С днем святой Валентины!

Что ж, время пришло. Избегать мыслей об этом слишком долго он бы точно не смог, пускай тянул до последнего. И к чему же это привело? Джокера не видать в Готэме вот уж месяц, но Брюс ни на секунду не чувствовал себя покинутым — исчезнув в реальности, злодей смог пробраться в голову, не давая забыть о себе ни на секунду. Вспоминая тот монолог на крыше, Уэйн старался взвешивать «за» и «против», искать выходы из ситуации, но всегда приходил лишь к двум вариантам: предать свои принципы или свои чувства. Каждый раз размышляя о Джокере в контексте особенно близких с ним взаимоотношений, что-то шевелилось внутри, словно расцветая цветочком. Пускай он понимал, что если пойдет на поводу чувств, ужиться с Джокером будет слишком трудно. Возможно, это приведет к чему-то непоправимому, но желание внутри него было сильнее. Приходя к мысленному решению согласиться, он тут же разрывался на части, словно что-то тянуло его назад и запрещало. — О чём думаете, Мастер Брюс? — Альфред довольно долго стоял позади Уэйна, но тот за всё время даже не шелохнулся, что не могло не вызвать вопроса. — Как думаешь, Альфред, — тяжелая рука в раздумье потерла подбородок, — что самое страшное может сделать человек? — Вы это к чему? — смутился дворецкий, но не получил ответа, — каждый оценивает «ужасность» поступка по своему, Брюс. Для кого-то убийство беззащитных котят не является чем-то серьезным, а кто-то боится и слова грубого проронить… — А для тебя? — Пожалуй, страшнее всего потерять над собой контроль: над своими мыслями, разумом и чувствами. Именно это становится корнем всех зол. Ведь поэтому мы и боимся сумасшедших, правда? Мы не знаем, чего от них ждать. Человек, потерявший над собой контроль однажды, вряд ли когда-нибудь вернется в прежнее состояние, ведь он мог погубить не только себя, но и окружающих. — По уверенной интонации казалось, словно Пенниуорт уже размышлял на эту тему прежде, — Я ответил на Ваш вопрос? Брюс, не подняв со стола взгляда, скрестил на груди руки. — Что вас тревожит, мастер Брюс? Вы ведь знаете, что я всегда готов помочь. В его словах звучала искренняя забота и обеспокоенность, но Уэйн промолчал — эта намеренная попытка оттолкнуть самого близкого человека ранила сильнее ножа. И самое печальное в этом то, что Альфред совершенно не понимал, в чём его вина. Именно это ранило. Он покинуто глядел на отвернутого спиной Брюса, совсем как щенок, не понимающий, чем он это заслужил. Поначалу это раздражало, но потом не оставило никаких чувств, кроме тоски и безысходности. — Скажите, если что-то будет нужно, — довольно стандартная фраза для дворецкого, но никак не для человека, что в одиночку вырастил маленького мальчика, с которым судьба обошлась так жестоко. Проблемы в их взаимоотношениях начались после заражения «веществом V», оба это понимали. Альфред сделает всё, чтобы вернуть в поместье Уэйнов покой и надежность. Он покинул пещеру, сжав кулаки. Не в силах оставаться наедине с отвратительным собой, Брюс вскочил со стула, оттолкнув его так, что тот чуть не упал, и пошёл по направлению к костюму. Брюс Уэйн не должен существовать этой ночью. Только не тот Брюс, что готов сделать самое страшное, что может сделать человек. Он должен исчезнуть в теле Тёмного Рыцаря. Костюм давил, но мысли провожало едкое «поделом», и чтобы уничтожить это чувство вины, он отправился помогать мирным жителям, ведь это единственное, что он может сделать хорошее. Бэтмен ничего не боится. Только в костюме можно было почувствовать себя по-настоящему защищенно. Разогнавшись, Уэйн мчал как можно дальше от пещеры в поиске происшествий, как вдруг уши заложило от резкого грохота: впереди виднелся зеленый дым. Глаза в секунду расширились: неужели пора? Время прошло так быстро. Неужто этот день избран для искупления? «Сретение Господне» — это то, к чему прямо здесь и сейчас Брюс не был готов. Хотя, признаться, он не будет готов и через день, и через неделю, и через месяцы. Подъехав к