或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Тихо тлел уголек на кончике благовонной палочки с ароматом благородного сандала. Когда-то она любила именно такие — дорогие, с претензией на статус нюй-куй. Как и дорогие масла для волос, и шелковые наряды, расшитые многоцветными узорами…       

***

      Когда он стал хоть что-то понимать, Мэн Ши уже давно утратила и свой статус, и былую известность, превратившись в самую обычную перепелку, которую придирчивый клиент мог запросто выволочь за волосы из постели, не дав прикрыть наготу, избить, сделать все, что угодно — и ответить за это, лишь на связку монет больше заплатив хозяйке борделя.        Мэн Ши в ее лучшие годы знали не только в Озерном краю, но и в Золотых землях, и за их пределами — о ней говорили, как о той самой Си Ши, что дала рождение чэнъюй. Какая ирония! Та Си Ши была больна сердцем, его мать умерла из-за болезни легких, гнилой горячки, медленно подтачивавшей ее силы и в конце концов превратившей прекрасный цветок в засохшую ветку.        Но матушка продержалась четырнадцать лет, оберегая его. Теперь пришло время Яо беречь её, даже если всё, что от неё осталось — горсть праха.       В первые годы, когда они с Сичэнем сначала воевали, а после — выпалывали сорняки, всё, что Яо мог — надеяться, что её могилу не потревожили, и жечь подношения на Цинмин. После, когда появились свободные деньги и время, он попытался накопить на то, чтобы обустроить ей хотя бы пристойное надгробие — и был тут же допрошен встревоженным возлюбленным, заметившим, что он начал чересчур уж экономить.        Сичэнь назвал его дураком и выделил деньги из своей доли клановых сокровищ. Добавил ещё:       — Ты помог мне оказать должное почтение моей матери. Неужели думаешь, что я не помогу почтить твою?       Яо редко бывало так стыдно, как тогда. И деньгами он воспользовался, не жалея.              Сперва Яо хотел отомстить — жестоко, так, чтоб после даже говорить вслух об этой мести боялись, как сейчас боялись говорить о выполотых сорняках в клане Лань. Потом, намедитировавшись на Холодном источнике до синих губ, смог успокоить сердце и думать логически, трезво и взвешенно. Варианты рождались в его разуме, осматривались и оценивались всесторонне и отбрасывались, как неподходящие.       Он не мог явиться в тот теплый павильон, как Лань Чуньяо — этим он подставил бы не только себя самого, но и своего возлюбленного супруга. Нет, тайну своего происхождения Яо хотел бы сохранить всеми силами. Его никак не связали с Мэн Ши, хотя воевал он и был ши-чжуном своего главы тогда еще как Мэн Яо, а лицом он весьма и весьма походил на матушку, и это было просто чудом, а чудеса стоило беречь и не втаптывать в грязь.        Но он мог прийти туда, слегка изменив черты лица, одевшись в одежды богатого щеголя, наняв в одной из вольных семей цзянху с десяток молодчиков покрепче и пострашнее. Не дать госпоже Вэйсян даже повода задуматься о том, что сын Мэн Ши мог сделаться заклинателем в самом деле. В его памяти, если дать ей волю, слишком отчетливо звучало презрительное: «Тратишь деньги на глупости, Ши-Ши, что с того, что семя в тебя спустил заклинатель? Мальчишка мог народиться полным бездарем, да и народился, скорее всего, иначе с чего бы папаша о нем и не вспомнил? Ах, может, еще и с того, что его мать всего лишь шлюха!»       Сама «госпожа Вэйсян» была такой же госпожой, как и Мэн Ши, просто умудрилась достаточно понравиться хозяину парчового терема — бездетному, как говорили, из-за дурной болезни, и неженатому — потому что зачем, если у него целый терем перепелок? — и удержаться на своём месте достаточно долго, и только потому начала задирать нос. После Яо выяснил — недавно она, постаревшая и обнаглевшая, начала надоедать хозяину… После чего он скоропостижно скончался, перед тем переписав всё имущество на любовницу. Это можно было использовать.       Ненависть к тем, кто свел матушку в могилу, снова привела Яо в Холодный источник. Сичэнь был встревожен, и Яо пришлось рассказать ему о причинах, что едва не спровоцировали у него искажение ци. И тогда муж сел с ним рядом и принялся расспрашивать, а после, утешив и усыпив сердечных демонов в долгом и очень жарком парном совершенствовании, даже не покинув постель, пропитанную запахами их тел и семени, они составили план.              