True Touch

«Любовь важнее правил». Ген бы поспорил, но если об этом так легко и уверенно говорил Хьюстон… Хьюстон! Человек, который, по слухам, когда-то вообще не снимал с рук перчатки и не касался других людей кожа к коже. Человек, к которому когда-то нельзя было прикасаться в принципе. Человек, у которого правил и требований было едва ли не больше, чем у самого Гена… и который теперь был счастлив, любим и обогрет. Если это говорил человек, который разительно от Гена отличался — но который в чём-то глубинном был довольно сильно на него похож… …То, возможно, этот тезис заслуживал, чтобы Ген тщательно его обдумал, даже если вся его осознанная и неосознанная жизнь громко этому тезису противоречила. Нет, правда, если бы эту чушь услышал его отец, он бы долго и язвительно смеялся Хьюстону в лицо. Любовь важнее правил. Ну-ну. Он бы ещё сказал, что любовь не нужно заслуживать. Очень смешно. Что-то в груди болезненно кольнуло, и Ген тяжело вздохнул. Он познакомился с парочкой Стэна и Ксено уже после того, как те преодолели все свои отношенческие сложности, но он был наслышан о том, через что им пришлось пройти — и что Стэнли своей любовью сумел в Хьюстоне сломать. Ну, или починить — смотря с какой стороны на это дело смотреть. Эти двое всегда казались Гену исключением из привычного порядка мироустройства в очень специфической вселенной любителей БДСМ, и Ген бы не хотел себе чего-то подобного, но прямо сейчас казалось, что только их пример мог как-то поддержать его крайне беспокойный и почти отчаявшийся разум. Ген сотворил непростительные вещи, но… «Сэнку тебе не клиент». Да. Верно. Сэнку не клиент: он любит его. Сэнку познакомил его со своей семьей. Сэнку знает о нём пусть не всё, но очень многое, и всё равно остаётся рядом, из раза в раз… Ген медленно открыл дверь своей маленькой квартиры и, переборов неясный страх, просочился внутрь. Здесь всё было ровно так, как он оставил, когда Стэнли забрал его пять часов назад. Они с Ксено пытались убедить его переночевать сегодня у них, но Ген ужасно не любил оставаться спать вне собственной постели. Ну, знаете… С тех пор, как он остался один, безо всего, без семьи, без денег, без прошлого, его захлестнула отчаянная потребность обзавестись чем-то своим. В родительском доме ему не принадлежало ничего — даже собственная жизнь, и теперь всё, что ему удавалась заработать и заслужить самостоятельно обретало в его сознании исключительную ценность. Гену было физически некомфортно находиться в чужих домах на птичьих правах, пользоваться чужими вещами и есть чужую еду, но… В уютном доме Сэнку впервые за долгие годы Ген ощутил себя совсем иначе. Там он чувствовал себя так же защищённо, безопасно и так же уместно, как у себя. Щедрое бескорыстное сердце Сэнку вместило в себя Гена целиком, а Ген… Взгляд упал на окровавленные спиртовые салфетки, которые он забыл выкинуть, и Ген едва успел добежать до унитаза в приступе выворачивающей тошноты. …а Ген сделал Сэнку больно. Он причинил ему вред. Намеренно. Пиздец. Он умылся, прополоскал рот и посмотрел на себя в зеркало. Отвратительно выглядишь, Асагири. И ведёшь себя отвратительно. И сам ты весь- Так. Стоп. Хватит. Всё это понятно, но ещё ни разу в истории даже самое злостное и отчаянное самоуничижение не помогало решать задачи. Нужно сосредоточиться. Нужно выдохнуть. Чёрт, ну как же хуёво. Ген вернулся в спальню и принялся методично ликвидировать липкие следы своего позора. Рутина помогала прийти в себя. Почистить и продезинфицировать игрушки. Протереть нож. Убрать его подальше в шкаф. Выкинуть разрезанные верёвки. Заменить простыни. С каждым действием он изо всех сил пытался абстрагироваться: это был привычный порядок вещей — наводить уборку после сцены. Всё как всегда. Всё, как с кем угодно другим. Просто будучи рядом с Сэнку, Ген уже немного отвык от того, что по завершении всего действа партнёра нет рядом, отвык от ощущения пустоты, отвык от этого сосущего чувства собственной бессмысленности… и от мысли, что, возможно, они больше никогда не увидятся с человеком, для которого Ген возводил все эти тщательно продуманные декорации. В носу предательски защипало. Он тряхнул головой. Успокойся, Асагири. Дыши. Глубокий вдох и медленный выдох. Это не конец. Сэнку не клиент. Он любит тебя. Он простит тебя. Это просто оплошность. Всё будет нормально. Всё- На одной из салфеток, что валялась тут же, на полу, отпечаталось кровавое сердечко, и Ген разрыдался. У Сэнку, должно быть, останется шрам. Блядь, он вспорол кожу до мяса на теле любимого человека, а тот даже был не в состоянии адекватно оценивать реальность и остановить его. Он потерял контроль и сделал любимому человеку больно — в плохом, в разрушающем смысле. Какой же ты никчёмный, Асагири, какой же ты- Блядь, отставить. Ген обессилено опустился на диван, зарывшись лицом в ладони. С уборкой было покончено, и больше некуда было приложить свой воспалённый разум, чтобы отвлечься. Его снова немного лихорадило, и он почувствовал укол стыда — Ксено отпустил его домой только после клятвенных заверений, что с ним всё нормально, и он в адеквате. Кажется, Ген соврал. С другой стороны, если бы он сравнивал себя сейчас с собой ещё каких-то полгода назад, то он бы даже мог гордиться проделанной работой. Случись что-то подобное тогда, Ген бы даже на короткие несколько часов не сумел собраться, он выл бы белугой, рыдал и ненавидел себя минимум раза в три сильнее. А тут, поглядите-ка — он даже, в принципе, способен в саморефлексию. Охуеть. Вот это личностный рост, вот это арка персонажа. Но, без иронии, ещё полгода назад Ген бы даже мысли не допустил, что всё может наладиться. Он бы разорвал с Сэнку все отношения — ну, потому что потерял контроль, причинил ему боль и больше не собирался рисковать его жизнью и здоровьем только потому, что влюбился, как школьник, — а если бы Сэнку попытался выйти с ним на связь, он бы сбежал, как последний трус, даже не пытаясь выслушать его и что-то прояснить. Слишком страшно было облажаться. Слишком страшно было принять свою неидеальность. Слишком страшно увидеть разочарование в любимых глазах. Но сейчас… Сейчас впервые за много лет Ген чувствовал себя любимым. Пусть не в этот конкретный момент, но в принципе. Он чувствовал себя нужным. Драгоценным. Сейчас он позволял себе допускать хотя бы мысль, что эта ошибка не разрушила всё его долгожданное счастье до самого основания. Что, может быть, если он хорошо постарается, если он приложит усилия, если он докажет, что ему ещё можно доверять, то Сэнку простит его и примет обратно. Что- Ген тряхнул головой. Это замкнутый круг. Мысли циклились, то и дело возвращаясь на привычную стезю самобичевания, его психотерапевт настойчиво пыталась сбить этот пагубный паттерн весь последний год, а Гену не хотелось её разочаровывать тем, что он не справлялся. Надо было ложиться спать, но тело до сих пор немного колотило от переизбытка слишком сложных эмоций, а внутри всё тянуло зияющей пустотой, и уснуть бы сейчас точно не получилось… Однако для таких состояний у Гена был свой надёжный и проверенный годами план действий, чтобы хотя бы немного унять свою воспалённость. В морозильнике всегда валялся лоток-другой клубничного мороженого, а в телевизоре — очередной сезон «Отчаянных домохозяек». Глюкоза, простой дофамин и знакомый сюжет с чужими проблемами, которые помогут забыть о своих собственных хотя бы на время. Ген завернулся в огромный пушистый плед, засунул в рот ложку пломбира и попытался расслабиться. ••• Ген не отвечал на сообщения. Если бы это был любой другой человек, включая его друзей, сестёр и, да простит его Бьякуя, любимого отца, Сэнку бы даже не почесался по этому поводу, однако Ген всегда отвечал почти сразу же, как только Сэнку отправлял ему сообщение. Нет, серьёзно, несколько раз этот придурок отвечал на телефонные звонки, пока был в туалете. Он писал смс из душа. Крайне редко случалось, чтобы Ген не отвечал на сообщения Сэнку в течение пяти минут, и на это было только две причины: прямо сейчас он крепко спал или сосредоточенно работал. Третьего не дано. Сэнку открыл глаза около десяти утра, проснувшись подозрительно бодрым и полным сил. Он не помнил точно, сколько было времени, когда Хьюстон скормил ему снотворную таблетку и уложил в постель, укутав в одеяло, словно Сэнку был ребёнком, но с того момента явно прошло больше восьми часов, так что это совершенно точно был самый продолжительный сон Сэнку за весь последний год. Он открыл глаза и первые минуты блаженно не помнил, как оказался в своей постели — и где же тогда Ген, раз сегодня воскресенье. Блаженные минуты закончились слишком быстро: стоило Сэнку чуть потянуться и почувствовать зудящую боль под хирургическим пластырем на груди. Прямо на левом соске. Он дёрнулся, попытался убрать волосы с шеи, и тут же зашипел — самый сильный укус, который