месту взрыва и вылетев из мобиля, Бэтмен увидел под ногами листок, придавленный камнем. Сердце предательски сжалось. Из-под самого же камня выглядывал адрес, написанный от руки. Он действительно был так уверен, что именно Брюс приедет первым и лично поднимет этот гребанный листок под этим гребанным камнем, чтобы приехать по этому гребанному адресу к своему искусителю? Откуда он знал, что Бэтмен окажется неподалеку прямо здесь и сейчас? Стиснув зубы, он растерзал злополучный листок и бросил обрывки в непотухший огонь, окутывавший руины, на месте которых когда-то было полноценное здание. Вот только то, что взорвалось, давно не было совершенным — прежде это был заброшенный дом без жильцов, поэтому и вокруг ещё не толпились перепуганные люди. Ткнув на сенсоре руки в пару кнопок, Бэтмен вызвал пожарных, а сам побыстрее скрылся с места взрыва. Как всегда внезапно и невовремя — Джокер сделал то, что обещал. — Если ты не явишься уже разобравшимся в своих чувствах хотя бы приблизительно, я набью на Готэме татуировку с твоим именем, чтобы ВСЕ знали, кто на самом деле скрывается под маской «смелого героя», — когда на эмоциях Джон кричал это, он даже представить себе не мог, как сильно эти слова заденут за живое. Что ж, пора выбирать прямо сейчас: Джокер был прав. Этот гештальт нужно было закрыть уже очень давно. «Всё или ничего — выбор за тобой», — эти слова комом скатились по горлу, застряв где-то в груди. Мешали дышать. Дверь гостиничного номера мерещилась перед глазами ещё тогда, когда до самой гостиницы было как до Африки пешком. Тем не менее, когда та самая дверь оказалась уже перед носом, бежать было некуда. Нужно было всего лишь дёрнуть за ручку, но только сейчас это казалось более невозможным, чем научиться спать на потолке. Это не было сравнимо со страхом перед выходом к доске в школе. Это не та безысходность, когда ты держишь на руках своего мёртвого близкого человека с мыслями, что не мог помочь. Не то отчаяние, когда ты медленно тонешь посреди моря, чувствуя, как лёгкие наполняются водой. По ощущением это сравнимо с тем, если бы Брюс оказался перед самим Дьяволом во плоти. Это симбиоз чего-то несочетаемого — как если бы мерзкую горчицу смешали со сладенькой сгущенкой и заставили бы глотать до дна, облизывая пальчики. Ты любишь это по раздельности, но если смешать вместе, то тошнота не будет проходить ещё неделю. Дверь оттолкнулась от стены с глухим звуком: он открыл её слишком сильно. — Я слышал, как ты топал за дверью. Чего не входил? Искал по карманам монетки, чтобы бросить через порог? — ухмылялся Джокер. Он, потушив сигарету об пепельницу, расправил пиджак, — и всё же тот отель нравился мне намного больше. Насколько мне известно, теперь он под снос. У него была не очень хорошая история, да и останавливался в нём мало кто. Номер выглядел значительно больше и дороже прошлого: посреди помещения стоял стол, накрытый на двоих. Всё это выглядело либо как издевка, либо как намёк на романтический ужин, где главным блюдом была далеко не еда… Джокер, тем временем, подвинул стул, приглашая сесть. Брюсу потребовалось пару секунд, чтобы решиться сделать хоть шаг вперед. Он выглядел максимально напряженным, что не получалось скрыть, хотя он особо и не пытался: мысли были совсем о другом. Джокер сложил руки за спиной и ждал. Просто ждал, пускай это было очень для него утомительно. Он нетерпеливо перекатывался с пят до носков и периодически ходил по комнате, но тишина резала уши так сильно, что начала гудеть голова. — Ну и? Ты сюда просто посидеть пришел? — это звучало довольно раздраженно. — Насчёт всего этого… — резко для самого Брюса вырвалось из уст, — я согласен. Секунда молчания, как вдруг Джокер расхохотался. Это совсем не та реакция, которую ожидал Уэйн. — Ты ж не замуж выходишь, Бэтс! — ехидно заулыбался тот, — а с чем согласен, скажи? Он явно дразнил, и это чертовски раздражало. Дав согласие, Брюс выбрал синюю таблетку. Пожал руку дьяволу. От своего согласия у него у