С наилучшими пожеланиями от герцога О, графа В и маркиза С

      Счётные книги заняли его до самого утра. Ричард, невероятно усталый и столь же довольный, потёр покрасневшие от недосыпа глаза. Радоваться, конечно, было нечему, так как благородно взявший его под свою опеку дядюшка Эйвон по-крупному его обворовывал на протяжении всех пяти лет со смерти отца, но всё же приятно было оказаться правым… И немного печально. Но не от того, что дядя оказался мерзавцем, нет, это Дикон всегда знал, его печалил тот факт, что он не может прямо сейчас поделиться своим открытием с сестрой. Айрис точно припомнила бы всех кошек Леворукого поимённо, кляня Эйвона на чём свет стоит…       В дверь осторожно постучали, словно боясь разбудить Ричарда, но получили вполне себе бодрое приглашение войти. Хуан шагнул внутрь, приглашая оруженосца соберано на завтрак.       – Я не голоден, – откидываясь на спинку стула ответил Ричард. – Но не возражал бы против тренировки…       – Соберано считает, что вы не должны отвлекаться от своего занятия, – не моргнув и глазом изрёк «мнение» Соберано Хуан.       – И как долго… Я не должен отвлекаться? – осоловело хлопая глазами поинтересовался Ричард.       Хуан поджал губы, еле заметно проявляя своё недовольство. Вот только кем?       – Соберано не сообщил, – наконец ответил домоправитель.       Ричард усмехнулся растрёпывая успевшие отрасти с выпуска волосы. Любопытно.       – Мне позволено покидать особняк?       Хуан не ответил, окидывая юношу странным взглядом, значения которого Ричард не понимал. Подозрение? Насмешка? Но не успел Дикон возмутиться, как Хуан протянул ему запечатанную зелёным воском записку без герба и письмо с печатью Окделлов.       Ричард, не сводя настороженного взгляда с Хуана, взял оба послания в руки и как-то потерянно перетасовал их в руках. Что-то подсказывало Ричарду, что он прекрасно осведомлён о личностях отправителей. Задумавшись о том, желает ли он распечатать послания при домоправителе Алвы, Ричард пришёл к выводу, что нет, этого делать не стоит. Ему не хотелось бы, чтобы Хуан видел его реакцию на записку… На записку и письмо. Как бы он не относился к Хуану, Ричард ни на мгновение не забывал кому домоправитель служит.       – Письмо из Окделла доставили вместе с расчётными книгами, но Соберано решил, что будет лучше Вам получить его после того, как Вы ознакомитесь с ними, – чётко отрапортовал Хуан, поднимая своими словами волну негодования в Ричарде. – Записку же доставили около получаса назад.       Кем этот голубь напыщенный себя возомнил!? Как он смеет удерживать от Ричарда письма из его же, Ричарда, дома!? Возмущению его не было предела и Ричард чувствовал, как кровь приливает к щекам, как мелко начинают подрагивать сжимающие послания руки. Ему необходимо сейчас же вновь обрести контроль над собой и своими эмоциями. Нельзя показывать свою слабость перед Хуаном, особенно сейчас, когда Алва, казалось бы, вбил себе в голову следить за каждым ричардовым вздохом.       – Спасибо, Хуан, – собрав последние остатки самообладания кивнул Ричард, отпуская домоправителя.       Уход Хуана не заставил себя ждать. Стоило Ричарду остаться в комнате одному он, недолго думая, первой сломал зелёную печать и торопливо развернул записку. Как и ожидалось, Эстебан был в ярости, потому что в записке было всего четыре слова:       «Старая Ноха. После заката».       Ну… Не всё так плохо, рассудил Ричард. Эстебан не требует секундантов, значит это точно не дуэль, а так, разговор по душам. Наорёт и перебесится. Жить можно.       Прочитав записку Ричард тут же поднёс её к свече, почти заворожённо наблюдая за тем, как любовно пламя облизывало бумагу, прежде чем спалить её дотла, не дай Лит, записка окажется в руках Алвы, с того станется решить, что его оруженосец получил приглашение на дуэль.       Следующее же письмо далось Ричарду куда труднее. Руки его мелко подрагивали, не самого лучшего качества бумага на ощупь казалась грубее наждачки. На мгновение, перед тем как распечатать письмо, Ричард задумался, с чего бы матушке отправлять письмо вместе с кэналлийцами, вместо того, чтобы передать через Наля? Вряд ли это было бы быстрее или удобнее, особенно если вспомнить презрение какое она испытывает к Алве и всем южанам…       Отбросив в сторону ненужные терзания Ричард решительно сломал печать и развернул короткое письмо, без единого сомнения узнавая матушкин витиеватый почерк.       «Сын мой, надеюсь моё письмо найдёт Вас в добром здравии. Довожу до Вашего сведения, что Ваш спешный отъезд в школу оруженосцев серьёзно взволновал Вашего дядюшку, но, к Вашему счастью, переживания о его здоровье лишены всякого смысла. Граф Ларак довольно скоро примирился с ситуацией и не успел никого побеспокоить своими бессмысленными тревогами о Вашем благополучии. Надеюсь, Вы знаете, что делаете. Благослови Вас Создатель. Вдовствующая герцогиня Мирабелла Окделл».       Сухо, коротко и по делу, как и всё, что говорила и делала его матушка. И всё же Ричард замер, потерянно сжимая в руках короткое письмо, почти что записку. Ничего особенного… Но что-то в этих словах зацепило Ричарда, заставив перечитать их снова. И ещё раз.       Перечитав письмо в четвёртый раз Ричард неверяще уставился в исписанный лист. Читая его, он слышал в своей голове спокойный, почти монотонный голос герцогини Окделл, который за всю свою жизнь он слышал бессчётное количество раз. И всё же, у него сложилось впечатление, будто бы он впервые «услышал» родную мать.       Конечно, письмо матушки было по обыкновению холодным и вежливым, но вместе с этим Ричарду вдруг показалось, что в своём письме она доводила его до сведения о том, что Ларак так никому и не растрезвонил о том, что Ричард явился в Лаик без его на то дозволения… Складывалось впечатление, что именно матушка приложила к этому руку, убедив дядюшку Эйвона, что помалкивать об этом «инциденте» будет разумнее всего.       