Дракон и Единорог

Империус 2.0

Предупреждения: нон-кон (самый натуральный, я не шучу), укусы до крови, поклонение телу, вагинальный секс, любовь/ненависть, грубый секс, кинк на слёзы, aftercare       — Здравствуй.       В спальне было так тихо, что даже не самое громкое приветствие прозвучало звонко, как выстрел. Но девчонка даже не вздрогнула. Комнату окутала тьма, и под её ласковым покровом не сразу разглядишь безразличный взгляд и отсутствие любого движения, кроме едва ощутимого покачивания плеч на вдохе и взмаха ресниц каждый раз, когда её кажущиеся в ночи чёрными глаза на миг прикрывались. Впрочем, это только внешне. Внутри своей клетки, запертого на семь замков сознания, Кэсси Поттер задыхалась от ненависти. «Снова пришёл. Снова. Пришёл» повторялась фраза эхом, разбивая любые попытки мыслить связно звуковой волной.       Том сделал к её кровати шаг, на ходу снимая с уставшего тела пальто, шарф и ботинки. Одежда, против привычки, разбрасывалась в беспорядке. Потом. Всё потом. Сейчас его ждало тёплое податливое тело. Том шагал плавно, с грацией хищника, которому оставалось лишь сжать на шее своей жертвы зубы. Жар заполнял его грудь и разливался плавленым металлом в паху. Целый день, весь этот проклятый рабочий день, он думал лишь о том, чтобы вернуться в эту спальню. В эту кровать.       В это тело.       От испытываемого Поттер ужаса ниточка заклинания между ней и Томом натянулась и звенела гитарной струной, но не рвалась, подпитываемая чужой волей. Кэсси молилась, чтобы она наконец лопнула и контроль над телом вернулся в её руки, чтобы она могла с б е ж а т ь. Или ударить. Укусить. Да что угодно. Гонт ухмыльнулся, оголяя острые клыки, как будто полные этого обманчиво-сладкого нежного яда. Сволочь, он слышал каждую мысль. Каждую букву, выбитую отчаянным разумом на обратной стороне век. Том с удовольствием наблюдал, как пальцы девчонки начинают дрожать. Он схватил эти пальцы в руки, усаживаясь на постель, аккуратно обхватил её небольшие ладони своими узкими и длинными. Двигался как кобра, решительно и с холодным расчётом.       — Ну что ты?.. — ворча, журил он. Будто не собирался сейчас вонзить нож ей в сердце и растоптать эго снова. Это так подло. А Кэсси могла лишь сдерживать в себе рвущуюся наружу мольбу просто не трогать её нахрен. Так, на зло. Ему бы это очень понравилось, наверняка. Больной гад. — Давай немного успокоимся, ладно?       Кэсси была спокойна до того, как он переступил порог комнаты. О, она была даже смиренна. А потом в один момент наполнилась злостью и желчью, которую даже не могла сплюнуть Гонту в лицо. Она хотела кричать от отвращения и бить ублюдка по лицу до тех пор, пока от его прекрасных острых черт и пухлых губ не останется каша. Пока его чёрные кудри не станут мокрыми от крови и пота. Пока демонически привлекательный голос не превратиться в беспомощный хрип. Том бархатно расхохотался, будто Кэсси рассказала ему шутку глупую, но до колик смешную.       — Возможно когда-нибудь я позволю тебе попробовать. — он глянул на неё с хитрым прищуром и оставил на тыльной стороне её ладони поцелуй, прежде чем отодвинуться. Его взгляд переменился без предупреждения, натянув нервы тетивой. Стал острым и режущим, как скальпель, — Раздевайся.       Приказ прозвучал чётко в ночной тиши, но такой серьёзности и не требовалось, ведь захваченное Непростительным тело повиновалось бы в любом случае. Кэсси встала и принялась неуклюже стягивать пижаму и нижнее бельё. Том специально отвлёкся на то, чтобы поправить одеяло. Не хотел портить себе удовольствие увидеть девушку нагой впервые за сегодня. Да и неловкие движения не прибавляли страсти, но в этом он виновен сам. Тяжело винить подконтрольное тебе тело в том, что ему не хватает грации. Когда возня по другую сторону кровати прекратилась он позволил себе поднять взгляд, впитывая этот незащищённый образ. Он каждый раз осматривал её будто в первый раз: округлые плечи и бёдра, небольшая ассиметричная грудь и пара родинок на мягком животе. Она вся была мягкая и бархатная. Как зефир, в который так хотелось вонзить зубы и почувствовать чистый тающий на языке сахар. Раздавить и сломать. Сожрать, не оставив другим ни крошки. Рот Тома наполнился слюной и ему пришлось тяжело сглотнуть, прежде чем позвать её к себе враз охрипшим голосом.       