或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Весь Цзянху, затаив дыхание, следил за тремя свадебными торжествами, что лавиной прокатились по трем Великим орденам: Ланьлин Цзинь, Цинхэ Не и Юньмэн Цзян. Старики, воздевая руки, говорили: сама жизнь торжествует после того, как взяла свое смерть. Сплетники всех мастей смаковали нюансы свадебных церемоний, перебирали, будто товар на рынке: а вот этого не сделали, а это надо было иначе. Но так было бы в любом случае, ведь идеал недостижим, да и люди никогда не берут во внимание то, что обычаи юга иногда сильно отличаются от обычаев севера, и то, что приемлемо в Юньмэне, не примут даже в Ланьлине, не говоря уж о Цинхэ.       Сплетникам лишь бы повод найти, злопыхателям — хоть одну зацепку. Говорили: глава Цзян через три дня после свадьбы принял в клан полуторагодовалую девочку. Шипели и плевались: у Цзян Аи глаза Вэнь — будто две спелые вишни. Судили да рядили: чья дочь? Неужто Вэнь Чао снасильничал кого в Пристани Лотоса и не убил, а несчастная не сумела вытравить плод проклятого семени?       Вэй Ин не знал, какими путями его диди добывает свою информацию, но когда мальчишка прилетел к нему, буквально пылающий дымными всполохами лилового пламени, унять в нем гнев оказалось совсем не просто: тот прорастал сквозь кожу, почти уже оставляя на ней отметины ожогов. Вэй Ин едва не закричал от догадки: отцом его диди совершенно точно был кто-то из Вэнь, причем, крови, близкой к основной ветви клана. Никак иначе он не мог объяснить огонь в его жилах. У Вэнь Цин и всей бывшей ветви Цзычань Вэнь его, к слову, не было — разве что малые искорки, только и обозначающие кровное родство. Нет, пламя Вэнь передавалось только в главной ветви. А значит, Вэй — кровь от крови этой ветви, и даже когда они отреклись от кланового имени, дар в них не угас, стихия не сочла их отступничество преступным.       Но все это было не важно, кроме гнева сяоди и его причин. А-Ян и не стал таиться, наоборот, поступая так, как ему и говорил Вэй Ин, он примчался к нему первому, чтобы выплеснуть негодование гуляющими слухами. Причина же была проста:       — Они посмели!.. Мою Аи! Они назвали ее!..       Закутывая мальчика в свои тесные объятия, гася его пламя своей ци, Вэй Ин мысленно посмеивался: довольно было услышать это «моя», чтобы все понять. Когда только сяоди успел так привязаться к малышке? Но стоит предупредить А-Чэна, чтобы имел в виду: Ян-Ян положил глаз на его дочь.       Успокоить А-Яна стоило некоторого труда. Он привык отвечать на любую обиду, неважно, словесную или физическую — кулаками или иными доступными способами, и мысль, что некоторые вещи лучше просто игнорировать, с трудом укладывалась у него в голове. Пришлось пообещать обязательно сообщить о сплетнях А-Чену, хотя Вэй Ин не сомневался: тот уже знает всё не хуже него.       — Я полечу в Пристань Лотоса. Если хочешь…       Дальше он мог не продолжать: Ян заверещал и кинулся ему на шею, что означало безусловное согласие.       — Тогда иди и собирайся. Приведи себя в порядок. Через два кэ я буду тебя ждать во дворе.       Мальчишка умчался собираться, Вэй Ин же сотворил "вестника" — такого же болотного вьюрка, каким получался "вестник" брата, отправил с предупреждением, что через шичэнь будет.       Он все-таки хотел доработать Врата и соединить их в замкнутую систему между пятью точками: резервный способ сберечь любимых и родных, если что-то случится, да и быстро переместиться между резиденциями — только для избранных, для самых-самых близких. Чем не хороша идея? Оставалось только уговорить Минцзюэ-гэ, который уперся рогом и считал это делом опасным.       Пока же оставался старый проверенный способ — меч. И не сказать, что Вэй Ин был этим недоволен — он любил летать и приучал к чувству полёта младшего, чтоб, когда у того будет собственное оружие, полёт не представлял для него сложности.       Впрочем, полётам сяоди радовался. И Вэй Ина ждал на месте гораздо раньше назначенного времени. Вызвав Суйбянь, Вэй Ин поднял мальчика на руки: он собирался лететь быстро, и так ему было легче контролировать маленького непоседу, который все равно вертел головой и восторженно повизгивал от скорости.       — Похоже, я вручу тебе меч гораздо раньше, чем обычно это делается, — довольно заметил Вэй Ин. — Проверим, насколько сильно твое золотое ядро. Но с условием, что от тренировок ты отлынивать не будешь.       — Да! Да, гэгэ!       — Вот и договорились. Слово Вэй?       — Слово Вэй!       

