Вояджер-1

В Юдоли ветер всегда был непредсказуемым. Стоило только сойти первому снегу, как с гор тянулся свежий воздух пропитанный талой водой, заставляющий местных не снимать теплую одежду вплоть до самого пика цветения. Ванцзи к подобному давно привык, он вырос в горах и в разы лучше переносил холод, чем жару. От того в Цинхэ Не ощущал себя в разы спокойнее, чем в других орденах. Его пальцы замерли над струнами гуциня и Лань Ванцзи негромко выдохнул, прерывая свои очередные тщетные попытки достучаться до Него. Сколько бы он не играл, сколько бы не звал, сколько бы в струящейся мелодии не звучало отчаяния - Он никогда не приходит. Прошло уже столько вёсен и зим, что даже его старший брат опустил руки и перестал о чем-либо просить. Он как никто другой знал, насколько Нефрит Гусу был упёртым. Мужчина потер опухшие и немного окровавленные подушечки пальцев, ощущая во рту, душе и в сознании только неутомимую горечь. Он не знал, как объяснить брату и дяде, да и собственному маленькому сыну, что это не просто упорство и слепая вера в лучшее. — О, молодой господин Лань. Не думал, что вы тоже страдаете бессонницей, — чужие шаги он заприметил уже давно, только не особо знакомый голос заставил вскинуть на собеседника взгляд. Не Чизэ он видел только мельком и никогда не верил слухам. Только своим собственным глазам. И, возможно, его взгляд задерживался на этом мужчине чуть дольше положенного. Как и сейчас. Он осмотрел растрёпанное ханьфу, перевязанные в тугую косу волосы и даже голубые глаза, полные озорства вызывали глухое чувство ностальгии. Он был так похож на Вей Усяня, что оторвать взгляд было невозможно. — Прошу меня простить, если потревожил ваш покой, — даже нахальство его было сверх меры. В обнимку с кувшином вина, тот сел напротив него, без стеснения откупоривая «Улыбку Императора», тут же выпивая из горла алкоголь. Ванцзи прикрыл глаза, отвернулся и в очередной раз собирался сделать то, что выходило у него лучше всего - сбежать, пока он не перестанет думать. С деревней уже давно покончено, духи свободны, а одно из творений Старейшины Илина - упокоено. Остаться здесь на ночь было лишь формальностью и попыткой хоть немного отдохнуть от сжирающей изнутри тоски. — А правду о вас говорят. Немногословные вы, Лани. Не хотите немного вина? — перед лицом трясут кувшином и Лань Ванцзи старается сдержать своё глупое сердце, которое вспоминает о Вей Усяня постоянно. — В ордене Гусу Лань запрещено… — Распивать спиртные напитки, да. Я знаю. Но вы же не в ордене, маленький господин. Да и к тому же… — чужой взгляд становится едким и липким. Пробегается по всему телу, будто бы видя насквозь абсолютно всё, что он так долго скрывает. Заставляет замереть, подобно кролику перед хищником. Лань Ванцзи может уйти и не сказать ни слова - его никто не остановит, он это знает. Но двинуться не может, впервые переставая видеть в чужом облике призрак своей отвратительной и жадной любви. На губах Чизэ появляется улыбка, будто тот нашел что-то, что долго искал. — Скучно, не правда ли? — О чем вы? — голос тихий и немного хриплый. Он редко с кем-либо разговаривает, ему в целом не нравится как-либо взаимодействовать с окружающими его людьми. Брат способен читать его, словно он открытая книга. Дядя после того инцидента предпочитает говорить с ним формально, не переходя черту, а Сычжую хватает и его коротких фраз, чтобы продолжать болтать без умолку. — Жить скучно, да? Пытаешься найти во всем этом смысл, но ничего не интересует. Я слышал, что второй Нефрит ордена славится своей способностью приходить туда, где царствует тьма. Очень похоже на попытку кого-то найти. Или… — Не Чизэ наклоняется вперёд, ставит перед ним кувшин, подталкивая кончиками пальцев вперёд. Лань Ванцзи не может двинуться, но уже не из-за едкого ощущения страха. Он всё меньше был похож на Него и всё больше в чужом взгляде видел отражения себя самого. — Умереть, прекратив свои жалкие попытки барахтаться в этом мире. Выпей. Излей душу, открой свою тьму. Обещаю, что ни одна живая и мертвая душа не узнает, что за белыми одеяниями прячется потерянный и брошенный пес. Ванцзи касается кувшина, не особо понимая, почему ему так хочется остаться. Даже собственный брат, понимая его - никогда не принимал всю его жажду и жадность полностью. Твердил, что это временно. Что всё пройдет. Что мертвые не должны тяготить живых. Он даже забрал Его ребёнка, надеясь, что это поможет. Но только сильнее ощущал, что этого мало. Каким бы Сычжуй вырос, будь рядом Вей Ин? Таким же громким, говорливым и лёгким? Плевал бы он на правила Гусу точно так же, как и Вэй Усянь? Если бы Старейшина Илина был жив, то стал бы он большим примером для подражания, чем сам Ванцзи? И первый глоток обжигает горло, заставляет ощутить себя глупо и беспомощно. Он не замечает, как отключается почти сразу, приложив голову к гуциню. А когда просыпается, то перед ним всё тот же Не Чизэ, выпускающий в воздух отвратительно пахнущий дым. На языке вертится вопрос, но сформулировать до конца он его не может. Но мужчина напротив по одному взгляду понимает, что он пытается сказать. — О, я пью, потому что у меня траур. Слышал, наверное, что тело Не Минцзюэ украли, — луна светит ярко, освещая мрак в беседке достаточно, чтобы разглядеть чужое лицо. Он слабо понимает, что такое красота. Ванцзи не раз говорили, что он красив. Но сам считал, что Вэй Ин в разы красивее. Ему было доступно мало знаний для понимания людей, но отчуждение и что-то едкое во всём Не Чизэ вызывало каплю восхищения. Будто перед ним сидел не мужчина старше него на пару лет, а уставший от долгих скитаний путник. — Слышал, — Ванцзи кивает и искренне понимает, каково это, когда отбирают последнее, что оставил после себя дорогой сердцу человек. Если бы у него были хотя бы мертвые останки Вэй Ина, то он бы вряд ли отходил от них далеко. — Неизвестно, кто это сделал? Чизэ усмехается, затягивается вновь и взгляд его немного плывет, прежде чем ответить: — Если я скажу, что моего брата забрал тот, кто довел Старейшину Илина до сумасшествия, то что ты сделаешь? Кулаки Лань Ванцзи сжались, а взгляд вновь начал плыть. Всего глоток и он уже пьян настолько, что готов сорваться хоть сейчас за тем, кто отобрал у него всё. Вероятно, он не вспомнит этот разговор. Нет, он точно не будет помнить ничего, от того слова льются быстрее мыслей: — Уничтожу его душу, тело и всё, что ему когда-либо было дорого. — О, малыш Лань, а ты кровожаден. Но вряд ли тебе это удастся сделать - он уже собственными руками убил всё, что могло бы быть важным и нужным. Настоящий псих, даже чуточку восхищает, — Не Чизэ смеётся, вытряхивает на траву сгоревший табак и прячет курительную трубку в рукав, забирая кувшин вина. Лань Ванцзи ощущает, как разочарование накрывает с головой. Он никогда не думал о мести, никогда её не планировал, но от чего-то сейчас ощущал себя беспомощным. Он не мог сделать даже этого. Насколько же он жалок. — Ты не жалок. Просто слишком наивен и добр. Поэтому я тебя и напоил, иначе бы ты никогда не был со мной откровенен и не дал бы внутренним демонам выйти наружу. Как ни крути, а вы, Лани, жуткие идиоты, — мужчина усмехнулся, отпивая алкоголь и убирая полупустой кувшин в сторону. — Но ты немного от них отличаешься. Поэтому я хочу предложить тебе небольшую сделку. — Сделку? — взгляд Ванцзи плывёт и всё, на чем он может сконцентрироваться - голубой цвет. Такой приятный и знакомый, как отделка узоров на рукавах ханьфу. Голубой пропадает, но почти сразу появляется. Кажется, Чизэ согласно кивнул. — Именно её. Понимаешь, мы одного поля ягоды. Конечно, ты не свой в полной мере, но тебе осталось совсем чуть-чуть, чтобы окончательно принять тот факт, что ты свихнувшийся на голову. В отличие от мне подобных - воспитание установило в тебе непреодолимые границы… Но ты сам создал брешь. Поэтому предлагаю честный обмен. Я и мои братья прикладываем все силы к возрождению Вей Усяня, а ты в обмен остаешься на нашей стороне. Выгодная сделка, не так ли? У Ванцзи перехватывает дыхание и он, кажется, трезвеет в один момент. Больше сознание не плывёт, только цепляется за слова о том, что Вэй Ина могут вернуть. Его ему вернут. Вэй Ин вновь будет существовать в этом мире, а не отголоском прошлого. Ему даже не надо, чтобы Он оставался с ним рядом. Ему будет достаточно того, что он сможет идти за Вэй Усянем вслед и слышать его смех вновь. Сердце стучит как бешеное, а в голове дикий сумбур, ведь подобное невозможно. Нельзя