Нужно любить, чтобы победить

      Изуку не помнил, спал ли он этой ночью, но точно знал, что отключался из-за усталости, потому что в какой-то момент его мысли о Кацуки — логичные и структурированные, полные горести и разочарования — сменялись странными образами, связанные условным сюжетом, и переполненные суетой и хаосом. Эти сны были тревожные и утомительные, из-за них он часто просыпался, с каждым разом лишаясь возможности набраться сил. Усталость тем больше придавливала его к кровати и не позволяла хоть сколько-то передохнуть. Так продолжалось очень долго. Ему не было покоя ни во сне, ни наяву.       Изуку раскрыл глаза так же не ясно, как и закрыл их. Взглянув на часы, он увидел, что уже полдень, но у него даже не возникло идеи подниматься, и он остался в постели. Обычно Изуку не вставал настолько поздно, но сейчас посчитал, что времени впереди ещё много: сегодня ведь выходной, занятия и прочая суета будут только завтра. Воспоминания о Каччане вновь нахлынули на него усталого и измученного, он ощущал себя как разбитое стекло и не мог собрать все осколки, а те, что удавалось подобрать, резали острыми краями его душу. Он был просто уничтожен. Боль сказанных слов продолжала бурить в его сердце кровавую рану. Печаль пожирала его изнутри, отчего хотелось жалостливо скрутиться в комок и лишиться рассудка. Но это было невозможно. Устало вздохнув, Изуку продолжил лежать, накрывшись с головой одеялом, желая спрятаться от дневного света. Он чувствовал себя уставшим и хотел попробовать вновь уснуть, но это получилось сделать только через полчаса раздражённых метаний по смятой простыне, на которой когда-то совсем недавно вместе с ним лежал Бакуго. Вероятность расслабиться уменьшилась ещё сильнее, когда он об этом подумал, и досадливо всхлипнул, сильнее жмуря глаза, отгоняя от себя печальные думы.       Едва ли час прошёл с того момента, как Изуку посмотрел на часы и провёл следующий промежуток времени в тревожной полудреме. Очнувшись, он заметил, что не получил даже четверти тех сил, на которые рассчитывал, и горестно поджал губы. Всё казалось бессмысленным. Мысли упорно не покидали его тяжёлой головы, они плодились внутри столь активно, с каким энтузиазмом развиваются личинки мясных мух в гниющем трупе, сжирая тлеющую плоть. Он не мог этому сопротивляться.       Пролежав ещё один бессмысленный час в кровати, Изуку решил подняться и найти себе какое-нибудь занятие. Это должно было помочь отвлечься, и в этот же момент у него заурчал живот, что само направило его в столовую, но перед этим он переоделся и умылся, привёл себя в более-менее приемлемый вид, посчитав, что отекшие веки и немного красные глаза достаточно незаметны, чтобы ему не задавали глупые вопросы.       В общей столовой обедала компания девчонок, среди которых была Очако. Когда она увидела Мидорию, то тут же поздоровалась:       — Привет, соня! — Вслед за ней все остальные поприветствовали вошедшего.       Изуку неискренне улыбнулся им и прошёл к холодильнику, не имея ни малейшего представления, что собирается есть. Никто не стал комментировать его поздний подъём, хотя обычно многие удивлялись, когда замечали такое за Мидорией. Вероятно, они из вежливости не стали уточнять делали, потому что скорее всего считали, что это Бакуго на давал ему спать всю ночь известным образом — только и всего. Изуку не удивился, если бы ему сказали, что все в курсе, что они делят с Кацуки постель. Это казалось очевидным.       Какой абсурд! Такого больше никогда не будет.       Утоплённым взглядом Изуку рассматривал продукты в холодильнике, приятный запах на кухне бодрил его и усиливал чувство голода, но он не замечал ничего, что могло бы привлечь его внимание и вызвать настоящий аппетит.       — Деку-кун, присоединяйся к нам, у нас хватит на ещё одну порцию! — пригласила его за стол Урарака.       — Да, ты можешь поесть с нами, — поддержали остальные.       Изуку не успел подумать о том, чтобы отказаться. Его сердце размякло от доброты, что проявили к нему близкие люди, оно подкупало его так легко и радовало, что он беспрепятственно поддался. Мягко улыбнувшись присутствующим, он поблагодарил их за разрешение:       — Спасибо большое.       Девочки приготовили себе глазунью с овощами, жаренную с соусом из чёрных бобов, маленькую плошку мисо-супа с луком и водорослями, и запивали всё это горячим зелёным чаем. Угощение было очень вкусным, и Изуку со сдержанным удовольствием принялся за трапезу.       — Ты кажешься грустным, Деку-кун, — заметила Тсую через некоторое время; она всегда отличалась отменной наблюдательностью. Хотя в данном случае Изуку не сомневался, что у него на лице всё написано, и только самый равнодушный человек не поймёт, что у него не всё в порядке.       Изуку пожал плечами, не поднимая глаз, пытаясь сосредоточиться на блюде.       — Что-то случилось? — уточнила Асуи.       Отчего-то Деку не смог выдать незамысловатую ложь лишь бы откупиться от ненужных вопросов. Враньё показалось ему неуместным в данном случае, тем не менее делиться своими проблемами он так же не стал.       — Не то что бы… — невнятно отозвался он.       — С Бакуго-куном что-то не ладиться? Вчера он показался мне очень раздражённым, даже в свой день рождения, — продолжала девушка.       — Да он всегда такой! — фыркнула Очако. — Невозможный человек.       — Соглашусь.       Изуку поджал губы. Тема не была ему приятна, и он не хотел разговаривать с девчонками о Каччане. Он настойчиво игнорировал направленные на себя взгляды и уткнулся лицом в тарелку.       — Вы поссорились, Деку-кун?       — Что? Опять?!       Это обычное на первый взгляд слово «опять» вдруг показалось Изуку значимым. Оно действительно имело значение. Что за отношения складывались между ними, если они сводились к ссорам, часто были напряженными и, как стало известно, ещё были и неискренними? Те мерзкие слова Кацуки вновь повторились в голове Изуку, и он почувствовал ярость. Она доводила его до иступления, он ненавидел это. Теперь в свете новых знаний становилось понятно, почему Бакуго вёл себя именно так всё время: был скрытен, не хотел рассказывать другим об их отношениях, порой грубил и пользовался чувствами Изуку, чтобы удовлетворить не только свои внутренние амбиции, но и сексуальные потребности. Правда, в постели с Кацуки всё ощущалось совсем иначе, в те моменты он был совсем другим человеком — тем самым настоящим Каччаном, которого Изуку невозможно любил, и в которого был готов влюбляться сильнее стоило только почувствовать его губы на своих собственных.       Но это всё ложь.       Изуку не хотел концентрироваться лишь на физической стороне их взаимоотношений, тем более что Кацуки сам сказал, что ему это просто нравилось; в быту он никогда не проявлял нежности, был слишком угрюм и отстранён, редко выражал истинную привязанность. Он никогда не нуждался в Изуку так, как это было нужно последнему, никогда не стремился быть рядом с ним, никогда не говорил нежных слов, а только указывал и ворчал.       Больно было понимать, что Изуку для него представлялся лишь игрушкой, вещью, которой он попользовался и выбросил, когда надоело. Но что сильнее всего сводило Изуку с ума, так это то, что он до сих пор любил его! Он просто возненавидел это чувство.       Тем временем девочки разговаривали будто между собой, а не с Деку, и общались они слишком свободно. Мысли Изуку закручивали его нервы всё туже, он чувствовал нарастающее напряжение внутри и подступающую злость, которую едва сдерживал. Хватит одного неверного слова, чтобы он сорвался.       — Да нет, это глупости, всё нормально.       — Ну конечно! Я бы не сказала, что у них всё прекрасно складывается… Ой, прости, Мидория-кун!       — Хватит! — рявкнул Изуку. — Я не хочу говорить о Каччане! Оставьте меня в покое! Просто отстаньте!       Изуку весь трясся изнутри, он сдавил палочки в кулаке, смотрел на свою тарелку и никак не мог решить, что ему делать: хотелось всё бросить и убежать к себе, но в тоже время он не хотел поддаваться слабости. Он хотел это стерпеть.       — Прости, Деку-кун…       — Прости меня…       Голоса девочек были тревожные и виноватые, их задел грубый тон Изуку, они смутились и резко замолчали. Деку никогда не терял самообладание. Собственно он никогда и не бывал раньше в подобных ситуациях: не каждый день ему доводилось заводить отношения с человеком, которого обожал до дури, и не каждый день приходилось осознавать, что это были абьюзивные отношения, и им банально пользовались. Это унижение закручивало его нервы так туго, что они расходились по волокнам; у него почти не получалось контролировать себя и свои эмоции. Внезапные грусть и усталось нахлынули на него и легли неосязаемой тяжестью на плечи.       — Простите и вы меня, я просто… — его голос дрогнул, и Изуку не смог закончить предложение.       