Новая жизнь майора Краузера

Если первая часть знакомства с «интересным мальчиком» напоминала дурную комедию, то вторая явно попахивала социальной драмой. Нищета. Грязь. Разруха. Джек прекрасно знает такие районы. Сам сбежал из подобной клоаки. Сбежал от этих скрипящих ржавчиной качелей на изгаженной детской площадке, от покосившихся заборов, от запаха жженых покрышек и невывезенных неделю помоек, потому что оплата от жильцов опять не пришла, от брошенных по обочинам машин с разбитыми стеклами, от серых лиц и беззубых ртов, воняющих прогорклым пивом, плюющихся матом и несбыточными мечтами о ремонте в разваленном доме. Социальное жилье. Когда-то муниципалитеты строили такие кварталы — типовые домики с типовыми дворами, и раздавали их в дешевый найм нуждающимся. Когда-то планировка включала в себя клумбы, ставшие мусорными баками, скверы со скамеечками, от которых остались высохшие деревья и обломки, даже фонтанчик, в котором десяток лет нет воды. За десятилетие нуждающиеся превратили это место в помойку — в такую же, как своя собственная жизнь. Джек похвалил себя за то, что взял неброский джип темного хаки. Не привлекает внимания, особенно в этом месте. Он медленно проехал мимо засранных обитателями дворов, кучек местных жителей — обтрепанных, сутулых, погруженных в стандартные разговоры и ругань и… Все-таки майор Краузер не потерял в своей новой жизни важное — везение.        Он припарковался в тени, между переполненными мусорными баками и измаранной бесталанным граффити стеной — как раз напротив адреса. Близко и незаметно. Знакомый мотоцикл стоял у обочины. Старенькая модель, но за лошадкой ухаживают, холят и лелеют, и эта чистота неуместна здесь. Как и тот хорошенький мальчишка. Двор? Хозяин дома умудрился переплюнуть даже папашу Джека. Тот хоть пытался замаскировать разруху брезентом, прятал под навесы, а этот… Тележки, угнанные из супермаркета, полные хлама. Тряпье. Бутылки. Сгнившие деревяшки и листы фанеры, сломанная микроволновка, даже ржавый холодильник, зевающий покосившейся дверцей. По помойкам насобирал сам не зная зачем? Куски металла, размякшие рулоны обоев, остов старого пикапа. Завершали натюрморт драные портки, висящие на чернеющем дырами заборе. Отличное местечко. И дом сам — замечательный, подмигивающий кусками фанеры в разбитых окнах, облезлой дверью, кривым козырьком, заваленным пивными банками, как и вытоптанный газон под окнами. Обитатели просто выкидывают окурки и пустую тару через окно. Джек знает — у его папаши была такая же ебучая манера срать там, где живешь. Джек опустил окно, поморщился, вдохнув запах гнилых продуктов и паленой резины, сполз по сиденью вниз и приступил к наблюдению. Ждать долго не пришлось.        Стены в таких домах — пальцем проткнешь. Все слышно. Минут через пять воняющий нищетой и отчаяньем ветер принес крики, звон и грохот. Голос не мальчишки. Хриплый, визгливый, с злыми пьяными нотами. Снова грохот. Мат. Звон. Крик. Джек напряг слух. Даже отсюда он различал урывки: выблядок, иди сюда, не смей… Еще минут через пять облезлая дверь жалко взвизгнула и распахнулась во всю ширь, оставив очередную вмятину на облупившейся стене. А вот и хозяин дома. Здоровый, оплывший мужик. Отекшее красное лицо. Полный тупой злобы взгляд из-под нависших бровей. Сальные, нестриженые месяца три волосы, зачесаные под мокрую расческу по этой нелепой привычке чертей приводить себя в порядок так — вместо того, чтобы помыться да постричься. Майка, усеянная разноцветными пятнами. Спущенные под колыхающееся брюхо штаны, давно потерявшие цвет под слоем грязи. Когда-то это мужик был мощным, сейчас превратился в желеобразное чудовище, но в длинных руках с обвисшими мускулами еще достаточно силы для того, чтобы… Леон Кеннеди был в тех же тряпках, что и ночью. Даже не ложился? Джек положил ладонь на ручку двери и быстро просчитал время, за которое сможет подбежать и поучаствовать в шоу. Он сдерживал себя. Хотел посмотреть… и увидеть то, что ожидал. Мальчишка ловко увернулся от летящего кулака, проскочил мимо чудовища и устремился во двор, к мотоциклу. — Сука. Стоять, — даже на расстоянии Джек видел грязь под ногтями, когда скрюченная лапа потянулась к пацану. В руках Кеннеди сжимал большой бумажный конверт. — Стоять… Ты мне должен… — ревела свинья и пыталась поймать мальчишку. Безуспешно. Леон ловко отпрыгивал, уворачивался, переступал через горы хлама — быстро, ловко, именно — профессионально — так, как может лишь человек с наработанными годами навыками. Да. Это не первый, не второй и не третий раз. Бледное лицо — спокойно и сосредоточено. Рутина, верно? Впрочем, сердце Джека почернело, когда он разглядел на нежной щеке наливающийся темным синяк. Все-таки пропустил удар. Пацан снова увернулся и вдруг все тем же наработанным привычкой движением толкнул взбесившееся животное, выскочил на улицу и быстро захлопнул скрипучую дверь, опустив замок снаружи. Пока пьяное быдло пыталось просунуть лапу в щель и поднять язычок замка, мотор мотоцикла взревел. Мальчик дал по газам — а за ним двинул и Джек, по армейской привычке не глушивший мотор. Он разглядел маленький рюкзак, притороченный к багажнику мотоцикла и догадался, что присутствовал при сборе вещичек. В спину звучало пьяное бульканье: — Маленькая мразь… ты мне должен… я тебя кормил… Это его отец? Как это животное могло родить такого мальчика? Какого, майор? Пацан как пацан. Белый мусор, каких много. Да, смазливый, и?.. Мне просто скучно, сказал сам себе майор Краузер, стараясь не потерять из вида мотоцикл.        Заброшка. Здесь должен был быть кинотеатр или торговый центр, но скелет здания не успел обрасти мясом. Твое тайное место, да? Джек и не сомневался, наблюдая, как легко мальчишка взлетает по бетонным блокам наверх, не смотрит под ноги, знает каждую опору и плиту. У Джека по молодости тоже было — любимое тайное местечко. Вот только он тусовался там с дружками, а этот — одиночка. Джек выждал положенное время и его нога ступила на выветренный ветром и дождем бетон. Спецподготовка пригодилась и тут — габариты никогда не мешали Джеку двигаться скрытно, а чутье опытного спеца подсказывало, куда нужно поставить ногу, чтобы не провалиться сквозь остатки железобетонных конструкций вниз. Он навис безмолвной тенью над недостроенным этажом, прислонился к остатку стены и увидел Кеннеди. Едва ли не второй дом, да? Холодно, ветрено, не заночуешь, но посидеть без того бешеного мерина можно. Мальчик покрутился, извлек из-под брезента кусок картона, подложил под задницу и уселся на краю недостроенного этажа. Чуть ли не ногами болтает. От каждого движения так и веет привычкой. Сколько часов он сидит так, свесив ноги над чернеющим провалом недостроенной лестницы и смотрит в пустые глаза-окна равнодушного города? Джек подростком в таких местах пил, курил, дрался и даже трахался. Было дело. А этот… Следующие полчаса майор Краузер просто смотрел. На светлые разметавшиеся на ветру пряди, на обнажившуюся шею с трогательно торчащим позвонком, на почти прозрачное на свету ухо, на нежную щеку, изуродованную синеющим пятном, на голубое стекло так по-взрослому усталых глаз.        Осторожное движение челюстью. Пальчик в рот, со стороны синяка на щеке — взгляд — розоватая от крови слюна на пальце. Салфетка. Все это, блядь, настолько заучено и равнодушно, что ладони Джека сами собой сжались в кулаки.        Кеннеди аккуратно достал пакет из-за пазухи. С точки наблюдения Джека видно плоховато, но он различил глянцевую бумагу и мутные силуэты — фотографии? Да, наверное. А вот ямочки на щеках он рассмотрел отчетливо. Леон долго смотрел на каждую, протирал глянец от невидимой пыли и улыбался, едва заметно, будто стыдясь. Даже наедине с собой. А потом вдруг резкий жест — пакет с фото к груди, голова наверх. Резкий вздох. Один, другой, третий. Закрытые глаза. Нервно сведенные пальцы. Джек достаточно хорош в навыке чтения языка тела — и быстро понял, что мальчик пытается удержать слезы. Даже наедине с собой. Разве в такие места не забиваются проораться-проплакаться-расслабиться наедине с собой? Этот — не может, не умеет, не хочет?        Джек оставил догадки о фотографиях в стороне и переключился на настоящее, как и Леон. Поиски по карманам. Мятые купюры — десятки, двадцатки, полтинники. Джек, конечно, мог и ошибиться, но вроде как он углядел свою сотню, аккуратно сложенную отдельно. Леон пересчитал наличку, слепо уставился в пространство, снова пересчитал и тщательно запрятал подальше, во внутренний карман курточки. Понятно, все что есть — ношу с собой. Телефон. Поиски в интернете. Напряженно сдвинутые брови. Прикушенная губа. Милая смесь детского и взрослого. Джек наконец оторвал себя от излишне пристального разглядывания едва шевелящихся губ, бесшумно спустился вниз и короткими перебежками добежал до джипа. Запустил мотор и погрузился в бездумное ожидание. По собственному опыту майор уже знал — время размышлять и анализировать еще не пришло. Но в висок стучал один и тот же вопросик от пустоты, которой сегодня, с помощью этого мальчишки, майор Краузер наступил на хвост. И эта мерзость тоненько прошипела из-за угла: — Значит, правда, что обшарпанные, стареющие мужики склонны влюбляться в нимфеток? Он нашел в плейлисте подзабытую ныне Smells Like Teen Spirit, поставил фоном, посмотрел на себя в зеркало над лобовухой и послал пустоту на хер: — Мне тридцать восемь лет. Я молод и полон сил. И я совершенно не влюблен. Просто скучно.        