, даже дорожки, вымощенные камнем, чередовали эти два цвета. Ужасно не хватало, на самом деле, яркости Фэнхуан Во, со всеми его многочисленными грядками с лекарскими травами, садами, полными созревающих яблок и локвы, разноцветных астр и хризантем, что высаживали ученики вокруг павильонов, ярких шелковых занавесей с неизменными перьями и фениксами.       Чтобы отвлечься, он с головой погрузился в учебу, но полностью она не спасала: он тревожился за шимэй Аи. Лишенный возможности общаться с нею каждый день, даже переписываться, даже посылать вестников — проклятые стены не пропускали духовных созданий! — он внутренне метался и не находил покоя. Еще и наследник Лань этот… Юань понимал, конечно: ему было бы нужно завести с оным наследником приятельские отношения, чтобы использовать их и добиться права встречаться с шимэй, пусть даже под надзором наставниц и наставников. Но ему претило подобное, и перебороть себя он покуда не мог.       Лань Цзинъи, даром что был старше на почти полный год, почему-то казался ему то ли ровесником, то ли и вовсе младшим. Дело было в его характере? В поведении? Юань пока не понимал. На легчайшие поддразнивания наследник Лань велся так, будто именно это и было целью его пристального интереса. Но если раньше Юаню это почти нравилось, то после того, как этот обормот не дал ему нормально пообщаться с шимэй, все его взгляды в свою сторону Юань спокойно воспринимать уже не мог. Хотя наказание стоило того, чтобы получить, наконец, пропуск на общую территорию для себя и Аи.       Ей приходилось тяжело. Приглашенным юношам наставники давали некоторое послабление, да и учились они в отдельных классах, с кровными Лань почти не пересекаясь — а вот ради четырёх девиц отдельный класс устраивать никто не стал. И естественно, когда приходила пора сравнивать — сравнение, по большей части, было не в пользу чужачек. Кому-то пеняли на неуклюжесть, кому-то — на грубость… Аи доставалось за порывистость и чересчур живой нрав.       Но слишком часто шимэй жаловаться себе не позволяла, особенно после того, как вытянула из Юаня, что после той драки он всё-таки попался. И всё, что за этим «попался» последовало. На наследника Лань она тогда жутко рассердилась. И порывалась лично пойти и объяснить ему, почему не стоит задевать её шисюна. Хотя Юаню за то, что после её ухода продолжил драку, а не ушёл следом, как и обещал, досталось тоже. Успокоить вспыхнувшую как хочжэцзы шимэй стоило Юаню труда и гневных взглядов присматривающих за ними наставников. Еще бы — он вел себя, по их мнению, абсолютно неподобающе, имея наглость не просто приблизиться к деве Цзян на расстояние двух поклонов, но и обнять! На все взгляды Юаню сейчас было плевать, открывшую было рот наставницу он заткнул одним ответным. Что уж та в нем увидела — он не знал, но воспользовался результатом.       — Шимэй, все в порядке. Даже дашисюн в свое время не избежал наказания, хотя я, кажется, на полсотни ударов переплюнул его.       — А-Юань!       — Эй, все хорошо. Мэймэй, не стоит переживать. Я больше не попадусь, обещаю. И ты обещай, что обо всем будешь рассказывать мне. Иначе Ян-гэ задаст мне трепку по возвращении, и это будет далеко не такая мелочь, как наказание ферулами. Правда, мэймэй, он ведь отправит меня на кухню, отмывать котлы, а то и чистить рыбу, бр-р-р!       Своего он добился — Аи рассмеялась, стукнув его в плечо острым кулачком. С тех пор, как им позволили видеться хотя бы раз в неделю, Юаню вообще стало значительно легче — с соседом по комнате он не сошёлся характерами, и более чем приятелями их назвать было нельзя, с остальными приглашёнными учениками не хватало времени толком познакомиться, так что Юаню все эти два месяца отчаянно недоставало друзей. Внимание наследника Лань, конечно, немного развлекало, но Юань, честно говоря, предпочёл бы обойтись без подобных «развлечений».       И даже после того случая с наказанием Лань Цзинъи от него не отстал. Смотрел виноватыми глазами, норовил устроиться рядом в библиотеке — Юаню приходилось прилагать немалые усилия, чтобы не пытаться его прогнать, и тем более — не сбегать оттуда самому. Лань Цзинъи своим абсолютно не-ланьским поведением, вздохами и ерзаньем сбивал весь настрой и, откровенно говоря, приводил Юаня в несвойственное ему бешенство. Хотя как сказать — несвойственное… Отец Юаня был из другой ветви Вэнь, достаточно близкой к главной, хоть и не той, из которой происходили наследник Вэй и сам глава. Может быть, потому ему довольно тяжело давалось целительство, но влет получались огненные талисманы и заклятья, а истинная ци, овладевать которой учил глава Вэй, очень скоро стала восприниматься как родная. Так что характер Юаня складывался подчас из таких противоположностей, как усидчивость и терпение — и способность дойти до кипения за считанные мяо, если его долго и методично доводить.       