或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Три года спустя после клятвы "Шести побратимов"              Сичэню иногда хотелось сравнить себя с лютым мертвецом: у него было одно-единственное желание, которое он стремился исполнить любыми силами.       Желание это было — отдохнуть.       Почти три года он работал, не покладая рук, позволяя себе лишь краткие передышки — стремительная выполка сорняков в самом начале обернулась для него безумным трудом после. Очистить замаранную репутацию клана, который буквально за год потерял с десяток старейшин, пересмотреть устав, поддерживать шатающиеся, державшиеся исключительно на личных знакомствах почивших старейшин отношения с малыми кланами...       Сичэнь едва держался. Яо тоже, хотя и старался не подавать виду — но улыбка его день ото дня становилась всё более принуждённой. Немного отдохнуть они себе позволяли только в гостях, в Юдоли, в Гнезде Феникса или в Пристани, но надолго и без повода засиживаться там не позволял этикет.       Так что в один далеко не прекрасный день Сичэнь просто объявил на совете клана, что они с Яо уходят на Ночную охоту. На неделю или на две, как повезёт.       Собирал все нужное Яо, заставив его просто поспать, хотя Сичэнь видел, что он и сам устал до края. На ши-чжуна в это время свалилось столько забот по внутренней политике и отношениям в клане, что Сичэнь вообще не удивился тому, что краем уха услышал однажды, как его называли «второй молодой глава Лань». Свадебная церемония была вообще-то запланирована через месяц после двадцатилетия Яо, и весь клан об этом был уже в курсе. Всего-то год осталось подождать, но иногда у Сичэня проскальзывали мысли не ждать и просто пойти в Храм Предков и поклониться. Но тут уже Яо уперся и потребовал полностью соблюсти все формальности. Конечно, он был прав. Хоть в чем-то следовало поступить по правилам...       Как Сичэня заколебали эти правила!       На Стене их осталось ровным счетом пятьдесят. И думать о них он не хотел категорически. Потому на Ночную охоту они надевали не клановые одеяния, оставив в неприкосновенности только ленты.              

***

**              Охота не то чтобы не задалась. Летние ночи коротки, но при желании отыскать нечисть и нежить легко: лето — время их раздолья. Но вот именно сейчас клановый молодняк гоняли на тренировки и в окрестностях Гусу, Цайи, да и в принципе по всей территории провинции, подконтрольной Гусу Лань, было спокойно.       — Сичэнь-гэ, предлагаю наведаться ближе к Илину, — предложил Яо.       Наведались. В итоге на их счету оказалось три лютых мертвеца — каким-то образом сохранившихся еще с кампании «Низвержения», судя по полуистлевшим обрывкам ханьфу, две навки, один перерожденный волк и два змея-измерителя. Смех один, а не добыча. Такая мелочь скорее раззадорила ещё сильнее, а не позволила сбросить скопившееся напряжение.       Так что они сняли комнату на постоялом дворе в Илине — первом попавшемся, не выбирая даже тот, который поприличнее — в надежде понять, что делать дальше.       Идти куда-то ещё не имело смысла — территории, подконтрольные кланам, зачищались все эти годы на совесть, и для заклинателей такой силы и умений, какими были Сичэнь и Яо, добычи там не было.       Уходить же куда-то дальше — это было уже дело не недель, а месяцев, и такого они себе позволить не могли. Не сейчас.       День был в самом разгаре, а им нужно было отдохнуть, чтобы к вечеру двинуться в сторону Луаньцзан — уж в окрестностях Могильника точно что-то да найдется. Хоть там силами пяти Великих Орденов защиту и подновили, проклятая земля все еще порождала чудовищ.       Яо прилепил на окно и дверь талисманы тишины и неприкосновенности сразу, как только забрал у расторопного служки поднос с обедом.       — Перекусим и поспим?       Вот только что-то в голосе Яо даже намека на желание именно поспать не было. И глазами он блестел так, что Сичэнь сглотнул мгновенно ставшую вязкой слюну. Вместе они уже многое познали. В конце концов, идиотов в Облачных глубинах не воспитывали. Праведников — может быть, когда-то давно, но не идиотов. Все понимали, чем могут быть заняты в ханьши Глава и его нареченный, когда до свадьбы осталось всего ничего, а живут вместе они уже довольно давно. Так что они особо и не скрывались — так, лишь бы соблюсти приличия.       