True Touch

Ген проснулся тёплым и счастливым после того, как проспал целую ночь самым крепким сном за последние несколько месяцев. Сэнку всё ещё был здесь, рядом с ним, они немного расцепились во сне, потому что под одеялом было слишком жарко, но Сэнку всё ещё касался его руки своей рукой, будто не в силах отпустить.  Он был таким чертовски красивым во сне, что Ген невольно закусил губу, чтобы не завизжать от счастья.  Всёсносящей тёплой волной накатили воспоминания о вчерашнем вечере, о ярком румянце на его высоких скулах, о смущённом дрожании длинных светлых ресниц, о сказанном жарким шёпотом «я хотел, чтобы тебе было хорошо» и о нежном «я хочу быть твоим, и я хочу, чтобы ты был моим»… Сэнку был каким-то совершенно невероятным и невероятно совершенным. Ген потянулся к нему и невесомо коснулся губами его умного лба. Это была одна из лучших ночей в его жизни, и он был чертовски ему благодарен.  Отчаяние, затопившее его перед сном, угасло и сменилось решимостью.  Очевидно, Ген не слишком сильно напугал Сэнку, не особенно смутил его своим некомпетентным поведением, если тот попросил его остаться на ночь, а это означало, что у Гена ещё был шанс.  Шанс убедить Сэнку оставить его при себе, шанс, что Сэнку и правда захочет вернуться к нему ещё раз… Если Ген постарается, если сумеет показать, что может быть полезным и сумеет достаточно хорошо позаботиться о Сэнку, возможно, ему удастся отсрочить неизбежное. Ген знал, что такой, как он, точно никогда не сможет стать тем, кто будет нужен кому-то столь же невероятному, как Сэнку. Настоящий учёный с престижной работой, который усердно трудится изо дня в день на благо человечества, умный и забавный, заботливый, из хорошей семьи… Сэнку явно заслуживал лучшего, чем взбалмошный, безответственный двадцатисемилетний человек, который зарабатывал на жизнь тем, что раскрашивал людей. Он знал, что даже если сейчас Сэнку чем-то в нём очарован, даже если сейчас Ген ему и нравится, то когда-нибудь Сэнку посмотрит на него и увидит огромного инфантильного эгоистичного ребёнка там, где ему хотелось бы видеть взрослого небесполезного человека.  Но ещё Ген знал, что такие люди, как Сэнку, совершенно не привыкли о себе заботиться. И, боги, как же Ген хотел позаботиться об этом удивительном человеке. Он хотел дать ему всё, что умел, хотел подарить ему возможность погрузиться во что-то мягкое, тёплое и успокаивающее после тяжелого дня... Он хотел быть тем, кто каждую ночь превращает этого невероятно стоического, волевого и сдержанного мужчину в лужу расслабленного удовольствия. И, возможно, если бы Ген делал это достаточно хорошо, Сэнку разрешил бы ему остаться. По крайней мере, на время. Ген решил, что на этой волне энтузиазма самый подходящий момент вставать, и ловко выскользнул из кровати. Да, если Ген хочет остаться где-то рядом с Сэнку, хотя бы на задворках его жизни, ему нужно хорошенько постараться. Он принесёт Сэнку чашку кофе в постель, чтобы тот проснулся довольным и счастливым, а затем, возможно, отсосёт ему, прежде чем им обоим действительно придётся вылезти из постели и начать этот день.  Ген натянул трусы и огляделся по сторонам в поисках замены своей одежды, которая после вчерашнего обмена жидкостями выглядела помятой, несвежей и, честно говоря, немного омерзительной. Он заметил фланелевую рубашку Сэнку, которую тот, видимо, небрежно бросил на кресло, когда раздевался прошлой ночью, схватил её и надел. Она была идеальной. На самом деле Ген был немного выше Сэнку, но зато Сэнку был шире его в плечах, и потому и без того объёмная рубашка спадала Гену до середины бёдер. Может быть, немного распутно, но точно не неприлично. В общем, то, что нужно для утра после бурной ночи.  Он проторенной ещё вчера вечером дорогой прошлёпал из спальни на кухню и принялся деловито открывать шкафчики в поисках кофе, и, поставив на плиту кофеварку, ждал, нервно постукивая пальцами по стойке.  Внезапно входная дверь открылась. Ген крупно вздрогнул и замер, не понимая, что делать, куда бежать и надо ли ему вообще что-то делать и куда-то бежать.  На пороге стоял высокий и очень приятный мужчина лет сорока пяти с уже знакомым Гену псом по кличке Мелок на поводке. Они явно был на прогулке или, может быть, на пробежке, учитывая спортивную форму мужчины и его взмокший лоб. Он отстегнул поводок Мелка и вытащил наушники из ушей, а затем повернулся прямиком к Гену и посмотрел на него с суровым выражением лица, которое было крайне сложно считать.  — Эм… здравствуйте? — Улыбнулся Ген немного нервно. Мужчина в ответ ничего не сказал, только выгнул бровь. Взгляд откровенно устрашал своей нечитабельностью — он что, не одобрял его присутствие? Угрожал? Намекал на то, что ему не место как минимум на этой кухне и как максимум в жизни хозяина этого дома? Тишина гнетуще затянулась и заставила Гена почти бессвязно бормотать. — Я, эээ, я готовил кофе, может быть, вы хотите? Слушайте, я скоро уйду, я просто хотел дождаться, пока Сэнку проснётся, чтобы попрощаться, я не хотел никого смущать и не хотел, чтобы вы чувствовали себя некомфортно, я просто... И вдруг, в мгновение ока, выражение лица мужчины расплылось в тёплую, лучистую, обволакивающую доброжелательностью улыбку. — О, извини! — Он примирительно вскинул руки. — Я не хотел тебя напугать! Хаха, я научился этому взгляду у одного своего друга, иногда это очень полезно. Я Бьякуя, кстати, — он протянул Гену руку.  Ген, растерянно моргнув, пожал его ладонь. Рукопожатие вышло крепким. — Боже, неужели этот ваш друг умеет быть настолько жутким и угрожающим?   — Да, — мужчина — Бьякуя, видимо — пожал плечами, как ни в чём не бывало. — Ты, должно быть, Ген? Мне про тебя рассказывала Кохаку. Узнал тебя по запоминающимся приметам, — он указал на волосы, вызвав у Гена очередную нервную усмешку. — О, чёрт, простите, что не представился, я просто немного… ошеломлён, — Ген рассмеялся, одёргивая рубашку. — Да, я Ген. Очень приятно. Вы ведь отец Сэнку, верно?  Бьякуя кивнул. — Ага! — Он улыбнулся ещё шире, и всем своим видом стал напоминать огромного золотистого ретривера. — Классные татуировки, кстати!  — О, эм… спасибо! — Ген вздохнул с облегчением. — А если серьёзно, вы хотите кофе? — Да, я точно не откажусь, — Бьякуя потянулся, усаживаясь за стойку. — Сэнку, кстати, по утрам пьёт чай. Ген хихикнул. — Спасибо за подсказку! Эрл Грей? — Он, кажется, видел коробку с чаем в шкафчике рядом с кофе. — Да, и немного молока. Он ещё спит? — Бьякуя деловито налил себе чашку кофе, а Ген принялся заваривать чай.  — Да, по крайней мере, десять минут назад он точно ещё спал.  — Ух ты, он обычно не спит так поздно. Вы двое, должно быть, хорошо провели ночь, ага? — Бьякуя не выглядел ни лукавым, ни ироничным, он словно имел в виду ровно то, что имел в виду, и для него это было из той же категории, будто они с Сэнку всю ночь рубились в приставку или типа того.  