***

      В Пристани их уже ждали. Цзян Чэн выглядел злобным предзимним гулем — ему не нравилось, когда о его семье распускали слухи. Никогда не нравилось, и Вэй Ин с ним был в этом полностью согласен. Пресекать их появление было делом неблагодарным — на каждый рот узду не накинешь. А вот пустить встречные… Пожар иногда проще потушить, пустив встречный пал.       — Позовешь А-Цин? Мое предложение касается и ее, — отпустив А-Яна и вдоволь похрустев ребрами Чэна, предложил он.       — Она уже ждёт нас в кабинете, — А-Чен недовольно фыркнул, но ответные объятья сжал так же крепко.       В кабинете их уже действительно ждала А-Цин с чайничком вина для мужчин и пиалой сладостей А-Яну. Приветственно кивнула и попыталась было выставить мальчика вон, дабы не путался во взрослые дела, но потерпела сокрушительное поражение:       — Всё, что касается сяо Аи, касается и меня! И по сравнению с ней я взрослый! — Ян на все попытки только упрямо поджимал губы.       Вэнь Цин, впрочем, особо и не старалась, помня его упёртый характер.       — Вэй Ин, этот Ицяньцыбусин — весь в тебя!       Он только рассмеялся, кивая:       — Чистокровный Вэнь, но об этом позже. А-Ян, сядь и не встревай пока в разговоры старших.       Ребенок на удивление покладисто устроился за столиком и даже принял благопристойную позу — как научил Чжань-гэгэ.       — Что ж, — воздав должное лотосовому вину, Вэй Ин отставил чарку и серьезно глянул на обоих супругов Цзян. — Слухи множатся, как мухи в летний полдень. Дошли даже до нас. Закрывать чужие рты бесполезно, мы это уже проходили. Нужно выяснить, кто распустил язык. До церемонии введения сяо Аи в клан их не было, значит, проболталась о “дивных” глазках малышки не кормилица и не служанки с женской половины. Есть мысли?       — Есть. На церемонии присутствовали все старейшины клана. И далеко не все из них одобряли наш с Цин брак, а уж введение Аи в клан — тем более.       — Потому что они обе Вэнь? Кстати, как насчет того, чтобы слегка замарать репутацию задним числом? — усмехнулся Вэй Ин. — Кто кроме кормилицы знает, чья Аи дочь?       — Из живых — уже никто, а с кормилицей я подстраховался с самого начала. Она дала клятву молчать и пока что ее не нарушила, я бы узнал. Ты предлагаешь... — глаза брата расширились, а скулы покрыл легкий румянец. — Предлагаешь пустить слух, что сяо Аи на самом деле наша с Цин дочь?       — Это когда же мы успели... согрешить? — ухмыльнулась Вэнь Цин, хотя так же, как и ее муж, заалела.       — А на войне. Война все спишет, — пожал плечами Вэй Ин. — Можно заморочиться и подсчитать примерную дату. Скорее всего, она выпадет на то время, когда А-Цин еще была в Илине или даже в Юньмэне. Я прав?       Вэнь Цин, судя по ее отсутствующему виду, быстро производила в уме нужные подсчеты.       — Ты прав. Это может сработать. Не все понимают, что огненные глаза — привилегия только главной ветви.       — К слову об этом: А-Цин, ты можешь как-то проверить, не являются ли А-Ян и сяо Аи близкими кровными родственниками?       — Он точно не сын главной ветви клана, но если в нем есть огненный дар, а еще учитывая вашу с ним похожесть, могу предположить, что это ветвь Вэйлун Вэнь.       — Вэйлун Вэнь? — вскинулся Вэй Ин.       — Пресветлая Гуаньинь, а ведь правда! — всплеснула руками Вэнь Цин. — Боевые артефакторы с даром к огненной стихии! И даже было что-то в летописях, правда, вымарано за давностью лет и неприглядностью происшествия. Кто-то из этой ветви, как бы ни наследник клана, пошел наперекор воле родителей и женился на простолюдинке. Брак по любви, на женщине без дара — позор и осмеяние. Его изгнали и лишили права на фамилию, нарекли умершим.       — Выходит, клан Вэй в самом деле имеет одни корни с Вэнь. А мы с Яном в каком-то смысле действительно кровные родичи.       — Потому гэгэ меня и спас, а я смог найти к нему путь во сне, — довольно сказал вовсю греющий ушки мальчик, облизал сладкие пальцы и придвинулся к Вэй Ину ближе.       — Потому, — согласился тот, приобнимая его и ероша растрепанный хвостик. — Ты — мой.       Цзян Чэн скривился, но расфыркаться Вэй Ин ему не дал, так же притягивая к себе и обнимая.       — У меня два младших братика, да я богач! Ах, Цин-цзе, представляешь, когда-то у меня не было совсем никого, а теперь есть настоящая большая семья... — голос, как бы он его ни контролировал, все равно чуть дрогнул, и уже два его диди сами принялись тискать с двух сторон, вызывая счастливую улыбку и позволяя спрятать, сморгнуть назад влагу с уголков глаз.       

***

      Дела — делами, а жизнь бежала своим чередом — приближалось время последней важной для великих орденов свадьбы — свадьбы самого Вэй Ина. И теперь уже его решительно отстранили от всех дел. И не давали видеться с Цзян Чжанем!       — Да вы меня еще на чердак засуньте! — негодующе прошипел он и осекся, разглядев в глазах Не Хуайсана и Цзян Чэна вспыхнувшие огоньки. — Нет! Нет, вы не посмеете!       — А не надо подавать нам хорошие идеи!       Минцзюэ, приехавший повидаться с младшим братом, согнулся в три погибели и пытался не ржать, как войсковой конь. Безуспешно.       — Мы и так нарушили множество традиций, — печально опустив очи долу и обмахиваясь веером, пробормотал Хуайсан, — начиная с того, что молодые были близко знакомы до свадьбы, и заканчивая тем, что не устанавливаем срока, как это обычно принято в фуцзяньском браке. Не стоит гневить богов сильнее и пренебрегать теми традициями, которые мы ещё можем соблюсти.       Вэй Ин мог бы сказать, что чхать он хотел на богов, своё счастье он выбил у судьбы сам...       Но лица окружающих приобрели на диво серьезные выражения. Похоже, сам Хуайсан верил в свои слова втрое меньше, чем в них поверил тот же а-Чэн!       — Пресветлая Гуаньинь! Хорошо, я закроюсь, только не на чердаке. В мастерс...       — Нет! — хор получился не на два и даже не на три голоса — взвыли все, кто услышал. Если глава Вэй закроется в мастерской — это же потом вся Цзянху будет разгребать последствия очередной вспышки вдохновения!       — На чердак! — постановил Минцзюэ и схватил в охапку названного братца, оказавшегося вертким как угорь.       Но против грубой силы и его верткости не хватило, а использовать ци против дагэ он счел низким. Пришлось покориться и только бурчать, но это ни на кого не возымело действия.       — Хоть книг принесите! — жалобно затихло за дверцей чердака.       Книг ему принесли, спасибо и на том. Какой-то сборник о благочестии — Вэй Ин его и открывать не стал, явно же насмешка! — прислал вместе с письмом Лань Сичэнь. В письме он совершенно изысканно и вежливо — ни к единому слову не придерешься — обсмеял вынужденную сидеть на чердаке «невесту» и предупреждал, что на свадьбу явится не один.       Ещё были весенние картинки, замаскированные под всё те же даосские трактаты — явно шутка Хуайсана, «чтобы он не скучал в одиночестве» .       Вэй Ин, наложив на себя печать громкого голоса, предупредил, что вуаль могут даже не готовить — первому, кто намекнет о ней, эту тряпку засунет туда, где темно и страшно! На чем успокоился и засел за чертежи и расчеты системы Врат, которые хотел бы все-таки организовать, параллельно с планом очищения Луаньцзан и прилегающих территорий. Последнее было перспективой долгосрочной, и с ним он не торопился. Но даже расчеты не спасали от скуки, и дошло до того, что он взялся и за трактат от будущего дабайцзы, внезапно поняв, что у Лань Сичэня прорезалось чувство юмора: за первыми