Вояджер-1

      Деревня была покрыта густым белёсым туманом. Было сложно разглядеть хоть что-то на расстоянии вытянутой руки — настолько он плотный. Не говоря уже о мгле вокруг, словно ожившей. Стоило только войти, и выхода обратно ты уже не найдёшь.       Именно поэтому они кружили по одному и тому же месту вот уже пару часов. И если Лань Сичень с Ванцзи пропали ещё где-то в начале, то Цзинь Гуанъяо не отлипал от них ни на секунду. Это начинало крайне раздражать Не Хуайсана. Веер в руке трепетал все быстрее, цеплялся он за Чизэ в надежде, что тот не даст сорваться. Как бы ему не хотелось отрезать одну очень умную голову, но у них был план. План, который с самого начала идёт не лучшим образом.       Сначала всё было просто замечательно: побратимы дагэ прибыли вовремя, сцена уже была готова; Сюэ Ян послушно заперся в своей лаборатории и не вылезал оттуда все те дни, что они расшаркивались в вежливых чаепитиях, крайне занятые обсуждением проблемы; Не Чизэ старался появляться подле Хуайсана как можно реже и чаще пропадал с адептами на тренировочном поле, — проще говоря, все шло согласно плану. Пока они не прибыли к основному месту действа. И если глава Не пытался вычленить хоть частичку связного из потоков мата Чизэ, то все остальные просто не понимали тарабарщину срывающуюся с чужих уст. Мужчина подписывался под каждым словом брата, даже под самыми непонятными, ибо мелкий паршивец умудрился накосячить.       Вместо лёгкой прогулки по убийству нескольких десятков мертвецов в деревне, пустующей с самой войны, им приходится разбираться с туманом. С разумным туманом, пропитанным энергией инь и прячущем в себе кучу разъярённых трупов. Хуайсан бы похлопал тому, насколько это все правдоподобно выглядит, и подивился бы, что туман — по-настоящему серьезная проблема, требующая помощи глав двух именитых кланов. Но…       — Напомни мне отхлестать одного засранца за то, что он решил повыебываться, — на грани слышимости шепчет Чизэ, сжимая рукоять Бася все сильнее. На них уже пытались напасть, и все попытки были успешно отбиты.       Он жмётся к чужой руке сильнее, прикрывая лицо веером, и также на выдохе произносит: — Не стоит. Неплохо устроил, но перегнул.       Вокруг них уже ни души. Даже желтое пятно в виде главы Цзинь куда-то пропало, лишь напрягая сильнее. Они двигаются очень медленно, прерываясь только на то, чтобы сабля брата отрезала очередному покойнику голову. И вот тут он мог бы сказать Сюэ Яну спасибо, ведь тот, к счастью, не додумался натащить сюда лютых мертвецов. С ними возиться пришлось бы в разы дольше.       — Не понимаю, где он достал это дерьмо. Еще пару часов и нас можно будет сожрать без особого труда, — вещает меж тем старший Не. Хуайсан старался дышать как можно медленее, пока сам Чизэ тратил энергию на подавление гнева сабли. — Сожрет эта пакость всю нашу ци и всё. Конец котёнку.       Из белой дымки вылезла облезлая и дряхлая рука, одетая в клановые одежды ордена Вэнь, которую тут же укоротили мягким движением Бася. Старший Не наугад рубанул туман, и совсем рядом рухнуло тело. Глава устало взмахнул веером, прикрывая на пару секунд глаза, перед которыми начинало все кружится. Тонкая нить чужой энергии, что вливалась в его тело, никак не спасала положение.       — Нужно найти братьев Лань и Цзиня, вывести их из тумана и отправиться за подмогой. Не уверен насчет того, справимся ли мы против этой непонятной штуки, — мужчина остановился и прищурился, будто это могло хоть как-то помочь ему разглядеть. Картина эта была нелепой, Хуайсан невольно рассмеялся, тяжело опускаясь на землю.       — Брат, не стоит напрягаться. Я думаю, подмога уже совсем близко, — улыбка невольно наползла на его лицо, и он был весьма рад, что Чизэ этого не видит.       Не Хуайсан прекрасно знал: не все планы идут как надо. И так же прекрасно он умел находить выход даже из самых провальных идей. А самый очевидный выход из ситуации скорее всего несётся сейчас сюда.       Ведь деревня эта находится на границе с орденом Мейшань Юй. ***       Цзян Чэн очень любил орден своей матери.       