或許全部 - ВОЗМОЖНО ВСЕ

      Конный строй ордена Юньмэн Цзян возглавлял сам глава Цзян Фэнмянь, и нельзя было не признать, что он смотрится просто великолепно в богатом пурпурном облачении, верхом на лоснящемся вороном с нефритовыми и аметистовыми украшениями на сбруе. Следом за ним на таком же вороном жеребце ехал Цзян Ваньинь, пусть и не в парадном облачении, ну так он и ехал, как рядовой участник соревнований. Рядом с ними на грациозной рыжей кобылке восседала Цзян Янли, попросившаяся сопровождать отца на совет вместо госпожи Юй. Вэй Ин постоянно останавливался взглядом на ее аккуратной девичьей фигурке, такой изящной, воздушной в лилово-розовом шелке. Шицзе для него была лучше любой другой девы, и это оставалось неизменным уже девять лет.       Над строем колыхалось знамя с девятилепестковым лотосом. В раскаленном воздухе слышался только цокот копыт и шелест одежд. От жары и вздымающейся из-под копыт пыли никому не хотелось даже рот открывать.       Вэй Ину, на удивление, жарко не было. Он сам себе напоминал змею, которой нипочем палящее солнце — она от него лишь становится сильнее и злее. Намотав поводья на луку седла, он потянулся к поясу, где в специальном чехле висела Чуньди. Любовно огладил вынутый инструмент, проверяя мембрану, поднес к губам — и в воздух словно взвилось облако прохладных капель. Стало даже легче дышать, пока серебряным голосом смеялась светлая бамбуковая дицзы, заклиная и небо, и землю, и души людей.       В эту песню вплелось вежливое приветствие, когда две дороги слились в одну, а два отряда поравнялись друг с другом. Вэй Ин едва не сбился, рассмеявшись: Гусу Лань остались верны себе: их лошади были сплошь светлой масти, а уж у Нефритов и их дядюшки просто сияли белизной и украшениями из серебра, белого нефрита и жемчуга.       «Орден Юньмэн Цзян приветствует орден Гусу Лань!» — почти торжественно пропела флейта, проиграла несколько тактов мягкого перелива и насмешливо взорвалась целой трелью: — «Лань Ванцзи, Лань Чжань, привез ли ты мою ленту?»       Наградой насмешнику было побагровевшее лицо учителя Лань Цижэня, выступавшего в этот раз представителем от имени главы, мягкая и немного лукавая улыбка Лань Сичэня да ярко покрасневшие мочки ушей Лань Ванцзи, сделавшего вид, что ничего не понял.       «Ах, что за ледяной Нефрит! Ответь же мне, Лань Чжань! Или мне потребовать возмещения иной лентой?»       Да, это было жестоко, тем более что ничего подобного он делать не собирался. Но смотреть, как перекатываются желваки на челюсти уже не юноши — молодого мужчины, за прошедшее время ставшего лишь еще краше и холоднее, как трескается его ледяной панцирь, было приятно. Да, он обещал Цзян Чэну не общаться со вторым Нефритом, не называть его по детскому имени. Но А-Чэн не знал нотной азбуки и отследить такой разговор не смог бы. И нет, Вэй Ину не было стыдно. Он вообще мало чего стыдился — у выживших на улице детей понятие стыда и смущения непоправимо меняется или и вовсе атрофируется. Да, его забрали с улиц Илина давно и достаточно рано, чтобы он смог вернуться к нормальной жизни, отогреться и прекратить прятать хлеб, наедаться впрок, мерзнуть под двумя одеялами. Но вред уже был нанесен. Он никогда не будет таким, как все эти клановые дети.       Лань Ванцзи ожег его на изумление живым взглядом медовых глаз, в которых ярость и почти ненависть мешались почему-то с тоской, столь горькой, что у Вэй Ина будто бы желчь подступила к корню языка, а пальцы на мгновение замерли. А затем рука прекрасного Нефрита скользнула в рукав и показалась оттуда с чем-то, крепко сжатым в кулаке. Пальцы Ванцзи слегка разжались, позволяя алому шелку мелькнуть меж их белизной, и снова спрятали трофей в рукав.       Флейта рассмеялась нежно и чисто.       