Ген отупело моргнул, целиком залившись  краской. — О, эээ, ну-   Бьякуя рассмеялся. — Эй, Ген, не волнуйся об этом, пожалуйста. Сэнку взрослый человек, я взрослый человек, все мы тут взрослые люди, и я могу соотнести вид твоих голых ног утром на кухне своего сына и то, что Кохаку буквально не затыкалась о том, как сильно этот самый сын влюбился. Я рад, что вы, кажется, поладили, — он усмехнулся, играя бровями. Гену казалось, он сейчас умрёт. Серьёзно? Родители могут быть такими? Просто принимающими любовника своего ребёнка без неуместных вопросов, без скандалов, истерик и всепоглощающей неловкости? — От Сэнку сложно дождаться хоть каких-то новостей. Как думаешь, у вас всё серьёзно? Если бы это было возможно, прямо сейчас Ген покраснел бы ещё сильнее. — Это зависит от него, но... Я бы хотел.  Бьякуя обстоятельно кивнул и глотнул свой кофе. — Понял. Я, вообще, просто заходил побегать с Мелком, собаке нужно больше движения, чем Сэнку способен ему дать, — он ласково потрепал снующего вокруг ног пса, — и не думал, что кому-то помешаю.  — Вы не мешаете, — Ген улыбнулся. — Сэнку всё равно ещё спит, я не хотел его будить, а вы кажетесь приятной компанией! Я рад познакомиться с вами. Сэнку много о вас рассказывал.  — О, приятно слышать! — Бьякуя и правда выглядел очень счастливым. — Надеюсь, ничего плохого он не говорил?  Ген фыркнул. — Что вы! Наоборот, он очень гордится вами.  Бьякуя рассмеялся, достал из холодильника сливки и предложил Гену присесть и выпить кофе вместе с ним. Этот мужчина источал настолько приятную, настолько вызывающую доверие ауру, что Ген невольно подумал, что совершенно неудивительно то, каким располагающим и комфортным человеком вырос Сэнку. Ген уже знал, что сейчас Бьякуя занимался социальными вопросами и работал в органах опеки, но Сэнку никогда не упоминал, что он был космонавтом. Ну, не то чтобы их разговоры хоть когда-то заходили настолько далеко, чтобы обсуждать прошлое, но если бы отец Гена летал в космос, наверное, это было бы первым, о чём он говорил новым знакомым, но, слава богам, Сэнку был совершенно на Гена не похож. Более того, Бьякуя был лично знаком с Лилиан Вайнберг, и это вызвало у Гена самый позорный фанатский писк во всей галактике. Бьякуя воплощал собой принятие и тепло, располагая к себе, и при этом проявлял искренний, неподдельный интерес к Гену, задавая внимательные вопросы, на которые Ген отвечал с давно забытым чувством, будто какому-то значимому взрослому на него не плевать. Чёрт, Ген, тебе двадцать семь, ты уже сам себе значимый взрослый, какого чёрта? Гену казалось, будто бы он дома, хотя в его настоящем доме ему никогда не было так тепло.  Ген рассказывал про свою работу, про свой салон, про то, какой забавной ему показалась Кохаку, а Бьякуя хвалил татуировку, которую он ей сделал, и попросил поразглядывать тату самого Гена.  Ген рассмеялся и вытянул ноги вперёд.  Бьякуя восторженно ахал, но в какой-то момент его добродушное лицо стало хмурым. Ген немного напрягся.  — Извини, Ген, это, конечно, не моё дело… но я тут заметил кое-что, — Бьякуя указал на десятки, а, может быть, даже сотни тонких линий, пересекающих верхнюю часть бёдер Гена. В основном эти линии шли вертикально, вдоль его ног, хотя и не настолько идеально ровные, чтобы их можно было считать параллельными. Они не выглядели нарочитыми и не особо привлекали внимания, но тот факт, что Бьякуя вычленил именно их из всех остальных узоров на его коже, имел смысл, потому что ото всех остальных татуировок они кардинально отличались. — Что это? — Практика. Следы тех времён, когда я только-только начал делать татуировки, — Ген рассчитывал, что отец Сэнку не слишком много знает о его ремесле, и не подозревает, что большинство адекватных художников учились рисовать прямые линии, используя свиную кожу, а не собственное тело. Однако Бьякуя, по всей видимости, был для этого слишком проницателен. Он нахмурился, поджав губы, и шумно выдохнул. — Знаешь, как они выглядят? Если бы они были белыми, а не чёрными, я бы назвал их шрамами от селфхарма.  Ген глубоко вздохнул, вспоминая времена, когда всё было слишком тяжело, когда он чувствовал, что ему нужно провести под собой черту, отвлечься от гнетущих мыслей ясной, острой болью. — О, эм. Я… я думаю, это вроде как они и есть? В какой-то мере. Я пытался переварить довольно много всего, когда только занялся татуировкой. Это были непростые времена, — он не собирался говорить об этом, но какого-то чёрта желание быть честным и искренним рядом с этим человеком взяло верх над его обычной скрытностью.  Бьякуя, кажется, это почувствовал, потому что слегка нахмурился. — У тебя были проблемы в семье? — О, нет, что вы, — он отмахнулся, — у меня была нормальная семья! — В носу немного защипало, и Ген поспешил уткнуться в свою собственную чашку кофе. — С чего вы вообще это взяли? Тёплый взгляд больших карих глаз, в уголках которых уже залегли крошечные добрые морщинки, стал таким мягким, что Гену захотелось, чтобы этот человек его обнял. — Прости, если обидел тебя. Просто… ты каждый раз словно немного морщишься и замираешь, когда речь заходит о родителях, а у меня своего рода профдеформация — замечать, когда детям некомфортно в их собственном доме. А ты, ну, друг моего сына, и как-то эта функция автоматически включилась… Сердце Гена затопило нежной благодарностью. — Понимаю, — он улыбнулся. — Должно быть, ваше огромное сердце спасло не мало детских жизней, — тут улыбнулся уже Бьякуя, — но у меня правда была нормальная семья. Меня не били и не оскорбляли, ничего такого… — Не били и не оскорбляли — это буквально самый минимум, знаешь? — Хаха, да, просто… — Боги, как вот так двумя словами объяснить то, что происходило с ним в детстве? Как он вообще мог найти подходящие слова для той пустой, одинокой боли, которая преследовала его всю его сознательную жизнь до тех самых пор, пока он не сбежал из дома? Бьякуя, должно быть, почувствовал его нерешительность, потому что улыбнулся ему самой тёплой, самой обволакивающей и успокаивающей улыбкой на свете, осторожно дотронувшись до его плеча. — Прости, Ген, тебе совсем не обязательно об этом говорить. Я просто хочу с тобой познакомиться, потому что мне не часто в жизни доводилось общаться с объектами романтического интереса Сэнку, и когда я говорю «не часто», я имею в виду «никогда», и я сейчас буквально просто визжу внутри, — Ген усмехнулся, немного отпуская напряжение в плечах и челюсти, и Бьякуя каким-то образом улыбнулся ещё шире, — но нам совершенно точно не обязательно начинать знакомство с обсуждения детских травм. Есть много других, куда менее эмоционально напряжённых вещей, о которых я могу тебя спросить. Например, — усмехнулся мужчина, — я ведь даже не знаю твоей фамилии? Тебя зовут Ген…? — Асагири. Мой отец — сенатор, — выпалил Ген. — И мой дедушка тоже был сенатором. И Ген Асагири — это не моё имя при рождении, но оно со мной уже почти десять лет.  