Ему стоило больших усилий сдержать подступивший к горлу ком, на глазах проступили слёзы, он понял, что не сможет долго сдерживаться и выскочил изо стола, бегом направляясь в ближайшую уборную. Там Изуку долго споласкивал лицо холодной водой и протирал отекшие от слез и недосыпа веки. Взглянув на своё отражение, он увидел пару красных и измученных глаз, в которых читались надоевшая тоска и жалкое отчаяние. Он не хотел поддаваться опять этим эмоциями; всю ночь он мысленно сбегал от них; всю ночь разбирал в деталях свои и Кацуки чувства; он очень устал от этого, он не имел для это сил.       Вздохнув, Изуку простоял у зеркала несколько минут, пока полностью не пришёл в себя, а после вернулся в столовую, где никто больше не посмел задать ему неприятный вопрос, в котором так или иначе участвовал бы Бакуго. Изуку легко проигнорировал направленные на себя напряжённые взгляды девочек, только Урарака казалась ему понимающей его состояние, но даже она промолчала.       Весь день до вечера Изуку читал учебники, погрузившись с головой в науки и домашнее задание, в течении дня ему становилось легче, за простыми делами и разговорами грусть постепенно отошла на второй план и преобразилась во что-то менее заметное, она стала более тяжеловестной, загущенной и ощущалась привычной, неотемлемой частью бытия. Изуку порой был нервным и раздражительным, когда его отвлекали от уроков на сторонние темы, но в целом никто в полной мере не понимал его состояние. Изуку знал, что в глазах прочих скорее кажется уставшим из-за недосыпа, чем злым или несчастным, и это шло ему на руку. Он никому больше не грубил сегодня, в конце концов его друзья не были виноваты в поступке Бакуго, они не имели к этому никакого отношения. Только Изуку физически чувствовал, как черствеет его сердце, но был этому рад, потому что это помогало справиться с утомительной болью.       Он занимался в общей комнате, где присутствовали и другие ученики, он старался не искать уединения, а наоборот находиться компании, это помогало расслабиться и отпустить мысли о Кацуки. Единственное только, частые разговоры отвлекали его от темы занятий, и он много лишнего времени тратил на перечитывание одних и тех же пунктов.       Сконцентрировавшись на тексте задачи, Изуку не сразу обратил внимание на голос Киришимы возле своего уха.       — Эй, Деку-кун, — второй раз позвал его Эйджиро, Изуку от неожиданности аж вздрогнул.       — А? Что?       — Слушай, ты не в курсе, где Бакуго?       Услышав его вопрос, не только Деку напрягся, но и девочки, которые имели честь наблюдать его срыв сегодня днём.       — Мне кажется, что он не у себя, — продолжал объяснять причину своего беспокойства Киришима, — дверь закрыта, никто на стук не отзывается, и телефон не отвечает.       Через некоторое время натужного молчания Изуку холодно ответил:       — Я не знаю, где он, какая вообще разница. — Он вернул внимание учебнику, и, честно сказать, почти совсем не притворялся, что его не интересует Кацуки и его проблемы.       Киришима вопросительно посмотрел на остальных, но не увидел никаких подсказок в чужих глазах. Те сами не были в курсе, что случилось.       — Но вы же с ним… — попытался напомнить о близких отношениях Деку с Кацуки, но его резко прервали:       — Отстань от меня, — чуть раздражённо фыркнул Изуку, хмуря брови. — Мне плевать, где он сейчас.       — А? — Киришима потерялся, когда услышал его реплику, и лишь поражённо округлил глаза. — Эм, ну, ладно… — Он решил зайти с другой стороны. — А вы, ребят, тоже не знаете?       — Неа.       — Я не видела его сегодня.       — Я тоже.       — Блин, хреново… — расстроился тот. — Надеюсь, с ним всё нормально…       — Что с ним могло случиться? Наверняка просто пошёл тренироваться на полигон или ещё куда.       — Да, но… — Киришима глянул в сторону Деку. — Но почему никто не в курсе?..       — Бакуго совсем не тот человек, за которого нужно переживать, — сказала Ашидо.       Изуку на словах Мины закатил глаза: с этим он был полностью согласен.       — В каком смысле?       — В том, что он может за себя постоять.       — Хех, это точно, он крутой мужик.       