Цена счастья

      Вернувшись с кладбища, Миднайт сразу же откланялась перед Арктиком и Рейвеном и ушла к своим подругам. Пассат молча посмотрел на своих друзей, как бы желая уловить их мнение по поводу произошедшего. Оба были явно смущены и сбиты с толку поведением друга, но старались скрывать это.       — Мне кажется, вы требуете от меня объяснений из-за моего внезапно изменившегося мнения. — наконец сказал Пассат, прерывая неловкое молчание. — То, что произошло между мной и Миднайт, исключительный случай.       — Нет, нет, дорогой Пассат, мы всё понимаем, и ты можешь оставить все обстоятельства этого исключительного случая при себе. — остановил его Арктик. — Мне стоит только поздравить тебя с таким неожиданным, но весьма благоприятным окончанием этой истории.       — М-да, твой поступок был весьма... Он был... Он требовал большого самообладания. Не многие были бы способны на такое, я бы, по крайней мере, точно бы на такое пойти не смог. — с недвусмысленным намеком сказал Рейвен.       — Я думаю, Рейвен хотел сказать, что этот случай, несмотря на газетную статью, породит много сплетен, которые могут навредить вашему здоровью, если кто-то вдруг решит все же потребовать от вас объяснений. Думаю, стоит прислушаться к совету Сола и на время покинуть Клаудсдейл, пока шумиха не уляжется. Съезди на пару лет в Филидельфию, Мэйнхеттен или Лас-Пегас, в современные города, где до дел аристократии нет никому дела. Через пару лет никто уже и не вспомнит о том, что произошло около южных ворот кладбища Андерклауд. Что думаешь ты, Мистраль?       — Не волнуйся, Арктик, мы и так уже приняли решение покинуть этот город всей семьей.       — Всё именно так, мне остается только поблагодарить вас за то, что вы были моими секундантами, и попрощаться с вами.       Рейвен и Арктик переглянулись, тон, которым говорил Пассат, невольно заставил их понервничать. По всей видимости, не желая терять времени, Пассат без энтузиазма попрощался с друзьями и покинул место дуэли вместе с сестрой.       — Поверить не могу, что Пассат вот так принес извинения после всего. — начал Рейвен после того, как брат с сестрой улетели. — Да если бы я был на его месте, я бы предпочел умереть, чем вот так пристыженно извиниться.       — Дело и впрямь странное, но не похоже, что его кто-то заставлял это делать.       — А как же его подавленный настрой, а манера речи?       — Я думаю, он такой не потому, что ему пришлось извиняться, а потому что он потерял веру в самое дорогое для него, в членов его семьи.

***

      Когда Пассат и Мистраль спешились, то увидели, как за оконной занавеской второго этажа мелькнуло мрачное лицо графа Буллфинча. Пройдя в особняк, их встретил старый дворецкий, последний из слуг, оставшихся в этом опустевшем доме, только потому что служил Памперо еще с ее детства и всецело был предан ей. Ступая по плохо освещенным коридорам, они искоса смотрели на всю роскошь, которая окружала их с детства, и им невольно казалось, что вся она запачкана чьей-то кровью или отмечена предательством.       Проходя мимо студии, в которой Пассат держал свою коллекцию всевозможных увлечений, они наткнулись на бледную Памперо, которая впала в ступор, пока разглядывала альбом со старыми фотографиями.       Услышав шаги и подняв голову, она тут же расцвела, поняв, что с ее детьми все в порядке, и тут же подбежала, чтобы обнять их. Спустя несколько секунд объятий она опомнилась и подняла встревоженные глаза на сына.       — Ты...       — Нет, дуэли не было. — ласково он успокоил мать.       — Хвала сестрам, что всё решилось мирно. Поможешь нам с Мистраль собрать вещи?       — Развод уже официально утвержден?       — Да.       — Отлично, я больше не хочу оставаться в этом доме.       — Не волнуйся, у бабушки с дедушкой в Сомнамбуле ты быстро придешь в себя под влиянием теплого климата.       — Не думаю, что поеду в Сомнамбулу с тобой и Мистраль. Позорить своим видом своих родных — это не по мне.       — Не неси чепухи, Пассат, снобы из Клаудсдейла навязали тебе какой-то чересчур странный кодекс чести. В Сомнамбуле пони судят по тому, как они исправляют свои ошибки и поступают ли они по совести, а не то, как рьяно он отстаивает свою честь, бросаясь на каждого за малейший проступок.       — Даже если так, я принадлежу к запятнанному позором роду. Моя задача — начать жить заново и очистить родовое имя своими поступками.       — Бедный мальчик, не взваливай на себя эту ненужную ношу. Я не хочу, чтобы мой жеребенок по надуманной причине решился на нищету или голод.       — Поверь, мама, голод и нищета — это меньшее из всех горестей, с которыми может столкнуться пони. Вчера я на живом примере узнал, что такое крепкая воля. Есть те, кто непомерно страдал и не умер, но построил себе новую жизнь на пепелище старой жизни и на развалинах того счастья, что сулила им судьба. Я узнал это, я лично знаком с ними, я увидел, что из глубин той бездны, куда их сбросил враг, они, подобно фениксу, восстали полные такой силы, могущества и славы, что восторжествовали над своими обидчиками и сами сбросили их в бездну отчаяния.       — И что же, это личности сделали это в одиночку? — спросила Памперо, заставив сына задуматься. — Пассат, ты не обязан идти по тому пути, по которому тебя вынуждает идти общество или твои личные предрассудки. Никто не идет по жизненному пути, не оступаясь или не падая. Но лишь когда кто-то становится заложником одной идеи, он добровольно вешает на себя груз, который усложняет этот путь. Есть те, кто заслужил его носить, но есть и те, кто вешает на себя его незаслуженно. Если бы ты совершил непоправимую ошибку, то я сама бы наставила тебя на этот путь, но этого не произошло. Ты можешь дать роду Ноктилусент второе дыхание, не обременяя себя испытаниями и не покидая нас. Откажись от своего родового имени по линии отца, если оно стыдит тебя, и возьми мое. Не отказывайся он нашей поддержки, потому что лишь когда тебя поддерживают на твоем жизненном пути дорогие тебе пони, ты будешь оступаться реже, а последствия падений будут переноситься проще. Не покидай нас, Пассат.       Слова матери тронули сына, и он горько улыбнулся. — Хорошо, мама, я последую твоему совету. Меньшее, что я могу сделать для тебя, искупляя свою провинность, после того как недостаточно поддержал тебя в тяжелую минуту, — это остаться рядом с тобой. История одной пони будет до конца жизни мне примером того, какой на самом деле может быть искренняя привязанность к матери, и то, как важно ценить каждую минуту, проведенную с ней. — сказал он, вновь нежно приобнимая сестру и мать.       Эту семейную идиллию прервал старый дворецкий.       — Простите, господин Пассат, граф желает вас видеть.       — Что такое?       — Ему интересно, почему его сын после важной дуэли не пришел к нему и не рассказал о том, как все прошло, и не похвастался победой и очищенным именем.       — Скажите, что ни о какой победе и очищенном имени речи не шло, я отказался драться и принес извинения.       — Вот как, весьма смиренно и благосклонно. Но не думаю, что это успокоит графа и он не попросит меня вновь вызвать вас к себе.       — Разумно. Что ж, если граф этого так хочет, я выскажу ему всё в лицо.       — Ты справишься в одиночку? — обеспокоено спросила сестра.       — Можешь не сомневаться.       Поднявшись на второй этаж, пройдя мимо вывешенного герба, он, распахнув двери кабинета графа Буллфинча, вошел в мрачную комнату, где за столом сидел сам граф, поблескивая золотыми глазами. Строгий, но осторожный взгляд графа встретился с уверенным, но оскорбленным взглядом Пассата. Еще с полминуты они сохраняли полную тишину, пока граф не начал говорить.       — Почему же мой сын не хочет прийти ко мне после дуэли чести и рассказать во всех подробностях, как всё прошло?       — Всё потому, что нам не о чем говорить, граф.       — Что за тон, Пассат? Как ты разговариваешь со своим отцом?       — Я и моя сестра предпочли бы, чтобы вы не употребляли это слово в отношении нас.       — Какое? Отец?       — Да, — уверенно ответил Пассат. — Я бы предпочел избегать этого слова впредь.       