Ita existimas - существую ли я

Медленно протекавшие мимо дни стали неделей. Ученики постепенно привыкли постоянному присутствию Авантюрина, словно он всегда был частью их занятий с Рацио. Казалось, даже удивляться его остроумным вопросам они тоже перестали - скорее в нетерпении ждали, так как более они не были так часто под пронзающим наблюдением Рацио, который нынче отвлекался на своего писаря, к которому очевидно относился хоть и не сильно, но мягче. Не менее во временном смягчении сердца Веритаса помогла и смена долгих часов в сгорбленном положении над свитками на физические тренировки. Ежедневно, после прихода с рынка, Рацио отправлялся на песчаный берег и под плеск прибоя разминался, выполнял калистеникуи завершал всё длительной пробежкой. Казалось, он даже стал думать чище: ему не нужно было постоянно отчаянно хвататься за те ошмётки мыслей, что скоротечно терялись в громком гуле его головы, и теперь все рассуждения текли плавно, а выводы мгновенно и четко подводили итог всех рассуждений. И ходили с ним заниматься мужчины его, но только лишь разминались, за тренировки браться не смея - уж больно жестоки и изводящи были для их тел они. И что говорить о бедном Авантюрине, что подумал что сможет уравняться с Веритасом в силе - так по песку его под руки уволокли в дом в тот день. Через день, прознав про этот случай, Светлячок в радости покинула свою комнату, в припрыжку выбегая на берег, где Рацио, уже покрытый потом и песком, выполнял упражнения. - Светлейший! - воскликнула она, подбегая, - неужто настало время готовиться к Олимпийским играм? Чего же вы меня не позвали? Веритас поднялся с песка, стряхивая с рук налипший песок. - Даже без тренировок ты всегда будешь сильна - сильнее любого героя. Моя подготовка будет лишь младенческим лепетом для тебя. Лицо девушки тут же окрасило выражение печальной нежности, когда она положила свою ладошку мужчине на плечо. - Твоя похвала - высшая ценность для меня, но не смей более принижать и себя, хваля других. Когда-то мы найдем способ меня вылечить - и моей силы не станет, но до того момента, я хочу знать, как мне надо будет тренировать свое тело, чтобы мочь защитить себя и без... Этого дара. Немного пораздумав, Веритас стёр ладонью горячий пот с лица, прежде чем сдаться ее девичьему очарованию: - Как скажешь. Все равно мне нужно готовится к панкратиону, не помешало бы вспомнить, каково это - встречать противника лицом к лицу. Только вынужден взять с тебя слово, добрейшая, что ты не отправишь душу мою к Аиду сегодня. - Есть такие дни своевольные, когда хуже что-то пообещать, чем обещать ничего, - задорно по-птичьи хихикнула Светлячок. В ответ Рацио мог только тяжко выдохнуть. Авантюрин и не думал подглядывать. Нет, он даже не собирался находится в том месте - если у него была возможность быть на расстоянии от того, кто даже номинально является ему хозяином, он бы с радостью ухватился за эту возможность. Даже если это Рацио. Просто ноги сами принесли его на берег, когда он услышал странный вскрик и гулкий удар тела оземь. Но, когда он скатывался с песчаной пригорки, перед ним предстала довольно странная картина: Рацио лежал навзничь, тем временем как стоящая над ним Светлячок отчаянно причитала: - Прости! Прости, богов ради! - в панике извинялись она, - я должна была рассчитать силу... С кряхтением и опираясь o колено, Веритас поднялся с песка, тяжело дыша. - Это не твоя вина. Я мог бы предвидеть твой удар, если бы не был слеп и невнимателен. Впредь посвящу свои ближайшие тренировки скорости и концентрации. Прошу простить меня, что я не смог составить тебе стоящую конкуренцию. Он хотел добавить ещё что-то, но краем глаза заприметил фигуру новоприбывшую. Вследом за ним на Авантюрина обратила внимание и Светлячок. Молча, долгие мгновения они переглядывались, прежде чем Рацио тихо, но слышно, рёк: - Не смей только любой другой живой душе рассказать, что ты видел. Лицо Авантюрина неестественно задёргалось, в попытке унять улыбку: - Не то что бы мне было кому... - Боги, дайте мне сил, - вздохнул Рацио, проходясь рукой по волосам, чтобы снять песчинки. - Дело в том что... - вмешалась Светлячок, бросив косой взгляд на Веритаса, - женщинам запрещено участвовать в любом мужском ремесле: от войны до боевых игр. А Веритас... Веритас... Замявшись, она положила ладонь на его грудь: - Он увидел мой... - она снова бросила косой взгляд вверх, на Рацио, - талант и согласился не только держать его в тайне, но и временами утолять... Ох, как бы это назвать... Голод? Да, думаю, голод до... Веритас аккуратно снял ладошку Светлячок и покачал головой: - Нет надобности сеять семена лжи в честном общении с близким человеком - проговорил он, после чего мрачно повернулся к Авантюрину - на Светлячок проклятие, что укоротило нить ее жизни, но взамен дало силу несмертного. Но и эта сила не дана как благословение: ее надо унимать и утолять бесчисленными боями, покуда ее тело не истлеет. Быстро насмешка сменилась молчаливым ужасом на лице Авантюрина, когда он перевел взгляд на неловко топчущую песок Светлячок. - По какому поводу ты явился? Или уж мне на выручку поспешил, заслышав звук борьбы? - спросил Рацио, в попытке облегчить отяжелевший воздух вокруг них. - Да нет, вовсе нет... - начал было Авантюрин, - возможно. Так-то дело есть. Приходил господин Скрюллум - тебя спрашивал. - Действительно? Почему ты сразу не сказал? И что же спрашивал он? Не томи. - Скорее напоминание было это - через два дня празднование совершеннолетия молодого Арлана. Если собираешься присутствовать, то стоило бы купить подношение-другое, да подарок. Веритас тяжело выдохнул, проводя рукой по лицу. Он обернулся к Светлячок: - Спроси у Агафии, не найдется ли в наших запасах кувшина изящного, да вина сладкого. Завтра сходим на рынок - быть может, найдем что. Авантюрин удивленно поморгал, прежде чем тихо спросить: - Ты что.. действительно собираешься идти? Рацио сложил руки на груди: - На деньги этого человека было восстановлено и улучшено то место, в котором я работаю. Сколь бы само событие не было мне неприятно, мое отсутствие на нем будет проявлением крайнего невежества и неблагодарности. Конечно, я иду. В то же мгновение Авантюрин спохватился, неясно указывая на что-то руками: - Я... Я должен это срочно передать это Скрюллуму - хочу поглядеть на его лицо, когда он услышит. В считанные секунды от него и след простыл, а за ним побежала и Светлячок, на что Веритас мог лишь со смешком покачать головой, возвращаясь к тренировке. Как бы сильно он не пылал праведной радостью на каждом собрании, где все светлейшие умы