страничками собственно трактата о благочестии пряталось истинное сокровище в виде совсем иного текста. Судя по всему, это были записи самой Лань И — копии, конечно, оригиналы Сичэнь вряд ли выпустил бы из рук даже ради А-Чжаня, но то, что он вообще готов выпустить эти знания из клана, уже говорило о многом. Потому что прославилась она, конечно, техникой смертельных струн — и тем, что была одной из немногих женщин-глав и единственной в клане Лань, но это была не единственная её уникальная техника. Вэй Ин «проглотил» книгу за один вечер и принялся перечитывать, потихоньку пробуя описанное, адаптируя под свою ци: некоторые практики, заточенные под чистую Ян, работали у него отчасти или даже совсем не так, как у обычного заклинателя.       Время от времени он тайком призывал "вестника", наговаривал ему всякой ласковой чуши и выпускал — ближе к ночи — выбираясь на крышу. В четырех стенах, даже если в них очень уютно, он сидеть попросту не мог, а с крыши прыжками уходил в лес или на дальний берег озера, ложился на траву и смотрел в небо, гадая, что сейчас делает его любимый А-Чжань, лег ли он уже спать или все еще занят чем-то, а может, играет на Ванцзи, вспоминая его, их мелодию? В такие моменты он сам брал флейту и играл, кажется, слыша в шелесте ветра и плеске воды отзвуки струн гуциня.       Иногда его с чердака, правда, всё таки спускали — например, для редких примерок, не тащить же было на чердак швей? Вэй Ин с трепетом примерял алое, расшитое фениксами и драконами, и представлял в таком же своего А-Чжаня. Картинка даже в воображении получалась настолько соблазнительная, что он не знал, как переживет, увидя это в реальности!              Но все проходит, прошло и время его «заточения».       Кажется, он никогда настолько сильно не волновался, как в этот день. Проснулся еще до рассвета, как укушенный злобным духом, и больше не смог сомкнуть глаз, нервно меряя шагами свой закуток, пока за ним не пришли.       Конечно, никто не стал заставлять сваху — умудренную годами женщину! — спускать здорового мужика на плечах, да и не женой ему предстояло стать. Сам с достоинством, хоть и на подкашивающихся от волнения ногах, сошел вниз, позволил брату взять себя за руку и увести в купальню.       — Кто приведет его, А-Чэн? — спросил, подставляя голову под немного неловкие и грубоватые руки Ваньиня.       — Лань Сичень. Поверь, ему многого стоило доказать, что он достоин этой чести. — Цзян Чэн состроил зловещее выражение лица, а потом как-то замялся: — А кто такая Лань Мэйню? Она выразила желание исполнить роль посаженной матери.       — Старейшина Мэйню? — Вэй Ин оживился. — Великая женщина! Ей можешь доверить А-Чжаня без сомнений. И за Сичэнем она присмотрит. Что я хоть делать должен буду? Я ведь даже не знаю, какие традиции вы решили соблюсти еще! Рассказывай, диди, пока есть время!       Он понимал, что друзьям и названным братьям пришлось постараться, чтобы хоть как-то увязать традиции и то, что сочетаться браком будут двое мужчин. Единственным положительным моментом этого брака в глазах общества будет наличие законного наследника клана Вэй у его главы, и никто не сможет их заставить завести наложницу. Никого третьего в их паре не потерпел бы ни он сам, ни Цзян Чжань.       — Да ничего особенного. Так как Минфэн всё-таки переходит в твой клан, то «провожать» будут его, но никакой вуали и прочего не предвидится.       Итак, в его обязанности вменялось провести чайную церемонию вместе с нареченным сразу и для старших родичей со стороны жениха, и с его стороны. И для него «посаженными родителями» должны были стать Не Минцзюэ и Цзян Яньли. В остальном — да, церемонию не меняли, и он, подготовивший уже две таких, прекрасно знал, что делать.       

