或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Весенний совет в Гусу прошел именно так, как и предсказывал Минцзюэ: было много пустых разговоров, много криков, споров и попыток всучить звание Верховного и ответственность за мир Цзянху, как залежалый товар на рынке ему, потом по убыванию: главам Лань, Цзинь и Цзян. Каким чудом они действительно протащили решение отложить выборы на четыре года, Минцзюэ не понял, а Хуайсан только загадочно усмехался и гладил по плечу: «Не переживай, брат, четыре года пролетят быстро, а потом я как-нибудь справлюсь с этой тяжкой ношей». Минцзюэ даже не сомневался.       Летний совет, который должен был принимать у себя Ланьлин, было решено перенести в Цинхэ из-за траура. Письма-приглашения уже были разосланы, взбурлившая цитадель успокоилась: все было готово. Но Минцзюэ не покидало ощущение близящегося... чего-то. Он часто прислушивался к своей интуиции, хотя в горячке боя забывал обо всем. Сейчас он никак не мог определить, на что же ему намекает эта коварная штука. Единственной подсказкой был слишком уж невинный вид А-Сана и бегающие глаза А-Линя, так что Минцзюэ решил расслабиться: если младшие что-то задумали — пускай развлекаются, свою самостоятельность они уже доказали. Но решить — одно, а сделать — другое, и всё время до прибытия гостей Минцзюэ сидел как на иголках и задергал Хуайсана, который и отвечал за организацию и приём.       — А-а-а, дагэ-э-э! Успокойся, все сделано и все готово! — взвыл в очередной раз вызванный брат и постучал ему по плечу веером. — Прекрати нервничать, А-Линь уже не справляется с твоей ци! В тебе успокоительный отвар уже булькает, а ты как цишаньский вулкан — все кипишь!       — Отвар? — переспросил Минцзюэ и посмотрел на свою пиалу. — А... Ясно, я-то думал, отчего чай такой вкусный.       Чай действительно был вкусный. И, чтоб он зря не пропадал, Минцзюэ всё-таки заставил себя сидеть спокойно.              Первыми прибыли Цзян: Ваньинь, такой же нервный, как сам Минцзюэ, и его сестра, Цзян Яньли. Минцзюэ искренне не понимал, зачем было тащить её в такую даль, но и гуй с ней, они с а-Линем знакомы — пускай и общаются.       Дальше гости начали прибывать стремительно: группками — главы мелких кланов, в одиночестве и со свитами — покрупней.       На летнем совете решались обычно текущие проблемы с нечистью, границами и грядущими осенними соревнованиями молодежи. В прошлом году из-за войны ни о каких стрельбах и Ночной охоте и речи не шло, но сейчас Цзянху требовался праздник, чтобы показать, что война действительно окончена, и наступил мир. А организация такой большой охоты — это работа не только принимающего ордена, но и других орденов. У каждого на территории есть какой-то свой, особый вид нечисти, которым хочется похвастать, мол, а вот мои молодцы бьют такую пакость влет — посмотрим, каковы ваши! За несколько дней до игрищ свозят запечатанных тварей, которых выпустят в специально обнесенном защитой месте — чтоб не расползлись. Но список тварей стоило оговорить заранее. Дело это было муторное, но несложное.       А вот определить, на чьей территории проводить охоту — уже сложнее. У малых орденов ни средств, ни места на такое не было, а Великие... С одной стороны, это — отличный способ заявить, что орден всё ещё силён и богат. С другой — кто-то может решить, что слишком уж богат, могут поползти неприятные слухи. С третьей — организовать подобное было действительно сложно и затратно. У Минцзюэ от одной только мысли, что он может на подобное согласиться, начинала голова болеть — не хуже, чем от возможности стать Верховным.       Гусу Лань сразу отказались — их орден постигло настоящее бедствие: от искажения ци погиб Учитель Лань Цижэнь, сорвался со скалы и умер еще зимой мастер Лань Инъян, тяжело и безнадежно был болен великий мастер боя Лань Учжэнь, во время опасного эксперимента погиб мастер алхимии Лань Чунсин... Бедствие, настоящее бедствие. Вся делегация во главе с Лань Сичэнем носила глубокий траур, даже волосы были распущены.       Ланьлин Цзинь готовились к окончанию траура по предыдущему главе и его племяннику и к грядущей свадьбе молодого главы Цзинь. Им было не до соревнований и ночных охот.       Оставались только Не и Цзян, и Минцзюэ намеревался стоять до последнего. Он перед советом Хуайсана задёргал, а если Не будут ещё и охоту организовывать — вовсе за саблю возьмётся!       Ваньинь поскрипел зубами, сетуя на дороговизну подобных развлечений, но согласился довольно быстро. Минцзюэ почувствовал себя обманутым. Вот прямо так и было: он будто в лавке собирался торговаться до последнего цяня, а ему почти тут же за этот цянь товар и отдали. Подозрительно сощурив глаза, он вперился в главу Цзян взглядом, который и не такие скалы раскалывал, но... То ж скалы. А глава Цзян, похоже, драконью ипостась у покойного батюшки позаимствовал: и взгляд безмятежный, хоть и брови нахмурены, и Цзыдянь не трогает.       