Обратная дорога заняла больше времени. Квартал Кеннеди проезжал медленно, очень осторожно, притормаживая на каждом перекрестке — понятно, то алкаш на дорогу выпадет, то бабка в облезлой горжетке телегу с хламом толкает. Мальчик на районе явно свой — кивок туда, кивок сюда, даже короткий разговор с какими-то обсосами. При наблюдении за этими беседами тумблер в голове майора Краузера щелкнул и его сознание перешло в привычное уже состояние злости. Забавно, он совершенно не знает мальчика, но уже решил, что эти стайки обпиздышей из говеного района абсолютно не нужны. Испортят ребенка.        Мебелирашки. Немногим лучше тех удрипанных домов, в похожем райончике. Дешево и сердито. Кеннеди припарковал мотоцикл на стоянку для постояльцев, подхватил рюкзачок с багажника и исчез за заплеванными стеклянными дверями. Все ясно. Новый дом? Жизнь научила майора Краузера терпению, расчету и планированию. А еще — умению принимать решения в одну секунду. Поэтому, когда спустя какой-то час мальчишка появился вновь и уселся на свою лошадку, Джек просто дал по газам и перекрыл ребеночку выезд на дорогу, в очередной раз удивившись нездоровому, даже апатичному спокойствию хорошенькой мордашки. Ни гримасы, ни окрика «хей, сдай назад» — лишь терпеливое ожидание. Майор Краузер решил не мучить дитя, подхватил серую тряпку и возник перед мальчиком как джинн из бутылки. — О, — неслышно произнесли эти милые губы. — Привет, Леон, — Джек встал прямо перед колесом. — Хочу вернуть тебе, — и потряс своим сомнительным алиби. Ни удивления, ни восклицания, ни-че-го. Молчание. Настороженное бездействие битого жизнью зверька, который выучил на своей шкуре, что каждое лишнее движение может аукнуться — удар, злое слово, насмешка, просто — боль, поэтому нужно выждать и сориентироваться по факту. Неплохое, кстати, качество. Скажем, на войне. Скрытность, терпение, выдержка, сдержанность. Но не в мирной жизни, верно? Джек помолчал, давая понять, что никуда не уйдет, и наконец дождался осторожного, как лапка котенка трогает дохлую мышь, вопроса: — Как вы меня нашли, сэр? — вряд ли сэркать его научила эта синюшная быдлятина. Джек решил зайти с козырей. — Спецназ. Разведка. Агентура, — и усмехнулся, давая понять, что в каждой шутке есть лишь доля шутки. Брови сдвинулись в настороженном «какого хера?», но мальчишеский интерес в глазках не скроешь. Пацан действительно увлечен, по непонятным пока мотивам, армией. — Неужели? — снова очень тихо. — Да, — Джек оперся ладонями о руль и бледное лицо с пытливыми глазами оказалось совсем близко. — Кофе и час твоего времени. Снова. Если надо — я оплачу. Молчание и вновь этот болезненный, цепкий взгляд-рентген. — Не стоит, — Леон словно сдался вдруг, устало потер виски и поник плечами. Не мудрено, после такого-то утра, ведь Джек наверняка видел и слышал не все. — Я и сам собирался… — Отлично, — у Джека, в отличие от мальчика, плечи расправились сами собой. — В конце улицы я видел рыгаловку, в которой есть шанс избежать кишечной палочки. Идем? Идем. Джек не хотел обманывать себя. Леон послушно тащился за ним не из симпатии. Усталость и банальный голод, смирение перед неизбежным и совсем немного логичного для ситуации интереса. Джек Краузер умел довольствоваться малым.        