Вояджер-1

Чизэ вернулся через некоторое время, а Цзян Чэн уже сидел за столом с открытым кувшином вина. Кажется, он успел выпить половину, когда мужчина осторожно опираясь на правую руку сел напротив него. Левую он подвязал тканью, которая свисала с его шеи и уже в отмытом виде Ваньинь понял, что на лице у того будет очередной шрам. Широкий и уходящий под подбородок, ближе к шее. Он выдохнул, сжал свою пиалу и выпил залпом, наливая сразу себе и собеседнику. Не оставался только в нижних штанах, накинув на плечи верхние одежды и с легкой улыбкой смотрел на него, всё продолжая сверлить взглядом. Пока не открыл рот и не произнес:  — И вправду готов слушать. Надо было раньше запереть себя в темнице.  Цзян Чэн вскинул бровь и Чизэ негромко хохотнул, отпивая из чарки. Широким жестом он разлил ещё вина, но Не забрал у него кувшин и отставил тот в сторону.  — Нет, мой дорогой, слушать ты меня будешь трезвым.  — Пока что я слышу лишь пустой трёп и ничего более.  — Но ты же не спрашиваешь, поэтому я и не говорю.  Ваньинь закрыл глаза, выдохнул. Убрал в сторону пиалу и облокотившись на стол произнес:  — Хорошо. Расскажи мне, кто ты, Не Чизэ.  Мужчина дернул уголком губ в улыбке и отвернулся к окну. Он молчал недолго, кажется, собирался с мыслями и только после мягко сказал: — Я не из Цинхэ Не, я не Вэнь, я не из этой эпохи, не из этого времени. Я не из этого мира, Ваньинь. Меня сюда занесло истинным чудом и я расскажу тебе всё с самого начала. Насколько я это начало ещё помню.  И он начал говорить. В голове Цзян Чэна мелькали смутные, совсем незнакомые ему образы и понятия. Мать Чизэ была необычайно развязной женщиной - заимев ребенка от одного, та женилась на другом. А когда правда вскрылась, то исчезла без следа и оставила его у отца, который отпрыска не любил. Потому что не его и он ему был не нужен. А затем тот женился вновь, заведя уже своего ребенка.  — Мелкую я любил безумно. Помню, отец всё боялся, что я буду её обижать и первые годы огораживал её от меня. Но моя мачеха была хорошей женщиной и любила меня так же, как и свою дочь. Постепенно все даже позабыли, что я не родной, ушли в работу с головой. А мы с сестрой росли почти дружной семьей. Я, знаешь. Любил её не как старший брат, а скорее как родитель. Потому что по большей части растил её сам.  И Чизэ рассказывал дальше. Что в юности начал менять цвет, чтобы больше походить на отца. Как мачеха впервые увидев его рыжим - испугалась, боясь реакции главы семейства. Но он принял это спокойно, до тех пор, пока они не оказались у лекаря.  — Возможно, отец чуть-чуть в душе считал, что я его. Что родной. А я с детства понимал, что отличаюсь от других детей. Я слышал голоса, Ваньинь. И никто не верил, что я слышу мертвых. А они были везде и всюду, порой путая мысли до истерии. Тогда-то мне и поставили мой диагноз, выписали таблетки и те мне никогда не помогали. Я всё равно их слышал, но подумал, что никому об этом не скажу. Что со временем пройдет.  Чизэ перевёл взгляд с окна и достал трубку, поджигая ту и раскуривая пару минут, только чтобы выдохнуть следом:  — Не прошло.  