或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Дождь шел третий день. То припускал во всю силу прохудившихся небес, то сменялся противной моросью, от которой не было спасения даже в палатках и при зажженных жаровнях. Держать ханьфу в чистоте не помогали даже вышитые, вплетенные в саму ткань заклятья — на подол налипала жирная, смешанная с пеплом, грязь, о сапогах и говорить не стоило — они давно потеряли белизну. Сичэнь злился, но не мог позволить ни себе, ни своим людям сменить клановую одежду на что-то более практичное. Вспоминался Ванцзи в его простом, добротном сером ханьфу военного образца, с укороченным чжидуо, с узкими рукавами, прихваченными проклепанными железом наручами. Но клан Лань не был кланом боевых заклинателей никогда. Они всегда тяготели к искусству, были философами и учителями. Даже одежды для ночных охот выглядели изящно, а не практично. Сичэнь поклялся вернуться и пересмотреть этот вопрос. Только когда это будет?       Вчера они выдержали тяжелый бой за эту деревушку — он даже не знал ее названия. Уже третий. Люди устали, раненых было больше, чем уцелевших. Его отряд потерял четверть боевого состава, а запрошенного подкрепления пока не было.       — Цзэу-цзюнь! — в мрачные мысли вклинился звонкий голос А-Яо. — Прилетел ворон от Ди-цзуньши.       Юноша держал дохлую ворону так, словно она была живой: осторожно, бережно. Тварь еще и глаза прикрыла, будто ей хорошо. Омерзительно, но что Сичэнь мог поделать, если эти птицы были самым надежным способом сообщения между всеми частями повстанческой армии? Их не сбивали ловчие соколы, как обычных почтовых голубей, для них не требовалась духовная сила, как для вестников. И записки они отдавали только в руки командиров отрядов. Так что пришлось протянуть руку, подставить ладонь под треснувший клюв, стараясь не показывать, как его передергивает от всей этой мерзости.       «В вашем направлении выдвинулся отряд в три люя. Расчетное время столкновения — завтра, на рассвете. Продержитесь до вечера.»       Сичэнь со злостью выдохнул и сжёг послание выплеском ци. Быть готовыми, продержаться… Этот мальчишка считает, что они не круглосуточно настороже и так? Но стоит всё же предупредить командиров. И сделать это лично.       И опять — ни слова ни о Ванцзи, ни от Ванцзи. Сичэнь так устал эти месяцы довольствоваться только смутными слухами о подвигах Сюэсин Сяня!       Приготовления к обороне были завершены за несколько часов, и дальше людям оставалось только ждать и отдыхать, пока есть возможность. Как и передал тёмный, патрули заметили противника ближе к рассвету, и постарались не дать себя заметить — пускай Вэнь думают, что нападение будет неожиданным.       Оно и было — для них самих. Полоса узкого, в полтора бу, рва с кольями на дне, конечно, приняла только первый ряд, но таиться стало невозможно, враг обнаружил себя и перешел в наступление уже открыто.       Второй линией сработали огненные талисманы и прикопанные под ними горшки с «перьями феникса», горючей смесью, которую невозможно было потушить водой или землей. Бывалые воины, правда, именовали это «дерьмом феникса» за резкий запах, но в закупоренных горшках запах не чувствовался, а крышки прожгли талисманы, выплескивая на врага фонтаны пламени.       Третьей линией встал «облачный фронт» — все того же Ди-цзуньши, будь он неладен, изобретение. В этом тумане видели только свои, так что воины Лань, Тун и Ле, бывшие под командованием Лань Сичэня, молча бросились резать врага.       Такое яростное сопротивление Вэнь, похоже, даже немного напугало — после первой атаки они отступили и на несколько часов затаились. Сичэнь использовал это время, чтобы обновить ряды талисманов на границе, без эффекта неожиданности они, конечно, будут не так полезны, но чего-то всё ещё стоят. Мельком глянул на небо — до вечера было ещё неблизко, но несколько подобных атак они выдержать смогут.       