Kitty Go!

Хисока действительно старается изменить ситуацию, и это заметно — их место пребывания часто меняется, а сами они уезжают всё дальше и дальше от поместья. С каждым разом это происходит менее внезапно, более собранно и спокойно, да и дома становятся всё лучше и теперь совсем не похожи на крохотные комнаты мотелей в самом начале. Их нынешнее место жительства первые пару минут навевает неприятные воспоминания. Высокий забор, за которым даже само слово “свобода” не имеет права на существование, и начинает казаться, словно память Киллуа издевается над ним, балуя неизвестным счастьем. Никто никогда не сможет узнать, что таят за собой такие стены. Однако самые страшные сценарии не оправдываются, и Хисока не превращается в тирана по щелчку. Думается, у него было уже множество возможностей навредить Киллуа, но он не воспользовался ни одной, и это хочется считать гарантией спокойствия. По сравнению с ежедневной беготней по мотелям, в этом месте они смогут задержаться подольше. Было бы совсем неудивительно, если Хисока сразу установил жёсткие правила в доме, пока обстоятельства позволяют, но и этого он не делает. Единственное, что он запрещает — это выходить за забор без сопровождения. “По крайней мере пока”, добавляет он, стоит Гону грустно вздохнуть. Словно и этот запрет могут снять или хотя бы ослабить. После жизни в поместье новый дом кажется маленьким, но одна мысль о кладовке или нескольких квадратных метрах мотеля на троих быстро отрезвляет. Даже несмотря на огромные неудобства из-за свежей раны, Хисока вновь отводит ему целую комнату с окном с видом на задний двор и дверью с замком; его личное, насколько это только возможно, пространство. Помимо спальни на первом этаже располагается еще одна жилая комната, гостиная и кухня. Второй же этаж с огромной мансардой и наклонной крышей полностью отходит Хисоке после его шутливого спора с Гоном. Киллуа не успевает как следует осмотреться наверху и спускается обратно, как только Хисока объявляет территорию своей. Ему и так дали слишком много, не стоит испытывать удачу. Что-то отличается в этот раз от череды прошлых помещений. Дело не только в размерах дома или возможности выходить на задний двор под открытое небо. Вместе с обещанием задержаться здесь на какое-то время Гон заметно оживляется. Он почти сияет, пока раз за разом осматривает каждый уголок дома и суется в каждую щель настырным носом. — Тебе здесь так понравилось? — не удержавшись, спрашивает Киллуа, пока Гон перебирает пальцами корешки книг в его комнате. Это явно лишь элементы декора, к которым никто не прикасался ранее. Тем более с целью почитать. — Ага! — воодушевленно отвечает Гон и поворачивается к нему. — Мне нравится каждый дом. Когда он наш. — Думаешь, Хисока купил его? — со скептицизмом спрашивает Киллуа. Даже с поддельными документами это было бы неразумно — привлекать внимание дорогой недвижимостью. — Нет, наверное, — Гон пожимает плечами. — Но это не важно. Сейчас это наш дом. А в доме с друзьями всегда спокойно. Киллуа в очередной раз ловит себя на мысли, насколько они с Гоном разные. Эти различия между ними вновь показывают ему, что они прожили совершенно разные жизни, ведь в то время как для Гона дом — место, в которое можно вернуться, Киллуа всегда воспринимал дом как место, из которого тянет сбежать куда подальше. И очень хочется верить, что однажды и он сможет понять это странное чувство умиротворения, о котором теперь не переставая твердит Гон. А пока это всё настолько непривычно, что каждая перемена в чём-либо первое время вызывает ступор. Еда со специями, приправами и угощения вместо одинаковых блюд, в которых был идеальный суточный калораж, но почти не было вкуса. Отсутствие постоянной слежки за каждым его шагом. И, самое главное, распоряжение свободным временем. Раньше всё было строго расписано по часам: тренировки, учёба, водные процедуры, подъем и отход ко сну в одно и то же время. Когда у Иллуми появилось больше работы, Киллуа смог немного выдохнуть. Вот только вариантов досуга у него было немного. Редкие прогулки