Не тоже стал каким-то странным адептом. Служил в армии, защищал свою родину. Говорил, что попал туда обманом и не под своим именем. Цзян ещё усмехнулся, задумавшись, насколько же сильно ему не нравится его собственное и настоящее имя. Меняет на другие по щелчку пальца. — Там я познакомился с братьями. Ну, с названными. С детства считал, что родство по крови хрень полная. И они стали для меня второй семьей на то время, пока мы вместе служили. Затем они вернулись обратно на волю, а я решил пойти дальше. Но спустя время обман раскрыли. Поставили перед фактом, что либо я ухожу мирно, либо меня за обман сажают. На долгие, долгие годы сажают. Я решил, что так не хочу и решил жить своей жизнью. Но на воле узнал о том, что моя мелкая завела себе мужика. Противного такого, кого-то из богатых. С самого начала мне не понравился.  И Цзян Чэн слушал, как тот стал работать где только мог. Что перепробовал всё, чтобы зарабатывать деньги. Родители его никогда не поддерживали, держа на некотором расстоянии. И даже не сразу сообщили о смерти его сестры.  — Алиса, она, понимаешь… Ласковый цветочек. Она добрая, милая, мягкая. И мухи не обидит. Поэтому её всегда защищал я, а она всегда давала людям вторые, третьи шансы. Вот и своему уроду тоже такие давала. И молчала до последнего. Пока уже терпеть была не в силах. Я помню, как стоял у её могилы. Как завывала мать, как отец не мог произнести и слова. Стоял и просто плакал. Думал, что лучше бы умереть мне. И знаешь, что самое отвратительное? Её голос я тоже слышал. И он отговаривал меня мстить.  И не смог отговорить. Ваньинь не отводил взгляда, просто слушая, как Чизэ рассказывает во всех подробностях кого и как он убивал. Что братья ему помогали. Помогали прятать трупы всех тех, кто надругался над его сестрой в тот самый последний раз. И как он убивал её мужа, отрезая от того по кусочку долгое, долгое время. Глаза у того были спокойными, только немного отрешенными - пережил давно, отпустил. Просто рассказывает как было и только. Не утаивая, не скрываясь.  — Я не помню, в какой момент меня накрыло, но десятки голосов молили продолжить. И я всё продолжал, продолжал… Пока братья не привели в сознание. Я, оказывается, измывался уже над давно сдохшим трупом. Его мы прятать не стали, так и оставили. У меня было в остатках немного денег, которые я кое-как им смог всучить и пошёл мстить тем, кто молчал и ничего не говорил. Своим родителям.  Цзян Чэн сжимал ткань рукавов, ощущая как по спине бежит дрожью от чужих слов. Ярко всплывали картины, как Чизэ душил отца собственными руками. Как предлагал матери всё это скрыть, ведь она же всегда его принимала. И никогда не понимала. Потому что женщина помогать не стала. И Не сделал то, что должен был - оставил её в запертом, горящем доме наблюдая за чужими муками со стороны.  — Меня признали невменяемым и посадили в психушку. По логике я там должен был остаться до конца своей жизни. Но отец того мудака постарался на славу и запихнул в самую убогую больницу, которую только смог найти. Присылал мне туда весточки, а иногда даже пытался разговорить. В перерывах между приемом таблеток и избиением от местных лекарей. Знаешь, мозг довольно забавная штука. Если внушить ему, что боли нет - ты её не чувствуешь. Но теряешь связь и со всем другим. И в таких весточках я потерял своих братьев, которых так же убили из мести. А затем и себя потерял. Потому что я совсем не видел смысла в том, зачем мне жить.  Он провел там целых десять лет. Ваньинь не мог представить, какого это. Десять лет терпеть все круги ада, через которые проходил Чизэ. Его били, насиловали, держали без еды, стравливали с другими, смотрели как он сходит с ума и так по кругу. Все десять лет. Цзян Чэн невольно потянулся к тому рукой, но замер, боясь прервать и сбить. Он всё ещё говорил спокойно, открыто и почти без каких-либо эмоций. Словно говорил не о себе, а о другом, незнакомом ему человеке.  — Я, кстати, не помню почему сбежал. Может мне надоело сидеть взаперти? А может просто захотелось сбежать. Я правда не помню, там дальше - урывки странных образов. Помню, что скрывался. Помню, что вновь перекрасился. Помню, что научился подавлять голоса и образы с помощью особого табака. Никогда не курил, но это был единственный выход. Они перестают давить и уходят хотя бы на время. И вот я как-то жил, жил, а потом встретил одного человека и мне на какое-то время даже захотелось жить. Очень сильно захотелось. Он исчез и жить перехотелось вновь. А приходилось, я же для чего-то существовал в этом мире. Ходил, всё думал, для чего же.  Ваньинь прикусил губу на секунду, ощущая болезненный и неприятный укол ревности. Ему жутко не хотелось знать, что это был за человек и он маломальски был рад, что этот человек исчез. Если бы не исчез, то и Чизэ бы не сидел перед ним прямо сейчас. Кто бы это ни был - хорошо, что он вовремя ушёл. И от этих мыслей даже не было гадко. Он уже давно принял тот факт, что такой же ненормальный, как и сидящий напротив. Иначе бы не стал слушать всё это до самого утра.  — Потом я плохо помню, Ваньинь. Просто помню, что научился жить. Понемногу, но научился. Я не то чтобы хотел умирать, сколько просто устал. Знаешь, может голоса в голове и не болезнь, но помимо этого там было столько всякого дерьма, что я даже удивлен, как умудрился столько проходить под солнцем. Мне было тридцать девять, когда я спрыгнул с моста и утонул в реке надеясь на покой. Но когда открыл глаза, то невероятно сильно пожалел об этом. Умирать страшно. Мучительно больно и страшно. Страшно терять контроль, страшно ощущать как из тебя уходят силы, страшно понимать, что вот сейчас ты умираешь. Что сам шагнул и сам это сделал, а отменить обратно уже нельзя. И попав в это тело я себя не помнил. Просыпался, не понимал кто я, где я. В моей голове обрывками всплывали какие-то образы, всплывала война. И одновременно с этим моя собственная жизнь. Я терялся в этом, не понимая, что было правдой. Терялся настолько, что в бреду случайно чуть не убил Хуайсана, который сидел со мной все эти месяцы и по чуть-чуть обучал вашему языку. Мне от Минцзюэ тогда… Неплохо так досталось.  Чизэ потер шрам на груди и замолчал, прекращая рассказ. Ваньинь же потянулся за кувшином вина и выпил залпом четверть, переваривая услышанное. Солнце медленно проскальзывало в комнату, касаясь лучами кровати, на которой уже давно никто не спал. Цзян Чэн зарылся пальцами в волосы и просто не знал, что с этим делать. А Не всё молчал и будто ждал от него каких-то вопросов. А их не стало меньше, те только плодились всё быстрее, всё упорнее.  — Ты всё ещё слышишь голоса?  — А ты как думаешь? Иначе бы не обходил вашу поминальную комнату стороной. Но тут их игнорировать проще. Здесь мне надо поднапрячься, чтобы их слышать.  — И… Почему ты их слышишь?  Мужчина лишь пожал плечами и забрал у него кувшин, выпивая всё без остатка. А затем поставил тот на стол, потирая лицо ладонями.  — Понятия не имею. Я какой-то неправильный, наверное. В том мире мне не было места, здесь я чужой. И сколько бы не облеплял себя знакомствами, братьями, друзьями и тобой - я всегда буду чужим.  