самого мурашки побежали по коже, а от чувства, что его решение не восприняли всерьез, хотелось крушить всё вокруг. — Ты сам знаешь, — грубо буркнул Уэйн, совсем как большой ребенок. На самом деле, он просто сам не был до конца уверен в своем ответе. — И ты уверен? — Джей осторожно подошел со спины. Хотел было тот сказать что-то в ответ, как вдруг нож возле его ладони воткнулся в стол. Непонятно, зачем Джокер сделал это, но это не смутило Брюса, пускай и сидел он как на иголках. Выдернув нож, он тотчас пульнул его вперед, попав метко в тоскливое лицо женщины на картине. — Метко, — подметил Брюс, как вдруг почувствовал острое, холодное лезвие на своем подбородке. Сколько у него там ножей? — Ты знаешь, к чему это всё может привести? — тон сменился на спокойный, практически мурлыкающий, словно Джон старался успокоить своего гостя или уговорить, — ты всё понял? Брюс даже мысленно не отвечал на эти вопросы. Молчал не только он, но и его сознание. Факт того, что он больше боялся сказать правду, чем умереть от ножа в руках Джокера, делал ситуацию более комичной, а тот и не ждал ответа. Он лишь наслаждался ситуацией. Признаться, он соскучился, и ему нравилось чувствовать преимущество над Бэтменом. Ему нравилось то, что спустя столько времени он наконец мог не проглатывать слова, что хотел сказать давно. Мог не связывать себе руки и делать всё, что захочется, под весомым оправданием. Нож скользнул к скуле, лаская грубую кожу своей прохладой. Другая же рука Джокера мирно лежала на плече Брюса, сжимая костюм. Резкое движение, и на коже останется порез, и только от Джона зависит то, насколько шрам будет глубокий. Такое доверие тешило его. Стоило этим воспользоваться. Лезвие впилось в кожу, разрезая её — оставляя за собой кровавую полоску на щеке. Медленно, но не слишком глубоко. Брюс стиснул зубы и опустил голову. В его взбудораженном организме тряслась каждая клеточка — на душе была целая буря чувств. Лишь маленькие огоньки танцевали поверх красных свечек, раздавая прекрасный аромат ванили по мрачной комнате. Джокер отошел в смятении. В нём бушевало восхищение и замешательство. Одно он знал точно: хочется больше. Джокер осторожно поднял голову Бэтмена за подбородок, вглядываясь в ранку, которую оставил. Сердце ёкнуло в груди, словно в желании притянуться как можно ближе к тому, что он сейчас видит — прижаться, впиться. Мимолетное напряжение от мурашек и нелепая щекотка. Эта искра была намного очевиднее и ярче, чем искры от реального огня — обжечься тут было легче, чем посреди горящего здания. Палец осторожно надавил на рану, выгоняя каплю крови — Джон почувствовал, как от этого действия сжались чужие зубы, напрягая скулы. Это было искусство — именно то, чего хотелось так давно. В этом была страсть. В этом было доверие. В этом было преступление и наказание через своеобразную призму Джокера. Зачем нужны слова, если хватило одного взгляда, который Джон чувствовал на себе через скрывающие маской сенсоры? Алая жидкость стекла по кисти, выводя отпечаток пальца и узор кожи — беспорядочные, едва заметные линии. Кровь никогда не выглядела так желанно для него, как сейчас: по рукам словно потекло тёплое, вкусное молоко. Вторая капля скатилась с ранки по пальцу на припухлые губы: закатилась в рот, пачкая белоснежные зубы Брюса в алый цвет. Слова тут были излишни. Джокер влюблен. То, что он видел сейчас, было краем блаженства. Его сводил с ума не столько факт того, что Бэтмен не отверг его попытку навредить, сколько то, КАК он принял этот урон. Бледная рука ловила на себе горячее, тяжелое дыхание. Джон нагнулся к испачканным губам и робко обвил их своими. Несмотря на всю нежность и осторожность этого поцелуя, именно в этом больше всего чувствовалась страсть. Языки не были задействованы. По сути, это просто прикосновение, как если бы они прижались друг к другу щеками, но почему тогда так тяжело сдержать дрожь? Рука легла на другую щёку, ласково поглаживая её. Никогда и ни с кем Джокер не был