проткнул его кожу до мяса, воспалился и противно ныл. Мда. Неприятно, конечно, но куда неприятнее было у Сэнку на душе. Блядь, они ведь с Геном вчера так и не поговорили толком! Сам он был немного в себе, с трудом пытаясь лихорадочно выплыть из глубин подпространства, чтобы успеть подхватить осколки их отношений и не дать всему тупо развалиться на месте, а Ген… Чёрт, бедный Ген. Как он вчера смотрел на него после, эти полные непоправимой трагедии глазища… ну какого ж хрена всё так закончилось. Стомиллиардпроцентно ведь надумал там катастрофу вселенского масштаба и страдает. Сэнку тяжело вздохнул и потянулся за телефоном. На звонок Ген не ответил — но высока была вероятность, что в 10 утра воскресенья тот всё ещё спал, поэтому Сэнку оставил ему сообщение с многозначительным «ты ведь помнишь, что я тебя люблю, правда?» и с чистой совестью отправился умываться. Бля, ну шея у него, конечно, сияла всеми оттенками красного, переходящими в фиолетовый. Эффектно, ничего не скажешь. Он усмехнулся, извлёк из аптечки проверенную мазь от синяков — Бьякуя такой с детства мазал боевые следы Кохаку, — и осторожно растёр все засосы, чуть зашипев от боли, когда мазь попала в ранку от укуса. Как бы то ни было, следы кусачих поцелуев Гена казались Сэнку искусством, благословенным свидетельством их пылкой любви, чем-то будоражащим и заставляющим бабочек в животе трепыхать с новой силой, но уж точно не чем-то, из-за чего стоило так сильно переживать… Он отлепил с груди пластырь. Сердечко вокруг соска превратилось в милую ровную линию, которая, конечно, немного побаливала и покрылась корочкой, но уж точно не выглядела актом неистового насилия, каким её, скорее всего, представлял себе Ген. И даже если останется тонкий сердечковый шрам, Сэнку-то, в общем, и не был против — это ведь сердце Гена, Сэнку будет его хранить… Ген на сообщение до сих пор не ответил. Ладно. Надо бы, наверное, позавтракать. В процессе намазывания бобовой пасты на булочку в кармане домашних спортивок пиликнул телефон. Сэнку аж чуть нож не выронил, пока пытался впопыхах извлечь мобильник — вдруг это Ген ответил! — но на экране висело другое, основательно разочаровывающее имя. Ксеноморфий: «Оклемался?» Сэнку закатил глаза. Я: «не надейся, с дозой снотворного ты не ошибся» Ксеноморфий: « :( » Ксеноморфий: «Если оклемался, проверь рабочую почту. Работоспособности у тебя сейчас должно быть дохрена — хоть в космос на реактивной тяге отправляй» Ну, что верно — то верно. Энергии под кожей бурлило столько, что, казалось, её теперь хватит минимум на неделю без сна. А то и больше. В мозгах царил абсолютный штиль, разум был чистым, свежим, как первый весенний цветок, будто его бошку отдали в спа и подвергли глубокой чистке, ощущалось это просто метафизически охуенно, и, если бы не финал — Сэнку всерьёз бы считал эту ночь одной из лучших, что у них были, но… Блядь. Ладно. Надо просто дождаться, пока Ген ответит, и всё будет хорошо. А пока — чего там Уингфилд ему прислал?.. Ебучие отчёты под конец года, когда ж вы уже иссякните… Прошло ещё несколько часов. Сэнку отправил ещё несколько сообщений. Не то чтобы у них с Геном были какие-то планы, и не то чтобы он обязан был ему отвечать, но, чёрт возьми, на часах было уже три часа дня, а Ген до сих пор не объявился… Сэнку никогда не писал много сообщений подряд, но сейчас он прислал уже три, что, по его мнению, можно было расценить как назойливость или даже серьёзное оскорбление, если бы кто-то написывал так ему, но он надеялся, что у Гена были совершенно другие представления о нормах общения в интернете, и… Чёрт, да где же он пропадает?! Сэнку пытался убедить себя, что всё нормально. Что у Гена могли возникнуть важные дела. Что ему могла позвонить Минами и попросить приехать в салон — по воскресеньям он тоже работал, но без Гена, и, ну, мало ли что там случилось? Вдруг, трубу какую прорвало? Всё может быть! В конце концов, у Гена ведь были какие-то свои друзья, своя жизнь… Но вдруг до него добрался тот сталкер из клуба, про которого он рассказывал? Ген говорил, что тот жуткий тип знает, где он живёт. Или это какой-нибудь другой жуткий тип? А вдруг Ген что-то с собой сделал?! Расстроился после их ссоры настолько, что… Сэнку вскочил, быстро напялил первые попавшиеся приличные вещи и проигнорировал внутренний голос, который твердил, что он облажался, что он вчера всё испортил и что Ген просто больше не хочет его видеть. Он прекрасно знал, что это нелепо, но это не мешало противному внутреннему голоску тихо шептать уничтожающую что-то светлое чушь в самой глубине его сознания. Ген жил довольно далеко. Конечно, Сэнку встрял в пробку. Конечно, собрал все красные светофоры. Конечно, всю дорогу тревожность в купе с беспокойством нарастала сильнее и сильнее. Блядь, может, Ген всё-таки на работе?.. Надо было позвонить в салон и спросить у Минами! Надо было- Но, нет. Огромный чёрный внедорожник Гена, который невозможно было перепутать ни с чьим другим автомобилем, был аккуратно припаркован около его дома — а значит, Ген точно не в салоне. Сэнку нервно вздохнул и ещё раз проверил свой телефон. Ответа по-прежнему не было. Он нахмурился. Блядь, он начинал буквально ненавидеть это неприятное ощущение под кожей, которое заставляло его лихорадочно думать, что что-то случилось, что Ген больше не хочет его видеть, что Сэнку вчера настолько сделал что-то не так, что это разрушило их с Геном отношения, что- Нажав кнопку вызова, Сэнку встал у его двери и поднёс телефон к уху. Спустя несколько раздражающе-длинных гудков звонок переключился на голосовую почту, и Сэнку нахмурился ещё сильнее. Он несколько раз постучал, ожидая, что Ген ответит, но этого тоже не произошло. Дверного звонка у Гена не было, и эта ситуация с каждой секундой нервировала всё сильнее. Наконец, Сэнку просмотрел свои последние контакты. Кажется, ему снова придётся обращаться за помощью к человеку, которого Сэнку вообще не ожидал увидеть в своей жизни в подобном контексте, но вот он здесь. — Надеюсь, это что-то важное, потому что ты мешаешь мне проводить время наедине со своей роскошной ванной, — проворчал Ксено вместо приветствия. — Ген не отвечает на мои звонки и сообщения, а теперь ещё и на стук в дверь. Я пытаюсь с ним связаться с десяти утра, но всё безрезультатно. Скажи, я что, настолько сильно вчера облажался? Ген ничего не говорил об этом? — на всякий случай Сэнку сразу перешёл к этапу самобичевания. Не было смысла тратить время впустую. — Фу, боже, вы двое придурков просто созданы друг для друга, — в голосе Хьюстона сквозило искреннее отвращение. Сэнку хмыкнул. А вчера вечером точно именно этот мужик его баюкал в успокаивающих объятиях, или то всё-таки была какая-то галлюцинация? Если можно, подсознание, то Сэнку не хотел бы больше видеть Хьюстона в своих околоэротических галлюцинациях, спасибо. — Я понятия не имею, что с твоим Асагири, я провожал его домой в целости и сохранности. Если он не хочет с тобой говорить, это исключительно твои проблемы. Но, если что — он оставляет запасной ключ под цветочным горшком слева у лестницы, — фыркнул Ксено и тут же повесил трубку. Сэнку вздохнул. Ничего другого ему и не следовало ожидать. Научные консультации Ксено удавались на славу, но консультации по вопросам романтических отношений были явно не его специализацией. Он оглянулся. У лестницы, что вела к площадке у входа в квартиру Гена, и правда стояли несколько цветочных горшков. Ген серьёзно оставлял там запасной ключ? Ген? Помешанный на безопасности и когда-то уже столкнувшийся со сталкером? Да что с ним не так-то, чёрт возьми?! Ладно, Сэнку обсудит с ним это позже — ну, если у него вообще будет возможность что-то с Геном обсуждать… Он без труда отыскал нужный горшок. Как и сказал Уингфилд, под ним был ключ. Сэнку поднял его. Было как-то стрёмно вот так без приглашения врываться в чужой дом, но, чёрт возьми, если с Геном что-то случилось… если он что-то с собой сделал… Блядь. Сэнку осторожно вошёл внутрь — в доме было тихо. На стене в прихожей тикали часы. Первым делом Сэнку проверил кухню и ванную — они были по пути в основную комнату, — и только потом прошёл в глубь по коридору. У большого окна всё так же стояла гигантских размеров кровать, а на ней под толстым пуховым одеялом отчётливо выделялся крошечный комочек размером ровно с Гена. Сэнку в равной степени испытал как облегчение, так и беспокойство. Здорово, что Ген просто спал всё это время, а не избегал его сознательно, однако, чёрт возьми, было уже почти четыре часа дня, а Ген даже в свои выходные редко вставал позже девяти, насколько Сэнку мог судить по системе его быта за несколько месяцев их отношений. — Ген? — тихо позвал Сэнку, не проходя глубже в комнату. Он не хотел пугать Гена спросонья или ещё сильнее вторгаться в его личное пространство. Вряд ли он сам смог бы вынести, если бы засыпал