Перед закусочной с майором Краузером происходит нечто странное. Нет, Джек прекрасно понимает, что идет пить кофе с мальчишкой, в жизнь которого сегодня он заглянул украдкой, а не с девушкой, на которую у него имеются виды, но… Это хорошенькое, светящееся утомленной бледностью лицо, эти чертовы губы и отстраненные светло голубые глаза, эти опущенные плечи и враз ставшая тяжелой походка — он этой ночью работал? А потом собирал манатки, уворачивался от кулака того урода? — все это сделало с майором нечто странное. Это странное толкнуло его в бок и вынудило действовать. Джек галантно распахнул перед Кеннеди дверь в рыгаловку и сделал свой фирменный приглашающий жест — так, словно охотник наконец-то поймал вожделенную дичь и гостеприимно приглашает занять местечко в уютной клетке. И Джек снова злится — как назло, простецкая закусочная, а не уютный ресторанчик. Ему отчего-то захотелось пригласить Кеннеди в нечто стоящее, сверкающее хрусталем и бронзой, впечатлить, шикануть… Глупости. Как и придирчивый выбор столика, как и это чертово «Позволь мне…» — и руки, замершие в ожидании снятой курточки. Леон, внешне никак не реагировавший на бьющие в глаза консерватизмом ухаживания за своей персоной, вдруг замер. Джек уже успел скрипнуть зубами, припомнив то самое «Я еще в состоянии самостоятельно…», но через секунду отлегло. Леон все-таки дал снять с себя куртку и причина замешательства резанула свежими, наливавшимися синим и фиолетовым, пятнами на предплечьях. Ночью на кремовой коже этого дерьма точно не было. Они оба сделали вид, что и сейчас ничего нет.        — Умираю от голода, — заявил майор Краузер, стоптавший за час ожидания у мебилирашек припасенные еще из дома сендвичи. Его пристальный взгляд успел ухватить замерший напротив жареной картошки палец. Но Леон заказал лишь черный кофе со сливками. Мало денег? Хочет быстрее сбежать? Все тот же проснувшийся нереализованный отцовский инстинкт толкнул майора Краузера действовать и он схитрил, как хитрят с детишками взрослые, считающие себя очень умными. — Составь компанию. Не люблю есть один. Кусок в горло не лезет. И получил от дитя тихое, снова как котенок лапкой, только теперь с осторожно выпущенными коготками, колко и мягко одновременно: — Тогда вы должны быть гораздо худее, сэр, — дескать, я помню вашу пьянку в одно рыло ночью и допускаю, что она не первая. И вообще — вы явно одинокий медведь, рядом с которым даже кактус завянет. Леон спрятал глаза за пушистыми ресницами, но утомленная складка поджатых губ стерлась ямочками в уголках. — Не люблю есть один в общепите, — выкрутился майор Краузер. Ямочки на щеках стали глубже, но Леон промолчал. Как промолчал в ответ на вопиющее самоуправство с меню, так как Джек, толкаемый в зад тем же инстинктом папаши, решил, что ему виднее, чем накормить ребеночка. Правда, этот инстинкт не был чистым. Голубые глаза и эти чертовы губы, мягкие светлые волосы…        — Я угощаю, — Джек отследил тревожный взгляд из-под челки на батарею блюд. — Компенсация. — За тот случай, — пояснил в ответ на смазанное усталостью удивление в голубых глазах. Все реакции у мальчишки были сглажены, обрезаны, закамуфлированы — и Джек догадывается, почему. Когда растешь с непредсказуемым агрессивным алкашом — учишься быть тихим и незаметным. Беда в том, что со временем и это перестает помогать. Ты прячешься в комнате, под кроватью или в шкафу, стараешься не отсвечивать, но тебя все равно находят и… Он нахмурился, прогоняя видения воняющего перегаром детства и фантомную боль в виске от тяжелого кулака отца. — Все в порядке, — ответил собрат по несчастью напротив и сделал красноречивый жест — щелкнул пальцем по шее под скулой, дескать — бухло оно такое. — Я понимаю. И сердце заныло от смиренного равнодушия и оправдания, без единого упрека. Ты и свои синяки на руках и разбитую скулу оправдываешь так, верно? Майор Краузер никогда не оправдывал отца и искренне считал утверждения про «алкоголизм это болезнь» чушью для безвольных слабаков. Он так и не простил папашу. Даже на похороны не приехал. И мать, терпевшую всякое дерьмо от алкаша, Джек тоже не простил.        — Так все-таки… — мальчик открыл было рот, но Джек воспользовался еще одной тактической уловкой. В этот раз — сработало: — Первое правило военных. Сначала жратва, потом — разговоры. Это Джек придумал на ходу, конечно, но Кеннеди видимо действительно питал загадочную слабость к армейским, так что… — Это… детское меню? — мальчик выловил из куриного бульона фигурную макаронину в виде буквы «А». — Да, — металлическим тоном сообщил Джек. В детском меню был куриный суп, и майор посчитал, что именно это пойдет ребенку на пользу больше, чем варево из говна и палок для взрослых в этой рыгаловке. — Держи, — к блюдам детского меню полагалась игрушка в виде пластмассового котика с круглыми голубыми глазами. — Спасибо, — эти ямочки на щеках совершенно очаровательны, а «спасибо» за эту дешевую белиберду прозвучало щемяще искренне… Следующие полчаса они просто