Более того, Ричарду показалось, что его матушка в этом письме одобряет и не осуждает его выбор не смотря ни на что отправиться в школу оруженосцев…       Ричард замер, бестолково хлопая глазами, а затем вновь схватил со стола письмо и ещё раз его перечитал, словно надеясь выискать между строчек нечто новое. Нечто, что всегда было в словах матушки и что Ричарду, в силу детской горячности и глупости, только сейчас достало ума понять.       Разумеется, в письме ничего нового за несколько мгновений не появилось, но совершенно внезапно это короткое послание заставило Ричарда задуматься о том, как много из сказанного матушкой он понимал неправильно? Или же напротив, именно сейчас у него сложилось неправильное представление о смысле вложенном матушкой в это письмо? Что если ему просто показалось?.. Но что если нет?..       Герцогиня Окделл никогда не казалась заботливой и нежной матерью. Страшно вспомнить сколько раз они с Ричардом кричали друг на друга, спорили, отказываясь соглашаться друг с другом даже в мелочах. Заканчивалось всё обычно лишением Ричарда одного или двух приёмов пищи, ночёвкой в домовой часовне в компании эсператии, а иногда и поркой. Герцогиня Окделл была строгой и бескомпромиссной, с характером слишком жёстким для женщины, как однажды себе под нос пробурчала тётушка Аурелия, не одобряя очередное решение матушки, а после добавила: «Не удивительно, что Эгмонт постоянно искал куда бы сбежать…».       Но ведь и Ричарда нельзя было назвать примерным сыном. Любопытный и несносный мальчишка всё время делал лишь то, что ему заблагорассудится. В раннем детстве он облазил каждый закуток в замке. Став старше, он начал сбегать в ближайшие деревни, а после и в город. Рано начал играть в карты и кости. Напиваться. Вступать в драки. Также он часто повышал голос, почти до крика, на дядю и тётю. Спорил с отцом Маттео, просто так, назло. По этой же совершенно бестолковой причине он зачастую прогуливал уроки насаждаемые матерью. Ричард ненавидел её нравоучения и наставления, а от фразы «Герцог Окделл должен...» или «Герцогу Окделлу следует…» его тошнило.       Отец же был… Добрым. По крайней мере к нему и сёстрам. К собственному сожалению Ричард запомнил об отце лишь эту малость. Будучи ребёнком, он любил сидеть у него на коленях, прятаться под столом в его кабинете, но по-настоящему узнать отца Ричарду так и не удалось. Слишком мало он был рядом с ними. Дольше всего отец находился дома после своего ранения и то, казалось, постоянно мечтал сбежать из замка на охоту или по каким бы то ни было герцогским делам… Даже когда отец был жив воспитанием Ричарда и девочек всецело занималась матушка. Именно она следила за тем, чтобы Ричард учился на занятиях с мэтром, наблюдала издалека за его уроками фехтования с капитаном Рутом, наказывала его, когда он озорничал… Отца же, будто бы, это вовсе не интересовало, он производил скорее впечатление стороннего наблюдателя, нежели озабоченного жизнью своих отпрысков родителя. Казавшийся маленькому Ричарду таким большим и сильным, по сравнению с матушкой, отец сейчас производил впечатление человека почти… Беспомощного в собственном замке.       Его родители не любили друг друга, Ричард знал это с самого детства. Более того, когда отец был ещё жив, они с матушкой постоянно ругались. Вернее матушка ругалась, с трудом пытаясь припомнить подробности осознавал Дикон, отец же больше отмалчивался, а когда становилось совсем невыносимо её слушать, просто сбегал из замка, гаркнув ей напоследок что-то такое, отчего матушка обязательно проплачет целую ночь. Перед мятежом ссоры стали лишь чаще…       А после смерти отца матушка делала всё возможное, чтобы превратить Эгмонта Окделла в настоящего героя… Ради кого? Ради мужа, который её даже не любил, или ради них, своих детей, которые его почти не знали? Для чего? Может, для того, чтобы Ричард и сёстры не запомнили его всего лишь… Предателем, которым он являлся? Чтобы любили не смотря на все его недостатки? Чтобы помнили?..       Ричард задумался. Он ведь даже в детстве никогда не верил ни в Талигойю, ни в сказочных Раканов, которым трон принадлежит по праву и которым его обязательно нужно вернуть. Даже не смотря на все рассказы отца об этом, не верил. Друзья отца ему тоже никогда не нравились, как и их тайные встречи в родовом замке Окделлов… Но ведь и матушка их тоже не жаловала, как припоминал сейчас Ричард…       Однажды, Ричард даже не помнил сколько ему точно лет было, может шесть, может чуть больше или меньше, он лазал по крыше замка и подслушал одну из таких «тайных» встреч. А ведь тогда он впервые услышал о Рокэ Алве.       На встрече присутствовало пятеро. Отец, Эйвон, Карл Борн, один из внуков Анри-Гийома, сейчас Ричард мог предположить, что это был Мишель, в конце концов он был секундантом отца на его дуэли, а ещё среди них был Вальтер Придд, отец Валентина. Они обсуждали грядущее Восстание, заранее посчитав его проигранным, на что Вальтер предложил покончить с тем, кто по их мнению являлся главной угрозой их делу – герцогом Алвой. Покончить грязно и жестоко. Все сомневались в предложении Придда, отец в том числе, но решить судьбу Алвы и дать согласие на его убийство выпало именно на его плечи. И, в конце концов, Вальтер Придд получил согласие Эгмонта Окделла.       