Цена счастья

      Последние несколько секунд ощущались странным сном, который она не могла осознать для себя. Первое, что осознал ее мозг после прилива адреналина и страха, — это падение, падение с лестницы. Она упала лицом на облачный пол, покрытый ковром.       Но откуда боль? Боль в щеке, боль в копытах, жжение на коже от попыток выдрать клок волос. Страх, вырвавшийся на подсознательном уровне, заставил вспомнить ее про живот. К ее счастью, он не болел и был в порядке.       Подняв взгляд, она увидела мать, та уже успела начать подниматься после падения, в отличие от нее. Но она поднималась не чтобы помочь ей, она готова была продолжить избиение. Взгляд матери, полный взаимодополняющих чувств: ненависть, отвращение, ярость предательства, упал на нее.       Следом пришло осознание: она упала с лестницы во время драки с матерью, ее мать напала на нее, начала таскать за гриву и бить. Она пыталась ударить ее в живот, пыталась убить ее жеребенка. Мысль возбудила в мозгу ответную реакцию в виде еще большей ненависти.       Последовал замах, в ответ на который незамедлительно была принята защитная поза эмбриона. Три копыта на защиту живота, одно на защиту головы, остальное не важно. Но удара не последовало, маму оттащили отец и слуги.       Она не стала себя обманывать ложной надеждой, лицо отца говорило само за себя. Его не волновало здоровье жеребенка, он не хотел, чтобы мама переусердствовала в своих стараниях во время прилива ярости. Ему не нужен был инвалид или, еще хуже, труп дочери, остальное было лишь заслуженным наказанием в его глазах.       Нежное прикосновение, настолько нежное, что было пугающе неестественным в этой ситуации, заставило ее вздрогнуть. Пинч, ее горничная и подруга в одном лице, помогала ей встать. Она с радостью приняла эту помощь.       Твердо встав на все четыре копыта, она почувствовала, как в ней закипает ненависть, как взгляд пропитывается дистиллированной злостью, а зубы начинают скалиться в зверином оскале. Кровь из разбитой губы заставила ее сплюнуть на пол ее бывшего дома. Яростный взгляд встретился со взглядом матери. Нет, это уже была не ее мать, это был монстр, зло, посягнувшее на жизнь, на плод ее любви к другому пони.       Лицо матери, встретившее этот взгляд праведной и холодной ненависти, постепенно начало выражать ужас перед собственной дочерью. Ее отец, ее мать и ее младший брат, мелкий подонок, что наблюдал издалека, стараясь не выдавать своего присутствия, и наслаждавшийся этим процессом, все они умерли в этот миг в ее глазах, стали чужими.       — Я ухожу и не вернусь. Я не позволю вырасти своему жеребенку в подобной семье и превратиться в отродье вроде тебя, Табия! — прорычала она, и эти слова анафемой пронеслись по коридорам родового поместья.             Следом разворот в сторону дверей и твердая походка к выходу, не гордая и прямая, а сгорбленная и готовая к бою.       — Ну и катись отсюда, чертова потаскуха! Неблагодарная мерзавка! Чтобы твоего копыта и копыта твоего выродка не было на пороге этого дома. Черное пятно, позор на нашем роду. Раз ты так хочешь этого, то помирай в канаве, как нищая чернь, вместе со своим ублюдком! — гневной тирадой разразилась маркиза в ответ на вероломство дочери. — Ты! А ну не смей ее останавливать, пусть проваливает. — прорычала она на Пинч, когда та захотела догнать уходившую кобылку.       Каждый из выкриков терзал ее сердце, но она еще не понимала этого, кровоточащие раны сдерживались неугасающим гневом.       Наконец она покинула дом, затем территорию поместья. Взмыв в небо, она летела, пока не устала. Вскоре, сделав привал, она очутилась на окраине Клаудсдейла, на большом одиноком облаке, парившем немногим выше города.       Голова начала остывать от гнева, и она почувствовала удовлетворение и свободу. Как будто с души упал камень, который она носила последние пять лет. На лице расцвела легкая улыбка, и она откинулась на мягкое облако, наслаждаясь моментом. Но вслед за мимолетной радостью появилось чувство одиночества и отчуждения. Она теперь одна в этом мире, да, у нее были друзья и ее особый пони, но не было корней, к которым она могла бы вернуться. Теперь она саженец, который обязан дать новые всходы и начать новую историю. "Нужно рассказать Флейр Гезу." — первая мысль, которая пришла ей в голову после того, как она начала продумывать план действий.       