ели. Джек развлекался, выкладывая из букв-макаронин слова, а под конец на дне тарелки у него красовалось LЕO… заметив быстрый взгляд из-под ресниц Джек уничтожил свои художества и приготовился. Мальчишка наелся, очаровательно порозовел щеками и томно заблестел глазами. Сердце Джека, тоже знавшего тяжелые времена, стукнуло о ребра — по Кеннеди просто видно, мать твою, что он недокормленный годами, вечно полуголодный пацан, настолько, что его банально ведет от обычного полноценного обеда. Впрочем, мальчик встряхнулся и наконец задал вопрос: — Так все-таки. Как вы меня нашли? — Можно на «ты», — Джек навис над столом и расслабленно повел плечами. — Я все-таки еще не настолько стар. — Извините… то есть извини, — Джек в очередной раз усомнился, что пацана воспитывало то пьяное чудовище. — Пробил адрес по номеру мотоцикла. Поехал. По дороге увидел тебя. Поехал за тобой, — полуправда — лучший выход, верно? В светлых глазах мелькнуло явное облегчение. Кеннеди явно не хотелось, чтобы Джек видел ту безобразную сцену. — Значит, ты живешь здесь? — Джек кивнул в окно, на мебилирашки через улицу. — Переехал недавно, — работать с полуправдой Кеннеди тоже умеет. Недавно — час назад, сутки, трое, неделю?        Дальнейший разговор и был соткан из полуправды. Каждый дал понять, у него в жизни абсолютно все в порядке. Каждый рассказал, что пока не определился, чем заняться в жизни. Никто не спросил друг у друга о семье.        — Я решил, что пора жить самостоятельно, — с чистыми глазами заявил котеночек, исподволь поглядывая на него из-под светлой челки. Джек кивает с каменным лицом, вспомнив недавний побег ребенка из свинарника. Мо-ло-дец. Леон, конечно, нет-нет и выдает себя, инстинктивно пытаясь спрятать предплечья в синяках, но в целом отлично держится — не скажешь, что пару часов назад дите уворачивалось от кулаков или пыталось сдержать слезы, сидя на камне в заброшенном недострое. — Не знаю, — глухо прозвучало в ответ на вопрос о планах на жизнь. — Не определился. Один из тех задавленных грузом обстоятельств детей, мечты которых уничтожены взрослыми? Нет желаний, нет планов, просто ежедневная борьба за выживание? С выживанием он справляется, конечно, но должен ли мальчик восемнадцати лет смотреть на тебя таким выжженым, как чертово поле боя, взглядом? — В детстве мечтал быть военным, — неожиданно признается заморенное дите, разглядывая тарелку. Джек воспрял. Он не видит глаз, но порозовевшие скулы не спрячешь.        К концу, за кофе с пирогом Джек обнаружил, что звучит, вопреки своим же словам, как дед-пердед. — Не знаю, как вы, молодые, сейчас развлекаетесь. В мое время ходили в кино, на бейсбольные матчи, на аттракционы… «В мое время» действительно фонило домом престарелых, мать твою. Леон пожал плечами. — Сейчас тоже… наверное, — это «наверное» явно прорвалось случайно, как доказательство изгаженного детства и юности.        Черт, как же это сложно, подумал майор Краузер, никогда в жизни не испытывавший проблем с подкатами к тем, кто ему нравится. А этот пацан нравился Джеку. Только он еще не определился, как именно. В смысле как человек или как… — Запиши мой телефон, — скомандовал он, забывшись. Снова этот командный тон. Привычка. Но в отличие от розового чемоданчика, сбежавшего от «тирана» и «солдафона», Леон лишь вопросительно взглянул в ответ. — Я так понял, тебе нравится военная тематика. Будет желание — сходим в тир, постреляем. Вряд ли это прозвучало естественно, но Леон послушно достал старенький телефончик с разбитым стеклом и вбил цифры под диктовку, а Джек искренне надеялся, что его пристальный взгляд через стол остался незамеченным — просто стало интересно, не мелькнет ли в списке контактов женское имя или какая-нибудь «пупсик». Или какой-нибудь… Интересно, он всегда такой послушный? Или просто устал, а позже сотрет телефон чужого мужика и забудет? Они поболтали еще, обсуждая, как изменился город за последние года — ведь Джек не был здесь черт знает сколько. Путем наводящих вопросов Джек все-таки выжал, что сам Леон — не местный. Переехал несколько лет назад. — А откуда? Почему переехал? — Джек старался быть осторожным и не вспугнуть, задал вопрос скучающим тоном, но моментально прочувствовал морозец — Леон напрягся и голубые глаза вновь затянуло изморозью. Джека спас лишь сигнал телефона. — Работа, — пробормотал Леон, вызвав очередной всплеск злости у майора. Выяснилось, что пацан берет вторую половину дня и ночь — «ночью платят больше». — Спасибо за обед и за кофту. Мне пора… Пора. Очень жаль. Впрочем, омерзительная пустота не вернулась к майору Краузеру. Он уже решил, что проведет остаток дня с пользой.        