таким трепетным, как здесь и сейчас с Бэтменом в тиши одинокой комнаты, в которой единственным источником освещения были тонкие свечи. Они были полностью одеты, но при этом абсолютно оголены друг перед другом, будто цветки без своих лепестков. Их души слились воедино в поцелуе, вкуса крови и ржавого железа. Больше не нужны были эти оболочки в виде уязвимых тел. Джокер в принципе никогда не видел эстетику в соитии — видел только попытку самоудовлетворить свои садо-мазохистские наклонности. Изменится ли что-то сейчас? Он не заметил, как оказался лежащим в постели под весом громадного костюма. Не заметил то, как в поддержку огонькам в танце сплетались юркие языки. Одежда полетела на пол. В попытке снять хоть какую-то часть костюма у Брюса, Джокер сбился с толку и впервые за десяток минут прервал поцелуй. — Как снять твои железки? — через вопрос пробивалось рваное дыхание. В его голове даже не было мысли о том, чтобы сказать что-то нелепое, как всегда, по типу «сезам откройся». Если бы его мысли были материальны, то выглядели бы как огромный ком с перепутанными проводами. Уэйн, выпрямившись, ткнул в кнопочки на сенсорах, разрешив доступ к снятию некоторых частей костюма. Он всячески хотел избегать полного оголения, особенно снятия шлема, пускай сделать то, что он собирается сделать, будет очень неудобно в таком наряде. Джокер догадался до этого почти сразу, наблюдая со стороны. — И даже не снимешь свой великолепный шлем, Бэтс? — съязвил он, — какая досада. — Я не думаю, что ты хочешь узнать моё лицо, — тон Брюса звучал абсолютно спокойно. Словно не было сегодня никаких мысленных терзаний и разговоров с собой. Словно он никогда и не был зол. В его разуме не было места для мыслей о том, чтобы покинуть этот отель как можно быстрее. Они пролетали со скоростью мухи где-то мимо, но не задерживались дольше трех секунд. Ему больше не хотелось уйти. Он больше не боялся. Могло даже показаться, что он вовсе не жалеет о своем роковом решении. И да, Уэйн оказался прав. Конечно, Джокеру не хотелось узнать его личность, но как же хотелось, чтобы каждый участок был равно уязвим и открыт перед ним. — Я хочу, чтобы мы оба были без масок, — задумался Джон, — хотя ладно. Знаешь, было бы более нелепо, если бы ты был в какой-нибудь балаклаве. Мне даже нравится, когда ты цепляешься ушками за подушку. Часть костюма, защищающая пах, была снята вместе с плотными перчатками. Шлем так и остался на голове — безрассудная мысль снять его ощущалась как желание отдать своего маленького сына на присмотр Чикатило. Сжав тонкие запястья, Уэйн резко прижал их к подушке. В постели он не был так смел, как в бою, пускай пытался скрывать это. Вцепившись зубами в бледную кожу шеи, Уэйн устроился меж раздвинутых ног, чем смутил Джокера. Запрокинув голову, тот поддавался. Он ждал этого момента слишком давно — пускай и простил Бэтсу тот побег на «кульминации», но вспоминал об этом довольно часто. Сейчас, чувствуя на своей шее суровое дыхание и грубые укусы, он больше ни о чем не думал — да и не думалось, даже если бы хотелось. Ему не очень нравилось чувствовать себя настолько уязвимым, но это уступало желанию чувствовать на себе доминантность Тёмного Рыцаря. Прервавшись, Уэйн наконец задумался о том, чтобы сделать то, что не смог в прошлый раз. Неужели это и есть шанс отчитаться за всё, что случилось раньше? Выплеснуть эмоции. Нужно сделать всё без ошибок, но и без стеснения. С другой стороны, заслуживает ли вообще такой, как Джокер, особого внимания и заботы во время уединения? — Ни в чем себя не ограничивай, мне нравится жестче, — он чётко подметил замешательство Бэтмена. Судороги импульсом прошли по телу, будто от электро-разряда. Сжав простыни, Джей изогнулся — это чувство ни с чем нельзя сравнить, хотя этот раз был для него вовсе не первым. Сказать по секрету, иногда он сам разрабатывал себя, готовясь к чему-то подобному. Расчетливость не подводила его даже в подобной ситуации. Тело ломало от щекотки — это