по коридорам, еще более редкий просмотр телевизора или документов на рабочем столе Иллуми, пока того нет на месте, чтение книг из библиотеки. В остальное время всё, что ему оставалось — это часами смотреть в стену или потолок, проигрывая в голове отрывки знакомых сюжетов или что-то своё, зацикленное, сбивчивое, с повторяющимися образами. Кажется, он только и делал, что всю жизнь учился. То зубрил учебники и энциклопедии от корки до корки, то развивал физическую выносливость. Теперь над ним нет никакого надзора, но так вышло, что ему снова приходится учиться. Гон в некотором смысле умеет гораздо больше него и теперь делится своими знаниями с Киллуа: объясняет, как играть в простые игры в их возрасте, рассказывает, зачем им рисовать или лепить, если они не собираются становиться именитыми творцами, и самое главное — показывает, что значит общаться и дружить. Можно сказать, Гон учит его жить, и эти уроки гораздо ценнее лекций по этикету и тестов по грамматике. И впервые незнание не ощущается чем-то зазорным. Спустя всего неделю в новом доме, Хисока отвозит их в безлюдное место, где Киллуа быстро понимает, что у него нет ещё одного очень важного навыка. Он совсем не умеет плавать и отчего-то боится воды совсем хрестоматийно, как самый обычный кот из книги. Но пусть ему и страшно, пусть озеро кажется враждебным и смертельно опасным, глядя на то, как Гон смело плещется в нескольких метрах от песчаной полосы, Киллуа самого начинает тянуть туда. Он оглядывается по сторонам, высматривая людей на берегу, и обхватывает колени покрепче, сидя на подстеленном полотенце. Солнце почти село, с каждой минутой красный диск становится всё меньше, скрываясь за горизонтом. Вокруг тихо и подозрительно спокойно. Хисока стоит неподалёку, улыбаясь, и... Киллуа со странной тяжестью в груди думает, что в этом действительно может не быть подвоха. Хисоке просто захотелось выгулять своего питомца и немного развеяться самому. Он не строит каких-то жутких планов и не думает никого топить. Возможно, Хисока взял его с ними чтобы он не сбежал или чтобы возможная погоня не настигла его одного в доме, но в любом случае ему дали шанс вырваться из четырёх стен. И даже не нацепили поводок. — Мочить повязку сейчас, конечно, не стоит. Вода тут явно не стерильная. Но ты можешь немного прогуляться по берегу или помочить ноги, — неожиданно предлагает Хисока, обернувшись нему. — Я тебя не заставляю, но посидеть ты можешь и дома. А в следующий раз уже, когда всё заживёт, я могу тебя тоже научить плавать. Хисока не ждёт ответа на своё предложение — оставляет его открытым для Киллуа, а сам неспешно начинает раздеваться, чтобы наконец присоединиться к Гону. Киллуа мгновенно отворачивается и уставляется на густую тень под собственными лапами. Он серьёзно обдумывает предложение Хисоки, которое, на удивление, не звучит как фальшивая насмешка. Пусть соглашаться ему не хочется, он пытается представить, как бы это могло быть. Стал бы Хисока возиться с ним, как с Гоном, терпеливо и не унижая за возможную неудачу?.. Хотелось бы хоть раз лично испытать это на себе. С одной стороны, любое обучение кажется ему немного унизительным, заставляет ёжиться от того, что кто-то другой смотрит на него свысока. Но если бы пришлось выбирать между методами Иллуми и Хисоки, он бы даже не стал раздумывать. За то время, что Киллуа успел пожить с ним, ни разу не было слышно, чтобы Хисока даже в шутку называл Гона глупым. Возможно, и Киллуа могли бы достаться крохи хорошего отношения. Когда он наконец подходит к берегу, то долго смотрит на спокойную воду перед собой, а стоит кончикам пальцев коснуться озера, как по телу до самой макушки проходит волна мурашек. Но это забавное чувство. Пусть вода и прохладная, она не вызывает страха или тревоги, не пытается утянуть за собой. Киллуа ступает смелее и уже скоро оказывается по щиколотку в озере. Лапы, если немного пошевелить пальцами, легко утопают в зыбком песке. Такое забавное ощущение. Впервые за долгое время Киллуа вдыхает полной грудью, глядя на скалистый склон карьера.