И банальная взаимопомощь, когда не было времени и сил на большее, и игра на флейте, и разнообразные ласки... Даже парное совершенствование в прямом смысле — благодаря ему Яо довольно споро начал наращивать силу ядра. И всё равно для Сичэня каждый раз был как просветление: касаться тела человека напротив и видеть отклик его души, самому откликаться на каждое движение...       Это выражение лица он тоже знал. В те дни, когда Яо так сверкал глазами, Сичэню приходилось залечивать следы по несколько дней. А пару раз следов на теле не осталось, лишь на душе — Сичэнь почти неделю не мог смотреть на Яо и не вспоминать, что они творили той ночью. И от каждой мысли его обдавало жаром, независимо от того, где он находился.       Всё же, несмотря на то, что Сичэнь прочитал все имевшиеся в Облачных Глубинах трактаты по парному совершенствованию, у Яо было словно чутьё, как сделать приятнее, как применить тот или иной приём, чего партнер хочет в тот или иной момент. И напрочь отсутствовало стеснение, которое и самого Сичэня нет-нет, да посещало. Иногда он всё-таки задумывался — а не оскорбит, не унизит ли то или иное действие его партнёра?       Яо такого страха, кажется, не имел вовсе — и Сичэнь рад был подчиниться каждой, самой безумной его идее.       Сейчас Яо никуда не торопился, смакуя, ел ту простую снедь, что им здесь подали, иногда поднося особо лакомые кусочки ко рту Сичэня — эта привычка появилась у него вскоре после того, как они начали жить вместе, как только Яо заметил, что от волнения Сичэнь напрочь терял аппетит.       — Ешь, А-Хуань, — в очередной раз мягко подтолкнул его Яо, заставляя взять со своих палочек кусочек еды. — Или мне вот так тебя кормить?       Сичэню хватило и обращения, чтоб внутренне застонать. А-Яо использовал его первое имя достаточно редко, чтобы это не приедалось, и каждый такой раз отпечатывался в его сознании, как выжженный тавром.       Определенно, спать они сейчас не будут, даже если и лягут в постель — в комнате всего одна, хоть и широкая кровать... Он вдруг вспомнил: комнату заказывал Яо и даже не дал хозяину заикнуться о двух раздельных, просто указав: «Мы вместе».       От этого «вместе» внизу живота стало горячо и почти больно. Он отложил палочки и сложил руки на коленях.       — Как скажешь, мой небесный Сапфир. Корми.       И Яо кормил. Поочерёдно подносил палочки то ко рту Сичэня, то к своему собственному, и вроде ничего особенного не делал... Сичэню хватало и того, как мягкие губы обхватывали бамбук, как кончик розового языка то и дело мелькал, слизывая крошки с уголков, как скромно прятались за ресницами блестящие глаза — а в следующее мгновение Сичэнь ловил обжигающий прямой взгляд, совершенно не вязавшийся с мягкой улыбкой и непроницаемым, как обычно, выражением лица.       И каждый раз, когда Сичэнь хотел было уже что-то сделать — словами ли попросив о большем, или просто сорвавшись с места и повалив возлюбленного на пол прямо там, где они сидели, — его встречал этот прямой, повелительный взгляд и поднесённые ко рту палочки, которых только что касались, нежно обхватывали другие губы, и он послушно открывал рот и оставался на месте.       По счастью, порции были не слишком большие, и эта сладкая пытка продолжалась недолго — когда на тарелках не осталось ни крошки, Яо отложил палочки и встал, протягивая Сичэню руку, словно тот сам не мог подняться и дойти до постели — или Яо просто хотел почувствовать его касание, ощутить тепло кожи под пальцами так же сильно, как этого хотел сам Сичэнь.       Он позволил себе обхватить жилистое, изящное — порода, порода! — запястье, освобожденное от перевязывающих рукава лент, почувствовать ток крови под горячей кожей. Позволил себе действительно опереться на эту руку — и в следующий миг оказался плотно прижат к постели, и как это случилось — напрочь выпало из памяти. Как и то, почему обе его руки подняты над головой. Он даже не дернулся, чтобы высвободиться из хватки тонких, но сильных пальцев. Было слишком любопытно: что еще сделает Яо? До сих пор тот не позволял себе такого «непочтительного» отношения.       