***

      Несмотря на то, что они с Сичэнем вроде бы помирились, Цзян Минфэн не ждал от него желания быть на свадьбе не только гостем. И тем радостнее было, когда сюнчжан предложил быть его посаженным отцом. Пришлось, правда, поуговаривать Цзян Чэна, но возможность видеть в такой день рядом с собой брата того стоила. И пусть весь остальной мир думает что хочет — он был счастлив проснуться от ласкового голоса Хуань-гэгэ, получить первым подарком на свою свадьбу его объятие. Не смогло испортить настроение даже то, что увидел в глазах сюнчжана страдание, когда снял одежду. Кажется, его шрамы причиняли теперь боль не ему самому, а тем, кому он был дорог.       — Хуань-гэ, не тревожься. Вэй Ин обещал убрать их, и я ему верю, — улыбнулся, ловя взгляд брата.       Сичэнь кивнул и сосредоточился на том, чтобы помочь ему омыться. После лично надел на него все бесчисленные одежды, начиная от белоснежного белья и заканчивая тяжелым ало-золотым дасюшеном, расшитым драконами и фениксами, расправил складки, подвёл к зеркалу. Наконец нарушил уютную тишину, почти такую же, в какой они совместно проводили время раньше, до войны.       — Я счастлив за тебя, А-Чжань. Уверен, родители тоже были бы.       Минфэн согласно наклонил голову и сел. Так как он был все-таки членом клана Цзян, его головное украшение было увенчано цветами и бутонами лотосов. Но одна шпилька выделялась среди прочих: простенькая, даже не золотая — из белого нефрита, с резным навершием в виде птицы.       — Что это? — спросил он, потянувшись за украшением.       — Отцовская. Если не хочешь...       — Хочу, — быстро сказал Чжань.       — Я спрячу ее в прическе, чтобы никто, кроме твоего мужа, не увидел. Прости, что от матушки ничего не осталось...       — Память. Здесь, — он коснулся груди, — навсегда.       Сичэнь рвано выдохнул и взялся за гребень, и Минфэн прикрыл глаза, наслаждаясь прикосновениями родных рук, помня, что это — в последний раз, дальше его волос будет касаться только один человек — его любимый Вэй Ин.       Пока же брат заколол его волосы в сложный, почти женский пучок — принадлежи он всё ещё к клану Лань, его сочли бы уже за гранью пристойного — и действительно спрятал отцовскую шпильку так, что её не было видно. Человек, который смотрел на него из зеркала — Цзян Чжань, вежливое имя — Минфэн — готов был выйти за мужчину, которого любил больше жизни.       — Идем? Паланкина не будет — ты же не невеста. Проедем верхом по городу до Врат.       Минфэн кивнул, поднялся, высоко держа голову, прическа обязывала, да и привычка гордо нести себя никуда не делась, хотя поначалу, когда подживали шрамы, выпрямлять спину было больно. Он это еще помнил, а Вэй Ин постоянно твердил: «Забудь», пока не поклялся, что сотрет с его кожи все напоминания о боли.       