Минцзюэ чуял подвох, но не мог понять — где он. Глотнул из пиалы своего успокоительного чаю, покатал на языке. С одной стороны — отлично же, Буцзинши не придется разоряться на проведение игр, довольно уже того, что совет принимают, а это еще два дня мороки. С другой — ничего странного, ведь обычно приемы и игрища устраивают все Великие кланы по очереди, и Юньмэн Цзян как раз следующий после Цинхэ, раз Цишань Вэнь больше нет. С третьей — все равно подозрительно быстро согласились! Подвох! Но в чем?! Как любой Не, Минцзюэ терпеть не мог увертки и недомолвки. Нет, брат не в счет, он все же очень многое взял от своей матери, а та, кажется, была из побочных ветвей Цзинь, ну, это и видно.       Вечером, когда вся толпа угомонилась, расползясь по выделенным покоям, Минцзюэ, прихватив из своих запасов пару горлянок с байцзю, постучал в двери тех покоев, что были отведены главе Цзян. Что-то ему подсказывало, что тот не отправился к младшим пить легкое вино и вспоминать детство. Наверное, мельком увиденная кипа бумаг на столике, когда проходил мимо. Глава есть глава, и Минцзюэ даже посочувствовал собрату: ему с бумажными делами помогал Хуайсан.       Цзян Ваньинь двери открыл сам, и да, Минцзюэ не ошибся: стол был завален бумагами, а сам молодой глава выглядел слегка усталым и раздраженным.       — Так и знал. Убирай эту байду, Чэн-эр, никуда она за одну ночь не денется.       Цзян Чэн посмотрел на свои бумажки с плохо скрываемой ненавистью, а на байцзю — с сомнением, но победило нежелание работать и уважение к хозяину. Бумаги были убраны, и их место заняли чарки и тыква-горлянка.       Во время войны они себе многого не позволяли, и особо Минцзюэ ни на что не рассчитывал и словам а-Сана, что «Цзян-сюн совсем не умеет пить, дагэ!», не особо верил — но, как оказалось, это было именно так. Уже через пару чарок Ваньинь сидел, тяжело навалившись на стол, и жаловался на всё подряд. Оставалось лишь направить его излияния в нужное русло.       В этот момент Минцзюэ понял, что действует совсем как диди, окольными путями, но отступать было поздно и бессмысленно.       — Вот ты что думаешь, Цзюэ-гэ? Ты самый старший из нас, а все один, и никого это не заботит? Ха-ха! Ты так не думай!       Минцзюэ насторожился. Очень уж это все совпадало с тем, как лисьим хвостом вокруг него ходил диди, выспрашивал, какие девы брату могли бы приглянуться.       — Да не дадут тебе одному бобы... былять... бобылем гулять, о! Не-не, я млчу! У мня ссра... сестра — во! Красавица, умница! И А-Цин говрит — Ваньинь, нельзя так! А как можно? Силой я А-Ли замуж не выдам, хочу ей счастья! Вот ты — ты ей подходишь, Цзюэ-гэ. Честно! Я даже гор...ик!.. р-роскопы ваши видел. А-Цин хитрая такая, сама зак-ик-казала!       Пить Ваньинь не умел. Беда, надо будет сказать об этом его невесте. Так, стоп, что?!       — Какие гороскопы, Чэн-эр?...       — Ай, да не знаю я! — отмахнулся тот и лихо опрокинул в себя еще чарку байцзю. Но, видимо, этот вопрос тревожил и его, так что он продолжил пьяно изливать в подставленные уши полубессмысленные жалобы и восторги:       — Н-ну, грск... с-ск... с-сука! Горскоп-пы, ик! Ты чо, их свахи того... ик! Сысто... состы... составляют, оп! Вот А-Цин мне притащила кучу и гврит — смари. Смотри, гворит. Я тебе Цзыдянем клянусь, у вас с А-Ли — лучший!       Минцзюэ судорожно вспоминал виденную накануне девушку. Он её, кажется, а-Линю поручил? Ну да, ему. Одета скромно, лицо приятное, глаза... Глаз не разглядел, она ниже хорошо если не на чи.       И вот это чудо ему сватают? Да он же её одной рукой перешибёт, случайно, во время брачной ночи!       Но сказать это Цзян Чэну прямо в глаза язык не поворачивался — тогда уже Ваньинь зашибёт его. Ну, или попытается.       — Чэн-эр, а ты уверен, что я твоей сестре понравлюсь?.. — ситуацию надо было как-то спасать.       Цзян Чэн закивал, скривился и подпер голову рукой.       — Пнравишься! Т-ты... ик... не смари... ик... Она си-и-ильная!       В доказательство он принялся рассказывать, как Яньли таскала их с Вэй Ином, когда они полезли искать потерявшихся щенков и свалились в овраг, подвернув ноги оба, и как она всегда уносила их спать, если они, надурачившись, засыпали в беседке на озере. И что она, его драгоценная А-Ли, в одиночку подняла провинцию, пока он воевал — толку с него было, как с рыбы — меху. Что Цинхэ хватает крепкой мужской руки — ха-ха-ха, даже с избытком! — а женской совсем не хватает.       — Цзюэ-гэ, — в его опьянении наступил тот момент, когда язык перестает заплетаться, но разум совершенно лишается ограничений. — Старший брат, ты только посмотри на нее. Нет другой такой же прекрасной женщины, как моя сестра. То есть, есть — но она уже моя, я свою А-Цин никому не отдам. А тебе готов отдать — ты ее не обидишь. То есть, А-Ли, конечно, а не мою Цзучишоу. Кому бы я сестру мог доверить еще, а?       Высказавшись, Ваньинь уронил голову на стол и вырубился намертво. Минцзюэ стащил с него сапоги и бросил в кровать, — тот на это только всхрапнул громче, — и вышел. Перспективы вырисовывались престранные: с одной стороны, понятно стало, что его диди задумали, с другой — лучше бы они просто кого-то убили!       Минцзюэ помнил, что обещал а-Сану: жениться и нарожать ему минимум двоих племянников и племянницу. Но вот так сразу?.. Да он даже не знает эту девушку, которую ему так основательно сватают!       