Только лишь во сне

Джеспер. Нью-Йорк

Джеспер сидел за рулём своего пикапа, барабаня пальцами по рулю. Настроение было значительно лучше, чем последние дни — Инеж наконец-то очнулась, и теперь всё точно будет хорошо! Уайлен, Нина и Матиас тоже были в хорошем настроении — и теперь что-то радостно обсуждали, сидя на задних сидениях. Но Джеспер слушал их в пол уха, вглядываясь в редких прохожих, идущих со стороны больницы. Они все ждали Каза, чтобы наконец поболтать без напряжения. Без той гнетущей их всех недосказанности и тревоги. Вот только… Джеспер и сам не мог понять, почему сейчас так напряжён. Ему бы наоборот радоваться — Каз и Инеж наконец поговорят, помирятся наверняка. Кто знает, может всё станет как раньше? Или даже лучше. Может, они наконец начнут встречаться? — но то были лишь утопические надежды. Хотя, если уж такая нервная встряска неспособна сподвигнуть Каза на признание своих чувств… Джеспер вздохнул. За последние пару месяцев он привык присматривать за Инеж и Казом, словно они были его младшими родственниками. Ему было обидно за Инеж, которую Каз игнорировал. Было сложно видеть состояние Каза. И ему вечно казалось, что он должен что-то сделать, как-то помочь друзьям поговорить. Но все попытки обсудить ситуацию с Казом ничего не принесли. А к Инеж Джеспер не рискнул лезть… Во-первых, на то была Нина, явно обладавшая большим чутьём в девичьих переживаниях. Во-вторых, Инеж старательно делала вид, что всё в полном порядке. Да и за спиной Каза что-то делать не хотелось. Джесперу оставалось только шутить, как шутил всегда, да приглядывать за друзьями. И вот с этой новообретённой привычкой переживать за Каза и Инеж, Джеспер теперь нервно сидел в своей машине. Тревога за взаимоотношения друзей никак не хотела отступать, сколько бы он не пытался убедить себя, что это глупо. Но вдруг взгляд уловил в толпе знакомый силуэт. — Что-то он быстро… — громко сказал Джеспер, привлекая внимание остальных. — И, кажется, он забыл, что мы его ждём, — ответил Матиас, тоже замечая мрачно спешащую фигуру Каза. — Ты прав, как-то слишком быстро они поговорили, — задумчиво сказала Нина, недовольно поджимая губы. Джеспер перехватил её встревоженный взгляд. Спустя несколько секунд тишины, Джеспер вздохнул. — Ладно. Поехали. Отвезу вас по домам… Думаю, Инеж сейчас захочет побыть одна. Лучше просто вечером ей напишем. Нина вздохнула вслед за Джеспером и кивнула. — Поехали. Иначе я вылезу из машины и придушу Каза.