Матушка обнаружила Ричарда сразу же, стоило ему только выбраться из своего укрытия, словно знала, что он обязательно воспользуется возможностью подслушать взрослый разговор. Досталось ему тогда страшно. Герцогиня Окделл была просто в ярости от его выходки… Или же от разговора, который вёл отец с гостями? Чуть ли не за ухо герцогиня притащила Ричарда в детскую, а потом долго и тихо объясняла ему, почему Дикону нельзя подслушивать «безбожные» разговоры отца и его друзей. Затем она заставила плачущего Ричарда пересказать ей всё, что он слышал и видел. Слушая его она не отнимала от губ сложенных вместе оплетённых чётками ладоней, будто бы сама с трудом сдерживала слёзы, а после его рассказа сказала лишь:       – То, о чём они говорили, сын мой, чудовищно. Ваш отец, дядя и эти… их гости – грешники. За одни только подобные мысли их ожидает Закатное Пламя. Запомните хорошенько их разговор, потому что Вы никогда, слышите меня, никогда не станете даже думать о подобных зверствах! И Вы никогда и никому не позволите использовать себя так, как сейчас использовали Вашего отца. Вы будущий герцог Окделл, сын мой, в Ваших силах стать достойным этого титула.       И Ричард запомнил. И беседу заговорщиков и слова сказанные после. На всю последующую жизнь запомнил и действовал в полном соответствии с ними… Вот только, кажется, отчего-то позабыл, что произнесла их когда-то никто иная, как герцогиня Окделл.       – Какой же я дурак, – простонал Ричард, пряча лицо в ладонях.       Вот вам и образцовое воспитание эреа Мирабеллы и воспитанное ей надорское недоразумение.       Что же дальше? Перекапывая воспоминания в своей голове Ричард припомнил, что после смерти отца именно матушка настояла на том, чтобы Ричарда продолжили обучать фехтованию, хоть дядя Эйвон и был против. Чем же ещё он был обязан матери? Сколько в Ричарде на самом деле от самого себя, а сколько от воспитания герцогини Окделл? Неужели всё это время думая, что он вырос вопреки материнской воли, он ошибался и весь он, все его мысли и чувства, характер и цели полностью являются следствием её слов и действий?       Матушка терпеть не могла друзей отца… Но столь же страстно ненавидела южан и Олларов. Терпеть не могла навозников, как и многие другие представители старой знати. Но никогда не говорила ничего хорошего или плохого о Раканах. О них матушка вовсе предпочитала молчать, Ричард не мог припомнить чтобы она говорила о законном правителе Талигойи вовсе, даже когда об этом заводили разговор Лараки, она всегда… Уходила от темы, иногда в самом прямом смысле слова уходила прочь, оправдывая это неотложными делами. Герцогиня Окделл была яростной эсператисткой и терпеть не могла Олларианскую церковь, считая, что та умаляет величие Создателя. Также она была затворницей не имеющей друзей в столице и разорвавшей все отношения со своей семьёй сразу же после свадьбы с отцом Ричарда. Ещё она всегда жестоко наказывала своих детей за каждую, даже самую лёгкую провинность, никогда не хвалила за успехи, никогда не жалела… Но защищала, когда солдаты Короны вторглись в их замок, при первой встрече с посланниками затолкав одиннадцатилетнего герцога себе за спину. Жёстко осекала дядюшку Эйвона и тётушку Аурелию, когда те лезли в воспитание её детей. А ещё, по крайней мере Ричарду очень хотелось в это верить, она больше всего на свете любила его и его сестёр.       Тяжело вздохнув Ричард поднялся из-за стола. Отчаянно хотелось что-нибудь сделать, поговорить с матерью или накричать на неё, заключить в крепкие сыновьи объятья или вовсе никогда её не видеть. Во всём свете Ричард не знал более противоречивого человека, чем его мать. Ужасная гордячка и при этом проповедующая самоотречение доходя до абсурда, истинно верующая в любовь Создателя ко всем своим созданиям и презирающая всякого, кто придерживается иной от её веры или же образа жизни. Мелочная, жестокая, но вместе с этим любящая и преданная. Холодная как Надорские скалы и вспыхивающая столь же легко как порох.       Успокаивался Ричард с большим трудом, шагами меря спальню из угла в угол. Он рассудил, что ничего поделать с матушкой сейчас не сможет, и он понятия не имел, появится ли у него возможность обсудить своё недавнее открытие с ней позже. Да и стоит ли это делать вовсе? Ричард не знал. Но письмо домой он всё же напишет, обязательно. Не такое формальное как предыдущее, но и вываливать на бумагу всё, что лежит на сердце Ричард не думал. Просто постарается поддерживать связь с домом, с матушкой, пока есть такая возможность. По крайней мере одно он знал точно – матушка не прокляла его за его выходку, не возненавидела. На данный момент – это всё, что действительно имело значение.       Более насущной же проблемой было послание Эстебана и вот над ним прямо сейчас стоило серьёзно поразмыслить. Положение Ричарда было незавидно, это было понятно по вчерашнему разговору с Алвой и по сегодняшним «ограничениям», которые негласно наложил на него его монсеньор.       Хуан так и не ответил, можно ли ему покидать особняк, из чего Ричард сделал вывод, что всё-таки нельзя. Тренироваться нельзя, выходить наружу нельзя, ну хоть выходить из комнаты на завтрак не запретили и на том спасибо. А главное из-за чего это всё? Из-за того, что он обыграл Валме в карты? Из-за того что заметил шулерство Алвы? Из-за того, что оказался умнее, чем Алва ожидал?..       Чем больше Ричард об этом думал, тем раздражительнее становился. Уж лучше он будет злиться на Алву, чем на себя. Раздражение на Ворона раззадорило Ричарда почти что вернув ему доброе расположение духа. А ведь сегодня после заката Эстебан назначил встречу, на которую Ричард не может не явиться. Выспрашивать у Алвы разрешение на встречу с «колиньяровским щенком» не хотелось до зубного скрежета. Всё равно не отпустит, да ещё и очередную отповедь прочитает.       Ричард подошёл к окну, прикидывая сумеет ли выбраться не спрашивая ни у кого на то дозволения и вглядываясь в толстые ветви старого дуба, раскинувшегося прямо перед его окном, решил, что да, сумеет. Вылезти в окно, а следом перемахнуть через забор? Легче лёгкого, вот только придётся идти пешим ходом, потому что выкрасть ещё и Баловника у него точно не выйдет.       