дома один, а потом кто-то вошёл в его комнату и разбудил… ну, кроме Бьякуи. Или Кохаку. Да, Кохаку любила так делать. У неё был свой особый способ разбудить Сэнку, который нельзя было спутать ни с чем другим — она швыряла в него кроссовок и врубала музыку на всю катушку. Иногда Сэнку очень радовался, что эта львица наконец свалила жить в университетское общежитие… — Ген, ты спишь? Ген даже не пошевелился. Беспокойство Сэнку мгновенно взвинтилось на самый максимум. Насколько Сэнку мог судить, обычно Ген спал довольно чутко, и он точно как-то отреагировал бы, если бы его позвали по имени. Вздохнув, он вошёл в до боли знакомую комнату и бесшумно подкрался к до боли знакомой кровати. Почему тут, в этой квартире, в этой чёртовой комнате, он постоянно причинял Гену боль? Когда они оставались у Сэнку, всё было идеально, но только он приходил домой к Гену, происходила какая-то хуйня. Сэнку не был уверен, что когда-нибудь снова захочет прилечь на эту кровать. Он совершенно точно не был суеверным человеком, но, блядь, в таких тонких материях как человеческие отношения лучше не рисковать… Сэнку вздохнул и подошёл поближе. Из-под плюшевого одеяла была видна только лохматая чёрно-белая макушка. Он максимально осторожно присел на краешек кровати и чуть-чуть потянул на себя одеяло. По тому, как Ген дышал, было понятно, что тот действительно крепко спит. — Ген, милый, — тихо позвал Сэнку, отыскивая хрупкое плечо в бессистемной груде одеял и легонько его сжимая. Ген что-то бессвязно промурлыкал во сне, поёрзал, подтягивая одеяло обратно к себе повыше, и сжался в ещё более плотный и крошечный комочек. Это было слишком очаровательно, чтобы глупое сердце Сэнку не трепыхнулось под рёбрами в приступе удушающей нежности. Сэнку хмыкнул, забавляясь, и снова потянул одеяло на себя. Ген сонно заворчал себе под нос, бессознательно пытаясь отвоевать одеяло обратно. — Просыпайся, Ген, — на этот раз Сэнку позвал его чуть громче. — Мм, чудесно… Возвращайся в постель, дорогой… — едва слышно пролепетал Ген, причмокнув губами, и снова укутался по самую макушку. Сэнку ухмыльнулся. Кажется, Гену снился какой-то сон. — Ген, родной, уже почти четыре часа дня, — на этот раз он легонько его встряхнул. — Ты уверен, что хочешь проспать ещё больше? Я волновался… Ген тихо застонал, мелко-мелко моргая. Его веки были припухшими, воспалёнными, покрасневшими у самой кромки ресниц, будто их долго тёрли. Ярко-синий взгляд неосознанно мелькнул и на мгновение задержался на Сэнку. Ген моргнул ещё раз. На его лице отразилось замешательство. — Какой странный сон… — пробормотал он. — Я только что очнулся от одного сна с тобой в главной роли, и сразу же обнаружил тебя в другом… — Ген, ты не спишь. Он тихо и медленно рассмеялся. — Нет, дорогой, определённо, ты мне снишься. Настоящий Сэнку не приехал бы ко мне, не после… Неважно. Просто ложись в постель, ладно? Я хочу, чтобы это был хороший сон, я устал от кошмаров, пожалуйста, обними меня, ладно? — Ген приподнял край своего одеяла, приглашая к себе и невольно демонстрируя, что заснул он совершенно обнажённым. Зрелище было прекрасным. Сэнку невольно сглотнул. — А ты довольно бесстыдный, когда спишь, — фыркнул он, с какой-то горькой тоской сжимая руку Гена, мысленно завершая за него предложение, которое тот не договорил. Желание свернуться калачиком под одеялом вместе с ним внезапно стало слишком сильным — но казалось, что Сэнку такого счастья пока не заслужил. Ген снова моргнул, затем нахмурился. Он посмотрел на руку Сэнку, что лежала на его ладони, затем на него самого. Моргнул ещё раз, глядя на него уже чуть более осмысленно. И ещё, явно не понимая, что происходит. — Ген, ты тут? — Сэнку старался говорить как можно мягче. — Ты со мной? — С тобой… и, по-видимому, прямо сейчас я действительно лежу перед тобой голым и демонстрирую все свои достоинства, — медленно произнёс Ген, хотя и не сделал ни малейшего движения, чтобы закутаться обратно в одеяло. Через мгновение он тихонько застонал с явным физическим страданием в голосе и перевернулся на спину. — Который час? — Уже около четырёх, но не уверен, сколько именно, — Сэнку даже не потрудился взглянуть на часы или телефон. Вся его концентрация и всё его внимание уходили лишь на то, чтобы попытаться найти на любимом лице любые признаки трагедии, любой намёк на то, что между ними сейчас происходит, что Ген думает и как себя чувствует. Но Ген только лишь с мученическим видом зарылся лицом в ладони. — Бля… дерьмо, — выдохнул он и внезапно замер, осторожно взглянув на Сэнку сквозь растопыренные пальцы. — А что ты здесь делаешь?.. — Ну… Ты не отвечал на мои сообщения и звонки, и обычно не спишь так долго, и я… — Сэнку попытался скрыть очевидное беспокойство в голосе, но сомневался, что у него это хорошо получилось. Он с трудом сдерживался, чтобы не начать волноваться в полную силу, ощущая себя будто на пороге какой-то непоправимой беды, которую ещё есть шанс предотвратить, но Сэнку пока не понимал, как, и казалось, что любое движение пальцем может всё усугубить. Чувство было очень неприятным. Да и, серьёзно, Ишигами, вломиться в чужую квартиру? Чем ты думал? Ген посмотрел на него каким-то сложным взглядом и тяжело вздохнул. — Извини, что заставил волноваться. Вчера я, кажется, долго пытался успокоиться, сел смотреть «Отчаянных домохозяек», дошёл до серии в супермаркете и прорыдал часов до семи утра, наверное? А потом долго не мог уснуть. А потом уснул. Но вот уже почти вечер, и я до сих пор в постели, и мне стыдно, и… Сэнку нахмурился. К горлу подступила желчь. Если его вчера убаюкали, успокоили, напоили снотворным и уложили спать, чмокнув в лобик на прощание, то Гену со всей очевидностью было плохо. Намного, намного хуже, чем Сэнку, чьё время активных переживаний ограничилось едва ли получасом. Блядь, если бы Сэнку знал, он бы… чёрт, да ни хрена бы он не мог сделать. От этого было ещё горестнее. — Я помню, что ты смотришь «Отчаянных домохозяек», только когда чувствуешь себя использованным и одиноким… Ген, я… — Я знаю. Я знаю, Сэнку-чан, но не смей так жалобно на меня смотреть, я сам виноват в том, что произошло, и мне жаль, и прости, что я заставил тебя волноваться, — он потянул на себя одеяло, будто пытаясь защититься, укутавшись так сильно, что превратился в огромную окуклившуюся гусеницу, — я не хотел, чтобы ты переживал из-за меня. Прости. Сэнку снова протянул к нему руку и крепко сжал его прохладную ладонь, которую мелко потряхивало, будто пытаясь показать ему, что он не сердится, что Гену совершенно не за что извиняться, что Сэнку сам приехал, чтобы извиниться. Однако на самом деле ему хотелось провалиться сквозь землю куда-нибудь к самому раскалённому ядру и сгореть там заживо в адском пламени из своего стыда и сожаления. — Ген, умоляю, прекрати извиняться. Это я должен просить у тебя прощения. Я, собственно, и приехал просить прощения… — Ген замотал головой, мелко-мелко, сжимаясь ещё сильнее, превращаясь в совсем уж крошечный комок из боли и печали, и Сэнку не выдержал, притянул этот комок к своей груди и обнял так бережно, как только мог. Ген не сопротивлялся, он прильнул к нему, упав в объятия и горько шмыгнув носом. Сэнку мягко отодвинул одеяло с его макушки, пытаясь поймать кошачий исполненный вины взгляд. — Прости меня, слышишь? Ген вздохнул, поджал губы и, увидев в вороте толстовки Сэнку воспалённый след, совершенно сменился в лице. Он выглядел таким несчастным, будто кто-то внезапно умер. Сердце Сэнку тоскливо сжалось. Ну, не должен был его любимый так реагировать на какую-то ерунду… Ген осторожно высунул руку из своего кокона и нежно, невесомо, едва-едва касаясь погладил налитый укус на его плече. Он прошептал. — Милый, ты не можешь просить у меня прощения, когда я сделал с тобой вот это… — А ты не можешь просить прощения за то, что просто сделал всё, о чем я сам тебя просил. В кошачьих глазищах вновь плеснулась какая-то непостижимая боль. — Сэнку, я подверг тебя опасности. Почему ты такой умный, но не понимаешь такой простой вещи… Сэнку поймал его ладонь, которая пыталась улизнуть обратно в одеяловый кокон, и мягко поцеловал в холодные длинные пальцы. — Ты не подвергал меня никакой опасности. Ты делал то, что я хочу. Ты даже спрашивал цвет, Ген. Я не сказал стоп-слова, я понимал, что происходит. Если уж на то пошло, то это я довёл тебя до срыва- — Сэнку-чан… — Ген тихо всхлипнул. — Ты не мог меня довести, милый, ты был не в себе, я должен был контролировать- — Ген, — он выдохнул, чуть крепче сжимая его руку. — Послушай меня сейчас, ладно? Тот медленно кивнул и чуть обмяк. — Ладно. — Меня просто охуенно ведёт от мысли, что ты меня хочешь, — выдохнул Сэнку. — В тот день, когда ты бил татуху Кокаху, помнишь? После мы пошли с ребятами ужинать, и львица подтрунивала надо мной, что я на тебя пялился, и что мне надо вытащить язык из жопы