Буллфинч был сбит с толку поведением сына. Они не разговаривали с момента его приезда из Кантерлота, он вызвал Миднайт Рейн на дуэль чести из-за своей семьи, что Буллфинч всецело поддерживал. И теперь, вместо того чтобы придти к своему отцу и заявить, что их репутация вновь может начать расти, его сын заявляет, что не хочет, чтобы его так называли, и делает это в нахальной и неуважительной манере.       — Что с тобой такое, Пассат? — произнес он, сдерживая гнев. — Что произошло сегодня на дуэли?       — Ничего, дуэли не было.       — Что ты сказал? — возмутился граф, и губа его надменно дернулась. — В каком смысле «дуэли не было»?       — Я принес баронессе Миднайт Рейн извинения за свои оскорбления и поведение моей семьи.       — Плохое время ты выбрал для того, чтобы разыгрывать меня этими выдумками.       — Чем раньше вы в это поверите, граф, тем лучше. Скоро выйдет изобличающая статья, которая покажет всему Клаудсдейлу, что случилось на самом деле, и там вы также прочитаете о том, что я извинился перед баронессой.       — Ты издеваешься?! Как ты смеешь извиняться перед ней после всего этого! Неужели ты струсил?       — За честь своей семьи я был готов сражаться до конца, если бы эта честь еще осталась в этой семье. Я видел в вас и маркизе благородство, выдержанное в веках и гордо именуемое Ноктилусент. Но каково же было мое разочарование, когда я узнал, что мой отец, мой пример для подражания, не просто предал свою сестру и поддержал ужасное решение моей бабушки, но и знал о том, до какой степени ужасные вещи происходили в приютах Льезона, и оправдывал их, покрывая даже смерти жеребят. Миднайт Рейн лишь провела жатву, быть может, она двулична, надменна и жестока, но она забрала у этой семьи то, что по закону жизни эта семья должна была потерять уже очень давно. Хотите совет? Мы с Мистраль заключили договор с ней, по которому Миднайт Рейн оставит эту семью, и вас в частности. Но произойдет это лишь если вы не попытаетесь спровоцировать ее снова. И я настоятельно советую вам прислушаться к моим словам, потому что такой, как вы, ее не остановить, как бы вы ни старались. На этом все, я вернусь к сбору вещей с матушкой и сестрой, чтобы сегодня же покинуть этот дом. Прощайте.       Пассат развернулся и вышел из комнаты так же сурово и прагматично, как и вошел в нее, при этом спеша, чтобы граф не успел опомниться после всего сказанного. Буллфинч, все еще пребывая в изумлении, вскоре пришел в ярость и, скрипя зубами, в ярости раскидал бумаги со своего стола.       Пассат вернулся к сбору вещей, меньше часа им потребовалось для того, чтобы собрать все необходимое. Поездка должна была занять несколько дней, и благодаря разделенным после развода средствам и тайным накоплениям Памперо, от игр на бирже, эти дни не должны были оказаться тяжким бременем для семьи.       В процессе сбора вещей иногда были слышны возмущения графа. После того как возмущения кончились, Пассат заметил, как по коридору от комнаты графа до выхода прошагал дворецкий. Подойдя к окну, он увидел, как тот вышел на улицу и пошел вдоль нее в сторону дома Миднайт.       — Болван. — прошипел про себя Пассат, проникаясь горем от того что отец его не послушал.       Когда вещи были полностью собраны, вернулся дворецкий, чтобы помочь Пассату спустить часть багажа вниз. При этом он и сам был готов отбыть на свою родину.       Выйдя из дома, семья наткнулась на Миднайт, стоящую у входа на территорию особняка. Кобылка поздоровалась со всеми легким поклоном. Довольно неожиданно было видеть ее лицо без привычной расслабленной улыбки. Суровое и строгое, ее лицо не выражало злых намерений к покидавшим этот дом, но явно показывало холодную решительность и естество, что вечно скрывалось за маской приветливости.       Вид бледной пегаски не на шутку встревожил Памперо, но ее дети поспешили ее успокоить. Ничего не говоря, она подняла сложенный вдвое лист бумаги, зажатый в перьях, и показала его Пассату и Мистраль. Оба поняли, что это было, и, соблюдая договоренность, кивнули и пропустили ее в дом. Миднайт вошла в опустевший особняк, в котором оставался лишь Буллфинч.       — Идем, мама, нельзя опаздывать на поезд. — говорил Пассат, побуждая мать двигаться вперед и не оборачиваться на Миднайт.