Он подозревал, что на помощь подойдут не тыловые отряды его вассалов, а проклятая «Хуэй Фа Дэ Цянь» во главе со своим демоническим Ди-цзуньши, чтоб его разорвало. Когда-то неизмеримо давно, в Облачных Глубинах, он смотрел на серьезного, но умевшего так ясно, солнечно улыбаться, мальчишку и думал, что было бы неплохо, если бы тот подружился с Ванцзи. Может быть, они бы сумели поладить, и брат смог бы снова улыбаться, пусть не так широко, но хоть уголками губ? Потом, после соревнований на Совете в Безночном Городе, он этого мальчишку возненавидел горячо и ядовито. Еще позже, после лагеря перевоспитания и пещеры Сюань-У, уже и сам не мог понять, что чувствует. Ненависть — холодная, как вырытый из-под снега труп, вернулась в начале лета, после того неудавшегося разговора с братом. И больше не пропадала, леденя сердце. Иногда Сичэню становилось интересно: а что чувствует сам Ди-цзуньши? Презирает его, не думает о нём вовсе, ненавидит так же яростно, как ненавидит его сам Сичэнь? И способно ли вообще то, что от него осталось, чувствовать хоть что-то?       И, если к нему на помощь спешит именно Вей Ин, то спешит ли он именно на помощь?..       За все время, что орден Гусу Лань участвовал в кампании «Низвержение солнца», его отрядам помощь потребовалась впервые. Да, он понимал, что со своей полутысячей против полутора не выстоит, придется отступать, бросив все, к опорному лагерю в Инчжу, все преимущество будет потеряно. Потому — да, он был готов принять эту помощь. Но лучше бы это был отряд из Ланьлина или даже Юньмэна. Однако все такие отряды старались держать свое направление и не рыскать. «Летучим», носившимся по всей линии фронта, был только мертвяцкий отряд Ди-цзуньши.              Туман поредел, оседая и растворяясь в серой мороси. Из его остатков полыхнуло алой, огненной волной, так что зацепило нескольких замешкавшихся заклинателей и ополченцев, остальные успели сложить печати щита.       Битва продолжилась. Лагерь выдержал ещё две атаки, и время приближалось к вечеру. И чем ближе был означенный Ди-цзуньши срок, тем больше Сичэнь нервничал — и жалел, что решил оборонять нынешние позиции, а не отвел людей в одну из оставшихся позади крепостей. Из изначальной полутысячи почти сотня воинов ранены серьезно, те же, кто ещё оставался на ногах — устали. Если помощь не подойдёт в ближайшее время, их просто возьмут измором.       И без того низко нависшее небо темнело. Он слышал, как по раскисшей грязи идут враги, перегруппировавшиеся, перестроившие ряды. Слышал, как со свистом взрезают влажный воздух лучи и волны огненоносных вэньских техник, как с грохотом где-то в стороне взрываются последние закладки с «перьями феникса». В горле першило, а мышцы лица резало от каждого усилия, и кончики пальцев немели — Лебин выплетала щиты и атакующие заклятья, на это у него уходили последние капли ци.       Небо было уже основательно тёмным, а у Сичэня не осталось сил даже на то, чтобы проклинать Ди-цзуньши. Помощь? Какая помощь? Сичэнь был почти уверен, что треклятый демон следит сейчас за ними одной из своих птиц и потешается. Да, для того, чтобы избавиться от помехи в виде него, Сичэня, демону пришлось пожертвовать ещё полутысячей заклинателей… Но он вполне компенсирует эти потери, подняв те полторы тысячи Вэней, которые положит после того, как убьют самого Сичэня. Ему ведь даже оправдываться перед Ванцзи не придётся — это война, на ней многое случается… А пока его долг, как главы клана — успеть спасти хоть кого-то.       