***

Гону всегда нравились подобные места. Всё началось с его самодельного шалашика на берегу реки, где он впервые с момента отлова смог остаться наедине с природой, и до сих пор его интерес к тихим уголкам не угасает. Однажды они с Хисокой ездили к маленькому прудику с утками, где Гон долго наблюдал за ними. За тем, как они смешно болтают ластами под водой и чистят перья своими маленькими клювиками. На озере, к которому они приехали сегодня, уток не было, но зато был Киллуа, а за ним Гону наблюдать нравится гораздо больше. Даже когда он совсем ничего не делает, кончики его ушей забавно дергаются, а брови часто-часто хмурятся. Никогда не получается угадать, о чём он размышляет. Но — думается ему — Киллуа знает столько всего интересного, что не может не думать обо всех необычных и удивительных вещах, о которых успел прочитать в книжках. Сегодня же Гон разглядывает гораздо более редкую эмоцию на его лице. Спокойствие и легкая, почти незаметная улыбка. Гон так засмотрелся на него, что даже пропустил шутливую атаку Хисоки и свалился в воду от неожиданного всплеска воды. — Эй, Киллуа! — кричит ему Гон и активно машет рукой, — Иди к… — прежде чем он успевает договорить, Хисока опускает руку на его плечо и мягко качает головой. Без слов напоминает об утреннем разговоре. Точно, у Киллуа пока не зажила нога, наверное, ему не стоит плавать. Когда Гон сильно царапается обо что-нибудь, ему больно даже ходить в душ. Так что Гон широко улыбается Хисоке в ответ и шлёпает ближе к берегу. Вода пускает его не сразу, но очень скоро он выпрыгивает прямо перед лицом Киллуа. Тот вздрагивает от неожиданности, будто совсем не слышал, как шумно Гон подходил к нему. — Нравится? Ты красиво улыбаешься! — без задней мысли выпаливает Гон и с радостью отмечает смущенный румянец на щеках Киллуа. — Угу… В поместье не было природных водоемов, — неловко отвечает тот, переминаясь с ноги на ногу. Сегодня он без линз, поэтому особенно горько видеть, как Киллуа прячет свои голубые глаза и отворачивается. Гораздо приятнее видеть, как шокировано он распахивает веки от новых пейзажей. Гону так жаль, что он не смог показать ему все это сам и сделать это гораздо раньше. Киллуа как никто другой заслуживает любоваться природой и открывать для себя новые незнакомые места. — Хочу поплавать с тобой, — улыбается Гон в ответ. — Когда будет можно. Это весело! Тебе понравится, точно. — Ага, — кивает Киллуа, и на его лице наконец-то не проскальзывает настороженность, как бывало со всеми предложениями раньше.

***

Первое, что делает Гон, когда замечает регулярную стайку птичек на заднем дворе — просит Хисоку помочь ему с кормушкой. — Уверен, Гон? Вдруг будешь только на них и отвлекаться, — шутливо тянет Хисока и прижимает руку к груди, — совсем перестанешь обращать на меня внимание, забросишь учебу… — Хисока! — возмущается Гон, хватая его за руку и крепко сжимая в своей ладони. — Это неправда. Я не перестану, честно! Просто они такие смешные и милые… Ну пожа-а-алуйста. Как и всегда, Хисока не отказывает Гону в просьбе, никогда бы не стал запрещать ему что-то. Кажется, что он поддержал бы даже самую глупую идею. Киллуа однажды сказал, что Хисока просто подыгрывает ему в таких вещах. Ну и пусть — думается Гону — это лишь значит, что он всё так же важен своему больше-чем-другу. В тот же день купленная кормушка в виде домика с покатой крышей крепится на небольшое деревце на заднем дворе, а Гон садится в засаду на скамейку-качелю напротив. Ждать приходится долго, уже через полчаса хочется просто лечь на спину и покачаться, лениво отталкиваясь одной ногой, но в этот момент Киллуа выходит из дома. — Ты все-таки уговорил его? — спрашивает он с плохо скрываемым удивлением, встав рядом. — Ага, конечно! — Гон довольно улыбается и похлопывает ладонью рядом с собой. — Посмотришь со мной? — Но тут же сейчас никого нет, — Киллуа бросает взгляд на кормушку, заполненную семенами. — Они прилетят. Точно. Только надо подождать, — заверяет его Гон. Он вновь подзывает друга к себе рукой, и тот сдается. Присаживается рядом со сложным выражением лица и замирает. С Киллуа Гону никогда не бывает неловко молчать, поэтому даже сидя неподвижно в полной тишине он чувствует себя спокойно. Где-то во дворе стрекочут кузнечики, крупные стрекозы мечутся в воздухе. Если бы не закрытое пространство и высокий забор, это место можно было бы назвать просто идеальным. Неожиданно, но Киллуа становится первым, кто нарушает молчание. — Тебе правда интересно наблюдать за ними? — тихо спрашивает он и смешно подергивает ухом, когда на него дует ветром. — А тебе нет? Они смешные, и милые, и ещё… очень умные! — случайно воскликает Гон. Не стоит так делать, если он рассчитывает хоть кого-то сюда приманить. — Это птицы, они не могут быть умными, Гон. — Не правда, — вполголоса отвечает он, — они строят очень сложные и прочные домики, охотятся, некоторые умеют говорить. Они очень-очень умные, просто почти никто не замечает это… Так обидно: когда-то так же говорили про него, люди смеялись над “глупым