Этому плану Яо следовал, появляясь практически из ниоткуда на пустынной дороге неподалеку от Юньпина со своей свитой из головорезов и в дорогом экипаже, разодетый хуже последнего щеголя из Ланьлина — так, на взгляд провинциальной хозяйки птичника с перепелками должен был выглядеть столичный повеса.       В город Яо вошёл, демонстративно скрываясь — так, как мог бы «скрываться» человек, не приспособленный к жизни в цзянху, да который к тому же пытается делать это впервые. Так, чтобы к вечеру весь город знал: к ним тайно приехал знатный молодой господин из бездуховных. И его визит в зеленый терем, обставленный так же «скрытно», не стал для хозяйки неожиданностью: она встретила Яо на пороге, слащаво улыбаясь и кланяясь.       Яо улыбался в ответ, делая вид, что оглядывает внутреннее убранство — хотя на него тоже смотрел, конечно, — но больше наблюдая за самой хозяйкой. Она осунулась, разом одрябла и располнела; слой косметики на лице стал толще, но и он уже не скрывал морщин…        Когда-то — очень давно — Яо её боялся. Боялся той власти, что она, приставленная заведовать наказаниями, имела над матушкой и им самим. Теперь же Яо впервые по-настоящему почувствовал себя совершенствующимся, далеким от мирской суеты и идущим к бессмертию: ещё десять, самое большее — двадцать лет, и эта женщина окончательно иссохнет, рассыплется невесомым прахом, а Яо будет такой же, как сейчас — сила его ядра уже могла это обеспечить.       Яо маскировался не очень тщательно: всё равно имя придется раскрыть, так зачем утруждаться, — но хозяйка смотрела на качество его одежд и блеск драгоценностей, а не на лицо, и до сих пор не узнала. Яо намекающе коснулся кошеля на поясе и попросил проводить его в отдельную комнату и уделить малую толику времени, дабы просветить господина, найдет ли он здесь то, что ищет. Колебания хозяйки длились не более удара сердца: её заведение было достаточно высокого уровня, клиенты с «особыми предпочтениями» здесь обычно не появлялись — слишком заметно, но если будет уплачено достаточно, почему бы и нет? Столичному повесе ни к чему беспокоиться о своей репутации в цзянху, а о своей репутации в столице он уже позаботился, приехав сюда…       Яо видел эти размышления в дрожи губ, складках морщинок у глаз и движениях пальцев, и сам едва скрывал дрожь омерзения. Помнил он, помнил прекрасно таких вот «господ» с тугими кошелями, а еще помнил, как за пять лет из этого заведения исчезли три «перепелки». Их, конечно же, никто не искал, а ему, когда по малолетству глупо спросил, куда же подевалась сестрица Цо-Цо, сперва страшным голосом приказали закрыть рот, а после сестрица Сы-Сы объяснила — куда. И что туда же отправится один не в меру любопытный мальчишка, если вздумает крутиться на этажах, где комнаты сестриц, в рабочее время, рискуя попасться на глаза хозяину или его ручной псине, да еще и задавать глупые вопросы.       Сестрица Сы-Сы была одной из тех, кого маленький Яо слушался беспрекословно. Практически, она была второй после матушки, и Яо называл ее «тетушкой», хотя Сы-Сы на это фыркала, говоря, что ещё слишком молода для тетушки.              Яо заставил себя стряхнуть морок воспоминаний. В главном зале внизу он Сы-Сы не увидел, но знал, что она все еще работает в этом заведении. Доверенные люди — не из клана, конечно, а те, что появились у них с Сичэнем  уже после войны, из бездуховных — выяснили все, что только было возможно. Яо уже знал, что к Сы-Сы захаживает какой-то купчишка, все обещает выкупить ее контракт и взять в свой дом не то служанкой-бице, не то сяосань. У купчишки была жутко ревнивая жена, не раз уже устраивавшая скандалы мужу. Яо думал: если получится, он предложит Сы-Сы выбор — остаться здесь и ждать решения ее любовника-купца или пойти с ним, с Яо. Обговаривая все это с Сичэнем, они включили Сы-Сы в свой план, так что он знал, куда увезет ее и как устроит, если только она согласится.               В кабинет хозяйки они поднимались неторопливо, перебрасываясь фразами, как горячими каштанами: та все пыталась понять, правильно ли она уловила желания молодого господина, не задавая пока опасных прямых вопросов, а Яо с удовольствием её путал, отвечая как можно уклончивее. И старательно отворачивал лицо: несмотря на символическую маскировку и то, что скрыть своё имя не выйдет — хозяйка быстро догадается, кому единственному мог понадобиться долговой свиток почти десять лет как мёртвой Мэн Ши — оттянуть признание хотелось как можно дольше. Потому что Яо не сомневался — сам ведь старательно создавал такой образ — о чём этот увядший и скукожившийся пион подумает первым делом, поняв, что у него есть такие деньги. И совершенно не хотел видеть выражение её лица в этот миг.       