и позвать тебя на свидание, но я думал: бля, ну это же просто невозможно. Этот парень самый богемный, самый лощёный, самый красивый, самый интересный человек во Вселенной, а я зануда, ботаник и душнила, — он усмехнулся, утопая в бездонных синих океанах этих прекрасных глаз, что смотрели на него, широко распахнувшись в каком-то крайнем изумлении. — Я был уверен, что ты… Ну, даже если я показался тебе симпатичным в первую встречу, ты не захочешь со мной связываться, когда узнаешь получше. Все, с кем я раньше пытался в отношения, говорили, что меня невозможно терпеть, что я думаю только о себе, что я использую людей и всё такое, понимаешь? Типа, у меня не было иллюзий, что я какой-то крутой партнёр или вроде того, я… — Но это жестокая ложь! — Нет, Ген, это суровая правда, клянусь, но ты… — Сэнку облизнул губы, — ты стал кем-то, с кем мне захотелось действительно сблизиться. Ради кого мне захотелось постараться, понимаешь? Ради кого мне было важно стать хорошим. Потому что… не знаю, как это прозвучит, но ты показался мне равным. Ты вызываешь восхищение. Желание быть лучше, расти над собой, у меня никто ещё не вызвал ничего подобного. Ты взорвал мой мозг. Ты будто стал какой-то очень важной частью, которой мне не хватало, но я об этом даже не подозревал, пока тебя не встретил. Розовые губы мелко задрожали, и Ген всхлипнул. — Сэнку-чан, как ты можешь так говорить, когда я… когда я делаю такое, я… Сэнку осторожно погладил тонкую линию татуировки на мягкой щеке и продолжил, пока ещё понимал, что хочет до него донести. — В самый первый раз, когда мы… когда ты устроил для меня сессию, это был опыт, который перевернул мою жизнь. Я не шучу. И ты сказал, я помню это отчётливо, что, когда я говорю тебе, что хочу быть твоим, это делает тебя диким. И я видел, каждый раз видел, как темнеют твои глаза, когда я тебе подчиняюсь. И каждый раз видел, как ты сдерживаешь что-то внутри. Как тебе хочется большего. Как тебе хочется полностью меня подчинить. И, знаешь, что? Я хотел, чтобы ты это сделал. Я видел, как трещит по швам твой контроль, и каждый раз думал, как бы так устроить, чтобы ты этот контроль отпустил. Что бы такое сказать тебе, как тебя спровоцировать… Я не знаю, что мной движет, — честно признался он. Ген опустил взгляд, настороженный, но Сэнку должен был закончить мысль. — Может быть, какой-то исследовательский интерес, может быть, какое деструктивное чувство, жажда понять, как что-то устроено, знаешь, типа как когда дети отрывают крылышки жукам, может быть, мой исключительный эгоизм, но я правда этого хотел. И каждый раз ужасно радовался, когда мне это удавалось, — Ген поджал губы. Сэнку вздохнул. — Давай так: вчера мне всё понравилось. Клянусь. Это было ещё охуеннее, чем тогда, в машине после кино. Мой мозг очистился, организм преисполнился, нервная система переродилась заново. И, честно? Я искренне не очень понимаю, почему ты так отреагировал на то, что между нами произошло. Тебе ведь тоже было хорошо. Я уверен в этом, я знаю, я чувствовал… Голос Гена звучал таким потухшим. — Сэнку, тебе было больно. Я видел, что тебе больно. И я не остановился. Я словно был в состоянии изменённого сознания, а это недопустимо. — Мне было больно, я не отрицаю, но я этого и хотел. Мне нравится боль, ты помнишь? И я не сказал стоп-слова, в чём проблема-то… — Да в этом и проблема, Сэнку-чан! — воскликнул Ген, тряхнув головой так, что чёлка растрепалась. Он нервно снова заправил её за ухо. — Ну, не только в этом, конечно, но… Боль бывает разная. Есть такая боль, которая может взбудоражить твои нервные окончания и захлестнуть возбуждением. Есть — просто боль. Слишком интенсивная, чтобы это могло вызывать в теле какие-то сексуальные позывы. Согласись, если бы ты сломал руку, вряд ли бы у тебя привстал член? И тут есть тонкая грань. Очень тонкая, — он вздохнул, ссутулившись так, будто очень, очень устал. — Я осознавал, что в какой-то момент тебе было просто больно. А ты мне не сказал. И я не остановился. И меня это испугало. Как бы тебе объяснить… Понимаешь, в этом кроется настоящий парадокс самой концепции БДСМ: этим надо заниматься исключительно с адекватными людьми, вот только по-настоящему адекватным людям всё это не сильно-то надо. Эта самая тонкая грань пролегает между эйфорией от всплеска адреналина в моменты остроты и настоящим селфхармом. Это крайне, крайне нездоровая территория, которую мне, как твоему дому, ни в коем случае нельзя переходить. Скажи мне, почему тебе так хотелось, чтобы я на тебе сорвался? — Ген снова вскинул на Сэнку свой взгляд — серьёзный, усталый, абсолютно твёрдый, такой, будто Ген только что принял какое-то очень непростое решение. Сэнку невольно поёжился. — Ну… Чтобы тебе было хорошо… Ген кивнул. — Но разве я говорил, что мне плохо, Сэнку? Напомни, когда я говорил, что хочу причинить тебе боль? Я хоть раз давал тебе повод думать, что я наслаждаюсь твоей болью? Всё внутри немного похолодело, по желудку будто пробежала противная изморозь. — Нет… — выдохнул он. — Но… — Я наслаждаюсь твоим удовольствием. Понимаешь? Удовольствием, — Ген пожал плечами. — Я хочу дарить тебе наслаждение. Я хочу радовать тебя. Я хочу отключать твой невероятно умный мозг и помогать ему расслабиться, но я не хочу делать тебе больно. Я имею в виду, я готов, — он утвердительно кивнул, — потому что тебе это нравится и заводит, да и что там, я прекрасно знаю, что умеренная боль бывает очень сладкой, меня и самого неплохо штырит от мысли тебя отшлёпать, но, милый… я не садист. Меня не радует твоя боль. У меня в этом плане есть очень чёткая грань. Меня не заводит мысль сделать тебе больно — меня заводит мысль сделать тебе хорошо. Если тебе хорошо от боли, прекрасно, я могу это устроить, но если ты думаешь, что всё наоборот, и соглашаешься на боль, лишь бы сделать хорошо мне — у нас большие проблемы. Мне от этого не хорошо. Мне от этого плохо. Я не хочу тебя калечить. Я хочу целоваться с тобой сто часов и нежиться в обнимку в пушистой пене. Моё удовольствие в том, чтобы управлять твоим наслаждением, в том, чтобы чувствовать над тобой власть — но не разрушительную, милый, власть, во мне нет той детской жестокости, о которой ты говорил, я люблю чувство власти созидательной… — Ген замолчал, опуская глаза, будто пытаясь понять, что ещё сказать — и стоит ли что-то ещё говорить. Он выглядел разочарованным, и от этого всё в грудине сжималось каким-то тошнотворным спазмом. — И в этом моём желании сделать всё, чтобы тебе было хорошо, кроется ещё одна проблема… Я люблю тебя, Сэнку, очень, и я очень, очень хочу воплотить все твои желания в жизнь. Очень хочу. Возможно, на не вполне здоровом уровне, потому что я поддался этому стремлению так сильно, что не уследил за адекватностью твоих желаний — и это моя вина. Это моя зона ответственности. Я облажался, и отрицать это глупо, а оправдывать — бессмысленно. — Хорошо, — осторожно согласился Сэнку, — я понял. Ладно. Вот только это не только твоя зона ответственности. Ксено мне сказал, что я… как же там? Утянул тебя за собой. И, Ген, я сделал это намеренно. Ген прикрыл глаза, потирая лоб, и выглядел совершенно измотанным. — …Ну, — выдохнул он спустя время, — мне больно это слышать. Я имею в виду… это очень неприятно, что ты придумал себе что-то, хотя я из раза в раз повторял тебе, как всё работает, и что ты решил за меня, чего я, якобы, хочу. Мне кажется, это нечестно по отношению ко мне. Это не снимает с меня ответственности, но это… не про доверие, которое мне хотелось выстроить. — Ты совершенно прав, Ген, — Сэнку с силой сглотнул отвратительную вязкую горечь. — Это нечестно. За это я и извиняюсь. Я не знаю, я не понимаю, откуда взялось моё желание вывести тебя из равновесия. Убедиться, что я могу? Что мне это под силу? Насладиться тем, что тебе сносит крышу? Блядь, мне очень жаль, прости меня, я не знаю, что на меня нашло… — Я тем более не знаю, милый. Меня куда больше напрягает то, откуда в тебе взялось это желание быть порезанным ножом, — невесело усмехнулся Ген. — У меня так много вариантов, и каждый пугает меня пуще прежнего, но не я должен с этим разбираться. Я ещё раз говорю, БДСМ — это не терапия. Это… другое. Это инструмент расслабления. Это вариации на тему экстремального спорта. Это способ сделать сексуальную жизнь пикантнее. Но это точно не способ починить свою жизнь, понимаешь? — он снова устало взглянул на Сэнку. — Я готов давать тебе возможность отпустить контроль, полностью забирая его на себя. Я готов брать в свои руки твоё удовольствие, готов делать всё, чтобы твой разум и твоё тело утопали в эйфории, но… Но я не готов быть твоим палачом. Я не хочу. Повисла тишина. Ген сидел, закутавшись в своё одеяло, с пустыми глазами разглядывая текстуру простыней. Сэнку ощущал, будто сердце вот-вот сорвётся в пропасть. — …и ты хочешь расстаться, да? Ген тут же вскинул на