В этот раз Юань, закопавшись в одно из открытых ему хранилищ, добыл удивительно толковый трактат по технике, которую в клане Лань считали не то чтобы запретной, но сомнительной. Глава Вэй тоже предупреждал о ее опасностях, и было очень интересно сравнить его уроки с написанным в трактате. «Сопереживание» — способ расспросить призрака или духа, впустив его в свое тело, а точнее, даже не расспросить, а увидеть и более того — прочувствовать на себе все, что чувствовал человек. И вот, в то время, когда он уже вчитался, этот… гуев Лань, чтоб ему цзянши колыбельные мычали, снова влетел в тишину библиотечного зала, пристроился за соседним столиком и, не прошло и кэ, как начал ерзать, что-то напевать себе под нос, привставать, заглядывая через плечо…       Юань терпел, стараясь не обращать внимание. Терпел, когда под громкий шепот «Вэй-сюн! Вэй-сюн! Вэй Чансинь! Синь-эр! А-Синь!» на книгу ему плюхнулся бумажный журавлик, просто отодвинул его на край стола. Терпел, когда вместо журавлика перед ним оказался сложенный из исписанного листа пион. Терпел, когда к нему придвинулись совершенно неподобающе близко. Но когда, перебрав все возможные обращения, этот приставучий как овод Лань назвал его «Юань-ди!» — терпение разлетелось в мелкие дребезги с почти слышимым стеклянным звоном. Юань рывком развернулся к Лань Цзинъи и дернул его за руку, заламывая ее, заводя назад так, чтоб уронить раздразнившего юношу на пол, нависнуть над ним.       — Я не позволял тебе меня так называть!       — На иные имена ты не откликался! — Лань сердито запыхтел и попытался вывернуться. Напрасно — Юань держал крепко.       Юань выдохнул и произнёс, стараясь не пропускать в голос раздражение — иначе у них точно опять дошло бы до драки:       — Потому что я не имею желания общаться с наследником Лань. Более того, я попросил бы наследника Лань более не досаждать мне без насущной необходимости и не переходить на фамильярный тон — мы с наследником Лань не друзья.       Отпустил Лань Цзинъи он только после этой тирады. Тот неторопливо поднялся с пола, тщательно отряхнулся. Юань заметил, как он обиженно закусил губу. А потом поднял голову и ожёг взглядом:       — Не друзья. Только молодой господин Вэй и сам заметил, что я ищу его общества не ради дружбы, о чём меня некогда и известил! Так что молодой господин Вэй может не рассчитывать, что я избавлю его от своего общества ранее, чем пойму, что у меня действительно нет ни шанса! — После чего с непоколебимой наглостью уселся на прежнее место, в кои-то веки — в приличествующей позе.       Юань на пару мяо прижал ладони к лицу, не особенно осознавая, что копирует этим жестом дашисюна и главу Вэй. Вернув себе самообладание, он снова расправил полы каньцзяня, выпрямил спину и взял книгу, но столбцы плясали перед глазами, не желая делиться мудростью прошлого. Промучившись еще с кэ, он аккуратно заложил страницу полоской бумаги, отнес книгу на полку, куда ему было позволено складывать то, что он читает в данный момент, вернулся и принялся прибирать на столе, сортируя свои записи, сворачивая листы в трубку и пряча в цянькунь. Перечитать их он мог и в яши — Цзян Цяо ему уж точно никогда не мешал заниматься. Журавлика и пион он, недолго думая, смахнул в плетеную корзинку для испорченных листов. И усмехнулся, услышав обиженный выдох. Не собирался он читать, что там было нацарапано.       Гуцинь он практически постоянно носил с собой, если и не спрятав в цянькунь, то как сейчас — в чехле за плечом. Пожалуй, если уж ему не дали позаниматься в библиотеке, он отправится тренироваться на скалу у водопада, если она свободна. Или куда-нибудь еще, в Юньшэне было множество уединенных беседок. Еще бы за ним не следовала белая ланьская тень!       Думать о сказанном наследником Лань он категорически не желал. Но мысли эти, словно муравьи, прогрызшие ход в каменной стене, впивались в сердце. Он — спасибо шимэй! — уже достаточно и даже более чем достаточно знал о том, что такое влечение, любовь и прочий романтический бред. И он не собирался влюбляться — упаси Пресветлая Гуаньинь! — в наследника Лань. Вот еще чего не хватало!       