Дойти до кабинета они, впрочем, не успели. На лестницу из комнат выскочил клиент — без штанов и в криво запахнутых одеждах, громогласный и отчетливо пьяный. За собой, схватив за растрепавшиеся волосы, он волок женщину; на ней сбившийся единственный шань не прикрывал вообще ничего, да она и попыток таких не делала — вцепилась клиенту в запястье, явно не желая его милостью лишиться волос.       Яо ни за что не узнал бы её ни по изменившемуся телу, ни по разрисованному, со смазавшейся краской и полускрытому волосами лицу, если бы не голос. Тётушка Сы-Сы всегда была остра на язык и громкоголоса, если Мэн Ши прекрасно играла на цине, то её подруга чаще развлекала клиентов пением. Сейчас она языка тоже не прикусила:        — Ты мне, мерзавец, не заплатил столько, чтобы портить лицо! Выкупи сначала, а потом и веди себя как с собственностью!       Мэн Яо понимал, на что она рассчитывала: одежды этой свиньи выглядят и вполовину не так богато, как у человека, который может позволить себе подобное. Но Яо научился разбираться в людях лучше, чем тетушка Сы-Сы, и видел: она разъярила мерзавца достаточно, чтобы он отдал все сбережения, лишь бы поквитаться с зарвавшейся шлюхой. Яо не мог этого допустить — и как же он не любил отступать от заранее продуманных планов! Свой собственный, охрипший от волнения голос, он услышал будто со стороны:       — Хочу эту. — И в подтверждение, пока никто не успел оспорить, не глядя бросил в руки хозяйки кошель с пояса. Сам он смотрел на тетушку, молясь, чтобы уж её, знавшую его лишь немногим хуже матушки, его намек на маскировку не обманул; чтобы она узнала его и не противилась.       Хозяйка колебалась — она явно не отказалась бы угодить обоим клиентам, и Яо начал действовать сам. Шагнул вперёд, плечом оттирая зарвавшуюся скотину, присел на корточки, глядя во всё ещё удерживаемое чужой рукой запрокинутое, искаженное болью лицо. Старательно (но всё ещё недостаточно!) контролируя голос, продолжил говорить:       — Интересно будет заставить петь такую говорливую птичку. — Не скрывая нетерпения, но напустив на лицо капризную надменность, обернулся к хозяйке: — Ну?       Той не оставалось ничего иного, кроме как пытаться сгладить назревающий конфликт, тем более что вес его кошеля она оценить успела, там было явно больше, чем стоила одна ощипанная престарелая перепелка.       Хозяйка махнула рукой, подзывая одну из девушек; воркуя и извиняясь, подтолкнула её к клиенту; та понятливо прильнула и старательно улыбнулась. Хватка в волосах тётушки Сы-Сы ослабла... исчезла совсем. Женщина повалилась на пол, лишь едва слышно охнула от удара, но потрясенного взгляда от Яо так и не отвела. И он позволил себе рискнуть — улыбнулся искренне, а потому, должно быть, устало и бледно, и одними губами произнёс: «Собери вещи». Наконец поднялся на ноги, вновь старательно цепляя на лицо маску надменности и предвкушения. Брезгливо бросил всё ещё отирающейся рядом хозяйке:       — Пусть приведёт себя в порядок. А мы пройдем закрепить сделку.       И позволил себе показать зубы в ответ на наигранное недоумение той, мол, неужели господин не верит на слово:       — Этот скромный верит, но зачем прекрасной госпоже хранить ненужные бумаги? — и последнее слово почти прошипел сквозь ледяную улыбочку, старательно скопированную у возлюбленного супруга: — Свиток, госпожа.        План, так старательно выстроенный, все равно уже отправился в Диюй, так хоть была возможность самому увидеть, где старая змеюка хранила рабские контракты и долговые свитки своих девиц. Потому что выкупать матушкин ему уже было не за что, а оставлять его он не собирался ни в коем разе.        Яо знал, что плох в том, чтобы действовать без четкого плана. Но за годы мирной жизни он все еще не разучился носить в рукавах все, что только возможно (и что невозможно — тоже). А еще он все еще умел красть, и пробираться в места, куда его не приглашали — тоже. На этот случай у него было много нужных талисманов припрятано, Вэй-цяньбэй не поскупился научить его последним своим разработкам, еще более совершенным, нежели те, что Яо использовал, выпалывая сорняки в Юньшэн Бучжичу.        