же вернуть мертвого к жизни… Нельзя же? — Можно. Один пример сидит перед тобой. Я не из этого мира, но меня занесло к вам истинным чудом. Сюэ всё пытается понять, как это произошло, но если я существую, то значит, что можно вернуть и Старейшину Илина. Просто… Придётся немного подождать. Но я уверен, что ты будешь ждать. И не предашь. Я ведь прав? —…Прав. Сознание Лань Ванцзи вновь уплывает и он всеми силами цепляется только за одно воспоминание. И снится ему размытый силуэт, который смеётся любимым смехом и зовёт с собой. Этот сон преследует его непрерывно и каждый раз, стоит только коснуться кончика рукава, как картина меняется и они вновь оказываются в той пещере, где Ванцзи непрерывно повторяют только одно слово. «Убирайся» В этот раз он не бежит за смехом, не пытается его поймать. Он остается на месте и ждёт, когда тот вернется к нему сам. Вместо этого он разворачивается, замечая маячащие на фоне гор и леса силуэты. Они тоже смеются, переговариваются и зовут его с собой. И он делает шаг вперёд, веря, что Вэй Ин вернется точно. *** В Гусу было всё-так же прохладно, как и несколько дней назад. Лань Ванцзи вернулся в орден без инцидентов, но перемены были заметны только Лань Сиченю. Брат почти сразу подметил его странное настроение, а маленький Сычжуй всё чаще наведывался в Цзинши, чтобы рассказать о своем дне. Хоть он всё ещё продолжал избегать каких-либо контактов, но сидеть в комнате становилось сложно. Сначала он вышел к маленьким ученикам, замечая, что ребенок Вэй Ина уже умудрился с кем-то подружиться. Это приятно грело душу и сердце. Дядя, заметив его настрой, решил передать в ученичество несколько десятков адептов и Лань Ванцзи не осталось выбора, как взяться за их обучение. Так продолжалось несколько дней. Он всё чаще выходил в люди и всё меньше прикасался к гуциню. В его мыслях остался лишь короткий разговор с Не Чизэ и он хотел верить, что это был не сон или пьяный бред. Маломальски даже подумывал о том, чтобы приехать к Не Хуайсану под любым самым глупым предлогом, чтобы убедиться в правдивости того, что он слышал. Но этот странный человек вновь его опередил, завалившись ночью в его Цзинши. От него пахло хмелем и той отвратительной травой, когда Чизэ бесцеремонно завалился на его постель. Ванцзи бы напал, будь это кто-то другой, но поднять меч на него не мог. Может, из-за обещания. А может, потому что тот переставал вызывать болезненные воспоминания о Нём. — Чш, только не кричи, это я. Голос не звучал пьяно, но координация у Не была ужасная. Он пытается приложить палец к губам, но промахивается, ударяя себя по носу и в конечном итоге просто выдыхает, вытягиваясь во весь рост рядом с ним. Чизэ высокий. Даже немного выше самого Ланя. Да и в плечах был чуть шире, чего не скажешь о слабом биении ци внутри чужого тела. Для своих размеров он удивительно тихо пробрался к нему, даже снял обувь и поставил саблю к стене. Ванцзи хочет поинтересоваться, как тот пробрался через патрулирующих стену адептов, но вместо этого немного двигается к стенке, чтобы собеседник мог поместиться. Он и не думал звать на помощь, но ему было интересно, что Не забыл в Гусу, да ещё и в таком состоянии. — Я сбежал от братьев. А-Ян на меня нашипел и пообещал, что запрет в подвале и будет ставить на мне опыты. А Хуайсан… Немножко на меня обижен, что я сразу всё выложил тебе. В общем, меня чуть не отпиздили и я решил, что лучше убежать к единственному другу, который умеет слушать. Ванцзи замирает на месте, немного ощущая себя не в своей тарелке. «Друг» - слишком громкое слово, для их странных взаимоотношений. У него никогда и не было «друзей», но вряд ли их заводят вот так. Или он всё-таки ошибается в выводах? Чизэ поворачивается к нему лицом, а после и всем телом, подпирая голову ладонью. Он замечает, что чужое ханьфу на животе пропитано кровью и это вызывает толику беспокойства. Лань Ванцзи даже приподнимается, но его останавливают, укладывая обратно. — Честно, ты мне с первого взгляда приглянулся. Тебя читать так забавно - ты будто открытая книга. Но больше всего мне нравится, что прочитать тебя до конца могу только я, — мужчина улыбается настолько довольно, что это понимает даже Ванцзи. И ему вновь становится интересно, что