котёнком” и даже не пытались узнать, о чём он думает. Так всегда получается, когда разные существа общаются по-разному. Когда-то Гону даже очень хотелось завести себе домашнюю зверушку. Ему очень нравится мысль о том, чтобы заботиться о ком-то другом: кормить маленького хомячка, играть с забавной ящерицей, может быть даже завести настоящего котёнка, но теперь это кажется совсем неправильным. Это плохо — хотеть присвоить себе живое существо. Когда птицы наконец прилетают, Гон замирает и затаивает дыхание, Киллуа, кажется, делает тоже самое, слышно, как он резко делает глубокий вдох и замолкает. Однако, стоит повернуть голову в его сторону, как пробирает дрожь. В глазах Киллуа не просто интерес и любопытство. В них — настоящая жажда, так хищник выглядит на охоте. Гон мгновенно отвлекается от наблюдения за птицами и, отбросив мимолетный страх, шёпотом зовёт своего друга.— Киллуа? Ты же не нападёшь сейчас?Гон не уверен, что это хорошая идея, но всё равно осторожно накрывает его лапку своей. Это отвлекает его лучше, чем слова, и Киллуа быстро поворачивает голову в его сторону. Расширенные зрачки стремительно сужаются до нормального размера, ему приходится несколько раз моргнуть, прежде чем его взгляд проясняется окончательно. Этот вопрос не возник на пустом месте. Всего неделю назад, когда Гон решил показать ему камень, который облюбовала стайка ящериц, произошло нечто странное. Гон не сразу понял, почему Киллуа отвлёкся от их разговора и притих. Он опомнился только после неожиданного рывка, а в следующую секунду в чужой лапке уже извивалась пятнистая ящерица. Гон смутно помнит, как умолял Киллуа разжать кулак и не понимал, почему тот так поступил, но объяснение оказалось до боли простым. Оно содержало лишь одно слово, имя. Иллуми. Он учил Киллуа охотиться, и это, наверное, было единственное “животное” желание, которое в нём поддерживали. Только Киллуа не хотел больше бездумно нападать на безобидных птиц и зверей, а потому Гону пришла в голову эта идея с кормушкой, даже если Хисоке он всю правду о причинах и не договорил. — Нет. Не переживай, — наконец отвечает Киллуа и выскальзывает ладонью из-под руки Гона, чтобы крепко ухватить себя за бедро. С трудом Гон отводит взгляд от его лица и вновь переключает внимание на кормушку. Вокруг нее снуют уже четыре мелкие птицы, вдалеке слышится чириканье, наверняка к ним уже летят друзья. Киллуа больше не произносит ни слова, и в его позе сложно не заметить некоторое напряжение. Но, видимо, это безмолвное занятие ему нравится, потому что на следующий день он сам присаживается рядом и даже спрашивает, какие еще животные интересуют Гона.

***

Иногда учёба — полнейшая скукота! Конечно, Гону очень хочется быть таким же умным, как Киллуа, как Хисока, как Винг, Биски и многие-многие другие, но это бывает так утомительно. Ему приходится читать огромные учебники, учить занудные правила, по несколько раз повторять одно и то же, чтобы понять материал. Начинать с самых азов вместе с Хисокой и красочной азбукой было по-своему захватывающее, даже весело. Но теперь, когда предметов становится всё больше, счёт все сложнее, а к регулярным занятиям добавилась самостоятельная работа, иногда ему хочется лезть на стенку. Вот и сейчас, пока на заднем дворе ярко светит солнце, а Хисока отъехал по делам, Гон водит карандашом по тетради с примерами. С момента, как они покинули прошлый дом, он ещё ни разу не занимался с Биски. Пока не лучшее время — только и сказал Хисока с лёгкой улыбкой, когда Гон спросил про уроки. Так что теперь ему приходится вновь заниматься с Хисокой, осваивая что-то новое, а после долго повторять все самому. Ему гораздо важнее выучить язык и понять, как все работает в мире, чем глубоко погружаться в математику. Но, увы, и Хисока, и Биски сходятся во мнении, что основы ему все равно придётся выучить. Нахмурившись от усердия, Гон уже в третий раз решает один и тот же пример с трехзначными числами. Однако ответ никак не сходится с листом в конце рабочей тетради. — Ты всё ещё на первом? — бодро спрашивает Киллуа, заглянув Гону через плечо. Кажется, он что-то жуёт на ходу. Забавно, раньше он боялся даже присоединяться к ним за столом, а теперь, судя по всему, чувствует себя гораздо свободнее, особенно в отсутствие Хисоки.— Он сложный! — тут же вскидывает руки Гон и с тяжелым вздохом падает лбом в тетрадь, — Я не понимаю, совсем не понимаю… — Это задачка на две секунды, она не сложная. — Ты обещал помочь! — практически всхлипывает он. Утром перед уходом они с Хисокой договорились об этом, никаких шуток! Раз уж Киллуа уже хорошо знает то, что сейчас изучает Гон, то вполне может помочь с объяснениями, но вместо этого он весь день ходит и только подшучивает над ним. Даже с Биски и её постоянными замечаниями было проще, с ней Гон хотя бы со временем начинал что-то понимать, а с (не)помощью Киллуа нет не только помощи, но даже поддержки. От обиды Гон закусывает губу, хмурит брови и чересчур сильно давит на карандаш. Кончик грифеля ломается и отлетает на другой конец стола, как будто тоже пытается сбежать от математики. Голова с глухим звуком ложится на стол. Это просто невозможно решить! Киллуа отходит на кухню, видимо, он и правда совсем не хочет помочь, но, к удивлению Гона, уже спустя минуту возвращается со стулом и ставит его рядом.