Инеж. Нью-Йорк

В больнице было скучно. Особенно с учётом того, что вставать ей позволяли только под присмотром врачей. И только чтобы дойти до туалета и обратно. Инеж бесилась и раздражалась, донимала врачей вопросами, приставала с какими-то глупыми вопросами к приходившем друзьям и родителям. Играла в какие-то игры в телефоне, решала судоку и уже подумывала попросить себе какой-нибудь учебник, чтобы позаниматься к школе. И Инеж понимала, если бы проводила каникулы дома — она не была бы и вполовину так активна, спокойно бы отдыхала. Но стоило врачам запретить ей активности, на неё напало желание что-то делать. И она уже была готова закопаться хоть в сборник по математике, чтобы скоротать пару часов за разбором задачек. Но сборника под рукой не было. А были только… Инеж ещё раз окинула взглядом прикроватную тумбочку — мандарины почти закончились, цветами она уже налюбовалась, открытки прочитала. Милые, кстати, открытки — не только от близких друзей, но и от некоторых одноклассников, что было приятно. Но сейчас это было не то. Неожиданная мысль вдруг пришла в голову. Нина ведь говорила, что Каз читал здесь книгу. Мог ли он оставить её где-то тут? Было бы славно. Инеж приподнялась в кровати, аккуратно перебирая вещи на тумбочке, но ничего не обнаружила. Потом села ещё выше, оглядывая палату целиком — стулья, пол, окно. И, к великой радости, книга действительно нашлась — на подоконнике. Несколько секунд Инеж прислушивалась к звукам в коридоре, прежде чем сесть, свесив ноги с кровати. Аккуратно встать на холодный пол, опираясь рукой на стул. И, вернув себе контроль над телом после минутной слабости, дойти до окна. В коридоре даже никто не ходил, поэтому Инеж не боялась, что кто-то из врачей застукает её на ногах. Она несколько секунд стояла, глядя на улицу и вдыхая свежий воздух через маленькую щель, оставленную для проветривания. Улицы казались безумно заманчивыми, а люди — удивительно интересными. Но Инеж знала, добиваться выписки прямо сейчас было бы глупо. Кто знает, что произойдёт с ней в Ледовом Дворе? Под присмотром врачей всё же немного спокойнее. Со вздохом она заставила себя вернуться в кровать. Спрятав замёрзшие ступни под одеяло, Инеж открыла «Алису в стране чудес» и начала читать, когда вдруг из книги вылетел какой-то листок и стремительно спланировал под кровать. Инеж вздохнула и прикусила губу, несколько секунд раздумывая, насколько оно ей надо. Но любопытство всё же взяло верх, и она плавным движением поднялась с кровати и заглянула под неё. Через пару мгновений листок был извлечён на свет, и Инеж удивлённо замерла, медленно садясь на кровать — у неё в руках был рисунок. Небольшой набросок, сделанный простым карандашом — распахнутое окно, за которым кружат вороны. Всего несколько птиц, летящих, сидящих на подоконнике и на дереве за ним. Все какие-то взъерошенные, суетливые. Почти все они открывали клювы, словно жутко галдят. А одна маленькая птичка, сидящая на окне, явно молчала и пытливо смотрела куда-то вглубь комнаты. Рисунок выглядел так, словно на листе сначала что-то неосознанно черкали, а уже потом начали придавать законченный вид. Было много резких линий, грубой штриховки… От общей картинки так и веяло суматохой и хаосом. Инеж подумала, что этот рисунок просто идеально отображает смысл слова «бардак». Даже в том, как было изображено окно — словно его распахнуло резким порывом ветра. В том, как много раз чужая рука обводила ветви дерева — словно художник никак не мог определиться с их положением. Вороны лишь завершали всю картину — абсолютно разные, словно случайно залетевшие на лист пташки. И такие реалистичные, что Инеж даже почти узнала пару птиц — те выглядели в точности как вороны, которых она подкармливала в Кеттердаме. Хотя это наверняка и были случайные сходства — в конце концов все вороны похожи между собой. Инеж не сразу поняла — это рисунок Каза. Ни Нина, ни Джеспер не рисовали так хорошо. Да и ни их рисунки, ни, тем более, рисунки Уайлена и Матиаса не могли бы оказаться в книге Каза. Да и к тому же, кто ещё мог бы так хорошо изобразить воронов? Инеж фыркнула в ответ на собственные мысли, но рисунок не отложила. Она рассматривала его ещё несколько минут, недоумевая, почему Каз всегда прятал свои работы. Инеж однозначно хотела бы увидеть больше его рисунков.