Кэсси двинулась медленно и покачиваясь, перебирая босыми ногами по холодному полу. Но ей не было холодно ни на секунду. Глаза Гонта горели красным, как самое жаркое пламя. Как раскалённая лава, как готовая ко взрыву звезда. В зрачках этого мужчины сталкивались галактики, и разлетались на осколки раня-раня-раня. Это подкупало, но Поттер прекрасно помнила, что последует после. Это пламя её сожжёт, оставит незаживающие душевные раны и убьёт рано или поздно. Она ненавидела его так мучительно. И не поймёшь то ли от злости загорелись её щёки, то ли от прошившего низ живота возбуждения.       Том уложил ладони на её бёдра и притянул ближе, чтобы припасть к выпирающей тазовой косточке губами. А после к одной родинке, к другой, и к углублению в центре груди под рёбрами. С этого ракурса он выглядел таким жалким и уязвимым, снизу вверх высматривая что-то на её лице. Высматривая мысль, которая позволит ему быть грубым. И Кэсси не хотела разочаровывать его. Она в красках представила как всадит в его глазные яблоки свои отросшие за это время ногти. Чтобы он больше никогда не смел будить в ней эту страсть и этот страх своими проклятыми тёмными радужками.       Мужчина повалил её на постель безжалостно и тут же ухватил за ногу, чтобы поменять положение. Поперёк кровати трахаться было неудобно. Тело Поттер рефлекторно схватилось за одеяло, но совсем не надолго. Том залез сверху, притёршись к груди девчонки своей и неприятно придавив её, как плюшевую игрушку, и завёл слабые ладони к верху, на подушки. Он вдыхал тяжело и жаркими выдохами опалял девушке лицо в перерыве между нетерпеливыми жалящими поцелуями. Кожа Кэсси покрывалась мурашками и покалывала в местах, которых Том касался своими губами и подушечками пальцев. Они нахально ощупывали каждый уголок, до которого могли дотянуться. Шея, ключицы, соски. Он аккуратно оглаживал всю её руками, щипал за бока и наконец сжал в ладонях бёдра, чувствуя как в костяшках копится напряжение от едва сдерживаемого желания начать щипать всерьёз, до фиолетовых некрасивых синяков. Кэсси почувствовала, как жар становится невыносимым, когда Гонт вжал свой спрятанный под тканью брюк член в её киску, нагло разведя дрожащие колени. Бёдра Кэсси идеально лежали на его, живот мужчины приятно прижимался к её животу. Можно было почувствовать, как мышцы пресса двигаются, потирая вход грубой складкой ширинки. Ему было плевать на то, что ткань дорогого костюма намокнет и не отстирается. Он горел, плавился и не мог надышаться запахом распростёртого под ним беспомощного тела. Его самого било трепетное электричество, и следы рук на этом бархатном полотне лишь подпитывали это безумие. О, он был готов поставить на этом холсте свою роспись, лишь бы ни одна душа более не притронулась к его сокровищу. Он оставит здесь разноцветный ужасающий след и приправит свежей алой кровью.       Том вонзил зубы в сгиб плеча, аппетитно маячивший перед глазами. Девчонка слабо вякнула, не имеющая сил на настоящий крик, но даже этот жалкий звук мёдом затёк Тому в уши. Он сорвался на укусы, как голодная псина. Некрасивые следы покрыли это до недавнего чистое белое тело, масляными разводами загрязняя водную гладь. Кэсси хотела стошнить от отвращения, а Том… хотел её за это поцеловать. За честность, за непокорность. За ту свободу, которую он мог просто прийти и получить. Он припал к губам девушки, как странник в пустыне к последнему оазису. Кровь некрасиво смешивалась со слюной, отдавая железом на языке. А Том всё не мог насытиться, натрогаться. Его бёдра двигались уже почти бесконтрольно, ища разрядки. Но ещё не время.       Том огромной силой воли заставил себя оторваться от чужих губ. И отправился исследовать другие. Проворные пальцы прочертили путь вниз, по лобку мимо тёмных волос и скользнули между складками, тут же утонув в тёплом и влажном море. Кончики пальцев прошлись по скользкой слизистой мягко. Том прикрыл глаза, с заметным удовольствием, предвкушая своё преступление. Это каждый раз поражало его одинаково, это помешательство, эта сила, с которой его выламывало вожделение, будто он был всего лишь грязным безмозглым животным. И каждый раз, вместо того, чтобы отринуть человеческое, он искренне им наслаждался.       