Обдумав это, он успокоился усилием воли: в конце концов, он был заклинателем, обученным контролировать и тело, и мысли. И это спокойствие, кажется, сработало не хуже зачарованной маски, так и не позволив хозяйке теплого павильона его узнать. На вопрос, чье имя вписать в качестве нового владельца, он только хохотнул и бросил на стол массивное золотое кольцо с крупным красным камнем — одно из тех, что были взяты трофеями в войне с Цишань Вэнь, не несущее на себе никаких заклятий, а потому не представляющее особой ценности и отданное Сичэнем ради маскировки и на тот случай, если потребуется добавить сверху рассчитанной суммы.        Хозяйка понятливо оставила пустое место в строке.        Яо пристально проследил, чтобы все остальное было заполнено верно, а маленькая печать, обмакнутая в киноварь, оставила четкий оттиск рядом с нужной строкой, как и отпечаток пальца самой хозяйки. И терпеливо подождал, пока хозяйка обмахивала свиток веером, высушивая тушь и киноварь. И лишь когда этот свиток, скрепленный шелковым шнурком, скользнул к нему в рукав, его сердце вернулось на положенное богами место в грудной клетке, позволяя дышать ровнее.       — Приятно иметь дело со столь понимающим человеком, прекрасная госпожа.        Больше сказать хозяйке Яо было нечего, да и не нужно. Сы-Сы — умытая и заново накрашенная, в дорогом, скорее всего, лучшем, что у неё было, платье — ждала у двери. Узла с вещами с ней ожидаемо не было — слишком подозрительно, но она в ответ на пристальный взгляд словно невзначай коснулась широких рукавов: и Яо уверился, что в её комнате хозяйка вряд ли найдёт что-то ценнее погнутой медной шпильки.       Хозяйка и мордоворот из тех, что в такие заведения нанимают разнимать перепивших гостей, проводили их до черного хода — чтобы не привлекать излишнего внимания. Отряд наемников, предупрежденный посланной хозяйкой служанкой, уже ждал там вместе с повозкой. Яо первым, не оглядываясь, забрался внутрь, и дал знак ехать, едва за тётушкой захлопнулась дверца. И только тогда позволил себе выдохнуть, наконец посмотреть на тетушку открыто и внимательно, больше не прячась за маской извращённого клиента.       Сы-Сы взглянула в ответ, немного робко — впервые за весь вечер — обратилась к нему:       — А-Яо?..       — Это я, тетушка.        Он, должно быть, выглядел достаточно жалко, потому что тетушка бросилась к нему и обняла, как даже в детстве делала совсем редко. Разрыдалась у него на плече — и Яо достаточно хорошо знал женщин, чтобы понимать: успокаивать её бесполезно, так что только бережно обнял в ответ и сунул в руки платок.       Когда она отстранилась, макияж был снова размазан, и тетушка решительно стёрла остатки его платком. Пристально взглянула на Яо, который деликатно смотрел в окно всё то время, что она приходила в себя. С сомнением спросила:       — Так ты теперь действительно богатый столичный господин, А-Яо?        Он улыбнулся: ха, тётушка действительно хорошо его знала, раз была уверена, что он не станет показывать рыбьи плавники, не припрятав дракона.       — Конечно нет, тетушка. От столицы я далек так же, как и прежде. Но если ты не против, свою историю я расскажу позже; сейчас же скажи, пожалуйста: долговые свитки умерших работниц эта женщина хранит там же, где и живых?       Пока они ехали к гостинице, где была заранее снята комната (одна, Яо собирался доплатить за ещё одну позже, но теперь не станет — это будет подозрительно. К тому же он сегодня всё равно спать не будет, а утром они уедут из города, и маскарад можно будет закончить), тетушка послушно рассказала всё, что знает, о нынешних порядках в зеленом тереме, которые ничем не отличались от прежних. Пока поднимались, одарила Яо несколькими тревожными взглядами и, закрыв дверь, всё-таки не удержалась, спросила:       — А-Яо, ты собираешься выкрасть свиток Мэн Ши? Ты понимаешь, что будет, если тебя там поймают?! Кем бы ты ни был сейчас, о твоем прошлом явно не известно — так и не стоит привлекать к себе лишнее внимание!       Яо оборвал её коротким:       — Я уже привлек внимание.       