Каз. Нью-Йорк

Каз сидел за столом своей спальни в Нью-Йорке и планировал. В конце концов — построение планов — это то, в чём он был хорош. Вот только для любого плана нужна цель. Теперь же, Каз уже полчаса не мог определить, что именно ему нужно. Он хотел бы помириться с Инеж, но она просила учитывать её мнение. Он хотел бы знать, что она в порядке, но она игнорировала его. А может, он хотел бы избавиться от привязанностей, но это было невозможно. И если бы Каз был чуть больше уверен в себе — он бы задался целю убедить Инеж стать его девушкой. Но подобные мысли отметались им сразу. Больше всего хотелось снова вернуться к тишине. Было так легко — и невероятно сложно одновременно — просто не разговаривать с Инеж. Тогда ему не хватало её голоса, её тишины… Но она всё равно оставалась рядом, а ему не приходилось делать ничего. О да. Она была права — он действительно эгоист. Всегда им был. Всегда делал то, что было выгодно и удобно ему, всегда думал о себе. Вот только он знал это. И его всё устраивало. И остальные всегда с этим смирялись, не пытаясь спорить. Даже в жизни — Призрак знала это. Никогда не говорила в слух, но он чувствовал её немое осуждение. И слушал все её сулийские мудрости, все тщетные попытки сделать из него человека лучшего, чем он был. Теперь же… — Извинись,— сказала Призрак, обиженная чем-то так сильно, что думала об этом находясь на грани смерти. — Уходи, -сказала Инеж, порождённая его подсознанием, пытаясь что-то донести до него. Эта девушка сводила его с ума. Заставляла испытывать слишком много эмоций. Но если он сейчас просто отступится, уйдёт, как и просила Инеж. Если так и не извинится перед Призраком, просто сделает вид, что её легко заменить… Он потеряет всё. Каз ненавидел это — но оставался перед голым, жестоким вопросом. Готов ли он жить просто местью Пекке? Перед закрытыми глазами вставало лицо брата. Мёртвые глаза, распухшее лицо, едва шевелящиеся губы. Джорди просил отомстить за него. Отомстить за сломанную судьбу двух мальчишек из Лижа. А потом перед глазами встали воспоминания о Рождестве. О том, как Инеж, сжавшись в комок, в истерике просила его не уходить. Просила остаться. Просила так, словно он был кем-то важным для неё. И Казу всё казалось — останься он с Инеж тогда, попробуй они начать отношения — он бы не смог вернуться. Не заставил бы себя проснуться в Кеттердаме. Злость на самого себя верно закипала внутри. Нью-Йорк всегда был его местом спокойствия, но Каз всегда предпочитал уродливую правду красивой лжи. Он принадлежал Бочке. Он был соткан из планов мести и эгоистичного желания стать главой самой известной и влиятельной банды Кеттердама. Вот только если Нью-Йорк и был обманом, чувства были настоящими. Все дружеские привязанности были слишком реальны, чтобы их отрицать. Чтобы игнорировать их влияние на реальность. Каз вдохнул и потянулся к телефону. Разблокировал экран, и без того зная, что новых уведомлений не увидит, и задумался. Позавчера Инеж выгнала его из своей палаты. Вчера утром он решил ей написать — справедливо рассуждая, что уж от простой переписки с ним ничего не случится. Первое сообщение далось тяжело. Каз несколько раз набирал текст и стирал его, проигрывая в голове различные варианты диалога. В конце концов он остановился на простом: «ты там как?». В ожидании ответа он успел убраться в своей комнате и ещё раз мысленно пробежаться по плану штурма Ледового Двора. Спустя полтора часа он отправил второе сообщение. «как ты себя чувствуешь?» «как ты там?» — спустя ещё два часа. Да, он повторялся, но за всеми собственными мыслями он всё равно не мог игнорировать тревогу за её состояние. Может, она просто спала, восстанавливаясь после травмы. Но может и намеренно его игнорировала. Каз со вздохом отправил следующее сообщение. «Инеж» Ответа не последовало. Каз ложился в кровать раздражённым, а потом весь день на море был хмур и раздражителен. И пристально наблюдал, как Фахи и Призрак медленно гуляли по палубе. Как все подходили к ним, благодарили девушку… Сам он так и не смог к ней подойти. И вот сегодня Инеж опять не отвечала ему. Каз даже подумывал приехать-таки к ней в больницу, но расстраивать девушку своим появлением ему не хотелось. Поэтому он продолжил ей писать. «привет» «я умею быть надоедливым» «я у Джеспера научился» Попытки добавить юмора успеха не принесли. «я вижу твои сообщения в общем чате» — и это было правдой. Инеж спокойно отвечала всем остальным в их общей беседе. Каз начинал злиться. «если ты не ответишь, я снова приеду в больницу. Уже даже морально готов получить от тебя по шее» — в переписке было всё же легче. У него было значительно больше времени, чтобы выбрать нужные слова, добавить нужную долю юмора или искренности. Вот только сейчас это ровным счётом ничего не меняло. «Инеж.» Все его сообщения оставались непрочитанными. Хотя — он был уверен — она могла увидеть их через панель уведомлений в телефоне. Внутри вспыхивает злость. Он вернёт себе Инеж. Он сделает всё, чтобы восстановить с ней дружеские отношения. И пусть, он всё ещё эгоист — но он не может отпустить её. «Извини» Ну вот. Он наконец написал это. Вопрос был в другом — достаточно ли этого? Он извинился, но не лично. И всего лишь во сне. Но его сообщения вдруг оказываются прочитанными, и Каз ждёт несколько секунд в ожидании ответа. Но Инеж даже не начинает набирать сообщение, и тогда он продолжает писать сам. «Ну согласись, с моей стороны глупо будет сейчас просто спрашивать «чего ты хочешь?». Ему и правда кажется, что это был бы глупый вопрос. «ИНеж» Но Инеж продолжает молчать и Каз всё же спрашивает. «Чего ты хочешь?» Секунды растягиваются. Инеж всё ещё онлайн. Она прочитала все сообщения. Но Казу думается, что девушка решила отомстить ему за его молчанку. Что вновь оставит его без ответа — или вообще заблокирует его номер. Ладно. Может, он действительно это заслужил. Но неважно — если заблокирует, он придёт к ней лично. Он что-нибудь придумает. Он… Но только не сейчас. Сейчас Каз лишь откидывается на подушку, чувствуя, как телефон выскальзывает из пальцев и падает под кровать. Сейчас ему просто хочется понять, почему же одиночество и тишина, к которым он так стремился, ощущаются так отвратительно. Звук входящего уведомления вспарывает тишину комнаты и заставляет сердце Каза пропустить удар. Вот только пришедшее сообщение загоняет его в ступор. «Какой у тебя любимый цвет?» Это определённо не то, что он ожидал увидеть от Инеж. И это явно не то, над чем он когда-либо задумывался. Будто у него вообще когда-то было время просто размышлять о любимых вещах. И тем не менее, ответ находится быстро. «голубой» «как цвет чистого неба» Каз удивлён тем, что так легко определил это для себя. Но тем не менее, это действительно так. Голубой напоминал ему о ясном небе — о том чудесном небе над Лижем — и о беззаботном детстве. «А нелюбимый?» Инеж снова задаёт вопрос, игнорируя все его предыдущие сообщения. Но Каз вдруг понимает — она не издевается и не шутит. Вот только это кажется странным — она в самом деле хочет узнать его? «серый» На вопрос Каз отвечает почти не задумываясь, лишь сразу думая о затхлости Бочки. «Понимаю» Отвечает Инеж почти мгновенно, вызывая у Каза смешок. Не удивительно, что она не любит серый — Призрак с детства жила в караване, там едва ли было место пыли и грязным мостовым. Каз мнётся, не сразу отправляя следующее сообщение — задавать такие вопросы он совершенно не привык. Но он знает, если он не сделает этого сейчас, диалог затухнет. «а какой твой любимый цвет?» И Инеж отвечает. А потом опять что-то спрашивает, и Каз вновь задумывается о том, над чем не думал никогда. И странный, невероятный диалог продолжается. Думать о том, что он сейчас раскрывается больше, чем когда-либо, совершенно не хочется.