***

      Осень уступила права зиме, хотя здесь, в Юньшэне, этот переход был почти незаметен. Бамбуковые рощи оставались зелеными, устойчивая к холоду трава лишь полегла, но тоже не потеряла свой цвет, только магнолии чернели росчерками туши, да природа, казалось, затаилась в ожидании чего-то. Этим чем-то оказался первый снегопад, превративший и без того немногоцветную резиденцию ордена в сплошь черно-белую картину.       Единственной отрадой сердцу стало то, что наставники утомились впихивать в их головы знания теоретические и дозволили, после сдачи промежуточных экзаменов, выйти на тренировки. Сжимая рукоять Бэйфана, Юань буквально всем своим существом чувствовал, как нетерпеливо вибрирует в ножнах клинок.       Сам Юань надлежащее спокойствие тоже сохранял с трудом. Весь предыдущий месяц он провёл как в логове у ежа — мечась между учебой, шимэй Аи и попытками не придушить ланьский бледный репейник, который таскался за ним, несмотря на любые отповеди. И радовался ещё, когда удавалось вывести Юаня из себя! Драк, спасибо увещеваниям мэймэй и тому, что она позволяла поплакаться себе в накидку, Юаню удавалось не устраивать, но именно поэтому сейчас он как никогда жаждал кого-нибудь поколотить! Желательно, конечно, непосредственно виновника плохого настроения Юаня, но тут уж как получится.       Учеников на поле выпускали малыми группами, чтобы наставники успевали за всеми присмотреть. Сначала тех, кто послабее, лучших — ближе к концу урока. У наставников нареканий на Юаня не было, так что он не удивился, когда своей очереди пришлось ждать.       Само ожидание было бы всего лишь временем, проведенным за наблюдениями: узнать сильные и слабые стороны соучеников было не лишним. Но только в том случае, если бы рядом не маячила эта бледная поганка, этот дяосюэгуй, вцепившийся в сапоги! И ведь ничего же не делал, но достал за прошедшее время уже до самых потрохов, так что даже простое присутствие лишало самообладания.       Вот стоило только подумать, что в кои-то веки наследник Лань стоит и молчит, как раздался его ломающийся голос из-за плеча:       — Должно быть, Вэй-сюн доволен, что наконец сможет скрестить свой клинок без нарушения правил?       — Доволен, — коротко выдохнул Юань вместе с облачком пара.       Проигнорировать его при всех было бы невежливо, но и изображать из себя заинтересованность в беседе Юань не собирался. Наследника Лань это, впрочем, как и всегда, не волновало:       — Вэй-сюн уже присмотрел себе противника по нраву? Если наставники сочтут возможным, они могут и разрешить сразиться, с кем ты хочешь, а не только с теми, кого сами назначат.       Юань скрипнул зубами, отчётливо понимая, куда эта пиявка клонит, но он не собирался попадаться на эту удочку!       — Этот ученик полностью доверяет мнению наставников о его способностях и тому, что они выберут ему наилучшего партнёра для тренировки.       Вот только он не обратил внимания на то, что подобная привилегия может быть дарована не только кому-то одному! А уж у наследника Лань она точно была. И вызвали его за барьер из Зверей раньше, чем Юаня. И пришлось подавлять желание прямо при всех хлопнуть себя по лбу или, того хуже, застонать от осознания: не ступил в силок сам — накрыли сетью поверху! Вместо этого пришлось шагнуть вперед, проверяя, крепко ли затянуты ремни на рукавах цзяньсю, встать напротив ухмыляющегося Лань Цзинъи, сложить руки для поклона наставнику и противнику. А дальше позволить себе немного, совсем чуть-чуть отпустить повод на давно уже тлеющем внутри пламени.       Бэйфан вылетел из ножен с ликующим звоном, и губы Юаня растянула острая злая усмешка. На этот раз их если кто и остановит, то только наставник, а наставник Лань Минбай из тех, кто выжимает из учеников все соки. Не стоило ждать скорого окрика с приказом закончить поединок.       Этот бой с одной стороны напоминал то, что произошло меж ними в памятную ночь на поляне у ручья, а с другой — очень отличался. В этот раз ни один из них не планировал нарушать правил благородного поединка и превращать его в вульгарную драку. И пусть они лишь во второй раз скрещивали клинки, оба знали, чего можно ожидать от противника…       Юань и сам не заметил, в какой момент он начал получать удовольствие не от того, что наконец-то может достать этого прилипалу, а от самого поединка. С того момента, как им с Аи позволили видеться официально, он уговорил шимэй не рисковать без нужды, и вместе за стену они больше не выбирались, так что у него не то что достойного — никакого противника, кроме собственной тени, не было уже давно. Они были равны по силе: так же как Лань Цзинъи, Юаня тренировал выходец из Лань, прекрасно знавший, что и как нужно развивать для заклинателя, рабочим инструментом которого будет не только меч или талисманы, но и цинь, а цинь — штука далеко не легкая. Они были равны по гибкости и проворству, но тут у Юаня было небольшое преимущество: его, помимо Учителя Цзян, тренировали еще и глава Вэй и дашисюн, а эти двое умели комбинировать то, что никто другой в здравом уме не стал бы, так что диапазон уворотов и ударов у него был богаче. Единственным, в чем он уступал, была стойкость перед всеми этими жаркими взглядами, которые его противник использовал, как еще одно оружие. И его ни на мгновение не затыкающимся ртом, болтающим всякую ерунду вроде того, что «у молодого господина Вэй сегодня глаза особенно синие — это на погоду, или он собирается метать ими молнии?»       — Хотелось бы, — внезапно для себя самого выдал Юань. — Если бы я мог ими поджарить твой нахальный язык.       Лань Цзинъи ощутимо вспыхнул восторгом, получив подобный ответ. И начал трепать языком вдвое энергичнее, хотя куда уж больше? Но Юань сотню раз успел пожалеть, что открыл рот и не проигнорировал это трепло, как обычно: досталось в итоге не только его глазам, но ещё рукам — и запястьям, и пальцам, и ширине плеч; его форме — Юань и без чужих замечаний знал, что она ему идёт! А пару сомнительных комплиментов получил даже меч. Такого оскорбления Юань уже не вынес, и наставнику всё же пришлось прерывать поединок, вновь начавший походить на смертный бой.       Лицо Юаня горело не от ледяного сырого ветра, не от движения — от всех этих слов, что так щедро разбрасывал наследник Лань. Если бы не десятки глаз вокруг и не присутствие наставника, Юань сделал бы с ним что-нибудь нехорошее. Например, придушил. Или поце…       Оборвав последнюю мысль, он отошел туда, где у кромки поля оставался нетронутый снег, набрал его в горсти и плюхнулся в него лицом. Лучше это, чем такие мысли. И наследника Лань лучше искупать в снегу или бросить в холодный источник, который сейчас и вовсе ледяной. Ему бы тоже не помешало охладиться.              Поединки, подобные этому, уже спустя половину луны стали привычными, Юань снова нарастил на сердце броню, больше не реагируя на слишком откровенные слова. Привычная маска спокойствия — спасибо, любимый Учитель! — ложилась на его лицо утром и снималась лишь поздно вечером, в тишине и покое яши, куда приставучая пиявка Лань Цзинъи заходить не рисковал после абсолютно ровно высказанной просьбы оставить им хоть немного личного пространства от Цзян Цяо. Юань проникся к этому флегматичному юноше жгучей благодарностью, решил присмотреться поближе и обнаружил, что все это время был слеп, как курица ночью.       Цзян Цяо вовсе не пренебрегал своими обязанностями сопровождающего для молодой госпожи Цзян. Просто делал свое дело так, как умел. А умел воспитанник одного из лучших разведчиков Цзян — Хао Шеншена — достаточно для того, чтобы втереться в доверие некоторых адептов Лань, у которых были на женской половине сестры, невесты или молодые жены. И получал информацию, можно сказать, из первых уст. Юань принес ему искренние извинения, хотя ранее и не позволял себе никаких негативных высказываний вслух. Цзян Цяо хмыкнул и предложил работать вместе.       — Чансинь делает одно, Цяочжань — другое, у монеты всегда две стороны. Этот Цяо, конечно, не Тень юной госпожи, но мы росли вместе, юная госпожа Цзян — моя шимэй так же, как шимэй Чансиня.       Появление настоящего партнера в таком важном деле позволило Юаню стать спокойнее и уравновешеннее. И, положившись на Цзян Цяо, отдать немного больше внимания урокам игры на цине. Тем более что Цяо, оказывается, не был против того, чтобы сосед тренировался в яши. Его простая и безыскусная похвала напомнила слова Учителя, подарив чуточку тепла в ледяной и промозглой зиме Юньшэна.       Однако, как бы ни был Цяо за его тренировки в согретом жаровней яши, были мелодии и техники, которые Юань должен был практиковать там, где они бы никого не ранили, если бы он ошибся. И, как он подозревал, на многие такие тренировки его сопровождал кое-кто лишний. Но пока этот липучий репейник делал вид, что его нет, не приставая напрямую, Юань делал вид, что не чувствует пристальный взгляд, обжигающий руки и лицо.       Правда, действительно безмолвным наблюдатель оставался недолго: через время, уразумев, что на его присутствие стараются не обращать внимание, Лань Цзинъи начал «случайно проходить мимо» и останавливался послушать совершенно открыто. Юань крепился и уговаривал себя воспринимать это, как тренировку — в бою ему тоже будет неуютно и хотеться не впечатлить противника техникой исполнения, а банально стукнуть цинем по дурной голове. Тем более Учитель однажды пошутил, что боевой цинь в некоторых случаях тоже ударный инструмент. Хотя, учитывая боевое прошлое глав, это могла быть вовсе не шутка.       Так что иногда вечерами они сидели под водопадом или в одной из беседок вдвоем, Юань играл, Лань Цзинъи — пялился на него и корчил блаженную физиономию. А однажды этот репей явился, поигрывая флейтой-сяо, и у Юаня появилось нехорошее предчувствие.       — Молодой господин Вэй! Этот Лань сумел вспомнить, что та мелодия, которую молодой господин сейчас разучивает, частенько исполняется несколькими музыкантами разом! И взял на себя смелость предложить свою помощь в тренировках. Этому Лань было бы так же полезно потренироваться в игре на флейте, — тут он усмехнулся как-то особенно нахально, и у Юаня возникло желание повторить любимое «Бесстыдник!» шимэй — если бы он не онемел от такой наглости. Бесстыдник, тем временем, продолжал: — Этот ученик счёл полезным объединить усилия в наших тренировках. Молодой господин Вэй согласен?       