⁠*⁠♡Реакции BSD и не только♡*

🍸 7 минут в раю 🍸 ( часть 2)

⋆꙳•͙❅*͙‧͙ ‧͙*͙❆ ˚₊⋆⋆꙳•͙❅*͙‧͙ ‧͙*͙❆ ˚₊⋆

🍛 Ацуши Накаджима🍛

Тарелка с рисом

Ах, как странно и удивительно устроено человеческое сознание! Мельчайшие образы, мельчайшие детали, которые вдруг выхватывает взгляд, могут в миг перерасти в обрывки мыслей, а те — в причудливые фантазии. Вот и Охико, глядя на рисунок, словно бы с невольным упрёком к самой себе, подумала о самом житейском, простом и немудрёном: »Кушать хочу…» Будто всё сводилось к этому сиюминутному зову желудка, раскинувшего логические дороги её сознания. Но что это? Простой рисунок, как бы ни исчерпывал своей наивной незатейливостью, вдруг затмил её мысли. Взгляд её, едва скользнув по краскам и линиям, останавливается на фигуре юноши, что сидел неподалёку. Ах, какое дивное зрелище! Слишком робкий, слишком смущенный, он весь как бы излучал вселенскую скромность, смешанную с каплей внутренней тревоги. Его глаза, наполненные невидимой бурей, избегали встречи с её взглядом, но всё тело его, казалось, выдаёт возможное напряжение. Охико легко догадалась, кому принадлежит рисунок. Да и как тут не понять, когда юноша, как бы случайно, но совсем неумело пытался скрыть свою неуклюжую нервозность. Это был Ацуши. — Охико-сан, извините… — произнёс он шёпотом, таким тихим, будто боялся, что стены услышат его признание, — я… я не думал, что именно мой рисунок выпадет вам.. — Голос его едва заметно дрожал, словно он проглатывал целый вихрь несказанных мыслей, тесных и стесняющих. Эти юношеские волнения, чистые, будто первый снег, трепетные, как лепесток на ветру! Что может быть возвышеннее и одновременно смешнее для наблюдателя, когда каждый жест, каждый взгляд наполнен настолько бурной внутренней борьбой, словно в юноше сосуществуют и скромный отшельник, и грозный гигант? Охико, сдерживая улыбку, почувствовала, как на миг вдруг всё это зрелище унесло её в минуты собственного прошлого — тоже неловкого, но такого возвышенно наивного. Как легко в такие моменты становится по-настоящему теплее на душе… — Эх, Ацуши, да перестань ты извиняться за каждый шаг свой, — беспечно рассмеялась она, заставив его на миг забыть о своих тревогах, — ведь эта случайная встреча куда интереснее запланированного разговора. Есть нечто удивительно успокаивающее в простоте человеческих отношений, когда одно только присутствие другого человека, как живописное полотно, создаёт атмосферу уюта и доверия. Охико, как мудрая наставница, открыла ему свои мысли, желая, чтобы в её улыбке исчезли все его сомнения и беспокойства. Но, как таятся в глубинах неизвестные стороны каждого из нас, словно второй том книги, спрятанный в тени первой главы. Может ли это быть так, что в этом юноше, облике трепетного скромника, скрывается другой характер, немыслимый и в то же время манящий своей загадочностью? Охико задумалась: а не прячется ли за его добрыми глазами и тихим голосом нечто такое, что ещё предстоит открыть, словно завязанная в клубок тайна, ждущая своей развязки? Но сейчас, в этот момент, они обретали мир отдохновения, и ничего не оставалось, кроме как наслаждаться тем самыми минутами, когда взаимопонимание и искренность обещали поддержку, тепло и уют, которые едва ли могут быть чем-то ослепительным, но и никогда не сосуществовать в одиночестве. Причудливо и забавно порой складываются обстоятельства, когда сама судьба, казалось, решает подыграть чувствам и эмблемам душевной тонкости! В тот момент, когда наши герои — две тончайшие души, переполненные робостью и надеждой, превыше всего стремились избежать неожиданных поворотов, жизнь решилась на своё причудливое вмешательство. — Ну, голубки, вперёд! — усмехнулась авторша словно капризное божество, направив их в тесную кладовку, где стены, казалось, стали свидетелями множества таинственных историй и признаний. Да ведь, кто знает, может, здесь, на этой маленькой сцене, разворачивались не менее волнующие события, о которых никто и не помышлял! — Удачи