Сарай с соломенными стражниками

            Женя всё ещё помнила, что она Женя. Помнила своё село, свою мать, своих бабушек и братьев. Помнила то агентство с задолбанными работниками. И перламутрово-зелёную среду, в которую впервые увидела Сулеймана. Но сейчас, когда она понимала, что это совершенно точно конец и дальше, скорее всего, будет только пустота, ей вспоминался Стивен Хокинг. Не только из-за его теорий о бесконечном множестве параллельных вселенных, но и из-за слов о будущем. Женя уже не помнила их дословно, но общая суть была в том, что страх будущего перестаёт волновать, когда будущее превращается в прошлое. И все тревоги за судьбу маленьких беззащитных детей исчезают, когда дети превращаются во взрослых людей и их судьба перестаёт быть тайной.             Теперь Женя точно знала, какое именно будущее ждало её когда-то маленьких испуганных детей, с которыми она хоронила Сулеймана. Теперь об этом знала не только Женя, но и как минимум вся империя. Поэтому Жене казалось, что если эта вселенная не исчезнет в ближайшие дни, то об этом всём обязательно снимут сериал. Или три сериала. Или один сериал с тремя сезонами. Первый о жизни валиде и Сулеймана. Второй о жизни Жени и Сулеймана. А третий о жизни Жени и детей Сулеймана.             Представляя себе этот третий сезон или сериал, Жене казалось, что его, по классике, могли бы начать с интриги: тёмная комната, тёмные силуэты, никаких имён и дат. Только намёки и блестящие даже в тусклом свете рыжие волосы, чтобы всем стало ясно: это Хюррем и она стоит перед одним из восьми детей Сулеймана, со злобой шипя:             — Ты подонок. Тупой, недальновидный подонок.             А дальше зрителю дадут понять, что причина, по которой Хюррем это сказала — в том, что этот ребёнок убил одного из семи своих братьев и сестёр. Это и будет интригой: кто именно, кого именно и почему убил. Хотя, соблюсти интригу в полной мере всё равно не выйдет. Не только потому что «тупой подонок» это явно о существе мужского пола, но и потому что Женя никогда бы не стала назвать свою дочь подонком, даже если бы та уничтожила всю династию вместе с империей. Поэтому всем изначально будет известно, что речь идёт об одном из сыновей Сулеймана, и интрига останется лишь в том, кто конкретно этот сын и кого именно он убил: одного из своих шести братьев или единственную сестру?             Но, конечно, Женя прекрасно понимала, что конкретно такого начала для истории её детей никто никогда не снимет. И не потому что фраза «ты тупой недальновидный подонок» нигде и никем не была задокументирована, а потому что, если эта вселенная доживёт до возможности снимать сериалы, то и история о том, как сын убитого султана сам вырос убийцей, в ней не умрёт. А значит и никакой интриги не получится. Поэтому сериал, с высокой долей вероятности, начнут с режиссёрской интерпретации того, как дворец, династия, и в частности Женя, переживали смерть Сулеймана. И, возможно, эта интерпретация получится ещё драматичнее и мощнее того, что было реальности, где Женя сидела на пустом балконе и говорила с мёртвым Сулейманом, попутно надеясь окончательно сойти с ума, чтобы он начал ей отвечать.             В любом случае, такое печальное начало казалось Жене в какой-то мере справедливым, потому что оно показывало, что её дети росли в не самой эмоционально благоприятной обстановке, поэтому и итог вполне закономерный. И всё же, Жене хотелось, чтобы у их общей с детьми истории было совсем другое начало. Потому что они, несмотря ни на что, были счастливой семьёй. Необычной и на всю голову чокнутой, но тем не менее счастливой. Поэтому Женя с лёгкостью могла вспомнить сотни разных моментов, которые это подтверждали. «Мои психопатики», «пусть развлекаются», «мам, кажется я кого-то убил», «он не хотел никого калечить, он просто не выспался», «мамин аистёночек». Все эти сцены стали тревожить только потом, после кульминации. Но в моменте воспринимались как что-то совершенно естественное или до безумия умилительное. Поэтому Жене и хотелось, чтобы у её с детьми истории было совсем другое начало, и, в целом, совершенно другой тон. Вроде чего-то среднего между безумными чёрными комедиями и теми почти забытыми фильмами о многодетных семьях, где сперва показывали заваленный игрушками двор, потом носящихся по дому детей, а закадровый голос матери говорил что-то вроде: «до появления детей у меня была куча теорий о том, как их воспитывать, а теперь у меня только куча детей и ни одной теории».