гимнасия и руководителей острова собирались вместе для обсуждения насущных и действительно важных вопросов, последующие бурное пьянство и ниспадение до оргий мгновенно вызывали в Рацио отторжение. Но пьянство даже без предшествующего утоления умственного голода? Не только неприятно, но и пустая трата времени. Аккуратно, Веритас отклонился назад, касаясь кончиками пальцев своих пяток, вызывая приятную боль в грудных мышцах. Но нынешнее событие требует его присутствия. Ни уйти нельзя, пока не выгонят, ни не явиться нельзя. Чем дальше будет время идти, тем меньше будет людей с которыми можно провести продуктивный диалог. Что значит, ему нужен план чтобы избежать этого любой ценой. Но что он может сделать? Убедить Скрюллума не предаваться праздности, пока все вокруг предаются всем человеческим искушениям? Легче будет только повторить все подвиги Геракла. Выпрямившись и подняв руки к небу, Рацио потянулся, после чего нагнулся вперед, прижимая ладони к песку. А ведь можно же взять с собой Авантюрина. И ему будет новый опыт, и Веритасу хоть какое-то развлечение. Да и против писарей нет никаких запретов, соответственно, не будет и проблем, если они решат уединиться в скромном уголке. Воистину великолепный план. Размяв ноги, Рацио начал неторопливо идти вдоль берега. Спустя десять шагов он пришел на легкий бег трусцой, а спустя ещё десять - набрал полную скорость. Боги, как же он доволен своей идеей. Солнце вольно бросало свет на берег, оставляя на воде яркую и переливающуюся дорожку к самому себе. Не будь Веритас Веритасом - в радости, он бы смело побежал по этой дороге, убежденный, что сможет добраться до конца. Вечером, как обычно, уже забравшись под ткань, Веритас прикрыл глаза, ожидая уснуть в скорейшие минуты, пока не почувствовал как что-то несколько раз ткнуло его в плечо. - Рацио... - раздался шепот. - Слушаю - откликнулся он. - Ты действительно собираешься идти на симпозий? - спросил Авантюрин. - Я уже сказал все днём и не собираюсь повторяться, - резко ответил ему Рацио. - Понял-понял, но уж больно интерес меня грызёт: коли событие посвящено человеку, связанному с гимнасием, кто ещё присутствовать будет? Рацио ненадолго задумался. - Полагаю, из Афинских аподектов кто-нибудь снизойдёт до присутствия. Из преподавателей... Добрейший Скрюллум, конечно же, не пропустит такое событие; Харальд Мегарид всегда идет туда, где рекой будет литься вино; Нюл неугомонный будет ради танцев и, думаю, драк; Чадвик камнегадатель стар, но скорее всего, Скрюллум и его уговорит явиться. Уверен, будут и товарищи мои с совета. К чему вопрос твой недвусмысленный был задан? Неужто хочешь отправиться со мной? Рацио почувствовал довольный выдох на своем плече, прежде чем Авантюрин ответил: - Я смог смягчить сердца юношей, что ты воспитываешь, но у меня не было ни одной возможности узреть то общество, в котором был вскормлен ты. Я бы хотел увидеть тех людей, что были обучены рядом с тобой, были в боях с тобой. Что то за люди, чьи имена высекут на вечных камнях и чьи умы изменят мир навеки. Те люди, что пощадили меня на суде... Веритас сделал то, что не делал уже по прошествии годов долгих: повернулся на бок. К его удивлению, радужка Авантюрина более не сияла ему в ответ, но в чужих глазах было нечто другое - огонь интереса. - Постремлюсь поумерить твой пыл, друг мой, - с выдохом ответил он, - ибо это всё ещё те же люди, что и вокруг, даже если одарены они были богами. Они так же любят есть, пить и отдыхать, как и все остальные. Например, добрый друг мой Скрюллум совершенно ненавидит когда в праздничный день с ним говорят о великом или загадочном. - В этом я, полагаю, полностью согласен с добрейшим Скрюллумом. Но каково бы ни было поведение этих людей, интерес не будет мой умерен или уважен, покуда я не увижу их своими глазами. Не ведая, видел ли его в темноте Авантюрин, Рацио улыбнулся ему: - Тогда решено. Я возьму тебя с собой на симпозий грядущий. Завтра обсужу с тобой правила, что ты должен будешь придерживаться, - отвернувшись, он зевнул, - но лучше нам закончить сегодняшний день и как можно скорее уснуть. Авантюрин кивнул и прикрыл глаза, и Рацио последовал за его примером. На следующий день, после внимательной оценки всех товаров, коллективным решением Веритаса Рацио, Авантюрина и ещё шести учеников, они сошлись на медном треножнике. Искусно сложенные из медных полос звери аккуратно поддерживали расписанный изображением бушующего жаркой битвой пантеона богов котёл, и вид этот был в самый раз для семьи юного Арлана, чья родословная славилась военными подвигами. - Я бы с радостью хотел чтобы ты однажды мне поведал о ваших богах, - внезапно сказал Авантюрин, плетясь за Веритасом, снова едва удерживая кучу свитков, - я слыхал в отрывках "Иллиады" об их страстях и трагедиях, но, боюсь, многого я тогда мог не понять, когда слышал впервые. - Не мудерно - отозвался устало Рацио, - как у меня будет настроение да время, постараюсь рассказать тебе все, что знаю. - Все что знаешь? Ты никогда не встречал своих богов? И голосов их не слышал? - с удивлением спросил Авантюрин. Почувствовав странный сокрытый смысл в словах своего собеседника, Веритас чуть замедлил шаг и обернулся: - Что ты имеешь ввиду? Простым смертным, за исключением оракула, не дано ни увидать лиц богов, ни встать вопреки их воле. Они есть проявление всего, что нас окружает, их тела - явления, а воля - события, что с нами происходят. Настала очередь Авантюрина удивляться. Он не сбавил шагу, но глубокая мысль окрасила его лицо. - Вот оно как... - пробормотал он, замолкая, - но я слышал, что были герои, рождённые от богов? И те, с кем боги совокуплялись - наверняка они-то видели, не так ли? - Вживую я ни разу не видал тех людей и не слыхал о таковых, среди живущих нынче - отрезал Рацио, оглядываясь по сторонам, - даже Светлячок... и та неизвестно кем проклята. Хотя твои рассуждения имеют место быть. Давай обсудим это позже, мы уже близимся к дому. Поедим, а потом поговорим. Но после трапезы они так и не поговорили. Но вместо этого, Веритас убедился несколько раз, что Авантюрин запомнил правила поведения. - Повтори ещё раз. - Представляться как писарь, делать все, что делает виночерпий, и как только все начнут действительно веселиться - не веселиться. Я понял! - устало пожаловался Авантюрин, - ну пить-то хоть разрешишь? - Я не настолько надменен, чтобы воспрещать тебе удовлетворение жизненных необходимостей, - склонив голову на бок, с раздражением ответил Рацио, - но лишь хочу избежать того, о чем мы оба можем пожалеть. - Вино хмельное ещё никому не вредило. Но, полагаю, коли