вам, но помните про время! — добавила она с улыбкой подмигнув, прежде чем запереть дверь, оставив за ней лишь ворох нераскрытых слов и чувств. Ацуши, бедный Ацуши, вновь оказался в положении столь комичном и в то же время вызывающем невольную симпатию. Ещё бы: ему, вечному страннику среди людских душ, и в голову не пришло бы, что такие испытания вдруг выпадают на долю его судьбы. — Что она имела в виду?.. — пробормотал он, оглядываясь и замечая, как Охико едва не потеряла равновесие в замешательстве. Но жизнь — учительница безжалостная, что сбрасывает маски, обнажает истины, и вот уже теплая рука на плече и обеспокоенный взгляд рядом стоящего юноши. В его глазах словно читалась обратная сторона луны, неизвестная и манящая пучина, в которую он сам пугливо заглядывал. Так распахивается завеса над простыми будто бы ситуациями, за которыми стоит нечто большее, влекущее и трогательнейшее. Как бы это ни оборачивалось, только сердце, полное наивной веры и доброты, способно укротить волнения разума, и даже в кладовке может звучать настоящая симфония душевного уюта и доверия! Часто судьба, будто насмешливый театральный режиссёр, невидимой рукой хватает героев и ставит их в самое нелепое, но при этом трогательно символичное положение! Вот и здесь, в маленькой и тесной кладовке, где воздух был пропитан запахом пыли и слабым ароматом давно забытого времени, произошёл момент, столь обыденный на первый взгляд, но исполненный внутренней драмы и нежности. Охико, потеряв равновесие, рухнула прямиком на Ацуши, словно неумелый акробат, не рассчётливо сделавший шаг в воздух, вместо твёрдой земли. И как это часто бывает в подобных случаях, их лица оказались так нелепо близки, что даже острый взгляд проницательного наблюдателя со стороны не смог бы определить, где заканчивается один и начинается другой. Кончики их носов слегка соприкоснулись, и этот крошечный миг, казалось, застыл во времени, словно сам вечный хронометр жизни на секунду решил остановится. В тот момент, когда их руки — вначале совершенно случайно — переплелись, словно сами собой, между ними установилась тишина, удивительная по своей напряжённости. Это не была пугающая или неловкая тишина; напротив, в ней звучало невидимое, но всепоглощающее дыхание их сердец, стук которых эхом отдавался в стенах этой маленькой кладовки. Ацуши, растерянный и смущённый, почувствовал, как кровь горячими волнами приливает к его щекам, выдавая всё то, что он не смел бы выразить иначе. Его глаза, наполненные тревогой и робостью, метались между её взглядом и чем-то таким, что он так отчаянно искал внутри себя. А Охико, застигнутая врасплох, внезапно осознала, что весь ком нелепости ситуации словно бы исчерпался, оставив в душе странное, необъяснимое тепло. Что это было? Шутка вселенной? Или, быть может, невидимое движение тех нитей судьбы, что связывают сердца прежде, чем они сами осознают свою связь? Как бы то ни было, момент этот стал тем мистическим мгновением, когда мир, пусть даже и такой маленький, как кладовка, превращается в пространство для откровений, без страха перед шумной суетой внешнего бытия. Как много таится в запертых кладовках человеческих чувств! Когда кажется, что окружающий мир уже выстроил свои рамки и окутал привычной сенью каждое из событий, именно в такие моменты проявляется нечто поистине нежное и необычайное. В маленькой кладовке, где две души по воле судьбы нашли приют, тёплое дыхание Ацуши касалось Охико, как ласковый летний ветерок, одурманивая разум и заставляя границы обыденности слегка стушеваться. Охико сама не заметила, как её тело медленно начало расслабляться в этой странной и удивительной обстановке. В тишине, царившей вокруг, подобно сну под звуки журчащего ручья, до слуха её донеслось еле уловимое мурчание. Этот бархатистый, нежный звук, не похожий на те, что обычно ассоциируются с человеческими голосами! — Какой милый! — с неподдельным восхищением воскликнула она, едва удержав в себе разливающийся