не так с человеком под именем «Не Чизэ». — Не волнуйся, рано или поздно рана затянется. Она не вызывает дискомфорта, я даже боли толком не ощущаю. Дурная установка моей башки, которая перекочевала и в это тело. — Тогда ты говорил правду? — он не пытается объяснить, что именно имеет ввиду. Почему-то и так знает, что поймут, о чем он. — Да. Я всегда предпочитаю говорить правду, Ванцзи. И всегда выполняю свои обещания. Так что не переживай, никто не узнает, что ты не белый и пушистый. И что водишь дружбу с сумасшедшим… И что страстно желаешь, чтобы темный заклинатель, наводящий страх на всех вокруг вновь вернулся, — мужчина прикрывает глаза, а Лань Ванцзи всё ещё смотрит на влажное от крови пятно. Чужие слова должны были успокоить, но вызывали только больше беспокойства. Он хорошо помнил, как провалялся четыре сезона с ранами от дисциплинарного кнута, не в силах даже самостоятельно помыться. И всё, что занимало его мысли была боль. Сколько бы он не пытался к ней привыкнуть - она не отступала ни на шаг. Ему было жутко представлять, что пережил тот, кто может так спокойно задремать с такой раной. Лань Ванцзи встаёт, чтобы выйти из Цзинши. А когда возвращается, Чизэ неотрывно следит за его действиями. Даже садится ровно, давая ему снять пропитанную кровью повязку и обработать открытую рану мазью. Для него подобное рвение - странно. Они были знакомы всего ничего, но «друг» звенело где-то в голове, а чужая открытость была так знакома. Вэй Ин ведь тоже пытался стать ему другом, хоть и не знал, что отталкивает он его по-другим причинам. Отталкивать Не Чизэ не хотелось. Это ощущалось чем-то бесполезным. Казалось, что тот вместе с глотком вина влез под кожу и собирался там остаться любыми способами. — Твои братья должны пристальнее за тобой следить, — он накладывал повязку осторожно, хоть из глупого любопытства пару раз давил на рану, пытаясь понять, не врут ли ему. Чужое лицо ни разу не дрогнуло. Чизэ только смотрел на него с привычным озорством, будто Ванцзи делал что-то смешное в его глазах. — Они и следили. Просто если я хочу уйти, то держать меня бесполезно. Даже цепи меня не остановят. Не в этой жизни, — мужчина запахивает ханьфу и падает обратно на постель, прикрывая глаза. — На самом деле я пришел к тебе, чтобы проверить, помнишь ли ты наш уговор. Не рассчитывал, что помимо моего обещания ты ещё и запомнишь что-то обо мне. Приятно знать, что маленький господин Лань заинтересован не только в своей безумной влюблённости. Ванцзи присаживается рядом и ощущает слабый укол в чужих словах. Это должно ранить, но голос Не звучит немного печально. Будто он колет самого себя в разы сильнее. — И ещё я хотел… Поговорить. С братьями об этом разговаривать бесполезно. Им только дай возможность потыкать меня в мои же ошибки. Будто сами никогда не ошибались, — голос уходит в тихое бормотание, а после в тяжёлый вздох. Настолько тяжелый, что Ванцзи невольно дергает уголком губ. Становится так очевидно, зачем он к нему пришел, что это даже немного смешно. — Ну эй, не смейся. Я совершенно в этом не разбираюсь, понимаешь? Раньше меня мало волновали собственные эмоции, потому что как таковых их не было. Была только жадность и желание присвоить себе человека целиком. Но мало кто был готов идти на такие условия, а я позволял законам того мира сковывать себя. Здесь всё проще. Но и сложнее одновременно. — И что ты хочешь от меня услышать? — Любовный совет, разве не очевидно? — мужчина открывает глаза и вскидывает бровь, после заливаясь тихим смехом. — Даже звучит дико… — Тебя интересует глава Цзян? Чизэ слабо моргает и закрывает лицо ладонями, начиная смеяться сильнее. Губы Ванцзи вновь растягиваются в улыбке и наконец-то находится ответ, почему не отталкивает. Они были слишком похожими и одновременно с этим жутко разными. Он всю жизнь не понимал, что с ним не так и почему его чувства не такие, как у других. И в долгом ожидании того, что его наконец-то поймут Лань Ванцзи находит это. Вероятно, друзьями именно так и становятся? — Неужели сплетни так быстро дошли даже до Гусу? — Мгм, — он не говорит, что многие адепты нарушают кучу правил, на которые Старейшины закрывают глаза. Потому что они такие же живые люди, как и все. Соблюдать все