У майора Краузера тоже были свои тайны. Темную сторону его натуры видели немногие и уж совсем единицы могли бы рассказать, да вот только в тех кругах не принято болтать. Джека не даром звали поработать на плохого дядю. Не просто из-за отменных боевых навыков и таланта командира. Есть в майоре Краузере нечто, хорошо скрытое под маской грубоватого мужчины под сорок. И сегодня это нечто, скучавшее месяцы на гражданке, затопило его душу нефтяным болотом черного. Джек заскочил домой, переоделся в серое-незаметное, натянул шапку до бровей, поднял воротник, сунул руки в карманы и поплыл неслышной тенью, растворяясь в проулках и тупиках. Талант, с его броской фигурой становится невидимкой, он не растерял. Он шел по заплеванным улицам, вдыхая запах горящих мусорных баков, бензина и пакетов с гниющим мусором, выставленных прямо на тротуар в надежде, что мусоровозка заберет их на халяву. Он ни разу не встретился ни с кем взглядом, не налетел на шатающегося бомжа, не толкнул едва ползущую бабку. Не то чтобы это дельце было сильно важным, но майор Краузер всегда придавал огромное значение каждой мелочи. Он слился с бурой корой доживающего век дерева, растворился в тени и стал ждать. Через полчаса он увидел обрюзгшее чмо, ползущее домой нетвердой походкой. В пакете четко просматривались пластиковые бутыли дешевого пива и парочка стеклянных — покрепче. Ну-ну. Обидчик Кеннеди остановился поболтать у ограды дома — с парочкой таких же объебосов, что и он. Джек напряг слух и различил обрывки фраз: — А твой где? Не видно сегодня… — Джек на мгновение утоп в багрово-красном. Твой… А с чего он вообще взял, что это убожество — папаша? Мать Джека была красивой женщиной, но выбрала свинообразное нечто, жила с ним годами, родила ребенка, и красота ее увяла под кулаками и тяжелыми ботинками отца. Может и Леон… — Хуй его знает. Сбежал, — прохрюкало дерьмо. — Приползет… Дальше смрадный ветер донес огрызки слов: классическое «кормил-поил», «неблагодарная мразь»… Компания разошлась, а Джек еще с полчаса старался вернуть себе холодное сосредоточение на цели. На улице стемнело. В заплеванном окне с криво висящей тряпкой Джек видел синий квадрат телевизора — тоже известная история. Сидим в продавленном кресле, комментируем вслух бухим голосом новости, возмущаемся происходящим в стране, завидуем и ненавидим, а потом срабатывает любой триггер — поднимаемся, орем «Дже-е-е-ек!» или «Ле-о-о-он!», «Куда ты спрятался, тварь! Подойди ко мне сам, крысеныш, или…» Джек моргнул, прогоняя то самое «или», закончившееся тогда, когда он стал крепким и очень злым подростком без тормозов и сомнений, качнулся на носочках и двинул к цели.        Он неслышно перемахнул через забор, перескочил через кучи мусора, одно движение — и рассохшаяся рама окна, жалобно скрипнув, поднялась. Джек мягко запрыгнул в комнату и огляделся. Ожидаемо. В доме еще хуже, чем снаружи. Вонь застоявшейся кислятины и затхлого пота, пустые бутылки, развалины засиженной мухами мебели, клочья обоев… Бомжатник. Из комнаты через коридор доносился трындеж диктора новостей и да, те самые классические комментарии недочеловека, который уже успел залить брюхо бухлом. — Цены, мать вашу… инф-ля-ци-я… — возмущалось дерьмо. — Работы нет… Джек был уверен, что свинья вряд ли работала хоть день за последний десяток лет. Он бесшумно проплыл наверх, едва ли не прилипая подошвами к грязным ступенькам. Две комнаты. Одна, побольше, явно этой животины — судя по пустой таре у кровати, банкам, полным хабариков, тарелкам с присохшей жратвой — объедки покупной куры-гриль, какие-то очистки, вонючие тряпки. Джек увидел прислоненную к тумбе биту и сжал зубы, представив… На заляпанной полке он обнаружил покрытый вековой пылью прямоугольник. Рамка фотографии. Перевернул. Рассмотрел. Кусок прошлой, лучшей жизни, да? Хозяин дома, тогда постриженный и выбритый, не отекший и оплывший, как сейчас. Симпатичная блондинка. Джек вгляделся внимательнее — женщина улыбается, но в голубых глазах стынет тоска. Твой хряк уже начал показывать истинное лицо? К женщине жмется ребенок лет восьми. Тоже светленький и голубоглазый. Поджатые губки бантиком и очень взрослый взгляд. Боров довольно лыбится, а эти