whatever it takes.

Встретили его улыбкой во все тридцать два, неприятной настолько, что хотелось зарядить в слишком уж довольную рожу, и похлопыванием по плечу, опрометчивым, потому как её наглый обладатель рисковал конечности лишиться из-за своих действий. Буркнув сквозь зубы приветствие, Аккерман рассматривал самолёт, стоивший дороже всех его органов вместе взятых, полностью игнорируя взгляд, которым Смит его буквально облизывал и, походу, желал сожрать. Морально подготовиться к предстоящим двум часам — ещё и обходным путём лететь придётся — нахождения в закрытом пространстве наедине, не считая пилота, с Эрвином не получилось. Хотя бы потому, что занят Ривай был важными делами, а именно обезвреживанием грёбаного алкаша. Но, честно говоря, вины пьяницы особой не было, ведь каждое воспоминание, связанное со Смитом, сводило на нет все попытки успокоиться, а не выглядеть как тот, кто в любую секунду может наброситься на стоящего рядом, намертво вцепившись ему в глотку. Аккерман знал, как к нему Эрвин относится, и видел, что тот его хотел — во всех смыслах. Да и желания свои он показывал в открытую. И даже спустя несколько лет Ривай помнил, как в хлам пьяный Смит пытался его изнасиловать, затащив в какую-то комнатушку, бывшую то ли складом, то ли подвалом университета. И как ни старался тогда Аккерман, выбраться у него, избежав омерзительного сценария, получилось лишь благодаря Фарлану, зашедшему за какой-то аппаратурой. Четыре года прошло, Аккерман универ уже заканчивал, Эрвин — закончил три года назад, а Фарлан вообще перевёлся в другой кампус, смотавшись подальше от Ребелио, но это воспоминание, пропитанное затхлым запахом и грязными прикосновениями, будто в мозге у Ривая отпечаталось. Поэтому сейчас он искренне надеялся избежать повторения того дерьма, ведь в планах у него было не кровавую поножовщину со Смитом устраивать, а наконец поспать, некрепко, конечно, но всяко оно должно быть лучше, чем организм недосыпом добивать всё больше и больше с каждым днём. Самолёт встретил идеальной чистотой — хотя бы какие-то плюсы — и молчаливым водителем, который, никак не отреагировав на появление ещё одного пассажира, начал неспешно наращивать скорость, необходимую для взлёта. Похоже, тот, кто сидел за штурвалом, своё дело знал, взлетел мягко, так, что уши почти не закладывало. Но одними стараниями пилота атмосферу спокойной и безмятежной не сделаешь: Смит, как только судно оторвалось от земли, стал настойчиво предлагать Аккерману выпить, чуть ли не пихая какой-то баснословно дорогой коньяк в руки. Сегодня Риваю явно везло на пьяных и собирающихся набухаться попутчиков, и если с первым он разделался легко, то со вторым придется помучиться. Подавляя в себе желание запихнуть бутылку прямиком в эрвиновское горло, да чтобы по самые гланды, Аккерман демонстративно отвернулся, потому что на бескрайнюю водяную гладь, разделявшую Марлию и Парадиз, смотреть было, как ни крути, намного приятнее, чем в наглые, чуть ли не сквозь шмотки рассматривающие, глаза. То ли в Смите благоразумия за четыре года прибавилось, то ли, действительно, с бутылкой в глотке ходить ему не особо хотелось — Ривай не знал, да и знать не хотел, но полтора часа прошли без каких-либо происшествий. Аккерман уже стал на чудо надеяться, но безликая судьба напомнила, что участь его — далеко не безграничное счастье и совсем не удача. Самолёт начал снижаться, и не прошло и пяти минут, как что-то в районе, кажется, одного из движков, грохотнуло так, что даже самый непрошаренный во всевозможных летальных аппаратах человек понял бы, насколько дела его плохи. Резко тряхнуло, похоже, судно накренилось набок, и Аккерман еле удержался от падения на эрвиновское плечо. Только этого ему не хватало. А Смит, тем временем, встал как ни в чём не бывало, будто его вообще происходящее не волновало и равновесие он не мог потерять по определению, и отправился к пилоту. Ривай в мыслях было пособолезновал