три тысячи правил может , пожалуй, только небожитель. — Люди такие люди… Расскажи мне о нем. Я знаю немногое, но ты с ним учился и он был братом Старейшине. — Почему именно он? Чизэ вздыхает, садится ровно и сморит ему в глаза. Кажется, они могли бы понимать друг друга и без слов, но он всё же отвечает: — Тебе ли не знать, какого это, когда в море безликих встречаешь искру, которую хочешь спрятать. Чтобы горела только для тебя и ради тебя… Ваньинь показался мне ребёнком, который рано повзрослел. Я был уверен, что он слишком очевидный и прозрачный. Но он умудряется меня удивлять своими глупыми и бессмысленными выходками. Когда я жду одной реакции - он выдает другое. Когда я уверен, что сейчас искра вспыхнет в пожар - он продолжает и дальше тлеть. Я не заметил, как любопытство начало превращаться в жадность. Лань Ванцзи прикрывает глаза и коротко кивает. А после открывает рот и начинает говорить. Если бы его брат сейчас слышал, то не смог вымолвить и слово: настолько редко он с кем-то разговаривал. И он рассказывал, и рассказывал. Не замечая, как иногда переключался на выходки Вэй Усяня и его глупом поведении. Иногда коротко замолкал, но Не Чизэ не переставал его слушать и слышать. Они не заметили, как начало подниматься солнце и запели первые петухи. Как разговор переходил от одного к другому. —…Не поверишь, но мой отец искренне верил, что я его ребёнок. А я настолько хотел быть для них семьей, что менял свой цвет волос в рыжий. Правда, это не спасло ни меня, ни его от разочарования, когда врач огласил мой диагноз. — Верю. Мой отец был столь же жаден, сколько и несчастен. Решил запереть мою мать и запереть себя в наказание за то, что полюбил убийцу своего наставника. Я не знаю, какие у них были отношения на самом деле, но каждый раз, когда мы навещали матушку - она выглядела несчастной. После её смерти я долго ждал её, ведь она была единственной, помимо брата и тебя, кто мог меня понять. — Пф. Смотрите-ка как мы заговорили. Ещё чуть-чуть и я перестану верить в то, что ты общаешься одними «мгм». Ванцзи прикрывал глаза, коротко смеялся и удивлялся тому, насколько легко и естественно выходило обмениваться мыслями. С Чизэ было просто молчать и так же просто разговаривать. Он не мог вспомнить никого, с кем был бы столь же откровенен. Их разговор ощущался так, будто они оба были абсолютно голыми. Знающими, куда ударить и как принести другому боль. Но вместо удара в спину, ему тепло улыбались. И он не мог не ответить тем же. Не ушёл, когда солнце вышло из-за горизонта. Лань Ванцзи ощущал себя уставшим и измотанным от разговоров, но совершенно довольным и даже капельку счастливым. Прежде чем скрыться за дверьми Цзинши Чизэ ему подмигнул и произнес: — Спасибо за хорошую беседу, Ванцзи. Не поверишь, но ты тоже что-то вроде моего первого друга. Обычно я нахожу родственников по духу и никогда не находил родственников по разуму. Считай, что это комплимент. Когда Лань Ванцзи вышел из Цзинши вслед, то не слышал ни от кого про пробравшегося в стены Гусу нарушителя покоя. Брат в очередной раз подметил его хороший настрой, а Сычжуй радовал глаз как никогда. Он вспоминал, сколько раз Лань Сичень хотел видеть подле него хотя бы одного близкого друга и размышлял о том, что вряд ли кто-то из Старейшин одобрит подобные связи. Возможно, Не Чизэ посеял внутри него не только надежду, но и дал прорасти тому, чего он всегда стыдился. От того с некоторой степенью злорадства представлял, как долго старики будут плеваться в его сторону, когда узнают о том с кем он связался. «Если хочешь, ты всегда можешь прийти в Юдоль. В любом случае, мы ждём, когда Мэн Яо сделает свой ход и лишние руки никогда не будут лишними. Особенно такие праведные и чистые, как у тебя. Никто ведь не подумает, что сам Хангуан-цзюнь чей-то шпион.» Сычжуй сидел на его коленях, с истинным усердием пытаясь повторить мелодию, которую он ему показывает. Так он проводил каждый вечер, поощрительно поглаживая ребенка по голове, когда тот подбирал нужное звучание. Ему очень хотелось, чтобы это дитя никогда не забывало про Вей Ина. Чтобы рядом была ещё одна капризная душа, требующая внимания по-своему. И если ради этого придётся нарушить правила в очередной раз - он их нарушит.