***
Каково же было всеобщее удивление крестоносцев, когда…
Прошло несколько часов после крушения самолёта посреди пустыни. Еда не лезла в глотку — слишком паршиво. Нориаки сидел отстранённо от всей команды; после заявления Жана он не находил себе места, что-то внутри не позволяло просто игнорировать разрастающуюся во всех внутренностях тревожность. Она сковывала движения, заставляя сидеть на месте и думать, думать, думать. Безуспешно — картинка не складывалась абсолютно. Не было ни малейшего намёка на просветление, не хватало пазлов для решения головоломки. Это сравнимо с поиском песчинки — даже не иголки — в стоге сена. Лабиринт из возможных тысяч вариантов и коридоров, где только один единственный верный. Но всё сводилось только к одному — Нориаки приснился кошмар, всё, больше никаких уточнений. Нутро подсказывало, что всё не так просто, процесс самокопания растянулся уже на несколько часов, и Какёин просто не мог остановиться, ощущая на плечах непосильный груз вины, — она сдавливала сердце и заставляла усомниться в собственной адекватности. Это уже второй кошмар за день, и если первому Нориаки не придал особого значения, то этот невозможно оставить как есть.
— Чудесно, просто превосходно! Какёин, мать твою, — Польнарефф протянул ему руку, чтобы помочь спрыгнуть из самолёта, что повис между пальмами. — спасибо тебе, теперь мы в полнейшем дерьме!
Нориаки не принял помощь, поднимаясь самостоятельно, под конец чужой фразы приземляясь на песок; в боку вспыхнула фантомная боль, возможно, сильный ушиб. В этом не было показательности или проявления гордости — Нориаки чувствовал, что не достоин помощи. Вся ответственность за этот крах лежала на нём целиком и полностью, он не имел права на получение поддержки или чего-то близко похожего на неё. Поэтому он даже не взглянул на Польнареффа, что в свою очередь
показательно махнул на него рукой.
— Ладно… Не будем паниковать, — Джозеф тяжело вздохнул, отряхиваясь от песка. — Это ещё не конец света и не финал путешествия.
Его спокойствие достаточно иронично. Джотаро верно высказался ранее — больше никогда не сядет со своим дедом в самолёт. Но в любом случае, он, как старший и опытный человек, старался поддерживать команду.
— Конечно, но не для этого полоумного! — активно жестикулирующий собеседник указал на Какёина, что стоял, потупив взгляд вниз. — Из-за него, это из-за него, Джостар-сан.
Но порой благоприятную атмосферу Джозефу поддерживать не удавалось. Что говорить, если на самом деле он и сам был не меньше раздосадован случившимся.
Внутри Нориаки неприятно кольнула совесть, а гордость на секунду растеклась по сердцу горечью поражения. Подумает позже об этом. Он, всё также не поднимая глаз, тихо ответил:
— Мне жаль, — и сам удивился тому, что его голос практически не дрогнул. Колени подкашивались, а тело окатывало пульсацией тупой ноющей боли. Но не было возможности даже пошевелиться, — все мышцы и суставы будто окаменели вокруг костей.
Но если бы он всё же обернулся назад, то встретил бы на себе мрачный взгляд с толикой беспокойства, который не могла спрятать даже тень от козырька.
Француз уже повернулся, готовя очередную порцию гневной тирады в сторону абсолютно ничего не понимающего юноши, но его прервал Джозеф, кладя руку тому на плечо.
С этого разговора, кажется, прошла вечность. Особенно для Нориаки, что безуспешно старался раскручивать шестерёнки сознания. Стыд в совокупности с чётким ощущением, что что-то не так, душил своей липкой неопределённостью. Ещё и ноющие мышцы отвлекали от концентрации, дикая усталость, с которой Какёин очнулся, не планировала отпускать ни на секунду. Отчётливое ощущение неправильности произошедшего, — не единственное о чём думал парень.