На улице им подвели коней: белоснежный был брата, он его помнил — и как только уцелел за все время и со всеми перипетиями? А вороной, украшенный под стать хозяину — его, один из подарков за время сватовства, Минфэн назвал его Мэйгуан и баловал как дитя — у него впервые появился свой собственный питомец, не считать же того кролика, которого притащил Ян-Ян, тем более что его мальчик забрал в Фэнхуан Во. Впрочем, он сам ведь вскоре будет жить там, и с кроликом будет общаться чаще — тот был действительно милый. Возможно даже, стоило найти ему подружку?       Он будет жить в Фэнхуан Во. Мысли возвращались к этому факту и всему с ним связанному. Будет делить комнату и постель с Вэй Ином, называться вторым господином клана Вэй, наконец-то станет частью жизни возлюбленного так, что никто не посмеет это оспорить.       Все, кроме этого, отходило на второй план, но он все-таки слышал приветственные крики, видел цветы, летевшие под ноги коней, приближающуюся арку Врат… Арку, в которой слегка золотилось марево готового перехода. Символично: за ней его ждала новая жизнь.       Вот копыта зацокали по вымощенным серовато-белыми камнями дорожкам, после мгновения тишины воздух снова разорвали приветственные крики, снова полетели цветы, ветки сосны и бамбука. Кони остановились у чженфана, но еще раньше его взгляд нашел и не отпустил больше замершую на ступенях фигуру в ало-золотом наряде, и полыхающие лиловым огнем глаза затмили все. С седла Минфэн слетел пушинкой, не дожидаясь даже руки брата. Тому пришлось вцепиться в его запястье, чтоб пройти чинно эти несколько шагов.       У крыльца брат приотстал, и дальше они с Вэй Ином пошли вместе, рука об руку, то и дело скашивая друг на друга глаза. В главном зале их уже ждали старейшины Вэй, чета Не и старейшина Лань Мэйню. Брат присоединился к ней, сел на место отца и ободряюще улыбнулся. Они все ему улыбались, одобрительно и подбадривающе, и пока он заваривал чай — руки не дрожали.              В храм тоже шли рука об руку, едва соприкасаясь пальцами под прикрытием широких рукавов. Минфэну казалось, что все это видели — и деликатно отводили глаза, позволяя им эту не одобряемую ритуалом близость и не одёргивая. А внутри их ждали три пары табличек, и Вэй Ин неслышно задохнулся, увидев их.       Цзян Ваньинь сдержал слово: все, кто был причастен к их рождению и воспитанию, сегодня незримо присутствовали в этом маленьком Храме. Минфэн видел, каких трудов стоило Вэй Ину не пролить собравшиеся в глазах слезы. Но он улыбался, широко, светло и очень благодарно улыбался, кланяясь им — и родным, и приемным родителям. Да, Цзян Чжань уже знал, что никто из четы Цзян не называл его сыном, но так же он знал и то, что им Вэй Ин был безмерно благодарен за подаренную жизнь, за строгое, порой откровенно жестокое обучение.       Третий поклон они сделали, глядя друг другу в глаза, и не отводили взглядов ни на миг, разделяя вино, словно одну на двоих жизнь. Минфэн знал — так и будет. Так и должно было быть. Ничто не смогло их разделить и разорвать протянувшуюся между их душами с первого взгляда алую нить. Все, что было — лишь испытания, и они прошли их. Испытаний, наверное, будет еще много впереди, жизнь длинна, но теперь они будут вместе.       