Если поймают – точно накажут, в пределах весьма изощрённой фантазии герцога Алвы. Но не прийти на встречу вовсе Ричард не мог, не после дурацкой выходки Ворона. А значит сегодняшний день нужно провести так, чтобы никто и мысли не допустил о его возможном «побеге».       На завтрак он так и не вышел, чтобы не пересечься случайно с Алвой, вместо этого он, как ни в чём не бывало, направился в библиотеку. Пару часов он прятался там за чтением трактата о ведении домашнего хозяйства, написанного к удивлению Ричарда надорским священником около шестидесяти лет назад. В этом труде владения Ричарда описывались как пример добросовестного управления герцогом своими землями. Надор описывался процветающей провинцией, сильной и весьма развитой.       Ричард задумался, припоминая, что герцогом тогда был Роланд Окделл, его дед. До рождения Ричарда он не дожил, до совершеннолетия его отца тоже. Видимо становиться герцогом в очень юном возрасте уже вошло у Окделлов в привычку. Ричард поморщился, осознавать, что от своего отца Эгмонт Окделл унаследовал сильное герцогство, а сам Ричард в наследство получил почти что руины родового замка и земли с хромающей на обе ноги экономикой, было как-то по-детски обидно. Ломать не строить, а Ричарду уже и ломать-то нечего, даже при большом на то желании.       В конце концов затолкав поглубже всё своё недовольство на отца, Ричард набрался, прости Создатель, терпения, запасся бумагой, пишущими принадлежностями и начал переносить все свои мысли и соображения касаемо возможностей своего герцогства на чистый лист.       Надор на протяжении всей его истории был горнодобывающим регионом, в некоторые годы, если верить книгам в библиотеке Алвы, даже являлся крупнейшим поставщиком сапфиров в Талиге… Ричард весело хмыкнул. Надор – крупнейший поставщик сапфиров, рой, большей частью чёрных, и изумрудов, а фамильное кольцо у герцогов Окделлов с невзрачным карасом, оправа которого гораздо ценнее, нежели сам камень… Но ведь и Надор испокон веков считался регионом металла, а не камня, потому в его землях почти не было ювелирных мастерских, и большая часть драгоценных камней шла на продажу, а все ювелирные изделия изготовленные в Надоре не шли ни в какое сравнение с украшениями созданными кэналлийцами или морисками. Зато кузниц в крае Ричарда всегда было много, как и оружия местного производства, неудивительно, что его и после отцовского мятежа умудрялись вывозить целыми караванами…       Ричард подскочил на ноги в поисках сборника указов за 393 год Круга Скал. Его отец развалил всё, да не всё, под его управлением страдали скорее шахты, количество которых значительно уменьшилось за период его правления по разным причинам, лучшая из которых была их полная выработка. Но большая часть была закрыта по причине высокой смертности шахтёров или же отсутствия средств на содержание шахт и, к сожалению, первая причина зачастую была следствием второй. Попытка сэкономить на содержании шахт привела к их упадку, но всё же не остановила производство и торговлю оружием вплоть до смерти отца. Остановило нечто иное. Пробежавшись пальцами по корешкам книг Ричард выцепил сборник за нужный год и, не возвращаясь к столу, начал выискивать то, что было ему нужно. Бессрочный указ об ограничении оружейного производства в Надоре, вступивший в силу аккурат со вступлением Ричарда в титул герцога, то есть почти сразу после подавления мятежа.       Страх Короны перед новым мятежом Надора значительно ограничил основной заработок всего региона, а повышение налогов только способствовало столь скорому его разорению. Вот и всё.       Ричард улыбнулся, вспоминая недавно прочитанное о его деде. Роланд Окделл занимал пост Первого Маршала дольше всех в истории Талига и даже Талигойи, а его регион обеспечивал оружием практически всю государственную армию. Неудивительно, что в годы его правления герцогство считалось одним из самых богатых во всей стране.       Так что даже снижение налогов мало поможет Надору снова встать на ноги. В идеале необходимо было пересмотреть именно указ об ограничении производства оружия, снизить налоги для всего региона в частности пошлину на торговлю за его пределами и лет через десять-пятнадцать, при грамотном управлении, герцогство Ричарда вновь сумеет приблизиться к своей былой силе.       Обед Ричард благополучно пропустил, как и отъезд Алвы из особняка по делам, весь день проведя в библиотеке корпя над книгами. Спускаться в столовую на ужин он отказался, попросив подать его себе в спальню, объяснив своё решение усталостью от бессонной ночи. Спокойно отужинав Ричард пожелал Хуану доброй ночи и закрылся в своей комнате искренне надеясь, что его не хватятся как минимум до рассвета.       Собираясь на ночную встречу Ричард благоразумно не стал надевать чёрно-синий колет, предпочтя ему чёрный с серебряным шитьём, один из тех, что прибавились к его гардеробу после памятного разговора в котором, в числе всего прочего, Ворон упомянул, что фамильные цвета Алвы Ричарду не к лицу. Чёрный колет не столь заметен в темноте, как чёрно-синий.       Захватив с собой шпагу, пистолет и деньги, Ричард подошёл к окну, отворил его и осторожно высунулся из него, проверяя обстановку. Не заметив ничего подозрительного Ричард забрался на подоконник и потянулся к ближайшей ветке. Перелезть из окна на дерево оказалось проще, нежели спуститься с него – постоянно мешалась шпага, но Ричард справился, не наведя ненужного шума. Оказавшись ногами на земле он отряхнулся и, вновь осмотревшись, направился к забору. С ним пришлось повозиться сильнее, чем даже с деревом, но, с горем пополам, Ричард оказался по ту сторону и побрёл по ночному городу к месту встречи.       