Может, это всё же со мной что-то—
— Какёин, что с тобой? — удивился состоянию юноши Польнарефф, бросая рядом с костром собранный хворост. — Это всё из-за тебя! — и не забыл напомнить.
Будто школьник и сам этого не понимал. Но сил на колкости нет, как и собственного позволения совести на это.
Однако недоверие, повисшее в воздухе, и подозрительность не могли игнорироваться; от этого ещё хуже. Будто весь мир Нориаки сузился только до него самого, и ничего вокруг кроме плавающих попыток оставаться сдержанным.
Ничего кроме попыток не разреветься от собственной беспомощности и жалкого вида.
Душа Какёина находилась в подвешенном состоянии, тяжесть мыслей просто всеобъемлюща; и он искренне не знал в чём же истинная причина.
— Не знаю…
Нориаки с силой убрал руку от собственного лица — такой жест будто бы позволял мозгу работать активнее — и пытаясь собраться, тихо продолжил:
— Мне будто снился жуткий сон, — голос после долгого молчания слишком низкий и крайне непривычен для самого себя. — Когда я проснулся, я чувствовал себя смертельно уставшим, — потребовалась секунда, чтобы задать тот самый вопрос, на который он не хочет слышать положительный ответ. —
Со мной что-то не так?
Но он и не слушал Джозефа, что попытался приободрить, говоря что-то вроде
ты просто устал, всё нормально. Он зацепился за приближающиеся шаги Джотаро, который услужливо принёс на всех спальные мешки.
— Эй, похоже жар у него прошёл, — склоняясь над ребёнком произнёс Джотаро, будто бы совсем не обращая внимание на их разговор.
Они так и не перекинулись хотя бы парочкой фраз. Нориаки хотелось провалиться под землю, чтобы его прибил астероид, а его черепная коробка поделилась надвое, всё, что угодно, но лишь бы не чувствовать на себе эти
жалостливые взгляды бирюзовых холодных глаз. Они действительно ощутимы, их непоколебимая настойчивость на желание подойти-поговорить-обсудить била по спине, но Нориаки не реагировал на них, мечтая лишь об одном — абстрагироваться. Какёин искренне не хотел этого — жалость по отношению к собственной персоне — самое худшее, что он мог и может принимать в свою сторону.
Особенно от него.
Какёин глубоко втянул воздух вместе с напряжением, которые были готовы разорвать лёгкие. Шумно выдохнул, когда Куджо и Польнарефф отошли к разбитому самолёту. Они все думали, что с ним что-то не так. Их осуждение натянулось толстой нитью, канатом, сдавливая глотку, не позволяя этим самым мыслить здраво. Всё равно всё сводилось к одному — это всё из-за Какёина. Он подвёл их, очень, очень сильно
проебался. Под рёбрами медленно и сбито билось сердце, каждым ударом проходясь волнами по всему телу до кончиков пальцев, будто желая пробить дыру в груди — настолько болезненно ощущался собственный пульс.
На секунду допустил мысль, что может не так уж и плохо было бы перестать его чувствовать вовсе.
Он вновь поднёс ладонь к лицу в попытках спрятаться от того самого осуждения, но почему-то ноющая боль на мгновение усилилась. Поднял запястье перед глазами и на секунду удивился.
— А я-то думаю, почему болит… Снова кровь? Порезался во время падения? — пробубнил себе под нос, достаточно обыденно вытягивая из кармана платок, чтобы убрать
грязь.
Всё же за время путешествия раны уже и правда воспринимались как вполне себе естественность. Но он не доволен, что из-за этой естественности его мысли снова разбежались по черепной коробке, так как он отвлёкся на простую царапинку.