Бьякуя замер, пытаясь обработать эту информацию. Затем, к удивлению Гена, он рассмеялся. — Вот блин, а я-то думал, что задаю тебе менее насущный вопрос, так сказать, поддерживаю светскую беседу. Я не очень хорош в светских беседах, ага? Наверное, этим Сэнку пошёл в меня…  Эти слова заставили Гена рассмеяться, и внезапно он окончательно расслабился. — Извините. Вы можете спрашивать меня о чём угодно, я знаю, что у вас, должно быть, миллион вопросов.  — Да, есть, пожалуй, несколько, но я не хочу на тебя давить… — Спрашивайте. Это… что-то очень терапевтическое, наверное, мне и самому будет полезно.  Бьякуя усмехнулся. — Хорошо, главное, что я хочу знать, это то, о чём ты начал что-то говорить и не закончил. Над тобой не издевались, просто...? Ген закусил губу. — Просто… Просто игнорировали, я полагаю? Всё в порядке, честно, меня не травмировали, не было ничего ужасного — у меня было совершенно нормальное детство. У меня были все вот эти экстравагантные вечеринки по случаю дня рождения, я ходил в лучшие школы города, просто… Ну, у моих родителей не было много времени на меня? Но это было неплохо, могло ведь быть намного хуже. Мой отец мог попытаться заставить меня быть кем-то вроде него самого, сделать из меня кого-то, кто смог бы продолжить семейное наследие, хаха… Но он этого не сделал. Я думаю, он довольно рано понял, что я никогда не стану подходщим человеком, что я, в общем-то, довольно никчёмный, — он неловко посмеялся, но Бьякуя не выглядел так, будто ему весело, поэтому Ген пожал плечами и продолжил. — Так что и он, и моя мама, ну, они оба просто... не обращали на меня особого внимания.  — Тобой пренебрегали.  — Нет! Нет, у меня было всё, всё, что я только мог пожелать.  — Это ещё далеко не всё, что нужно для воспитания ребенка, и я думаю, что на самом деле ты это и так знаешь. Детям нужно нечто большее, чем вкусная еда и красивая одежда. Им нужно внимание, им нужно ощущать привязанность, им нужна забота... И твоё детство, должно быть, не было таким уж хорошим, иначе ты бы не сбежал из дома и не сменил своё имя. Ген покачал головой. — Я считаю, что нет смысла винить родителей в своих проблемах. Они дали мне всё, что могли дать, и если мне чего-то не хватало, то, увы, значит, мне нужно было стараться лучше. — Он не говорил об этом. Он не говорил об этом. Даже со своим психотерапевтом он настойчиво держал линию того, что с ним всё в порядке, и что родители не виноваты в том, каким он вырос. Они дали ему всё, весь мир — путешествия, концерты, шмотки, возможности… Ген был благодарен! Да, он не будет неблагодарным сыном.  Но Бьякуя не стал спорить, он лишь кивнул головой, как бы принимая его ответ. — А после? Когда ты стал чуть постарше? — Ну, тогда… Всё стало... немного хуже. — Ген дёрнул плечом. — Особенно когда я сказал им, что не хочу идти в колледж. Они настаивали, чтобы я был дипломатом, но в итоге я сторговался на то, чтобы пойти учиться на психолога. Учился я, если честно, хреново, мне куда интереснее было изучать татуировку, и они даже готовы были закрыть на это глаза. Но потом появились… парни? — Ген опустил взгляд, нервно теребя край рукава рубашки. — Этого они уже вынести не могли. Они чувствовали, что я ставлю их в неловкое положение, а это было единственное, чего мне никогда, ни за что и ни при каких обстоятельствах не позволяли делать. Но, честное слово, когда я был маленьким, всё было хорошо. Я не знал, что что-то было не так, для меня всё было нормально. Нельзя скучать по чему-то, чего ты никогда не знал, даже если это родительская любовь. Бьякуя болезненно поморщился. — Могу я задать тебе вопрос? Когда ты был совсем маленьким, лет примерно пяти или шести, и тебе снился кошмар, что ты делал? Ген почувствовал острую боль в груди, когда вспомнил долгие, тёмные часы, проведённые в слезах и в попытках спрятаться под одеялом, свернувшись в крошечный клубок. — Я просто пытался снова заснуть.  — Ты не будил своих родителей? — У них... у них утром была работа. Им нужен был отдых. Какого чёрта в груди так клокочет обида? Какого чёрта губы дрожат, а рукам так отчаянно холодно? Какого чёрта Ген говорит об этом с человеком, которого знает от силы двадцать минут? Что за приколы такие у семейства Ишигами — забираться ему под кожу в первую же грёбаную встречу? — Угу, — тем временем кивнул Бьякуя, всё такой же серьёзный. — И это было важнее, чем твоё чувство безопасности. Честно говоря, Ген, это похоже на эмоциональное насилие, и это так же опасно, как и насилие физическое.  Ген закусил губу, пытаясь сдержать внезапно нарастающую волну эмоций в своей груди. — Послушайте, Бьякуя-сан… я уверен, что это не то, что вы хотели бы обсуждать воскресным утром, когда заглянули в гости к сыну, верно? Это ваша работа, вы целыми днями сталкиваетесь с жестоким обращением, насилием и всем таким. Я тоже, честно говоря, порою с этим сталкиваюсь, моя работа связана с чужими душевными ранами, поэтому я понимаю, что это такое, и не хочу вас расстраивать и загружать этим солнечным утром. Может, ещё кофе? Бьякуя улыбнулся. — Ты прав, я занимаюсь этим целыми днями, каждый будний день вот уже почти двадцать лет. И ты знаешь, что я точно выучил за это время? — Что же? — Ген улыбнулся ему в ответ.  — Знаешь, каково одно из самых распространённых последствий эмоциональной запущенности в детстве? Склонность ставить потребности других людей выше своих собственных. Дети, выросшие в таких семьях, с раннего возраста усваивают, что их потребности не имеют значения, поэтому они превращаются в эдаких угодников, готовых отдать последнее. Тот тип людей, которые могли бы, например, гипотетически беспокоиться о том, насколько комфортно их собеседнику обсуждать их собственные травмы. Ген моргнул. Глаза предательски защипало. — Я… — Не бери в голову, — Бьякуя махнул рукой, — я, наверное, перегибаю палку. Извини. Просто… Сэнку сложный человек. Иногда мне кажется, он готов использовать всех вокруг в своих интересах. Я немного беспокоюсь за его друзей, но, кажется, у них уже иммунитет на его своеобразный научно-энергетический вампиризм, — он посмеялся. — Просто хочу сказать, чтобы ты ценил себя, ага?  Губы дрожали, но Ген всё равно сумел выдавить улыбку. — Ага. Спасибо вам за заботу, это было… неожиданно, если честно.  Бьякуя бодро встал, потягиваясь, и снова протянул руку Гену, уже на прощание. — Я рад с тобой познакомиться, Ген! Ты мне нравишься. Я буду болеть за вас с Сэнку, — он хохотнул. Ген почувствовал тепло. — Я не буду говорить ничего вроде «если ты обидишь моего сына, я оторву тебе голову», потому что это утомительно и нудно, и он сам кого хочешь обидит, вероятность того, что тут именно он будет мудаком, слишком высока… Я просто предупрежу тебя, что Сэнку очень близок с тем самым моим жутким другом, — он ухмыльнулся Гену, подмигнул и скрылся за дверью почти так же внезапно, как и пришёл.  