Когда вымысел становится реальностью

Мужчина, сидя в тесной и довольно плохо освещённой кабинке манга-кафе, постоянно переводил своё внимание с компьютера на телефон и обратно. Ловким движением рук он то крутил колёсико мышки, успевая адекватно обрабатывать большой пласт поступающей информации, то выуживал из кармана телефон, попутно отмечая время и что-то вычёркивая с холодной улыбкой на лице. На местных чатах и форумах, быстро летящих потоком по монитору компьютера, он искал информацию о нынешнем поведении «грозы Икебукуро»: что тот делает, как себя ведёт и насколько тщательно ищет своего врага. Он бы поручил это неблагодарное занятие другому информатору, однако не из мелких и нишевых он мог доверять лишь Тсукумое Шиничи, чей саркастичный тон станет последним гвоздём в крышку гроба раненого эго Изаи. Поэтому приходилось получать об этом животном столько данных, сколько Изая не захотел бы собрать и за всю жизнь. От чтива множества бесполезных сообщений и целых тупиковых тредов уже откровенно тошнило, но Изая нуждался в уверенности, что находится на безопасном расстоянии от своей личной бомбы. Одна случайная встреча, и Изая – труп.  Параллельно с этим на одном из своих многочисленных телефонов из разряда «не для работы» мужчина вычёркивал потенциальные способы расправиться с Шизуо. Наверное, только продумывание всевозможных сценариев смерти врага и поддерживало мужчину эти дни в работоспособном состоянии. Ход мыслей не давал Изае отвлечься на непрекращающуюся боль и ощущение подступающей опасности, вызванное ускользающим контролем над ситуацией, а потому держал мужчину в постоянном напряжении – ментальном и физическом. Так он судорожно размышлял, не забывая хищно улыбаться. На первом, поверхностном, этапе размышлений были вычеркнуты все виды холодного и огнестрельного оружия как недостаточные. Стреляй он сам или с вооружённой группой, всегда был шанс, что чудовище во время вынужденной перезарядки выживет, и его бурлящая через край ненависть мгновенно убьёт Изаю. Нет, ему нужно было что-то быстрое и точное. Яд по этой же причине не подходил, хотя такой способ однозначно близок натуре Изаи: без лишних телодвижений и открытой конфронтации. Однако с Шизуо всегда есть риск напортачить с дозой: не хватит или не сразу возьмёт, если вообще у монстра не обнаружится иммунитета. Любой русский напомнит ему о многострадальной кончине Распутина. Падение с высоты? Максимум покорёжит, да и полёт обещает быть долгим, что снова автоматически убивает Изаю с риском того, что животное успеет за что-нибудь зацепиться. Ах, а какой бы был вид! Сюда же прямая встреча с грузовиком или любой другой тяжёлой техникой – нет гарантий на успех. Тогда… подкупить какого-нибудь местного монстра? Идея-то хорошая, Изая даже готов наступить на горло собственной песне, но кто из них согласиться работать на Изаю после всех тех бед, что он им принёс? Селти, Анри, кто встанет на его сторону? Нет, об этом можно забыть, монстры давно уже между собой передружились. Единственный по-настоящему действенный вариант – лишить животное воздуха, без него не сможет выжить даже такое чудовище, но и здесь реализация будет смертельно затянутой, а у Изаи просто не было столько времени.  Начав мозговой штурм довольно бодро, с каждым новым вычеркнутым пунктом улыбка Изаи заметно трещала, всё больше превращаясь в откровенно зловещую, отчаянную гримасу.  С теми исходными данными внутри себя, с которыми Изае приходится считаться, у Шизуо не было слабых мест. Куда ни целься, это неминуемая смерть Изаи и даже не обязательная смерть Шизуо. У этого уравнения, казалось, просто не было решения! Не слишком ли высокую планку он взял?  Накрывающее с головой бессилие было куда страшнее жалости к себе или жестокости ущемлённого эго. Страх уже давно подспудно ковырялся в горле своими острыми когтями, вороша комок из слипшихся лепестков набирающего крови цветка, чем вынуждал задерживать дыхание на некоторое время, чтобы не задохнуться и иметь силы на слабый бестолковый кашель. Из раза в раз мужчина повторял этот надоевший ему ритуал, усиливая головную боль от недостатка кислорода.  Вместе с болью приходила лихорадка, вместе со страхом – паника.  