Kitty Go!

Во время перелета Гон учит много новых слов: багаж, рейс, самолёт и — довольно сложное — ремень безопасности. Он впервые позволяет себе так внимательно рассмотреть всё в аэропорту и не чувствует ужаса перед сменой обстановки. Это не наказание, напоминает себе он, а настоящее приключение. К тому же в этот раз никто не собирается забывать его в шумном людном аэропорту. Хисока рассказывает ему про автоматы с едой и кофе и даже даёт ему деньги, чтобы Гон купил себе бутылку воды в дорогу. Они вместе читают информацию с табло вылета, и Гон с трудом, но с большим рвением пытается произнести время из разных бегущих строк. В самолёте его впервые сажают у окошка, а не в тесное тёмное помещение, и он с восторгом и трепетом смотрит, как стремительно удаляется земля. Гон крепко держит Хисоку за руку и прижимает уши к голове в первые минуты полёта, но очень скоро расслабляется и задаёт сотни вопросов про то, как такая огромная железка способна подниматься в воздух. Это так сильно отличается от его предыдущего опыта: никакой паники, слёз и постоянного напряжения. Даже окружающие люди относятся к нему лучше в присутствии Хисоки, а добрая стюардесса улыбается, когда приносит ему горячий обед. После такого насыщенного эмоциями события Гон долго не может успокоиться и смолкает только тогда, когда машина привозит их к бесконечно высокому дому. В прошлом городе в их распоряжении был всего один этаж, но там и без того было так просторно. Сложно представить, сколько же места будет здесь. Это даже немного пугает — вдруг Гон всё же заблудится в нескончаемых комнатах? Большая железная дверь открывается не ключом, и на ней есть множество кнопок с разными цифрами. Хисока не нажимает ни на одну из них — лишь прикладывает что-то к круглому окошку рядом, и дверь сама открывается. Конечно, Хисока опять ему всё объяснит и покажет, а после позволит исследовать дом самостоятельно, но столько этажей он просто не запомнит. Каково же удивление Гона, когда встречает их светлое пустое помещение, в котором нет ничего, кроме высокого цветка в горшке и ящиков на стенах. Справа есть проход к лестнице, но они идут чуть дальше и заворачивают к двум дверям без ручек. Гон уже хочет спросить, как же они будут открывать эти комнаты, но Хисока нажимает на кнопку со стрелочкой рядом и ждёт, поставив руку на бок. Неужели дверь должна открыться сама? Нет, Гон точно не сможет привыкнуть, если всё будет такое странное и непонятное. Двери действительно сами распахиваются перед ними после недолгого ожидания, как было с большими стеклянными в аэропорту. Хисока ведёт его за руку дальше, но эта комната, она… совсем крохотная, и каких-то других выходов из неё нет. Гону тут же становится не по себе от мысли о таком тесном помещении, которое даже меньше, чем кладовка. — Ч-что это? Зачем? — опасливо спрашивает он, делая шаг назад. — Это? Ох, не бойся, это лифт, мы на нём поднимемся на свой этаж. Было бы долго идти по лестнице, тем более, что у нас с собой тяжёлые сумки, — улыбается Хисока в ответ. — Пойдём, в этом нет ничего страшного, я же иду с тобой, правильно? Соглашается Гон неохотно, но это правда — Хисока никогда его не обманывал (если не считать нечестной игры, но тогда это вышло случайно) и не делал ничего плохого. Двери лифта закрываются за ними, и всё что спасает от паники в этот момент — абсолютное спокойствие Хисоки рядом. По ощущениям они стоят на месте, а когда двери снова открываются, они выходят обратно в то же самое место. Гон уже хочет возмутиться — зачем Хисока так с ним шутит?! — однако достаточно быстро понимает, что что-то изменилось. Из похожего светлого пространства на месте железной двери теперь выходит небольшой коридор и парочка дверей с цифрами. Не веря своим догадкам, Гон поворачивается к Хисоке и спрашивает: — Это что?.. Всё наше? В ответ — шумный смешок. — Нет, пока точно нет. Я ещё не думал о том, чтобы выкупить целый этаж, — Хисока жестом приглашает Гона