Что это, нахрен, было? Ген тряхнул головой, сбитый с толку этим неожиданным и совершенно незапланированным сеансом психотерапии, на грани того, чтобы разрыдаться, но решил отложить саморефлексию в сторонку. Не сейчас, Асагири, не сейчас. Сейчас нужно плеснуть в кружку с чаем немного молока, взять свой собственный кофе и отправиться обратно в спальню. ••• Сэнку сидел на кровати и выглядел сонным и немного затуманенным. Он вскинул на Гена взгляд, в котором плескалась лёгкая тревожность вперемешку с облегчением. — О, хорошо, ты всё ещё здесь… — Его глаза скользнули по голым ногам Гена, с любопытством рассматривая татуировки, которых он ещё не видел. — Я боялся, что ты ушёл.  — Я не ушёл бы, — улыбнулся ему Ген, почти захлёбываясь всколыхнувшейся в груди нежностью. — Я принес тебе чаю. — Он протянул Сэнку кружку, а затем обошёл кровать и залез на другую сторону.  Сэнку сделал глоток. — Чёрт возьми, это идеально, откуда ты узнал, что я люблю? Ген хихикнул. — Не поверишь, но мне помог твой отец. Я, вообще-то, собирался принести тебе кофе. Как бы я мог догадаться, что ты, самый стоический из людей, пьёшь  чай? — Дразняще протянул он.  — Извини, но чай очень вкусный, — Сэнку иронично выгнул бровь. — Наслаждайся сам своей горькой бобовой водой, я не хочу начинать свой день с напитка, который заставляет нервничать и ненавидеть мир.  — О, прости, Сэнку-чан, но это кофе потрясающий, а чай — обычная листовая ерунда, — они оба рассмеялись и погрузились в непринуждённую тишину, потягивая свои напитки. — Погоди, ты сказал, тебе помог мой отец? — Сэнку, кажется, действительно проснулся. — В каком смысле?  Ген пожал плечами. — В самом буквальном. Я пошёл на кухню, и тут дверь открывается, и заходит он — весь такой энергичный и с собакой наперевес… Сэнку застонал. — Чёрт, сегодня же воскресенье! Я совсем забыл… прости, что поставил тебя в такое неловкое положение! Он тебя не обижал? О чём вы говорили? — Ни о чём, — Ген снова почувствовал, как губы начинают дрожать, а в уголках глаз защипало.  Но от внимательного взгляда Сэнку это не ускользнуло. — Ген? — Сэнку отставил чай в сторону и осторожно забрал у Гена из рук чашку кофе, обнимая его ладони своими ладонями. — Что он тебе сказал? Чёрт, Бьякуя может быть странным, мне жаль… — Нет-нет, всё в порядке, он просто… — Ген ломано усмехнулся. — Проявил заботу? — Я не понимаю, — то, каким тревожным, каким искренне обеспокоенным выглядел Сэнку, добило Гена до конца.  Две секунды. Ген сумел продержаться две секунды, а потом рухнул прямо в объятия Сэнку, захлёбываясь рыданиями. Сэнку держал его, нежно гладя рукой по спине, пока он плакал, прижимая крепче, утешающе шепча извинения за своего отца, но Ген лишь мотал головой, безуспешно пытаясь убедить его, что всё в порядке. Через несколько минут он попытался взять себя в руки, вырваться из объятий и перестать заливать своими плакательными жидкостями партнёра по постели, но Сэнку не отпустил его. Он крепко прижал его к своей груди, шепча куда-то в макушку бесконечное «мне жаль, мне так жаль».  Ген не мог допустить, чтобы Сэнку сожалел о том, в чём не был виноват, поэтому он, успокоившись, немного извернулся в его объятиях и выдохнул. — Сэнку-чан, я обещаю, что всё хорошо. Я просто… так давно не ощущал ничего подобного. Твой отец прекрасный человек. Но мы с ним затронули такие темы, которые… ранят, что ли? Понимаешь, я… И Ген принялся говорить. О том скандале, который произошёл, когда он сказал, что ему нравятся и мужчины в том числе. О том, как было тяжело, когда родители буквально отказались от него, потому что он «позорил семью и предавался гедонизму». О том, что у него, вообще-то, было другое имя — похожее по звучанию, но писалось оно иначе. О том, как он внезапно оказался бездомным, лицом к лицу с кучей долгов, изо всех сил пытаясь пережить свой последний год обучения в одиночку. О том, что в 20 лет он остался совсем один, начиная строить свою жизнь с нуля… И о том, что плачет он не из-за этого, в общем-то, потому что это всё — события давно минувших дней, но просто… Просто, когда Бьякуя-сан сказал, что его желание угождать и отдавать, обесценивая свои собственные потребности, родом как раз оттуда, из детства, это ранило очень сильно, потому что Ген и так это знал, но слушать это со стороны оказалось тем, к чему он не был готов. — …и прости, я не хотел портить тебе утро своими детскими травмами, — в очередной раз всхлипнул Ген, утирая слёзы, — чёрт возьми, зачем я тебе вообще нужен, такой проблемный, хаха… тоже мне, доминант, да? Даже не может взять себя в руки! Прости- — Прекрати извиняться, — выдохнул Сэнку, нежно, но твёрдо обхватывая его лицо руками, утирая большим пальцем слёзы. — Пожалуйста, прекрати. Ты ни в чём не виноват, и мне невероятно больно, что кто-то такой хороший, такой удивительный, такой заботливый, как ты, думает, что он не нужен только потому, что испытывает чувства. Не мне говорить тебе это, Ген, но то, что ты плачешь — это нормально, и это я тебе говорю, — Ген не мог не усмехнуться, и Сэнку осторожно погладил его щёку. — Ты поэтому вчера подумал, что я не хочу, чтобы ты остался? Да? Чёрт, глупый, — Сэнку мягко коснулся губами его губ в очаровательно-нежном, трепетно-целомудренном поцелуе, — да как же я тебя отпущу? Послушай, Ген, я… я хочу защитить твоё сердце. Я так счастлив, что каким-то невероятным стечением вселенских вероятностей ты нашёл свой путь в мою жизнь, и я не собираюсь тебя так просто из неё отпускать. Я не очень хорош в отношениях, и я хочу попробовать это по-настоящему, но я хочу, чтобы это был равный обмен. Ты так… так невероятно заботился обо мне вчера вечером, и ты не… — его голос звучал слегка сдавленно. — Ты не можешь знать, что это значит для меня. Я хочу заботиться о тебе так же, как ты заботился обо мне. Если бы ты сказал мне, что тебе не нравится доминировать, я бы никогда не попросил тебя об этом, я бы никогда… чёрт, прости, если тебе было неприятно. Если ты это делал только чтобы угодить мне... Даже если ты скажешь, что больше никогда не захочешь устраивать ничего подобного, я всё равно буду здесь. Это была лучшая ночь в моей жизни, но, поверь, она была такой только потому что ты — это ты. Я никуда не денусь, если ты больше ничего такого не захочешь, потому что я хочу тебя.  