И тетушка опустила глаза, виновато закусила губу: если бы не то происшествие у всех на глазах, на него было бы обращено гораздо меньше взглядов, это так.       — Так что сейчас, пока меня не опознали, лучше всего будет закончить дело. Тогда не останется никаких доказательств, а подозрения и выдумки старой жадной шлюхи никто слушать не будет.       Слова были достаточно жестоки — Сы-Сы вполне могла примерить их и на себя, — но правдивы, они оба это знали. Так что тетушка только пробормотала:       — Будь осторожен, прошу тебя! — и замолкла, наблюдая, как он готовится.              Яо снял пестрые верхние одежды, надел вместо них темные и неприметные. По сравнению с теми, что снял, неприметные, конечно, но сундука с одеждой Яо с собой всё же не носил. Зачернил, мысленно извиняясь, специальной пастой Ичжун, чтобы меч не выдал его случайным бликом. Дождался нужного времени — начинать стоило, как на войне, в час перед рассветом — когда клиенты уже разошлись, а перепелки вконец умаялись. Напоследок закрыл лицо куском ткани (всего лишь предосторожность, еще одна: талисманы делали его невидимым, но никакая предосторожность не бывает лишней) и распахнул окно; достал все нужные талисманы — и под изумленное оханье тетушки шагнул на меч, вылетая наружу.       Словно порыв ветерка, он незримым пронесся над крышами; завис перед окном. Осторожно, кончиком ножа, проковырял щель в оконной бумаге и прильнул глазом; нужная комната, и внутри — никого. Приподнял створку, поморщившись от скрипа — к счастью, не очень громкого — и скользнул внутрь.               Свитки Яо старался перебирать как можно аккуратнее, чтобы потом сложить в том же порядке — тогда, судя по скопившейся на них пыли, велика вероятность, что пропажу одного не обнаружат ещё несколько месяцев, а то и лет. И... слишком увлекся: старая перепелка, несмотря на то, что давным-давно не принимала клиентов сама, не утратила умения ступать бесшумно, не тревожа покой даже самых чутких. О её приходе Яо оповестил лишь скрип двери. И отбросить или сунуть всю кучу свитков в рукав Яо попросту не успел. А они, пока не были в цуне от его тела, оставались видимыми!        Хозяйка, прежде чем заметила неладное, успела сделать в комнату едва пару шагов, и чтобы выйти и позвать на помощь, ей нужно было не больше. И Яо… запаниковал. Он так и не нашёл свиток матери, и если сейчас поднимется переполох — уже не найдёт, так что переполоха нельзя было допустить — и он не глядя отбросил тот свиток, что держал в руках, в сторону, бросился к хозяйке — не дать ей закричать, любым способом!       Когда он тихо опустил лишённую чувств женщину на пол и оглянулся, масло из сбитой отброшенным им свитком лампады уже разлилось по столу, подпалило отложенные им бумаги и грозилось вот-вот взяться за дерево. Времени на принятие решения у него было — один-два фэня. Он уже был убийцей, замарав руки в крови по плечи что на войне, что после. Он хотел мести. И он опустил на стол краем бумажную ширму, а один из горящих свитков сунул в тайник, где лежали еще непросмотренные документы. Из другого, безжалостно сорвав аляповатую картину с золотыми карпами, вытащил тот самый мешок, который этим вечером бросил хозяйке в руки. Мертвым ни к чему серебро, а ему… Эти деньги ему еще пригодятся. Притворил снова скрипнувшие двери, задвинул засов изнутри и выскользнул в окно, закрывая его за собой. Он знал, что вспыхнувший пожар разгорится очень быстро.              От зеленого терема он несся так, словно в нем мог разверзнуться проход в Диюй, и сам Пиндэн-ван должен был явиться за поджигателем и уволочь его с собой в девятое судилище. Он только надеялся, что девицы еще не спали, а кто спал — тот успеет проснуться и выбежать из горящего здания. О, он оставлял их без места, денег и крыши над головой, лишая выбора. Но на самом деле как раз именно выбор он им и давал, тем, кто выживет: не было больше свитков с долгами, что их держали. Они вольны были начать новую жизнь… Да, он знал, что большая часть тех, кто выживет, снова станет шлюхами, выбирая привычное зло. Но кто-нибудь… хотя бы одна или две? Может быть, они сделают иной выбор?              Тетушке Сы-Сы хватило одного только взгляда в его глаза, чтобы тихо охнуть и схватить его за плечи:       — А-Яо, что? Нам нужно бежать?       — Нет.        