фонтан эмоций. Разве мог кто-нибудь подумать, что в столь робком и тихом юноше скрывается способность издавать такой дивный, почти магический звук? Да, скрытые таланты часто дремлют под покровом скромности, как бриллиант в глубинах земли. И то, что произошло далее, привело Охико в полный восторг: — Ня… ня… Ня! — словно эхо из зачарованной книги, этот удивительный звук добавил новую краску внешне скромной, но богато обставленной сцене. Это было настолько мило, что казалось, будто само время остановилось, чтобы запечатлеть эту чистую, искреннюю радость. Охико почувствовала, как сердце её, переменное и многогранное, наполнилось лёгкостью и удивлением. В этот момент ей казалось, что стоящая перед ними дверь не является пределом раскрытой нежности, а всего лишь началом великого путешествия в неизведанный и чарующий мир взаимопонимания и душевной теплоты. Тёплую атмосферу, сотканную из тайн и нежностей, пронзила новая переменная, вторгшаяся в это средоточие чувств подобно ветру, что вдруг рвёт холст тишины. Появилась она — наблюдательница странного и непредсказуемого, будто судьба сама решила внести свою корректировку в происходящее. — Ну что, голубки! Ваше время… — начала было автор с непостижимым своим обычным устремлением, однако слова, казалось, застряли в воздухе, где-то между решимостью и неожиданным трепетом. Её глаза, привыкшие ко множеству житейских трюков, вдруг остановились на том, что происходило перед ней, и тёплое умиление словно проникло в её душу. Как удивительно устроен мир, когда неожиданности превращаются в открытия, а обычное будничное здоровье исполняется новым смыслом! Авторша, хотя и была привыкшая к мелодрамам, в итоге и сама оказалась пленницей этого трогательного спектакля. Там, в кладовке, где две души нашли своё мимолётное убежище, раскрылась истинная магия убегающего времени. Она замолкла, унесённая тем мгновением, и даже невольно пожалела о своей внезапной настойчивости, что привела её сюда. Существуют моменты, когда даже самый тщеславный ум становится молчаливым свидетелем настоящей драмы, и всё, что остаётся — это унести с собой часть этой невесомой прелести, чтобы в будущем, в мыслях своих обращаться к накрытым временем воспоминаниям, как к заветному источнику вдохновения и тепла…

🐈‍⬛🖤 Юкичи Фукудзава 🐈‍⬛🖤

Чёрный кот

Порой суетливые ткачи судьбы умудряются вплести самых неожиданных персонажей в полотно обыденности, и сцена, вначале казавшаяся столь простой и банальной, вдруг приобретает оттенки странной и почти неестественной комедии. Вот и здесь, в этой небольшой комнате, где каждый штрих, казалось, дышал лёгкостью и непосредственностью, появление столь серьёзной фигуры, как директор Агентства, было похоже на включение в весёлую деревенскую ярмарку статной колокольни — величественно, но отчего-то неожиданно и чуть-чуть смешно. Охико, простодушная, но в то же время проницательная, невольно улыбалась, глядя на рисунок. Он был простым, незатейливым, но полным жизни, словно человек, взявший в руки карандаш, вложил в него весь исходящий от него покой. — Какой милый, и кто же такую прелесть нарисовал? — спросила она, ещё не подозревая сюрприза, который ждал её за спиной. А вот и он — кашель, столь негромкий, будто ветерок робко постучал в окно, заставляя все вокруг на миг замереть. Это был он, тот самый Фукудзава, сама тишина и сдержанность, чья фигура является воплощением безмятежного достоинства. Он никогда не терял своего спокойного вида, казалось, даже в самых бурных житейских водоворотах, и его всегда в чём-то пятящаяся от постороннего глаза натура не терпела проявления таких пустых, по его мнению, развлечений, как эта игра. И вот он стоял здесь, величественный и чуть смущённый, будто само небо подвинулось, чтобы проявить его персона в этом пространстве. Кто бы мог подумать, что кого-то вроде директора Агентства вообще можно уговорить на участие в столь, быть может, детской затее? Но ведь и его серьёзность — это лишь вуаль, прикрывающая