Он каким-то невообразимым образом соединял в себе всё самое лучшее, что можно было найти в Юнмене, Гусу и Цинхэ. Тут вам и прекрасные чистые озёра, и свежий воздух предгорья, и особенно терпкий запах хвои. Природа брала верх над людьми — никто этому совершенно не сопротивлялся.       И всем было известно - лучшие кузнецы рождены в Мейшань Юй, а адепты по силе могли посоперничать даже с Великой Четверкой. Жаль, никому до этого не было дело, а уж его тётушка и подавно не пыталась выбиться на уровень значимых кланов.       Потому что у тётушки была совершенно иная цель, и чаще всего та заключалась в одном: довести главу Цзян до белого каления и дикого желания никогда больше не ступать на порог Долины Гор.       Юй Цзыюи почему-то упорно решила: раз свахи опускают руки и отказываются подбирать Ваньиню невесту, то это сделает она. И вот уже больше года находит кандидаток, притаскивает в свою резиденцию или же под нос самого главы Цзян, а после наблюдает нелепейшие попытки завести разговор.       Сначала это было просто чём-то неловким, бесившим неимоверно. После стало просто раздражать, а затем переросло в дикую ненависть к тупой затее своей тётки. Возможные невесты всегда уходили ни с чем, потому что вести диалог, когда хочется сломать кому-нибудь хребет — невероятно сложно.       Он на самом деле очень любил тетушку Юй. Она была рядом, когда родители погибли: помогала в восстановлении Пристани и давала советы о том, как лучше ухаживать за двухмесячным ребёнком; никогда не осуждала, хоть и поджимала недовольно губы каждый раз, когда он шёл наперекор ей. Поэтому Цзян Чэн не находил иного выхода, кроме как сбегать от дурацких попыток его женить. Что он и сделал в очередной раз, стоило только адептам заикнуться о странном явлении на границе с Цинхэ Не. Он даже не задумался, что там происходит и как это связано с главой клана Не, и может ли быть замешан его странный брат.       Нет, он просто убежал, прихватив с собой пару умелых адептов. В голове его творился настоящий сумбур, что никак не способствовало нормальному размышлению. Мысли скакали от Пристани Лотоса, которая по-настоящему начала оживать. Переходили на какую-то новую кандидатку тетушки, лица которой он совершенно не запомнил. И останавливались где-то в глубоком прошлом.       «Цзян Чэн, не волнуйся. Как только война закончится, я уничтожу его. Обещаю. Это лишь временная мера против Вэней, не все же время мне ласкать ваш слух своей великолепной игрой!»       — Глава Цзян, мы прибыли! — где-то около уха гаркнул адепт, и мужчина невольно скривился, резко выдернутый из собственных мыслей.       Они зависли в нескольких метрах от тумана, который покрывал всю деревню и небольшую часть леса. В далеке можно было разглядеть, как несколько людей бьются против мертвецов. И, судя по звукам гуциня, то были адепты клана Лань. В самой середине лишь изредка мелькала багровая вспышка, тут же поглощаемая белой дымкой.       Ваньинь нахмурился, жестом приказывая людям спускаться вниз. Сомнений быть не может. Это та самая игрушка, созданная его братом - Вэй Усянем.       Во мгле он оказался один. Туман был плотным, дышать становилось тяжело. Цзян Чэн даже не пытался найти своих адептов, прекрасно понимая, как это бесполезно.       Злость, копившаяся внутри, начала выбираться наружу вместе с разрядами тока и кнутом, принявшем свою истинную форму. Если бы он мог рассказать, как же его всё бесило и раздражало, то сказал бы. Но вместо этого принялся лупить туман, из коего через пару минут начали вылезать все больше и больше трупов.       Мертвецы хватали его за одежды, пытались добраться до плоти, но все попытки пресекались тут же. Он бесился, распалялся и увлекался битвой настолько, что перестал замечать, с какой легкостью ци покидает его тело. И от усталости, окутывавшей его мышцы медленно и верно, Цзян Чэн был готов завыть и биться до кровавого кашля.       