Выдавив из себя односложный ответ, он принялся прятать улики, сдирая темные одеяния и запихивая их в цянькунь, а тот — в еще один, и пряча в бездонный рукав. Печатью очистил лезвие меча, сел у постели на подушку и принялся полировать клинок: это успокаивало. Через пару цзы он сумел внятно объяснить:       — Ложитесь спать, тетушка, и ни о чем не переживайте. Я не стану говорить, что случилось, на всякий случай, чтобы ваше удивление утром выглядело достоверно.        Это он, конечно, кривил душой: просто не хотел говорить тетушке. Потому что лучше всего было ей вообще не показываться на глаза тем, кого они могут заинтересовать: тихонько переждать эти  пару часов до того времени, когда избалованным столичным господам пристойно просыпаться, мелькнуть лицом — исключительно его, Яо — внизу, завтракая; заметить за завтраком народные брожения и расспросить мальчишку-подавальщика. Поохать вместе со всеми, а может, и позлорадствовать, сетуя на чужую жадность, за которую не иначе как боги наказали; пройти, наконец, в сопровождении немолодой служанки в скромном платье (Яо, осведомленный о том, какие наряды считаются пристойными в ивовом тереме, взял с собой то, что могла бы надеть в путь честная женщина скромного достатка) в  повозку, и так же тихо, как приехал, выехать из города.       Учитывая, насколько не так пошёл его план с самого начала, на такой исход Яо оставалось лишь надеяться, а вот готовиться стоило к худшему.              Богиня Удачи любила его — очень своеобразно, но любила, он знал это всегда. Без пинка не обходилось, пожалуй, еще ни одно его рискованное предприятие, вспомнить только те же Пещеры Смирения! Но после его будто брали под руку и вели по шелкам.        Все вышло именно так, как он задумал, и город они покинули спокойно, и до укромной полянки в лесу, где под присмотром верного человека тихонько пасся смирный серый ослик, добрались без происшествий, заплатив вольным братьям и отпустив их вместе с богатым экипажем восвояси. Своего человека Яо отпустил тоже, передав ему оговоренную сумму: тому предстояло найти и выкупить в городе достойное перестройки в скромный храм поместье.        Когда же они остались одни, Яо попросил тетушку Сы-Сы отвернуться, и принялся переодеваться снова. Не то, чтобы он стеснялся — ничуть, уж тетушка его с младенчества во всех видах перевидала. Просто ему хотелось ее удивить, увидеть ее реакцию на то, кем он стал на самом деле — самую первую, честную и ненаигранную.       Обернуться обратно Яо разрешил, только — самой последней — повязав и расправив ленту. И насладился ожидаемым потрясением на лице тетушки. Она обошла его, смиренно и кротко улыбающегося, спрятав кисти в рукава, по кругу, растерянно остановилась напротив, явно не решаясь дотронуться до сияющих белизной и облачным узором вышивки одежд. Спросила:       — Неужели, и вправду стал заклинателем? Но одежды не цзиньские, и даже не Цзян…       То, что тетушка не опознала одежды Гусу Лань с первого взгляда, было ожидаемо — те по борделям если и ходили, то прятались так, как Яо и не снилось, а не позорились на всю Поднебесную, как его кровный отец. Но вот слухи о благородных бессмертных из Гусу доходили и до Юньпина, так что Яо бросил короткое:       — Гусу Лань, — и при виде восторженного недоверия на лице тетушки почувствовал, что вот теперь всё волнение предыдущих дней его по-настоящему отпустило. Счастливо рассмеялся — и тетушка улыбнулась тоже; спряталась за рукавом, явно скрывая слезы. Проморгавшись, сказала:       — Ши-Ши была бы счастлива… Но как же, всё-таки? Не тот же кобель тебя признал — он лет семь назад заглядывал и помнить не помнил, что когда-то нагулял местной певичке пузо. А сразу после вообще умер.       Яо состроил серьёзное лицо и, заговорщицки понизив голос, поделился ещё одной своей радостью:       — Не поверите, тётушка — удачно вышел замуж! — и рассмеялся ещё раз при виде её потрясения. Показал на осла: — Садитесь, тётушка! Нам долго ехать, за это время я успею вам всё рассказать.       Уже в седле, поерзав и приноровившись к непривычному средству передвижения, тетушка спросила:       — Куда мы хотя бы едем, А-Яо?       — В Молин, тетушка. Это земли Гусу Лань.       И ехать им было изрядно. Зато там никто знать не знал никаких Мэн Ши и Гао Сы, и уж тем более никто и слыхом не слыхивал о старой перепелке Сы-Сы из ивового дома, что в восточном конце Юньпина.       

