Когда вымысел становится реальностью

Мужчина скучающе поглядывал из-за занавески на засыпающий, но никогда по-настоящему не спящий Синдзюку – благодарный, но безразличный ему район. Другое дело Икебукуро – этот шумный и живой кусочек столицы, который, однако, не умел как следует принять его любовь, как бы его к нему ни тянуло. Прямо как люди. Раньше он бы ужасно расстроился из-за отсутствия своей секретарши: всё-таки для его маленьких спектаклей ему нужна была хоть какая-нибудь публика, которая, пускай безразлично или с неприязнью, но наблюдала бы за его игрой. Однако сейчас он был искренне благодарен наглости Намие, которая всё ещё прохлаждалась где-то в Икебукуро вместо того, чтобы быть свидетелем отвратительного состояния своего начальника, – такого Изая никому показывать не желал. На душе становилось вдвойне гаже при одном только воспоминании, как он во всех подробностях продемонстрировал своё бессилие двум монстрам, которые одним своим существованием доказывали его ничтожность как человека. Как же жалко он, наверное, захлёбывался в безуспешных попытках не задохнуться, стоя на коленях перед Шизуо и Селти. Ещё и эта сцена у Шинры: как будто он не знает, насколько бледным и испуганным было его лицо. Шизуо, даже будучи последним одноклеточным, всё прекрасно понял: кому, как не животному, безошибочно чувствовать страх. В общем, у Изаи появилось, как казалось, бесконечно много времени для раздумий – так медленно тянулась каждая бессонная минута, в течение которых он то со злобой кашлял, то хрипло смеялся. При других обстоятельствах Изая решил бы, что всё это не по-настоящему, что он попал в какой-то мир личных кошмаров, – вот он достойно перенесёт их и его выпустят. Но он отлично ощущал тонкий, шершавый стебель, обвивший его лёгкие, чувствовал, как сердце глухо ухает о грудную клетку, будто рыба бьётся об лёд, как бутон скребёт горло, щекоча своими мягкими нежными лепестками гортань. Цветок укрепился, набрал силы, испив их из Изаи, но, похоже, остановился, замер и стал чего-то ожидать. Вместе с ним затаился и хозяин. Благо, было о чём подумать и что переварить, – Изае была физически необходима передышка. В нём вспыхивали самые разные состояния: от злобной обиды до самоуничижения, но одно Изая знал точно – нужно найти способ избавиться от цветка, чего бы ему это ни стоило. Изая за время своего одиночества пытался понять, способен ли он как-то влиять на растение, пускай даже незначительно, – всё-таки оно теперь часть его организма. Но цветок никак не реагировал, оставаясь молчаливым палачом, медленно заносящим топор над головой мужчины. Когда он упадёт – Изая не мог предугадать, поэтому злился ещё больше. Всё-таки он не хотел умирать. Не сейчас. Не так. Оставалось прислушаться к Шинре: без Шизуо в этой схеме не обойтись. Но какую роль он здесь играет? Изая недовольно нахмурился, когда ощутил подступающее волнение. Оно унижало его достоинство больше, чем предполагалось. Да даже сама мысль об этом опрокидывала его мир с ног на голову, вынуждая думать в том направлении, которое мужчина обычно игнорировал или оставлял напоследок в надежде, что на него просто не хватит времени, – образ жизни Изаи не предусматривал долгосрочных передышек. Но вот ему говорят, что он якобы безответно влюблён в Шизуо, и это медленно его убивает. Любовь. Безответная. К Шизуо. Смешно. Но Изая нисколько не смеялся – он лишь дёрнул щекой, с какой-то мелочной злобой задёрнув занавеску. Правды ради, объект влюблённости не смутил Изаю, но сам её факт – он был очень удивлён, неприятно удивлён. Что-то созрело в нём, прямо как этот чёртов сорняк, а он не почувствовал, не понял, не распознал. Да, если люди неожиданно демонстрировали ему свои новые черты