Ваньинь поджал губы и подумал, что наверное да. Всегда будет. Но не для него же. Он же вот готов принять его и таким. Как там говорил Не? Без остатка, от кончиков пальцев и до макушки. Даже с безумием и голосами в голове. Цзян Чэн вот тоже всегда ощущал себя чужим. Не достаточно Цзян, чтобы быть им. Недостаточно Юй, чтобы считать себя и их частью. Сын своей матери, которая его и не любила толком. И отца, который предпочел чужого ребенка. Чизэ встал из-за стола и натянул кое-как ханьфу на одну руку, бросил не оборачиваясь: — Пойду проведаю Жуланя. А ты… Придёшь, если примешь и таким. Не Вэнем и не Не.  А затем скрылся за дверью, оставляя его в тишине. В голове всё ещё ярко всплывали образы чужой далекой и совершенно непонятной ему жизни. Тяжелой и темной. И, да, он всё ещё не думает, что это там за человек такой. Правда не думает. Совсем не об этом он думает! Выдохнув, Цзян Чэн взъерошил челку и вышел следом. Его работу ещё никто не отменял.  *** Госпожа Юй зашла лишь перед самым отбытием домой, посмотрела на своего племянника и облегченно подсела к нему, пробормотав негромко: — Слава богам, теперь я могу говорить с тобой спокойно.  Ваньинь едва вздрогнул и оторвал взгляд от пергамента, смотря на тетку с недоумением. А та лишь похлопала его по плечу и забрав кисть, исправила слово в отчете.  — Ты не представляешь, как было сложно молчать! Я же не знала, что Чизэ решил научить тебя манерам по-своему. Наивно полагала, что ты всё знаешь. А там вон оказывается как всё сложно было.  — Стой, погоди… — Цзян Чэн повернулся к женщине и громко, с долей удивления произнес. — То есть даже ты об этом знала?! — Конечно я знала! Ты только посмотри на него - очевидно же, что с ним что-то не так. Ходит со своими странными идеями, вносит их в массы. Я бы посчитала его за гения, но, ты уж прости, он до такого звания никогда не дорастет. Так что да, я просто спросила на прямую, а он ответил.  Тетка на секунду замерла и посмотрела на мрачнеющее лицо племянника, спохватилась и начала бормотать о времени. И уже у самого выхода поинтересовалась невзначай: — Так тебе всё ещё нужен астролог?  Ваньинь почти не задумался над ответом, только прикидывая, что следующим вопросом явно будет точная дата рождения. Старшинство он уже знает. — Нужен. Отправлю тебе все данные письмом. Тетушка Юй слишком уж довольно улыбнулась и закрыла за собой дверь. Жулань вновь позабыл про своего дядюшку, радуясь, что их с Чизэ игра наконец-то закончилась. Не же он не видел до самого вечера, разгребая то, что успел запустить за эти дни. Настроение было довольно хорошим, несмотря на то, что в голове всё ещё крутились обрывки чужих фраз. Его просто радовал сам факт того, что он наконец-то всё знает. Не Вэнь и не Не. Значит, станет Цзяном, велика беда. И с этими мыслями он поздней ночью постучал в чужую дверь, которую открыли почти сразу. Будто за самой дверью только этого и ждали.  Чизэ всё-таки добрался до лекаря и ровный шов привлекал внимание даже слишком сильно. Кроме того, Не видимо нервничал и сжимал бедную дверь до хруста, просто смотря напрямую на Ваньиня. А он всё думал, как это стоит сказать, пока кончики пальцев касались чужой раны. Ваньинь выдохнул и провел ладонью по шее, опуская ту на быстро вздымающуюся грудь. И вместо чего-либо конкретного, лишь пробормотал негромко: — Значит тебе… Сорок два?  — Сорок три, если быть совсем точным. У меня сегодня день рождение, Ваньинь.  