***

      Война мало затронула быт борделя — перепелки всегда будут в цене у солдат, что бы ни было нарисовано у них на знаменах, так что  историю Яо, начавшуюся как раз с войны, тетушка слушала, как страшную сказку. Яо, конечно, не упоминал всего — и так до сих пор окончательно не утихли слухи ни о тёмных техниках Ди-цзунши и молодом клане Вэй, ни о смертоносных — клана Лань, и прошедшем по нему таинственном море, и Яо не собирался бередить их в чужой памяти. Тётушка Сы-Сы — достаточно умная женщина, иначе не дожила бы до своих лет, она не спрашивала лишнего.       Пока ехали в Молин, времени хватило выслушать и историю Яо, и поинтересоваться — оба они понимали, что лишь из вежливости — как все эти годы жила тетушка. Яо на всякий случай всё-таки спросил о том купчишке, что ходил к ней — и уважительно выслушал увлекательный маршрут, в котором имели место южные врата, не по возрасту ретивые мерины, бубенцы без язычков и кузнечные щипцы — и которым мог пойти всякий мужчина, который отныне захочет претендовать на её, Гао Сы, свободу.       Во время этой речи она бессознательно сжимала платье на груди, там, куда спрятала отданный Яо свиток. Сомнительно было, конечно, что такой настрой продержится долго, но войти в чужой дом бывшей шлюхой или честной вдовой — это всё же разное.        И Яо рассказал о небольшом уютном домике на окраине города, предназначенном для бездетной вдовы лавочника среднего достатка, выгнанной из дому роднёй мужа — и прихватившей с собой его сбережения. У самой бедной женщины из родни остался только племянник, сын сестры, ушедший в заклинатели, так что большой помощи от него ждать не стоит: спасибо вот, что проводил да пару раз в год наведываться обещал…       Тётушка — это было ясно видно — с интересом слушала и примеряла новый образ. И думала. О, она действительно была женщиной умной, так что не могла не понимать: сколько бы «сбережений» ни прихватил с собой Яо, их не могло хватить надолго. Не могла не думать о том, что работать придется, и о том, что из ее «перепелочьих» умений могло пригодиться в новой жизни.        — Может ли мой любимый племянник купить хорошую пипу? Если добронравная вдова возьмется обучать юных дев музыке и пению, это поможет ей зарабатывать на плошку риса каждый день, наверное?       Яо покивал, вспоминая, у кого из мастеров в Молине можно заказать не очень дорогой, но качественный инструмент. А Молин — город не маленький, богатый купеческий город, так что девиц, нуждающихся в традиционном обучении, было бы достаточно, а добропорядочной вдовушке юную деву доверят обучать куда охотнее, нежели любому мужчине, даже пусть он будет трижды мастером и знаменитым музыкантом.               По пути они обросли кое-какими вещами, ведь было бы слишком подозрительно, если бы у «добронравной вдовы» с собой не оказалось ни одного платья на смену, ни одной побрякушки. Те, что были у тетушки Сы — подарки клиентов — пришлось продать: слишком яркие, аляповатые и выдающие дешевизну; с иными к ивовым девам не ходили, если только это не парчовый терем наивысшего класса с нюй-куй, обученными не хуже знатных гунян четырем искусствам и еще многому. К таким, как тетушка, приходили с тем, что не жалко, может, купленным с лотка за соседним углом.       Яо потратился на скромные жемчужные серьги и пару изящных серебряных шпилек, заставил тетушку переделать прическу, изменить «боевую» раскраску на более сдержанную — и протянул зеркальце в простенькой сандаловой оправе:       — Вот теперь я вижу вас, Гао-иму.       