него совершенно испуганный взгляд. — Что? Нет! Нет, боже… — он снова подался вперёд, прижимаясь к его груди. — Сэнку-чан, милый, — холодные пальцы обняли его щёки, и Сэнку немного отпустило. — Я счастлив, что этот разговор вообще происходит. Что ты искренне пытаешься понять меня, а я тебя. Когда-то не так уж давно я не мог позволить себе такой роскоши, как преодолеть кризис в отношениях. Такого просто не бывало. Мне казалось, это невозможно. Но я люблю тебя, и… Да, мне больно, я чувствую вину, и мне страшно, но я счастлив, что ты здесь и хочешь меня видеть. Волной облегчения, которая накрыла Сэнку, могло смыть целиком весь Токио. Он выдохнул, расслабляясь от такого сильного напряжения, которого даже не осознавал, и нежно, так нежно, что сердце плавилось пломбиром, обнял прильнувшего к нему Гена. — Я люблю тебя. Я хочу понять тебя. Я хочу разобраться со всем. Я хочу, чтобы ты был счастлив. — Мы обязательно разберёмся, душа моя. — Ты выглядишь, будто тебе очень плохо… Ген хмыкнул. — Так и было. Стэн помог мне немного, но я не хотел напрягать их слишком сильно, так что сбежал домой при первой возможности, а здесь — кровь, и я… бля. Я из тех, кому тоже нужна поддержка после сессии, помнишь? И я оказался здесь и будто потонул обратно… — Сэнку не выдержал и поцеловал его в макушку. Ген мягко вздохнул. — Но я рад, что ты не упал куда-то глубоко. Ксено ведь помог тебе всплыть из подпространства? — Да, — кивнул Сэнку. — Да, он помог… Хоть это было и неожиданно. Со мной всё было в порядке. — Я рад. — Как ты сейчас? — Я нормально, — тихо ответил Ген, чуть отстраняясь, разминая шею и несколько раз поводя плечами, и снова зарылся в одеяла едва ли не с головой. Откровенно говоря, он всё ещё выглядел довольно усталым и явно не собирался вставать с постели в ближайшую вечность. Сэнку вздохнул. — Чего бы тебе сейчас хотелось? — Наверное, в душ. Кажется, я в какой-то момент вспотел. Ощущение, что я воняю. — Не воняешь, — возразил он. Ген молча пожал плечами. Сэнку протянул ему руку, и Ген медленно высунул из своего одеяльного убежища свою, принимая его ладонь. — И, если честно, мне не кажется, что ты нормально. Я знаю, что тебе важна забота, и мне очень жаль, что я не смог тебе дать её вчера… Нет, только не говори, что мне она была нужнее, — перебил его Сэнку, заметив, что Ген собирается возразить. — Почему ты не остался у них? Ты сказал, Стэн сумел тебе немного помочь… Ген некоторое время просто сидел, потирая лицо. — Мне показалось, что всё не так уж плохо. Да, по началу меня кошмарило, но, ты знаешь, эти двое обладают такой монументальной устойчивостью, что с ними невозможно быть не в себе. И я подумал, что со мной всё в порядке. И поехал домой. Обычно, когда случалось что-то подобное, я просто заваривал чашку чая с ромашкой и ложился спать пораньше… Я имею в виду, конечно, сцены для меня не всегда бывают простыми, но на данный момент я понимаю разницу между тем, когда я начинаю тонуть, и тем, когде мне просто немного грустно, и знаю, как о себе позаботиться, просто вчера было… ну… очень много личного, и я… Сэнку отчаянно старался не издавать никаких звуков глубокой досады, которые бы напоминали вой раненого животного, но не был уверен, что ему это удалось, когда Ген поднял на него испуганные глаза. Он быстро отвёл взгляд, стараясь придать своему лицу спокойное выражение. У него не было права расстраиваться. Он не мог быть рядом и помочь. Ген сам сказал ему ехать домой и спать. Но, чёрт, одна только мысль, как он тут плакал, одинокий и полный переживаний, бля… — Сэнку-чан… — Я приготовлю тебе ванну, — выдохнул Сэнку и резко встал с кровати, продолжая отводить глаза. Ему отчаянно хотелось что-то сделать для этого удивительного, такого чувствительного и такого сильного человека, хотелось показать ему, как он важен, позаботиться о нём, и это было что-то, чему Сэнку каждый раз в себе удивлялся. — Нет, иди сюда, — возразил Ген твёрдым голосом, несмотря на то, что звучал немного сонно. Сэнку по привычке на него посмотрел и вонзался в самый мягкий, самый глубокий и обволакивающий взгляд на свете. — Я облажался, Сэнку-чан. Я поддался уговорам и сделал то, чего мне изначально не хотелось. А потом я поддался твоему желанию и сделал то, о чём буду жалеть ещё очень долго. А потом я совершил глупость и поехал домой, не дождавшись, когда меня отпустит окончательно. Это целая череда ошибок, в которых нет твоей вины. И, да, после таких интенсивных сессий мне действительно нужны объятия, и мне нужно чувствовать себя нужным, и я часто забываю попросить об этом, потому что думаю, что если я буду идеальным, только тогда меня можно будет любить. Сэнку кивнул, снова присел на край кровати и молча притянул Гена к себе. Он крепко обнял его, помогая, когда тот попытался забраться к нему на колени и одновременно остаться в своём одеяльном коконе, и крепко обнял Гена за талию, удерживая его на месте, а Ген уткнулся лицом ему в шею, тяжело дыша и цепляясь за него, будто боялся, что Сэнку действительно может его оставить. — Я хотел, чтобы тебе было хорошо, хотел, чтобы ты был счастлив, но сделал тебе только ещё больнее, — прошептал Сэнку, нежно проводя ладонью вверх и вниз по узкой спине. — Не делай этого с собой, Сэнку-чан, не вини себя, — умоляюще выдохнул Ген. Он поцеловал Сэнку в щеку, вцепившись в его толстовку, и снова зарылся в шею. — Мне надо было- — Сэнку. В моём состоянии сейчас виноват только я сам. Клянусь. Если бы я не поддался, если бы я удержался, если бы оценил себя адекватно, всё было бы иначе. Что бы ни произошло на сессии, это моя зона ответственности, как бы ты ни пытался этот факт саботировать, и что бы ни произошло со мной позже — тоже мои проблемы. Ты тут ни при чем. Я знаю, что, если бы я позвонил тебе утром, когда рыдал и не мог уснуть, ты бы приехал. Я знаю, что, несмотря на всё, ты бы ко мне пришёл. Даже если бы злился на меня, даже если бы считал меня виноватым, даже если бы с трудом продрал глаза, да что угодно — если бы мне было плохо и я позвонил тебе, ты бы ко мне приехал. Я знаю это, но всё равно не позвонил. Я же говорил тебе, что не идеален — вот, это оно. Я слабый. Ведомый. И, да, иногда я сам себе врежу, — Ген выпрямился и обхватил ладонями лицо Сэнку, полностью игнорируя собственную наготу, когда одеяло спало с него окончательно. — Но почему? Ген возвёл глаза к небу, и Сэнку показалось, что он просит у Вселенной терпения, но когда он снова посмотрел ему в глаза, вид у него был скорее смиренный, чем раздражённый. — Потому что я вырос в среде, где нельзя было проявлять слабость, и меня замечали только когда я вёл себя идеально? Или потому что общался с достаточным количеством людей, которые искренне считали, что доминантам совершенно не нужна поддержка, и что афтеркер не может быть двусторонним актом? Или мне просто не везло с партнёрами? Я не знаю, милый. Причин много. Но сейчас это просто уже привычка — смотреть на себя сквозь пальцы, и, честно говоря, это плохая привычка. Важнее заботиться о других, чем о себе, и всё такое… Но, я думаю, ты понимаешь, каково это. Сэнку хмыкнул. Он понимал, даже если ему это не нравилось. Он знал, что мыслит предвзято, но считал, что Гена совершенно точно нужно беречь, а все те, кто смел его когда-то обижать или пренебрегать его чувствами — включая его родителей, которых Сэнку после знакомства решил искренне презирать, — просто мудаки и уроды. Бля, очень не хотелось быть с этими людьми где-то в одном ряду. Сэнку вздохнул и поцеловал его в висок. — А как насчёт того, чтобы принять ванну вместе? — Я помню, что ты не любишь валяться в ванне, Сэнку-чан… — Я не люблю валяться в ванне, когда это просто пустая трата времени. Но сейчас это время с тобой и для тебя, а значит, оно ценно по умолчанию. — Ну, в таком случае, тебе, наверное, стоит отнести меня в ванную, — Ген невинно захлопал ресницами. Сэнку усмехнулся от этой внезапной игривости, закатил глаза, но сумел подняться на ноги, удержав Гена в руках. Ген, в свою очередь, обхватил его ногами за бёдра, а руками — за шею, и выглядел слишком довольным для того, кто активно страдал ещё десять минут назад. — Чёрт, тебе не слишком тяжело? — беспокойно спросил он, когда они были на полпути по коридору. — Не слишком… но, кажется, надо снова попросить Кохаку вернуться к домашнему насилию спортом, — проворчал Сэнку. Ген тихонько рассмеялся, и это был лучший звук за сегодняшний день. — Если что, я тоже кое-чего соображаю в тренировках, — мурлыкнул он, одарив Сэнку ослепительной улыбкой. Они, наконец, вошли в ванную. Одной рукой Сэнку закрыл крышку унитаза и бросил на неё полотенце, прежде чем аккуратно усадить туда Гена. — Я мог бы постоять, пока… — Я справлюсь. Ген моргнул и расплылся в мягкой улыбке. — Да, конечно. Я иногда забываю, что ты ещё и чей-то старший брат, вот до таких моментов, как этот. — Хм? О чём