Начал вести аккуратно тканью по алым струйкам на своей коже, поднимаясь выше к локтю. Вместе с поднимающимся рукавом гакурана у Какёина на секунду поднялось и давление, мгновенно расстилаясь колючками по внутренностям. Глаза неверующе уставились на очертания букв на собственной коже, неровные импульсивные порезы, из которых складывались слова. Сердце раскатами грома забилось в бешеном спазме, рёбра содрогнулись, словно в груди и не сердце вовсе, а сильнейший ураган, цунами, стихийное бедствие — ещё секунда и всё полетит к чертям
(уже полетело).
— Что… что это значит?
«Ребёнок стэнд» — гласили вырезанные буквы на предплечье.
Мысли окончательно спутались в клубок колючей проволоки. Новая волна из непонимания и страха налетела на покалеченный разум, сбивая ритм дыхания; волна, которой он не чувствовал уже давно. Быстро моргнул пару раз, может, ему привиделось? Всё же усталость и пелена от неё же на глазах могут давать поводы для сбоев в восприятии.
Нет.
Смотрит глупо на жгучие раны, которые будто клеймом высечены на его коже, и они смотрелись так отвратительно, что хотелось вывернуться наизнанку от абсурдности.
Откуда взялись эти слова? Почему он не помнил, как они появились? Это ему кто-то их вырезал или… он сам резал их собственным ножом? Что они значат?
Сделал глубокий вдох, чтобы успокоить потряхивание тела. Нужно было немедленно собраться и прийти в себя, нужно всеми силами раскручивать шестерёнки в мозгу. Звуки треска костра и чужих разговоров отошли примерно на сотый задний план под сфокусированным и протрезвевшим взглядом Нориаки.
— Почерк мой…
Резко фантомные мысли пролетели в голове, отдаваясь пульсацией в висках. Неуловимое, как само время, воспоминание, которое являлось чем-то очень важным, но кроме белого шума не видно ничего. Это сравнимо с попытками вспомнить своё детство — прекрасно осознаёшь, что первые годы жизни у тебя точно были, но при попытках воссоздать картинку ничего не получается. Даже фотографии в альбомах не помогут, — всё равно в сознании будет лишь туман. На секунду, на одно неуловимое мгновение перед остекленевшим взглядом всплыло отчётливое ощущение — Какёин будто сам руководил процессом, стараясь как можно быстрее высечь слова на себе. Но почему он сделал это?
— Не помню, — от внезапно накатившей головной боли, точно пульсирует сама голова, Какёин рваным и дёрганым движением вцепился рукой в собственные волосы, не сильно оттягивая их. — Я поранил сам себя? — зажмурился, вновь глубоко втягивая воздух, чтобы вернуть самообладание.
Мимолётное чувство дежавю. Которое он ловко пропустил мимо.
Когда его отпустило, он потянулся в карман за своим ножом. С характерным звуком раскладное лезвие вылетает из ручки — чисто. На нём нет крови. Но иного варианта не предусмотрено, Нориаки определённо использовал свой нож. Именно им он и резал.
Непроизвольно он в попытке унять заметно подрагивающие пальцы сжал ладонь в кулак, от чего раны прошлись по его руке в колющем спазме, отдаваясь в кости. Порезы не выглядели глубокими, но почему-то всё равно обжигали тысячами иголок мышцы и кожный покров.
Какёин подавил неприятное шипение от дискомфортной боли в собственном горле и сильнее потянул себя за волосы, вновь вплетаясь в них.
— Я забыл нечто важное? — продолжил он монолог с самим собой, задаваясь всё большим и большим количеством вопросов.
Вновь его взгляд скользит по шрамам на руке, вновь он вчитывается в них. Достаточно очевидно, что он самостоятельно навредил себе. Но не очевидно зачем.
Вдруг интуиция подала сигнал — на него кто-то смотрел. Кто-то открыто пялился, и даже собственное «я» кричало об опасности. Он умел различать взгляды, направленные на него. Это был точно ни раздосадованный Джозеф, ни раздражённый Жан, ни уж тем более прямолинейный Джотаро.