Том наконец решил раздеться до конца, желая ощутить все тепло девчонки кожей. Ему понадобилось рекордно короткое время, чтобы вновь сжать Поттер в объятиях и вернуться к зацеловыванию орошённой синеющими укусами и кровью девушки. Его не особо волновало отсутствие ответа, хотя, конечно он был бы приятен. Но Том не мог так рисковать. Точно не тогда, когда сам так непростительно уязвим. Его член, свободный от оков мокрой от смазки и предэякулята ткани, распрямился, горячий и жаждущий ласки. Казалось, что ещё немного и красная от прилившей крови головка просто лопнет. Кэсси искренне ему этого желала, стаскивая зубы от переполняющей её злобы. Том фыркнул.       — Не сопротивляйся. — он покривил губы в оскале и толкнулся между складок, легко раздвигая сладкие упругие стенки. Он даже на миг забыл как дышать, зажмурившись до звёзд перед глазами. Его в миг вспотевшее тело подёргивалось от переполнившей его любви к этому моменту, но Том не позволил себе сразу набрать темп, дразня то ли девчонку, то себя самого.       Кэсси казалось, что её насадили на раскалённую бейсбольную биту. Нет, больно не было, но член всё ещё оставался горячим и большим, неприятно растягивающим непривыкшие к трению внутренности. И одно это осознание пускало по телу разряды, мурашками марширующие по позвоночнику. У неё под кожей шарили осы, бабочки и электричество, перекрывающие дыхание и вызывающее тихий глупый скулёж. Такая жалкая похотливая дрянь, думала о себе Кэсси. Единственное утешало: Гонт был во власти такого же первобытного удовольствия, туманящего разум и сам хныкал, рефлекторно толкаясь внутрь, не менее жалко, чем она. Ублюдок.       Время застыло на несколько долгих мгновений. Том наконец смог совладать с собой, разлепив тяжёлые веки. В его зрачках плескалась неразбавленная тьма. Больше не было ни аккуратности, ни трепета. Лёгкие шёлковые толчки мгновенно переросли в безумную гонку за удовольствием, сопровождаемую пошлыми шлепками и хлюпающими звуками. Сладкие всхлипы сменились отчаянными стонами. Том выбивал их из безразличного тела с упрямой безжалостностью. Оставлял на коже бёдер красноречивые следы рук и слизывал с красных от смущения щёк соль слёз. Он почти рычал от того, как хорошо ему было. Как ему нравилось входить-входить-входить в это тело, тараня влагалище членом и натирая чувствительные стенки донельзя. Ей было уже больно, он знал. Слёзы отнюдь не знак признательности, а крик о помощи. Зубы сводило ужасно, но Том не позволял себе вцепиться в изгиб шеи снова, боясь перекусить сухожилие к чёрту. Калечить свою игрушку он не хотел.       Вздохи, крики и натужный скрип деревянной кровати продолжались совсем не долго. Наконец Том переступил черту наслаждения, вновь закрыв глаза и распахнув красиво очерченный рот. Из груди рвались громкие глубокие стоны в такт хаотично движущимся бёдрам. Он был так прекрасен в своей искренности. Но так же уродлив, как голодный инфернал в плену своей одержимости. Том излился глубоко внутрь, заполняя своим семенем эту сладкую принадлежащую только ему киску. Пятная. Вот его чёртова роспись. Он знал, что сперма ощущается внутри оскверняющим жаром, разъедающим любое самолюбие опасным химикатом. И улыбался, как самый счастливый мудак на свете. Кэсси хотела от него всего двух вещей сейчас: чтобы он наконец вынул свой раскалённый кожаный прут из неё и поскорее помучительнее сдох.

***

      Том был джентльмен: он исполнил первое желание своего рыжего сокровища, а после как прилежный ухажёр залечил её раны, проводя палочкой над кожей. Укусы исчезли, как и не было, а чернеющие синяки побелели. К утру они и вовсе исчезнут, как и каждый чёртов раз. Со всей обходительностью и тактом очистил тело и впихнул в руки зелье. Оно уничтожит любые следы его присутствия внутри и не позволит оплодотворению произойти. Том ведь, в конце концов, уважал свою девушку. И только когда все условности были наконец соблюдены привёл в порядок и себя, чтобы залезть девчонке под одеяло чистым и прижать её к груди близко-близко, не иначе в попытке вплавить в себя и поглотить, как вырвавшаяся на поверхность магма поглощает всё живое, превращая в боль и пепел. И плевать, что девчонка всеми силами пытается сдержать рвоту и прячет слёзы в подушке. Она привыкнет.