***

      Ванцзи никому бы не признался даже под страхом наказания дисциплинарным кнутом, какое чувство в нем всколыхнулось в тот миг, когда он расшифровал то, что пропела флейта. Как никогда не признался бы и в том, о чем думал в день отъезда приглашенных учеников.       В ту ночь он был обязан патрулировать Облачные Глубины после полуночи, так что лег спать немного раньше девяти. На столе были установлены благовонные часы, и упавшая в медную чашу гирька должна была разбудить его за два кэ до полуночи.       Он не проснулся до пяти утра. Даже не мог вспомнить, слышал ли звук. Это могло означать только одно: его постоянный соперник был в цзинши. Был и наверняка видел бережно разложенную на столике рядом с гуцинем ленту. Но почему-то не забрал ее. Соблюдал условия договора, который терял всякий смысл с его отбытием из Юньшэна? Он ведь так и не смог победить Ванцзи в спарринге. Или... В его мозгу родилось внезапное понимание: Вэй Ин и не хотел его побеждать. Он очень умело показывал далекий от своего настоящего уровень, словно не желал, чтобы кто-то знал, на что он способен. Став свидетелем обряда, Ванцзи убедился, что не ошибся в предположениях.       О том, что это был за обряд, он узнал, перекопав половину запретной библиотеки, куда имел доступ волей дяди. И сердце словно смертельными струнами обмотали, до кровавых борозд: Вэй Ин больше не свободен. Отныне и навсегда, до смерти одного из них, Вэй Усянь и Цзян Ваньинь связаны узами, что подчас крепче и важнее, чем брачные клятвы.       Почему он ничего не сказал дяде, Ванцзи и сам не знал. Может, потому, что рассказать о чужой тайне было равнозначно предать? Может, потому, что звонкий, чистый, юный голос взрезал удавку на его горле, словно отточенное лезвие Суйбяня, давая ему дышать в сражениях на полигоне?       Вэй Ин не забрал свою ленту. И Ванцзи тайком наматывал ее на запястье, напоминая себе о том, что есть выбор, сколь бы узкими и крепкими ни старались сделать для него стены тюрьмы из правил и долга.       Если бы в голосе Чуньди было хоть немного серьезности, а не целое море смеха, он бы сорвал со лба белый шелк, расшитый облаками, и протянул сероглазому насмешнику. Пусть Тень, пусть связан с наследником Цзян, но разве это может помешать? Он никогда не был тугодумом. За прошедшие полтора месяца он успел проанализировать и свои чувства, и свои возможности. Осознание того, что любит — вопреки всему на свете — несносного мальчишку, перевернувшего всю душу, даже не потрясло. Оно просто пришло и улеглось на сердце, вкогтилось в несчастный комок плоти всеми своими острыми кошачьими кинжалами и осталось. Он мог отдать свою лобную ленту. Но все так же не был уверен, что ее примут, а потому не делал ничего.       Каждую ночь он называл себя трусом, и каждое утро прятался снова под маской верного пса клана и ордена. Он не понимал сам себя.       