На него кто-то смотрел тяжёлым, ледяным взглядом, от которого в желудке растекалась тревога, словно его пытались прожечь насквозь, как в видеоиграх испепеляют лазерами из глаз, выжигая внутренности. Так, будто его придавливало к поверхности земли, впечатывая и протаранивая её насквозь.
Но никто из товарищей не обращал на него сейчас внимания. Остаётся единственный вариант.
И как только встревоженные фиолетовые глаза встретились с золотыми глазами младенца, тот моментально отвернулся.
Какёину не показалось.
И надписи на руке резко обретают определённое значение.
— Ребёнок стэнд, — Нориаки неотрывно следил за мальчиком, а его слова наполнились уверенностью.
Ну точно, как он не мог понять этого раньше?
Какёин, зомбированный собственной мыслью, медленно поднялся, уже не обращая внимание на ноющую боль во всём теле. Немного пошатываясь, он побрёл к младенцу, который всеми силами явно старался не смотреть на него, ощущение, что он действительно замешан в инциденте росло в геометрической прогрессии, — все предыдущие замешательства исчезли.
Он действительно подозрителен, именно с появлением этого больного ребёнка начала твориться чертовщина. Это из-за него на Нориаки обрушились комом осуждение и непонимание. Из-за него Нориаки подвёл всю команду. Раздражение сменилось агрессивностью, злоба и недобрые намерения костром полыхали в сердце, растекаясь лавой по оголённым нервам. В бесконтрольном порыве Какёин схватил младенца за грудки из его люльки, поднял перед собой, особо не церемонясь. Но ребёнок тоже, оказалось, не глуп — его пронзительные крики и вопли сразу же вырвались из его рта, привлекая внимание остальных.
— Эй-эй! — Джозеф быстро преодолел расстояние между ними, выхватывая мальчика из трясущихся рук. — Ты чего взбесился?
Нориаки моментально отшатнулся от Джостара, глупо пялясь то на него, то на младенца, что в миг прекратил верещать.
— Простите, — одёрнул сразу же рукав вниз, скрывая порезы.
Им нельзя видеть это, его не поймут. Да и сам он даже не до конца понял. Как пристыженный маленький мальчик он стоял как вкопанный, снова без сил что-то сказать, кроме как жалкое
простите.
И вновь он ощутил на себе взгляды с нескольких сторон: два ошарашенных со спины и один испепеляющий спереди.
Боже, почему всё происходит именно так? Почему это выглядит как клише из фильма, где все резко теряют доверие к одному из членов команды?
Польнарефф обратился к Джотаро, так, чтобы было слышно только ему:
— Эй, Джотаро, похоже Какёин слетел с катушек, — смотря на вмиг поникшего юношу чуть поодаль. — Может ли он продолжить путешествие?
Школьник упёр взгляд в его спину. И промолчал.
Спустя некоторое время все расселись вокруг костра. Все, кроме Джотаро. Юноша отстранился от команды, чтобы переварить произошедшее; ему часто требовалось побыть наедине с собой хотя бы пару минут. Желательно без Жана, что в тот день лип ко всем, кому можно, будучи паникёром-подстрекателем.