того простого и истинного человека, что прячется под всем этим фасадом величавой строгости. И в эти моменты особенно ярко ощущаешь: даже самые высокие духом не чужды простым радостям, и даже строгий гусар иногда позволяет себе напеть втихомолку лирическую мелодию. Даже те, кто славится своей невозмутимостью и строгим характером, порой открывают в себе такие неожиданные стороны, что кажется: это вовсе не один и тот же человек, но его далекий и неизведанный двойник, невероятным образом проявившийся в обыденной жизни. Вот и здесь, что-то неуловимо человеческое и трогательное сквозило в образе Юкичи Фукудзавы, чья обычно гранитная серьёзность, казалось, лишь подкрепляла эту редкую картину его участия в столь простой и почти наивной игре. Велики ли толчки судьбы, что заставляют нас выйти за рамки своей привычной роли? Было ли это из-за скуки, или же в нём вдруг пробудилось желание окунуться в другую, чуждую ему реальность, где молодёжь, как ветряные мельницы, кружится вокруг своих прихотей и невинных забав? На все эти вопросы ответа не знал никто, кроме, быть может, самой судьбы, которая так любила бросать своих героев в водоворот новых впечатлений. Охико, держа в руках рисунок, словно держала на ладонях чужую тайну, сокрытую в небрежных линиях, но исполненную какой-то едва уловимой жизни. Её губы невольно скривились в улыбке, но то была улыбка тихая, словно для себя самой, ведь слишком странным было это ощущение — знать, что не только ты одна узрела мир в этой мелочи, но и тот, кто её создал, вложил в неё свои мысли и, быть может, частицу своей души. - — Ммм, в обычной жизни я бы так не поступила… Ну что ж, простите меня заранее, — выдохнула автор почти шёпотом, ибо её мысли и сердце, казалось, разобрались в странности положения куда яснее, чем она сама. Слова её, обращённые в пустоту, принадлежали не только окружающему миру, но, скорее, самому эфиру, где она ощущала невидимых свидетелей своей скромной драмы. шаги Охико, едва слышные, привели в то самое помещение, где находился он, Юкичи Фукудзава, чья фигура, замершая в абсолютном спокойствии, вновь показалась ей чем-то незыблемым и величавым. Хотелось в тот момент девушке избежать его взгляда, что, казалось, мог проникнуть в её самые скрытые помыслы и обнажить их так, что даже тихая тень у стены покраснела бы от смущения. Её душа заранее извинилась за эту встречу, за её спутанность, за возможные откровения, которые ещё могли последовать. И всё же, что было в этом мужчине такого, что, казалось, отделяло его не только от простой мирской суеты, но даже от самой игры, в которую он согласился вступить? Фукудзава стоял, как сама неподвижная истина, будто желая напомнить, что и в самых редких случаях человек остаётся верным себе, каким бы ветряным ни был окружающий его мир. Бывают же причудливы игры человеческого воображения! Когда разум, словно легкомысленный ветр, уносится в просторы невоплощённых грёз, кажущихся столь близкими, а образ перед глазами становится не просто тенью на горизонте, но живым воплощением потаённых желаний, переполняющих сердце. Взгляд его был как зеркало, отражающее тайны океанов, столь бездонных и манящих, что казалось — стоит лишь шаг сделать в их сторону, и весь мир изменится, наполнившись иным светом и нежностью. Если бы только позволялось мечтам сбыться без лишних преград! Если бы сама жизнь, в своём ворохе дел и обязанностей, вдруг подарила бы возможность приблизиться к той несказанной близости, о которой так томится душа. Но, увы, эти мечты, столь крылатые и неустрашимые, часто разбиваются о суровую реальность, оставляя лишь эхо своих сладких обещаний в закоулках сознания. Охико, стоя перед этим странным и притягательным чудом, казалось, пыталась разглядеть за гранитом его лица какие-то тонкие всхлипы размышлений, которые бы выдали хоть малую толику чувств, дремлющих под маской холодного спокойствия. Почему он вечно оставался загадкой, даже когда всё вокруг стремилось к ясности и