Сичэнь оглянулся: Яо вполне сможет вывести хотя бы десяток молодых адептов, будущее клана, и уйти сам, у него должны были ещё остаться посланные в прошлый раз талисманы тени. Сам Сичэнь ими пользоваться отказался, так пусть сейчас послужат…       Оглядываться на поле битвы — непозволительная роскошь. Сичэнь это, конечно, знал, но чуть было не распоровший спину меч послужил отличным напоминанием. Пришлось неудобно припасть на колено, до звона в ушах стукнувшись им обо что-то в месиве из тел и земли, а после и вовсе упасть ничком — вторая нога смачно хлюпнула в чьих-то распоротых кишках и поехала на склизкой субстанции, как у последнего ученика. И тут же, словно из-под земли, вынырнул Яо — в заляпанных одеждах, растрёпанный и еле держащий меч. Сичэнь смотрел, как клинок, который должен был достаться ему, стремится к этому мальчику — и ощущал себя, пожалуй, намного хуже, чем в тот день, когда брат сказал, что не вернётся в орден. Но вместо узкой юношеской груди или тощей шеи вражеский меч столкнулся с горящим багровым огнем мечом. Мечом, который перерубил металл, словно деревяшку, а следом за ним и державшего его заклинателя в бело-алом. Яо окатило кровью, он отшатнулся и упал прямиком на руки Сичэню. Тот повел головой, встречаясь взглядом с алыми глазами. Багровый меч замер в воздухе, бледные, как подземельные пауки, пальцы поднесли к окровавленным губам черную флейту, и воздух прорезала дикая трель, отозвавшись, кажется, в самих костях.       Крики вражеских солдат ее не заглушали, только оттеняли, как подпевка демонической музыке. Мимо звериными стелющимися прыжками мчались алоглазые тени в потрепанных вражеских ханьфу.       Подмога пришла.       Уцелевшие в схватке люди собирались за спиной с трудом поднявшегося Сичэня, глядя, как мертвецы безжалостно вырезают вэньских солдат, как те, кто мгновение назад упал с рассеченной шеей, грудью, с выпущенными кишками, встают, отсвечивая такими же алыми огнями в глазницах, вливаются в молчаливую лавину мертвецов, не давая уйти никому.       Флейта пела, нет, выкрикивала приказы. С ее гладкого тела капала кровь.              Когда всё было кончено — довольно быстро, не успела луна взойти, — Сичэнь скомандовал восстанавливать лагерь. Землю устилали трупы, многие шатры были повалены, безбожно воняло гарью, кровью, дерьмом, но людям требовался отдых, и лично Сичэню было, пожалуй, плевать, какие вокруг запахи, если он может выспаться. Он оглянулся, привычно отыскивая взглядом Яо — и находя его протягивающим Ди-цзуньши собственную флягу с водой. Проклятый демон улыбался полубезумно, пытался утереть текущую изо рта кровь и выглядел так, словно сейчас рухнет и подохнет.       — Вам нужна помощь, Ди-цзуньши, — расслышал Сичэнь.       Развернувшийся в воздухе черный свиток рябил, как и едва светящиеся символы, сложившиеся в единственное слово: «Очищение».       Потом демон... нет, уже только человек... упал на колени, и его вырвало кровью.              Сичэнь отлично разбирался в музыкальном заклинательстве и знал многие мелодии, недоступные простым адептам. То же «Очищение»: заменить пару нот — и вместо того, чтобы успокоиться, тёмная энергия пожрёт своего носителя изнутри, никто и не подкопается, даже Ванцзи, он таких мелодий не знает… Но вместо того, чтобы наконец решить проблему и насладиться заслуженным отдыхом, Сичэнь упорно сидел и играл «Очищение» мающемуся в бреду тёмному заклинателю, который забрал у него брата.       Яо тоже не спал — упрямо носил воду, обтирал испарину со лба Вэй Усяня, прибирался в шатре… кажется, успевал ещё и помогать в лазарете, впрочем, в лазарет сейчас превратился весь лагерь. Вот он в очередной раз заглянул в шатёр и поднёс Сичэню воды — пальцы ныли, закостенев на флейте, и чашу он сейчас не удержал бы. Губы потрескались, и выглядел сейчас Сичэнь, скорее всего, не лучше самого Ди-цзуньши. Он слабо улыбнулся, спешно отпил — не следовало прерывать мелодию надолго — и увидел ответную улыбку. От неё, кажется, на душе становилось светлей и откуда-то появлялись силы снова браться за флейту.       — Прилетел вестник от Юйсуй-цзюня, — тихо сказал Яо. — Ди-цзуньши вчера утром был на Илинском направлении у Чифэн-цзуня, а потом помог Наследнику Цзинь отбить Нанмин и поспешил к нам. Не представляю, как ему хватило сил, Цзэу-цзюнь... Но ведь он не демон на самом деле, да? Я видел его в Пристани Лотоса прошлой осенью, мельком. Ему ведь всего... семнадцать?       