Его мысли плавно перетекали с одной на другую, накатываясь волнами и наслаиваясь друг на друга, пока он пустым и несколько неосознанным взглядом считал рассыпавшуюся звёздную пыль на ночном небе, но всё равно он возвращался к основному объекту тревог — к Какёину. Прошло почти четыре недели с начала путешествия. За это время произошло действительно много потрясений, но одно заставляло его сердце слабо биться в радости; он сам не заметил, как наладил хорошие отношения с Нориаки и, фактически, называл его мысленно своим другом, а не простым приятелем. Они и правда достаточно сильно сблизились за этот относительно короткий срок, и именно из-за этого тревога и переживания за юношу не отпускали его. Внутри тянуло из-за странностей в чужом поведении, хотелось либо абстрагироваться от непривычной паники за отсутствие-здравомыслия-у-его-близкого-человека, либо спешно подойти к Нориаки, встряхнуть того за плечи и спросить «какого чёрта происходит». Катать негативные мысли в своей голове он очень даже преуспевал, и даже успел напридумывать себе про Какёина всякое, и это даже озвучивать стыдно и глупо; но Джотаро не имел даже малейшего представления о том, что должен делать в этой ситуации. С одной стороны, он мог в любой момент подойти к нему, а с другой, он, во-первых, всё ещё не умел выражать свои чувства, следовательно, просто бы стоял столбом напротив Какёина, испепеляя тревожным взглядом, и во-вторых, Какёин сам его игнорировал. Возможно, что Нориаки не хотел принимать поддержку, но Куджо также и допустил мысль, что лучше его вообще не трогать, так как он находился в невероятно неустойчивом состоянии, будто стоит ему сказать что-то, так он моментально вспыхнет.
И в путанице рассуждений Джотаро вернулся на своё место, пристально глядя на Нориаки, который снова закрылся, спрятав лицо в напряжённой ладони. Он сидел, согнувшись вдалеке от всех, будто в углу, а сам представлял из себя только лишь оголённые нервы. Одна искра — и эта пороховая бочка точно взорвётся. Вдруг под боком снова материализовался Польнарефф, что с открытым недоверием тоже пожирал взглядом юношу.
— Эй, Джотаро, — начал он подозрительно тихо. — что ты думаешь насчёт Какёина?
Захотелось дать ему по роже. Ну сколько можно, в конце концов?
На лице не дёрнулся ни один мускул, его выражение оставалось непоколебимым, но в груди от этого вопроса странно дрогнуло сердце.
Жан продолжил:
— Мы оказались тут из-за его брыкания во сне, и вдруг он взъелся на ребёнка… С ним явно что-то не так. Похоже, он свихнулся, — его голос звучал уже не раздражённо, а, скорее, сопереживающе.
И спустя небольшую паузу он закончил свою мысль:
— Сомневаюсь, что он способен продолжить путешествие.
Но Джотаро не верил в это. Вернее, не до конца. Как такой сильный человек, как Нориаки, мог свихнуться за сутки? Это слишком неправильное высказывание-предположение, в корне неверное. И он должен что-то с этим сделать. Но что?
— Польнарефф, — прозвучало холодно. — хорошая ли идея поговорить с ним?
Француз нахмурился и перевёл на школьника взгляд.
— О чём ты собрался говорить? Да и… вдруг он набросится на тебя? — добавил он совсем тихо, неопределённо пожимая плечами.
После этой фразы губы Джотаро дрогнули в отвращении от явного бреда — ничего более абсурдного он и не ожидал услышать.
Однако наперекор своему желанию подойти, он так и не дёрнулся с места, делая глоток остывшего чая из кружки. Смотреть на убивающегося друга было задачей со звёздочкой — практически непосильной. Этот короткий диалог с товарищем только сильнее сжал спираль волнения за Нориаки, а навязчивая и несколько нежеланная тяжесть в грудной клетке продолжала разрастаться в геометрической прогрессии.
Джотаро не хотел думать об этом, но…
Что, если Какёин и правда сошёл с ума?
И, возможно, это действительно так.
— Джостар-сан, Польнарефф! Вы видели?! — леденящий своим испугом голос Нориаки разлетелся вокруг. — Это не обычный ребёнок! Он только что убил скорпиона!
Джотаро, наблюдающий за этой сценой со стороны, готов поклясться, что окончательно потерял нить. С каждой секундой, с каждым импульсивным действием и с каждым истеричным словом Куджо только сильнее сжимался душой. И когда он продолжил следить за другом, который указывал на младенца и кричал что-то про мгновенное убийство булавкой, единственное, что он смог предпринять — просто застыть на месте, так и не поднеся кружку с чаем ко рту.