двое словно окутаны печалью… Мальчишка, без сомнения, Леон. Джеку вдруг стало легче. Значит, «твой» — сын или пасынок, а не… Вторая комнатка — маленькая, безликая, но… Джек увидел чистое окно. Не увидел пыль. Не увидел — бутылки и окурки. Увидел заношенных пару футболок и домашние шорты — размерчик явно не пьяного борова. А еще Джек увидел разгром. Увидел сломанную табуретку, перевернутую тумбочку, сорванную дверцу старенького шкафа. Увидел бурые пятна мелкими брызгами на стене — старые, выцветшие, но он прекрасно знает, что это не краска. Кровь. Никаких личных вещей, но эта комнатушка явно принадлежала Леону. Насмотревшись, он перешел к второму этапу операции.        Джек простоял целую минуту за спиной борова, разглядывая редеющую сальную макушку в свете допотопного лампового телевизора. Дерьмо рыгало, кряхтело, цыкало зубом, отпивало дешевый виски из бутылки и полоскало горло пивом. Прелесть. Он дождался рекламной паузы в новостях, прослушав пьянющие комментарии про шлюх, богачей и тупое правительство, и громко кашлянул. — Леон?.. — тело зашевелилось. — Вернулся, сучонок… Джек одним прыжком налетел на борова со спины. Разворот. Удар кулаком в лицо. Хруст носа. Удар поддых. Прием. И хрюкающее нечто лежит под ним, пуская кровавые слюни в протертый до дыр ковер. Джек закрепил результат, повозив животное мордой по полу, послушал сдавленный мат и нанес короткий удар по почкам. — Лежать. Молчать. Хряк всхлипнул и затих. Джек склонился к грязному уху, вдохнув запах пота и страха, и низко прошептал, медленно, выделяя каждое слово: — Игра. Вопрос-ответ. Честность — хорошо. Ложь — плохо. Правила игры животное поняло со второго раза. — Твои претензии к сучонку? Джек послушал перепуганное «о чем вы… кто вы… какого хера…» и приступил к дрессировке. Объект завыл, закашлял, задергался, когда острое лезвие аккуратненько резануло ему по ушному хрящу. — Отрежу, — ласково пообещал Джек. — Вопрос-ответ, напоминаю. Джек считал, что самое забавное в таких персонажах — их убежденность в собственной правоте. Он задавал вопросы, слушал и понимал, что животное действительно верит самому себе. Отчим. «Взял бабу с прицепом». — Где его родной отец? Умер. Как? «А мне-то что? Она не говорила, я не спрашивал» Вдовица нашла себе это чудовище. Вот уж бабы дуры. «Кормил-поил». — Где его мать? Тоже умерла. Через два года счастливого сожительства с свиньей. — Лежит целый день, в потолок смотрит… а мелкий с ней… за руку держит… в доме не убрано… ужин не приготовлен… я ей вставай… а она… плохо ей… видите ли… Джек видел всякое и всяких, чтобы удивляться мелкой мерзости. — А потом раз и умерла… — даже сейчас в булькающем голосе звучит тупое удивление и искренняя, острая обида — раз и умерла, а супчик-то так и не приготовила. — Я его воспитывал… а мог бы сдать в детский дом! — и тут он себе искренне верит. Штаты — не сказать что социальное государство, но ребенку-сироте платят копеечку-другую. Пособие, да? Так что это не ты его кормил, а он тебя. Следы воспитания майор Краузер видел. И наверняка, не все. — Он был избалованным! — Джек сделал очевидный вывод, что Леон был абсолютно нормальным ребенком. Ребенком, которого любили, а не воспитывали. А потом он попал в лапы этого хуесоса. — Я его приучал к честному труду! Джек усмехнулся. — А сам работаешь? Услышал, что работать чудовище не может. Коленки. Подагра. Давление. Все ясно. — Я его устраивал к знакомым, чтобы после школы не бездельничал… чтобы не попал в дурную компанию… Главная дурная компания в жизни Леона — это ты, мразь. А вслух Джек поинтересовался: — Куда же ты его устраивал? На заправку. На автомойку. В магазинчик. — Права ему оплатил! — ага, деньгами с пособия пацана, да и то — на колесах больше возможности заработать тебе на бухло. — И мотоцикл… мог бы продать, но оставил… — экой благодетель. Старенькая лошадка, как выяснилось, наследство от родного отца. Про деньги Джек и спрашивать не стал. Конечно, благодетель все забирал себе. Про то, что ребенку после школы надо делать уроки, гулять с друзьями и отдыхать, и говорить не стоит, как и о дальнейшем образовании. — Мне помощь нужна… я больной… — плаксиво пожаловался объект в ковер. — А он вырос и сбежал… Ага. Сбежал. Молодец. Работал, копил деньги, прятал — ты же поэтому его комнату разгромил? Искал заначку. — Он и до этого бегал! — объект понесло. На допросах так часто бывает. Сначала выдавливаешь каждое слово, а потом