чувство «бабочек в животе» вызывало беспомощность, но возбуждение безжалостным цунами покрывало с головой. Уэйн повис над Джокером, пока тот цеплялся и царапал спину, закрытую костюмом. Заниматься этим в облике Тёмного Рыцаря — один из самых абсурдных поступков Брюса, но другого выхода не было. Сжав зеленые волосы, Бэтс оттянул голову назад, тем самым открывая вид на шею. Каждое такое неосторожное, резкое действие вызывало у Джокера всплеск Дофамина, заставляя тихо поскуливать и тянуть искреннюю улыбку от уха до уха. Грубые пальцы гуляли по хрупкому, извивающемуся, трясущемуся в быстрый такт телу. Остановив руки на поясе, Брюс натягивая Джея на себя, чем провоцировал взвизгивания невероятного наслаждения. Сдавливая шею в зоне сонной артерии, Бэтмен сам тихо постанывал. Эти сдавленные всхлипы Джокера кипятили кровь в венах. Он никогда даже не задумывался о том, что ему могут нравится подобные грубости в постели. Хотя он ещё не знал, что это далеко не край извращений. — Быстрее, Бэтс! — вырвалось с покусанных губ. На секунды раскрывая свою уязвимость, Джон тут же по привычке напрягался, что чувствовалось Бэтменом. Как бы ему не нравилось, было тяжело открыто выражать своё искреннее возбуждение — улыбка сама лезла на лицо в качестве защитной реакции. — Знаешь… Бэтс, — сквозь слова вырывались резкие вздохи и приглушенные стоны, которые Джей был не в силах сдерживать, — мне хочется добавить немного… остроты! Рука мимолетно выскользнула из-под мягкой подушки, разрезав воздух между ней и ляжкой Брюса. Лезвие почти целиком вошло в бедро, заставив Уэйна вскрикнуть и вжаться в рукоять ножа. Откинув оружие в сторону, Брюс через болезненные, громкие стоны ускорился до предела, чем вызвал судороги у обеих сторон: эти американские горки ощущений больше походили на метод «кнута и пряника». Если бы у Брюса было время думать, он бы наверняка ощутил себя лошадью в гоньбе хлыстом. А «всадник» тем временем прижал одеяло к колотой ране своей «лошадки», едва ли в силах придерживать его. Контроль над телом стремительно покидала его: Джокер скулил, прикрыв глазки. Он изгибался, покуда мог, чувствуя, как тепло разливается по телу, которое он больше не ощущал. Улыбка спала с лица — приоткрытые губы обнажали клыки. Руки цеплялись за простыни и швыряли подушки в разные углы комнаты, пока скрип постели в унисон подпевал интимной эвфонии. Капли пота мешались с кровью, боль с наслаждением, а последние рывки в экстазе с томной усталостью. Лишь воск медленно капал со свечки на деревянный стол, на котором вместо «романтического ужина» одиноко стояла грязная пепельница. Прошло не так много времени, но они в слиянии дошли до финала намного быстрее, чем заканчиваются их драки. Растворялись друг в друге, пока горели их достоинства во всяком понимании. Хватались друг за друга, как за последнюю надежду — задыхались, упиваясь своей же страстью. Даже кровоточащие раны не казались чем-то важным — боль и вовсе не чувствовалась. С выплеском крови из организма на замену в вены впрыснулся адреналин, заставляя дышать, двигаться и существовать быстрее скорости звука — делая, казалось бы, то, что не может сделать тело в обычном состоянии. С разрядкой пришли очередные судороги — Джокер смахнул едва заметную слезу, скопившуюся из-за напряжения, и прижался как можно сильнее к железному костюму. Последними звуками, звучащими в этом номере, были рваные выдохи, вылетевшие почти в унисон. Уткнувшись в плечо, Джей зажмурил глаза: кроме него с Бэтменом по ощущениям больше не существовало ничего — даже этого мира. Они находились где-то в воздухе, но никак не в староватой гостинице среди свечей и аромата ванили вперемешку с запахом смазки и пота. Джокер пытался контролировать трясущиеся до предела ноги, но вышло только тогда, когда их удалось опустить и выпрямить. Лежа вместе плечом к плечу, до них только-только доходило, что вообще прямо сейчас произошло. Это ощущалось так, будто прямо в вену вошел шприц с запрещенным веществом: адреналин и бескрайняя эйфория медленно сменялись на боль и усталость. Прикрыв глаза рукой, Джокер не смог сдержать улыбку. Он был слаб физически, но возбуждение внутри него всё ещё металось от угла к углу. Тяжелый вздох и шуршание постельного белья: они встретились взглядами совершенно случайно, без задних мыслей. Это вызвало некоторую неловкость, но скорее для Брюса, ведь Джон в данный момент думал совершенно о другом. Приподнявшись, он взглянул на ранку, кровь на которой уже засохла, и медленно приблизился. Бэтмен рассчитывал на то, что это попытка поцелуя, но, почувствовав резкое жжение на своей щеке, а после что-то мокрое. Брюс обессиленно впился в худые плечи партнера, но не отталкивал — тот отпрянул сам. Это ощущение не сравнить с тем, как кошки зализывают раны — скорее как собаки. Джокер лизнул рану без осторожности, мокрым языком надавив на больное место. Кажется, он и не пытался помочь, но чего тогда хотел этим добиться? Коснувшись двумя пальцами колотой раны на ноге, Джей вызвал у Уэйна мимолетную дрожь и тяжелый вздох. Боль наконец пришла к нему — в порыве страсти он даже не обратил внимания на то, насколько эта рана серьезна: нож вошел в ногу почти полностью, пробив не только прямую мышцу бедра. Теперь понятно, почему кровотечение такое обильное. Только зачем всё это нужно было? «Мне хочется добавить немного… остроты!» — обрывистым воспоминанием проносится срывающийся голос в голове. Он спланировал эту ночь заранее? Он знал, что всё так будет? Вряд ли злодей держал нож под подушкой «просто так, на всякий случай». Но Брюс почему-то не чувствовал ярости, какую бы ощутил прежде. Он не отрицает, что ему понравился этот эксперимент: возбуждение смешалось с сильной болью, ненависть с удовольствием, а желание отомстить с желанием довести до пика. Он видел то, как беспомощно под ним извивался тот, кто привык, чтобы извивались под ним — молили о пощаде и прощении. Факт того, что он нанёс такую серьезную рану во время близости, когда Бэтс не был готов, тоже совершенно не призывал его к совести. Ему, походу, было вообще плевать — «главное, что остался жив». Закрыв рану своей кистью и зыркнув на реакцию Брюса, Джокер затрепетал. Уэйн корчился от боли, скалившись, как подбитый хищный зверь. Попытка помочь была только иллюзией — Джон знал, что скорее мучает и без того уставшего Тёмного Рыцаря, но не прекращал, наблюдая за агонией. От переизбытка чувств и потери крови в глазах начало мерцать: Уэйн приподнялся в постели и осуждающе посмотрел на Джея. Тот же, обхватив ладонями лицо, слился прощальном в поцелуе. Он по прежнему держал ситуацию в руках так же, как держит сейчас лицо своего Бэтмена. Смазав пальцами остатки красной помады с губ, Джон с едва уловимой искрой во взгляде провожал героя Готэма. Брюс поддался искушению и испробовал запретный плод. Жалеет ли он? Пока что нет. Хотя то, что он ушел из отеля раненным, уже много о чем говорит. Мысленно он старался как-то оправдать насилие в свою сторону: «Я оказался слишком близко к нему, поэтому таким образом он попытался найти хоть какое-то преимущество надо мной», но в глубине души понимал, что имеет дело с жестоким человеком — удивлению не должно быть места. Уэйн мнил, что пути назад больше нет. Он просто устал бороться со своими чувствами. Да и, что скрывать, проносилась где-то мимолетная мысль, в духе: «а что, если…?» Перед ним встал выбор без счастливого конца: оба варианта гласили о том, что он предаст какую-то часть себя. Сопротивляться больше не было смысла. Он позволил, чтобы руки, обхватывающие его бойкое тело, наконец затащили его в смердящее болото. Брюс решил сделать это по многим причинам, но успокаивал себя тем, что антидот ещё предстоит найти. Он верил, что лекарство существует. Исправить можно почти всё, порой тернистым путем, но всё же можно. Найти Валентину всё ещё является целью, только уже более мимолетной — она ушла на второй план. Сейчас главное выжить. — Когда и где встретимся вновь? — Узнаешь.