После этих слов Ген ещё долго плакал. Он уткнулся Сэнку в грудь, утопая в приятном аромате его тела, в его объятиях, в нежных поглаживаниях, и ощущал, как сильно он, оказывается, был, чёрт возьми, напряжён. Ему ещё никогда не говорили ничего подобного, он даже не предполагал, что кто-то может его увидеть и захотеть таким — слабым, беспомощным, с опухшими от слёз глазами. Он плакал без изящества, без какой бы то ни было элегантности, сжимая плечи Сэнку и пуская сопли ему на грудь. Когда он, наконец, был готов от него оторваться, Сэнку отпустил его, схватившись за край простыни, чтобы вытереть сначала лицо Гена, а затем свою грудь. Ген снова испытал волну почти испепеляющей нежности от этой заботы. Он прерывисто вздохнул. — Мне нравится доминировать. Нравится, клянусь. И мне безумно понравилось то, что мы делали вчера вечером, и я готов повторить это для тебя не раз и не два, потому что это была лучшая ночь и в моей жизни тоже. И мне, на самом деле, хорошо в этой роли. Приводило ли это порой к нездоровому подрыву моих собственных потребностей? Да. Определённо. Но не с тобой, и я не хочу останавливаться. — Он глубоко вздохнул, закусив губу, испытывая одновременно глубокую надежду и глубокий страх отвержения, но всё равно продолжил. — Но если вдруг… вдруг! Если есть способ, чтобы сессии были не единственным, что у нас есть, тогда я был бы действительно счастлив. Если бы у нас могли быть моменты, когда мы просто прикасаемся друг к другу... Занимались бы мы при этом сексом или нет, просто что-то маленькое, что-то, что требует от меня немного меньше… меня, просто иногда, хотя бы иногда! — это всё, чего я когда-либо хотел… — На последнем слове его голос дрогнул, но Сэнку оказал ему услугу, притворившись, что этого не заметил. Он привлёк Гена к себе в объятия для ещё одного мягкого, целомудренного поцелуя, и Ген всхлипнул, почувствовав в этом маленьком жесте приятие и согласие. — Я, честно говоря, очень сильно надеялся, что вечера, подобные вчерашнему, не будут чем-то единственным и постоянным, — прошептал Сэнку. — Я слишком хочу тебя трогать, гладить и целовать, не спрашивая разрешения.  Ген тихо рассмеялся. — Правда?  — Конечно, — Сэнку увлёк его в уютные объятия, укладываясь на подушки. — Если ты забыл, то я смотрел на тебя так, будто хочу тебя съесть, до того, как ты закатал рукава…  Они рассмеялись, уткнувшись друг в друга, и Сэнку снова покрывал его лицо мелкими летящими поцелуями, а Гену казалось, что он может натурально растаять от этой невыразимой теплоты.  — Как ты себя чувствуешь? — Спросил он в конце концов. — Есть какие-нибудь болезненные ощущения? Сэнку покачал головой. — Нет, всё хорошо. Лучше, чем хорошо, на самом деле… — Он стрельнул в Гена одновременно дерзкой и застенчивой улыбкой, и Ген подумал, что на такую ядерную смесь способен только Сэнку. — Как я тебе и сказал, прошлой ночью у меня был лучший секс в новейшей истории.  Ген улыбнулся. — У меня тоже. Это было фантастически. Я ещё никого так сильно не хотел.  — Да? — Сэнку расплылся в самой нахальной ухмылке на памяти Асагири. — Ты тоже меня хотел? Уверен, не так сильно, как я тебя… — Не сомневайся во мне, — Ген провёл пальцем по его шее, — я хочу тебя каждую чёртову секунду.  Что-то в выражении лица Сэнку потемнело, и он медленно и осторожно перевернулся, нависая над ним. Они смотрели друг другу в глаза около минуты, а затем Сэнку впился в Гена жгучим, страстным, срывающим все рычаги поцелуем, просунув руку под эту чёртову рубашку и с нажимом проведя ему по рёбрам. — На тебе снова слишком много одежды… — простонал Сэнку, прикусывая его нижнюю губу.  Ген хихикнул и быстро сбросил с себя и рубашку, и нижнее бельё, бесцеремонно швырнув на пол эти ненужные сейчас тряпицы. Он лёг на спину, ожидая, что Сэнку снова начнёт его целовать, но тот, казалось, завис в каком-то немом восторге. Он мягко коснулся плеча Гена, которое было покрыто замысловатой филигранью — одной из первых татуировок, которые он сделал. — Мне не удалось рассмотреть тебя вчера вечером, — прошептал он с абсолютным благоговением. — Чёрт возьми, Ген, ты хоть знаешь, насколько ты прекрасен? — От внимания Гена не ускользнуло, что Сэнку сказал «ты», а не «твои татуировки». Он притянул Сэнку в страстный поцелуй, чтобы избежать ответа, и Сэнку вцепился в его губы с таким же рвением, но вскоре всё равно отстранился. Казалось, он не мог оторвать от него взгляда. — Могу я... извини, это такая странная просьба, но можно я просто посмотрю на тебя немного? — Ты можешь делать со мной всё, что захочешь, — честно сказал Ген. Сэнку лежал, опершись на один локоть, второй рукой невесомо проводя пальцами по его коже, повторяя за изящными линиями татуировок, с восхищением во взгляде. Он нежно проследил по линии, которая спускалась по щеке, вдоль шеи, превращаясь в абстрактную зигзагообразную головоломку под ключицей. — Не может же всё это быть твоей собственной работой? — Нет, мои работы заканчиваются здесь, — он указал чуть выше своего локтя, — и ещё почти все, что у меня на ногах. До всего остального слишком неудобно дотягиваться. Остальное — это мои эскизы, которые били другие художники.  Сэнку стянул одеяло до бёдер Гена, зачарованно осматривая его торс. — Что это? — спросил он, проводя пальцами по его рёбрам. — Выглядит очень красиво… — Это… моя любимая песня, — прошептал Ген. — Я слушал её и рисовал линии, и… вот, получилось это. Чистая ассоциация, абсолют моих чувств. Это Джонни Митчел. «Любовь заявилась ко мне со спальным мешком и душой сумасшедшего…» Ну, знаешь, ещё один исполнитель, для чьей музыки я слишком молод.  Сэнку рассмеялся, целуя его рёбра, повторяя языком за этими абстрактными линиями. Казалось, он обводил то пальцами, то языком, то своими губами по каждому чернильному росчерку на теле Гена, и спустя десять минут этой сладкой пытки Ген уже не мог сдерживать тонких стонов. Сэнку уже выбрался из-под одеяла, обнажая доказательства того, что его член проявляет явный интерес к происходящему, а Сэнку всё ласкал и ласкал его кожу, шепча что-то вроде «ты великолепен» и «каждый твой рисунок кажется совершенством», не обращая внимания на своё собственное возбуждение, поднимаясь всё выше, по груди, по шее, пока не накрыл Гена всем своим телом, припадая к его губам, вдыхая его очередной тихий стон.  Сэнку оторвался от его губ, только чтобы поцеловать в подбородок, вдоль по линии челюсти, выше, дальше, пока не нашёл это нежное местечко прямо под его ухом. — Я так хотел бы разложить тебя под собой прямо сейчас и заняться любовью, как тебе эта мысль? — Ген ахнул. Он всегда считал фразу «заниматься любовью» немного глупой и совершенно точно абсолютно наивной, но из уст Сэнку она звучала… чувственно. Эротично. И так нежно, как Ген никогда не думал, что ему будет позволено испытать. — Бля, Сэнку, — выдохнул он, когда Сэнку ласково прикусил уголок его челюсти, — чёрт возьми, да, пожалуйста.   