За подобными рассеянными мыслями Минцзюэ и не заметил, как ноги понесли его привычным маршрутом, куда он всегда в последнее время ходил, если не знал, что делать — к покоям брата. Правда, у неплотно закрытой двери он остановился, прислушиваясь.       — Сестра писала, что поговорила с Цзян Яньли, вот видишь — уговорила же ее приехать и посмотреть на дагэ?       — Я боюсь, что дагэ все испортит, — голос Хуайсана звучал непривычно потерянно. — Он совсем не умеет ухаживать за девами. Хоть бы разок спросил у меня, я ж уже тревожиться начал — вдруг ему крепкие мужские объятия милее, чем женская ласка?       Подобное... грязное предположение заставило захлебнуться вдохом. Да как эта мелочь!.. Смеет говорить, и вообще, думать про него подобную похабщину!       Дверь распахнулась с грохотом, и Минцзюэ грозным взглядом обвёл обоих, остановив его на А-Сане.       — Д-дагэ! Что случилось?!       — Ах ты ж мелкий паршивец!       Минцзюэ хватило бы двух шагов, чтобы добраться до брата, но он должен был дать ему шанс оправдаться, и потому сделал только один.       — Вот, значит, какие мысли ты о своем старшем брате думаешь?       Краем глаза он отслеживал, как потихоньку уходит в сторону А-Линь, как его рука ныряет в рукав — а там этот гаденыш хранит свои иглы, это Минцзюэ уже очень хорошо знал. Такое же духовное оружие, как у его сестры, несмотря на то, что лекарский инструмент. Нет уж, сегодня он себя обездвижить не позволит.       — Ты! А ну стоять! И руки на виду держи. А ты! Сводня, твою мать! Что вы у меня за спиной устроили, гаденыши?       Цюнлинь послушно застыл. Хуайсан неожиданно смело выпрямился, тем не менее часто дыша, и пискнул:       — Займись ты этим вопросом сам — нам не пришлось бы заниматься им за твоей спиной, дагэ! Ты мне обещал жениться, так? Но что-то я не видел, чтоб ты приглашал свах или присматривался к благородным девам, когда посещал другие ордена! — Хуайсан сдулся и робко поднял глаза: — Никто ведь не заставляет тебя жениться прямо завтра, дагэ. Присмотритесь друг к другу, если кого-то из вас что-то не устроит — просто разойдётесь в разные стороны.       Минцзюэ гневно фыркнул, упер кулаки в бока... и расхохотался, как помешанный, до того это все показалось ему дурацким.       — Вы двое, сядьте. Не буду я вас убивать, мне потом придет мстить сама Цзучишоу, утыкает иглами как дикобраза и сварит из меня какой-нибудь ужасный эликсир ярости. Садитесь, сказал. Поговорим, как взрослые люди.       Минцзюэ прикрыл дверь — не хватало ещё перед всей Юдолью представления устраивать, — и сел за столик. Младшие робко подтянулись следом. Помолчали.       — Так что вас натолкнуло на мысль, что я не справлюсь с поиском супруги самостоятельно? С войны и года не прошло, не только мне не до того было.       — Зато остальные нашли время, чтобы влюбиться, — обиженно пробурчал Хуайсан.       — И к свадьбам готовятся, — поддакнул Цюнлинь, разливая по чаркам вино. — Дагэ, на самом деле, только ты и глава Лань из всех глав кланов не женаты и без невест.       — Люди начинают говорить всякое, — неожиданно серьезно сказал Хуайсан. — Я ведь не просто так брожу под «тенью» на советах. Слухи ты игнорируешь, или вообще не слышишь, а они уже носятся, как запашок от гнилья.       Минцзюэ скривился. Глава Лань... Лань Сичэня обсуждать не хотелось. Он много лет называл его другом, готов был подставить плечо в любой момент — а в итоге? Сначала та задержка в начале войны, после — собственными глазами виденные, почти не изменившиеся Глубины. И вся та история с Ванцзи... Его в подробности не посвящали, это было дело Цзян и Лань, но предположить было просто. Если бы кто-то посмел так обращаться с его а-Саном — мерзавец уже завтра висел бы над воротами! Если бы у Минцзюэ хватило терпения и сволочь не пришлось хоронить в закрытом гробу.       А главное — Сичэнь не нашёл за всё это время ни одной возможности объясниться с ним. Хотя Минцзюэ ждал. А теперь, после того, как услышал о дивном поветрии неудачливости среди старейшин Лань — и объяснений не хочет. И слухов он действительно не слышал, может как раз потому, что усердно избегал и самого Лань Сичэня, и любых его упоминаний. Видимо, зря.       — Так что там болтают?       — Брат, поверь, ты действительно не хотел бы этого услышать, — Хуайсан стиснул кулаки и уставился в стол, мучительно краснея, не то от гнева, не то от стыда.       — Как и я, — добавил Цюнлинь, участливо похлопав его по плечу. — Дагэ, это действительно мерзость, какой не следовало бы звучать под небесами.       — Не понял...       — И не надо. Просто присмотрись к девам, созови свах, выбери кого-нибудь. Но как тот, кто видел деву Цзян в самый тяжкий час ее жизни, я могу сказать с твердой уверенностью — это в самом деле лучший вариант. И если тебе потребуется помощь в том, чтобы завоевать ее сердце — мы поможем. Да все помогут — все, кто знает ее.       Минцзюэ неуверенно пожал плечами:       — Уговорили. Присмотреться — присмотрюсь, но не ждите, что я её сразу же в храм позову.       Паршивцы согласно закивали, видимо, всё-таки уже представляя их с девой Цзян в красном у алтаря. Ну да и гуй бы с ними — наглядевшись на серьёзные лица и решительные действия во время войны, Минцзюэ иногда забывал, что его братья ещё совсем мальчишки, желающие праздновать и развлекаться.       