Изая ещё неделю назад окончательно охрип, и теперь его прежний чистый и мелодичный голос напоминал вязкую кашу с комочками, которые то и дело застревали в горле, вызывая тошноту. Он больше не выходил на связь с работодателями и в принципе свёл свою прежнюю деятельность почти что к нулю, занимаясь исключительно мелкими поручениями, не требующими выхода в свет или живого общения. Залечь на дно оказалось не так трудно, как не выглядеть при этом в собственных глазах как жалкое умирающее создание, насилу лишённое веселья и хотя бы здорового сна больше трёх-четырёх часов.  Время постоянно шло, а великий план так и не был придуман. Разочарование в себе отравляло сознание, и всё чаще намекало сдаться и смириться, провести последние дни с толком и, возможно, попытаться «очистить карму».  В Синдзюку, полторы недели назад, он самоуверенно пообещал себе лучшее выступление из всех, что у него когда-либо было. Это должно было стать его лебединой песнью, прощальным шоу с фейерверками и оркестром, овациями и брошенными на сцену цветами, но всё больше напоминало предсмертную агонию безнадёжно больного человека, жалкого в своих попытках уцепиться за жизнь.  Изая остро чувствовал каждую отмеренную ему минуту как никогда прежде.  Его невероятно пугала неотвратимость смерти, но он, при всей внутренней дрожи, оставался, по крайней мере, внешне сдержанным и почти не нервным. Тело, натренированное и выносливое, ещё слушалось его, показывая чудеса былой сноровки, а фирменная улыбка не сходила с лица, хоть и приобрела лёгкий налёт безумия. Впрочем, все эти усилия по поддержанию прежней свежести улетучивались с каждым приступом удушья и пронзающей боли в груди. Приходилось постоянно «собирать» себя заново. Изая начинал уставать, и это пугало его ещё больше, мобилизуя рассыпающиеся в нём остатки сил, но и критически перенапрягая и так измотанный организм.  Между обрывками сообщений в городском чате, будто насмехающимся над ним списком с отсутствием вариантов и глотками воды, которая подчас невольно шла обратно в стакан, Изая всё же нехотя переключился на иной поток мыслей, встречу с которым он ждал, но, как водится, оттягивал.  Где-то на фоне он прекрасно понимал, что помешался, что бездумно тратил силы, которые наоборот нужно было сохранять и поддерживать, но это мало его останавливало, лишь напоминая о его несовершенстве, о его ничтожности по сравнению с тем, от кого он теперь зависел, кого он больше всего ненавидел и потому, наверное, любил. Любил как любят бич, когда он терзает тебя по плечам и спине, оставляя длинные жгучие полосы, когда он наказывает тебя за слабость помыслов и чресел, когда он напоминает о твоей человечности, неидеальности, небожественности.  Изая не хотел иметь силу, как у Шизуо, нет, она чересчур саморазрушительна и банальна. Это первое, к чему прибегает человек, не в силах защититься и преодолеть страх. Стыд, который Изая испытывал, когда срывался и разбивал руку в кровь, в сердцах замахиваясь на ближайший объект, будь то фонарный столб или доска для игр в сёги, он не смог бы испытывать вечно, как это делает Шизуо. У Изаи нет столько душевных возможностей, чтобы вмещать подобное внутри, съедать себя каждую минуту, бояться себя самого, а не наслаждаться, при этом подавляя любую трусость, снося и разрушая то, что мешает. Идти напролом, встречать опасность, выпятив вперёд грудь, безрассудно и глупо, – ох, это не про Изаю. Изая – человек обходных путей, осторожных бесшумных шагов и ударов в спину. Это человек-Иуда, чей поцелуй может убить. Нет, Изая никогда не хотел иметь то, что есть у Шизуо – он хотел быть им.  Вот чего Изая так страстно жаждет. Вот, что манит его и не отпускает, заставляя каждый раз затягивать Шизуо в эти детские «кошки-мышки». Бесконечное желание проститься и сбежать никогда не оказывается воплощённым, утопая в одержимости на грани обожания и проклятия, что попросту сильнее того, что Изая может вынести. Этот вихрь должен либо закружить его и вознести, либо убить окончательно, сбив с ног.  Вот в чём он ненавидел себе признаваться. Вот, что заставляло его презрительно плеваться в сторону врага. Это недостижимое желание быть равным. Это желание вмещать в себе противоречивый субъективный поток, во многом определяющий непредсказуемое поведение Шизуо, но при этом не пропускать его мимо как какой-нибудь ненадёжный коинобори, могущий порваться от слишком сильного порыва ветра.  