пониманию? Отчего тянул, будто притяжение загадочной луны, от которой невозможно оторваться? Она неожиданно столкнулась с кем-то. Этот момент, робкий, как летний утренний туман, пронизанный первыми солнечными лучами, вернул её в реальность, в ту самую комнату, где ещё оставались нераскрытые загадки и повисшая в воздухе тишина, напоминающая о том, что чувства, скрытые в глубине, всегда готовы выйти на поверхность в самые неожиданные моменты. В таких мгновениях душа словно срывается с цепей обыденного и возносится в какой-то таинственный, недоступный ореол грёз! Невинный взгляд Охико, полный трепетного восторга и робости, встретился с глазами, глубокими и серыми, как хмурое небо перед грозой — тем бездонным небом, которое одним своим видом обещает нечто неизъяснимое, нечто, что пронзает сердце сильнее любого слова. Ах, эти очи! Они, подобно ледяной водной глади, в которой отражаются отблески небесного света, казались холодными и бесстрастными на первый взгляд, но в них таилась такая невероятная глубина и едва уловимая теплота. В каждом их движении, в каждом случайном проблеске было что-то странное, что-то притягательное и, в то же время, недостижимое. Они манили и рвали на части; они не отпускали, заставляя вглядываться всё глубже, словно в зеркальную поверхность, где человек ищет отражение своей души. Охико, бедная Охико, потерялась в этом взгляде, как путник в густом лесу, где каждый выпадающий тропы шаг вдруг превращается в новую, неизведанную дорогу. Её сердце застучало так, словно напуганная птица вдруг забилась в клетке, — и с каждой секундой она чувствовала, как её воля тает, подобно зимнему снегу под палящими лучами весеннего солнца. Щёки её обрели пунцовость — та самая нежная, но неизбежная багровость, что приходит, когда душа человека вдруг оказывается перед испытанием страстью. Как могла она спрятать эту теплоту, эту невольную красоту: ведь свет её смущения был заметен каждому, кто бы только взглянул на неё в этот момент! Но неужели, о, неужели сам Директор уловил это? Его взгляд оставался спокоен, но в этих некогда непроницаемых очах на миг появилась тень понимания, тонкое движение, как ветерок, еле-еле тревожащий гладь воды. И вот, не находя в себе ни силы, ни желания оборвать это наваждение, Охико, будто под властью невидимого магнита, протянула руки к мужчине. Её пальцы, дрожа, как сухие листья на осеннем ветру, коснулись его, а затем она прижалась к его груди, словно нашла наконец тот самый уголок в мире, где её сердце вдруг успокоилась бы. Что это было? Чувство ли, облако ли мечты, или, быть может, миг, в котором вдруг раскрывается вся душа, как цветок под лучами утреннего солнца? Эти мгновения, лишённые слов, были красноречивее самых возвышенных речей. Это была не развязка и не начало, но едва слышный аккорд в невидимой симфонии их судеб. Она закрыла глаза, прислушалась к едва уловимому, размеренному биению его сердца, и в этом биении, словно в мягком и ласковом шёпоте природы, вдруг нашла успокоение. Минуты эти были бы смехотворны, если бы не были так прекрасны! Мимолётные, как порыв ветра, и вечные, как сама жизнь. Юкичи, столь невозмутимый и сдержанный в яви, вдруг позволил себе тот самый жест, который иначе, как озорным внезапным порывом, не назовешь. Охико ощутила его совершенно случайное, но в то же время почти магическое прикосновение, нежнее дыхания весеннего ветра, и задрожала от накатившего волнения. Как же просто он нарушил то первозданное спокойствие, что ограждало ее от вихря неясных ожиданий! — Не сейчас — молвил он, как будто вверяя свои слова не только Охико, но и самому эфиру, который стелил им путь. Шаги автора, звучавшие в тиши, казались отзвуком таинственных часов, которые неумолимо отсчитывали мгновения, уводя их из мира мечтаний обратно в подлинность момента. — Время истекло, да и слава Богу. Эти, казалось бы, простые слова несли в себе оттенок чувства, тысячелось в этих звуках отдать дань неведомому, но столь манящему будущему.