А мысленно дал себе зарок — узнать-таки, что за слухи так взволновали его диди. И пресечь их распространение. Радикальным методом.              Похоже, не спалось не ему одному. Стоило покинуть покои братьев, пройти по крылу, где уже традиционно поселили глав Великих кланов, дверь одной из комнат приоткрылась, и на пороге замер глава Лань. В молчании они смотрели друг на друга так долго, что Минцзюэ не выдержал первым.       — Паршиво выглядишь, Хуань-эр.       Сичэнь улыбнулся мягко и устало:       — А ты наоборот. Давно не видел тебя таким спокойным, Цзюэ-гэ.       — Ты меня в принципе давно не видел, — глупая, детская какая-то обида всё-таки прорвалась в голос.       Сичэнь же... свел ладони и медленно и низко поклонился.       — Этот недостойный умоляет о прощении.       Минцзюэ по привычке бросился вперёд, придержал за локти. Если Хуань-эр ему так когда-то и кланялся, то или на официальных мероприятиях, перед всеми, или очень давно, когда они и знакомы толком не были. Сам Минцзюэ все эти условности не любил, и Сичэнь это обычно учитывал.       И Минцзюэ совсем не желал вот этой официальщины между ними. Просто хотелось знать правду о своём друге, какой бы она ни была. И он даже знал способ, как её добыть — сегодня как раз опробовал.       Сичэнь пил лучше Ваньиня, конечно, это Минцзюэ знал — они и раньше пили вместе — но подвыпившего Сичэня, если он не стремился контролировать себя, всё равно тянуло на подвиги и воспевать красоту сущего. Да и просто выпить хотелось зверски, так что...       — Хочешь извиняться — делай это по-нормальному, — и Минцзюэ качнул вынутой из рукава горлянкой байцзю — Ваньиню одной за глаза хватило.       Сичэнь горестно вскинул брови:       — Цзюэ-гэ, ты смерти моей хочешь? Байцзю?       — Ой, прибедняться не надо, пьешь ты все, что пьется. Я еще не забыл тот раз в Хунцзине на Ночной охоте.       Сичэнь закрыл лицо рукавом и засмеялся. Тогда им было одному семнадцать, второму — пятнадцать, и он хитрил, как мог, чтобы выиграть глупый спор, вплоть до того, что испарял из своей чарки байцзю до того, как опрокинуть ее в рот. И выиграл, хоть и едва сидел, когда Минцзюэ уже сполз под стол и оттуда горланил какую-то совершенно неприличную песенку.       — Хорошо, Цзюэ-гэ, я извинюсь перед тобой как следует. Ты прав, нам уже давно следовало поговорить друг с другом. Мне этого очень не хватало...       После третьей чарки Сичэнь разрумянился и начал улыбаться не так вымученно, разговор пошёл легче — не только о мелочах вроде того, как прекрасно справился Хуайсан с приёмом и организацией гостей — хотя Минцзюэ всё равно было приятно это слышать. Ну а долго ходить вокруг да около он не умел и не хотел.       — Хуань-эр, скажи, тогда, на совете в Пристани Лотоса...       Договорить ему не дали.       — Меня выпроводили из Облачных Глубин на второй день осады. Я не знал, что все это... вся эта осада была на самом деле лишь небольшим актом устрашения — почти инсценировкой! — в лице Сичэня смешалось так много чувств, что понять, какого больше, не выходило. — Я был таким слепым идиотом, Минцзюэ! Я и сейчас еще тычусь слепым щенком во все стороны и не могу найти всех концов...       Сцепив пальцы, почти выламывая их в жесте крайнего отчаяния, Сичэнь говорил и говорил, открывая перед Минцзюэ настолько жестокую и неприглядную картину лжи, грязи и насилия, что вчуже становилось больно и страшно за друга, который во всем этом тонул и захлебывался.       — Я искал брата, перерывая Цзянху по камешку, мои люди прочесывали провинцию за провинцией от Цишани во все стороны, а эти твари... Я никогда не прощу себе того, как был слеп, даже зная, что вокруг меня змеи и скорпионы. Я ведь так надеялся, что кровное родство — это больше, чем слова... Но для дяди мы с А-Чжанем никогда не были родными. Нашу мать он считал не то рабыней, не то наложницей, как же он мог счесть нас равными?       Что сказать на такую несправедливость — Минцзюэ не знал. В Цинхэ Не была другая структура управления, а у его адептов ценились другие достоинства, и любые советы были бы глупы и неуместны. Сичэнь справлялся, как мог. А единственное, что мог Минцзюэ, это сказать:       — Если тебе понадобится моя помощь, Хуань-эр — ты можешь о ней попросить.       — Это моя битва, Цзюэ-гэ, — покачал головой тот. — Но если тебе не будет в тягость — мог бы я иногда прилетать к тебе? Цинхэ и Юньмэн — вот два города, где мне дышалось бы легче, но в Пристани Лотоса меня не захотят видеть еще очень долго.       — Конечно, Хуань-эр. Тебя всегда рады видеть в Нечистой Юдоли. — Уж эту малость своему другу Минцзюэ мог дать.       Дальше разговор не клеился — Сичэня начало клонить в сон, да и Минцзюэ, каким бы его ни считали, был не из железа сделан. Так что, попрощавшись, они расстались.       А завтра предстоял ещё один круг бесполезной говорильни под названием совет, и дай Всемилостивая Гуаньинь сил Минцзюэ никого не убить! И выдержать такую нелепую и смущающую вещь, как разговор с возможной невестой — обещанное А-Сану нужно было выполнить.       