— Давай попробуем вместе, — неожиданно предлагает он. Пока Гон затачивает карандаш, Киллуа объясняет: всю школьную программу его давно заставили вызубрить от корки до корки, поэтому возвращаться к этому ему совсем не хочется. Повлияла на его решение просьба Хисоки или что-то другое, Гон не знает. Знает только то, что Киллуа решил прийти к нему на помощь несмотря ни на что. Поначалу Гон старается заново и без подсказок приступить к решению. Он усердно записывает числа: друг под дружкой, не забывая, что каждая живёт в своей клеточке. Киллуа под боком только молча наблюдает за этим, потягивая воду через трубочку. — Нужно сложить? — уточняет он, заглядывая в учебник.— Да… — Гон кивает и делает глубокий вдох, набираясь смелости перед очередным математическим вызовом, и, как советовала Биски, вслух начинает проговаривать свои действия, — сначала самые последние. Приходится сжать лапки в кулаки, чтобы не начать считать по пальцам. Но после стольких тренировок сложить две цифры не так сложно. С гордостью он выводит аккуратную восьмёрку снизу. Восхищения в глазах Киллуа после этого почему-то не появляется. Следующий шаг Гон тихо бубнит себе под нос: — Потом складываем вторые… — и моментально стопорится. За последние десять минут у него так и не получилось разобраться с этой головоломкой.— Сколько получается? — без энтузиазма поторапливает его Киллуа, — запиши это. Но сколько бы Гон ни старался, он не понимает, что делать. Он пересчитывал несколько раз (и даже в тайне проверил на калькуляторе), но вторые цифры точно вместе дают число 13! От этого голова начинает идти кругом. Не может же он записать обе цифры в одну клеточку… Каждая должна жить в отдельной. Неловкое молчание никто не решается нарушить. Гон пытался разными способами, даже сложить получившееся число и записать в клеточку четвёрку, но ни одно из решений не оказалось верным. И тогда в голову пришла другая мысль. Он выпрямляет спину, быстро считает последние цифры — в уме! — и записывает в чистовик ответ: 185 + 153 = 2138. После чего с широченной улыбкой поворачивается к Киллуа. Лицо Киллуа говорит красноречивее слов. Он весь скукоживается, как будто почуял запах протухшей еды и поднимает взгляд на Гона. Весь пыл мгновенно угасает, уши прижимаются к голове, кажется, такое решение Киллуа не понравилось. — Не так? — робко предполагает он. — Ты серьёзно? Да как можно этого не знать! — Киллуа несколько раз быстро переводит взгляд с лица Гона на тетрадь и обратно. — Это же элементарные вещи! Какой идиотизм… Киллуа подрывается с места, вскинув руки, отчего Гон на секунду съёживается, и быстрым шагом уходит на кухню с пустым стаканом, оставляя после себя только вопросы и какое-то странное липкое ощущение в груди. Между ними действительно огромная пропасть. И в речи, и в знаниях, и даже в силе. Киллуа очень умный, схватывает всё быстро, слова, которые он использует, даже выговорить порой сложно, а те задачи, которые Гону не по плечу, для него не стоят совсем ничего. Наверное, он действительно хуже, чем Киллуа. Хисока просто слишком добрый, чтобы сказать об этом прямо. Даже если никто давно не называл Гона глупым, это совсем не значит, что что-то изменилось. Наверное, остальные просто не хотели его расстраивать. Ком в груди никуда не девается, и когда глаза начинает щипать от только-только подступающих слёз, возвращается Киллуа с большим чистым листочком. Он молча садится рядом, разворачивает к себе учебник, и очень быстро начинает решать примеры. Кажется, будто он просто заранее выучил все ответы, но рядом с каждым примером так же быстро появляется и решение. Киллуа не напряжён, не зол, он кажется скучающим, пока колдует над заданием и спустя пару минут протягивает Гону свой исписанный листок. — Вот, ты можешь просто переписать, но лучше посмотри как решено, — суровым голосом произносит он. Создаётся ощущение, что он злится на Гона за произошедшее, но последнюю фразу он добавляет, натягивая неловкую улыбку: — Должно помочь. Он продолжает сидеть рядом, пока Гон занят переписыванием первых трёх примеров, но после этого встаёт и уходит в свою комнату. Такая учёба кажется чем-то нечестным, но к концу наконец приходит понимание того, как были решены все эти задачи и зачем Киллуа подписывал маленькие единички над цифрами. Это действительно было так просто, а Гон до этого кучу времени просидел, так и не сообразив, как решать правильно. Когда всё необходимое оказывается сделано, он долго смотрит перед собой на задание и всё-таки начинает беззвучно плакать, проглатывая всхлипы. У Киллуа может и не такой хороший слух, как у него, но сейчас меньше всего хочется показывать ему свою слабость. Таким униженным Гон не чувствовал себя уже очень давно. А теперь это подзабытое чувство начинает снова грызть его изнутри.