Ему не дали даже пары минут передышки. Он лишь на секунду отвлёкся на руку, начавшей неметь от уходящей в никуда силы, и пропустил момент, когда нечто с огромной скоростью полетело в его сторону. Он бы отбил атаку. Успел бы, хоть и поранившись.       Всё это проносится в голове строчкой, пока рука дёргает его за шкирку. У Ваньиня в ушах звенит, перед глазами плывет, и Цзыдянь вернулся в форму кольца, а сам он невольно обмякает в хватке. Всего на пару секунд, встряхивая головой тут же и вставая ровно, тупо смотря на какой-то скрюченный, обугленный кусок корня.       — Цзян Ваньинь, ты гребаный полудурок! Ну не может же глава Клана быть таким дебилом. Ты на кой нефритов жезл полез в это дермище, а? — грубо встряхивают за плечо, и через дымку тумана он видит его. Не Чизэ. Опять. — Ещё скажи, что и не заметил ничего совсем. И ежу после пяти минут было бы понятно, что лучше не становиться приманкой для этой хераборины. А ты? Влетел как к себе домой, да ещё и искришь ци во все стороны! Нет, точно дебил!       Дальше речи он не понял. И даже открыть рот не успел, чтобы ответить этому наглому засранцу, который посмел отчитывать его! Это он должен был задавать вопросы и узнавать, какого черта тут делает туман Вэй Усяня! Не Чизэ повернулся к нему спиной, отбиваясь от наглых рук вперемешку с черными и юркими корнями, которые так и пытались проткнуть его раз другой.       Он их искренне понимал в этом желании, ведь и сам непрочь этого сделать. Вместо этого Цзян Чэн принялся прикрывать ему спину, мысленно задаваясь вопросом, почему этот человек попадается ему все чаще. И каждый раз видит, как глава Цзян оступается.       Вопросы исчезли так же быстро, как и появились. Увлечённый боем, немного уставший и злой Ваньинь не сразу осознал - человек позади подозрительно притих. Всаживая очередному мертвецу меч в грудь, он пинком откидывает того в молочную гущу и оборачивается, собираясь уж было съязвить.       Только вот язык тут же присыхает к небу, когда Цзян Чэн наблюдает, Чизэ сражается как и все Не: резко, грубо и с ужасающей силой; от его клинка отлетают в разные стороны щепки и куски мяса вперемешку. Только вот стиль боя имеет какую-то… Знакомую до боли фишку. Ваньинь напряжен, кажется, вот-вот поймет, что же так ему напоминают эти багровые вспышки и легкие взмахи саблей, абсолютно не вяжущиеся со следующими после рубящими ударами. И когда настигает осознание, его припечатывает к земле.       А Не Чизэ стоит впереди, даже не морщась от боли, когда черный корень протыкает его тело насквозь. Сабля со звоном падает на землю, а мужчина парой нажатий вокруг раны блокирует ци. Одновременно с этим удерживает хренину, не давай той покинуть тело.       — Значит так. Я тащу эту падаль сюда, а ты с ней расправляешься, — это даже не просьба — приказ.       Цзян Чэн не может открыть рот и возмутиться. Слишком нереально выглядит то, как растрёпанный и раненный мужчина начинает тащить эту тварь на себя, крепко упираясь ногами в землю. А затем уже и бессмысленно, ведь Чизэ его спас. В очередной раз. И даже сил нет разозлиться как следует.       Только дождаться момента, когда в поле зрения появится ядро тумана. Маленькая девочка в одеждах Юнмена, полностью лишенная ног и покрытая вязью черных и густых вен. Она смотрит дико, у нее нет сознания. Только боль и желание поесть. Ведь мстить больше некому. Рука его не дрожит, когда меч протыкает её насквозь. Возможно, он даже не вспоминал то, как она бегала по берегу озера вместе со своими друзьями и весело смеялась над Вэй Усянем, который каждый раз дарил ей по цветку лотоса на память. ***       У Цзян Чэна не было выбора, только притащить отравленного инь Чизэ в орден своей тётки. До Юнмена добираться долго, в силе медицины Юдоли он не был уверен да и, чего греха таить, чувствовал, что теперь должен этому человеку.       И с долгом хотелось расправиться побыстрее, поэтому он удобно сплавил пострадавшего в руки целителей. И почти даже порадовался, пока одна из служанок не прибежала к нему в страхе. Вторая же не особо успешно пыталась отбиться от обезумевшего мужчины, с силой сжимавшего ей горло.       