***

      Утро порадовало только одним: большой пиалой безумно горько-кисло-соленого отвара, после которого в голове прекратили стучать боевые барабаны, а во рту исчез гадостный привкус бездарно прожитых лет. Ну а принесенный младшими братьями обильный завтрак, небольшая тренировка и омовение в холодном пруду сделали жизнь почти сносной.       Сборище совета Минцзюэ назначил на обед, так что до него было немного времени, чтобы выловить сперва главу Цзян. Судя по вполне цветущему виду, чаша отвара из нежных ручек А-Линя его не миновала. Значит, можно было без особой опаски начать разговор об ухаживаниях. Правда, как именно его начать, Минцзюэ не знал, и пока он чесал в затылке, Чэн-эр очень осторожно спросил, собравшись с духом:       — Минцзюэ-гэ, скажи честно, что я вчера тебе наговорил? Совсем ничего не помню, что было после третьей чарки.       Минцзюэ стало смешно — так он тут не один от неловкости мается? — и он сказал как есть:       — Сватал свою сестру.       Чэн-эр сначала побледнел в прозелень, потом покраснел — и Минцзюэ с удовольствием хлопнул его по плечу. Цзян Ваньиня перекосило — такие похлопывания спокойно мог выносить только Хуань-эр.       Подождав, пока он продышится, Минцзюэ сказал совершенно серьёзно:       — Цзян Ваньинь, могу я пригласить Цзян Яньли прогуляться по саду?       Ваньинь пару фэнь просто смотрел на него, потом вдруг хмыкнул и сказал:       — Не Минцзюэ, пригласи мою сестру на полигон и предложи ей посостязаться с тобой на шелковой ленте. А когда она уделает тебя три раза из трех — поведи ее любоваться на этот ваш знаменитый водопад, который Три Ступени Дракона.       Пришел черед Минцзюэ терять голос на время, чтоб осмыслить сказанное.       — Никто не победит сына клана Не в состязании на шелковой ленте!       Суть этого состязания была проста и в то же время изящна, что было удивительно для «мясников из Не»: считалось, что только они могут подкинуть в воздух шелковую ленту и взмахами своих сабель завязать ее в «счастливый» узел, при том не разрубив сам шелк. И это было правдой, сколько бы ни пытались другие мастера меча это сделать, обычный цзянь мог лишь разрезать ленту, но не направить ее воздушным потоком и ци так, как надо.       — Я клянусь, это могут сделать только двое, в чьих жилах нет вашей крови. И одна из них — Яньли. Хотя ее оружие и не сабля, но главное ведь не это?       Минцзюэ недоверчиво покачал головой:       — Хорошо, я приглашу её. Завтра, — не верилось, что какая-то дева это сможет, но причин врать у Ваньиня не было. — А нам уже на Совет пора.       — Верно, прошу вас, глава Не, — вся веселость стекла с Цзян Чэна, как вода по оперению утки, и густые брови нахмурились, превращая совсем еще юное лицо в маску затаенной ярости. Таким он был привычнее. Минцзюэ с толикой горечи подумал, что эта короткая, но жестокая война изменила слишком многие русла спокойных дотоле рек, перекроив цветущие долины юных судеб. Он был не намного старше них всех — тех, кто теперь носил титулы глав Великих кланов, но чувствовал себя все же более готовым к этой ноше, когда ее пришлось принять, а они? Даже Сичэнь — и тот оказался не готов, что уж говорить об остальных двух? И тем не менее, они ее несли, не сгибая спин и не прося о помощи.       — Ваньинь, — пользуясь тем, что они все еще не дошли до Залы Зверя, окликнул он главу Цзян. — Я так и не успел спросить — как твой брат?       Цзян Ваньинь скосил на него глаза:       — Он поправляется. В себя пока не приходил, но Цзучишоу и Ванцзи говорят, что он справится.       — Когда поправится... Впрочем, это я спрошу сегодня у всех после совета. Не торопись уходить.       Пропустив молодого главу вперед, Минцзюэ свернул в другой коридор, чтобы войти, как полагалось главе ордена, через другие двери. На полпути он активировал талисман и пошел тем шагом, который тише прикосновения крыла бабочки. Проскользнув в зал, он начал с задних рядов: если слухи где и кипят, то всегда там.       