Изуку резко захлопнул учебник и встал изо стола. Ему было тошно от мыслей о Бакуго, а выслушать чужие разговоры о нём тем более было неинтересно; всё, что он сейчас хотел — это банально отвлечься. Одного единственного дня проведённого без Каччана было бы достаточно — это же так просто. Но одноклассники не позволяли ему этого, они опять упомянули Кацуки, опять пробудили неприятные чувства. Уже никакого терпения не хватало, чтобы держать себя в руках.       В коридоре по дороге до комнат Изуку поймала Очако, она робко коснулась его плеча, обращая на себя внимание.       — Деку-кун?       — Урарака…       — Прости, что отвлекаю, но я переживаю за тебя. Ты сегодня сам не свой…       Вымученное раздражение дало о себе снова знать, Изуку поддался этой эмоции и не позволил Урараке продолжать, резко повысив голос:       — Да, это так, но я не хочу это обсуждать, понимаешь?! Я очень устал, и меня всё злит, я не хочу, чтобы меня сейчас трогали и что-то спрашивали; давай завтра поговорим, пожалуйста!       — Хорошо, хорошо, прости!.. — сказала она, выставив руки перед собой, словно защищалась.       Изуку даже головой не качнул, принимая её извинения, он просто развернулся и пошёл к себе.       Сегодняшняя ночь была приятна только тем, что из-за недостатка сил он быстро погрузился в сон, однако ярость преследовала его до самого утра.

***

      Громкие голоса Киришимы и Денки раздражали слуховой аппарат Изуку так, что он едва сдерживался от желания рявкнуть на них, требуя быть потише хотя бы на пару децибел. Сегодняшнее утро не задалось, но на другое трудно было рассчитывать. Когда все собирались в Академию, Бакуго наконец-то соизволил появиться в холле и привлёк к себе максимум неадекватного внимания. Его близкие друзья погрузились в такой неконтролируемый экстаз из любопытства и беспокойства, что голова начинала болеть.       — Где ты пропадал?       — Ты что, реально вчера весь день в комнате просидел, а почему не отзывался?!       — Отъебитесь от меня, не ваше дело, чем я был занят! — Бакуго огрызнулся на них ещё более агрессивно, чем обычно, и попытался пройти мимо к выходу.       Изуку не смотрел в его сторону, даже вслушиваться в его речь не желал, но самой поверхностью кожи чувствовал, как сильно тот был недоволен; от его гневной раздражительности воздух электризовался не хуже, чем от причуды Каминари.       — Эй, чувак, зачем так грубить-то?       — Мы же переживаем!       — Мне похуй.       — Бласти, тебе не обязательно ругаться на парней, они просто заботятся о тебе.       Изуку поспешил выйти из кампуса, чтобы не слышать рык Кацуки, который весьма отдалённо напоминал человеческую речь. Он не хотел с ним сталкиваться, ему было не только неприятно думать об этом, но ещё и страшно, потому что понятия не имел, как сам отреагирует, если Бакуго вдруг решит заговорить с ним.       Его друзья едва поспевали следом, быстрее всех оказался Иида, он поравнялся с Изуку раньше остальных, в этом ему помогали не только причуда скорости, но и его темперамент, сказывались обязанности старосты: от него требовалось приходить в класс раньше всех, действовать быстро и разумно. Тодороки и Урарака вскоре нагнали их и пошли рядом.       — Ты не будешь дожидаться Бакуго, Мидория? — спросил неосторожно Шото.       Изуку закатил глаза и промолчал.       — Не надо говорить об этом сейсас, Тодороки-кун, — попросила Очако. — Я тебе потом расскажу.       — Окей.       В классе Изуку попросил Каминари снова поменяться с ним местами. Он долго ждал, пока тот придёт, потому что, как и остальные приятели Бакуго, он задержался именно из-за Кацуки, так как последний был слишком медленный и не хотел идти в Академию.       — Что? — удивился Денки. — Ты это серьёзно?       — Да, надеюсь, ты не против?       — Ну, мне здесь нравиться вообще-то…       Каминари прямо сейчас придуривался — Изуку это просто знал. Читать этого парня было несложно: он весьма простодушный, бесхитросный малый, но в тоже время безобидный и очень милый. Однако настроение Изуку не располагало к дискуссиям.       — А чего на тебя нашло? Ты что-то задумал?       Встретив неожиданно хмурый взгляд Изуку, Каминари слегка опешил. Он вопросительно посмотрел на сидящих недалеко Тодороки и Очако, и заметил в их глазах тревожное понимание.       — Ну, ладно, садись, — согласился он, почесав задумчиво затылок.       Никто из присутствующих не прокомментировал этот поступок, в том числе и Кацуки, который склонился над партой и угрюмо смотрел вперёд. В этот момент уже никто не сомневался, что Мидория с Бакуго поссорились — и весьма серьёзно. Они с Изуку даже мельком друг на друга не взглянули.       