***

Дверь Хисоки всегда открыта для него, и Гон уже не представляет, чтобы ему отказали в ласке и защите даже в самое тёмное время суток. Услышав, что Хисока вышел из душа и поднимается по лестнице, Гон встает с дивана и бесшумно следует за ним. Перед дверью в спальню останавливается, переминается с ноги на ногу, собирая мысли в кучку. Ему не стоит подавать виду, что он чем-либо расстроен, ему просто надо отвлечься от заевшего голоса в голове. Когда он заходит в комнату и закрывает за собой дверь, внутри уже не горит свет. Тихим быстрым шагом Гон добирается до кровати и заползает с головой под одеяло, чтобы прижаться сзади к горячему обнаженному телу Хисоки и уткнуться носом между его лопаток. Такой приятный запах — чистая кожа и сладкий фруктовый гель для душа. Прикрыв глаза, Гон тихо сопит, втягивая воздух носом, и вжимается лбом в крепкую спину. Ему даже не надо залезать сверху и требовать объятий, хватает даже такой близости, чтобы липкое ощущение в груди начало отступать. Довольно скоро Хисока поворачивается к нему лицом и приподнимает край одеяла, чтобы посмотреть на него, лежа на боку. — Ты сегодня такой тихий, тигрёнок, — мягко говорит он. — Не хочешь поделиться, что случилось? — Мм, — неразборчиво мычит Гон с закрытым ртом и с неохотой приоткрывает глаза. — Устал. — Правда? — вкрадчиво спрашивает Хисока и опускает руку, чтобы пригладить его непослушные волосы. — А мне почему-то кажется, что тебя что-то расстроило. Я не прав? Гон прикусывает язык, не желая врать. Всё равно Хисока сразу всё поймет по его голосу, от него почти невозможно что-либо скрыть. В темноте тени падают на его лицо и делают его более жестким, очерченным, но Гон знает, что сейчас Хисока наоборот как никогда спокоен и дружелюбен. — Может быть вы с Киллуа поссорились, м? — спрашивает он, продолжая поглаживать его по волосам. — Нет, нет! — спешит оправдаться Гон, мгновенно встрепенувшись. — Я просто... Немного подумал и стало грустно. Вот и всё, — Гон не договаривает, но Хисока выдерживает паузу, не сводя с него взгляда, и это подстрекает его продолжить: — Я наверное очень глупый, да… — Кто тебе такое сказал? — мгновенно хмурится Хисока, и его ладонь замирает между прижатых ушей. — Никто! — с жаром шепчет Гон, однако, судя по выражению лица Хисоки, не особо убедительно. — Я сам это подумал. Просто Киллуа… он такой умный, сильно умнее меня, хотя он тоже гибрид... И ты очень умный. И все вокруг всё понимают, всё знают и умеют. Вот я и подумал, что значит я — совсем глупый. — Гон, — выдыхает тяжело Хисока, — это совершенно не так. Почему ты решил, что другие лучше тебя? — Потому что я не понимаю… столько вещей. Все эти книги, язык, учеба… я ведь совсем… — перечисляет Гон и притихает, когда горло сковывает обидой и разочарованием. Хисока молча притягивает его к себе и заставляет уткнуться лицом в широкую грудь. — Глупости какие, — говорит он более холодным тоном, чем обычно, но затем смягчается. — Ты очень смышленый мальчик. Умный, очень трудолюбивый, — воркует он, перебирая пальцами по спине и пушистому загривку. — Ты столько выучил за такой короткий срок, как можно назвать тебя глупым? Не надо смотреть на других, их ты ещё догонишь и обязательно будешь знать столь же много. Может быть даже больше. Гон лишь невнятно мычит в ответ. В словах Хисоки есть доля истины, но… Ему хочется сказать, как бесконечно много этих “но”, однако Хисока продолжает: — Я ведь видел, какой путь ты проделал. Смотри, как много всего ты усвоил, с чего мы с тобой начинали и где ты сейчас. А мне между прочим обидно слышать, что кто-то называет моего котёнка глупым, — он мягко прижимается губами к макушке, — особенно, если это делает он сам. — Но ведь… — Не беспокойся, Гон, такие грустные мысли ни к чему перед сном, правда? Ты же знаешь, что мы со всем готовы тебе помочь, так что сейчас давай лучше отдохнём и как следует выспимся, хорошо? У Гона совершенно нет желания отказываться от такого заманчивого предложения, поэтому он практически сразу расслабляется в руках Хисоки, мурлычет от приятных поглаживаний и зевает. Последнее, что он говорит, прежде чем уснуть, единственное, что крутится в голове, это простое и короткое: — Спасибо. За этот разговор, за постоянную ласку и за всё, что Хисока для него сделал. Гон редко об этом говорит, но на самом деле, в каждое “спасибо” вкладывает благодарность за то, что они однажды встретились.