Помолчав, Юань тяжело вздохнул — все равно ведь не отстанет, будет маячить живым укором, да и доля правды в словах наследника Лань была: мелодию усмирения зла, которую он сейчас отрабатывал, в основном исполняли не в одиночку, лучше всего она действовала, когда удавалось построить музыкальную печать втроем или впятером, но и в паре тоже было возможно. Вот только… сяо? Конечно, Юань не сомневался, что ноты мелодии в клане Лань переложены для любого инструмента, который только возможен, небось, даже для барабана партию можно отыскать. Но он никогда не играл дуэтом с сяо. С Учителем — да, подстроить два гуциня было просто.       Лань Цзинъи терпеливо ждал ответа, и Юань сухо сказал:       — Этот Вэй будет благодарен наследнику Лань за новый опыт.       Стоило признать, что на сяо Лань Цзинъи играл очень и очень неплохо. Стоило признать — он играл великолепно. Ну так у него и отец — мастер сяо, наверняка наследник не захотел бы уронить лицо, учась у него кое-как.       Стоило признать, что во время исполнения сложных партий Лань Цзинъи менялся, показывая совсем иную сторону своей натуры: становился строже, собраннее, опаснее.       Время, отданное музыке, было прекрасно. Жаль, что оно сменялось временем, когда наследник Лань снова распускал свой трепливый язык, выражая свое восхищение соучеником. Почему-то так хорошо работавшая со всеми остальными установка, полученная еще в детстве от главы Вэй и дашисюна, напрочь отказывалась срабатывать с этим человеком.       В одну из их «музыкальных встреч» Вэй Юань, ходивший раздраженным с самого утра, то ли встав не с той ноги, то ли подпростыв из-за долгого сидения на водопаде, резковато опустил руки на струны своего Мулин, заглушая их перезвон, и буквально прорычал, глядя на болтуна в упор:       — Заткни свой рот флейтой и играй так же рьяно, как треплешься!       — Боюсь, если я начну играть так же рьяно, как говорю, Вэй-сюн за мной не поспеет!       — Наследник Лань сомневается в способностях этого ученика?       У Юаня глухо ныло в висках и в затылке, но кто сказал, что во время Ночной охоты или в бою он будет совершенно здоров и полон сил? Случается всякое, заклинатель обязан выполнять свой долг, в каком бы состоянии он ни был.       — Наследник Лань может проверить этого Вэй на практике.       Лань посмотрел на него с обидным сомнением, на что Юань только сел ещё прямее и положил руки на струны. Лань Цзинъи пожал плечами и поднёс сяо к губам.       Когда они только начали, Юаню показалось, что всё будет в порядке, не так уж быстро Лань Цзинъи играл, чтобы не поспевать за ним. И ошибся — Цзинъи ускорялся с каждым периодом, и Юаню приходилось ускоряться вместе с ним, не отставая ни одной нотой…       Как оказалось, играл Цзинъи действительно не хуже, чем трепался. Пальцы Юаня вскоре заныли, словно он играл несколько шичэней подряд, а не пару сяоши. А этот Лань всё увеличивал темп! Юань напомнил себе, что в будущем придётся играть в разных обстоятельствах и с разными людьми, — и продолжил, стараясь не обращать внимания на боль в пальцах. Он не отступит! Пусть кроме них двоих свидетелей спора не было — он не мог себе позволить проиграть даже в такой малости.       Подушечки пальцев горели огнем, светлые шелковые струны потихоньку темнели, но он игнорировал все, словно погрузившись в медитацию. Каждое прикосновение к струне отдавалось в запястьях, острые иглы боли пронизывали руки до локтей — он не останавливался, ведь флейта все еще звучала. А кровь… Кровь легко стирается с покрытого лаком дерева…       

***

      На дурацкий спор Цзинъи толкнула досада: на все его попытки хоть как-то наладить отношения, не прикрываясь формальностями, Вэй Чансинь отвечал стойким игнорированием! А Цзинъи, конечно, нравились вызовы, но не тогда, когда оправдания приходилось придумывать каждому шагу. То, что на нём срывали дурное настроение, благости и разумности тоже не добавляло.       В себе Цзинъи не сомневался. И искренне надеялся впечатлить Вэй Юаня хотя бы этим умением — раз уж всем остальным не получалось. К сожалению, впечатлённым Вэй Юань не выглядел — после вспышки злости, положившей начало их спору, на его лице застыла привычная уже ледяная маска. И с каждой мяо на ней, казалось, только нарастает еще один слой тонкого прозрачного льда. В какой-то миг Цзинъи закрыл глаза, чтобы не смотреть, но долго не продержался — он уже просто не мог не смотреть. Это было какое-то помешательство. А когда открыл — любимая, верная Хэдао едва не выпала из дрогнувших пальцев, он потерял дыхание и вдохнуть не мог так долго, что едва не сбился с такта.       В лице Вэй Юаня не было ни кровинки, кроме ярких пятен лихорадочного румянца на скулах. Зато его цинь был в крови, и ее с каждым движением израненных пальцев по струнам становилось все больше. Неподвижный взгляд горечавковых глаз, вся синева которых терялась, затопленная чернотой расширенных зрачков, где пульсировал лиловый огонь, все это говорило о том, что юноша погрузился в транс, и это нужно прекратить, пока не стало поздно: его ци могла выйти из-под контроля помраченного сознания.       