Долетев до его дома и спикировав на облачный слой, она радостно подбежала к двери, предвкушая, что ее вот вот заключат в любящие объятья, и постучала в дверь. К ее удивлению, дверь открыл не Флейр Гез, а незнакомая ей кобыла, которая явно была раздосадована еще до ее прибытия.       — Кто вы такая? — спросила кобыла резким тоном, недоверчиво глядя на нее.       — Я хотела встретиться с Флейр Гезом. — пробормотала сбитая с толку Гарде.       — Моего сына здесь нет, он уехал из города.       — Как это? А когда вернется?       До нее доходили слухи о том, что Геза не могли найти по всему Клаудсдейлу уже пару дней. Злые языки говорили, якобы он обрюхатил какую-то кобылку и, испугавшись ответственности, сбежал из города. Но она предпочитала не верить этим слухам, так как знала его и знала, что он бы никогда так не поступил.       — Он покинул Клаудсдейл внезапно, не назвав ни места, куда он уехал, ни сказав, когда он вернется. Всё, что я знаю, это то, что его жизни угрожали, и поэтому он обязан был уехать из города. Даже если бы я знала, куда он уехал, не стала бы вам говорить, после того как узнала, что ему может грозить опасность. Зачем вы являетесь на порог этого дома и расспрашиваете о нем? Кто вы такая? Может, мне стоит вызвать полицию?       Гарде села на круп, чтобы не потерять равновесие. Ее глаза беспорядочно метались по пустому пространству перед ней, а цвет лица приобрел нездоровый матовый оттенок.       Ей не потребовалось витать в догадках о том, кто мог угрожать его жизни, почерк был слишком похож на ее семью. Но что ей ответить безутешной матери? Сказать, кто она, что она носит его жеребенка под сердцем и все еще любит его? Но поверит ли она ей? И если да, то она и сама догадается, кто во всем этом виноват. Не повторится ли история с Табией? И если повторится, то сможет ли она защитить жеребенка в этот раз?       Мать Геза заметила все изменения во внешности кобылки и сбавила резкость своего тона, когда повторяла вопрос.       — Кто вы такая?       — Я? Да так, никто. — едва слышно пролепетала она. — Простите за беспокойство, мне нужно идти. — сказала она, с трудом поднимаясь на копыта и уходя, не дождавшись ответа от сбитой с толку матери.       Внутренняя радость окончательно отступила, уступая свое место пустоте и отчаянию. В таком состоянии она брела через полгорода, пока не вышла на Радужные аллеи. Дойдя до знакомого дома, она мирно устроилась на его пороге и принялась ждать.       Её тошнило, то ли от переполняющих её эмоций, то ли из-за беременности, то ли из-за всего сразу. Изредка по телу пробегала дрожь, а в животе стояло неприятное чувство пустоты. "Хоть бы соседи ничего не заподозрили и не вызвали полицию, чтобы меня не арестовали за бродяжничество. Хотя некоторые соседи должны были видеть меня до этого здесь. В принципе, район хороший, и здесь должны жить добрые и понимающие пони."       С этими мыслями она перевела взгляд на лужайку через несколько домов от нее. Отец и мать играли с дочерью, которая носилась по небу с несвойственной для ее возраста скоростью, так что ее голубое тело сливалось с небом, оставляя лишь радужный след ее гривы и хвоста.       Вид радостной семьи отвлек ее достаточно, чтобы не заметить, как на лужайке дома, около которого она сидит, появилась ее подруга, переполненная шоком и удивлением.       — Гарде? Что ты тут делаешь и как давно тут сидишь? — все еще не полностью собравшаяся с мыслями, говорила Лили, подбегая к ней со своей продуктовой сумкой.       —А я тут к тебе в гости решила заскочить. — отвечала она, глядя на подругу сухими глазами.       — Гарде, твое лицо, откуда синяки?       — Ах, это просто мелочи. Всё в порядке. — хотела беззаботно ответить она, но голос предательски дрогнул на середине.       Лили продолжала испуганно смотреть на подругу, пока та не нахмурила брови.       — Можно я... — начала она жалобным тоном, но при этом не проронив ни единой слезы.       — Конечно, заходи скорее. — прервала ее подруга на полуслове, поняв мысль и открывая входную дверь.