Он подошёл ближе и продолжил молча наблюдать за Нориаки, что кинулся искать в люльке ребёнка скорпиона, которого там не оказалось вовсе. Смотрел, как парень пытался в полуистерическом состоянии выхватить младенца из рук Джозефа.
А затем всё также молча встретил на себе дикий стеклянный взгляд сиреневых глаз, искавший поддержки. В нём читался весь возможный спектр человеческих эмоций: от гнева и досады до горечи и просьбе о помощи. Но Джотаро всё равно молчал.
Молчал, когда Нориаки вновь подлетел к Джозефу, крича про то, что ребёнок — хозяин стэнда. Но когда Какёин в следующее мгновение оголил порезанное предплечье он
наконец смог выдавить лишь:
— Какёин… ты
сам себя порезал?
Мозг отказывался принимать все факторы, окружающие Куджо. Ему было уже всё равно даже и на то, что Нориаки пытался доказать им — сам факт наличия ран на руке перекрывал всё остальное. Сердце его бешено забилось пульсом внутри его груди, а мир вокруг остановился на быстротечное мгновение.
И всё вокруг вновь обрело краски лишь в тот момент, когда Джотаро увидел взгляд, пылающий ненавистью и опасной решимостью. Такой взгляд у Нориаки он видел лишь однажды — во время их первой встречи. Внутренности сжались под давлением ощущения надвигающейся волны эмоций.
А далее всё как в замедленной съёмке. Крик Какёина, его стэнд, выпад на младенца. Секунда — и юноша повален на песок в отключке.
— Бесполезно. Он совсем слетел с катушек, — холодный голос Жана отрезвил Куджо, что стоял в откровейнейшем шоке.
Что за хуйня только что произошла?
Его тело рефлекторно дёрнулось, чтобы рвануть ближе к Нориаки, но он остановил себя.
Может, дед и Польнарефф правы? Может, его друг и правда просто псих? Может, он всегда был таким неуравновешенным? Его странное поведение, причинение вреда себе — ну никак язык не поворачивался назвать Какёина полностью адекватным. Возможно, так сложились звёзды, что истинная натура парня показалась только сейчас?
— Эй, Джотаро, — голос деда нагло вырвал его из паутины мыслей. – Принеси спальные мешки.
Будто бы только что ничего и не произошло вовсе.
— Хорошо, — машинально ответил, чувствуя, как горло сдавливали непрошенные чувства. Голову накрыл купол сомнений, из которых в тот момент Джотаро только и состоял.
Он ещё некоторое время понаблюдал за тем, как дед и Польнарефф перетаскивали Какёина без сознания в его спальный мешок. И к своему огромному сожалению он погрузился в беспокойный сон не под бубнящие рассуждения, а под аккомпанемент храпа Жана.
И очнулся он тоже именно от него. Но не там, где ожидалось.
Не было привычной пустыни: в небе красовалась не россыпь звёзд, а пылало неестественное солнце, и вокруг не пески, а самый настоящий парк развлечений.
Какой, нахуй, парк развлечений?
— А почему мы как кучка идиотов лежим в спальных мешках посреди парка развлечений? — сонный голос Джозефа раздался со своего места.
В следующую секунду на ноги подрывается Жан:
— Джотаро, Джостар-сан, осторожнее! — лицо его исказилось в резком осознании и ужасе. — Я вспомнил… м-мы во сне…
Куджо вскинул бровь, оглядываясь коротко по сторонам.
— Это… мир кошмаров и ужасов… — голос Польнареффа понизился с заметной дрожью.
— Что? Сон? — старший незаинтересованно уточнил, укладываясь обратно. — Тогда я дальше спать.
— Не реагируйте так же, как и я! — крикнул француз, пытаясь вразумить товарищей. — Слушайте, Какёин говорил правду! Ребёнок — стэнд! Это вражеская территория!