Все занятия Кацуки был рассеян и невнимателен: он часто не слышал, что у него спрашивали и не сразу находился с ответом на поставленный вопрос; а ещё выяснилось, что он вообще не делал домашнее задание на выходных, что было не свойственно ему ни в настоящей, ни в одной из параллельных вселенных. Он сам на себя не был похож. Его состояние вызывало подозрения, и Изуку даже заметил за собой, что переживает по привычке, но из-за собственных установок, которые принял совсем недавно, не пожелал поддаваться жалости: Кацуки этого не заслуживал.       На тренировках всё было ещё хуже, чем на занятиях. С ходом времени Изуку начал замечать, что Кацуки почти совсем перестал скрывать от него свой бестыжий взгляд, а наблюдал за ним и даже более того — держался поблизости, словно искал предлог завязать разговор, но Изуку старательно избегал такой возможности.       К счастью, их с Бакуго не поставили спаринговаться друг с другом, — учитель Айзава с того момента, как узнал об их отношениях, старался этого не допускать, — однако их поставили в пару в качестве геройского дуэта против двух других учеников, и Изуку воспротивился этому с несвойственной ему истерикой.       — Учитель, я не хочу с ним, я не хочу, можно меня с кем-нибудь другим поставить, пожалуйста! Я вас очень прошу, пожалуйста!       Это сотрудничество чувствовалось слишком неправильным, слишком тяжёлым и непреодолимым для Изуку, оно было мучительно, болезненно, будто его просили совершить преступление. И учитель Айзава обратил на это внимание, хотя прежде оставался строг и редко менял принятые решения, подвергая своих учеников новым испытаниям, проверяя их на стойкость. Но не только реакция Деку привлекла учителя, важным фактором выступило поведение Бакуго. Изуку заметил, как его просьба задела Кацуки: тот нахмурился так, словно его оскорбили; он выглядел напряжённо, взволнованно и угрюмо промолчал, хотя мог начать спор, как обычно поступал.       Острый взгляд Сотриголовы прошёлся по присутствующим, улавливая мельчайшие изменения в мимике молодёжи, ещё раз пригляделся к Деку, что вновь повторил свою просьбу, не скрывая умоляющих нот в голосе; взглянул на Бакуго, по виду которого легко было понять, что молодому человеку охото провалиться под землю от неких угнетающих чувств, и согласился.       — Ладно.       — Спасибо, спасибо вам большое!       Заметив сощуренный неприклонный взгляд учителя, Изуку почувствовал ужасный стыд за своё поведение, он тут же опустил глаза, не имея чести смотреть хоть кому-нибудь в лицо наравных; он вдруг почувствовал себя таким жалким и ничтожным, что у него защипало от горечи в носу. Изуку прижал руки к груди, сжимая пальцы, стараясь справиться с внезапным приступом отчаяния.       — Давай я буду с тобой в паре, Мидория, — положив руку на его плечо, произнёс Иида.       Изуку согласно покивал, попрежнему не поднимая глаз.       — Всё хорошо, — приободрил его староста.       Учитель распределил остальных по парам и отдал указание практиковаться; Изуку плохо расслышал, кого поставили Кацуки в пару, так как от волнения у него гудело в ушах, и это заглушало стороние звуки. Концентрат из страха, жалости к себе и ярости застилал его разум, устраняя способность здраво рассуждать. Гнев — вот, что постепенно буянило в глубинах его души и карабкалось наружу, повреждая аллегорическими когтями веру в себя, как в человека достойного, настоящего героя. Это чувство никогда не было близко Мидории, хоть он и неплохо был с ним знаком. Это чувство неестественное, оно чужеродно, и что бы противиться ему требовалось не мало душевной отваги, но это было сложно. Не поддаваться своим человеческим страстям и слабостям — высокое искусство, которым трудно овладеть, даже будучи умудрённым опытом взрослым, а в случае с Изуку контроль ускользал из его раскрытых ладоней и терялся за пóлогом бездарности, присущей всем молодым людям. Недоверие самому себе расшатывало психику Мидории.       Угнетённый спутанными мыслями и своим положением, Изуку как никогда прежде отдался тренировке целиком; он двигался настолько быстро и бил настолько сильно, что буквально через пару минут превзошёл своих временных соперников, даже Иида не успел толком включиться в процесс.       — Впечатляет, Деку-кун, — показала большой палец Мина, она была в паре с Кьекой против них с Теньей. — Дай возможность отыграться!       