***

      — О Селестия милосердная, она совсем из ума выжила? — отвечала Лили, закончив выслушивать рассказ подруги.       — Стоило этого ожидать от Табии. Я была дурой, когда выкрикивала ей признание, не подумав о последствиях.       — Ты уверена, что всё в порядке?       — Думаю да.       — Мне не нравится неуверенность в твоем голосе. Я дам тебе денег, чтобы ты завтра съездила на УЗИ.       — Нет, правда, я в порядке.       — Гарде, сделай это для меня, пожалуйста. Я хочу убедиться в том, что с вами обоими всё хорошо, уверена, что и ты очень хочешь быть в этом уверенна.       — Спасибо, спасибо огромное. — шмыгая носом, проговорила она.       — Съезди в Понивиль, там хорошая местная больница с квалифицированными врачами, не то что в Андерклуде. Заодно развеешься после случившегося.       — Не знаю, смогу ли я развеяться. Я не знаю, что мне делать дальше. Ни дома, ни семьи, ни Геза, ни диплома, ни гроша на то, чтобы взрастить жеребенка. Неужели мне придется вернуться домой? Они заставят меня избавиться от него, а моя жизнь там станет хуже, чем у безвольного предмета. Неужели я совершила самую большую ошибку в своей жизни, последовав за мечтой быть матерью?!       — Гарде, успокойся. Тебе не стоит сейчас так активно об этом думать и накручивать себе дурные мысли, это плохо влияет на жеребенка. Я не позволю тебе вернуться в твой дом и навсегда стать рабыней в своей семье. Я и мои родители поможем тебе всем необходимым.       — Но я не хочу быть иждивенцем. Я чувствую себя бесполезным паразитом, пользующимся твоей добротой. Клянусь, что буду приносить пользу и найду работу, как только смогу!       — Ты не паразит, Гарде, а кобылка в беде и молодая мать. Не отказывайся от помощи, которую тебе предлагают по дружбе, а не из жалости. Можешь жить у меня сколько потребуется и просить всё необходимое для жеребенка.       — Спасибо, Лили. — еще раз поблагодарила она подругу, прекрасно понимая, что отпираться от ее предложения нельзя, так как она сама не в силах обеспечить жеребенка всем необходимым. Но в глубине души она поклялась сама себе, что постарается как можно раньше откреститься от статуса обузы и отплатит Лили за доброту всем, чем только сможет.

***

      Понивиль оказался довольно приятным провинциальным городком. Он сильно отличался от Андерклауда внешне, не такой серый и унылый, город, живущий сам по себе, а не за счет туризма земнопони и единорогов.       Неказистая архитектура, без вычурной каменной кладки Кантерлота, простейшая одноуровневая архитектура и радостные лица. Что-то в этом городе заставляло любить его за любую мелочь.       Дойдя до больницы, она столкнулась с проблемой: в бланке требовалось вписать имя. Навряд ли кто-то здесь мог узнать ее, но все же ей хотелось перестраховаться. Но какое имя вписать в бланк? Первым в голову пришло имя подруги, но если ей и дальше придется скрывать собственное, то лучше было придумать новое. "Сейчас утро и рассвет моей новой жизни." — подумала она. — "Может, Санрайз? Саншайн? Морнинг, просто Морнинг. А дальше? А нужно ли вообще что-то писать дальше? Может, Морнинг Глори, как цветок? Или Морнинг Глоу. Хех, забавно, как будто я жената на сценическом образе Геза. А почему бы и нет, и звучит хорошо, и душа поет от этого имени."       Заполнив бумаги, она уселась в почти пустую приемную и принялась ждать. Подступило неизбежное волнение, всегда предательски появляющееся у кабинета врача. До этого ей не делали УЗИ, но навряд ли это больно, ее больше волнует состояние жеребенка. Тошнота вновь подступила к горлу.       — Нервничаешь? — послышался добрый голос рядом с ней.       Почти что единственная ее соседка в этом коридоре ожиданий. Земная пони нежно персикового цвета с пышной кудрявой рыжей гривой и еле заметными белыми веснушками смотрела на нее аквамариновыми глазами в ожидании ответа.       — Немного.       — В первый раз?       — Да. — скромно ответила Морнинг.       — Не волнуйся, это не больно.       — Я не за себя волнуюсь.       — Ты тоже беременна?       Морнинг кивнула в ответ.       — Такая молодая и живота почти нет. Сколько тебе, 18?       — Семнадцать. — стыдливо призналась она.       — Нечего тут стесняться, я тоже родила сына в раннем возрасте. — сказала она и похлопала ее по плечу, от чего та немного съежилась.       Собеседнице это показалось странным, и она решила аккуратно осмотреть Морнинг.       — Есть о чем волноваться? — обеспокоенно спросила она глядя на синяк.       — Надеюсь, что нет. — с грустью отвечала Морнинг.       — Тебя муж бьет?       — Что?! Нет-нет, тут всё гораздо запутанней. У меня нет мужа, это... Это связано с семьей.       — Родители?       — Да. Но всё в порядке, я уже ушла в безопасное место, где мне помогает подруга.       — Фух, — с облегчением выдохнула собеседница. — Рада слышать. Я понимаю, каково тебе, у меня тоже с отцом отношения из-за личной жизни расстроились. Я выбрала особого пони и семью, а не его амбиции. С тех пор с ним не виделись.       — Правда? Прям как я. И вы счастливы?       — Еще бы! Свекровь меня поддержала, у меня любящий муж, сын, дочка и еще одна дочь на подходе. — сказала она, поглаживая слегка выпирающий живот. — Уверена, и у тебя всё тоже будет хорошо.       — Спасибо. Только вот у меня ни свекрови, ни мужа, лишь я, жеребенок и подруга, которая мне как сестра.       — Хорошая сестра?       — Лучшая. — уверенно ответила она.       — Тогда всё точно будет хорошо, вы главное с пониманием относитесь друг к другу. Кстати, я Баттеркап. — сказала она и протянула копыто.       — Га... То есть Морнинг, Морнинг Глоу, — ответила она и пожала протянутое копыто. — Вы говорите, что у вас уже есть жеребята, а насколько сложно быть матерью?       — Зависит от подхода, я думаю. Если ты живешь своим жеребенком, то быть матерью просто и приносит море удовольствия. Но если ты переусердствуешь в этом деле, то жеребенок вырастит размазней и несамостоятельной мямлей, что даже яблоко не может сбить с дерева. Так что тут главное — баланс и понимание жизненных мелочей.       — Наверное, этому нелегко научиться.       — Не просто нелегко, а невозможно. Ты понимаешь, как держать баланс, лишь по мере взросления жеребенка, исходя из его характера и особенностей.       — Учту.       — Что обсуждаете, девчонки? — спросила еще одна пони-единорог, усаживаясь напротив Морнинг и Баттеркап.       У этой уже был внушительный живот, что говорило о поздних сроках. Шерсть ее была розовой, а грива фиолетовой.       — Утречка, Куки, даю советы молодой мамочке.       — Правда? Я Куки Крамблс и хочу сказать, что ты выбрала лучшего инструктора по материнству во всем Понивиле.       — Ты меня перехваливаешь.       — Я буду тебя хвалить, особенно после того, как ты помогла мне совладать с молочными зубками моей первенькой.       — У вас тоже уже есть жеребенок?!       — Дочь. Такая привереда, даже не знаю, в кого она такая. Надеюсь, со Свити Белль будет проще.       — Значит, вы всё же определились с именем.       — Да, когда имеешь дело со вторым жеребенком, это гораздо проще. А ты еще не знаешь, какого пола будет твой? — спросила она Морнинг.       — Нет. А на УЗИ не скажут?       — Если ты не как минимум на двадцатой неделе, то нет.       — Точно не на двадцатой.       — Если позволишь, я тоже дам тебе совет — лучше определись с именем заранее, а то потом тебя врачи будут донимать, что вас пора выписывать, а ты еще не выбрала имени для сына или дочери.       — У меня была парочка на примете, но не думаю, что теперь хочу их давать жеребенку. Начну думать, как только узнаю пол. А вы тоже уже определились? — обращалась Морнинг к Баттеркап, глядя на ее не такой уж внушительный живот.       — Назовем ее Эппл Блум.       — Красивое имя.       У Морнинг была еще тонна вопросов: как правильно пеленать, что делать с аллергией, как будет проходить беременность и роды, и еще море прочих вопросов. Баттеркап и Куки с радостью делились с ней своим опытом, пока было время.       Вскоре кабинет врача открылся, и из него вышла кобылка-пегас куда более насыщенного персикового цвета, чем Баттеркап, с гривой цвета идеального блонда и длинными ногами. Настала очередь Баттеркап, а позже и Морнинг должна была идти после нее.       