Инеж. Нью-Йорк

«Спокойной ночи» Инеж читает очередное сообщение от Каза и усмехается. Да уж. Спокойной эта ночь точно не будет — сегодня начинается штурм Ледового Двора. И как бы Инеж не хотела оттянуть этот момент. Вместо нелепых пожеланий спокойствия хочется написать такое привычное «ни траура» и услышать в ответ «ни похорон». Но Инеж знает, это было бы глупо. Каз бы не понял. Поэтому она всё же отвечает мирной банальностью: «Спокойной» И старается не думать о том, что эту ночь может не пережить. И она даже не знает, что окажется хуже — если её убьют сразу, или будут пытать несколько дней. Ведь тогда ей придётся просыпаться от ада и оказываться здесь… По телу пробегает дрожь, и Инеж заставляет себя не думать о негативе. В конце концов, она всегда выживала. А планы Бреккера всегда срабатывали. Инеж старается успокоиться, но старательно оттягивает момент засыпания. И мысленно радуется, что её ещё не выписали из больницы — если только это сможет помочь хоть чем-то. Тревожные мысли прерывает очередное сообщение — в этот раз от Нины. «Я переживаю. Мне точно не надо приезжать?» «Тебя всё равно не пустят. И… всё равно из Нью-Йорка на сны не повлиять» «Ох… Ладно. Удачи! Вы там со всем справитесь, я верю!» Инеж улыбается. Нина даже не знает, насколько сейчас ей необходима эта поддержка — за несколько однообразных дней в больнице Инеж вся извелась. Ожидание Ледового Двора утомило её, но страх смерти всё равно нет-нет да и выпускал свои когти. «Спасибо» Она вкладывает всю свою искренность в сообщение и отчаянно хочет верить словам Нины. Команда Бреккера может справиться со всем.