До этой ночи ему никогда не доводилось бывать в Старой Нохе, за всё время в городе он лишь пару раз проезжал мимо неё. Мрачное и жуткое место в тёмное время суток казалось ещё страшнее. От прикосновения Ричарда ржавая решётка застонала точно испуская последний дух. Неподалёку приглушённо выругались. Узнав знакомый голос Ричард без раздумий двинулся на звук.       – Ты опоздал, – язвительно бросил ему Эстебан, стоило Ричарду только показаться в поле его зрения.       – Пришлось лезть через забор, – пожал плечами Ричард.       – Какого?.. – лицо Эстебана удивлённо вытянулось, но он тут же отмахнулся от этого вопроса, вместо него задавая более животрепещущий. – Какого Леворукого ты решил, что натравить своего монсеньора на моего будет отличной идеей!?       – Никого я не натравливал! – возмутился Ричард. Неужели Эстебан такого о нём мнения? Что при первой возможности он побежит плакаться своему эру в рубашку?       – Килеан-ур-Ломбах рвёт и мечет, потому что твой Алва поимел его на глазах у всех из-за десяти таллов, надорского короткохвостого коня, фамильного кольца Окделлов, чёрно-синего колета и шляпы! Из-за твоих десяти таллов, твоего коня, кольца, колета и шляпы! – ярость Эстебана можно было резать ножом, но хоть за шпагу тот хвататься и не думал, впрочем, как и за перчатку.       – Хватит уже это повторять! – всплеснул руками Ричард.       – Что именно? Десять таллов, конь, кольцо, колет и шляпа? Это? Или шляпа, колет, кольцо, конь и десять таллов? А может это? Кольцо, конь, колет, десять таллов и шляпа? Что из этого тебе не по вкусу!?       Ричард бессильно застонал, Эстебана несло. Иметь дело ещё и с его претензиями сил не было совершенно. Ричард покачал головой и увидев неподалёку от них скамейку, направился в её сторону. Лучше уж он будет выслушивать истерику Эстебана сидя.       – Что, даже оправдываться не будешь? – погаснув столь же быстро, сколь и вспыхнув обиженно бросил в его сторону Эстебан.       – Ты мне и двух слов вставить не дал! Когда бы я успел это сделать? – опустившись на скамью и вытянув ноги, в тон ему ответил Ричард.       – Так это я теперь виноват что ли!? – вновь начиная разгоняться воскликнул Эстебан, всё-таки опускаясь рядом с ним.       – Во всём виноват Ворон! Не я, не ты, а Ворон! – взорвался Ричард. – Носится со мной как курица с яйцом, следит за каждым шагом, за каждым словом! Я даже и подумать не мог, что прознав о моём проигрыше тебе, он тут же побежит отыгрываться на твоём монсеньоре! Какой нормальный человек вообще станет столь яростно лезть в дела своего оруженосца!? А главное зачем!?       В ответ на его тираду Эстебан лишь растерянно моргнул, но кивком головы попросил его продолжать, внимательно слушая. И Ричард продолжил распинаться дальше, но уже несколько спокойнее.       – Он следит за тем с кем я общаюсь, куда выхожу, как провожу свободное время. У меня даже обязанностей, как у оруженосца нет. Он взял меня только для того, чтобы выгуливать на королевских приёмах как левретку на поводке. Алва ничему меня не учит, ничего не требует, зато содержит и одевает по своему вкусу и, как недавно выяснилось, лезет в мои личные дела.       – Но… Зачем ему это? – с презрительной острой усмешкой спросил Эстебан.       Ричард раскрыл было рот, но, хватанув прохладного ночного воздуха, тут же его захлопнул, звонко щёлкнув зубами друг о друга. Леворукий его знает зачем Алве Окделл в оруженосцах. После вечера у Капуйль-Гизайлей Ричард окончательно уверился в том, что конкретно в этом решении Алвы вообще не было логики. Ворон сделал его своим оруженосцем просто потому что. Сделал и, судя по всему, сразу же разочаровался в своём решении, но, стоило Ричарду принять его предложение и дать ответную клятву, отступать уже было некуда. Алве пришлось играть теми картами, что были ему розданы, и выйти из партии до её завершения было бы ударом по его самолюбию и гордости. Осознав, в какую ловушку сам себя загнал, Ворон, начал делать всё, лишь бы ситуация стала для него более или менее приятной и интересной.       – Он просто развлекается, – немного подумав решил Ричард и весело усмехнулся. – Не думал, что жизнь Первого Маршала Талига столь скучна, что оный будет развлекаться отыгрыванием проигрыша своего оруженосца.       – Он безумец. – Заключил Эстебан и улыбнулся в ответ.       – Точно, – начиная смеяться согласно качнул головой Ричард.       Безумец. Ричард несколько раз повторил это слово у себя в голове. Удивительным образом, но оно подходило Ворону невероятно точно. Более того, оно было ему к лицу, оно шло его поведению и репутации, как сапфиры его глазам и иссиня чёрным волосам.       – Сильно тебе влетело? – изгоняя образ Ворона из своих мыслей, виновато поинтересовался Ричард.       – Людвиг погундел пару часов, слегка дал по шее, да угомонился, – пожал плечами Эстебан. – Что он вообще может мне сделать по-твоему? Я же сын обер-прокурора Талига, а он всего лишь комендант. Неприятно конечно, что мне вообще пришлось его выслушивать, но я как-нибудь переживу.       Ричард усмехнулся. Приятно было слышать, что сильнее всего пострадала именно гордость Эстебана, да и то, не слишком. Килеан-ур-Ломбах в этой ситуации самая пострадавшая сторона, но он производил впечатление настолько неприятное, что даже мысленно пожалеть его Ричард не мог. Он был уверен, что комендант как-нибудь справится и без его сочувствия.       – Зато о тебе весь город теперь судачит, – внезапно добавил Эстебан.       – С чего бы это?       – Ну это ведь во имя тебя Алва устроил ту показательную порку.       – Показательную порку? – всё ещё не понимая к чему ведёт Эстебан, переспросил Ричард.       – Ну да, – кивнул Эстебан. – Тем вечером Алва наглядно показал, что будет с теми, кто тронет его оруженосца.       – Лэйе Литэ, – устало провёл руками по своему лицу Ричард. Об этом он даже и не думал. О том, как остальные присутствовавшие при показательном выступлении Алвы на него отреагируют. – И что же про меня теперь говорят?       – Ну… Самые грязные сплетни говорят о том, что Алва таким образом пытается тебя совратить, если конечно уже не совратил. Но большинство слухов гласит, что таким образом Алва просто пытается продемонстрировать своё превосходство над Людьми Чести.       – Отрадно слышать, – сдерживая смех, наконец проговорил, Ричард.       – Что именно?       – Что меня находят достаточно привлекательным для роли любовника Первого любовника Талига, – ответил Ричард и рассмеялся уже в полный голос.       – Это вообще не смешно, Ришар, как ты не понимаешь? – возмущённо вскинув брови произнёс Эстебан. – Сам же весь Лаик мне говорил о значении репутации, а сейчас что?       – Сейчас моей репутацией занимается Ворон, – отсмеявшись ответил Ричард. – Он прилагает для её создания гораздо больше усилий, нежели я сам. Вряд ли ему понравится, что меня записали в его любовники.       – Если конечно затащить тебя в свою постель не его цель, – пробурчал Эстебан.       – При всём его интересе к моей персоне думаю, что все волнения на этот счёт безосновательны, Стефан, – как ни в чём не бывало продолжил веселиться Ричард.       Собственно с чего бы ему унывать? Алва бесится и бесит других, Эстебан не злится на него за поведение его эра, даже под замком Ричард просидел и то недолго – сумел сбежать. Ещё и ночь такая красивая, звёздная и ясная, что даже прощаться с другом не хочется. Вдруг голову Ричарда посетила прекрасная идея и он поспешил озвучить её Эстебану:       – Давай выпьем где-нибудь?       Эстебан задумался лишь на мгновение.       – А давай, – махнул он рукой, поднимаясь со скамьи. – Кстати, а что ты там говорил про то, что тебе пришлось лезть через забор?       – Для этого разговора мы слишком трезвы, друг мой, – закидывая руку ему на плечо усмехнулся Ричард.       До ближайшей таверны с очаровательным названием «Весенний цветок» юноши добрались на Гогане Эстебана, линарец без каких-либо проблем выдержал их обоих. В момент, когда они заняли самый дальний столик в углу зала Ричард жалел лишь о том, что с ними не было Валентина. Заказали сразу четыре бутылки вина – две бутылки «Дурной крови» для Эстебана и две бутылки «Девичьих слёз» для Ричарда и мяса на поздний ужин.       – То есть, после того, как он узнал, что ты будучи унаром обыграл Марселя Валме в карты, Алва запретил выходить тебе из дома? – Ричард согласно кивнул допивая третий бокал вина.       – Помимо этого он запретил мне заниматься фехтованием с его домоправителем, – добавил он.       – Он это как-то объяснил? – с лёгкой надеждой в голосе поинтересовался Эстебан.       – Никоим образом, – качнул головой Ричард.       – Слава Создателю, что он всё-таки выбрал не меня на площади, – усмехнулся Эстебан и потянулся к своему бокалу. – Звучит как тост!       – Не чокаясь, – поморщился Ричард, подливая себе вина.       После рассказа о житие Ричарда под алвавской крышей он наконец-то сумел расспросить Эстебана как тому пришлась служба оруженосцем. Оказалось, что интересного в доставке посланий от одного отправителя к другому было мало, но помимо этого Эстебан наблюдал за тем, как Килеан-ур-Ломбах управляется с гарнизоном, а это уже было в разы любопытнее. Ему даже довелось пару раз побывать в городском патруле и единожды сунуться на Двор Висельников.       – Что ты там забыл вообще? – восхищённо воскликнул начавший пьянеть Ричард.       – Началось всё как раз с патруля, во время которого мы наткнулись на шайку каких-то оборванцев пытавшихся ограбить ювелирную лавку, мы их разогнали, а после преследовали до самого Двора Висельников, ну и пришлось идти туда и договариваться с их корольком.       – Королём Висельников? – уточнил Ричард.       – Ага, – расстёгивая колет кивнул Эстебан. – Ночная тень или как его там… Шваль та ещё, не чета дидериховскому королю Висельников из «Пасынков Талига».       – О чём вам пришлось с ним договариваться? – с любопытством поинтересовался Ричард.       – О выдаче его подданных, о чём же ещё, – усмехнулся Эстебан. – Простояли у их ворот как попрошайки целых полтора часа, пока выторговать хотя бы четырёх из пяти оборванцев не удалось, а после потащили их казематы, где им самое место. Скользкая тварь этот их королёк, а воняет от него и того хуже, не к столу будет сказано чем.       – Зачем тогда с ним договариваться? – непонимающе спросил Ричард. – Разогнали бы весь двор к матери Леворукого, да и всё тут.       – Свыше не велено, – всплеснул руками Эстебан и явно передразнивая кого-то продолжил. – Мол уж лучше вся шваль в одном месте обитает, нежели ныкается по всему городу.       – Так она разве и так не ныкается? – удивился Ричард.       – Ныкается, – подтвердил Эстебан, допивая очередную бутылку «крови». – Но так помимо нас её гоняют ещё и Висельники, как конкурентов. Толку от этого как от козла молока, конечно, но это хотя бы мешает формированию нескольких сильных преступных банд в городе. Двор Висельников же считай монополист преступности в Олларии и все кто не с ними, считай, против них.       – Я-ясно, – протянул Ричард и подозвал трактирщика, чтобы заказать ещё парочку бутылок вина.       – В следующий раз нужно собраться всем вместе, – наблюдая за тем, как Ричард подливает вино в его бокал, сказал Эстебан.       – Согласен, – кивнул Ричард, чуть было не выплеснув вино на стол. – Валентина не хватает.       – У папеньки за городом есть особняк, он там почти не бывает, – помогая Ричарду ровно поставить бутылку на стол, продолжил Эстебан. – Можно выбраться туда и пострелять.       – По кому?       – …По мишеням, – после короткой паузы ответил Эстебан.       – А… – подняв брови воскликнул Ричард. – Отличная идея, друг мой. Просто замечательная... Поехали!       