ты так беспокоишься, то под твоими словами стоит опыт. Преступлением будет по глупости не воспользоваться чужим советом, верно? - Авантюрин так же склонил голову, мягко улыбаясь и неприятный холод коснулся шее Рацио, ибо понял он - что-то не так в этой улыбке. Не вдаваясь в подробности, он лишь отклонился на стуле, махая рукой в сторону выхода. - Раз все понял - свободен. Мне нужно немного поработать, а затем взяться за тренировку. Авантюрин послушно и суетливо поднялся и покинул комнату. Спустя ещё один обычный рабочий день, в день праздника, Веритас встал перед странной задачей. Он уже давно был облачён в свой парадный наряд, но вот Авантюрин, в своем обычном гиматии, который стоило бы уже отдать Агафии на стирку, выглядел не к его вкусу. Стянув с него ткань, Рацио примерял ему некоторые из своего гардероба, но Авантюрин с тихими смешками быстро утопал под слоями слишком большой для него одежды. - Как же так вышло что рабочий тебе так хорошо подошёл, а более нарядные - нет... - с недовольством пробормотал Веритас, выуживая авгина из очередного гиматия, - может, спросить у женщин крепежи? Нет, так тогда ты будешь смотреться, будто я тебя в мешке нарядном приволочил... - А почему нет? Так будет казаться будто ты меня свеженького прямо с рынка стащил - попытался отшутиться Авантюрин, но Рацио быстро заткнул его раздраженным взглядом. В конечном итоге, им помогли Агафия и Светлячок, что, вытащив мужчин на светлый перистиль, предложили один из перекроенных гиматиев Рацио. То хоть был не такой уж и нарядный, но под умелой рукой старушки и внимательным взглядом девушки, чужой вид стал приятен глазу. - А мне даже нравится такое облачение, - с яркой улыбкой повертевшись на месте, сказал Авантюрин, - но я все никак не пойму, к чему такие старания? - Покрасоваться тобой хочет, вот что - прежде чем кто-либо успел что-то сказать, сказала Агафия, - ты красавец неписанный, так преодетый - глаз не отведешь. Только смотри, чтоб тебя не украли. - Воровство карается отрезанием руки, - как невзначай вставил Рацио, складывая руки на груди - если он не будет действовать опрометчиво или бросаться в разгар буйства, ничего без моего согласия с ним не случится. - Да что с ним станется, - махнув тряпкой ответила ему Агафия, - неужто ты запретишь юнцу хоть какое-то развлечение? - Я не запрещаю, я даю советы - огрызнулся Рацио, - если захочет плясать - пусть пляшет, захочет пить - пусть пьет, но будучи... Прежде чем он закончил, Авантюрин его перебил: - А мы за беседами не опоздаем? Во сколько у вас празднества начинаются? Рацио взглянул из-под крыши на солнце, что тихо перекатилось ниже зенита. - Успеваем. Дайте мне чуть времени, я сейчас соберу дары и отправимся в путь. Быстро развернувшись, Рацио скрылся в своих покоях. - Так собирается, будто вовсе не на пьянку идёт, - буркнула Агафия уходя на кухню. Светлячок лишь сочувственно сжала плечо Авантюрина, прощаясь: - Как придёшь - расскажешь что было? - Конечно расскажу, - кивнул Авантюрин, - даже приукрашу рассказ, если вдруг там окажется скучнее, чем мы думаем. Светлячок хихикнула, мотнула головой и ушла к себе. Наконец, когда Веритас передал Авантюрину свиток, которым авгин без пера толком и не воспользуется, и кувшин, заполненный вином, они отправились в путь. Ещё только когда само здание оказалось в поле зрения, до них долетел шум и гам, исходивший от толпы, входящей в дом. - Сказал же - успеем, - вздохнул Веритас, не сбавляя шагу. Вдвоем, они вошли в просторную парадную залу. Вдоль высоких стен стояло по одному ряду скамей, укрытых коровьими шкурами, и перед каждой скамьёй стоял невысокий столик. Люди ходили туда-сюда, здоровались, приветствовали друг друга, кто-то в руке уже держал чашу вина, а кто-то расстилался на скамьях. Примерно по виду, Рацио понял, в каком порядке сидят люди - и его место должно будет быть, вероятно, у центра ряда или, более возможно, ближе к выходу. - Веритас Рацио! Кто бы мог подумать! - раздался знакомый голос позади, прежде чем теплая рука легла на его плечо. - Добрый Скрюллум, - с секундным облегчением выдохнул Веритас, - рад вас видеть. - Будет тебе, сегодня все пришли отдыхать - не работать. И мне приятнее, когда ты сбрасываешь свою формальность и говоришь со мной на "ты", - с текучей заботой в голосе проговорил Скрюллум, и, предвосхищая ответ Рацио, продолжил, - даже если ты не считаешь нас равными. В то мгновение, как взгляд математика упал на Авантюрина, и прежняя яркость самую малость, совсем на крупицу, потухла. - О, ты и его с собой привел. Как интересно, - с прежней улыбкой, Скрюллум повернулся обратно к Рацио, - я тоже с сопровождением, но он пока нагружен своим заданием. - А ты сегодня в приподнятом настроении, - наконец, смог вставить Рацио, - не узнаю в тебе твоей прежней сдержанности. - О какой сдержанности идёт речь, друг мой? - удивился Скрюллум, - в нашей учёной жизни не так часто бывают дни, что можно вот так провести: за распитьем и танцами. Даже боги время от время что-то да празднуют, так от чего и мы, смертные, не должны? - На это у меня для тебя есть один простой ответ, друг мой, - с довольной ухмылкой произнес Рацио, - время. Как бы мы ни старались, именно мы и смертны. Наша жизнь ограниченна - а мысли безграничны, а ограниченным безграничное не познать, хотя и наша суть, как философов - все познавать. И "всё" есть безграничность. Так что всё, что мы можем делать, так это класть всю свою жизнь на изучение, узнавание и рассуждение. Сквозь придыхание, Скрюллум тихо рассмеялся. Но не успел он сказать и слова, как кто-то из прислуги подошёл к Рацио и указал ему на его скамью. - Ох, видно, скоро хозяин выйдет. Давай, светлейший, на этом разойдемся - я сижу с другого края - а как начнется празднество, так продолжим. Рацио лишь кивнул ему, и ровным шагом направился к скамье. Он шепотом приказал Авантюрину выставить подарки на столе перед ними, а после остаться стоять подле скамьи. Пока авгин аккуратно раскладывал треножник с кувшином, продолжая удерживать свиток, Веритас взглядом прошёлся по лицам присутствующих. Он быстро заприметил Скрюллума, что активно что-то наговаривал своему гетерейну. Недалеко расположились и другие преподаватели гимансия, лениво переговаривовшиеся между собой - к его удивлению, даже Ллойд присутствовал. В самом же дальнем краю, ближе к выходу сидели, вероятно, политики или управленцы и выходцы богатых семей, а за ними ещё дальше - две пары жрецов. Ближе к центру, откуда должен будет выйти именинник, сидели командиры и, судя по виду, даже гости с других островов. Но приглядевшись к противоположному