Одного человека достаточно

      — Скажи честно, ты совсем сумасшедший или то, что я видел имеет смысл и подлежит анализу? — спустя неизвестное количество времени спросил Хуа Чэн.       После "экскурсии" в чужую голову его мутило. На разум то давила привычная тишина, пугая пустотой, то преследовали отголоски образов и слов, словно оставшиеся после взгляда на яркий свет пятна. Чин Э всё это время сидел тихо, будто не в его голове вечно царил подобный хаос. От взгляда на него Третьего аж передёрнуло из-за фантомных ощущений. Разум этого существа был кошмаром.       — Я вполне контролирую все эти потоки. Я предполагал, что с непривычки у вас могут возникнуть трудности, но не хотел причинять вред. Мне жаль. Возможно, если начать с воспоминаний из начала моего становления на демонический путь, когда я ещё не имел связей с теми цветами, а сознание было вполне обычным, можно постепенно привыкнуть, — виновато склонив голову ответил Чин Э.       «Чин Э в начале демонического пути? До связи с цветами?», — неожиданно чётко для своего состояния осознал смысл чужих слов Хуа Чэн.       — Разве основой для существования кукол не являются цветы? — подозрительно сощурившись спросил Третий.       — Совершенно верно, — последовал ответ. — В этом и проблема... Ох.       Демон на полу вздрогнул, осознав что сказал. Конечно, Алое Небо уже должно было слышать подобное в его памяти, среди прочего хаоса. Но это было совсем незадолго до того как он отступил и мог потерять мысль. Поэтому такое признание было весьма нелепым.       — Тогда что ты такое, если существовал до цветов? — вставая со своего места и начиная источать угрозу, несмотря на слегка нетвёрдую походку, спросил Хуа Чэн.       — Что такое «я» или «Чин Э»? — с обречённым вздохом уточнил Второй, поднимая взгляд от пола.       — А есть разница? — глядя на слугу сверху вниз, поинтересовался Третий с плохо сдерживаемой злостью       — В некотором смысле. Имя «Чин Э» было придумано в тот день, когда я впервые создал ту маску, что вы видите перед собой по сей день. Это было на пути к Тунлу, в жерле которой я сделал цветы частью себя. Всё, что было до этого, не имеет к «Чин Э» отношения. «Я» – это совокупность всех моих ролей, личностей, масок. И хотя «Чин Э» – моё любимое имя, но правда в том, что прошлое у меня есть, хоть я и не хочу его признавать. Когда-то я был человеком, имевшим имя, данное родителями, и судьбу, назначенную звёздами. Мне жаль.       Чин Э замолчал. Он давно не говорил прямо, не контролируя каждое слово и потому чувствовал себя некомфортно. Кроме того, на свет вот-вот должен был вылезти самый отвратительный его секрет. И Второй заставлял себя не надеяться на то, что в это не поверят.       — И кем же ты был? — прозвучал совершенно логичный вопрос.       Чин Э показалось, что он оказался на собственной казни, а вопрос Неба обратился в меч, занесённый над его шеей.       — А разве вы ещё не догадались? — тем не менее словно в последний раз усмехнулся демон.       — Это невозможно. Ты на него совершенно не похож.       Как бы он хотел, чтобы слова Неба были истиной этого мира, не подлежащей сомнению. И как же жаль было Второму, что он не вписывался в эту истину.       — Рад, что это так. Я полностью переписал свою личность. В каком-то смысле, я убил того, кого вы знали. Простите. Я даже не знал, что Алое Небо уже появлялось в моей жизни до той встречи на Небесах.       Ему хватило совести не солгать и не сказать, что ему жаль. Он ни разу не сожалел об этом.       «Невозможно! Он лжёт!», — отступая на пол шага мысленно зарычал Хуа Чэн.       — Вы можете увидеть абсолютно всё, если у вас есть сомнения в моих словах или намереньях. Хоть с двухлетнего возраста! — тем не менее отчаянно заверил демон, вскидывая голову и глядя в лицо Третьему. — Я клянусь, что не стану ничего более скрывать, только... Не надо избавляться от контракта.       — Допустим. Но на кой чёрт тебе этот контракт? Даже если я действительно был Владыкой, чей статус скрыли, то сейчас связь со мной уже точно не несёт никаких преимуществ. К тому же, если я увижу в твоих воспоминаниях что-то, что меня разозлит, не боишься ли ты, что я могу приказать тебе что-то вроде уничтожения Аньнин или отказа от сил, в качестве наказания? Ты что, идиот?       Хуа Чэн воспользовался возможностью слегка отойти от темы, чтобы восстановить контроль над ситуацией. Он вновь встал ровно и с напускным спокойствием хмуро воззрился на ... гуй его знает кого. (А гуй, в лице Хэй Шуя, и правда знает)       — Вы ведь хотите услышать иной ответ, нежели в первый раз, да? Ну что же... На самом деле я привязан к этому миру весьма условно, — как-то чересчур комично помотав головой, признался Чин Э. Лицо его при этом почему-то утратило всякое выражение, словно он не знал что можно на нём изобразить, не считая улыбки, что оказалась под запретом. — Единственное, в чём я уверен – контракт. Мои свобода, радость, любопытство, желание создавать, помогать или развлекать себя и окружающих на деле могут оказаться ложными.       