Ричард бодро поднялся на ноги даже не пошатнувшись и выжидательно уставился на Эстебана.       – Тебя хоть твой эр Р-рокэ отпустит? – грассируя на южный манер и явно несколько опешив от энтузиазма Ричарда, поинтересовался Эстебан.       Ричард пожал плечами возвращаясь на место, чувствуя, что на сегодня ему уже хватит. И вина и приключений. Напоминание о «наказании» его эра вернуло Ричарду некоторую ясность ума, а также резко спустило его с небес на землю.       – Посмотр-р-рим, – легко передразнив Эстебана, ответил Ричард. – В любом случае, буду ждать приглашения.       Расходились они неторопливо, некоторое время простояв возле таверны всё не желая расставаться. Когда они жили в соседних комнатах и виделись каждый день Ричард и подумать не мог, что ему будет так сильно не хватать компании друга.       Большую часть времени их прощания Ричард потратил на то, чтобы убедить Эстебана, что он прекрасно доберётся до дома Алвы самостоятельно, тем более, что вряд ли кэналлийцы хорошо отнесутся к Колиньяру ошивающемуся у особняка соберано, да и путь был не длинный, час от силы.       Город спал укрытый звёздчатым пологом ночи ещё не предвещающим рассвета. Высоко в небе светила луна серебря черепицы крыш и влажные булыжники от выпавшей росы. Мёртвая тишина успокаивала разгорячённый вином и увлекательной беседой разум Ричарда. Возвращаясь в особняк Алвы он чувствовал некоторое сожаление, какое бывает по завершении прекрасного вечера, но потребность в сне, которой Ричард пренебрегал уже вторую ночь подряд, брала своё. Желание как можно скорее оказаться в своей постели побудило ускорить шаг. Стук каблуков о мостовую раздвоился.       Ричард, не прекращая шага, еле заметно повёл головой. По стене ближайшего дома, выбеленного лучом луны пробежала тень. Сердце в груди сделало кульбит. Его преследовали. Продолжая делать вид, что ничего не замечает, Ричард положил руку на пистолет. Тень на стене раздвоилась. Тяжело вздохнув Ричард снял плащ сделав вид, что запутался в нём для того, чтобы бросить взгляд себе за спину из под полы шляпы. Преследователей было трое, бродяги с дубинами. Сброд со Двора Висельников.       Не желая медлить Ричард метнулся к ближайшей стене, нападающие тут же устремились вслед за ним. Недолго думая Ричард вытащил пистолет и выстрелил почти наугад в ближайшего бродягу, разорвав тому выстрелом шею. Тёплые мелкие капли осели на лице кровавой росой.       Тело в грохотом повалилось на землю. Оставшихся же бродяг явно взяла оторопь от его действий. Ричард же был спокоен и собран и только колотящееся где-то в горле сердце выдавало его напряжение. Воспользовавшись заминкой нападающих Ричард бросил в лицо бродяге, что был левее него свой плащ, затем вынул шпагу и вспорол ей воздух по широкой дуге серьёзно задев второго нападающего, уже занёсшего дубинку над головой для удара. Раненый бродяга вскрикнул и отступил на шаг, дав Ричарду возможность выскользнуть из их захвата и отдалиться от нападающих. Тем временем к ним на подмогу подоспели ещё двое. Ричард сдавленно выругался, взглядом бегая от одного нападающего к другому, судорожно думая, что же делать дальше. Выбрав своей следующей жертвой бродягу, что почти закончил избавляться от его плаща, Ричард метнулся в его сторону, как вдруг вздрогнул всем телом от звука выстрела. Один из пришедших на подмогу бродяг упал навзничь. Ричард, находящийся на расстоянии вытянутой руки от кое-как выпутавшейся из его плаща швали, поднырнул тому под руку и вцепившись ему в плечо всадил остриё шпаги в живот. Раздался ещё один выстрел и последний нападающий упал замертво.       Дальше Ричард действовал как в оцепенении. Вынул шпагу, обтёр остриё об одежду висельника и не сводя глаз с тел оборванцев, усыпавших улицу, прислонился спиной к стене. Взгляд заскользил по крышам домов, в попытке разглядеть нежданного «спасителя», но безуспешно. Как бы Ричард не вглядывался, ему так и не удалось никого заметить.       С трудом осознавая произошедшее Ричард, всунув шпагу обратно в ножны, быстрым шагом двинулся к Особняку на улице Мимоз, искренне надеясь, что больше не нарвётся этой ночью на приключения.       Нападавших было пятеро, выстрела три, соображал на ходу Ричард, но ведь и сам он стрелял, значит он убил одного, а остальных другой стрелок… Стрелок стрелял дважды и убил двух, значит оставшиеся трое на Ричарде? Неужели сегодня ночью он убил троих? Даже атаковал первым, выстрелил почти в упор как учил капитан Рут… Немыслимо, абсолютно немыслимо. Он мог умереть сегодня, его пытались убить сегодня. Даже не ограбить – убить. Почему? Зачем? Пьяные мысли испуганного юноши путались в голове, мешая думать. Наверное поэтому он подошёл прямо к воротам особняка Алвы, а не к забору со стороны окна своей спальни…       Его встретили на удивление спокойно, словно ничего не случилось, ни побега, ни убийств. Ричард молча прошёл по двору и зашёл в особняк на ходу сдирая с себя душившую его верхнюю одежду. Колет и дублет он бросил прямо на пол в безлюдном и казавшимся незнакомым из-за ночной тьмы коридоре. До ужаса хотелось принять горячую ванну, грубой мочалкой стереть с кожи липкий пот и грязь. Наступая носком сапога на пятку, Ричард кое-как на ходу стянул сапоги, запинаясь в своих же ногах. Дышать было трудно, тошнота подступила к горлу, Ричард прислонился к ближайшей стене и сгорбившись сполз по ней на пол, непослушными пальцами обрывая завязки на дорогой, как и все его вещи купленные Алвой, рубашке с кружевными манжетами.       Чего не было, так это слёз. Плакать Ричарду не хотелось вовсе. Хотелось отдышаться, прийти в себя, успокоиться и перестать вести себя подобным образом. Глядя на самого себя со стороны Ричард ощущал каким жалким и разбитым он выглядит. Каким усталым. Бессильным.       