Каз. Фьерда

Каз Бреккер, имей он привычку отмечать в календаре дурацкие дни, непременно бы выделил день налёта на Ледовый Двор. Потому что в этом дне дурацким было абсолютно всё. Начиная с того момента, как он позорно отключился в повозке. А может и с той секунды, как он вообще увидел количество пленников, среди которых им придётся сидеть. Так или иначе — он отключился, чтобы очнуться в Нью-Йорке. Обнаружить себя сидящим в кровати и судорожно хватающим воздух, покрытым противным липким потом. Но, против обыкновения, он почти сразу вновь провалился в сон — ну или вернулся в реальность, если быть точнее. Но ведь это было только начало всего. День расцвёл во всей своей ужасающей красе. Казу пришлось вытерпеть удары от охранников, когда они обнаружили отвлекающие отмычки у него во рту. Был вынужден мириться с отсутствием трости и болью в ноге, что отнюдь не способствовало хорошему настроению. Ему приходилось отгонять настойчивые мысли и переживания о Призраке, да и о Зеник, чего уж там — до того момента как он наконец смог с ними встретиться. Пришлось пережить несколько минут в отвратительно жаркой шахте мусоросжигателя, отгоняя воспоминания о пожаре из сна. И борясь с проснувшейся совестью, услужливо напомнившей, что он заставил Призрака лезть тут без страховки. По стенам, жар которых намеревался расплавить подошвы его обуви. А день всё летел дальше. Каз испытывал себя и свою команду на прочность — предложил Призраку облачиться в гнетущие её одежды, заставил Хельвара пойти на предательство своих бывших братьев, столкнул Зеник её ночным кошмаром в лице Ярла Брума, сам вынуждал себя блевать несколько раз, чтобы не переварить всё необходимое. Всё ради выгоды. Всё ради цели. К тому моменту, как им пришлось спрыгнуть в подземную реку, Каз уже сбился со счёта, сколько раз за день он проклял свою жизнь. И только борясь с ледяной водой и нехваткой воздуха, он ощутил, насколько же на самом деле устал. И второй раз за ночь подскочив в Нью-Йоркской кровати с жуткой потребностью в воздухе, Каз был окончательно готов признать. Ему нужна не только Инеж во сне, но и Призрак — в реальной жизни. Он не сможет дальше один. Он не хочет дальше один. Это был второй или третий раз в его жизни, когда он был так близок к истерике. Силы на то, чтобы бороться с миром, подходили к нулю. Чудовищным усилием воли Каз заставил себя подавить истерику, заглушить чувства и вновь закрыть глаза возвращаясь в реальный мир. Он очнулся, тут же оттолкнув от себя Зеник, лишь потом смутно осознав, что она, вероятно, спасла ему жизнь. Было холодно и противно, его сотрясала дрожь от воспоминаний и от собственных мыслей. И только лишь одно держало в строю — они вырвались за пределы Фьерданской тюрьмы. Они совершили задуманное! В голове уже промелькнули сладостные мысли триумфа, но расслабляться пока было рано. Предстояло ещё дождаться Инеж, Джеспера и Уайлена. И покинуть наконец эти чёртовы земли. Забыть этот нескончаемый день. Ну и не мешало бы выяснить, почему вместо учёного с ними теперь какой-то ребёнок. *** Но завершение дня оказывается не менее странным и отвратительным. Зеник принимает парем, спасая их всех. И Каз не может отделаться от скребущих коготков вины — ей пришлось сделать это потому, что у него закончились идеи. И если бы не Зеник, они бы проиграли. Они бы остались во Фьерде, и кто знает, что с ними бы сделали… Потом ещё это признание Уайлена в собственных слабостях и спешное построение нового плана, на тот случай, если Ван Эк действительно настолько отвратителен. Новые идеи, планы, невольные мысли о том, как распорядиться деньгами, которые он получит. Так что, несмотря долгие годы нервных встрясок в Бочке, он оказался выбит из колеи больше, чем обычно. Именно поэтому, рассказав Зеник, что ей предстоит сделать и как преобразить Уалена, он не смог отказать себе в минутах тишины рядом с Призраком. Он встал рядом с ней у поручней и позволил взгляду упасть на бескрайнюю черноту моря. Выслушал полу-упрёк, что заставляет Зеник работать, хотя скоро ей станет плохо. А потом разговор внезапно переключился на вещи более личные. И Каз просто не сдержался. — Останься, — вырвалось хрипло, прежде чем он успел остановить себя, — Останься в Кеттердаме. Останься со мной. То была минутная слабость. Каз не имел права просить о таком — только не теперь, когда она нашла цель. Тем более он знал, что она уплывёт, едва только они получат деньги за это задание. Знал, что отпустит её. — Какой в этом смысл? — спросила Призрак, взглянув на его перчатки. И Каз не знал, что ей ответить. Смысла не было. Он просто хотел… — Я хочу, чтобы ты осталась. Я хочу… Я хочу тебя. Да. Он эгоист — это в его крови, в его сущности. Даже зная, чего хочет Призрак, он пытался изменить её мнение и поступки. — Ты хочешь меня, — повторила его слова девушка, разрушая хрупкую надежду на то, что собственные слова ему лишь почудились, — И как ты сможешь быть со мной, Каз? Как угодно. Я придумаю. Я же смог снять перчатки в Нью-Йорке… только скажи, что хочешь этого! Но мысли остаются лишь мыслями. Каз не хочет ничего говорить. Весь этот разговор был зря. — Как ты сможешь быть со мной? Полностью одетым, в перчатках, отвернув голову, чтобы наши губы никогда не соприкоснулись? Призрак хорошо его изучила. Она знает все его слабости, а потому озвучивает их вслух. Словно хочет напомнить ему, заставить одуматься. Каз уверен, так она пытается избавиться от него. С тонкой издёвкой, как любил он избавляться от врагов. — Я буду с тобой, если ты скинешь броню, Каз Бреккер. Или не буду вовсе. Её слова заставляют его сердце сбиться с хода по нескольким причинам. Она хотела бы быть с ним. Она назвала его по имени. Она не просила его ни о чём, она лишь назвала свою цену — выучив урок Кеттердама. Но следующие мысли словно ударили под дых. Под бронёй ничего нет. Я состою из неё. Не дождавшись ответа, Призрак ушла. Казу лишь оставалось убеждать себя, что это правильно.