***

      Где-то за дверями синьфана остался празднующий народ, над крышами взвивались фейерверки, яркие даже на едва-едва поблекшем предвечернем небе, но им не было дела до всего этого с той самой минуты, как с тихим шелестом затворилась дверь и вспыхнули печати тишины и недосягаемости.       — Нас никто не потревожит, — на губах Вэй Ина цвела откровенно хищная усмешка, словно у голодного-голодного сяньли.       Минфэн сглотнул загустевшую слюну, предвкушая жаркую ночь. Они не виделись сколько, около месяца? Вэй Ин, его возлюбленный муж, не выпустит его из постели до рассвета. Не то чтобы он возражал.       Вэй Ин мягким стелющимся шагом подошёл ближе, опустил ладони на плечи, обжигая жаром даже сквозь все слои ханьфу. Неожиданно прижался всем телом, положил голову на плечо и довольно выдохнул:       — Наконец-то, мой!       Оба переживали это мгновение, не спеша делать больше ничего — просто слушая дыхание, чувствуя, как бьются сердца в унисон. Пока не истончилось терпение, и не потянулись друг к другу руки одновременно, путаясь, сталкиваясь, сцепляясь пальцами, пока не коснулись друг друга губами — все еще осторожно, бережно, сдерживаясь, деля одно дыхание на двоих.       — Минфэн… Мой Феникс, мой свет…       Цзян Чжань не выдержал этого голодного голоса, потянул их на кровать, привычно падая спиной вперёд, укладывая сверху родную тяжесть: Вэй Ин наконец полностью оправился, не осталось болезненной худобы и слабости, налились силой мышцы, тело окончательно утратило юношескую угловатость, приобретя мужскую стать.       Жаркий поцелуй окончился слегка прикушенной губой и тем, что его А-Ин, наконец, сумел распустить его пояс, забираясь под тяжелый от вышивки шелк и выбивая из головы остатки мыслей. Лукаво улыбнулся, глядя сверху вниз, и открыл свой бесстыжий — право слово, иногда Минфэн тосковал по тем временам, когда ему хватало совести использовать на возлюбленном заклятье молчания! — бесстыжий рот:       — Ах, милый мой А-Чжань. Ты сегодня подарил мне всего себя до того мига, пока время не остановит свой бег! Я долго думал, что же может послужить равноценным подарком, и решил, что им могу быть только я.       — Вэй Ин? — задохнувшись от догадки, Минфэн только и смог, что выговорить его имя.       — Заодно посмотрим, как хорошо ты учился, запоминал ли, — Вэй Ин наклонился и продолжил тем самым хрипловатым шепотом, от которого у Цзян Чжаня все тело покрывалось мурашками, а внизу живота разгорался нестерпимый жар, — как довести своего мужа до сияющего пика?       — Вэй Ин!       В сторону полетели и один, и второй пояса, и легко распустились все завязки: Вэй Ин не оставлял им ни малейших шансов промедлить, ведь теперь нужно было только скинуть с себя всю эту груду шелка, чтобы остаться лишь в тонких чжунъи — белом у Чжаня, черном у Вэй Ина. Распустить волосы, все эти церемониальные завитки и косы, чтобы вплетать в них пальцы, направляя друг друга…       — Чш-ш-ш, не торопись, теперь не торопись, мой А-Чжань.       Минфэн застонал: как он мог забыть, что любимому слишком уж нравится сперва вымучить, касаясь через шелк? И последнюю одежду снимать так, словно разворачивает драгоценность?       — Разденешь меня сам, мой Феникс?       А вот это уже было неожиданно. Минфэн таким терпением, как Вэй Ин, не отличался — одежды полетели в сторону, мало что не разорванные, и приземлились где-то на полу неопрятной кучей. Вэй Ин ахнул и рассмеялся, явно довольный такой прытью. Слегка поёжился:       — Мой А-Чжань так безжалостен. Но знаешь, здесь весьма холодно без клочка одежды! Если не желаешь, чтобы я замёрз, придется меня согреть. И очень хорошо согреть. Изнутри, — в руке бесстыдного мужа словно ниоткуда появился изящный флакончик-кувшинчик, перекочевал в слегка дрогнувшие руки Минфэна, а этот хитрый сяньли выгнулся и опрокинулся спиной на постель, разводя колени с таким невинным видом! — Ну же, Цзян-лан, муж мой! Я весь сейчас в твоей власти.       