А-Яо не требовал ответов, но они всплывали в разуме сами.       Да, тому, кого выламывает в судороге сейчас на наспех разложенном на полу соломенном матрасе, семнадцать. Он был растерзан вэньским палачом Чжулю, сброшен в пропасть Могильника, выжил и вернулся, до кончиков волос полный тьмой. Он не демон, но и не человек. Его любит Ванцзи. Любит настолько, что на худом, как высохшая ветка, запястье белым шелком сияет его лобная лента — ее не запятнали ни кровь, ни грязь, но заклятья на ней совсем не те, что позволяют поддерживать чистоту ткани. Сичэнь чувствовал: именно в них вливалась та светлая ци, что отдавала Лебин. Именно от этой ленты они расползались по всему истощенному телу, запеленывая его в голубоватый кокон, пока Вэй Усянь не замер в нем, тяжело, хрипло дыша в глубоком сне.              Темный очнулся только двое суток спустя, когда люди Сичэня похоронили всех павших, своих и врагов, перевязали раны и даже успели отдохнуть. Сам Сичэнь, выспавшись в чьей-то чужой палатке, вернулся к себе, искупался, сменил ханьфу и раздал приказы, а после сидел и думал, глядя на спящего. Задумался так глубоко, что не сразу отреагировал на заворочавшегося под меховым пологом темного. Вэй Усянь, открыв глаза, неловко и медленно сел, повел головой, отводя с лица спутанные грязные волосы. В палатку сунулся Яо, радостно ахнул и бросился помогать ему подняться, и только тогда Сичэнь очнулся.       — Ди-цзуньши, рад, что вы пришли в себя.       «Глава Лань», — замерцали на черном свитке тускловатые огненные иероглифы. — «Этот приносит свои извинения за опоздание...».       Вместо ответа Лань Сичэнь поднялся, сделал шаг к нему и плавно опустился на колени, совершая ритуал Дунь Шоу. И едва сумел подавить дрожь, когда напротив ударились о циновку чужие колени, а ледяные руки коснулись плеч, поднимая.       «Нет нужды, глава Лань. Вы не чужой для меня человек, как бы ни относились к этому демону, вы дороги Лань Чжаню, а ради его спокойствия я сделаю все, что угодно».       В спокойных серых, как ненастье, глазах не было ни насмешки, ни неприязни. Острый, словно все клинки лестницы на Вансянтай, стыд вспорол душу Сичэня, заставив его задохнуться, и лишь фэнь спустя он смог попросить:       — Расскажите о нем, Ди-цзуньши.       «Называйте меня по имени, глава Лань. Я расскажу, конечно, но можно мне сперва привести себя в порядок? Неловко как-то...»       — А-Яо!       — Я уже грею воду, Цзэу-цзюнь! — отмер юноша и выскочил из палатки, сияя улыбкой.       — И распорядись принести обед для нашего спасителя, — вдогонку приказал Сичэнь, поднимаясь с колен и поднимая Вэй Усяня.       Ему еще предстояло о многом подумать и еще большее переосмыслить, но пока что он намеревался позаботиться о возлюбленном своего брата и сделать это так, чтоб после не терзаться стыдом. А потом сидеть и читать огненные письмена на свитке из тьмы, смотреть на мягкую человеческую улыбку юноши напротив и обещать себе, богам и брату, что вытравит из души и сердца все те ядовитые травы, что посеяны в них дядей, старейшинами и им самим. Обещать, что очистит клан и орден от всей мерзости и дряни, чтобы однажды... однажды А-Чжань вернулся, даже если не навсегда.       Теперь он понимал: брат выбрал свой путь и спутника на этом пути, и это уже не изменить. И не нужно вмешиваться, не нужно пытаться взрастить на их пути терны и полынь. Потому что они-то пройдут, оставив на шипах свою кровь, омоют слезами яд с лиц друг друга, но не оглянутся на тех, кто пытался им помешать.       

***

      «Напиши брату письмо, А-Чжань».       Янтарный взгляд переполняет неприятие, сменяется сомнением и какой-то робкой надеждой.       «Пиши. Он не настолько плох, как могло бы быть. Просто его ломали и корежили дольше, чем тебя. И в твоих силах помочь ему».       — Ты необыкновенный, Вэй Ин.       Яркая улыбка освещает худое бледное лицо, серые глаза брызжут задорным смехом.       «Я такой, да! Это я, Лань Чжань!»