открывается просто фонтан дерьма. — Мучение! Сняли зайцем с автобуса… в тот город собрался… к мамочке на могилку, — по отрывкам фраз Джек понял, что мать пацаненка умерла в родном городишке Леона, а после ее смерти мудень продал все, что мог, и притащил дите в этот свинарник. — Искал с полицией! Всех на уши поднял! — конечно. Если не поднять вовремя шум — сиротку отберут, а с ним и пособие тю-тю. — То по торговым центрам… то по ночлежкам… такой позор! — если бы не фирменная выдержка, майор расхохотался бы, кинув взгляд на засранное жилище. Насчет позора-то это сильно. Животное хрипело и дергалось под ним, но Джек уже узнал все, что нужно. — Слушать и молчать, — еще раз дал по почкам. Боров замер. — Про Леона — забудь. Джек еще раз оглядел сальный затылок, оттянул мясистое ухо поудобнее и улыбнулся. — А про меня — помни. Джек всегда выполнял свои обещания. Обещал отрезать — и отрезал. — Это чтобы ты лучше слышал и слушал. Он подцепил острием ножа уголок слюнявого рта. — А это чтобы меньше пиздел, — одно движение и дряблую щеку разрезала тонкая алая линия вскрытой плоти.       Джек выскользнул из дома под захлебывающийся вой и плач. Хряк-подранок не побежит жаловаться копам. Инстинкт самосохранения не позволит. Эта порода всегда чует — кого можно безнаказанное обижать, унижать, воспитывать… а кого должно бояться, если жизнь дорога.        Вечер майор Краузер провел за просмотром бокса. Отличное настроение. Джек прекрасно знал, что мог выяснить информацию иначе — например, обратиться к тому же Ханку, но… Нечто в его душе требовало крови и страданий. Оно голодало, скребло по позвоночнику, шептало ночами, а сейчас — довольно замолчало. На время.        Следующие двое суток майор Краузер был занят. Устроил генеральную уборку в и так чистой квартире. Удвоил нагрузки в спортзале. Выкинул весь запас бухла, оставив лишь одну бутылку дорогого коллекционного виски, подаренного штабными на увольнение в запас. Помимо физической активности его голова работала над маленькой проблемой. Не то чтобы он часто посматривал на телефон и проверял пропущенные звонки, но… Забавная история, мать твою. Стеснительностью он не страдал. Был уверен, что с мужчинами легче, чем с женщинами, дескать просто звонишь и «Здорова, не хочешь растрястись сегодня вечером?» — без всяких сюси-пуси, как с дамочкой. Но… Кеннеди намного младше него. — Привет, Леон. Не хочешь сегодня вечером пройтись в… — Простите, сэр. Вечеринки для тех, кому за, не в моем вкусе. Да. В армии все легче. Честнее, вплоть до «подрочи соседу за отсос»… Джек придумал с десяток поводов позвонить Леону — разной степени идиотизма, но везение не оставило его и тут.        Джек спрыгнул с тренажера, вытер потное лицо и пошел в душ, отбиваясь по дороге от просьб показать-рассказать-научить от пыхтящих на соседних тренажерах тел. Стоя под горячими струями он вновь прокручивал в голове очередной вариантец звонка или случайной встречи с Кеннеди. Он обмотался полотенцем, прошлепал к шкафчику и вдруг услышал сквозь тонкий металл дверцы звонок. Телефон, кстати, Джек всегда ставил на беззвучный. Пропустит звонок с очередным предложением встретиться поскрипеть о старых-добрых — перезвонит сам. Или не перезвонит. А больше Джек ни от кого не ждал звонков. А вот после встречи с Кеннеди в закусочной поставил громкость на максимум… Седина в бороду, бес в ребро. Хорошо, что Джек был в раздевалке один, и никто не видел, как огромный мускулистый мужик мелко суетится, едва ли не роняет с голого зада полотенце, ковыряется с чертовым замком… Успел. Выдохнул, увидев имя — Леон С.Кеннеди. — Слушаю, — армейский опыт командования, черт дери. Неважно, что ты чувствуешь, голос всегда спокойный и внушающий. — Добрый день, майор Краузер. Это Леон. Вы мне дали свой… А вот у Леона армейского опыта нет, так что Джек различил в тихом голосе очаровательное смущение. — Привет, Леон. Я помню, — Джек уселся на скамейку, посмотрел в зеркало напротив и увидел странное — свою широкую улыбку. Аж челюсть заболела. — А еще я помню, что меня зовут Джек. И мы договорились перейти на «ты». Леон мило фыркнул в динамик. — Я насчет твоего предложения, — «твоего» вышло с очевидным трудом. Воспитание явно не безухой свиньи. — Пострелять? — помог ему Джек. Они договорились на завтра, с утра, сгонять на стрельбище. Вышел Джек из спортзала все с той же широкой улыбкой на лице. Шрам через скулу тянуло ноющей болью. С непривычки.