***

Со временем Киллуа осваивается в новом доме. Поддержка Гона и спокойствие Хисоки очень в этом помогают. И если от постоянного присутствия первого подчиненного Иллуми иногда становится не по себе, то в моменты, когда дома только Гон, получается вдохнуть полной грудью. Киллуа позволяет себе спокойно и свободно перемещаться по дому, разговаривать не полушепотом и частенько брать маленькие перекусы на кухне, оставленные специально для них с Гоном. Не потому, что ему не хватает пищи, а потому, что это становится очередным подтверждением: в этом доме у него вполне человеческие права. Более того, Хисока не просто позволяет ему делить с ними территорию, но и старается наладить непривычный и поначалу пугающий контакт на равных. Впервые после того, как Хисока спрашивает, есть ли у Киллуа какие-то хобби, это кажется злой насмешкой, настоящим издевательством. Какие могут быть интересы у того, кто всю жизнь до недавнего времени провёл по сценарию Иллуми? Этот вопрос повисает в воздухе и надолго остаётся неотвеченным. Хисока не давит и не надоедает с вопросами, лишь молча приносит для Киллуа подарок спустя пару дней. Этим подарком оказывается обычная игровая приставка, чем-то напоминающая кнопочный телефон Гона. Быть может, это ошибка? Такая вещица наверняка должна принадлежать его любимому питомцу, но Хисока быстро обрывает это предположение.— Это твоя вещь, личная, — с улыбкой акцентирует он, — ты, конечно, можешь поделиться с Гоном, но только если сам захочешь это сделать. На приставке всё не заканчивается, в скором времени у Киллуа появляется целая полочка личных вещей: приятная расчёска для жестковатой из-за краски шёрстки, какой-то художественный роман, ранее не прочитанный Киллуа, и настольный календарик. Хисока постоянно акцентирует на том, что это — его вещи, и только он может сам ими распоряжаться, следить за их сохранностью и состоянием. Киллуа нравится это чувство некой ответственности, оно вдыхает в него прежде неизвестные чувства — он наконец начинает казаться себе нужным и важным. Это закономерно помогает Киллуа сильнее раскрепоститься и обрести уверенность в своей новой жизни. Дом понемногу становится спокойным и безопасным местом, однако в компании Гона ему впервые за всю жизнь ни капли не страшно, впервые хочется проводить с кем-то время, поэтому на просьбу Хисоки о помощи с учёбой он и не отмахивается. Пусть это и связано со школьной программой, в компании Гона это не должно быть чем-то ужасным.Однако почти сразу все идёт не так. Этот гибрид со сложным лицом по несколько минут тратит на примеры, которые Киллуа мог решать, кажется, с рождения. Неясно, почему он оказывается таким неумным, но это лишь больше загоняет в угол. “Побудь, пожалуйста, на сегодня учителем для Гона, если ему понадобится помощь”, да? Но разве учителя помогают? Иллуми просто давал материал, а потом следил за усвоением. Из помощи только сухая оценка: верно или неверно. Поэтому как помочь в этом деле, пока не понятно. Поначалу Киллуа просто наблюдает за тем, как Гон ломает голову, а затем… затем предлагает попробовать вместе и достаточно быстро срывается. Он не поступает как Иллуми, не унижает Гона, не называет животным, но успевает резко вскинуть руки и заметить, как вздрагивает от этого жеста его друг. Киллуа пытается загладить вину и даже делает за другого гибрида всю работу, однако Гон больше не говорит ему ни слова в тот день. Даже не смотрит в глаза. Зыбкое ощущение безопасности быстро сходит на нет, когда возвращается Хисока. Если Гона так задела его помощь, вдруг он перестанет считать его своим другом?.. Киллуа не уверен, пугает ли его больше то, что тогда Хисока больше не захочет его прикрывать, или то, что Гон полностью разочаруется в нем. Он почти не спит и утром приходит на завтрак под самый конец, когда гибрид с хозяином уже все приготовили и поели. — Кажется, Гон очень расстроен вашим вчерашним занятием, не знаешь, почему? — спрашивает Хисока, намыливая одну из тарелок, пока сам Гон убежал в свою комнату. — Но я же ему помог, что не так? — Он был очень расстроенным, когда пришёл ко мне вечером, как будто ему