ряду, к скамье ближе к небольшому подъему, Рацио замер на равне с остальными мужами, что тоже заметили горделиво восседавшую в одиночестве на скамье госпожу Яшму. Позади нее стояла девушка со светлыми, почти белыми волосами, что пыталась делать серьезный вид, но даже невооружённым взглядом было видно ее смущение и страх. Но прежде, чем могли пойти злые разговоры, вперёд вышел широкоплечий мужчина с начинавшей пробиваться сединой на густой бороде. Зычным голосом, он, подняв бокал, заговорил: - Приветствую всех, гости мои. Сегодня мы провожаем моего сына, моего первого наследника, в нашу, мужскую взрослую жизнь. Через три дня он отправится в филумоего боевого товарища Конона, сына Тимофея, становиться настоящим мужчиной среди других мужчин, - он уважительно кивнул воеводам. Через высокие двери, в залу вошёл низкий, смуглый юноша со светлыми волосами. Мужчина передал ему бокал и тот поднял его вверх. - Имя мое - Арлан. Клянусь, в следующие два года я не посрамлю имя своего отца, но преумножу его честь и наследство, и расширю влияние семьи нашей. Радуйтесь и веселитесь сегодня, гости дорогие! Пейте вина, ешьте мясо! Но прежде всего... Принесем же в благодарность богам нашим жертву. Жрецы! Сидевшие дальше всех старики вскочили, и двое статных мужей ввели в помещение молодого быка, что шел спокойно, и все в зале заговорили - "добрый знак". Поставив его у чаши, один из жрецов одним резким движением рассек шею быка и тот обмяк, пока яркая красная кровь стекала вниз. Тут же зал взорвался громкие радостными вскриками и поздравлениями, где каждый кто топал, кто хлопал в ладоши. Жрецы вернулись на свои места, пока рабы принялись разделывать быка. - Всех присутствующих благодарю я, - продолжил Арлан, - Гиппоник Каллионид, твои богатства несчетны, а заслуги в войне со спартанцами безграничны; напротив него Алкмеон, друг моего отца и брат ему по топору, твой ум не раз спасал афинские войска; далее... По традиции, Арлан принялся перечислять всех и каждого из присутствующих, но все ждали только одного... - Госпожа, и жена великого Алмаза тоже почтила нас своим присутствием. Великолепный стратег и пронзительный ум - уверен, нет мужа счастливее вашего... - так Арлан утолил интерес публики, в единое мгновение вызвав к себе уважение. Вскоре, Веритас перестал слушать. Он знал, что напротив него сидит Анит, сын Антемиона. Лениво оглядываясь по сторонам и тая под теплой тенью, он перевел взгляд на стоящего позади Авантюрина. Собственное имя уже давно мелькнуло, так что беспокоиться о внимательности к происходящему было незачем. Юноша, в свою очередь, с неприкрытым интересом разглядывал каждого, кто откликался на имя свое и поднимал бокал свой. - Какое интересное расположение гостей, - сказал он, согнувшись поближе к лицу Рацио, - сначала военные, потом учёные, затем политики и крайними служители храма. Веритас пожал плечами: - Все сидят в порядке приближенности к отцу именинника. Каковы его приоритеты - в таком порядке и гости. Авантюрин кивнул и снова встал ровно. - Всех вас... Рад я видеть сегодня, - неловко обернувшись, закончил Арлан, - Прошу, наслаждайтесь этим днём! Как только он закончил и торжественно отпил вина из бокала, прислужники начали вносить блюда с частями разделанного быка. На каждой скамье скоро появилось по одной штуке источающего приятный запах мяса, а после и вовсе, у алтаря, бросили в разведённый огонь тучные бедра - подношение богам, и запах жженого мяса разлетелся по всему помещению. Кто-то громко обратился к Яшме, да так, что все услышали: - Госпожа, а что вы... Но не успел мужчина закончить, как Яшма его перебила: - Можете обращаться ко мне по имени. Все в округе неловко переглянулись, не зная что делать. Громкая тишина окутала залу, пока мужчины в уважении и страхе глядели на женщину, но говоривший прежде продолжил: - Что же вы на симпозиуме забыли? Неужто священный брачный обет решили нарушить, да с другим возлежать? - Обет обетом, но коли муж верности не хранит, стоит ли стараться и жене? Неужто мне от всех радостей жизни отказываться ради нашего общего с ним дела? - она заправила густые волосы, спадавшие прислужнице на лицо, ей за ухо, - Я так не думаю. Женщинам тоже время от времени хочется веселиться, не думаете? Девушка густо покраснела, после того как подметила каждый голодный взгляд, направленный на ее госпожу - и отвернулась. Пока все взгляды были обращены на Яшму, Рацио попробовал на вкус быка. Соленая кровь сочно наполняла плотное мясо, делая его уже не таким уж и жёстким. Прожевав, Рацио взял второй кусочек и протянул его стоящему позади Авантюрину и похлопал по свободному месту подле себя, приглашая сесть рядом с собой. Тот, пожевывая плоть, быстро шлепнулся рядом: - Удивительно, как так много знатных мужей умудряются быть в одном месте, и единственное на что они обратили внимание - женщина, - шепнул Авантюрин. - На симпозиуме могут быть только гетеры или паллаке. Но никак не жёны, - буднично ответил Рацио, - то, что сейчас делает Яшма - скандально. Авантюрин протянул удивленное "у-у-у" и с улыбкой потянулся к ещё одному куску мяса, потихоньку жуя. - Как-то грустно у вас быть женщиной, - вздохнул Авантюрин, - на улице имя свое называть нельзя, покупать землю нельзя, на игры смотреть нельзя. Удивлен, как вы им ещё говорить не запретили. Веритас бросил на не него взгляд, поднимая одну бровь. - Женщины - существа странные. Никто не знает, что происходит в их головах, и происходит ли там что-то вообще, но в их телах развивается жизнь, посаженная мужским семенем, так что их сосуществование с нашим родом мужским неизбежно. - А как же госпожа Герта? - Авантюрин уставился на Рацио своими расширенными от распирающего интереса глазами, - и, я слышал, врачеватель из дальнего азиатского края тоже женщина. Почесав подбородок, Рацио задумался. - Они - уникальный случай. Это редкость, когда боги избирают женскую особь. Никто и никогда не осмелиться перечить воле богов, вдобавок обе они... Нет, и Полька тоже - все они гетеры. Авантюрин принял чуть более расслабленную позу, откидываясь на спину скамьи, упираясь спиной Веритасу в ноги. Отчего-то, прямо от голени, где начало впитываться тепло, у Рацио пробежали мурашки до макушки. В это же время виночерпии начали подбегать к каждой скамье, расставляя кратера с вином, а рабы каждого из гостей принялись наливать из них вино в малые чаши своих хозяев. Когда один из виночерпиев принес кратер к столику Веритаса, то бросил косой взгляд на Авантюрина - и тот немного вздрогнул. Рацио легонько ткнул его коленом в бок: - Прошу, не нальешь мне вина? Не обещаю