тихому пареньку, но ему любезно предоставили возможность сделать это лично: дверь, ведущая в кабину, распахнулась, и из нее резво выскочил молодой пацан, которому, по ощущениям, едва восемнадцать исполнилось. Джексон, как позже узнал Аккерман, уже как два года работал на Смита, перевозя его задницу туда-сюда по всей Марлии. Где летать научился в столь раннем возрасте — умолчал, но не то что бы это Ривая сильно волновало: умеет вроде, хоть и не без оговорок, — уже замечательно. — Эрв-вин… Посадит самолёт, — Джексон говорил испуганно, будто ожидая, что ему сейчас в морду дадут за доставленные неудобства. — Успокойся, пацан, — цыкнул Аккерман, силясь понять, когда в его жизни стало появляться так много запуганных подростков и когда Смит умудрился научиться летательным аппаратом управлять. Но похуй стало, когда самолёт еще раз встряхнуло, и Ривай остался на ногах лишь благодаря тому, что крепко-накрепко зацепился за ближайшее кресло. Джексону повезло намного меньше: парнишка завалился неудачно и прямо на руку, которая, кажется, целой быть явно перестала. Хватаясь за травмированную конечность и плотно сжимая губы, чтобы от боли не заорать, он, похоже, то ли богу начал молиться, то ли собственное завещание вслух цитировать, и почему-то Аккерману. Ривай сам атеистом был, и оставалось ему лишь сквозь зубы материть Эрвина и его тарантайку, которой именно сегодня надо было начать барахлить. Нецензурщина вместе с шёпотом паренька была прервана очередным толчком, сильнее предыдущих настолько, что рука риваевская соскользнула с несчастного кресла, а сам он, предварительно неудачно задевая что-то острое и рассекая кожу на лице, завалился, присоединяясь к Джексону, который до сих пор лежал, подтянув ноги к груди и баюкая повреждённую конечность. Ненароком подумалось, что следующего такого толчка можно уже не пережить или по крайней мере отделаться не одними шрамами, но проклятое судно наконец прекратило движение, и в салоне появился крайне довольный неясно чем — собой, похоже — Смит, бывший без единой царапинки и давящий неизменную белозубую лыбу. Ривай, воспользовавшись элементом неожиданности, слишком резко для раненого вскочил и с размаху, от всей души зарядил Эрвину прямо в ухмыляющуюся рожу — за себя и заодно за пацана, который с вероятностью в девяносто процентов вёл себя слишком скромно и робко только благодаря работе на Смита. — Спасибо, что подкинул. Хоть и не без проишествий. За остальное — в ебло тебе дать будет мало. Рванув дверь, которая поддалась лишь благодаря аварийному отключению доброй половины систем летающей машины, Аккерман остановился, глянув на Джексона. Тот уже руку свою наконец оставил в покое, но так и не поднялся, надеясь стать с полом единым целым и пребывая в предвкушении хорошей такой взбучки за ошибки, допущенные при полёте. — Делал бы ты отсюда ноги, пацан. Да поскорее. А то потом поздно будет. Эрвин так и не дождался хотя бы короткого «пока» и по личному аккермановскому мнению особо этого не заслужил, а сам Ривай, едва спрыгнув на землю и не заметив никакой опасности на расстоянии полукилометра — как-никак, а забывать, что Парадиз суть государство вражеское, не стоило — закурил, сразу глубоко затягиваясь и не без удовольствия выпуская клубы отравленного дыма в небо, жмурясь от яркого солнца. Почти на ощупь он быстро вбил адрес, полученный от Нанабы, которой твердо решил хотя бы немного в качестве благодарности заплатить, и понял, что его грёбаный трип ещё не кончился: до йегеровской хаты часа два было пешком, а учитывая полное незнание расписания общественного транспорта и сомнения, что он вообще ходит тут, выбора у Аккермана не было, кроме как на своих двоих отправляться. Слизнув каплю крови, вытекшую из никак не останавливающейся раны на пол-лица, он не слишком быстро, но уверенно выдвинулся, надеясь, что навигатор ему не наврал и не сломался и что выглядит он в силу своего пореза не как обезумевший серийный убийца.