Слова звучали красиво, но их содержание, вкупе с выражением лица и личностью говорящего, смело можно было назвать жутким.       — И почему же ты не уверен в том, что всё это – настоящее? — с сомнением спросил Хуа Чэн.       — Потому что когда я устаю сверх всякой меры, я ничего из этого не хочу. В такие моменты единственным моим желанием остаются Небо и сон. Если не будет Неба... Я могу вновь обратить свой взор на смерть. Я не хочу проверять истинность этого предположения! Это страшно. Поэтому, пожалуйста, оставьте контракт. Я больше не доставлю неприятностей, обещаю.       Изменённая тема оказалась не лучше изначальной. Ещё одна грань катастрофы.       — Гарантии? — Хуа Чэн склонил голову набок, прожигая Чин Э взглядом. — Какие гарантии, что я увижу правду, а не очередную порцию лжи? Почём мне знать, что тот, кто выдумал и реализовал столько сумасбродных идей не научился фальсифицировать память? И почему я должен верить тебе на слово после всего, что увидел и услышал?       Чин Э не вздрогнул от ничуть не смягчённого вопроса. Он убедил себя быть благодарным уже за то, что всё ещё был жив.       — Я ведь до сего дня ничем не проявлял не то что неверности, но даже и обыкновенного для людей неповиновения. Я не умею фальсифицировать память. Никогда об этом не думал. Прошу, поверьте мне. Наверное, после всего произошедшего это прозвучит жалко. Но… я готов поклясться чем угодно, если это хоть как-то поможет вам поверить. Я действительно не стану больше лгать. Вы вольны поступить как вам будет угодно, но если вам нужна правда или если вы всё же решили меня убить, то, пожалуйста, посмотрите мою память. Ещё одна попытка. С самого начала.       В повисшей тишине не было ни одного дыхания, ни одного шелеста ткани или звона украшений. Полная покойная тишина, столь неестественно противная после мысленного шторма. Хуа Чэн молчал, обдумывая всё, что произошло сегодня и что происходило последние века. В его душе всё еще плескались гнев, отвращение, страх и подозрения, но сквозь них пробивалось что-то другое – не любопытство, возможно, даже не сомнение в собственных выводах или жажда истины, а затухающая надежда на разоблачение другой правды.       — Хорошо, — наконец, медленно произнес Хуа Чэн, словно принимая непростое решение. — Я посмотрю. Один раз. Но помни, Чин Э, если то, что Се Лянь стал Хуан Се или твоя связь с ним окажется ложью... Тебе не поздоровится.       Чин Э лишь кивнул, принимая предупреждение. Он закрыл глаза, глубоко вдохнул, и медленно поднял голову, чтобы позволить Небу коснуться его лба, предлагая свою душу на суд. Окружающий мир словно растворился, оставляя лишь ощущение легкого головокружения. Хуа Чэн получил доступ ко всей памяти, даже самой ранней, прерывистой и туманной её части.       — Вы меня слышите? — уточнил на всякий случай Чин Э, глядя сквозь тьму на слабый свет одного из первых воспоминаний.       Перед мысленным взором обоих зрителей появилось отражение маленького Се Ляня в зеркале, наряженного в дорогие одежды. Он внимательно с глупо выглядящей детской сосредоточенностью осмотрел себя, пошевелил руками и ногами, утверждая связь между реальностью и отражением. «Это – я. Меня зовут Се Лянь», — отчётливо подумал ребёнок. Он был слегка взволнован ощущением ясного самосознания.       «Исчезни, мерзость!», — подумал Чин Э, которого затопило отвращением и злостью от звуков изначального имени и вида изначального облика. Ему захотелось заплакать от бессилия перед прошлым и взглядом Неба. И в то же время он едва ли не молился о том, чтобы Небо не ощутило его нынешних мыслей.       — Да, — последовал краткий ответ Хуа Чэна из пустоты.       Чин Э в реальности вздохнул и слегка собрался с мыслями, возвращаясь к привычному образу мысли и действия.       — В таком случае, добро пожаловать, Алое Небо. Мы начнем отсюда. С самого начала… когда еще не было никакого «Чин Э», а «я» только появлялся.       Ответа не последовало, так что роль экскурсовода, как и роль шута, Второй вынужден был оставить... Оставалось надеяться, что не на всю ближайшую жизнь.       Ему пришлось молча смотреть на то, чего он более никогда не хотел вспоминать и, тем более, "слышать" мысли своей младшей версии. Самоуверенные, наивные, совершенно позорные. Право слово, Чин Э готов был обменять эгоцентричность маленького Се Ляня на отсутствие в его жизни Дао и целибата, чтобы позориться плотью, а не помыслами.       Второй не знал о том, что думал по поводу всего этого господин Хуа, но лично для него это было пыткой. Кроме того, взросление Се Ляня и его приближение к становлению Чин Э вовсе его не обнадёживало, поскольку приближало лишь больший позор: войну, жизнь царской семьи в бегах.... Но самое худшее заключалось в том, что всё это приближало смерть Умина.       После очередного разговора принца с Мэй Няньцином демон малодушно предпочёл "отключиться" от происходящего и воспринимать воспоминания как кошмар.