Слухи действительно ходили, и не только про него: обсуждали Цзинь Цзысюаня, его торопливость со свадьбой: траур ещё не окончен, а он уже ведёт приготовления! Поминали возможную причину подобной торопливости и, естественно, позорную смерть его отца. Минцзюэ скривился — эти слухи вызывали лишь лёгкое омерзение, были привычны и даже ожидаемы. Поминали, в связи с тем, что следующая охота будет в Юньмэне, Цзян Ваньиня — а вместе с ним и его брата, и всё ещё считающегося пропавшим Ванцзи, и Вэнь, которую он взял под опеку. Насчёт первых мнения расходились, но все надеялись, что как они сгинули — так больше и не появятся. А вот насчёт Вэнь Цин мнения были на диво единодушны: все считали, что целительница заколдовала, опоила и соблазнила юного Главу Цзян, потому он её и пригрел. Откуда-то из угла донёсся глас разума, говоривший, что она внесла немалый вклад в победу, а чтоб влюбиться в красивую и умную женщину, вовсе не обязательно быть опоенным — но его осмеяли. Минцзюэ решил запомнить смельчака.       С Вэнь Цин перепрыгнули на её брата. Минцзюэ остановился.       — А вы слышали, этот Вэнь Цюнлинь проводит слишком уж много времени в компании молодого господина Не!       — Ага, чуть ли не в одних покоях ночуют.       — Да может и ночуют, только кто нам скажет?       Минцзюэ начал закипать. Ах, вот, значит, как думают про его диди?       — А мне кажется, что они оба ночуют в покоях Главы! — хихикнул чей-то голос из-за спины. Минцзюэ резко развернулся, но охальника заметить не успел.       — А почему бы и нет? — а этот голос Минцзюэ узнал. Глава Яо! Наглая трусливая крыса, которая осмелится атаковать, только если на её стороне будет толпа, а лучше вообще — погрызёт падаль. — Вы ведь знаете, раньше Глава Не очень дружен был с Главой Лань, а потом Лань Сичэнь начал везде таскать с собой того мальчишку, Мэн Яо, вроде? Никто, кстати, не знает, где он его нашёл? — послышался отрицательно-любопытный гул — Нет? Жаль. Но, в общем, глава Не был позабыт, надо же ему было с кем-то утешиться? А тут прямо под боком, само пришло, можно сказать…       Вокруг послышалось мерзкое хихиканье. Минцзюэ сначала даже не понял, о чём глава Яо говорил и что такого смешного сказал, но вспомнил мучительно красневшего вчера брата — и глаза застила кровавая пелена, а рука сама потянулась к сабле. В последний момент он понял, что все еще под талисманом «тени», и это будет очень нехорошо — срубить чью-то голову вот так. Сжал кулак до хруста, заставил себя дышать размеренно... Все усилия пошли прахом, когда глава Яо, явно не удовлетворившись реакцией, продолжил, еще более гаденько ухмыльнувшись:       — А главное — не одно пришло! Конечно, младшенький Не в последнее время хорохорится, вы видели? Все за братом норовит в военный дасюшен одеться, тыкалку какую-то даже на пояс привесил. Вроде как он тут «старший братец».       Снова вокруг зазвучало мерзкое хихиканье.       — Может и старший, тогда я этому бывшему Вэнь ох как не завидую. Попробуй-ка два весла в одну уключину засунуть!       В голове стало спокойно и хрустально ясно. Не Минцзюэ снял талисман и для верности ещё звякнул саблей, чтоб его точно заметили. Главы вздрогнули и в едином порыве обернулись к нему. Глава Яо побелел, как полотно.       — Может, повторите все свои домыслы мне в лицо, глава Яо?       — Г-глава Не! Й-я…       Бася с тихим шорохом-звоном выскользнула из ножен.       — Знаете, глава Яо, такие оскорбления не откупаются ни золотом, ни землями, только смываются. Кровью. И если вы еще считаете себя мужчиной, то вставайте и отвечайте за свои слова.       Глава Яо мужчиной себя, видимо, не считал. Он попятился, запнулся о чей-то столик и плюхнулся на задницу, перевернулся на четвереньки и попытался сбежать.       Рубить со спины Минцзюэ, было, конечно, противно — но судя по тем речам, что изрыгал его рот, в голове у него было то же дерьмо, что в заднице, так что никакой особой разницы.       Минцзюэ вытер и вложил Бася в ножны и огляделся. После чего устыдился, ведь убирать устроенный из-за этой дохлой мокрицы бардак — заляпанные кровью столики и циновки — придётся Хуайсану! Пусть не лично, но диди потратил много сил на организацию этого сборища шлюх.       — Я сегодня много интересного услышал.       Переступив через труп, он прошествовал между рядами, дав знак слугам убрать мусор и заменить испорченные циновки и блюда, вытереть кровь.       — Удивительно много. Должно быть, уважаемым главам совсем нечем заняться после войны и того, как мой друг Ди-цзуньши изничтожил всю нечисть в Цишани. Что ж, отныне и как минимум год адепты Цинхэ Не будут действовать исключительно в границах ордена. Со всем остальным не составит труда справляться другим орденам и кланам. Особенно кланам Яо, Оуян, Син, Ву, Цзы и Ван.       