***

      В следующий раз Яо наведался к тётушке Гао почти через полгода — раньше не пускали дела, да и нужды в этом не было. Они с тётушкой теперь переписывались, и Яо был уверен: если бы ей понадобилась помощь, она дала бы знать. Личный визит подтвердил: тетушка была бодра и румяна, набрала с полдесятка учениц и активно изображала из себя вырвавшуюся из-под мужниной пяты молодящуюся вдову, жаждущую наконец распробовать вольную жизнь; иногда давала выступления в местной гостинице… Удачный образ — бордельные манеры, за годы въевшиеся ей в самые кости, удавалось списать на опьянение свободой.       Тетушка Гао, как только он объявился на пороге, начала хлопотать вокруг него, как родная; на его недоумение явившемуся на столе изобилию посетовала, что упражняется в готовке: это шлюха могла не уметь готовить, их прокорм был делом хозяйки, а вот добропорядочная вдова торговца в этом обязана понимать! Яо честно оценил всё предоставленное на пробу и, осоловевший, едва вспомнил, что задерживаться в Молине ему не с руки.       — Тетушка Гао. Мне написали из Юньпина — постройка храма закончена.       Тетушка наконец притихла. Задумчиво качнула головой, но ничего не сказала.       … Ей, учитывая, как они уезжали, хода в Юньпин больше не было. Да и подозрительно было бы почтенной вдовушке вдруг сорваться с места и пропасть куда-то не меньше, чем на неделю… Будь Яо сильнее как заклинатель — просто подхватил бы её на меч, они обернулись бы за двое суток, но до такого уровня Яо было копить силы ещё лет пять, если не все десять.       — Ши-Ши наверняка очень тобой гордилась бы, А-Яо, — тетушка погладила его по голове, стараясь не растрепать прическу с драгоценным гуанем и не коснуться ленты. — Ты — лучший сын, что вообще мог бы быть.        Яо усмехнулся: этот «лучший сын» испытывал сыновнее почтение только и единственно к той, что родила. К зачавшему его он чувствовал лишь презрение и никогда не поминал в молитвах на Цинмин и прочие дни поминовения. Никогда не жег для него подношений. Хотя просто забыть и выкинуть из головы, чьим сыном он являлся, тоже не мог. Слишком часто они пересекались с Цзинь Цзысюанем, и отношения с младшим побратимом дорогого супруга Яо старался поддерживать теплые, как и со всеми остальными.        — Однажды, Гао-иму, этот ничтожный досовершенствуется до того уровня, когда сможет взять вас на меч и отнести в Юньпин. Обещайте, что будете терпеливы, — с долей шутки попросил он.       — Ох, А-Яо, да разве же это видано! — всплеснула руками тетушка Сы, но все же пообещала.        

***

      Свое обещание сдержали они оба.        И вот теперь Яо в компании тетушки преклонял колени в молельном зале небольшого, но удивительно уютного храма, украшенного всеми полагающимися вымпелами, фонарями, подсвечниками и курильницами, занавесями и резьбой, киноварно-красными колоннами и золотым и белым шелком. Но жемчужиной его была небольшая, в рост человека, нефритовая статуя Гуаньинь. Ее установили не так давно: мастер ваял эту статую из цельной глыбы почти три года, и лик Богини сделал по искусному рисунку самого эр-цзунчжу Лань. Яо заплатил мастеру достаточно, чтобы тот ничего не сказал о схожести этого лика и самого Яо.       Он рисовал матушку, с тоской понимая, что черты ее лица потихоньку стираются из памяти, так что приходилось поглядывать и в зеркало, чтобы напомнить себе изгиб ее бровей и абрис губ. Но теперь… теперь он всегда мог прилететь сюда и смотреть на нее, вспоминая.       Ароматный сандаловый дым ровными струйками возносился к стропилам, окутывая легкими облачками статую Пресветлой и Милосерднейшей из Богов с лицом Мэн Ши.