Цзян Чэн даже не успел подумать толком, с силой приложил Не по лицу. Тот вырубился сразу, расслабляя руки и освобождая бедную девушку из своего плена. Как он выяснил после — этот сумасшедший так и не просыпался. Лишь бессознательно не давал никому подойти к себе ближе чем на пару шагов, что затрудняло исцеление в разы.       — Ты его притащил — ты с ним и разбирайся. Моих девочек не трогай, с целителями обсуди, как его лечить, и не выходи из комнаты, пока он не очнётся окончательно, — этими словами тётушка Юй окончательно закрыла все пути к отступлению.       Следующие два дня Ваньинь провел у кровати Не Чизэ. Он переодически просыпался, хрипел что-то совершенно незнакомое и режущее слух, а затем отрубался обратно. Глава Цзян старался крайне осторожно стереть с чужого лица пот и поменять повязки, но каждый раз натыкался на совершенно безумный, горящий голубым светом взгляд.       Где-то в этот момент он откровенно плюнул на страх быть задушенным и принялся менять повязки на чужом теле. Настойки помогали слабо, мази тоже не особо, но этот ненормальный имел какой-то поистине невероятный иммунитет, раз с такой раной не помер. В момент, когда влажная ткань протирала лицо от пота, Цзян Чэн понял: что-то не так. И очнулся лишь опрокинутым спиной на кровать, пока чужие руки сжимались на его шее до боли. Ещё чуть-чуть и он мог бы услышать хруст позвонков, но чужая заколка в его ладони давила на висок Чизэ, взор которого прояснялся с каждой каплей крови стекающей вниз по лицу.       Три тяжелых вздоха — руки с шеи исчезают. Он дышит полной грудью и кашляет, резко вскакивая на ноги, растирая кожу и наблюдая с опаской за мужчиной.       Они молчат. Старший Не утирает рукавом ханьфу окровавленный висок, смотря куда-то сквозь Цзян Чэна, и тот бросает заколку на чужие колени, чувствуя себя униженным.       — Прости, я… Я сколько проспал и где я? — Чизэ устало откидывается на кровать обратно. Смотрит болезненно и как-то уже не так безумно. Кажется, виновато.       — В Мейшань Юй, два дня. Глава… Твой брат приедет за тобой завтра. Мне будет крайне интересно с ним побеседовать и узнать, почему же на территории вашего клана была разработка Старейшины Илина, — Цзян Чэн разворачивает и собирается уходить, наконец-то чувствуя превосходство. Сейчас он еще расскажет, как тот пытался задушить служанку, и перестанет ощущать, что что-то там должен этому безумцу.       — Старейшина чего?… Ох, ладно, не важно. Не отвечай, все равно не пойму.       Ваньинь спотыкается у самого входа и смотрит на Чизэ во все глаза. Как. Как можно не знать кто такой Старейшина Илина, когда о нём говорят на каждом шагу?…       — А ещё ты чуть не задушил служанку в полубреду.       — Ну. Бывает. Тебя я тоже чуть не задушил, но ты вроде не возмущаешься. И я извинился. И сказал спасибо.       Мужчина шумно втянул воздух, сжал ручку двери до хруста. Он только очнулся, а уже хочется усыпить обратно. Да так, чтобы не просыпался точно.       — А, я не говорил спасибо, — Чизэ ухмыльнулся во весь рот. И медленно, с расстановкой произнёс: — Благодарю великого главу Цзян, что решил взять на себя бремя целителя и вылечить этого недостойного. А теперь, может глава Цзян оставить этого недостойного взора пациента одного?       Ваньинь захлопывает дверь с такой силой, что та дает трещины. И он упорно старается не слышать лающий и хриплый смех, раздававшийся, кажется, везде и всюду.       Он бесится весь день и весь вечер. Приставляет двух адептов его сторожить и проводит время с Жуланем, который упорно пытается ускользнуть от него, норовя убежать в комнату к Не Чизэ. И это тоже выводит из себя, потому что племянник не отвечает, зачем ему это надо. И лишь продолжает попытки прорваться сквозь оборону.       Уложить его спать получается с трудом. Мелкий паршивец совершенно отказывается засыпать один, и Цзян Чэн ютится в детской кровати, чувствуя себя совершенно вымотанным. Сна ни в одном глазу, а вся злость успела выветриться. И, наверное, ему стоит его проверить. Вдруг стало хуже, и к утру Не Хуайсана будет ждать холодное тело его брата.       