Кончики пальцев Сэнку были настолько горячими на его обнажённой коже, что Ген был почти уверен, будто они оставляют за собой следы ожогов: длинные, томные линии и осторожные петли, нарисованные чёрно-белым пеплом, и он не смог удержаться от сладостной дрожи, когда Сэнку медленно и до боли осторожно сжал его тазовые косточки, покрывая поцелуями его живот, его грудь и ключицы. Теперь, когда Сэнку стоял на коленях между его бёдер, такой же твёрдый и жаждущий, как и сам Ген, обнажённый и прекрасный, Ген с каждой чёртовой секундой, с каждым пронзающим пространство и время мгновением ощущал, как ему становится всё жарче, всё голоднее, всё жаждущей, чем что угодно, что он мог вспомнить, чем первая ночь с его первым мужчиной, чем первая ночь с его первой женщиной, чем с кем бы то ни было вообще. — Иди сюда, — прошептал он, подставляясь под прикосновения и поцелуи даже не осознавая, что двигается, — иди сюда, ты, смертельно красивый мужчина, и возьми меня. — Кто ещё тут смертельно красивый, — выдохнул Сэнку, потянув зубами за штангу в соске Гена, вызывая у него звонкий стон. — Я не думаю, что вообще смогу куда-то от тебя деться… ты лучшее, что когда-либо случалась со мной, Ген.  Гену казалось, что он вот-вот задохнётся от нахлынувших чувств, когда Сэнку, наконец, снова накрыл его тело своим, припадая к губам. Они целовались так нежно, так страстно, они пили тихие стоны друг друга, впиваясь пальцами везде, куда могли дотянуться, что в какой-то момент Ген перестал понимать, где заканчивается его тело, и начинается тело Сэнку, будто физические границы размывались тем сильнее, чем дольше они целовались. Его бёдра раздвигались шире, дальше, почти сами по себе, просто чтобы освободить больше места для бёдер Сэнку, который медленно и томно, почто издевательски тягуче двигался на нём набегающей волной, так, что их члены скользили вместе. Ген готов был почти расплакаться от того, насколько прекрасным и правильным казалось быть вот здесь, сейчас, растворяться под его губами, под его руками, так, что удовольствие всё ярче закипало под кожей.  Захлёбываясь стоном от очень удачного движения бёдер Сэнку, Ген откинул голову, и Сэнку не преминул воспользоваться возможностью припасть губами к его беззащитной шее, одаривая его потоком нежных влажных поцелуев и осторожных сладких укусов, заставляя его стонать ещё громче, задыхаться и дрожать от каждого прикосновения, каждого касания губ, каждого вздоха Сэнку, который растворялся в его коже…  Они раскачивались вместе, всё сильнее прижимаясь друг к другу, и чем быстрее бились их сердца, тем острее становилось удовольствие, и Гену казалось, что ему не нужно ничего больше, что ещё чуть-чуть, ещё- — Ген, — наконец выдохнул Сэнку куда-то ему в ключицу, проводя языком по яркому синяку, который мгновение назад сам и высосал в его бледной, гладкой коже, — я сейчас вернусь. Я просто найду смазку, ладно? И Ген почти готов был шептать ему «нет, нет, нет, я умру, я не выдержу, если ты оставишь меня даже на секунду», но, слава всем богам, осознание того, что именно Сэнку хотел сделать, для чего это было нужно, и та последняя капля здравого смысла, которая не успела испариться от томного жара, разливающегося у него под кожей, наконец, заставила его кивнуть и отпустить Сэнку, хотя, честно говоря, он не помнил, чтобы хоть когда-либо чувствовал себя более холодным и одиноким, чем в тот момент, когда Сэнку отстранился и принялся шарить вокруг кровати в поисках укатившегося вчера куда-то тюбика лубриканта.  — Ты вернулся, — выдохнул он без какого-либо участия ни единой клеточки своего мозга, когда через пару секунд Сэнку снова уселся между его коленями. — Я так скучал по тебе.  — Я вернулся, — согласился Сэнку голосом, слишком мягким, чтобы в нём плескалась хотя бы толика той усмешки, что была на его губах, — ты всё ещё хочешь это сделать? — Больше, чем ты можешь себе представить, — вздохнул Ген, переплетая их пальцы, притягивая руку Сэнку к своему лицу, чтобы покрыть невесомыми поцелуями каждую костяшку.  — Ты прав, я действительно не знаю, чего ожидать, когда дело касается тебя, — улыбнулся Сэнку, и Ген легко рассмеялся ему в ответ, тихо и сладко, продолжая наблюдать сквозь ресницы, как Сэнку, всё с таким же благоговением разглядывая его тело, любовно сжал кожу на чувствительной поверхности внутренней стороны его бёдер.  Ген ощущал, как что-то внутри него трепетно дрожало, когда Сэнку просунул свои тёплые-тёплые руки под его колени, разводя их шире, и Ген послушно обхватил его ногами, давая больший доступ.  Сэнку сглотнул, раскрасневшийся и голодный. — Скажи мне, если тебе будет больно или ты захочешь, чтобы я остановился.  — Скажу, — пообещал Ген. — Просто… помедленнее, ладно? — Прошептал он на одном дыхании, когда скользкие кончики пальцев Сэнку обвели его вход, размазывая густую жидкость, — прошло довольно много времени с тех пор, как я… — он прервался звонким стоном от жгучего ощущения того, как Сэнку скользнул пальцем внутрь.  — Не волнуйся, я тебя понял.  — Я знаю, — прошептал Ген с низким, протяжным вздохом, откидываясь на подушки, выгибаясь всем телом. — Я знаю, Сэнку-чан… — Тогда сделай для меня глубокий вдох.  И Ген сделал.  Вообще, ему очень нравилось быть снизу, но у него редко выдавалась такая возможность. И, когда это таки случалось, обычно Ген просто привязывал своего партнёра к постели и седлал его. Просто лежать вот так, принимая ласку, было почти небывалой роскошью, ведь Ген так давно не позволял кому-то другому делать что-то для себя. На самом деле, чем больше он об этом думал, тем больше понимал, что прошли годы с тех пор, как он вообще занимался ванильным сексом. Ему было девятнадцать, когда он впервые исполнил роль доминанта и обнаружил, что у него это хорошо получается, и что ему это нравится. С тех пор его партнёры хотели от него только одного. Ген глубоко дышал, наслаждаясь жжением и растяжкой, когда Сэнку добавил ещё один палец, второй рукой обводя узоры на его груди. — Когда-нибудь, когда я буду чуть меньше занят, ты расскажешь мне о каждой из них, о каждой линии, о каждом рисунке, ладно? Я хочу знать всё, Ген.  — Сэнку-чан? — Выдохнул он в каком-то полубреду.  — Да? — Ты ведь поцелуешь меня ещё раз? — Всегда, в любой ситуации, которую только могу придумать, — тихо рассмеялся Сэнку, тут же наклоняясь, чтобы сделать так, как его попросили. Это движение слегка сместило его руку, толкнуло пальцы чуть глубже, и Ген лишь звонко застонал ему в рот, вместо того, чтобы ответить на поцелуй, когда Сэнку, наконец, прижал пальцы к его самому чувственному месту. — Я так понимаю, ты в порядке? — Уточнил он, даже не пытаясь не хихикнуть в крошечную пропасть между их губами. — Более чем, — мурлыкнул Ген, нежно касаясь щеки Сэнку, — ты можешь добавить ещё.  Сэнку оставил невесомый поцелуй на его губах и выпрямился, снова стоя на коленях между его ног, чуть склонившись над его телом, и Ген не мог не наблюдать за ним, за его блуждающим по телу Гена взглядом, за его руками, одна из которых успокаивающе гладила его колено, а другая работала между его бёдрами — скрупулёзно и уверенно. Каждую вторую ночь, с любым другим партнёром, Ген давным-давно начал бы жаловаться на то, что всё движется слишком медленно, убеждая их двигаться дальше, но сегодня он не нашёл в себе сил предъявлять претензии, да даже думать о том, чтобы поторопиться — он просто поймал себя на том, что нежно вздыхает, когда Сэнку не делал никаких попыток, ну… двигаться дальше, потому что Сэнку со всей очевидностью наслаждался происходящим сам. Он запротестовал только тогда, когда Сэнку спустился вниз по бедру к его животу и решил потрогать его пупок — Ген рефлекторно дёрнулся, едва не зарядив коленом прямо ему в живот. — Щекотно? — Настороженно уточнил Сэнку.  — Мне просто очень не нравится, когда меня там трогают, — немного неловко прошептал Ген, прикрывая рукой середину живота, — в принципе, в остальном всё в порядке.  Сэнку улыбнулся. — Тогда я запомню.  Ген не хотел торопиться, но к тому времени, как в нём появился третий палец, он уже вовсю покачивал бёдрами, скуля и насаживаясь, требуя большего. Он рвано всхлипнул, когда Сэнку добавил четвёртый, выливая ещё больше смазки.— Боги, Сэнку-чан, давай же, пожалуйста, я готов. — Ты уверен? Я… эм… довольно большой.  Ген фыркнул. — О, поверь, я знаю, прошлой ночью у нас с тобой было много довольно-таки близкого  взаимодействия, просто иди сюда и трахни меня, наконец.  О, и если бы Ген мог выжечь вот этот момент под своими веками, чтобы, едва прикрыв глаза, видеть образ Сэнку, окутанного утренним светом, тихо смеющегося и качающего головой, с мягкой ухмылкой на губах и глубокой нежностью во взгляде, он бы это сделал. — А я могу поцеловать тебя?  — Дорогой, если ты этого не сделаешь, я могу умереть, — рассмеялся Ген, спустя мгновение ловя губами его губы, тихо всхлипывая в поцелуй  — Этого достаточно, чтобы ты пожил ещё хотя бы немного? — Улыбнулся Сэнку, когда их губы расцепились, прижимаясь к нему лбом.  — Да, думаю, реанимация проведена успешно, — Ген почти задохнулся от радостного смеха, когда Сэнку игриво потёрся носом о его нос, — но тебе, наверное, всё равно стоит пока побыть со мной, чтобы последить за уровнем поцелуев в моей крови.  — Думаю, я смогу это сделать, — прошептал Сэнку всё с той же чрезвычайной нежностью во взгляде, не оставляя Гену времени, чтобы придумать остроумный ответ, прежде чем снова поцеловать его, осторожно сгибая внутри него пальцы, вызывая рваный дрожащий стон. Сэнку отстранился, оставляя за собой щемящее чувство пустоты, и, раскатав по себе презерватив, нежно погладил его колено. — Сделаешь для меня ещё один глубокий вдох? — Тупая головка члена прижалась прямо ко входу Гена, горячая, скользкая и немного устрашающая, даже на фоне тёплого тона его голоса и нежного вопроса. — Да, — выдохнул Ген, мысленно заставляя себя не напрягаться, — Давай. Я готов.  Улыбка, которую Сэнку подарил ему в ответ, сама по себе того стоила, и Ген, кажется, даже собирался что-то сказать, но когда Сэнку двинул бёдрами вперёд, медленно, но уверено, ему едва удалось продолжать дышать, задерживая свой вдох на одну, две, три секунды, и лишь потом сделать следующий вдох, дрожащий, но такой же медленный… Сэнку осторожно продолжал давить, до тех пор, пока не скользнул внутрь полностью, сразу останавливаясь и наклоняя голову, чтобы коснуться губами Гена. — Всё хорошо? — Да, — выдохнул Ген пронзительно и запыхавшись, плотно зажмурившись. — Просто дай мне секунду.  Ген наполовину ожидал, что Сэнку только посмеётся над ним в ответ, и это было бы нормально, он мог себе представить выражение своего лица сейчас, должно быть, он выглядел почти смехотворно, особенно на фоне вчерашнего своего крутого и дерзкого образа. Чего он не ожидал, так это ещё одного лёгкого поцелуя, не столько прижатого, сколько выдохнутого в уголок его губ, прежде чем Сэнку принялся целовать его подбородок, кончик его носа, висок, бровь – всё, до чего только мог дотянуться, пока Ген позволял ему продолжать. Это было… много, больше, чем Ген когда-либо получал. Ему казалось, что всё вокруг него, всё внутри него — это Сэнку, тёплый, совершенный и душераздирающе нежный — и Ген не был уверен, что он буквально не сойдёт с ума под конец, всё это было почти слишком, он почти готов был разрыдаться — не от боли, боли не было, — а от того, насколько ему сейчас хорошо.  — Эй, — прошептал Сэнку в какой-то момент, омывая его кожу своим тёплым дыханием, — ты всё ещё со мной? — Я не уверен, что смог бы быть где-то ещё в данный момент, даже если бы захотел, — пробормотал Ген, — а я точно не хочу.  Ген распахнул глаза, сразу врезавшись взглядом в Сэнку, и он был такой невыносимо красивый, такой волшебный, раскрасневшийся и настолько близко, что Ген мог бы пересчитать каждую его ресницу по очереди, если бы ему вообще удалось собрать достаточно концентрации для устного счёта. Сэнку не то чтобы хмурился, но во всём его лице чувствовалась напряжённая сосредоточенность, когда он внимательно изучал лицо Гена.  — Ты хорошо себя чувствуешь? — спросил Ген, прежде чем, не задумываясь, слегка сжать его в себе.  — Да, думаю, у меня всё в порядке, — тихонько фыркнул Сэнку, но напряжённая дрожь в его голосе всё равно его выдавала, и Ген улыбнулся. — Скажи, когда будешь готов, чтобы я начал двигаться.  Он опустил голову Гену на плечо. Его дыхание, гораздо более ровное, чем у Гена, почти обжигало его бледную кожу, когда Сэнку касался губами его ключиц, невесомо целовал плечо, прокладывая губами путь по шее к россыпи отметин, которые Сэнку оставил там раньше. Он не говорил вслух, чтобы Ген не торопился, но он старался оставаться настолько неподвижным, насколько это возможно, зарываясь лицом в изгиб его шеи и просто вдыхая его запах, и, растекаясь под этой всепоглощающей нежностью, Ген медленно, очень медленно расслаблялся.  — Сэнку-чан? — Наконец прошептал Ген, запрокидывая голову так, чтобы снова увидеть пронзительные алые глаза. — Я готов. — Его глаза закатились ещё до того, как Сэнку чуть двинул бёдрами вперёд, медленно, нежно, но всё же вытягивая протяжный, высокий стон с его губ. — Бляяяяяя, — Ген подался ему навстречу, даже не осознавая этого, когда Сэнку сделал первый неглубокий толчок, — чёрт, продолжай! Ген сомкнул лодыжки вокруг поясницы Сэнку, скорее чтобы удержаться, чем чтобы подталкивать, выгибая спину, подаваясь навстречу, цепляясь за это идеальное, крепкое, поджарое тело, с таким звонким и отчаянными стоном, как будто никто и никогда в жизни к нему не прикасался. Сэнку трахал его так сладко, что в блуждающем сознании Гена промелькнула шальная мысль, что они и правда занимаются любовью, его разум едва справлялся с жаром, кипящим внизу живота и медленно растекающимся по всему телу, под кожей словно мелькали раскалённые добела вспышки, которые заставляли его запрокидывать голову и крепко зажмуриваться всякий раз, когда Сэнку попадал прицельно по его простате, и это было мучительно хорошо.  Сэнку, что удивительно, почти не издавал звуков, если не считать низких рычащих стонов, которые Ген чувствовал вибрацией во всему телу, когда тот въезжал в него так головокружительно, так ласково и нежно, как если бы Ген был какой-то драгоценностью, какой-то хрупкой вещицей, к которой он едва осмеливался прикоснуться.  