Тем не менее, прерывать мелодию резко было нельзя — это так же могло нарушить хрупкое равновесие… К счастью, Юань в этой мелодии был ведомым, и Цзинъи вполне мог завершить мелодию если и не сразу, то за считанные такты. И когда он это сделал — тут же бросился к Вэй Юаню… Который всё так же сидел перед гуцинем, смотря перед собой остановившимся взглядом. Цзинъи подавил в себе губительное желание встряхнуть его и спросить, о чём он вообще думал!? — и вместо этого бережно упаковал инструмент, поднял Юаня на ноги и повёл в цзинши. В кои-то веки ему не сопротивлялись, юный Вэй переставлял ноги, как ведомая кукольником марионетка. В цзинши так же послушно сел на кровать и даже не дернулся, когда Цзинъи взялся распускать ремни на его рукавах, промывать израненные пальцы, не дрогнул, когда на почти лишившиеся кожи подушечки, на глубокие порезы поперек фаланг легло лекарство, хотя Цзинъи по себе знал: щиплет до слез!       Не шевельнулся Вэй Юань и все то время, что потребовалось Цзинъи для заваривания трав, послушно выглотал питье и наконец закрыл глаза, обмякая и приваливаясь плечом к груди своего невольного лекаря. Цзинъи осторожно прижал пальцы к его шее, потом к запястью, вслушиваясь в ток крови и ци. Закусил губу, но рискнул — и запустил руку за ворот теплого, подбитого хлопком цзяньсю, сдвинул плотно запахнутый каньцзянь и шень, добираясь до нижней рубахи, через которую можно было бы почувствовать биение золотого ядра. Пусть вся ситуация была довольно неприятной, он не мог не признаться себе, что вот эта тихая покорность и отсутствие сопротивления его будоражат. Если бы Цзинъи получил их при других обстоятельствах…       Но сейчас для потакания своим желаниям было не время. Уже допотакался! Если бы он не спровоцировал Юаня, который с утра явно был не в себе — стал бы он ещё на Цзинъи огрызаться, у него воспитание не то! — тот бы не пострадал. Опять — из-за него!       Пожалуй, будет не удивительно, если после такого он окончательно откажется с Цзинъи разговаривать. Но все это станет известно только завтра. В травах, что он заварил для Вэй Юаня, были и сонные. Будить больного соученика и тащить куда-то на холод Цзинъи не собирался, а поспать мог и на кушетке, хоть она и узка, и коротка. Вот только прибавит сейчас себе еще парочку грехов на душу — и ляжет. Если уж расплачиваться утром — то за все разом.       «Парочкой грехов» Цзинъи обозначил свое намерение раздеть Вэй Юаня — хотя бы снять уличную одежду, оставив белье и шень с ку-чжэ, разуть и… распустить его волосы. Когда следил за ним, еще в самом начале, успел заметить, что на ночь молодой господин Вэй распускал хвост, иногда расплетал и косы. А Цзинъи еще не забыл зрелище плотного черного облака, окутавшего Юаня, когда тот расплел все два десятка косиц. Хотелось сделать это самому. Запустить руки в шелковое руно, попробовать, действительно ли оно такое мягкое, как кажется. Может, даже расчесать — все равно Юань не проснется и не узнает об этом никогда.       Для начала Цзинъи решил избавить Вэй Юаня от лишней одежды — он пару раз засыпал в зимней одежде в тёплой комнате, утром удовольствие было сомнительным. Но то, что делал это Цзинъи с исключительно благими намерениями, не помогало держать себя в руках, пришлось даже на кэ отстраниться и провести короткую успокаивающую медитацию, слишком уж соблазнителен был вид безвольно раскинувшегося на его постели Юаня, без сапог, в полустянутом шене и с ослабленными завязками чжунъи…       Когда шень был снят окончательно, откуда-то из него выпал знакомый уже гребень — который Цзинъи, проборовшись с собой почти фэнь, спрятал уже себе за пазуху.       Косицы, когда Цзинъи только прикоснулся к ним, тяжёлым потоком струились сквозь пальцы, и он не отказал себе в удовольствии намотать их на кулак, навсегда закрепляя в памяти тяжесть и ощущение плетения под ладонью. После — отпустил, позволив полосами туши растечься вокруг головы Юаня. После — начал расплетать.       Отдельные пушистые пряди льнули к пальцам, и Цзинъи пришлось растереть руки маслом, чтобы волоски чуть отяжелели и не путались. Это занятие — распустить каждую косичку, пригладить и расчесать, — затягивало не хуже музыки или медитации, и на каждую Цзинъи тратил чуть ли не по кэ. Вряд ли ему будет позволено это ещё хоть раз, но о чём человек не знает — то его и не тревожит, верно? И Юань не сможет Цзинъи ни в чём обвинить, запретить или обидеться, если не узнает. Так что Цзинъи мог себя побаловать, верно?       