Мужчина осторожно выбирается из детских объятий и выходит наружу. Он растрёпанный, несобранный, поверх нижних одежд накинуто только верхнее ханьфу и вместо того, чтобы зайти в комнату Чизэ Ваньинь выходит на улицу.       На широкой веранде темно: фонари промокли от дождя и погасли, а те, что удалось спасти горят где-то вдалеке. И даже не нужен свет, чтобы понять — в одних нижних одеждах на крыльце сидит его головная боль последних нескольких дней. В руке кувшин вина, рядом стоит ещё два запечатанных, он что-то мурлычет под нос, вытянув босые ноги на ступеньки. Цзян Чэн присаживается рядом, и они молчат. И с ним на удивление удобно молчать. Особенно когда Не Чизэ без лишних слов передает ему запечатанный кувшин и отпивает из своего.       — Как ты вышел? Я приставил к тебе охрану, — алкоголь приятно разливается по горлу, отдавая на языке приятной горчинкой. Это явно что-то местное. Терпкое и весьма горячительное.       — Да я так. Через окно, — мужчина жмёт плечами, и привыкшие к сумраку глаза наконец могут его разглядеть. Он также весь растрёпанный, волосы собраны в слабую косу и перекинуты через плечо. Под глазами залегли глубокие болезненные тени, да бледность его не красит совершенно.       — Ты знаешь, что сейчас обесцениваешь всю мою работу? — повязка на чужом животе горит красным пятном. Рана открылась, хоть и не приносила явных неудобств собеседнику.       — Почему же. Я очень ценю. Глава Цзян позаботился обо мне. Как ценю и то, что Цзян Ваньинь сейчас пьет со мной вино и не пытается выбить дурь своим роковым кнутом, — на него косятся и взгляд кажется почти ощутимо жгучим. Или может это действует вино, к которому он прикладывается весьма успешно и часто.       — Говоришь так, будто это разные люди.       — Конечно разные. Как, например, Не Чизэ - ручной дурачок главы Не. И просто Чизэ, пьющий с тобой вино. Твое здоровье, Ваньинь, — свое имя из чужих уст звучит на удивление мягко. От этого хочется передернуться и сбросить пелену, которой его умело окружают. Не выходит.       Чизэ открытый и искренний — это понятно и видно даже такому дураку, как Цзян Чэн. И улыбается он легко, а смеётся все так же лающе и хрипло — рана намного серьёзнее, чем кажется. И всё это создает какой-то особенный антураж. Будто он опять подросток, и пьет вино с другом просто потому что это весело.       — Лани переоценены. Цзини — напыщенные говнюки, а Юнменцы очень гордые. Это вас погубит, — говорит Чизэ совершенно серьезно, хоть язык его заплетается в трех местах, и фраза выходит до ужаса смешной. И Ваньинь смеётся. Лежа на веранде своей тётушки в окружении пустых кувшинов вина и с ливнем за порогом.       Они замолкают, вслушиваясь в барабанящую дробь воды, пока Чизэ не начинает петь. Слова совершенно незнакомы, но так хорошо ложатся на звуки вокруг, словно так и надо.       А песня все льётся, и Цзян Чэн ощущает её физически: по тому, как голос смягчается и взгляд плывет куда-то за горизонт, как чужая рука сжимает ткань на груди, а голос звучит громче, будто прося о чём-то.       И он кричит вместе с ним. Где-то внутри себя, пока сам вглядывается в лицо человека напротив. Кажется, мир вокруг сужается до этих слов, журчащих вместе с дождем, и доходят до самой глубины.       Чизэ замолкает, Цзян Чэн молчит. Не отрывает серых глаз от улыбки и всё так же видит, как пальцы с силой сжимают ткань. Возможно, он слишком пьян. А может, он спит, а это всё сон. Но ему кажется… Нет, он просто уверен в этом.       — О чем была эта песня? — почему-то голос срывается на шёпот, но Цзян Чэна все равно слышат.       — Об одном нечто, что скиталось среди звёзд и было им подобно, но никогда не было их частью. О том, как он зовёт свой дом, хоть и знает, что никогда туда вернуться не сможет. Об одиночестве и потере.       Дождь уже закончился, и небо начинает светлеть с каждой секундой все сильнее. Вдали орут петухи, а Цзян Чэн ловит взглядом свет чужих глаз и лучи солнца в ресницах.