ты? — Ну… Ты очень хорошо умеешь заботиться о других. Может, ты такой сам по себе, но вот такая твоя нежность напоминает мне о том, как ты пришёл в салон, чтобы поддержать Кохаку, пока ей бьют татуировку, это было так трогательно… — Я пришёл с ней, потому что обещал заплатить за эту татуировку. Это было частью сделки, — фыркнул Сэнку, пока, не глядя на Гена, регулировал температуру воды, что наливалась в ванну. — Не правда, — Ген протяжно возразил, болтая ногами. — Ты готов был мне едва ли не голову оторвать, пока не убедился, что я адекватный специалист и не наврежу ей. Сэнку покачал головой. В словах Гена была часть правды — он действительно заботился о своих сёстрах, но это пришло со временем. — На самом деле, я просто многому учился у отца. Все мои лучшие черты воспитал во мне Бьякуя, мне иногда кажется, что без него я превратился бы в кого-то типа Уингфилда… — Сильно сомневаюсь, но допускаю некоторую вашу глубинную схожесть, — хихикнул Ген и тут же снова сменил тон. — Ты знаешь, если отбросить последнюю часть, мне действительно понравилась наша вчерашняя сессия. А тебе? — Я только об этом тебе и твержу, — бросил Сэнку через плечо, наливая в ванну щедрую порцию пены с ароматом лаванды. Поэтому волосы Гена порой так приятно пахли? — Это утешает… Я боюсь быть чрезмерно нежным, потому что часто от меня ждут другого, но я не хочу быть чрезмерно грубым, потому что это противоречит моей сути, и иногда партнёры думают, что это плохо, если я… ну… часто всё заканчивалось так и не начавшись, отношения, я имею в виду, из-за этого кажется, что я не заслуживаю, и я… — тихо и очень эмоционально лепетал Ген, и Сэнку вновь почувствовал прилив вины — от того, что позволил этому случиться, и злости — на тех, кто заставил его любимого человека думать о себе уничижительно. — Тебе не нужно ничего объяснять. Я понимаю. — Но я должен. Мы ведь вместе… Так что, полагаю, есть некоторый смысл в том, чтобы я объяснил, почему ты нашёл меня завернутым в гору одеял в четыре часа дня… — Ген, родной, я искренне не понимаю, почему ты считаешь, что это какое-то проявление слабости, и почему ты уверен, будто это как-то повлияет на мою к тебе любовь. У меня в жизни было не так уж много партнёров. И у меня самого, по ходу, есть, в чём подлатать кукуху. Я понимаю твое нежелание казаться слабым, я понимаю, почему тебе тяжело просить о помощи, и я понимаю, как нелегко бывает справиться с эмоциональным кризисом в одиночку. Я бы предпочёл, чтобы ты так больше не делал, но это совсем не то же самое, что не понимать, почему так происходит, — Сэнку снова поднял его и посадил в ванну. Ген не был лёгким, вовсе нет, но Сэнку ни на что в жизни не променял бы ощущение его драгоценной тяжести в своих руках. Тем более, сам Ген умудрялся очень даже легко поднимать Сэнку, так а чем Сэнку хуже? Ген издал тонкий задумчивый звук, устраиваясь в ванне и с какой-то глухой тоской глядя на Сэнку широко раскрытыми глазами. — Как ты думаешь, мы когда-нибудь справимся со всем этим? Сэнку улыбнулся. Он был довольно пессимистичным человеком по своей сути, и действительно порой сомневался в том, будет ли всё хорошо, но прямо сейчас сомнений не было никаких. — Конечно, справимся. У тебя там найдётся местечко ещё для одного? — Может, будет немного тесновато, но я люблю, когда меня крепко обнимают, — улыбка Гена была лучистой и светлой, несмотря на тёмные круги под глазами. Сэнку ухмыльнулся, стягивая через голову толстовку, и потянулся к ремню. — Помедленнее, милый, очень хочется немного насладиться шоу, — томно мурлыкнул Ген, облокачиваясь на край ванны и положив голову на ладонь. — Это приказ? — Это просто крошечная просьба бедного больного человека, — он снова невинно захлопал своими длиннющими ресницами, и Сэнку рассмеялся. Асагири был самым драматичным человеком из всех, с кем он когда-либо общался, а в этом списке значились Нанами и Хьюстон, так что это о чём-то говорило. Однако он всё равно сбавил обороты. Если его любимый хочет шоу — что ж, почему нет? Он медленно расстегнул ремень, глядя прямо в синие глазища, и так же медленно расправился с ширинкой, повернулся и наклонился, чтобы стянуть носки. Он едва ли не физически ощущал взгляд Гена на своей заднице, и, прежде чем успел выпрямиться, почувствовал, как прохладные пальцы его коснулись. — Это стриптиз, а не контактный зоопарк, — проворчал Сэнку, хотя, в общем-то, совсем не возражал против его прикосновений. Просто техническое задание было другим. — Я определённо готов засунуть пару купюр тебе в трусы, лишь бы тебя погладить, — в его голосе звучал восторг, когда Ген легонько похлопал Сэнку по заднице. — Приватные танцы должны оплачиваться по двойному тарифу! Сэнку закатил глаза. — У тебя есть хоть какой-нибудь словесный фильтр за пределами спальни? — он выпрямился, демонстративно стягивая штаны с бёдер. Ген продолжал похлопывать его по заднице, слегка её сжимая и жамкая. — Если ты думаешь, что в спальне у меня есть какой-то словесный фильтр, то ты ещё не видел меня в лучшей форме, — Ген одарил его дерзкой игривой улыбкой, которая несколько меркла из-за усталости, что проступала на его красивом лице. — Ладно, я заинтригован, — усмехнулся Сэнку, снимая джинсы и становясь перед Геном в одних трусах. Ген снова протянул к нему руку и нежно провёл кончиком пальца по бедру. — Я думал, ты любитель боксеров… Не то чтобы я разочарован. Сэнку опустил голову. Сегодня на нём были обычные плавки. — Просто мне нравится, когда всё надежно держится… В глазах Гена появился огонёк, которого, казалось, раньше, не было. — Ещё бы! Я вообще удивляюсь, как у тебя член не вываливается в штанину каждый раз, когда ты поднимаешь ногу! Сэнку прикусил щёку изнутри. — Ну, собственно, поэтому я предпочитаю не ходить в спортзалы с общими раздевалками… — О, боги… Теперь я вынужден представлять, как ты переодеваешься после тренировки, поднимаешь ногу, чтобы надеть брюки, и миру открывается зрелище, к которому мало кто готов… И самое жестокое — вряд ли я увижу это на самом деле! — Ген театрально плеснул водой, нелепый до невозможности, но Сэнку просто выгнул бровь и засунул пальцы в трусы, медленно их опуская. — Обещаю тебе, что не стану задирать ноги в общественных местах, будучи в одном нижнем белье. — Но как же так? — Ген схватился за грудь. — Ты ранишь меня, Сэнку-чан. Ты должен был сказать, что как-нибудь возьмёшь меня с собой! Как я смогу когда-нибудь оправиться от этого разочарования? — Ну, можешь начать с того, что освободишь мне место в ванной. Ген окинул его ленивым взглядом и подался немного вперёд, освобождая для Сэнку место, и сразу же оставил свои нелепые рассуждения, как только Сэнку устроился поудобнее, заботливо прижимая его к своей груди. — Это довольно мило, — вздохнул Ген, положив голову Сэнку на плечо. — Я даже не помню, когда в последний раз принимал ванную с кем-то вместе. Возможно, что никогда. Сэнку мягко обхватил руками его талию, притягивая его к себе ещё ближе, но не требуя ничего большего, вжимаясь носом в нежное местечко за маленьким розовым ухом, втягивая его запах и немного умирая от мысли, что ещё час назад был пусть небольшой, но всё-таки риск его потерять. Он провёл большим пальцем по мягкой коже на его животе, вовремя вспомнив, что Ген не любит, когда трогают его пупок, и нежно погладил его по линии абстрактной музыкальной татуировки. — Да уж… Я уже не такой стройный, как раньше, — пробормотал Ген, тыча пальцем в свой живот, на котором едва ли виднелся тоненький слой мягкости. Сэнку моргнул. — В смысле? На тебе нет буквально ни грамма жира. Ген хлопнул себя по упругому бедру. — Но на меня не налезают джинсы, которые я носил в пятнадцать… Сэнку фыркнул. — Удивительно, правда? На меня тоже. Интересно, почему… Возможно, потому что ты был подростком и теперь вырос? — Говоришь так, словно ты какой-то старик. — Определённо, моё колено умеет предупреждать, что собирается дождь, получше многих синоптиков. Ген рассмеялся этой действительно ужасной шутке и теснее прижался к Сэнку. — Возможно, нам обоим уже не пятнадцать, но во взрослости есть свои преимущества. — Никто не говорил, что ты взрослый. — Действительно. Извини. Сэнку тихо усмехнулся, поцеловал его в угол челюсти и потянулся за бутылочкой какого-то ароматного шампуня, что стояла на полочке. Запах был на удивление приятным и совсем не раздражал нос Сэнку. В этом, в общем-то, не должно было быть ничего удивительного, поскольку запах Гена никогда его не раздражал, но сам Сэнку так долго пользовался всякими эко-био-веган-средствами без отдушек, которые обожала Рури и наполняла ими весь дом, что всё равно был удивлён, почувствовав запах душистого мыла. От мысли о Рури захотелось улыбнуться. За последнюю неделю они с Хромом, наконец, внедрили в её лечение свои разработки, и, судя по последним анализам, она пошла на поправку. Ген позволил ополоснуть