Эти слова кружили голову, и сил сдерживаться не оставалось никаких. От ошибок его уберегала только память о собственном первом разе — как нежен и осторожен был Вэй Ин. И понимание, что очень уж одарили его боги, пусть любимый и восхищался им все их прошлые разы, да только от такой мощи нефритового дракона одни трудности! Как его, такого, в никем прежде не раскрытые медные врата запускать?       — Минфэн, А-Чжань, муж мой, я не трепетная дева! — перемежая слова стонами, Вэй Ин выгнулся, схватил его за руку, направляя в себя не один палец, а сразу три, и не позволив отступить. — Давай же, А-Чжань, боги милосердные, ты же видишь, как я тебя хочу, ну!       Вэй Ин хотел, о да! Это было видно и по тому, как алел и истекал влагой его нефритовый стебель, и по сбитому частому дыханию, по проступающей на коже испарине и тому, с какой готовностью раскрывался он под пальцами Минфэна. Смутно помнилось, что ему самому такой подготовки, вроде бы, хватило?.. Очередной жаркий стон лишил последних остатков воли, и Минфэн наконец отпустил своего дракона резвиться меж волн...       Вэй Ин вскрикнул, и в этом звуке наслаждения было уже маловато. Цзян Чжань пришёл в себя в тот же миг, хотел было отстраниться, но чужие колени сдавили бока, и он просто замер, выжидая.       — Чш-ш-ш, мой хороший, — любимый улыбнулся, успокаивая волнение, сжал его запястья, посылая короткие волны, скорее, даже, молнии своей ци. — Некуда торопиться.       А потом рывком перевернул их обоих, оказавшись сидящим на бедрах, и так, что у Минфэна просто голова пошла кругом от того, что он от этого рывка оказался весь — в нем, весь в жарком плену.       — Вот та-а-ак… Пресветлая… Ох, я знал, что ты могуч, мой Феникс, но… ох, боги… даже не догадывался, как это будет…       Минфэн притянул его к себе, накрутив на ладони шелковые холодные пряди, затыкая этот бесстыжий рот поцелуем хоть ненадолго, иначе он рисковал, даже не шелохнувшись ни разу, излиться, будто впервые. И даже это не спасало: Вэй Ин словно задался целью отдаться ему целиком, так покорно раскрывал губы, впуская его язык, так стонал в эти поцелуи, чуть заметно покачивая бедрами, потираясь грудью… Невыносимо! А когда между ними снова проскочили огненные искры его ци, когда он приподнялся, медленно и плавно, Минфэн, сам того не заметив, вцепился в его бедра пальцами, не контролируя себя совсем. С Вэй Ином вообще всегда любой самоконтроль летел в Диюй, это было как помешательство: вот он еще мыслит — а вот уже нет, и способен только стонать и выкрикивать имя любимого. Так и сейчас: Вэй Ин поднялся, разорвав очередной поцелуй, оперся о его грудь, до сладкой боли сжав пальцами попавшиеся под них соски, улыбнулся шало и почти безумно и ускорил до того медленные и едва заметные движения.       — Смотри на меня, любовь моя. Смотри, не закрывай глаза.       И Минфэн смотрел, пока зрение не перекрыла белая вспышка удовольствия, растекающегося под кожей, под мышцами, в самом нутре и вдоль позвоночника, такого сильного, что пресеклось дыхание. Как в тот их первый раз, когда Вэй Ин использовал свою ци.       В себя он пришел далеко не сразу, но даже стыд пока ощутить не смог — все тело плавилось в горячей истоме. И — что было странно — испытывало чувство сродни легкому неудовлетворению. Он… не насытился? Ему не хватило? Боги, он ведь... не излился!       — Продолжим? — теплым ветерком по коже скользнул искушающий шепот, и он открыл глаза, чтобы утопиться в любимой лилово-серебряной бездне, отыскав силы только прохрипеть:       — Да!       Он знал, что так будет... Ночь еще даже не наступила, Вэй Ин очень, очень голоден... Они оба. И утолить этот голод можно было только взаимно.