Примерно на этом моменте Джотаро только начал вникать в суть происходящего.
Жан всё не мог успокоиться:
— Раз я вырубил Какёина… значит он должен уже быть где-то здесь, — и после этого он перепрыгнул через ограждение аттракциона, убегая подальше. — Нужно найти его! Где Какёин?! Нужно извиниться перед ним!
А далее сон наконец-то начал проявлять свои признаки. Джотаро и Джозеф тупо уставились на причёску Польнареффа, которая превратилась в самую настоящую Пизанскую башню и оплелась прядями волос вокруг ярких колонн, натягивая Жана между ними.
Затем и цепь на гакуране Джотаро самопроизвольно закрутилась вокруг шеи владельца, сдавливая её, перекрывая доступ к кислороду.
И протез на руке Джозефа внезапно раздуло, словно он был резиновым, от чего механическая ладонь с грохотом обрушилась на землю, не позволяя сделать движений.
Всеобщее осознание моментально пробивает кирпичами черепа — в этом мире нет логики, всё действует только по воле владельца кошмарного парка.
И настолько Джотаро в себе ещё никогда не был разочарован. Он до последнего отказывался вверять их судьбы в руки Какёина, он действительно начал считать его просто поехавшим — всё, но не доверие к его словам. Думал весь день про суть происходящего, пытался здраво оценивать ситуацию, по итогу
сильно проебавшись. Ведь поверь он тогда словам друга, вероятно, ничего бы этого не было: сейчас бы им не угрожала смертельная опасность.
Но у Джотаро всегда было самое
медленное сердце. Не всегда он успевал всё понять вовремя.
И когда он призвал Star Platinum для защиты, он чувствовал себя униженным идиотом, ведь тот был подделкой. Теперь весь окружающий мир, включая самого стэнда ребёнка, насмехались над тупостью товарищей, что побоялись довериться своему другу.
Но стыд и страх перед врагом отступили на второй план.
И единственная мысль — где же тогда Какёин?
— И так… Почему бы вам не покричать напоследок, отметив так мою победу и радость? — открытое чувство превосходства над крестоносцами так и сочилось в голосе Death 13.
Но Джотаро не слушал эти наглые заявления.
Где Какёин? Он до сих пор не показался. Что с ним?
— Lali ho! Lali ho-o-o, — продолжал насмехаться враг. — Lali—
Как резко на плече стэнда показалась хватка зелёной, как изумруд, ладони:
— Lali ho-o, — и знакомый голос раздался эхом.
Моментально руки Hierophant Green обхватили мёртвой хваткой шею Death 13.
— Смотрите, там Какёин! — Жан с нескрываемым восторгом показал пальцем в сторону колеса обозрения, где в одной из кабинок сидел парень, подставив кулак под свою голову со скучающим видом.
Моментальное облегчение, словно упала огромная глыба с плеч.
Которое сменилось очередной волной тревожности. И эта глыба снова обрушилась в десятикратном масштабе на Куджо.
Даже издалека Джотаро мог видеть тот самый пустой взгляд с опасной решимостью, от которого бежал холод по позвоночнику, а толпы мурашек заставляли вздрогнуть всем телом. Не было того привычного спокойствия — одно лишь колючее безразличие, пылкая агрессивность и кромешная бездна. И Джотаро понял —
всё очень плохо.
Нориаки даже не взглянул на них, не удостоил товарищей хотя бы мимолётным одобрением или радостью.
Молча поднялся с места, выпрыгнул из кабинки, приземляясь в нескольких метрах от компании. И Куджо мог собственной шкурой прочувствовать недобрые намерения юноши, которые тяжёлой аурой излучались от его тела.
Какёин вскинул руку перед собой, сжимая её в кулак до побеления костяшек, аналогично пальцы на шее Death 13 впились в ненастоящую плоть, заставляя врага кряхтеть и задыхаться. Нориаки, словно охотник, начал медленно, твёрдыми шагами, подходить ближе к своей жертве. К виновнику всех проблем.