поделиться. Авантюрин в ответ нахмурился и надул губу, но вина все равно налил. - Первый кратер - за ваше здоровье! - радостно взревел отец Арлана, удерживая огромную чашу в руках, - до дна! И под гулкие аплодисменты и радостные вскрики, он принялся пить прямо из кратера. Вино даже выливалось на его мускулистое тело, стекая по хитону на пол. Его шея раздувалась от каждого глотка, прежде чем он оторвал губы от края и поднял пустой кратер над головой с победным вскриком и, следуя его дозволению, все гости, подняв свои чаши, принялись пить. Сделав пару глотков, Рацио поставил свою чашу обратно, и в ту же секунду Авантюрин снова занял свое место. Повернувшись к нему, Веритас спросил: - Что еще думаешь? - Думаю, что не понимаю чего такого плохого ты здесь нашёл, - сказал Авантюрин, разглядывая людей, - все, вижу, поделились ближе к своим знакомым. Кстати, за нами добрейший Скрюллум следит, думаю, он хочет поговорить, но... О, а это ещё кто? Они оба перевели свои взоры на вошедших девиц в развевающихся пеплосах и музыкантов с лирами и авлосами. Начав тихо, но спустя уже минут пять грохоча, словно молнии громовержца, музыка стала звенеть, отражаясь от стен, и девушки принялись плясать, проходя вдоль каждого гостя. Кто-то хватал их за руки или за одежду, но они продолжали свой танец, идя вперёд и распределяясь по зале. - Вот это мне и не нравится, - буркнул Веритас, осушая свою первую чашу, - шумно. Оторвав от него взгляд и несколько секунд помолчав, Авантюрин кивнул, провожая глазами кого-то из вояк, что даже ещё не опьянев, уже следовал за девушками, пого повторяя их движения: - Ладно, здесь я с тобой соглашусь. Можно ли сказать что вот этим, - он указал на мужчину, который от танцев перешёл к более смелым действиям, обнимая то одну, то другую танцовщицу, - уже овладел Дионис? - Нет, это он просто являлся не самым блестящим человеком в освоении поведения в социуме, - ответил Рацио, в этот раз уже из лени просто зачерпывая вино чашей из кратера, - а потом выбрал занятием своей жизни сферу, где ему думать об этом никогда более не придётся. Небольшой смех вольной птицей вырвался из груди Авантюрина, но он быстро скрыл его притворным тихим покашливанием, и благодарно взял протянутую ему чашу. Сделав пару глотков, он вернул ее обратно Рацио, прикрывая рот ладонью: - А вино это воистину сладостное - словно мёд текучий, оно растекается в груди... Кажется, грехом будет не выпить здесь всё без остатка. - Подношение Дионису будет завтра утром. После четвертого кратера начнутся игры, и оставшееся вино поднесут ему в знак благодарности за хороший праздник, после того как все проснуться, конечно, - продолжил пояснение Веритас, прокручивая чашу в руке, наблюдая по большей части за толпой, скопившейся у скамьи Яшмы. Точнее так - за девушкой-прислужницей, что искоса бросала взгляд через толпу, как раз в сторону их скамьи. Она откровенно более не следила за своей хозяйкой, то постоянно отвлекаясь, то глядя куда-то перед собой. Медленно проследив за ее линией взгляда он понял, что она глядела на Авантюрина. Он уже хотел завести ещё разговор, о чем-то повозвышенней, но авгин его опередил: - Знаешь... Я спрошу сейчас, но так же и позже, когда ты будешь под влиянием вина хмельного. Ты всегда ведёшь эти беседы о проблемах мирских соблазнений, искушений и препятствий, что создаёт его тело его уму, и даже больше - сам по воле собственной отказываешься в них учавствовать. И погляди на себя сейчас: вместо того, чтобы гоняться за женщинами, как военные здесь; переговариваться с товарищами, как остальные твои побратья по профессии; или помогать в проведении праздника, как жрецы - ты ведёшь беседы с рабом. Разве... Это та жизнь, с которой ты собираешься покинуть этот мир? Слова Авантюрина впились в грудь Рацио, крадя его дыхание. Недолго помолчав, он ответил: - Каждый живёт свою жизнь так, как ему предначертано и как он того желает - зачастую это одно и то же. Я не люблю шум - потому и не хожу в шумные места. Я не люблю глупость - соответственно, избегаю глупых людей. Мне кажется, все просто. Хоть Рацио и был уверен, что переговаривались они тихо, словно в подтверждение его слов, с противоположного ряда с ним заговорил Анит, сын Антемиона: - Эй, Рацио! Кончай с челядью шептаться, мнение твое нужно. - В таком случае, мое внимание - твое, Анит Антемионид, - раздраженно отозвался Веритас, - о чем же ты хотел мнение мое узнать? - Ха! Слышали? - воскликнул Анит, оглядываясь по сторонам, - мы уже полчаса свой спор обсуждаем, а он и не слышал! Эх ты! Ну, слушай. Будь в твоих силах взять в жены чужую жену - известную первую красавицу во всем мире, что способна своей красой наполнить тысячу парусов! Страшно похожа лицом на богинь она вечноживущих, а телом... А телом - ух! Сами слова будут для нее оскорблением. Но она чужая. Взял бы? Мужчина объяснял суть спора, не отрывая взгляда от тела разлёгшейся Яшмы, что, закатив глаза, отвернулась от него и сделала несколько глотков сладкого вина. Точно так же закатив глаза, смекнув о чем речь, ответил и Веритас: - Мой ответ тебе будет прост: я бы с самого начала не касался бы яблока раздора. Не вижу смысла зариться на чужое, когда сам живу в достатке. Анит надул губы, что-то бормоча, а Скрюллум, что не без интереса подслушивал, гаркнул в голос, и кто-то засмеялся громоподобно. Но это не тревожило Рацио, ибо тревожило его другое - хищные глаза Яшмы, что метнулись с его собственного лица на лицо Авантюрина, а после и на ее собственную прислужницу. Прищурившись, будто что-то осознав, женщина, подняв уголок рта, прикрыла лицо чашей. Вино текло рекой, третий кратер сменил четвёртый, а музыка продолжала играть, а танцовщицы продолжали танцевать. Рабы даже вынесли оксибафон для игры в коттаб, но в ту же секунду как тяжелое судно столкнулось с полом, жрецы первыми покинули дом. Веритас с Авантюрином тем временем всё беседовали, хоть Рацио постоянно и отвлекали то по одному, то по другому вопросу. Мужчина хмелел, хоть и не так быстро, как остальные, но авгин упорно продолжал подливать вино, не забывая угощаться и самому. Они говорили и говорили, но с каждой чашей Веритас чувствовал, как его контроль над собственным взором терялся - и он сам по себе скользил по чужому телу. По золотистым волосам, что в красном свете заходящего солнца были подобны нитям из золота; по щекам, что обрели румяность и округлость - в этом он чувствовал особую гордость, ведь именно Агафия смогла откормить юношу так, что тот более не походил на морскую нимфу; по рукам, что совмещали в себе и изящность и скрытую силу; по стройному телу и