Битва с ними показалась Изуку слишком простой, но в тоже время изобретательной, всё благодаря причудам девочек: они не входили в разряд силовых, но были интересны в тактических мероприятиях, отчего планировать бой было увлекательно для Деку. Но Пинки и Наушный разъем не имели шансов против их с Иидой команды, хотя они неплохо себя показали, их похвала приятно ободрила Изуку, и он ещё глубже погрузился в процесс, забывая прочие тревоги. Все пары меняли соперников в процессе тренировки, каждая новая битва отличалась от предыдущей, несла с собой новый опыт, дарила сильные эмоции, Изуку на какой-то промежуток времени почувствовал себя до такой степени хорошо, что испугался мысли о том, что ему это просто сниться, и что он вскоре очнется в своей постели совсем один. Благо, всё было взаправду. С Кацуки им посчастливилось оставаться по разные стороны полигона, судьба и учитель не свели их вместе, и Изуку был бесконечно благодарен за это. Однако он всё равно хорошо чувствовал направленный на себя взгляд красных глаз.       Когда тренировка была завершена, всем разрешили расходиться, идти в общежитие, обедать, заниматься домашней работой и отдыхать. Изуку по-доброму улыбнулся Очако, когда она решила похвалить его за сегодняшнюю работу, хотя прежде она не часто так поступала. Это же выразили и другие ученики, будто пытались таким образом поддержать его, поднять настроение, как-то помочь; они ведь могли понять его. И у них это получилось.       Но внезапный оклик уничтожил все приятные чувства Мидории с такой лёгкостью, с какой буря задувает свечу.       — Деку?       Он замер, не решаясь перевести взгляд на Кацуки. Очако внимательно пригляделась к Бакуго, и её взгляд был не слишком дружелюбен, однако блондина это не остановило.       — Поговорить нужно, — сказал он, приблизившись ещё на шаг.       Изуку знал, что Кацуки через силу к нему подошёл, он ведь понимал, что иного варианта не было: Деку старался держаться вблизи кого-то другого, избегал его, надеясь, что это сработает, но Бакуго всё равно решился. Изуку хмуро взглянул на него и дал краткий ответ:       — Нет, — и направился к раздевалкам.       Неловкость данной ситуации растревожила утихшее волнение, Изуку поспешил скрыться подальше, но всё равно расслышал раздражённый рык Бакуго на вопрос, который ему задал кто-то из присутствующих. Изуку в суете дошёл до раздевалки, хотел переодеться побыстрее и добраться первым до общежития, чтобы скрыться в своей комнате, но Кацуки быстро его догнал.       Когда его фигура появилась в дверях, сердце Изуку на мгновение замерло, чувства, рождающиеся рядом с Кацуки, приобрели иную природу, в них было много горечи и злости. Сдвинув брови к переносице, Изуку произнёс, не глядя на Бакуго.       — По-моему, ты сказал тогда, что не хотешь выяснять отношения.       — Я был неправ.       — Неужели.       — Давай поговорим. — Кацуки приблизился слишком быстро, он был бестактен и самонадеян — впрочем как всегда. Этот парень отличался свободномыслием и независимостью, доходящей до лёгкой социопатии, был неконтролируемым и непредсказуемым человеком. С ним нужно было сохранять бдительность.       — Не трогай меня! — предупредил Изуку, резко отстранясь.       — Я не трогаю! — Кацуки тут же остановился, предоставляя Деку больше пространства. — Слушай, я просто хочу объяснить, что произошло.       — Мне достаточно того, что ты успел сказать.       — Я ничего толком не рассказал, ты понятия не имеешь, о чём говоришь, — надавил Бакуго.       — А чего я не знаю, Каччан? Чего?!       — Ну, например…       — Ты предложил мне встречаться, мы начали с тобой спать. Господи! Я до сих пор не понимаю, почему я тогда согласился, я повёл себя как похотливое животное, я не должен был этого делать! Но я любил тебя уже тогда, — не перебивай меня, — я любил тебя и всё тебе отдал, я всегда хотел быть рядом, я всегда к тебе прислушивался и старался сгладить углы, когда ты очередной раз давил на меня. Я был полностью в твоём распоряжении, а ты оставался чёрствым, не подпускал меня к себе, не делился со мной ничем, иные ситуации я могу сосчитать по пальцам; ты не хотел проводить вместе время, скрывал наши отношения и трахал, когда тебе хотелось, и неважно, что я тоже этого хотел, потому что, как я уже сказал, я любил тебя! А ты пользовался моими чувствами, ты не считался с ними никогда, ты вообще ни разу за всё время, сколько я тебя знаю, не считал меня равным себе! Ты за кого меня вообще принимаешь? Я для тебя никто — беспричудный задрот, влюблённый дурачок, об которого можно вытирать ноги, да? Разве нет? Всё наше с тобой общение сводилось к твоему подлому желанию доказать, что ты лучше меня, с самого детства и до сегодняшнего дня, а я никогда с тобой не спорил об этом, Каччан, когда я тебе говорил обратное? Не было такого! Я устал, я не хочу больше в этом участвовать!       