Его поведение было абсолютно неподобающим для герцога. Ему нельзя было вот так вот просто развалиться на части посреди коридора в чужом доме, но искать впотьмах собственную спальню было выше его сил. Гул в голове мешал сосредоточиться хотя бы на чём-нибудь и Ричард сдался. Подтянул к себе колени, обнял их руками и уткнулся в них лбом, прячась от большого и холодного дома. Закрыв глаза он начал считать свои вдохи и выдохи, вслушиваться в неровное биение сердца.       Первой его осознанной мыслью была мысль об Айрис. Милой, прекрасной Айрис. С холодными, израненными иголкой пальцами, глухим голосом и самыми мягкими волосами на свете. Рядом с ней Ричард чувствовал себя дома, чувствовал себя любимым и нужным. Важным. Достойным внимания просто потому, что он существует. Айрис любила его просто за то, что он существует, поддерживала, помогала, смешила и заботилась не из-за чего-то, а просто так. Второй мыслью была сухая ладонь матери на лбу, смахивающая с него непослушные пряди. Третьей колыбельная, которую хриплым голосом пела старая Нэн ему во время болезни. Четвёртой стал струнный перебор.       Ричард медленно открыл глаза и повернул голову осознавая, что не его память подбросила ему этот образ. Звуки не напоминали лютню, мелодия, которую слышал Ричард, была более глубокой по звучанию, более сильной. Голова всё ещё кружилась но, казалось, Ричард вновь вернул себе способность ясно мыслить. А может быть ему просто казалось, потому что медленно встав на ноги он, стараясь шагать как можно тише, направился музыке на встречу.       Нужная дверь обнаружилась практически сразу, она была слегка приоткрыта и бросала острую полосу света на ковёр и противоположную стену. Ричард подкрался к ней и замер, не решаясь заглянуть в щель. Инструмент в руках явно опытного музыканта не просто звучал, он пел, переливаясь всем спектром эмоций от печали и даже скорби, до искристой, неуловимой радости. Ричард и сам не заметил, как на его лице расцвела еле заметная улыбка.       – Войдите! – музыка оборвалась резко и образовавшуюся тишину тут же разрезал голос его монсеньора. – Не стойте под дверью.       Не успев прочувствовать смущение от поимки с поличным за подслушиванием под дверью, Ричард вошёл в кабинет Алвы. Заваленный бумагами рабочий стол, камзол висящий на спинке стула, пара пустых бутылок вина на полу и разожжёный камин делали кабинет местом обжитым и домашним, по-своему уютным. Алву Ричард обнаружил сидящим прямо на шкуре перед камином, в расшитом серебром шёлковом халате поверх рубахи и неизвестным музыкальным инструментом в руках.       – Садитесь, не стойте над душой, – неопределённо махнув перед собой пригласил Алва.       Недолго думая Ричард опустился на шкуру напротив него. Лениво разглядывая своего оруженосца Алва откинулся на стоящее позади него кресло, он показался Ричарду пьяным не меньше него самого, а может даже и больше.       – Понравилась музыка? – с неожиданно мягкой усмешкой поинтересовался Алва.       – Я никогда в своей жизни не слышал такого инструмента, – не в попад поделился Ричард, переводя глаза с улыбки монсеньора на его руки.       – Это гитара, Ричард, инструмент придуманный моими предками-морисками, – ещё более неожиданно пояснил Алва. Он точно пьян, решил Ричард. – С её помощью можно излить душу не произнеся ни одного слова. Сыграть Вам?       В ответ Ричард лишь судорожно кивнул, не найдя подходящих слов, а Алва начал играть. Тонкие бледные пальцы ловко перебирали струны извлекая из инструмента не просто мелодию – целую историю. Музыка заполнила кабинет и голову Ричарда, обволакивала и успокаивала чужую боль – своей. Мелодия Алвы показалась Ричарду печальной, грустной, но вместе с этим чувственной и… Кто знает? Может быть это мелодия о несчастной любви? Она вполне бы могла быть о несчастной любви, прикрывая глаза подумал Ричард.       За этими мыслями он и не заметил, как музыка смолкла, а открыв глаза увидел перед собой Алву, отложившим гитару в сторону, с белоснежным платком зажатым в правой руке.       – Позволите? – негромко спросил он.       Ричард снова кивнул, не до конца понимая, что монсеньор имеет в виду. Получив его согласие Алва подсел ближе так, что Ричард сумел почувствовать его острый, неуловимо знакомый запах лежащий поверх запаха терпких масел, казалось, пропитавших весь дом. Поднеся платок к лицу Ричарда осторожно, точно боясь спугнуть его, Алва приложил влажную, терпко пахнущую ткань, к его щеке. Сначала к одной, затем к другой, ко лбу, носу и подбородку. Не выдержав взгляда тёмных сапфировых глаз Ричард опустил веки, ощущая как мягкая ткань ловко скользит по его коже. Манипуляции Алвы заняли всего пару мгновений, но показались Ричарду маленькой вечностью.       – Вот и всё, – отстраняясь от него, тихо произнёс Алва.       Распахнув глаза Ричард заметил, как Алва бросил в огонь некогда белый, а теперь в бурых пятнах, платок. Ричард засмотрелся на то, как быстро и с каким наслаждением пламя охватило ткань, светлые ресницы дрогнули, в голове возникла и тут же погасла тёмная вспышка воспоминаний.       – Хотите ещё послушать? – спросил монсеньор, ища рукой что-то на сидении кресла за своей спиной.       – Да, – наконец вымолвил Ричард, удивляясь тому как непривычно хрипло прозвучал его голос.       – Вот, выпейте и слушайте, – эр Рокэ сделал глоток из небольшой фляжки и протянул Ричарду, который заторможенно повторил за ним. Внутри фляжки оказалась касера. – Я спою вам песню о ветрах далёких…       И Рокэ действительно пел ему, сначала песню о ветрах далёких, потом песню о любви, потом, кажется, о смерти и пел так чудесно, что Ричард, не понимая ни одного слова, ощущал смысл каждой песни всеми клеточками своего тела, всеми фибрами души.       С первыми лучами рассвета Ричард Окделл уже спал на шкуре у камина в кабинете особняка на улице Мимоз, укрытый расшитым серебром шёлковым халатом.