ногам. Некоторые из военных в нетерпении плясали с женщинами, и охмелевший Анит вновь обратился к Рацио, в этот раз, уже подойдя: - Знаешь, вот ближе смотрю и теперь понимаю, почему ты оставил нас, простых смертных, развлекаться. Вот это драгоценность у тебя - и прямо под боком смиренно сидит и сияет, - он бесцеремонно схватил сидящего Авантюрина за подбородок, - за сколько ты его выкупил? Дам столько же, если на эту ночь отпустишь его с нами. - Эй, постой, - тут же схватил его запястье, к всеобщему удивлению, Скрюллум. С удивлением взглянув в светлые глаза, Анит разжал руку. Убедившись в послушании нарушителя, Скрюллум продолжил: - Не ведаешь ли, что собственного писаря Веритаса Рацио коснулся ты? Учёный муж перед тобой славится тем, что только по собственной воле даёт прикоснуться к тому, что его: будь то знания, мысли или даже рабы. А что уж говорить о попытках выкупа? В порыве презрения, он может навсегда скрыть от ваших глаз яркий блеск, которого вам захотелось коснуться. Анит нахмурился, снова оглядывая Авантюрина с ног до головы: - Теперь ясно, чего Рацио от женщин нос воротит. Мы-то думали, он сильнейший из нас, мудрейший из нас - преодолевая телесные порывы отказался от связей с женщинами а нет, он просто предпочитает... Такие драгоценности. Воистину изысканный вкус. Настолько незаметно и искусно Скрюллум развернул Анита в сторону других праздновавших, что не будь Веритас столько лет знаком с математиком, он бы решил что это действие было решением самого сына Антемиона. Благо, теперь его снова оставили в покое. Каково было его удивление, когда Авантюрин быстро схватил чашу и скоро выпил всё содержимое, в ту же секунду принимаясь наливать из кратера ещё. - Что с тобой? - осторожно спросил Рацио, протягивая руку в неуверенности. Авантюрин вздрогнул и замер, неловок оборачиваясь и глядя на протянутую руку: - У меня тоже есть... Вещи, которые мне не нравятся, - он глубоко закусил нижнюю губу, после чего нагнулся ближе к лицу Рацио, прошептав, - в частности, когда такие как он касаются так, как он коснулся меня. Или когда на меня смотрят так, как... Они. Рацио опустил руку и уважительно кивнул. Он несколько раз оглядел залу, только сейчас подмечая то тут то там косые взгляды в сторону их скамьи, что до этого упорно сам, по воле случая, игнорировал. - Тогда верно ты поступил. Пускай вино хмельное успокоит твое сердце. До кратера так шестого никто более смелых поступков себе не позволит: даже танцовщиц ещё пока только лишь лапают. Некоторое время они оба промолчали, и только затем Авантюрин набрал себе силы поговорить на отвлеченные темы, которые Рацио с охотой поддерживал и, когда вся беседа с Анитом наконец отпустила их обоих, плечи авгина опустились, разом лишая его тело какого-либо напряжения. Незаметно настала череда пятого кратера, как тон музыки вдруг стал тише, хитрее. Кошачьей походкой, охмелевшая и осмелевшая прислужница Яшмы подошла к их скамье. Прежде, чем кто-либо из мужчин успел что-то произнести, она резким движением обвила шею Авантюрина платком, утаскивая за собой в гущу переплетённых тел. И мужчины, и женщины образовали небольшой круг вокруг одного музыканта, игравшего на авлосе. Держась за плечи, они раскачивались из стороны в сторону, но как музыка набирала обороты, все стали делать мелкие шаги, а потом и вовсе принялись скакать. Веритас внимательно следил за происходящим, но увидав, как косые жалобные взгляды Авантюрина сменились искренней радостью, отвернулся. Рацио лежал, попивая вино, запертый в своих размышлениях. Вместе с музыкой его мысли плыли мимо, словно змеи, подчиняясь ритму. В отчаянных попытках поймать их за хвост, он даже не заметил, как несколько мелодий уже давно сменили друг друга, а напротив него материализовался Скрюллум. - Веритас, светлейший, ты уж совсем раскис, - грустно произнес он, - вино хмельное тебе не по вкусу, или еда? Рацио перевел на него взгляд и в приглашении немного подвинулся, освобождая место Скрюллуму, который, ложась, занял все оставшееся пространство, но всё ещё уважительно не касаясь своего собеседника. - Все-таки я сожалею, что пришел. Мои мысли путаются, и я никак не могу их собрать - вот бы было где тихо, и был бы кто, кто бы их записал... - К твоей беде, сегодня не тот день, - просто ответил ему Скрюллум, - представляешь, люди отдыхают на симпозиумах. Рацио только тяжко выдохнул. - С чего ты не танцуешь, добрый Скрюллум? Иль не нашел кого интересного для общения? В зеркальном движении подперев рукой щеку, Скрюллум ответил: - Иногда найти тихий оазис дороже, чем найти меч яркоблестящий. Вина я уж изрядно подпил, а ноги мои устали. Позволь мне насладиться твоей молчаливой компанией, мой друг дражайший. - Для такого мое разрешение тебе не нужно, - отозвался Веритас, осушая чашу, - и в молчании можно укрепить... Взаимоотношения. - И то верно, - усмехнулся Скрюллум, прежде чем надолго замолчать. Постепенно солнце садилось, и, как бы Веритас не был рад обоюдному согласию в ценности тишины, Скрюллум долго быть в своей голове не мог. Он что-то бубнил себе под нос, но как чужая нога коснулась ноги Рацио, последний резко вздрогнул. - Хоть нам, смертным никогда не понять богов... - завел речь Скрюллум, - в особенности я никогда не пойму Нус. Как она могла обделить тебя своим взглядом? Лишить тебя и меня радости совместной работы? Верно, ты все ещё преподаешь в гимнасии, но ты даже не ведаешь, сколько тебе недоступно... Я знаю, что мы должны мириться с волею богов, но иногда даже мне хочется потрясти кулаком в сторону Олимпа. Веритас вытянул руку вперёд, молча давая Скрюллуму сигнал замолчать. - Молчи, если же не хочешь чтобы гарпии настигли душу твою. Негоже такое божьему избраннику говорить. Но хриплым голосом ему Скрюллум усмехнулся. Он покачал головой, осторожно взял чужую руку, садясь на скамье, и прильнул аккуратно к раскрытой ладони. Мгновенно, Веритас напрягся: - Добрейший, ты же знаешь что я не люблю публичные жесты привяз... - Знаю, знаю, - с некоторым отчаянием выдохнул Скрюллум, - ни один гетерейн не заменит мне той мечты, что я имею. Настала пора шестого кратера, и действий смелых и резких. - Говоря о гетерейнах - где твой потерялся? Что-то я его не вижу, - с усмешкой спросил Рацио. - Танцует с остальными присутствующими, - не открывая глаз ответил Скрюллум, - с ним я позже развлекусь, когда ты покинешь празднование. Но сейчас времени у нас полно, и поговорить мы можем о чем твоей душе угодно. Рацио ещё раз оглядел распластавшегося Скрюллума. Вино изрядно окрасило в румянец его лицо, но в глазах всё ещё светился разум. Усмехнувшись, Веритас