Яо сдернул ленту с его лба, прекрасно зная, как потянуть, чтобы гладкий шелк развязался сам собой. Он ничего не говорил и тем более не спрашивал разрешения — и это уже подогревало интерес Сичэня, о желании и вовсе можно было промолчать — оно становилось едва терпимым, а одежда казалась раскаленной.       — А-Яо...       Шелк захлестнул запястья.       — О, А-Яо... Не позволишь сегодня даже помочь тебе снять одежду?       — Не позволю. — Лента плотно обхватила руки и затянулась, не давая пошевелить ими. — Сегодня будешь лежать смирно, Хуань-гэгэ? Просто расслабишься и отдохнёшь...       Проворные пальцы закрепили концы ленты на изголовье, прошлись по бокам, мимоходом развязав пояс и углубив вырез одежд.       — А-Яо!       Расслабиться Сичэнь не смог бы, даже если бы захотел — он смотрел на то, как Яо снимает свою ленту и понимал: это все неспроста. Для них обоих клановые ленты были чем-то сродни узде. Пока они оставались на месте, какой-то контроль над ситуацией еще был. Если же оба оказывались без них — все летело в Диюй, реальность оставалась где-то там, далеко-далеко, вместе со всеми званиями и положением в обществе, а здесь и сейчас — только два безумно соскучившихся по ласкам человека.       — А-Яо... — Сичэнь слегка выгнулся, намекая, что неплохо было бы все-таки освободить его от одежд хотя бы отчасти, раз уж руки ему связали. Даже нежный шелк доставлял уже мучения.       Но Яо не торопился — сначала снял всё с себя, последовательно и аккуратно, привычно складывая по швам. Всё это время Сичэнь просто не мог лежать смирно, поочерёдно умоляя: «А-Яо, ну же, одежда так мешает! Если немедленно не снимешь с меня ханьфу — я его обязательно испачкаю, пожалуйста, А-Яо, сжалься!» и угрожая: «Яо, эта кровать очень стара, у неё гнилая древесина, и если ты продолжишь так себя вести — нам обязательно придётся платить за то, что мы её сломаем.» Обычно деньги были слабым местом Яо — он ненавидел тратиться на то, на что можно не тратиться, если проявить немного ума, но в этот раз не сработало, Яо в ответ на такие претензии лишь слегка улыбался:       — Орден Гусу Лань достаточно богат, чтобы позволить себе оплатить кровать для своего главы, — и продолжал методично складывать одежду, попутно достав из рукава знакомый флакончик из тех, что при себе теперь держали они оба.       Несмотря на слова Сичэнь не шевелился, только напрягал запястья и сжимал кулаки, всё обильнее пачкая влагой нижние штаны. Он мог бы не глядеть на то, что делает Яо, но это было выше его сил. Взгляд скользил по обнажающемуся телу, отмечая: тренировки с более сильными противниками и с ним самим дали свои плоды. Юношеское тело вытянулось, хотя ростом Яо был ему по ухо, и больше уже не вырастет, но плечи раздались, он остался гибким, как лоза, но при этом оброс мышцами, и смотреть, как они движутся под сливочно-белой кожей было просто огненно. Ниже пояса взгляд соскальзывал почти против воли Сичэня, и первый стон сорвался с его губ еще до того, как Яо вернулся на кровать. Столь неприкрытое желание! Откровенное в этой полной наготе — Яо распустил волосы, и они мягкими волнами покрывали его спину до поясницы, вынуждая Сичэня скрипеть зубами от невозможности прямо сейчас же запустить в них руки, сгрести все это золотисто отблескивающее на свету богатство в кулаки, притягивая к себе.       Яо сел и стянул с него сапоги, так же преувеличенно-аккуратно составив их у кровати. Потом взялся за носки, запустив руки под штанины, и от прикосновения пальцев к обнаженной коже, к волоскам на ногах, Сичэня пробило неконтролируемой дрожью.       — Яо!..       Яо будто и не обратил внимания на этот стон, но его пальцы ещё раз прошлись по подъёму стопы, размяли подошву и между пальцами — так, что Сичэнь дёрнулся, заставляя кровать, действительно хлипковатую для заклинателя его силы, натужно заскрипеть.       А потом Яо склонился ниже, касаясь ног Сичэня уже не только пальцами, но и языком — этим мягким, умелым языком, который равно мог довести его до пика в пару касаний и заговорить кого-нибудь до смерти. Сичэнь всё-таки чуть не сломал кровать, но Яо в тот же миг отстранился, и он понял правила игры — он что-то получает только тогда, когда не двигается.       — Это нече... нечестно! — со второй попытки выговорил он, слова прерывались стонами, воздуха не хватало.       — Неужто? — лукаво блеснул глазами Яо, наклонился снова и куснул его за щиколотку, зализывая укус после дразнящими легкими прикосновениями.       — Яо... ну пожалуйста...       До сих пор — за три года! — он никогда ничего не просил в постели — и тем более не умолял о большем. Это была прерогатива Яо, и он умел просить так, словно приказывал. Все бывает впервые, и Сичэнь, задыхаясь, повторил:       — Пожалуйста, А-Яо!       Яо дрогнул — Сичэнь видел это в сбившемся на миг дыхании, в сжавшихся руках — но не сжалился, будто намеревался довести его до пика вот так, одетого и связанного, не дав даже коснуться того богатства, что успел охватить его взор.       Впрочем, вскоре, когда Сичэнь повторил это «пожалуйста», надеясь что повторной мольбы Яо всё таки не вынесет, — отстранился и взглянул так, что Сичэнь пожалел о том, что открыл рот:       — Хуань-гэгэ, не торопись. Ты ведь даже не знаешь, о чем просишь, а я хочу, чтобы тебе было действительно хорошо. Не хуже, чем мне, — и задрал штанину до колена, поднимаясь поцелуями по голени, разминая пальцами напряжённые мышцы.       Сичэнь не сразу понял, что ему только что пообещали. Ему вообще думать было тяжело, в голове шумела кровь. И зашумела еще громче, когда все-таки дошло. Он закрыл глаза и запрокинул голову, пытаясь хоть как-то удержаться на самом краю.       — Яо... ос... оста... остановись!       Еще движение, еще хоть одно прикосновение — и никакая выдержка не поможет ему... Почему только одна мысль о том, что задумал Яо, переполнила его чашу терпения? Никогда ранее они даже не заговаривали о том, чтобы поменяться ролями в постели. Это казалось само собой разумеющимся: Яо принимал, даже когда вел, обучая Сичэня тому, чему научился вприглядку за свое детство и отрочество. Три года... он упускал такую возможность? Почему?       — Если я сейчас остановлюсь — то просто выйду, спущусь вниз и попрошу у хозяина ещё одну комнату, Хуань-гэгэ. Ты уверен, что хочешь, чтобы я остановился? — Яо прервался только для того, чтобы сказать это, будто и не собирался выслушивать ответ Сичэня, а тем более — его учитывать. И похоже, понял его просьбу не совсем верно, так что Сичэнь просто застонал и помотал головой, стараясь хоть так показать насколько он близок к краю, и почему Яо стоит хотя бы притормозить.       Этот сигнал Яо понял, отстранился и нежно провёл вверх по обнажённым голеням, по всё ещё прикрытым штанами бёдрам к ягодицам, сжал на мгновение, пустив по телу Сичэня ещё одну волну предвкушающей дрожи, и потянулся к завязкам штанов.       Мысли в голове у Сичэня путались, и каждое действие, даже самое привычное, воспринималось иначе в свете того, что его ждёт. Яо и раньше в порывах страсти мог сжать его бёдра, оставляя на ягодицах синяки, множество раз помогал ему снять штаны и садился между ног, но в основном чтобы сыграть на флейте, теперь же внимание будет уделено его медным вратам. Штаны полетели на пол.       — Укуси... — выхрипел Сичэнь, понимая, что сам не сдержится уже никак. — Яо! Сейчас же!       Пусть ему потом придется залечивать эти следы — зубы у Яо были, как у лиса — острые, крепкие, кусал он без малейшей жалости. Приглушит ли желание боль? Это тоже срабатывало не всегда, и Сичэнь не знал, что будет в этот раз. Где на его теле останется первый след — он все еще не открывал глаз и ориентировался только на прикосновения Яо. Жгучий укус расцвёл на внутренней стороне бедра, у паха, и Сичэнь вскрикнул: разгорячённое тело отреагировало волной удовольствия и судорожно дёрнувшимися ногами, так что Яо пришлось жёстко перехватить его у основания и отстраниться, давая переждать неслучившееся удовольствие.       Сичэнь разлепил повлажневшие ресницы, когда понял, что изящные жёсткие пальцы отпустили его уже слишком давно, и никаких других прикосновений не последовало. Яо задумчиво смотрел на него, перебирая пальцами собственную ленту — та, что принадлежала Сичэню, всё ещё связывала его запястья, — и словно примерялся.       — Нет, Яо... Н-н... не на...       Просить было поздно, оставалось только стонать в голос, но это даже протестом не было — Сичэнь только покорялся всему, что сегодня делал и давал ему Яо, он даже ноги свести не мог... И оставалось только радоваться тому, что никто и никогда не узнает, что они делали с клановыми лентами. И надеяться, что не будет сам слишком часто вспоминать, где побывала та, что будет после охватывать чистый лоб Яо. Но свои плоды это принесло — Яо больше не прерывался, его губы вновь коснулись ниже, у колена, он продолжил неторопливо разминать мышцы, более не отвлекаясь на всхлипы и стоны Сичэня.       Когда губы Яо поднялись вверх, до хризантемы, у Сичэня не осталось сил ни на связную речь, ни на какие-то действия — его кости были мягкими, как разогретый свечной воск, и Сичэню осталось только застонать, когда нежный язык протяжно лизнул запретное. Если бы он свихнулся в этот день, это было бы неудивительно ничуть. Но он не сошел с ума, наоборот — какая-то часть его разума жадно вбирала в себя все, что творил Яо, выжигая в памяти каждое прикосновение.       Он умудрился сорвать голос, хотя никогда раньше не кричал в постели, даже зная, что ханьши надежно защищена талисманами тишины. Просто сегодня все ограничения, еще остававшиеся в нем, были безжалостно сорваны, рамки разбиты, совесть и стыд заткнуты и выброшены за ненадобностью.       Яо не жалел ни слюны, ни масла, Сичэнь слышал, как влажно хлюпало внизу, когда тот двигал пальцами, и как стекали по его бёдрам, стремительно холодея, потёки жидкости. А потом, в какой-то момент, он ощутил пустоту, Яо придвинулся ещё ближе, накрывая его собой, притёрся животом по его всё ещё сидящему на поводке из ленточки нефритовому змею — и Сичэнь почувствовал уже не пальцы, а нечто намного более желанное.       Трухлявое дерево кроватной спинки не выдержало, а вот шелк — да. Сичэнь закинул все еще связанные руки за голову Яо, захлестнул его поясницу ногами, заставляя войти до конца, не нежничая, сипло выдохнул, поймал его губы и охнул, почувствовав болезненный укус. Пусть далеко не каждая их близость была похожа на сражение, он признавал, что смешивать боль и удовольствие было слишком хорошо, чтобы он мог от этого отказаться.       — А-Хуань сегодня совсем-совсем непослушный, — промурлыкал ему в губы Яо, хотя у него голос тоже дрожал и срывался. — А ведь я хотел уже снять с этого дракона узду...       Сичэнь понял, что сам выкопал себе могилу.       Дальше было долгое и неторопливое восхождение к сияющему пику — Яо, может, и не смог бы никогда сравниться с Сичэнем в силе, но стал за эти годы довольно вынослив. И как бы ни понукал его Сичэнь, с ритма так и не сбился, доводя их обоих упорно и планомерно, как делал всё в этой жизни. В конце концов Сичэнь больше не мог даже умолять, на это не хватало сил и не было голоса. Он, как и предсказывал Яо, лежал смирно — если можно было так назвать то, что Яо крепко держал его под коленями, непотребно выгнув, и каждый безжалостный толчок вышибал из горла Сичэня едва слышный хрип.       В какой-то момент хитрый узел на ленте распустился, и Сичэнь взвыл безголосо, забился под навалившимся всем весом на него Яо, вместе с чудовищным по силе удовольствием ощущая и боль от очередного укуса в плечо, и ответную дрожь своего мучителя.       После они лежали рядом, и Сичэнь слушал медленно успокаивающееся сердце в груди любимого, чувствовал, как Яо неторопливо разминает его освобождённые от ленты запястья, и уговаривал себя, что нужно хотя бы обтереться....       Впрочем, почувствовав в своих волосах лёгкий поцелуй, плюнул на это и устроился поудобнее, соскальзывая в сон.       Ни на какую охоту они в ту ночь не отправились. Сичэнь решил, что обязан отыграться за каждый укус и за то, что изъясняться мог пока только жестами и мимикой. Да и не в добыче было счастье и не в беготне по горам — отдых, а в том, чтобы вот так взаимно отпустить друг друга на волю из жестких рамок обязанностей.       В Илине они провели еще день и ночь. И в Облачные Глубины возвращались вполне довольными. Ночная охота удалась.