🍭⚲ Эдогава Рампои⚲🍭

Леденец

Перед Охико предстал юноша, чей облик невольно притягивал взор, словно манил непостижимой тайной, утаенной в глубине его изумрудных глаз. — О, так это ж… — произнесла была она, однако мысль её столь быстро унесло, что слова так и застряли на полпути. И вот, парень, не дожидаясь окончания, изрек с важностью: — Да, это я! Тебе крупно повезло, знаешь ли! — его откровение прозвучало с таким самодовольным тоном, что будто само небесное сводилось к его уверенному утверждению. Это был Рампо — юноша, чей неизменный одеялый гордостью облик всем уже как бы привычным эликсиром разливался с оттенками иронии. Уж кто-кто, а он не страдал от недостатка уверенности в себе, а наоборот — каждый его жест, каждый взгляд являл собой живое воплощение самоутверждения. Охико, скептически к этому улыбающаяся, невольно задавалась вопросом: неужели в этом забавном несоответствии и кроется тот неотразимый шарм, что манит её как магнит? Ведь не его ли ребячьи уловки создавали тот странный парадокс, в котором проступал неявный намек на глубину, скрытую за самодовольной личиной. Может, её и притягивала эта непринужденность мальчишеской дерзости, что, как тонкий флер, прикрывала более серьезные пласты своего существования. Тонкая граница между детским задором и зрелой вдумчивостью в его проявлениях становилась чем-то вроде невидимой гармонии, что открывает в человеке куда больше, чем даже ему самому подчас известно. Ведь истина как замысловатый полотенце силует может быть легко скрыта от прямого взгляда как незначительная, но на самом деле она открывается в ином свете. Даже гений своего дела может предстать в новом, необыкновенно комичном свете! Вот и Рампо — этот юноша с глазами, полными изумрудного света и самодовольным выражением, стоял перед Охико, словно живое воплощение беспредельной уверенности, которое, казалось, ничто не способно поколебать. — Лишь прошу тебя, Рампо-сан, не надо снова намекать, как мы несообразительны, — сказала автор, вглядываясь в его лицо с лёгким упрёком, но и с тем скрытым теплом, что всегда возникает там, где одно сердце знает другое. — Да-да, я понял, идём, Охико, — отозвался он с невозмутимостью скучающего мудреца, что отлично знал свое место в этом мире. Но вот они оказались заперты в тёмном, почти чуждом им пространстве, где одинокая тень, будто заблудшая мысль, скользила по стенам. Неудобство и даже легкая тревога начали закрадываться в их души, как это часто бывает в миг сознания тесных границ. В такие минуты вспоминается, как нелепы великие умы в смешении с обыденностью, но и столь же удивительно, что именно в этих конфузных обстоятельствах простые человечные качества находят своё наивысшее выражение. Охико почувствовала, как неловкость постепенно уступает место охватившему их теплу несказанного понимания, приводящего в движение потаённые струны сердца, словно невидимые нити ведут их к новым, более светлым вершинам разума и чувства. Ах, вечная человеческая комедия, как ты многообразна и многократна в своих превратностях и как многое прячешь за обманчивой маской обыденности! Как часто комические повороты судьбы переплетаются с нежными нитями чувств, открывая перед нами полотно жизненное, исполненное удивительных сочетаний и контрастов! И вот в этом замкнутом пространстве, где воздух наполнился лёгким сладким ароматом, откуда-то принесённым, словно дуновением времени, Охико ощутила, как всё вокруг обретает новое, почти сказочное измерение. Этот приятный и манящий аромат шибанул её словно весенний ветерок, теплом своим поднимающий в небе первых ласточек. Она, не зная откуда, вдруг почувствовала сладковатый привкус на своих губах, будто отблеск нежности, вплетённый в само дыхание. — Р… Рампо-сан, — едва слышно пролепетала она, как если бы завороженная заклинанием из самой сердцевины сна, и её голос далеко пересекал черту реальности, превращаясь в неверный шёпот на границе осознанного и неведомого. Перед нею, как всполох в тени, встал Эдогава. В этом полумраке, где очертания его фигуры обрисовывались утонченными мазками, глаза