Как бы он не растягивал удовольствие, но, хотя волосков на голове — десятки тысяч, их число всё же конечно. Цзинъи со вздохом отложил в сторону гребень — свой собственный — и застыл у кровати, уговаривая себя, что всё действительно необходимое он сделал, а прочее уже было бы бесчестным и излишним. Хотя Цзинъи, конечно, уже и так позволил себе кучу всякого излишнего… Вспомнилось, стоило посмотреть на сухие, слегка потрескавшиеся губы, что в ту ночь умудрился разбить их — и даже не помнил, как. Он долго корил себя за это, простив Юаню синяк, не мог простить себя самого, видя, как юноша на занятиях время от времени зализывает ранку. Спокойствия и способности недвижно сидеть рядом с местом учителя и наблюдать за всем классом это Цзинъи не добавляло. Не хватало его и сейчас. Может быть, если он просто коснется этих губ, смазывая бальзамом с медом и кедровым маслом, его душа успокоится? Одно прикосновение — и все!       Встать оказалось труднее, чем он думал. Одна радость — он был полностью одет и раздеваться пока что не планировал. Добыв из сундука нужную плошку с бальзамом, Цзинъи вернулся к кровати и осторожно устроился на краю, уложив забинтованные руки Юаню на грудь, чтобы случайно не задеть. Набрал на палец лекарство, потянулся и замер, мучительно сглатывая. Все это было отговорками, просто отговорками и оправданиями. Не вылечить он хотел, а получить для себя еще кусочек Юаня: так же как тяжесть его кос в ладони, он желал узнать его вкус; опустить голову и прижаться носом к плечу, провести по шее, запоминая запах; запустить руки под последние слои одежды и дать себе почувствовать тепло и ощущение кожи под ладонями, понять, какая она. Если он сделает хоть что-то одно — уже не остановится, пока не сделает из этого списка все. Он слишком хорошо знал жадность и неистовство кровных Лань — перед глазами был пример родителей.       И все же дрогнувшая рука опустилась, палец мягко обвел четко, красиво очерченные губы, нанося бальзам. Сладкий аромат нравился ему, вкус — тоже. Интересно, понравился бы этот вкус Юаню, будь он в сознании? Только после того, как он мягко втёр большую часть бальзама в эти губы, до Цзинъи дошло: вкус! Проснувшись, Юань непременно почувствует сладость. И… Внятно ответить, откуда она, Цзинъи ему не сможет. Хорошо, сейчас бальзам впитается, а остатки… Остатки он слижет, да, слижет. И никаких улик не останется!       «Отговорки…» — пискнула совесть, и он безжалостно запинал ее в тот темный угол души, откуда она вылезла.       Губы Юаня на вкус были — тот самый мед и кедровое масло, а еще — соль и горечь от привкуса крови, от трав, которыми Цзинъи напоил его. Он вылизал каждую шершавинку, мягко прихватывая то верхнюю, с капризным изгибом, то нижнюю, полноватую, так часто терзаемую самим Юанем. Скользнул языком между ними, касаясь острой кромки ровного ряда зубов, обхватил пальцами подбородок, чуть оттягивая челюсть, прижался сильнее, проникая дальше, касаясь кончика языка…       Отрезвил его сбившийся пульс под рукой: Цзинъи был прав, когда считал, что позволив себе одно — он попробует всё. Потому что обнаружил он себя почти лежащим сверху на Вэй Юане, и одной рукой он уже почти заполз за ворот рубашки, а вторую опять запустил в волосы…       С постели Цзинъи соскочил, как ошпаренный, и первым порывом лишил себя большей части соблазна — то есть накрыл Вэй Юаня одеялом. Помогло не очень — один взгляд на припухшие губы, покрасневшие щёки и растрёпанные волосы отдавался дрожью и жаром внутри. Оставаться в одной комнате с тем, кто рождал в Цзинъи самые низменные побуждения, явно было плохой идеей, так что он спешно вышел наружу, первым делом макнувшись головой в ближайший сугроб. Помогло — Цзинъи начал думать не только о том, чтобы вернуться обратно в цзинши и продолжить начатое. Появилось даже понимание: туда ему прямо сейчас возвращаться нельзя категорически! И лучше даже не просто не возвращаться — мыслями-то Цзинъи всё равно будет там, он себя знал, а заняться делом. Например, предупредить всех, кто может заинтересоваться, что Вэй Юань заболел…       На первый взгляд в этот список входили наставники, его сосед по комнате и дева Цзян. С последней Вэй Юань виделся недавно, и к следующей встрече оправится точно — тогда сам пусть и разбирается; наставников, если понадобится, Цзинъи предупредит утром… Оставался Цзян Цяочжань. Так что Цзинъи стряхнул с волос остатки снега — и пошёл в яши.       До отбоя оставалось меньше сяоши, и обычно в это время Вэй Чансинь уже прощался со своим добровольно-принудительным соучеником — добровольным со стороны Цзинъи, принудительным с его стороны, конечно, — и возвращался в свою комнату. Так что жесткий взгляд Цзян Цяочжаня Цзинъи не удивил, этот внешне очень спокойный юноша был той еще шкатулкой с секретами, одним из тех, кого наследник Лань изначально счел несоответствующими своим именам. Пришлось долго наблюдать, чтобы понять: именно этот человек свое имя оправдывает более чем полностью. Юньмэнский паучок умудрился сплести в чужом ордене свою паутинку так филигранно, что Цзинъи бы и не заметил, если бы сам не был таким же паучком. Их нити кое-где пересеклись, только потому наследник Лань оказался в курсе.       — Этот Лань просит прощения за столь поздний визит, молодой господин Цзян…       — Что-то с Вэй-сюном? — жестом прервал этикетные расшаркивания юноша.       — Ничего серьёзного, Цзян-сюн, обычное переутомление, — Цзинъи не собирался делать то, что Юань и сам сможет сделать гораздо успешнее, то есть успокаивать его приятеля. Скажешь больше — переполошится, оповестит наставников и целителей, заставит перенести Вэй Юаня в яши или лекарский павильон… Это в планы Цзинъи не входило. — Я отвёл его в цзинши, туда ближе было, пускай переночует там.       Цзян Цяочжань больше ничего не спросил и не сказал. Хотя Цзинъи мог поклясться на своем мече, что подумал много чего: больно уж взгляд серых, с прозеленью, глаз был одновременно и пронзителен, и тяжел, словно обещал все кары, какие только можно измыслить, если с молодым господином Вэй что-то случится на самом деле. Цзинъи с трудом сдержал завистливый вздох: ему бы такого друга. Не приятеля — их у наследника Лань было — половина ордена и часть приглашенных учеников. А именно друга, и чтоб оставался рядом, плечом к плечу.       Он завидовал не кому-то конкретному, а… духу Чуньцю Вэй, что ли? Почему-то именно выходцы из этого ордена, связанные не кровью, а душами, были похожи на камни цыши, притягивающие к себе чистое железо. Они тоже притягивали, и сопротивляться этому притяжению было почти невозможно. По сути, это были даже не его собственные мысли — так говорили родители, а Цзинъи, конечно, мотал на пока еще не выросший ус.       Попрощавшись с молодым господином Цзян, он вышел на тропу к цзинши и остановился. Промозглый холод прочистил голову, снял пелену похоти, оставив только чистое, как отстоявшееся после ливней озеро, желание. И подарил выкристаллизовавшееся наконец решение, как переломить сопротивление Вэй Юаня. Оставалось лишь дожить до утра.       Задача была не из лёгких — Цзинъи предчувствовал, что стоит ему войти в цзинши, как свежеприобретённый на холодном воздухе разум вновь его покинет. Возможно, будь сейчас лето, он переночевал бы где-нибудь на улице… Зимой это был плохой план. Какие варианты у Цзинъи ещё были?       Несколько подпортившееся настроение выдало воспоминание о действе таком же унылом… Когда Цзинъи только услышал об этом, будучи юнцом тринадцати лет, то подумал, что такой чушью заниматься никогда не будет — безгрешная наивность! А меж тем не зря всем юношам из Лань, едва вошедшим в возраст, давали знания о форме медитации, сдерживающей страсти.       Из груди Цзинъи вырвался тяжёлый вздох: это будет долгая ночь… С другой стороны, в ночном бдении у постели возлюбленного, пускай даже это будет медитация, есть нечто романтичное, так ведь?       Никто из наставников не предупреждал, что войти в медитацию, когда источник твоих страстей в одном чжане от тебя, будет настолько трудно. И все же Цзинъи не зря был сыном своих родителей, пусть даже и приемным, он справился. Голова опустела, сознание стало легким и светлым, время исчезло… Чтобы вернуться по звуку утреннего колокола.              Цзинъи успел «всплыть» из медитативной тишины и открыть глаза как раз к тому моменту, когда заворочался и чуть слышно простонал Вэй Юань, неловко дернув рукой и зацепив пальцами складку одеяла. Когда он тоже открыл глаза, Цзинъи успел уже подняться и разогнать ци по телу, прогоняя ощущение закаменевших мышц. Юань попытался что-то сказать, но только невнятно хрипнул.       — Подожди, сейчас согрею воды.       Пиалу забинтованным рукам Юаня он не доверил, помог сесть и поил из своих рук, стараясь не замечать заливающий щеки юноши румянец. Дав напиться, спросил:       — Как ты себя чувствуешь, Вэй-сюн?       Растрёпанный и разрумянившийся со сна, Юань был просто очарователен, и Цзинъи нестерпимо хотелось назвать его именно так, по имени — и он намеревался получить право на это в ближайший шичэнь. Юань поджал губы и вежливо сложил руки, насколько ему позволяли бинты, не пытаясь пока что встать:       — Этот Вэй благодарит наследника Лань за заботу и приносит извинения за доставленные хлопоты.       — Лань И.       Юань хлопнул ресницами, глядя недоуменно в первую мяо.       — Мое имя — Лань И. Как «один». Прошу, Вэй-сюн, называй меня по имени. И еще — очень прошу, больше никогда так не делай без крайней нужды. Я и без того знал, что ты — сильный и талантливый ученик, не было надобности мне это доказывать такой ценой. Это я прошу прощения, что не остановился вовремя и не уберег тебя.       Опуститься на колени и согнуть спину было легко — у Цзинъи не настолько закостенела клановая и орденская гордость, чтобы не признать своих ошибок перед младшим. Из-за склоненной головы он не видел выражение лица Юаня и не знал, как тот отреагировал на извинения. Ну не может же быть, чтобы и это оставило его равнодушным!       Не оставило — плеча коснулись перебинтованные пальцы, и всё ещё чуть хрипловатый голос произнёс:       — Не стоит, я сам дурак, что увлекся, должен был знать свои пределы. Ты точно не виноват.       Юань потянул его выше, заставляя встать, что Цзинъи с удовольствием и сделал. Выражение лица Вэй Юаня в кои-то веки не сковывала ледяная маска — и на нём явственно читалось смущение. В груди Цзинъи расцвели весенние цветы, когда он, слегка запинаясь, проговорил:       — Вэй Юань. Как «источник». Шисюн может называть этого Юаня по имени.