***

      — А-Чэн, не вертись. Если мы опоздаем из-за того, что ты не дал мне вовремя закончить твою прическу, я назначу тебе наказание по праву шисюна, — голос Вэй Ина был суров, но в глазах светился смех.       — Не будь таким серьезным, А-Ин, ну же! Разве мы здесь не для того, чтобы повеселиться?       — Мы здесь, чтобы выиграть и принести еще толику славы нашему ордену. Замри! — рявкнул Вэй Ин совсем уж сердито, и на этот раз его шиди послушался, позволяя ему собрать тугой пучок и обвязать его лентой.       — Готово. Твое пао, — Вэй Ин кивнул на разложенное по походной постели одеяние участника соревнований из простой, но качественной ткани вызывающе алого цвета, с туго затягивающимися манжетами и округлым воротом. Сам он был уже готов и в таком же наряде, туго подпоясанном кожаным гэдаем с девятью золотистыми кольцами.       — Поторопись, шиди. Я буду на улице, приведу лошадей.       Участники состязания расположились прямо в поле, рядом со стрелковым полигоном и входом на охотничье плато, где должна была пройти основная часть игр. Снаружи, вдоль ряда раскинутых палаток уже сновали адепты, ржали лошади у коновязей, кто-то красовался, гарцуя и заставляя лошадь буквально вытанцовывать. Присмотревшись, Вэй Ин узнал надутого павлинчика — Цзинь Цзысюаня, в который раз удивившись: что шицзе в нем вообще могла найти? В нем же, кроме смазливого личика, и нет ничего. Но то ли любовь зла, то ли он просто не понимал женщин — примером тому госпожа Юй и шицзе. И вряд ли когда поймет. Да и не нужно ему это. Ну, то есть как... Его обучали искусству флирта. Тени может понадобиться все что угодно, в том числе и такое, вот и требовали. Он выучил и даже умело применял, вворачивая стихотворные строки, когда было уместно, раздаривая цветы и недорогие, но приятные мелочи. Но никто из дев не трогал его сердце. Ни до клятвы, ни, тем более, после.       Из палатки наконец-то выбрался Цзян Чэн, взлетел в седло своего вороного, делая вид, что молодого господина Цзинь не замечает. Тот отвечал такой же «любезностью». Вэй Ин тихо посмеивался, но не вмешивался. Пока эти два бойцовых петушка не лезут в драку, он и не станет.       — Молодой господин Цзинь. Молодой господин Цзян, — прозвучало сзади. — Молодой господин Вэй.       Вэй Ин развернулся в седле, подобающе сложив ладони, и слегка поклонился, любуясь тем, насколько грациозно держится в седле младший Нефрит Лань. Одеяние участника ему очень шло, делая бледное лицо выразительнее, бросая на кожу розовые отсветы.       — Второй молодой господин Лань, приятно видеть вас, — учтиво отозвался Цзян Чэн, заставив Вэй Ина проглотить смешок: он-то знал, насколько Ванцзи «приятен» А-Чэну!       Павлин же только небрежно кивнул, не удостоив никого ответом, развернул своего жеребца и направился к площадке для стрельбы. Лук висел у него за плечом, колчан — при бедре, и долго ждать «показухи» не пришлось: подогнав коня, Цзысюань сорвал с плеча лук и принялся выпускать по мишеням стрелу за стрелой.       — Что это он распушает хвост? — недоуменно спросил Цзян Чэн.       — Шицзе, — со смешком кивнул Вэй Ин, указывая на трибуны, начавшие заполняться народом.       Места, предназначенные для глав кланов и их сопровождения, уже не пустовали, и среди всего разноцветья нарядов юноши легко отыскали строгий пурпур отцовских одежд и нежный сиренево-розовый наряд сестры. Лошади должны были пройти под возвышением, и оттуда на участников соревнования сыпался настоящий цветочный дождь. Вэй Ин и Цзян Чэн не собирались принимать ничьих цветов, кроме тех, что бросят им нежные ручки Цзян Янли. И так оно и случилось.       Первым заданием была стрельба с седла по неподвижным и подвижным мишеням, и место его проведения выглядело как округлая арена, на одном конце которой стояли и висели два десятка мишеней. Участникам давался пристрелочный круг, а затем уже два круга, за которые нужно было попасть сперва в десять стационарных, а потом в десять движущихся мишеней. Чем ближе к центру легла стрела, тем большее количество очков получал участник.       Цзинь Цзысюань не воспользовался правом пристрелочного круга, и сделал это зря. Из двадцати стрел в яблочко попали только пять, а одна и вовсе промазала мимо движущейся мишени. Должно быть, внутренне он просто сгорал от стыда и досады, но у каждого участника было три попытки.       Следующим в порядке брошенного еще с вечера жребия стрелял Лань Ванцзи, и это было почти скучно, потому что, казалось, никто его не переплюнет. Вэй Ин, подъехав поближе к своему шиди, ткнул его в бок кулаком:       — Сделай его, А-Чэн. Я в тебя верю.       — Сам сделай, у вас ведь соревнование? — полусердито-полунасмешливо вскинул бровь юноша.       — Что ж, если мой юный господин приказывает?.. — в эту игру можно и вдвоем играть.       Цзян Чэн смутился и слегка зарумянился, куснул губу и вдруг наклонился ближе:       — Приказываю. Выиграй это состязание для меня, А-Ин.       О большем мотиве не стоило даже мечтать. Он поднял своего коня в галоп и выпустил первые десять стрел. Трепеща оперением, они все попали в центр мишеней. Второй круг — и вторые десять стрел раскалывают первые. Третий — и снова десять из десяти в яблочко, и все это — не снижая скорости! Воистину, Лань Ванцзи не гнал своего коня так.       Зрители стучали ногами и хлопали ладонями по коленям, а Вэй Ин встретился взглядом с горящими, как у волка, золотистыми глазами и подмигнул. Такой — живой и ярко реагирующий — Лань Чжань ему нравился больше.