кто-то нагрубил, — с намеком снижает он голос, и Киллуа цепенеет, — Так что я очень попрошу тебя быть несколько сдержаннее. Надеюсь, ты меня услышал. — Я ничего не… — голос предательски дрожит, мешая держаться уверенно. Хисока тут же перебивает его, оборачивается лицом к лицу с мокрыми руками и ставит точку в этом разговоре: — И заниматься вместе нужды больше нет, я разберусь с этим сам. Он не оставляет даже возможности ответить, словесно себя защитить. Да и это едва ли имеет смысл, Хисока может быть действительно зол, когда речь идёт про Гона. Только в такие моменты его голос становится стальным и холодным, а на лбу вздувается венка. И эти детали выдают его эмоции с головой, сколько бы он ни старался казаться сдержанным. Было глупо надеяться, что вчерашний инцидент пройдёт незамеченным. Даже если Гон и не стал лично на него жаловаться, Хисоке нетрудно было сложить два плюс два, чтобы понять, кто расстроил его питомца. Ему необходимо срочно исправить свою ошибку, как учил его Иллуми. Киллуа с содроганием вспоминает, как тот не ограничивался наказаниями, но заставлял после унизительно извиняться за свои проступки. Встать на колени или нагнуться пониже, руки по швам, повторять как мантру: “Я не смею… Я приношу извинения за…” Что-то ему подсказывает, что подобное Хисоку не порадует. Тот никогда не заставляет Гона извиняться и прощает его за всё: за случайно разбитую тарелку, шум поздно вечером, следы земли на одежде после валяния на заднем дворе. Но вот сам Гон… Гон, возможно, оценит его попытку загладить вину. Вдохнуть полной грудью, стиснуть зубы и наконец подойти к Гону. За два дня никто так и не решился нарушить молчание. Что-то болезненно сжимается в груди от вида того, как Гон моментально тушуется. На это невыносимо смотреть. Киллуа никогда не рассматривал значение заученных слов и фраз с этой стороны. Может он и решился извиниться из-за страха, сейчас он действительно осознаёт, как сильно мог задеть Гона. — Гон, я… — впервые нужная фраза застревает в глотке, ощущается чем-то чересчур личным, но в той же степени необходимым. — Я не имел права так с тобой обращаться. Прости, мне очень жаль. Тишина кажется оглушительной, Киллуа зажмуривает глаза, не зная, какой реакции ждать. Чтобы как-то разрядить обстановку, он бормочет под нос: — Я просто не сразу понял, что тебе правда сложно, и я ещё никому раньше так не помогал, вот и… — И ты тоже меня прости! — неожиданно перебивает Гон и, подлетев ближе, крепко обнимает его; Киллуа мгновенно обмирает. — Я правда могу долго что-то не понимать. Знаешь, до Хисоки никто меня ничему не учил, но я стараюсь, правда стараюсь! И обязательно стану таким же умным. Как ты, и как Хисока тоже. Обещаю! Киллуа не вырывается из объятий и натягивает на лицо не особо убедительную улыбку, но почему-то от слов Гона ему становится совсем стыдно. Если другого гибрида и правда никогда не учили, было совсем несправедливо ругаться из-за того, что он не понимает. Еще никогда его не благодарили за извинения и никогда не прощали вот так — не требуя унижаться и искренне прощая. Чтобы наверняка отвлечь Гона от переживаний, Киллуа соглашается на все его предложения: попробовать зарисовать вместе птиц, которые прилетают к кормушке, показать, как у него получается так мастерски проходить уровни в игре, перевести почти половину содержимого холодильника, чтобы приготовить пирог для Хисоки. Гон ведет себя так, будто ничего не случилось. И, зная его, легко поверить, что он быстро отошел. Но чувствуя отголоски вины, Киллуа не оставляет его одного до позднего вечера и даже не пытается отправить Гона в другую комнату, когда тот засыпает на его кровати посреди просмотра фильма. Пожалуй, думает Киллуа, укладываясь на самом краю, с Гоном даже не страшно разделить постель. Его дыхание размеренное, тихое, уши забавно подергиваются во сне, а выражение лица совершенно безмятежное. Рядом с ним не просто спокойно — он словно островок безопасности посреди бушующего океана. И чтобы дарить такое ощущение, ему не нужно быть ни сильнее, ни умнее Киллуа — хватает лишь его наивного и необъятного доверия и желания дружить.