Это, если быть до конца честными, желание любить людей по-настоящему. Всеохватно, как любит их Бог. Без разделений и субъективности. Не причиняя себе боль. Любить как своё творение, как тот, кто сопровождает их на каждом шагу, одинаково принимая их и в радости, и в горе, и живыми, и мёртвыми. Это попытка выйти за собственные узкие границы одного конкретного человека с довольно библейским для японца именем, которое как бы намекает на его истинное, пророческое предназначение. Стать шире, больше, величественнее.  В ужасе-восторге перед великим ты уже не различаешь любовь и ненависть, они суть одно как страшный невообразимый синтез. Так и перед Шизуо Изая был готов упасть на колени, покорно склонившись, но именно человеческая, эгоистическая черта не давала ему смириться, как не давала правильно любить людей. На место восхищения приходила зависть, на место мира – обида, на место любви – ненависть. И Изая был слабее, чем его человечность, которую он любил, но которая вечно тормозила его, не давая прыгнуть выше своей тёмной макушки. А в Шизуо он видел того, кто смог стереть эту невидимую, но такую существенную грань, не став при этом чем-то паранормальным, мистическим, а переродившись сверхчеловеком.  Изая не помнил, кем он восхищался в детстве, – Богом или Дьяволом, но точно чем-то таким же сильным и невыразимым. Шизуо, наверное, и стал подобным Богодьяволом для Изаи – вечным благословением и проклятием, чем-то настолько же диким, как и Природа, как и вообще любая страшная Сила, неподвластная и строптивая, но в то же время щедро дарующая и возбуждающая к себе интерес, даже азарт.  Было ли в этом помешательстве место именно любви, Изая сомневался, но Шинра, вечно пытающийся помирить своих старых знакомых, вряд ли стал бы заходить настолько далеко ради глупой шутки.  Изая не любил Шизуо как один человек любит другого. Ему вообще было наплевать, каков Шизуо как человек: он не видел в нём этого, как не видел в себе.  Зато он любил его Силу, с которой Изая – в лице Шизуо или нет –  боролся всю свою жизнь, не имея возможности хотя бы единожды победить. Та самая Сила, подлая и игривая, не пускающая Изаю за барьер его людских шалостей и дурачеств на поле большой игры для больших людей.  Но постойте… а когда это вообще его ломало? Когда это он сдавался после очередного поражения?  Прочитав когда-то «Робинзона Крузо», Изая был впечатлён несгибаемостью главного героя перед лицом не зависящих от него обстоятельств, постоянно мешающим осуществить несчастному свою цель – спасение. Это череда преодолений и разочарований, Сизифова труда, если угодно, но это также роман о победе человечества. Всех достижений, трудов, творений и их помыслов.  Да, Изая не станет тигром, после которого останется шкура, – не он одна из «городских легенд Икебукуро». О, нет, он лишь серый кардинал, наблюдатель, вредитель, которого постоянно пытаются прихлопнуть или отделить от кипящей жизни москитной сеткой. Неудобный, отовсюду гонимый пророк, сеющий не то хаос, не то благодатные перемены. Что ж, раз он такой неугодный, он будет жужжать вдвое громче, сводя с ума людей, решивших вычеркнуть его из числа великих и отдать пальму первенства монстрам. Он каждый раз будет выходить против Шизуо или любого другого чудовища, чтобы доказать себе, конечно, себе, что человек – это тоже гордо, это тоже сильно и подобно Богу. Изая Орихара докажет себе, чего он стоит перед лицом смерти.  Пришла пора действовать, а не самовлюблённо болтать.  Впервые за последнее время его дергающаяся улыбка дошла до его сверкнувших прежним огоньком глаз. Ему даже показалось, что цветок несколько ослабил свои путы, уступая волевой силе своей жертвы.    Именно в этот момент на экране вместо напоминавшего о безысходности списка появилось уведомление о входящем звонке. Раздалась приглушённая мелодия, а Изая, стараясь не улыбаться слишком широко, надеялся лишь на одно – ему скажут, что Шизуо мёртв и можно выдыхать. Не с этим ли связано его облегчение? Но… не будет ли это слишком малодушно с его стороны после такого воодушевления? Нет, нет, он всё сделает сам. Если Шизуо умер, он убьёт его второй раз.