В зале, особенно рядом с Минцзюэ, царило молчание. Подальше, для тех, кто не видел, осторожными шепотками передавали произошедшее — кто сколько успел увидеть и услышать. Опять всё переврут и гадостей напридумывают, сволочи! Минцзюэ, и так не успевший остыть, начинал злиться снова. Но все молчали, и то хорошо — видимо, понимали, что лучше попридержать своё мнение при себе — и остаться живыми, чем закончить как глава Яо.       — Продолжим совет. Вчера мы не успели обсудить вопросы спорных границ...       На столике возникла его любимая глубокая пиала с уже знакомым чаем. Судя по запаху — Цюнлинь не поскупился на травы. Тихий шорох подсказал, что он сел за спиной, а несколько коротких, хотя и болезненных тычков по акупунктурным точкам буквально спасли от начинающейся в даньтяне неприятной пульсации.       И вот что бы он без Линь-эр делал? Уже б давно сдох от искажения ци, и вся эта кодла... Все эти злоязыкие твари, лебезящие в лицо и кусающие в спину — свалились бы на шею А-Сану. Нет уж, нет. Он же старший брат, он обязан их, своих младших, защитить. И чем дольше проживет — тем дольше сможет защищать.              Дальнейшие споры были вялыми, новых тем никто не поднимал — и вообще совет закончился дивно быстро. В голову Минцзюэ даже закралась шальная мысль, что если каждый совет начинать с убийства какой-нибудь сволочи, то и должность Верховного не так плоха. Пришлось пить чай и усиленно гнать от себя подобные думы, напоминая об участи прошлого Верховного, слишком уж увлёкшегося убийствами.       Как Минцзюэ и просил, когда главы разошлись, Чэн-эр остался сидеть на своём месте. Цзысюань и Хуань-эр последовали его примеру. Минцзюэ молчал, и его не торопили с речами. Собравшись с мыслями, он заговорил:       — Здесь не все, кому я хотел бы это сказать, но Ваньинь сказал, что есть надежда на выздоровление его брата, значит, то, что я предложу, можно будет сделать после него. Долгие годы, даже века кланы были каждый сам за себя. Даже союзы заключались на время, либо через браки. Я же хочу, чтобы те, с кем я прошел эту войну, остались со мной как можно дольше. Я хочу разделить с вами всеми чашу побратимства перед Небом, Землей и людьми. Что скажете?       — Цзюэ-гэ, если мы сделаем это, то всех, — Ваньинь выделил это «всех» так тяжело, словно вложил в него каменную глыбу размером с гору, — коснется проблема моего брата. Думаешь, все эти трусливые крысы забудут ему, что он темный? Спрошу всех — вы готовы принять на себя эту ношу? Вэй Усянь никогда не вернется на путь Меча, даже когда очнется. Сейчас я уже могу сказать: та сила, что течет по его меридианам и формирует новое ядро в его теле — это не светлая ци. Но это больше и не та тьма, что поднимала мертвых на полях сражений. Это что-то иное, и названия ему нет. Но разве кто-то из тех, кто шепчется по углам, станет вдаваться в такие тонкости? Заклеймят темным — и все.       Минцзюэ зафыркал, стараясь не расхохотаться:       — А меня не далее, чем сегодня, назвали обрезанным рукавом и растлителем собственного брата. А завтра обзовут безумцем, рубящим праведных заклинателей почём зря. Страшно? — Последнее слово он произнёс уже серьёзнее.       — Согласен со старшим братом, — хмыкнул Цзысюань. — Мало ли кого как называют. И меня тут уже «приласкали», слух у меня хороший. Нам ли бояться, Ваньинь? Я согласен. Честью будет разделить чашу побратимства с Ди-цзуньши. Он не единожды спасал жизни мне и моим людям.       Остальные согласно кивнули. Ваньинь кривовато улыбнулся:       — Воля ваша. Для меня тоже будет честью разделить с вами чашу побратимства.       — Что ж, да будет так. Как только Вэй Усянь и Лань Ванцзи смогут встать с нами в круг побратимства — проведем ритуал, — заключил Минцзюэ.       — К слову, — пока никто не двинулся с места, снова заговорил Ваньинь. — Сичэнь-гэ, что ты решил по поводу брата? Пока он все еще Лань и желания окончательно отказаться от клана не высказал. Но это же значит, что его могут призвать к ответу твои... с-старейшины.       Взгляд Лань Сичэня заледенел, но ответил он спокойно и даже с улыбкой:       — Ваньинь, ты можешь не переживать — никто из старейшин над судьбой моего брата властен более не будет. А я тем более не желаю ему ничего дурного.       — Не заиграйся в судию, Сичэнь-гэ.       — Не заиграюсь. Все, кто виновен, лишь получат по заслугам, не более. К тому же, у меня есть, кому меня удержать, верно, Цзюэ-гэ?       Минцзюэ неохотно кивнул. После всего, что он вчера слышал, иллюзий на счёт своего друга он уже не питал — и только надеялся, что заметит, если тот перестанет быть собой.              