Цзян Чэн вскинул на него взгляд и на секунду задумался о том, что наверное это немного странно. Совсем чуть-чуть, но ему бы очень хотелось увидеть его настоящего. Точнее, то, как он выглядел на самом деле. Фантазия лишь поверхностно лепила на уже знакомый образ то, о чем он слышал и никак не выходило собрать картинку воедино. Почему-то именно сейчас получилось увидеть. Уставшее, немного обеспокоенное лицо - не такое молодое, поддетое ниточками возраста. С теми же самыми сияющими глазами, которые следили за каждым его движением с вниманием. Боялись упустить из вида что-то важное, что-то нужное. А ладонь всё опускалась ниже, пока не оказалась на слабо завязанном поясе ханьфу. Только вот почему-то рыжий цвет волос ему не шёл. Выглядел чужеродным, отталкивающим. Как у волчат, которых они притащили в Пристань. Ваньинь слегка надавил на живот, заставляя Не отступить в комнату, а затем закрыл за собой дверь, дергая за пояс на себя. Чтобы поцеловать в губы крепко и прошептать еле слышно: — Это мой ответ. Мне нужно от тебя всё, Чизэ. Мне нужен ты весь, со своим безумием, со своей жизнью и со своим одиночеством. Разделим его на двоих?  Цзян Чэн слабо зашипел, ощущая как его вдавливают в дверь и отвечал на яростный, отчаянный поцелуй ровно так же. Зарывался пальцами в волосы и свободной рукой помогал справиться с тканями ханьфу, тихо смеясь на чужое ворчание.  — Вот поэтому я их так ненавижу. Зачем вам столько одежды? Зимой холодно, летом жарко, в этом нет никакого смысла.  — Тебя правда сейчас беспокоит только это?  — Нет. Но именно сейчас мне это мешает.  И Чизэ слабо укусил его шею, громко падая перед ним на колени. Ваньинь вскинул брови, прежде чем чужая черная макушка скрылась под тканями верхних одежд и он ощутил влажное прикосновение губ к себе, заставляющее вздрогнуть всем телом. Так чертовски приятно и так сильно хочется это видеть. Ладно, он понял, почему на одежду ворчали. И пока Цзян Чэн дрожащими пальцами стягивал с себя верхнее одеяние - его штаны скользнули вниз, а губы захватили в плен полностью. И он встретил взгляд, от которого отрываться уже не хотелось. Всё смотрел, как плоть скрывается в чужом рту, зарылся пальцами в волосы и толкался навстречу ударяясь затылком об дверь. Безумно хорошо, но хотелось большего. Хотелось сильнее, хотелось чтобы наконец-то вместе и правильно. Ваньинь отстранил Чизэ от себя, а тот слегка нахмурился, отвечая на поцелуй. Позволил уложить себя на пол, забраться ладонями под одежды и зависнуть на пару секунд, не зная, как это лучше сделать.  — Ваньинь, смотри на меня, — Не потянул руку на себя, вбирая в свой рот несколько пальцев разом. Провел по тем горячим языком, а затем направил вновь вниз, меж своих ног. — Так делать не стоит. Но один раз можно. Вводи осторожно, палец за пальцем.  Цзян Чэн прикусил губу, ощущая как тепло смыкается вокруг него и просто поддавался шепоту, что выдыхали в самое ухо. В этот раз было немного не так. Чизэ цеплялся за его плечи и закусывал губу, вздрагивая от каждого движения внутри себя. Сжимался и негромко шипел, прижимая к себе с силой, а когда он толкнулся пальцами в глубь - вовсе замолчал, слабо дрожа.  — Тебе больно? Я могу…  Не сверкнул глазами и притянул к себе за волосы, целуя его вновь и кусая за нижнюю губу с силой. Только выдыхая через некоторое время:  — Не. Смей. Это другое, Ваньинь. Я наконец-то… Чувствую, понимаешь?  Цзян Чэн понимал. Опустил взгляд ниже, видя как он чувствует и толкнулся пальцами сильнее, слыша как начинают задыхаться. Чувствует. Он, блять, чувствует! Мужчина провел языком по опухшим губам и мысленно извинился перед Чизэ, входя в него на всю длину. А затем он извинялся уже в кровати и громко, слыша как с чужих губ срываются стоны.  — Пожалуйста, умоляю, дай передохнуть. Я старый, я очень, очень старый, Ваньинь. Имей совесть.  — Прости, прости, ещё раз, пожалуйста.  И он никогда не мог ему отказать. Только выдыхал в подушку о том, что в следующий раз уже сам Цзян Чэн будет на его месте. И Цзян Чэн это представлял, ощущая, что совсем не против. Настолько не против, что готов к этому даже сейчас. И Чизэ задыхался, в перерывах ворча о том, что молодость страшная вещь. И только к самому утру Ваньинь успокоился, перебирая чужие волосы в пальцах и раздумывая над тем, что в этот раз он его отпустит. Ненадолго, но отпустит.  — Стой, подожди. Что такое этот…  — Автомат. Штука такая, металическая. Артефакт навороченный, в общем. Нас учили его собирать и разбирать за минуту.  — А зачем вас этому учили?  —… Хороший вопрос. Я не знаю. Наверное, чтобы говорить, что пальцы достаточно ловкие и я могу ими воспользоваться.  Чизэ поднял голову и уложил подбородок на его грудь, поигрывая бровями и Ваньинь фыркнул, проводя пальцем вновь по шраму.  — Когда ты уезжаешь в Юдоль?  — Через пару дней. Там диди уже на ушах ходит, отвечаю. Точно всё пытается заманить к себе даосов. Мне даже их немного жаль, если честно. Не знают, в какую жопу лезут.  Цзян Чэн прикрыл глаза и очень легко произнес: — Хорошо. Я приеду к тебе через неделю с подарком.  — С каким таким подарком? — Не вскинул бровь и немного приподнялся на здоровом локте, явно ощущая подвох.  — Тебе. Как жениху. Кстати, мне нужна твоя точная дата рождения. Отправлю астрологу, пусть узнает насколько благоприятен будет наш брак и в какой день провести церемонию.  —… Ваньинь. Нет.  — Почему нет?  — Потому что одно дело потрахивать сумасшедшего и позволять тому делать всякое дерьмо в твоем ордене, а другое - реально взять меня в мужья.  — Не Чизэ, давай отобьем три поклона.  — Нет!  — Хорошо, я пришлю красный конверт Хуайсану и тот точно даст добро на брак.  — Вот так значит. Решил пойти через моего брата?  — Либо так, либо вся Юдоль будет слушать, как тебя зовут замуж.  Мужчина отстранился, посмотрел неодобрительно, сложил руки на груди и тихо выдохнул.  — Ну и к чему это? Тебя не устраивает то, что происходит сейчас?  — Если ты не Вэнь, и не Не, то станешь Цзяном. Почему нет?  Чизэ отвел взгляд, почесал голову и тихо выдохнул. А после попытался перевести тему, совсем невпопад спрашивая: — Кстати, а ты смотрел подарок Хуайсана на твоё день рождение?  — Тот сборник пошлятины?  — Ах, как приятно. Не знал, что мой господин считает меня сборником пошлятины. Ну, ты как-нибудь на досуге туда загляни, а потом уже присылай мне красные конверты.  Не вновь привычно сжал его в объятиях и коротко поцеловал в затылок, задремал ненадолго. Цзян Чэн же уснуть всё никак не мог и как только поднялось солнце, осторожно сполз с кровати. Одевшись и почти приведя себя в порядок, тот шагнул в свою комнату, пытаясь вспомнить где же он оставил ту писанину. Интерес в нем разбудили нешуточный и тот перерыл часть комнаты, пока не нашел его пылящимся под кроватью. Присев на постель, Ваньинь стряхнул с того слой пыли и открыл первую страницу, встретив лишь несколько слов:  «Эргэ попросил нарисовать его для тебя. Рисунки могут быть не точными, но Чизэ сказал, что вышло очень даже похоже. С днем рождения, Цзян-сюн» А перевернув страницу, он врезался взглядом коротковолосого мужчину, что смотрел на него с толикой насмешливости и игривости. Не прямо на него, а на второго него, который был на пергаменте. На того, что смотрел на мужчину ровно так же, держа его за руку. На безымянных пальцах обоих темнел ободок кольца, с тем самым странным камнем.