И это ощущение всепоглощающей, испепеляющей нежности сводило его с ума, вызывая желание впиться в эту узкую крепкую спину и сказать, что Сэнку может взять всё, что Ген мог ему дать, что он не сломается, если Сэнку отпустит себя. Он понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как Сэнку раздвинул его бёдра, но прямо сейчас, когда его сердце билось так высоко в горле, что Ген почти боялся вообще открыть рот — казалось, из него могли посыпаться совершенно неуместные признания в любви, — и всё, что он знал, это что время вокруг них остановилось, что он настолько твёрд, так мучительно, восхитительно полон, что понятия не имел, как вообще ещё не кончил, понятия не имел, как он вообще держался в этот момент.  — Сэнку-чан? — Наконец выдохнул он, совершенно неспособный услышать собственный голос из-за бешеного сердцебиения, колотящегося прямо в ушах, но Ген должен был знать, должен был убедиться, что Сэнку не ставит удовольствие Гена выше своего собственного. — Да? — Сэнку наклонился, чтобы поцеловать его в губы, и Гену казалось, что от этого маленького жеста он может заплакать, а может быть, уже заплакал, если судить по залитым жаром щекам и жжению в глазах. — Всё в порядке? — Я… —  начал было Ген, но сорвался на полуслове, потому что его любовник по-прежнему не проявлял никаких признаков желания сделать паузу, и каждый толчок этого восхитительного члена обжигал его простату, лишая возможности дышать, — Да! Я просто... я, я имею в виду, — Ген резко, почти шокированно застонал от очередного сладкого толчка, крепко зажмурив глаза, — я хотел спросить, как ты? Блядский Боже, аааах! Тебе ведь тоже хорошо? Ген уже почти рыдал от каждого прикосновения члена Сэнку к его чувствительному нутру, такого горячего, такого всепоглощающе-блаженного, и Сэнку, кажется, сумел считать это сладкое отчаяние в его голосе, потому что он снова поцеловал его, медленно и тягуче, словно сахарная патока, совершенно не обеспокоенный тем фактом, что Ген уже даже не отвечал на поцелуи, просто мягко мяукая и тихо всхлипывая, пока Сэнку восхищённо ласкает его губы. — Всё прекрасно, — наконец прошептал Сэнку почти сорванным от удовольствия голосом, — ты идеален.  — Ах, — выдохнул Ген вместе с очередным набором высоких, задыхающихся звуков, которые смутили бы любого другого, — тогда хорошо… ты можешь… сильнее… И Сэнку врезался в него, словно это разрешение в миг высосало из него всю нежность, и неистовство всё нарастало и нарастало, разрывая его сознание на атомы, пока Гену не захотелось кричать. Он извернулся, поддаваясь каким-то животным инстинктам, впиваясь зубами в предплечье Сэнку, которое было совсем рядом с его головой, не настолько сильно, чтобы пронзить кожу, но достаточно сильно, чтобы образовался синяк, и Сэнку зарычал. — Да, чёрт возьми! — Он почти оскалил клыки, вонзаясь в Гена ещё резче. — Чёрт, Ген, я скоро… Ген застонал, отчаянно кивая головой, и ему потребовалось всего лишь несколько толчков, чтобы кончить, и всё, что он помнил — это бесконечный поток всепоглощающего блаженства, в котором Сэнку целует его слёзы, чуть более хаотично толкаясь его в него, и, наконец, впиваясь зубами в его плечо, когда падает вперёд, всё ещё под корень в Гене, кончая с низким стоном и крупно содрогаясь всем телом.  Чуть отдышавшись, Сэнку тут же расцепил зубы, зацеловывая укус, зарываясь лицом в его шею. — Чёрт, — сказал он тихо. — Прости… Я хотел, чтобы это было не так. Я хотел, чтобы это было милым и нежным, но я просто не удержался… Ген усмехнулся. — Теперь ты знаешь, что я чувствовал прошлой ночью. И не извиняйся, это было невероятно. Это было прекрасно, просто идеально.  Сэнку ещё раз поцеловал его в плечо, а затем вышел из него, перекатывая их обоих из мокрого пятна на матрасе. Ген вздрогнул, когда почувствовал хлюпанье между ног. — Мм. Полагаю, ты будешь не против, если я приму душ перед тем, как поеду домой? Я чувствую себя немного липким.  Сэнку нахмурился. — Тебе обязательно уезжать домой?.. — Я… что? У тебя нет планов на день? Сэнку нежно целовал его плечи и шею. — Ну, сегодня воскресенье. Я, конечно, мог бы с утра поехать в лабу, но для рабочих подвигов уже поздно. Единственные планы, которые у меня есть на воскресенье, — это еженедельный киновечер с моими друзьями. Это будет часов в восемь, и ты можешь присоединиться, если хочешь. Ничего такого, мы просто закажем пиццу и посмотрим фильм, может, поиграем в приставку? Я был бы рад, если бы ты остался.  У Гена перехватило дыхание. Он никогда не думал, что Сэнку захочет… — Эй, тебе не обязательно этого делать, ладно? — Что делать? — Моргнул Сэнку, непонимающе хмуря брови.  — Послушай, Сэнку-чан, правда, всё в порядке. Я очень рад и тому, что ты мне уже предложил. Тебе не обязательно… ну, ты знаешь. Нам не обязательно афишировать наши отношения. Я и так уже доставил тебе неприятности, без твоего ведома заимев знакомство с твоим отцом, и… Сэнку в его объятиях ощутимо напрягся. — Что ты имеешь в виду? Ты… не хочешь, чтобы кто-то знал о нас?  — Нет-нет, — Ген испуганно замотал головой, — я хочу! Но… тебе не обязательно, понимаешь? Я… — Ты думаешь, я хочу прятать тебя от своих друзей, словно какой-то грязный секрет? — Ну, когда ты так говоришь, это звучит плохо, — фыркнул Ген, изворачиваясь, чтобы заглянуть Сэнку в лицо. Он не выглядел злым или обиженным, просто смущённым. — Сэнку-чан, я знаю, что такой человек как я, для такого, как ты — не лучшая партия. — Что за бред? Какой человек как ты? Бесконечно красивый и невероятно талантливый? Ген тепло усмехнулся. — Боги, Сэнку-чан, я рад, что ты так думаешь, но… Другие люди могут так не думать. — Ладно, ну, во-первых, мои друзья не просто какие-то там люди, и они точно не будут думать всякую дичь. Во-вторых, я бы с радостью поцеловал тебя прямо посреди главной улицы, и мне глубоко насрать, что там кто подумает. Я даже возьму тебя с собой на свой следующий корпоратив, если хочешь, хотя это ужасно скучные тусовки. Сердце Гена болезненно заныло. — Это… ну. Насчёт твоих друзей, наверное, ты верно подметил. Остальное… нам придётся поговорить об этом позже.  — Так ты придёшь на ужин? Ген закусил губу. — Я не хочу навязываться. Не мог бы ты хотя бы спросить их, не против ли они, если я приду? Пока я в душе. Сэнку тепло усмехнулся и покачал головой. — Конечно, если тебе от этого станет легче. — Он втянул Гена в сладкий поцелуй, который превратился в долгий, медленный танец их губ, готовый вот-вот перетечь в ещё один раунд, но Ген успел отстраниться раньше.  — Хватит! Я отвратительный, и я собираюсь принять душ. У тебя случайно нет запасной зубной щётки?  — Под раковиной. Я пока найду тебе что-нибудь из одежды.  Ген нежно улыбнулся ему, затем скатился с кровати и прошлёпал в ванную.