его голову и мягко намылить волосы. Он даже не жаловался, если пальцы случайно запутывались в его локонах — лишь тихонько мычал от удовольствия, пока Сэнку взбивал шампунь в пену. Это было приятно. Касаться его вот так, с исключительной лаской, просто заботиться о комфорте, просто передавать любовь чем-то очень простым, бытовым, но таким, блядь, важным — потому что из таких бытовых мелочей и состояла жизнь. Сэнку позволил себе в эту минуту забыть обо всём, кроме Гена. Он беспокоился за него. Он знал, что не может просто взять всю вину на себя, но это было трудно. Он не мог защитить Гена от всего. Он не мог защитить Гена от себя — иначе он просто его лишится, а этого Сэнку тоже никак не мог допустить. Он словно балансировал на канате на высоте трёхсот метров, а с равновесием у Сэнку всегда было очень так себе, и всё это- — Я чувствую, как ты слишком громко и напряжённо думаешь. Во время купания категорически запрещено думать о плохом. Не я устанавливал правила, — Ген повернулся ровно настолько, чтобы быстро поцеловать Сэнку и мягко ему улыбнуться. — Если ты думаешь о том, что с нами случится, то предлагаю обсудить всё позже. А теперь пришло время ополоснуться, потому что, если ты будешь и дальше намыливать мои волосы, от них может ничего не остаться. Сэнку хмыкнул, подавляя деструктивное детское желание просто взять и окунуть Гена под воду. Он, вообще-то, хотел проявить всю свою нежность, поэтому сначала осторожно помог ему смыть с волос пену, а затем откинулся на покатую стенку ванны и просто обнял его, укладываясь в мирном объятии — ещё одно новое действие, к которому он не был уверен, что когда-нибудь привыкнет. Они так и лежали, время от времени включая горячую воду, чтобы разогреть ванну. Ген, как обычно, тихонько напевал, и это каким-то образом успокаивало что-то глубинное у Сэнку под рёбрами. Как и в их сессиях, голос Гена действовал на него как бальзам, смягчая, баюкая, давая ориентир… Он надеялся, что хоть что-нибудь в нём самом точно так же влияло и на Гена. Сэнку вдыхал его запах и не мог надышаться. Он трогал губами волосы на двухцветной макушке, шею, висок, зарывался носом за ухо, нежно поглаживал его кожу — казалось, он растворялся в этом моменте, в своих чувствах, в самом Гене, а тот просто лежал, блаженно прикрыв глаза и тихонько напевая, позволяя Сэнку себя ласкать, будто понимал, что для него это сейчас, возможно, даже важнее, чем для самого Гена. Только после того, как они в третий раз согрели воду, Ген в его руках начал немного ёрзать. Сэнку никак это не прокомментировал. Он был искренне удивлён, что Ген в принципе так долго продержался в одной позе, и при этом даже не спал. Однако он быстро понял, что Ген зашевелился не из-за беспокойства или неудобства. Он сдвинул бёдра ровно настолько, чтобы прижаться голой задницей к паху Сэнку — и, конечно, его тело немедленно обратило на себя внимание. Сэнку шумно выдохнул. Ген улыбнулся и с нажимом провёл руками по его бёдрам, чуть выгибаясь в спине, притираясь к нему ещё чуть сильнее — и этого член уже выдержать никак не мог. Сэнку и так перманентно находился в лёгком едва осязаемом возбуждении — близость Гена, его нагота и потрясающий пряный запах не могли не сказываться на потоках крови в его организме, — а теперь всё всколыхнулось почти в полную силу. — Похоже, кое-кто немного взволнован, — тягуче поддразнил Ген. — Мм, интересно, кто же в этом виноват? — иронично протянул Сэнку, прижавшись бёдрами к этой нахальной заднице. — Да, мне говорили, что я произвожу на людей подобный эффект… Сэнку усмехнулся и покачал головой, вновь зачем-то удивляясь игривой нелепости Асагири. Сам он, вообще-то, никогда не был из тех, кто подыгрывает подобным глупостям, но Ген заставлял его наслаждаться этим, этой лёгкостью, шутливостью, даже — детскостью, заставлял его подхватывать такой настрой, даже если сам Сэнку напрямую его не создавал. Он позволил своим рукам блуждать, поглаживая эти прекрасные длинные ноги, нежную кожу на боках и груди, поднимаясь вверх, чтобы подразнить блестящие бусины в сосках, выцеловывая линию изящной шеи везде, где мог дотянуться. Не потребовалось много времени, чтобы заставить Гена тяжело дышать. Он чуть изогнулся, позволяя Сэнку целовать его челюсть, ласкать и гладить его чуть интенсивнее, с большим напором, и Сэнку наслаждался тем, как доверчиво и открыто Ген к нему льнул, будто разрешая собой управлять. Сэнку, очевидно, далеко не всегда хотел руководить в постели, но иногда было приятно просто знать, что он может. Он длинно поцеловал Гена в шею, нежно покусывая, спускаясь всё ниже. Ген тихо застонал и сильнее склонил голову набок, чтобы предоставить ему лучший доступ. Сэнку скользнул рукой к низу его живота, ощущая жар ещё больший, чем температура воды. Ген был твёрд, и это возвело его собственное желание на предельно допустимый уровень. — У тебя здесь есть презервативы? — прошептал Сэнку, уткнувшись носом прямо за покрасневшее ухо. Ген мягко вздохнул, буквально тая в объятиях Сэнку. — Если хочешь, можешь кончить в меня, — мурлыкнул он, прикрыв глаза, совершенно непринуждённый. — Не уверен, что хочу лежать в ванной, в которой плавает моя сперма… Ген прыснул. — О, боги. Аптечка. И возьми силиконовую смазку, она там же. Сэнку хмыкнул и подтолкнул его чуть вперёд, чтобы можно было выйти из ванны. Благо, до аптечки было всего пару шагов. Когда он открыл шкафчик, не удержался от того, чтобы присвистнуть — тот наполовину был завален коробками с презервативами. Там были и «Его наслаждение», и «Её наслаждение», и в рубчик, и пупырку, и «XL», ну, и, конечно, очень большая коробка обычных. — Охренеть. Я не хочу задавать вопросы, но это впечатляет, — он сглотнул потянулся за обычными, но Ген недовольно фыркнул. — Дорогой, если ты не считаешь себя пользователем «XL», я бы сказал, что твоя скромность граничит с самообманом. Сэнку пожал плечами. — Я всегда обходился обычными, — но всё равно достал из шкафа эти «экстра»-резинки и принялся изучать коробку. Он действительно не понимал, в чём принципиальная разница. Нет, ну, объективно он понимал, что существуют различия в размерах, но никогда не думал, что ему самому нужно что-то особенное. Он просто предполагал, что такие резинки делают для мужчин, которым нужно почувствовать себя более крутыми, а не чтобы выполнять функциональную задачу. — У тебя что, никогда не рвались обычные? Или у тебя не было с этим проблем? — спросил Ген, глядя на него так, словно пытался мысленно оценить адекватность Сэнку. — Я этого не говорил. Просто сказал, что всегда ими пользовался, — он схватил бутылочку смазки и осторожно закрыл шкафчик. — Но почему? — Ген снова отодвинулся, освобождая место для вернувшегося Сэнку. — Да как бы… Мне было, не знаю, лет пятнадцать, когда Бьякуя молча вручил мне большую пачку презервативов, и я её юзал следующие пару лет. Не то чтобы у меня был выбор и деньги на эксперименты. А потом просто привык. Ген одарил его самой мягкой, но немного удивлённой улыбкой. — Отец вручил тебе-подростку презервативы? — Ну, да? — Сэнку пожал плечами и разорвал фольгу. Он посмотрел на нелепый кусочек латекса, пытаясь понять, чем он отличался от остальных таких же кусочков, и аккуратно обернул его вокруг своей эрекции. — А что, это странно? — Нет, — улыбка Гена стала немного грустной. — Я думаю, это потрясающе. Я бы хотел иметь такого отца, как Бьякуя-сан. Ну, что, этот лучше? — встряхнулся он, будто прогоняя призраки прошлого. — Ну… нормально. — О, наш герой всегда был склонен к преувеличениям, — драматично протянул Ген, снова вызвав у Сэнку смех и желание закатить глаза. Он снова залез в ванну и притянул Гена к себе, усаживая его к себе на колени и немедленно припадая к нему поцелуем, просто чтобы этот болтливый рот занялся чем-то полезным, а не сбивал весь настрой разговорами про родителей. Ген с энтузиазмом подался ему навстречу и, пока устраивался поудобнее, подразнил зубами его нижнюю губу. Сэнку не торопился углублять поцелуй. Просто нежно сминать губами эти сладкие губы, просто касаться его всем телом, упиваясь медленной, всепоглощающей лаской было уже потрясающе. В этом не было ничего поспешного, ничего страстного — Сэнку снова откинулся на стенку ванны, а Ген растянулся у него на груди, вальяжный и расслабленный, — но это было так нежно, так непостижимо хорошо, что казалось, будто они оба вот-вот задохнутся от нахлынувших чувств. Они словно тонули в своей любви и пили тихие стоны друг друга, лаская кожу пальцами везде, куда могли дотянуться, и в какой-то момент Сэнку, окутанный тёплой водой, остатками пены и Геном, перестал понимать, где заканчивается его тело, и начинается тело любимого человека. Почувствовав, что Ген совершенно расслабился на его груди, Сэнку осторожно взял тюбик смазки, плеснул в руку густую жидкость и бережно погрузил в него сразу два пальца, медленно, без