***

      Утро в Цинхэ выдалось чудесным — ясным и теплым. И на изумление людным — хотя чему тут изумляться? Слухи! За ужином глава Не привселюдно пригласил деву Цзян посостязаться с ним в танце с лентой. Дева Цзян, мило улыбнувшись, согласилась. Правда, перед этим метнула в брата такой взгляд, что будь в нем хоть немного ци — можно было бы сметать в совочек то, что от главы Цзян осталось бы.       Так что, излишняя многолюдность — единственное, что этим утром портило настроение главе Не. В остальном же он предвкушал нечто крайне занимательное.       Людей всё прибывало, вот и адепты Цзян вместе с главой подтянулись — а его предполагаемой соперницы всё не было, и Минцзюэ решил подойти к Ваньиню.       — Глава Цзян, танцевать с лентами приятнее по утреннему холодку, чем в жару, где же та, что составит мне пару?       Ваньинь скорбно покачал головой:       — Ох, глава Не, неужели прошедшая ночь так худо отозвалась вашим орлиным глазам?       И тут юный адепт, стоявший за его плечом, сделал шаг вперед, вскидывая голову и улыбаясь той самой милой улыбкой.       — Я готова, глава Не. Пусть несут ленты!       Хуайсан, очень внимательно наблюдавший за всем этим представлением, заткнул себе рот кулаком, но смех все равно прорывался: какое же лицо в этот момент было у брата! И — ах! — как была красива дева Цзян, даже мужская одежда ее ничуть не испортила, лишь подчеркнула и тонкий стан, и изящество движений. Но глаза Хуайсана увидели еще кое-что — и просто прикипели к изящной вещице на ее поясе, рядом с клановым колокольчиком. Веер! Длинный, тяжелый, он поблескивал в солнечных лучах кромками стальных спиц, отточенных, без сомнения, так, что один взмах им мог разрезать лист бамбука на десятки тонких полос. Это был тешань и — очевидно — духовное оружие.       Всё то время, что несли ленты, дагэ совершенно бесстыдно пялился на деву Цзян — так, что Хуайсану пришлось ткнуть его в бок, пока это не сделал кто-нибудь другой, например, глава Цзян, оскорблённый тем, как на его сестру смотрит мужчина, пока не являющийся ей даже женихом.       Но это обнадёживало.       А потом они вышли на тренировочное поле — и тут уж Хуайсан сам превратился в глаза.       Можно ли сравнить несущийся с горы оползень и полет сокола? Взбесившуюся от паводка горную реку и скачущий по яшмовым валунам чистый ручей? Сравнить — в самом деле нельзя, но одинаково любоваться и тем, и другим, оставаясь на безопасном расстоянии — отчего ж нет? У сокола есть острые когти, и звонкий ручей легко подмоет валун, на который ступит неосторожная нога.       Взлетели в воздух ленты: две алые змеи. Взвыл воздух, разрезанный Бася — и запел, направляемый взмахами тешаня. И сам тешань заплясал в умелой руке, то сверкая лезвиями, то складываясь, чтобы указать ленте путь. Казалось, прошел лишь миг — и перед девой Цзян в воздухе парил уже завязанный узел удачи, повинуясь легким движениям веера, а брат... Ох, его узел лишь наполовину был готов! Хуайсан не мог в это поверить. Он столько раз видел, как брат это делает! Ему всегда казалось, что это быстро — но чтоб настолько!       Минцзюэ завершил свой узел, огляделся — и неверяще подошёл к узлу девы Цзян. Присмотрелся, ревниво проверяя, завязан ли он по всем правилам — и громыхнул:       — Следующую!       На этот раз брат уже не был так расслаблен, как в первый — но Цзян Яньли всё равно оказалась быстрее. Теперь Минцзюэ уже только зло щурился, и слугу с лентой подозвал жестом. В сердце Хуайсана поднялась тревога — возможно, соревнование было плохой идеей? Ранее он подобного за дагэ не замечал, но есть мужчины, для которых легче умереть, чем проиграть женщине!       В третий раз взвыл воздух, легко, повинуясь взмахам тешаня, сложился узел девы Цзян.... И прорвался шёлк от полного ярости взмаха Бася.       Минцзюэ хмуро оглядел испорченную ленту, радостных адептов Цзян и пребывающих почти в ужасе — Не, остальных, непонимающе перешёптывающихся или присоединяющихся к Не или Цзян — и вдруг громко расхохотался, после чего низко поклонился деве Цзян.       — Этот недостойный признает поражение, о, прекраснейшая из дев! В знак раскаяния — этот посмел усомниться в мастерстве девы Цзян! — будет ли позволено этому загладить свою вину?       Цзян Яньли склонилась в ответ так же низко:       — Если бы мы не сомневались, то как могли бы познавать истину? Я не считаю главу Не виновным в чём-либо, но если это успокоит его душу, то я желаю увидеть Жемчужину Цинхэ — водопад Три Ступени Дракона — в качестве искупления. Описания в книгах были так ярки, но ведь им не сравниться с увиденным своими глазами?       — Через кэ я буду ждать прекраснейшую из дев с сопровождающими во дворе цитадели. Добраться туда можно лишь верхом.       — Я буду готова, глава Не, — Яньли еще раз поклонилась и ушла с поля.       — И почему я не поспорил с тобой, Минцзюэ-гэ? — лукаво усмехнулся Ваньинь.       — Потому что у тебя есть совесть, — в ответ хмыкнул дагэ. — Хуайсан! Собирайся, будешь сопровождать меня!       Хуайсан подпрыгнул и понесся седлать лошадей, радуясь тому, что одет был достаточно практично для выезда. Если б он еще и переодеваться пошел, брат бы ему не простил задержки.       И если получится — то на прогулке он сможет узнать, кто же обучил деву Цзян этой технике! И — ну чем не шутят небожители? — потихоньку попросить научить и его. Фенъи, конечно, прекрасен — но иметь в рукаве такой веер было бы очень и очень неплохо.