или связи, то он был искренне рад, он этого и искал: люди должны были меняться с его помощью – здесь не было противоречий. Но когда менялся уже он сам из-за кого-то, кого он в свою жизнь не приглашал, вот здесь он особенно раздражался. Кто-кто оказал на него влияние, а он даже не заметил. Кто-то вызвал в нём чувство, которое не было вовремя зарегистрировано и устранено. И теперь Изая расплачивается за свою слепоту и уверенность в том, что для себя он прозрачен. Конечно, этот кто-то был Шизуо. Не сказать, что это было очевидно, нет, нисколько. Но Изая давно был знаком с особым законом подлости, вечно дававшим о себе знать в моменты, когда он был в наиболее хорошем расположении духа: как только Изая начинал верить в себя и свои возможности, неведомая сила сбивала его с ног. Шизуо был её любимцем – эта злая сила, его собственная слабость, нашедшая отражение в облике врага, вечно обрывала ему крылья, не давая до конца ощутить себя божеством. Шизуо лишь снова подтвердил: он тот, кто больше всего мешает Изае жить, и теперь это не просто фигура речи. Изая вдруг широко улыбнулся, хотя улыбка и не дошла до его глаз, – его посетило озарение. Увидь его кто-нибудь сейчас, решил бы, что он сошёл с ума. Был бы этот человек так уж далёк от правды – кто знает? Изая не думал, безумен он в этот момент или нет: он был готов уцепиться за любую надежду, как он всегда до последнего цеплялся за свою жизнь. Если цветок, как и свои чувства, он более контролировать не в силах, то ему остаётся перейти от следствия к причине и устранить непосредственный катализатор – источник всех его бед. Он слишком долго откладывал грязное дело, и посмотрите, к чему это всё привело! Бежать больше некуда. Изая слегка надавил на грудную клетку в попытках уловить своё сердцебиение, и, когда он сконцентрировался на своих острых ощущениях, то тихо посмеялся. Да, есть только один выход… Он убьёт Хейваджиму Шизуо. На этот раз Изая не посмеет сбежать: трусость будет утоплена в страхе, а его руки больше не станут отрекаться от чужой крови. Они не знают, на что способен мужчина в отчаянии: либо цветок задушит его самого, либо он задушит то, от чего тот зависит. Третьего пути Изая не видел. Почему? Ну, он был абсолютно уверен, что Шизуо желает ему смерти. На великодушие дикого животного, которое видело раненую добычу и чувствовало запах её крови, надеяться не стоит, как и на шанс договориться. Изая не питал иллюзий на сей счёт: он прекрасно знал, что Шизуо имел полное право ему не помогать, никто бы не стал его за это корить и призывать к суду совести. Изая уверен, кто-то бы даже попытался помочь: его любовь к людям носила мазохистический характер. Ей он изводил себя, но и защищался. Люди не любили его в ответ. И теперь, похоже, не только люди… Изая порывисто поднялся с места и снова отодвинул занавеску, на этот раз более снисходительно обведя взглядом один из дворов жилого комплекса Синдзюку, – его логово, пещеру, в которой он слишком долго скрывался в тенях и в страхе перед солнцем. Пускай, он ослепнет, но, пожалуй, именно здесь проходит та линия, за которую он должен переступить сам. Раньше только он подталкивал других к изменениям, теперь же он сам балансировал на натянутом над пропастью канате, боясь упасть: он знал – на том конце его ждёт смерть, и неважно, в каком обличии она предстанет, разорви его тело животное или цветок изнутри. Исход един, так почему бы не взять карты в руки? Уж кто-кто, а Изая умел играть по-крупному. Настало его время преодолеть себя или умереть – как же он чертовски не был к этому готов. Но что-то снова решило за него, будто издеваясь и ожидая, как он сможет вывернуться на этот раз. Что ж, Изая был уверен – он не разочарует свою публику.