— Ублюдок, — искренняя злость шипением вырвалась из горла юноши.
В следующее мгновение Какёин обвивает стэндом механическую куклу, сдавливая ещё сильнее, а затем применяет излюбленный приём с контролем тела — запускает в черепную коробку Death 13 несколько щупалец.
— Ст-стой, К-Какёин, — ребёнок, вернее, его стэнд — хотя в реальном мире владельцу было точно не лучше — начал вопить от боли скручивания Hierophant Green внутри себя.
Но Нориаки даже не слушал его, продолжая наращивать давление своей атаки, будто желая размозжить внутренности врага, в его глазах не было ни капли сочувствия к тому, что это всего лишь ребёнок.
И оставляя его на явной грани перед отключкой, наклоняется победно с надменным взглядом к задыхающемуся Death 13 и цедит сквозь зубы:
— Почему бы тебе не покричать напоследок? — и дикая потрескавшаяся улыбка натягивается на его губах.
— Блядь, Какёин, остановись! — прокричал Жан, делая неуверенный шаг к своему товарищу.
— Что с ним? — с запозданием спросил Джозеф у своего внука, который в то же мгновение рванул к Нориаки.
—
Не смей, — наконец повернулся школьник к Польнареффу и Джотаро, обращаясь, скорее, к последнему. — Не подходите, — и небрежно махнул рукой, делая предупредительный выпад в их сторону щупальцами своего стэнда.
И оба застыли на месте, не решаясь приближаться. В глазах Какёина полыхал ад, в его тоне плескалась грубость.
Всё очень плохо.
Вдруг Какёин чувствует на себе слабую хватку механической ладони стэнда врага:
— Я… сделаю всё, что угодно, — пытался прохрипеть сквозь ледяную сдавливающую петлю изумрудов на шее.
Нориаки смерил его взглядом и мышцы на его лице скривились в отвращении:
— Что ты там давишь из себя? Говори громче, мразь, — и немного ослабил удушливый захват.
Кашляя, Death 13 кое-как закончил своё предложение:
— Я сделаю всё, что угодно, но прекрати!
— Выпусти нас всех отсюда.
Ледяной голос Нориаки, доносящийся до ушей Куджо, выбил из его лёгких весь воздух. Весь яд, которым он плевался, попадал в самое нутро, разбивая нечто, находящееся там. Джотаро никогда не видел его таким обозлённым. Его неестественно натянутая улыбка вселяла самый натуральный страх, а вид Какёина в принципе не предвещал абсолютно ничего хорошего. В сердце Джотаро словно шёл снег, который падал не вниз, а вверх; дождь, который не разбивался в лужи, а целился в облака. Всё сейчас не поддавалось объяснению. И он уже не слышал, как Нориаки что-то продолжил говорить врагу.
Эта картинка ещё надолго засядет в его голове.
В следующее мгновение Джотаро проснулся от ярких лучей солнца и от жара песков. Разлепив глаза, увидел сбоку от себя Жана, что метался по своему спальному мешку. А чуть поодаль ворочавшегося Джозефа, который что-то бубнил неразборчиво.
В миг Польнарефф подскочил со своего места:
— Блядство! Мне же это всё не приснилось? — по его испуганному лицу легко понять —
тот кошмар наяву сохранился в памяти у всех.
Далее это подтвердил и Джозеф своим протяжным воплем, от которого Куджо закатил глаза с вымученным вздохом.
Потребовалось некоторое время, чтобы полностью прийти в себя после отвратительной ночи.
Но есть одно маленькое — огромное, блядь — «Но».
Каково же было всеобщее удивление крестоносцев, когда после пробуждения один из товарищей не был обнаружен.
Какёина Нориаки не было поблизости.
Джотаро заранее бросил на свой гроб кости.
***