склонил голову к плечу: - Заговорит ли язык твой, друг мой? Выглядишь ты уж слишком хмельным для мыслей трезвых. - Да даже в пьяни чёрной я всё ещё буду готов порассуждать с тобой о чем угодно! - тут же возмутился Скрюллум, откидываясь назад, - хоть приструни меня молнией шальной сам Громовержец, я не отступлюсь от идеи своей! В ответ на это Веритас заливисто засмеялся, хоть всего и на пять вдохов - но большего для счастья Скрюллуму и не было нужно. С довольной улыбкой он вслушивался в чужой голос, прежде чем продолжить: - А пока рассуждаем, будем в коттаб играть, идёт? Довольно пригладив ткань на груди, Веритас согласился: - Идёт. Только у меня чаша одна. - Ничего страшного! - тут же заверил его Скрюллум, поднимаясь, - одну чашу пьешь ты и кидаешь, а затем даёшь мне, - себе я наполню ее, выпью, а остатки... Образно он указал на оксибафон, забрызганный, словно кровью, вином, имитируя соответствующее движение выплёскивается жидкости из чаши. В ответ, согласно качнул головой ему Рацио: - Идёт. О чем бы ты хотел порассуждать, добрый Скрюллум? Мужчина поднял глаза к потолку, прежде чем ответить: - Почему бы не поговорить о благочестии и добродетели? Эту тему мы с тобой затрагивали ещё в далёком юношестве, а с тех пор ты так погрузился в пучины своих мыслей, что даже никак не соглашался делиться со мной. Так почему бы нам не наверстать упущенное? Будь Веритас трезв, он бы мгновенно отказал. Будь Веритас в своем уме, он бы грудью защитил свою работу от чужих любопытных глаз - даже если и глаз друга. Но сейчас он был пьян, а Скрюллум был слишком добр. - Как ты того пожелаешь. Ярко улыбнувшись, Скрюллум набрал вина и передал полную чашу Веритасу: - Нынче софисты многое твердят. И слыхал я у них мысль одну интересную - "человек есть мера всех вещей". Будто все правила, которым мы следуем, так или иначе стоит следовать исходя из личных побуждений и пораздумав, я согласился: ведь так оно и есть! Каждый в меру своей зрелости и мудрости сам решает, что для него закон. Не обнаруженный вор никогда не будет покаран властьимущими, а убивший на войне не будет наказан так, как гражданин, убивший в полисе. Справедливость, рассудительность, благочестие - основа гражданской добродетели, и все правила писаны лишь по этим понятиям. - А скажи мне, добрый Скрюллум, - заговорил Веритас, быстро выпивая чашу, а остатки, чуть-чуть прицелившись, метнув в сторону оксибафона, - растолкуй-ка ты мне, есть ли добродетель нечто единое, а справедливость, рассудительность и благочестие – ее части, или же все то, что я сейчас назвал, – только обозначения того же самого единого? Закончив вопрос, он протянул чашу Скрюллуму. Тот осторожно ее взял, и зачерпнув из кратера вина, принялся пить. Оторвав губы от края чаши, он заговорил: – Да ведь на это легко ответить, Веритас, – сказал Скрюллум, – добродетель едина, а то, о чем ты спрашиваешь, – ее части. - В таком ли смысле части, – переспросил Рацио, указывая на себя – как вот части лица – рот, нос, глаза, уши или же как части золота, которые ничем не отличаются друг от друга и от целого, кроме как большею либо меньшею величиною? – Кажется мне, Веритас, что в первом смысле как части лица относятся ко всему лицу. Скрюллум прицелился и, резким рывком, дёрнул чашу. – А имеют ли люди эти части добродетели – один одну, другой другую, или же тот, кто обладает одной, непременно имеет и все? – Никоим образом, – сказал Скрюллум, передавая чашу обратно, – потому что ведь многие бывают мужественны, а между тем они несправедливы, и опять-таки другие справедливы, но не мудры. – Так, значит, – сказал Рацио, принимая чашу, – и мудрость, и мужество – это части добродетели? – Совершенно несомненно, – ответил математик, – притом мудрость – величайшая из частей. – И каждая из них есть нечто особое? – Да. – И назначение каждая из них имеет свое собственное, как и части лица? Ведь глаза не то, что уши, я назначение у них не то же самое; и из остальных частей ни одна не похожа на другую ни по своему назначению, ни по всему остальному;не так же ли разнятся и части добродетели – как сами себе, так и по своему назначению? Разве не ясно, что это так, если действительно они сходны с тем, что мы привели в пример? – Да, это так, Веритас, – согласился Скрюллум. Рацио зачерпнул себе вина, и сделав несколько глотков на то ответил: – Значит, ни одна из частей добродетели не совпадает с остальными – с знанием, справедливостью, мужеством, рассудительностью или благочестием? – Не совпадает, – подтвердил Скрюллум. – Так давай, – сказал Веритас, и, придержав дыхание, снова брызнул вином в сторону оксибафона, – посмотрим сообща, какова каждая из этих частей. Сперва вот что: справедливость есть нечто или это ничто? Мне кажется, она – нечто, а тебе как? – И мне тоже, – сказал Скрюллум, принимая в руки чашу. – Ну, а если бы кто спросил нас с тобою: «Скажите-ка мне, Веритас и Скрюллум, то, что вы сейчас назвали справедливостью, само по себе справедливо или несправедливо?» – я бы ответил ему, что оно справедливо; а ты бы как решил – так же, как я, или иначе? – Так же, – сказал Скрюллум. – «Справедливость», следовательно, означает то же, что «быть справедливым» – так отвечал бы я спрашивающему; не так ли и ты бы ответил? – Да. – А если бы он затем спросил нас: «Не утверждаете ли вы, что существует и благочестие?» – мы бы ответили, думаю я, утвердительно. – Да, – сказал Скрюллум. – «Значит, вы утверждаете, что и оно есть нечто?» Утвердительно мы бы ответили на это или нет? - Я бы ответил утвердительно, - вторил ему Скрюллум. – «А какой природы, по-вашему, это нечто: то же это, что быть нечестивым, или то же, что быть благочестивым?» Я-то вознегодовал бы на такой вопрос и ответил бы: «Тише ты, человече! Что еще может быть благочестивым, если не благочестиво само благочестие?» А ты как? Не то же самое ты отвечал бы? – Конечно, то же. – А если бы затем спрашивающий нас сказал: «А как же вы только что говорили? Или я вас неверно расслышал? Мне казалось, – вы были согласны, что части добродетели находятся в таком отношении между собою, что ни одна из них не похожа на другую». Я бы ему на это сказал: «В общем ты верно расслышал, но если ты полагаешь, будто и я это говорил, так ты ослышался, ведь то были ответы его, Скрюллума, а я только спрашивал». Если бы он спросил: «Правду ли говорит Рацио? Ты, Скрюллум, считаешь, что ни одна из частей добродетели не походит на другую? Твое это утверждение?» – что бы ты ему на это ответил? – Поневоле бы с ним согласился, Веритас, – сказал Скрюллум. – А что же, Скрюллум, мы, подтвердив это, ответили бы