спешки открывая его для себя. — Если бы я знал, как сладко со мной будут обращаться, я бы звонил тебе каждый вечер и жаловался на плохое настроение, — пошутил Ген с мягким стоном, когда Сэнку убрал пальцы, особенно хорошо провернув их напоследок. Сэнку улыбнулся. — Не сомневаюсь. Ты готов? — Более чем, — выдохнул он и прижался носом к его щеке. Сэнку, крепко схватив Гена за бёдра, медленно насадил его на свой член. Они оба с тихим стоном вздохнули, когда Ген опустился до конца. — Как хорошо… Ген двинул бёдрами, и Сэнку от удовольствия чуть прикусил губу. Он крепко держал его, вжимаясь пальцами в нежную плоть его сочной задницы, но стараясь не давить слишком сильно, чтобы ни в коем не причинить боль распаренному изнеженному телу. Ген сжал его в себе с томным всхлипом и влажно поцеловал в шею. Нежно, осторожно, бережно, будто пытаясь исцелить все синяки, будто извиняясь, будто вкладывая в свою ласку всю безграничную любовь, он покрывал его поцелуями, и Сэнку запрокинул голову, не сдерживая стона. Губы Гена были такими мягкими, и они так контрастировали с его собственной лёгкой щетиной, что это будоражило и захлёстывало невероятной трепетностью. Они двигались синхронно и размеренно, слегка покачиваясь, что-то тихо шепча друг другу в губы… Тёплая вода, ласковые всплески, приятный успокаивающий запах, ощущение мягкой кожи Гена на своей коже — всё это словно вводило в какой-то умопомрачительно-сладкий транс. Тело Гена было таким отзывчивым, что сердце Сэнку почти не выдерживало. Его тонкие стоны и тихие вздохи буквально завораживали, когда Сэнку входил в него медленными размеренными толчками. Ген вздрогнул, когда Сэнку двинулся в нужном направлении, ахнул в его губы и расслабился ещё сильнее, целуя почти благоговейно. И Сэнку позволил себе раствориться в этом моменте, двигаясь в такт и наслаждаясь каждой искоркой медленного, томящегося удовольствия, что вспыхивала между ними. Их руки блуждали по телам друг друга, даруя всю нежность, которая в них была, а губы находили любую доступную кожу, чтобы целовать-целовать-целовать. Сэнку совсем этого не ожидал, будто к этому не было никаких очевидных предпосылок, но Ген внезапно ахнул и крупно вздрогнул в его объятиях, выплеснувшись между ними, и бессильно упал на грудь Сэнку. Он замедлил движение бёдер, но Ген сжал его плечо. — Нет, продолжай, я в порядке… Сэнку покачал головой и отстранился, не желая причинять дискомфорт от чрезмерной чувствительности. Вместо этого он легонько перевернул Гена, снова усаживая его на колени и направляя свой член между сильных упругих бёдер. Ген тут же покрепче сдвинул ноги, и Сэнку прижался губами к его шее, двинув тазом вперёд. Это было не то же самое, но этого было достаточно. На самом деле Сэнку вообще не беспокоился о собственном освобождении, он больше беспокоился о том, чтобы Ген остался доволен. С тихим стоном он излился в презерватив и прижался лбом к горячей любимой спине. Прислушавшись к ровному дыханию Гена, Сэнку поцеловал его в затылок. — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил он, стараясь, чтобы его голос звучал мягко, хотя он всё равно казался хриплым. — На самом деле, я чувствую себя намного лучше, чем вчера вечером. И куда лучше, чем когда ты только меня нашёл. Но, думаю, это всё-таки больше связано с твоим присутствием, чем с моим оргазмом. — Сэнку улыбнулся и поцеловал его в выступающий позвонок. Он воспринял это как подтверждение того, что Гену с ним хорошо, а не как оскорбление своего сексуального мастерства. Ген же усмехнулся. — Ты сказал, что не хочешь лежать в ванной, где плавает твоя сперма, но не учёл, что тут будет плавать моя? — Твоя не вызывает во мне такого странного ощущения. — Интересно, почему… — Давай просто ополоснёмся и будем отсюда вылазить? Ген кивнул и вытащил затычку из ванной. Вернувшись в спальню, Сэнку позволил заманить себя в эту пугающую воспоминаниями постель нежными поцелуями и усталыми взглядами. — Честное слово, я не хотел портить тебе воскресенье, — тихо пробормотал Ген, который снова зарылся в целую груду одеял. — Ты ничего не испортил, — Сэнку притянул его к себе. — Это идеальное воскресенье. И, Ген…. Я был неправ. — Что? — Ты прекрасно меня расслышал, — проворчал Сэнку. — Честно говоря, я не вполне понимаю, о чём ты. Он вздохнул. — Когда я решил за тебя, что ты хочешь, но боишься отпустить контроль… я был не прав. Когда я решил, что лучше тебя знаю, от чего тебе будет хорошо. Когда я решил, что нормально уговаривать тебя лаской, чтобы ты согласился, хотя я видел, что ты не особо в восторге… Мне жаль. Я должен был защищать тебя, а не вредить тебе… — Тебе не нужно меня защищать, — возразил Ген. — Не в наших отношениях, дорогой. Тут нет врагов. Нет опасности. И я взрослый мужчина, даже если я не всегда… ну, или никогда не веду себя соответственно. Я вполне способен нести ответственность за собственные решения и ошибки, и я не жду, что ты будешь каким-то супер-осознанным, правильным и всезнающим. Тут нет какой-то идеальной формулы, — Ген закинул ногу Сэнку на бедро, притягивая его немного ближе. — Я знаю, но я… мы договорились, а я нарушил правила. Я не сказал тебе. Я не спросил тебя. Я заставил тебя чувствовать, будто бы мне с тобой может быть небезопасно, но я никогда не чувствовал себя в большей безопасности, чем в твоих объятиях, — Сэнку зарылся носом в его макушку, целуя влажные волосы. — Может быть, это наивно, но я доверяю тебе больше, чем себе, потому что я в вопросах чувств иногда ощущаю себя каким-то дебилом. — Это не правда. — Но я так чувствую, — хмыкнул Сэнку. — Знаешь, — вздохнул Ген, — один умный человек сказал мне вчера, что любовь важнее правил. И я думал об этом всю ночь. — И что придумал? — Что если правила не работают или мешают, нужно просто их поменять, — он извернулся, заглядывая Сэнку в глаза. — Давай договоримся о том, как мы будем строить нашу любовь, а как — не будем, потому что я люблю тебя, очень люблю, но я точно такой же дебил в вопросах серьёзных чувств, как и ты, и понятия не имею, как делать правильно, а как — нет. Я шарю только в вопросах, которые решаются в пределах спальни. Но за её пределами? Понятия не имею. И мне жаль, что это звучит не так поэтично, как следовало бы, но у меня была тяжёлая ночь, и мои когнитивные и ораторские навыки не соответствуют обычным высоким стандартам. Сэнку усмехнулся. — Давай. Я люблю договорённости. Чего бы тебе точно не хотелось? — Чтобы ты вынуждал меня причинять тебе боль. Ну, я имею в виду, — Ген принялся поспешно объяснять, — не без обсуждения всего заранее. Я не против самой концепции боли, но я не всегда готов к чему-то такому, понимаешь? Я- — Я понял, Ген. Я вижу, к чему это приводит, и мне тоже нихрена это не нравится, — пожал плечами Сэнку. — Если хочешь, мы можешь вообще отказаться от этих ваших БДСМ- — Ты хочешь? Честно? Сэнку поджал губы. — Ну… честно? Иногда… мне бы всё-таки хотелось. Ты знаешь, это отлично помогает разгрузить голову, и я… — Понимаю, — Ген поцеловал его в ключицу. — Я хочу давать тебе это. Но давай договоримся, что за сессии отвечаю я и только я. А ты соблюдаешь правила. — Хорошо, — тут же согласился Сэнку. — …но если тебе хочется чего-то… я не знаю, другого? Не потерю контроля, а, например, чего-то немного животного, агрессивного, ну… — Ген взмахнул ресницами, снова осторожно заглядывая Сэнку в глаза, — то пускай это будут не сессии? Никаких «Мастеров» и правил, а просто… мы? Он говорил это так, будто боялся, что Сэнку сейчас его бросит. Сердце сжалось так тоскливо, так болезненно, что Сэнку не выдержал и притянул его к себе ещё ближе. — Давай. Пусть так и будет. Только, Ген, умоляю, говори со мной. Говори, если я перегибаю палку или слишком на тебя давлю. Я могу, я знаю, и я не хочу на тебя давить, но порой просто этого не замечаю. Говори, если ты чего-то не хочешь и к чему-то не готов. Говори, если что-то не так. И если что-то так — тоже говори, чтобы эта глупая нейросеть по отношениям в моём мозгу обучалась и на положительном подкреплении, ладно? — Ладно, — заулыбался Ген. — А ты почаще напоминай моему тревожному сознанию, что не бросишь меня за оплошность, хорошо? Напоминай, что я могу оступиться, и это не катастрофа, ладно?.. — Обязательно. Я люблю тебя, Ген. Я уверен, что у нас всё получится, — Сэнку потянулся вперёд и нежно поцеловал его в нос. — Это не всегда будет легко, потому что мы оба несём свой багаж, но… мы способны с этим справиться. Это обещание, которое я тебе даю. Если отношения — это работа, то я готов пахать ради тебя, Ген. Я буду за нас бороться. Синие глаза светились тихим благоговением. Ген улыбнулся тепло-тепло и провёл пальцем по его нижней губе. — Я тоже тебе обещаю, Сэнку-чан. Ради нас я буду стараться. — Тогда это точно сработает, — прошептал он и снова потянулся за поцелуем. Как же Сэнку его любил — с ума сойти.