его, казалось, излучали тусклый свет, делая их ещё более обворожительными и загадочными. Ах, велико ли значение этих мелочей, так способных влиять на сердце и разум человеческий, как если бы искусный мастер, однажды коснувшийся кисти, раз раскрыл бы весь спектр чувств в одном единственном взгляде? Подобные мгновения, за которыми скрывается тайное знание, оказывают влияние на душу, которая, находясь в гармонии с откровениями, постигает тонкую сути и глубину. Всё это словно было предвещанием чего-то большего — большего понимания, большего чувства, и, быть может, того самого исключительного момента, когда тайна открывается перед мудростью жизни. Великое и тайное искусство сердца, что способно невольно соединять судьбы, открывая нам горизонты бескрайних возможностей! Охико, застигнутая врасплох неожиданной откровенностью, словно ребёнок, пойманный за шалостями, почувствовала, как в её душе поколеблена гармония. — Что такое, Охико-чан? Уж не предпочитаешь ли ты более серьезное выражение моей натуры, либо желаешь узнать что-то иное? — с лёгким намёком в голосе, но со скрытым добродушием, произнёс он, чуть наклоняя голову и открывая перед нею уже известные, но оттого не менее манящие горизонты. Как это часто бывает, когда в мир ощущений вторгается часть иной, скрытой реальности, и всё настоящее вдруг оказывается насыщено новым смыслом — едва уловимым, но в то же время таким близким и притягательным. Великий ум Рампо, казалось, не мог бы прошуметь мимо этой тонкой игры разума и чувств, но ироничная тень его слов лишь подчёркивала тот удивительный момент, что разгорался между ними, подобно едва заметной искре на фоне золотого заката. В вихре этих мгновений Охико невольно испытывала томление, отзывающееся в сердце странным трепетом — словно тысяча невидимых крыл коснулась её души, оживив самые светлые её уголки. Вот он — тот сладостный момент, когда нежные поцелуи, будто весенние дождинки, касаются её лица, оставляя за собой следы нежного восторга и, быть может, само наваждение рождается в сердцах человеческих так просто! Всё это едва улавливалось смыслом, но каждое ощутимо отзывается вечно в рассветный светилах единения. Охико, сама того не замечая, едва слышно произнесла слова, в которых, как в ранних лучах солнца, скрывался искрящийся символ её потаённых чувств. — Хочу ещё, — эти слова, сказанные едва слышимым голосом, как тонкая, дрожащая струна, находили отклик в сердце Рампо, окружённого прозрачным коконом их малой тайны. Однако, осознав хрупкость момента, заговорил он с тихой насмешкой, скрывая за улыбкой иронию, но и мудрую осторожность: — Не сейчас, мы ведь не желаем быть пойманными чужим взглядом, так ли? И только он указал на дверь, как она с внезапной безмятежностью распахнулась, впуская в темноту комнаты не только свет, но и неожиданного гостя. Перед порогом стояла автор, обернутая в легкую тень едва уловимого смеха, чей взгляд, полон веселой игривости, упал на Охико, но в нём не было ни укора, ни строгости. — Ах, простите, кажется, я была лишней в этот миг, хотя, судя по твоему выражению, Охико, я и вправду помешала, — произнесла она, прелестно усмехаясь и легко преломляя атмосферу неловкого момента. — Глупенькая! Ничего мы не делали! — вскричал он, стараясь придать своему голосу уверенности, и тем самым ещё более выдавая своё внутреннее смущение, которое, как ловкие тени, отразилось в его движениях. С этими словами он потянул за собой Охико, не утруждая себя дальнейшими объяснениями, словно решив, что легкость бегства может затушевать любые сомнения и вымышленные обиды. Но зоркий взор автора прозревающий истинное в обманчиво прекрасном, уловил мягкий румянец, раскрасневший его уши словно вечерний закат, а также трепет в его движениях, которые явно выделялись среди прочих. И вот перед нами открывается сцена, довольно комичная и забавная, но и таящая в себе некую простодушную истину, что, подобно невольному признанию, нарушает все изгороди обмана и заставляет нас увидеть людскую натуру в её подлинном свете.

. ܁₊ ⊹. ܁˖. ܁⋆୨୧˚૮ ＾ﻌ＾ა˚୨୧⋆. ܁₊ ⊹. ܁˖. ܁