Изуку закашлялся, от криков у него загудело горло, но он не чувствовал сейчас никакой боли и никакой жалости, и его глаза оставались на удивление сухими; он выговорил всё то, о чём думал последние пару ночей. А Кацуки просто молча выслушивал его тираду, прежде чем подать голос:       — Блять… Да, это так, но… нет, это не так…       Кацуки действительно показал, что он не возражает и в какой-то степени согласен со сказанным — этого было достаточно, чтобы на остальное не обращаться внимание и продолжать бить в одну точку.       — А чего ещё ты хочешь добавить? — бросил Изуку. — Ещё раз оскорбить меня?       — Нет! Чёрт… Я не этого хочу, я…       Кацуки был уязвим, и Изуку впервые почувствовал своё превосходство над ним. Правда была на его стороне.       — Выйди, я не хочу тебя видеть, — приказал Деку.       — Я не уйду.       — Уходи.       — Де-Изуку, слушай, я просто…       — Не надо мне делать одолжений, — мрачно прервал его Изуку. — Называй уж как привык.       — Я буду звать тебя так, как сам хочу, — зло произнёс Кацуки.       — Нет! Я не хочу этого!       — Ты можешь дать мне хоть слово сказать, а, истеричка?!       Изуку демонстративно бросил свои вещи и двинулся к выходу из раздевалки, выражая этим полное отсутствие желания продолжать данный разговор. Но Кацуки быстро преградил ему путь и не пропустил.       — Уйди с дороги!       — Я сказал, что не уйду.       Изуку попытался его оттолкнуть, но Кацуки перехватил его руки, и у них завязалась борьба.       — Отпусти меня, — пригрозил Деку, пытаясь освободиться.       — Я хочу перед тобой извиниться и всё тебе объяснить, а ты меня нахер посылаешь, я терпеть не могу, когда меня не слушают, меня это бесит!       — Отпусти, мне больно! — Изуку ещё дёрнул руками, и на сей раз Кацуки разжал пальцы, отпуская его. — Я не обязан тебя прощать. И ты бесишь меня не меньше.       — Так и ударь меня, сделай хоть что-то убедительное, задрот!       Изуку даже сам не понял, как это получилось, удар случился сам собой, он был быстрым и неожиданным для них обоих.       — Блять! — выплюнул Кацуки, отшатнувшись назад, прижав ладонь к ушибу.       Он пожевал что-то во рту, возможно, почувствовал вкус крови, которая выступила из-за повреждения внутренней стороны щеки о зубы. Изуку напрягся, испугавшись самого себя; он нисколько не гордился содеянным и не получил ни капли удовлетворения. Ему вдруг стало жутко.       — Пожалуй, я это заслужил, — проговорил Кацуки.       Изуку выбежал прочь из раздевалки, не замечая никого вокруг. Он испугался. Это было ненормально. То, что он сделал, ужасно. Это — не он, Изуку никогда не хотел причинять Кацуки настоящей боли, он любил его, и когда ударил, то ощутил это так, словно ударил самого себя.       Изуку не помнил в подробностях, как очутился в своей комнате, когда успел переодется, что делал всё это время, в какой-то момент он просто обнаружил себя лежашим на кровати. Ему было невыносимо больно и тошно от себя. Изуку поверить не мог в то, что между ними произошло; он не узнавал себя и боялся этой злости, которая обуяла его рассудок, заставляя совершать бесчестные поступки. Он должен был контролировать себя, свою ярость и боль. Это было необходимо.       Долгий час он пролежал в постели, закрыв глаза, будто занимался медитацией, постепенно ему удалось укратить самые неприятные эмоции, с которыми когда-либо сталкивался, и их сменила жуткая усталость.       Изуку горестно смотрел в потолок и необдуманно взялся за телефон, чтобы написать матери, позвонить он не решился. Его сообщение было коротким и тоскливым — «Я хочу домой».       Изуку не рассчитывал, что мама скоро прочитает это, а потому решился сходить в ванную и хоть немного привести себя в порядок, ему не встретился Кацуки или кто-то другой, чему он был несказанно рад. Вернувшись обратно в комнату, Изуку некоторое время бездумно листал учебники, едва понимая изложенный текст, а потом его отвлек телефонный звонок. Это была Инко, на мгновение он опешил и не сразу ответил на звонок, но через несколько секунд принял вызов.       — Да?.. — негромко произнёс Изуку, только сейчас заметив, как сильно дрожал его голос.       — Алло, Изуку? — Нежный голос матери, что донесся из трубки, растрогал его взволнованное сердце, это ощутилось так, будто теперь он мог раскрыться полностью возникшему несчастью и пропитаться своим горем до самых глубин, понимая, что ему позволят это и поддержат.       — Изуку, что случилось? — продолжала Инко. — Почему ты написал, что хочешь домой? Тебя кто-то обидел? Ты с чем-то не справился? Что тебя так разочаровало, расскажи мне…       Он слушал её и прерывисто дышал, в это время слёзы собрались в уголках глаз, и слабая дрожь пробежала сквозь всё его тело.       — Алло? — позвала она. — Изуку, ты там?.. Ты меня слышишь?..       Он несколько раз вздохнул, набираясь сил озвучить то, что его тревожило.       — Изуку…       — Слышу… — дрожа выдохнул он.       — Что случилось? Ты меня пугаешь, объясни мне, что с тобой…       Изуку очень хотел рассказать ей, очень хотел поддержки, но выговорить более полное предложение оказалось тяжело, потому что он боялся, что просто начнёт рыдать, ему понадобилось ещё несколько секунд.       — Изуку, дорогой…       — Я просто… — начал он тихо, шмыгнув носом, — …просто расстался с человеком, которого любил…       Он услышал облегчённый вздох.       — Господи, а я уж было подумала…       — Я знаю, что это не так страшно, но мне очень плохо, я поступил ужасно… — На его колени упало несколько теплых капель, и он прикрыл рот ладонью, сдерживая громкий всхлип.       — Боже, милый мой, не стоит так расстраиваться, я понимаю твои чувства, я знаю, какого это — привязываться, отдавать всё от всего сердца, а потом терять, но, поверь, ни один человек не стоит того, чтобы из-за расставания с ним так убиваться. Я думаю, что такие чувства нормальны, когда расстаешься с ребёнком, но не с любовником, понимаешь? У тебя ещё будет очень много таких, ты вон какой у меня милашка!       — Ма-ам, это не смешно! — недовольно проворчал Изуку, вытирая слезы.       — Прости, — произнесла она с улыбкой, — но это правда, всё будет хорошо. Это позабудется, тебе станет легче.       — Я не чувствую, что могу справиться, не чувствую, что вообще достоин… — вздохнул он. — Мам, я не… я не могу…       — Почему? Ты достаточно взрослый и сильный, ты уже очень самостоятельный, к тому же ты не один, у тебя есть близкие, друзья — все тебя поддержат, ты точно справишься.       — Но просто… а как же… любовь? — слабо возразил он.       Она заметно долго молчала, прежде чем ответить:       — Ты ещё молод, Изуку, настоящие чувства только впереди.       — Что значит «настоящие чувства», я не понимаю?! — поднял Изуку голос. — Мои чувства настоящие!.. Они были настоящими… и есть…       — Я тебе верю, Изу, они настоящие, но просто они другие — не те, за которые ты их принимаешь.       — Откуда ты это знаешь?..       — Изуку, расскажи мне поподробнее, что случилось, и я смогу помочь.       Деку опешил.       — Прости, я не могу… Может быть позже...       — Хорошо, тогда скажи мне вот что: человек, о котором идёт речь, любил тебя?       Изуку ненадолго задумался, вспоминая всё, что было между ним и Каччаном, его поступок, расставание, их последний разговор, и вскоре, утерев мокрые щёки, ответил:       — Нет.       — Тем более он не стоит твоих слёз.       — Но это слишком просто…       — Это действительно не так сложно, как ты думаешь. Множество людей будет появляться в твоей жизни, оставлять свой след, они могут привязываться к тебе, и ты — тоже, но рано или поздно они все исчезнут, превратятся в воспоминание, станут примером из жизни. С годами это становиться заметнее всего. А ты ещё юн, ты многое не видел, и всё новое тебя пугает, но ты идёшь дальше и растёшь над собой. Это твой опыт. Может быть, такого больше никогда не повториться больше, но ты всё равно будешь знать, чего ожидать, потому что становишься мудрее.       — Я понимаю… спасибо, мам…       Они ещё немного поболтали, отвлекая Изуку от грозных и одновременно несчастных мыслей, и ему стало намного легче. Поддержка матери придала ему огромных сил, и после разговора с ней он лег в кровать и вскоре смог погрузиться в чёрный, без сюжетный сон.