Волнение было неимоверным. Разговоры о материнстве помогли его унять на время ожидания, но как только она вошла в кабинет, оно подступило с двойной силой. Врач-единорог нанес крем, пустил магическую энергию в гладко отполированный кристалл и принялся водить его левитацией по животу с закрытыми глазами.       Насколько она поняла, ультразвуковой портрет из резонирующего кристалла транслировался напрямую в зрительный нерв врача, что позволяло различать четкий рисунок на темных веках.       Несколько минут мучительного молчания, и она услышала заветные слова: «Всё в порядке, размер плода нормальный. Срок около трех недель». Наконец она могла выдохнуть с облегчением.       Некоторое время врач потратил на то, чтобы дать инструкции для Морнинг по поводу беременности и плановым осмотрам. Объяснил все возможные риски, критические точки, которых стоит избегать во время беременности, прописал витамины, и отпустил с миром.       Выйдя из кабинета, она заметила, что ее все еще ждала Баттеркап, чтобы узнать, все ли в порядке. Обрадовав ту хорошими новостями, она еще раз поблагодарила ее за советы. Но Морнинг все еще мучал вопрос, она знала общие вещи о заботе о жеребенке, но дети Баттеркап и Куки были земными пони и единорогом. Где бы подыскать советов о воспитании пегаса?

***

      — Я дома! Всё хорошо и даже лучше. — напевала она, проходя в гостиную. — Ты не представляешь, как мне помогли сегодня.       — Гарде, тебе надо взглянуть. — прервала ее Лили, держа в крыле газету.       Заголовок гласил: «Сегодня утром была найдена мертвой Гарде Кингчесс. Полиция делает предположение о похищении с насильственным удержанием. Начато дело по поиску преступника».       Прочитав статью, она подняла спокойные глаза на подругу, которая ждала ее реакцию.       — Значит, они начали заметать следы моего существования, — холодно проговорила Гарде. — Что ж, так даже лучше. Лили, могу я попросить маркизу и маркиза Санрайз об одном единственном одолжении?       — Я думаю, они тебе не откажут. А о чем ты хотела попросить?       — Могут ли они, несмотря на всю ненависть к моей семье, объединиться с ними на время и помочь им скрыть все связи Гарде Кингчесс со мной?       Лили была крайне удивлена этой просьбой и холодной решительностью своей подруги. Казалось, только вчера та боялась и размышляла над перспективой вернуться, а сегодня уже просит помощи в сокрытии своей собственной личности.       — Гарде, что с тобой случилось?       — Я больше не хочу быть Гарде Кингчесс. Мне нужны будут связи твоих родителей в мэрии для получения новых документов. Я решила, что с этого дня я перестану быть Гарде и стану Морнинг Глоу. Тебе может показаться странным и внезапным мое желание, но я прошу тебя не волноваться, просто сегодня я осознала, что могу и должна стать лучшей матерью для своего жеребенка. А чтобы это произошло, я должна начать жить по-новому.       — Ты так просто обо всем этом говоришь.       — Думаешь, я слишком много прошу? Знаю, и мне стыдно за свою наглость, но я вынуждена просить тебя об этом.       — Нет, дело не в этом, это же вся твоя личность, Гарде. Разве можно вот так просто от всего отказаться, может, можно сделать это поэтапно?       — Зачем? Гарде официально мертва, лучшего момента и придумать нельзя было. — с пугающей легкостью и беззаботностью говорила она. — Я же прошу не волноваться за меня, я справлюсь.       — А что с семьей Геза? Ты попробуешь еще раз поговорить с ними?       — Не думаю, что это получится, да и смысла в этом нет. Узнав, что я мертва, он потеряет последний лучик надежды и мотивацию возвращаться. Его мать не знает, где он, и даже если она примет меня, то не сможет связаться с сыном и рассказать ему, что со мной всё в порядке. — вновь перешла она на серьезный тон. — Я могу рассчитывать на тебя, Лили, даже несмотря на всё мое вероломство?       — Я же сказала, что помогу тебе всем, чем смогу. — ответила подруга после небольшой паузы.       — Спасибо, огромное спасибо, Лили. Я обещаю, что оправдаю все усилия, вложенные в меня.