Инеж. Нью-Йорк

Инеж просыпается, и первое что она вспоминает — шахту мусоросжигателя. Потому что если Призрак была сосредоточена на плане и выживании, то здесь, в больнице, игнорировать боль намного сложнее. Инеж кажется, что она до сих пор чувствует кусочки резины где-то глубоко в коже ступней. А руки словно не до конца прошли от волдырей. Зато потом ей вспоминается иное. Вспоминается Цель, к которой теперь стремится её сердце, и на губах расцветает улыбка. Кокон неопределённости, терзавший её долгое время, начинает понемногу распадаться, дышать становится легче. Скоро она получит деньги и уплывёт из Кеттердама. Скоро она закончит учёбу и, вероятно, уедет из Нью-Йорка. Перед ней море возможностей; целых два мира открыты ей для изучения. И никакой Каз Бреккер её не остановит, даже если сердце и пытается протестовать при мысли о том, что его придётся покинуть.

Нина. Нью-Йорк

Нина почувствовала волну жара, ощутила, как кости выворачивает из суставов и резко проснулась. Тело ломило, словно у неё температура, однако с каждой секундой это чувство отступало. Мысли в голове были спутанными, а сон приходил обрывками — и среди прочего почему-то примешивалась радость от вида танка. Что вообще ей снилось, чёрт возьми? Холод, страх, бесконечный бег… Всё это было выматывающим и до жути реалистичным. Остатки боли всё продолжали пробегать по телу неровными волнами, когда Нина вдруг замерла от внезапной догадки. Ведь когда они с Инеж проверяли, оказалось, что Нина знает языки Равки и Керчии. А значит, она во снах тоже бывала там… Мог ли это быть один из таких снов? Рука сама потянулась к телефону. Нине было необходимо сейчас написать подруге и узнать, что произошло. Всё ли в итоге закончилось хорошо? «Инеж, ты как?» Ответ приходит почти сразу, позволяя Нине выдохнуть. «Живая. Всё хорошо» Часы показывают почти десять утра, поэтому следующее решение принять легко. «Я скоро приеду. Мне нужны подробности… Кажется, я тоже там была» «Приезжай, обсудим»