ему, если бы он нас снова спросил: «Следовательно, благочестие – это не то же самое, что быть справедливым, и справедливость – не то же самое, что быть благочестивым, напротив, это означает не быть благочестивым? А благочестие значит «не быть справедливым», следовательно, «быть несправедливым», справедливость же значит «быть нечестивым»?» Что ему на это ответить?! Я-то сам за себя ответил бы, что и справедливость благочестива, и благочестие справедливо. Да и за тебя, если ты мне позволишь, я ответил бы точно так же – что справедливость и благочестие либо одно и то же, либо они весьма подобны друг другу: справедливость как ничто другое бывает подобна благочестию, а благочестие – справедливости. Смотри же, запрещаешь ли ты мне ему так ответить, или ты и с этим согласен. – Мне кажется, Веритас, – сказал Скрюллум, придвигаясь ближе – нельзя так просто допустить, что справедливость совпадает с благочестием и благочестие – со справедливостью; я думаю, здесь есть некоторое различие. Впрочем, это неважно. Если тебе угодно, пусть будет у нас и справедливость благочестивою, и благочестие справедливым. – Ну уж нет, – недовольно запротестовал Веритас, – мне вовсе нет нужды разбираться в этих «если тебе угодно» или «если ты так думаешь». Давай просто говорить: «я думаю» и «ты думаешь». Я говорю в том смысле, что, если отбросить всякое «если», можно лучше всего разобраться в нашем вопросе. Но не успел он закончить, как Скрюллум вновь ещё раз приблизился, откидывая чашу на стол. Он положил руку на спинку скамьи, склоняясь над лежащим. - В таком случае, будем без всех "если" разбираться в нашем вопросе, верно? - спросил Скрюллум. - Друг мой, вы пьяны, - тихо, но настойчиво отозвался Веритас. - И что с того? - надув губу, спросил Скрюллум. - Вы уже более не в состоянии вести осознанный диалог. Даже где бы вы обычно запротестовали, будучи знатоком людей, вы лишь соглашались со мной. Я отказываюсь вести такие непродуктивные беседы. - Снова ты ко мне на "вы"... - лишь печальным эхом ему отозвался собеседник. - Я попрошу твоего гетерйна подобрать тебя и отнести на твою скамью... - Рацио приподнялся, чтобы оглядеть залу. В ту же секуну руки Скрюллума ослабли, и он мертвым грузом рухнул на Веритаса, но тот, словно неподвижная скала, не обратил внимания. Заприметив гетерейна, он махнул тому рукой, и мужчина послушно пошел в их сторону - пока Рацио продолжал осматривать залу. Единосекундно, его сердце рухнуло. Он нигде не видел знакомых светлых волос и не слышал переливающегося голоса. Гетерейн ещё не успел дойти до них, как Рацио лёгкой рукой спихнул с себя чужую тушу, поднимаясь на скамье: - Где Авантюрин? - Что? О ком ты? - вовремя пойманный своим рабом Скрюллум спросил сбито с толку. - Писарь мой - где он? - уже вскакивая со скамьи и сжав кулаки переспросил Веритас. - Ох... - Скрюллум оглядел залу, - я его не вижу. - Немудрено. Я пошел искать. Отведи его на скамью и дай ему чего закусить, - приказал Веритас гетерейну, пока сам схватился за голову от резко возникшей боли. Он прошел к центру, где все ранее присутствовавшие неловко танцевали, дергаясь из стороны в сторону. Прислушиваясь, сквозь громкие шум и гам, Рацио услышал отдаленный встревоженный крик. И вновь его окатило, словно холодной водой: прошел черёд шестого кратера. Мужчины, что достаточно захмелели, к этому времени проходили во внутрь дома, с более мягким и приятным убранством для любовных утех. Именно оттуда и доносился крик - его было сложно уловить, но Рацио шел, словно сами высшие силы его тянули. Ворвавшись в комнату, он столкнулся грудью со спиной Авантюрина и тот в мгновение ока развернулся, взмахивая подсвечником. Быстро узнав своего хозяина, глаза Авантюрина расширились, а руки сами по себе размякли и острый предмет сам выпал, с глубоким стуком падая на пол. Веритас оглядел комнату: кто-то уже лежал на кровати, поглощённый своими страстями; кто-то в мимолётном недоумении обернулся; и ещё трое обнаженных неизвестных с недовольством глядели на внезапного гостя. У Веритаса не было времени вглядываться в их лица, так как он осторожно протягивал руку к Авантюрину. Он трясся, а в глазах, метавшихся между Рацио и протянутой рукой, был только животный страх. - Желаешь ли ты уйти отсюда? - тихо спросил он, но не успев продолжить, Веритас был перебит Авантюрином: - Уходим! - твердо ответил авгин, прячась за чужой спиной с облегченным выдохом. - Хорошо, - кивнул Веритас и обратился мужчинам, - хорошего вам вечера, товарищи. Прошу прощения, что я и мой писарь потревожили ваш покой. Закрывая дверь, он лишь краем глаза подметил кровь на бедре одного из ближе всех стоящего. Вдвоем, Рацио и Авантюрин пробрались через толпу и махнув полуспящему Скрюллуму на прощание, покинули помещение. Но к обоюдному удивлению, на лестнице они наткнулись с медленно спускающейся женщиной и девушкой - Яшмой и ее прислужницей. Они обе обернулись, наблюдая за так скоро вышедшими мужчинами. Девушка тут же густо покраснела и опустила взгляд в пол, пока Яшма, мягко улыбнувшись, поднесла свою кисть к подбородку: - Неужели это сам Веритас Рацио? Так скоро покидаете симпозий? Что-то вам пришлось не по душе? - Женщина не имеет права разговаривать на улице, находясь без попечительства, - сурово произнес Рацио. - Будет вам! Это правило бесполезно и безумно. Ваши Герта Великая и Жуань Мэй из дальних краев слишком заняты действительно важными вещами чтобы обращать на этот детский лепет - так с чего и мне подчиняться такому правилу? Так что будьте мужчиной и удовлетворите мой интерес: с чего такая спешка? - Я пробыл столько времени, сколько было нужно, - отрезал Веритас, - более тратить свое время попусту я не собираюсь. - Ваш раб очень понравился моей Топаз, - не обращая внимание на его речь, сообщила Яшма, поглаживая девушку по спине, - как считаете, сможем ли мы породниться? - Исключено, - снова резко ответил ей Рацио, - это - мой писарь, и я не видал вас ни на одной экклесии ни на Эгине, ни в Афинах. Мужчина смело зашагал вперёд, но тихие шипящие слова Яшмы быстро впечатались в его покрытый пьяным туманом ум: - Надеюсь, ваш драгоценный авантюрин не натравил своей красотой на себя каких мужей учёных? Какая была бы жалость, если бы они стали точить на вас зуб за то, что вы не дали им того, чего они так хотели. Рацио резко остановился, кладя руку на спину Авантюрина. Он обернулся через плечо и спустя секунду молчания лишь мрачно рёк: - Желаю вам и юной Топаз хорошей ночи. Пускай боги хранят ваш сон. С этими словами, он отвернулся и, едва держа свои глаза открытыми, побрел с Авантюрином до своего дома.