выйти из лифта и шагает за ним, вынося с собой чемоданы. — Наша квартира под номером сорок четыре. Сможешь сам найти её? Гордо вскинув голову, Гон мчится по коридору, разглядывая надписи на дверях, пока рюкзак за спиной подпрыгивает в такт его быстрым шагам. В душе он невероятно счастлив, что в нужном числе обе цифры одинаковые, а значит найти его будет гораздо легче. Когда они только начали заниматься счётом, ему такие приглянулись сразу, ведь их оказалось довольно просто запоминать. Гон подводит Хисоку к двери с двумя четверками и извивает хвост, немного волнуясь из-за того, что ожидает его внутри. Хисока открывает дверь ключом и поворачивается, пропуская Гона вперёд. — Конечно, это не новая квартира, но говорят, что пустить котика первым — к удаче, — произносит Хисока и ерошит ему волосы рукой, когда Гон шутливо фырчит в ответ на странную примету. Уже в первые секунды в их новом доме волнение отходит на задний план. Едва стянув ботинки, Гон несётся исследовать место. Здесь несколько комнат, большие чистые окна, из которых видно зелёные макушки деревьев и другие дома. В большой просторной спальне яркие красочные обои, на которых причудливые пятна и узоры наползают друг на друга, а через балкон тянется широкая плетеная ткань. Гамак — так это называется, подсказывает ему Хисока, и Гон очень скоро лично испытывает, насколько удобно в нем лежать, наблюдая за внешним миром. Эта квартира — одна из многих принадлежащих другим людям в этом высоченном доме, — гораздо больше подходит Хисоке. В ней чувствуется что-то особенное, личное и тёплое — во всех этих коробках с любопытными вещами в маленькой комнате, в мягком кресле-мешке и ночнике. — Это первое место, которое стало полностью моим, — поясняет Хисока и немного морщится, когда натыкается взглядом на яркие обои в спальне. — Здесь многое стоит поменять или выбросить, но руки пока не доходят. Он отводит Гону отдельную комнату с телевизором, тумбочками, где можно разложить свои вещи, и удобным раскладным диваном. Последнее необязательно, потому что спать в одной постели с Хисокой гораздо приятнее, чем одному, но Гон невероятно благодарен тому, что теперь и у него будет личная территория. Ближе к ужину Гон вызывается помочь разобрать вещи Хисоки. Тот будто и не заинтересован в этом — сначала уходит из дома на пару часов, а по возвращении отправляется в душ. Поэтому Гон берет дело в свои руки и с разрешения залезает в чемодан, чтобы разложить вещи на кровати. Когда он вынимает всё из основного отдела, то из любопытства расстегивает и другие молнии, пока не наталкивается на папку с очевидно важными бумагами... и впадает в легкий ступор. На нескольких листах и в двух маленьких книжках — он сам. Точнее, его фото. Довольно быстро он вспоминает, как Хисока просил его постоять у светлой стены, чтобы сделать снимок — без ослепляющих вспышек и голоса на повышенных тонах, стараясь не вызывать неприятные воспоминания. Гон осторожно перебирает остальные листы, находит фото Хисоки и другие бумаги со сплошным мелким текстом, а потом возвращается к первым. Чтение пока даётся ему с трудом, но его так и распирает узнать, о чём там написано, поэтому он упорно ищет глазами знакомые слова, самые первые, которые он попросил Хисоку показать ему. И находит: оба их имени стоят рядом, а после них — одинаковые "вторые имена", которые люди используют только для важных серьёзных встреч. В груди разливается странное тепло, и Гон ещё долго разглядывает найденные листы, снова и снова возвращаясь к одной мысли. Если Хисока поставил его рядом с собой в такой серьёзной бумаге, значит и в своей жизни он готов принять Гона как важную её часть. И, если это действительно так, — с огромной надеждой думает он, — теперь они смогут всегда быть с Хисокой вместе, и тот не подумает отдать Гона кому-то другому. Он действительно может больше не переживать о том, что однажды придётся забыть об этом уютном месте (и прошлом настоящем втором доме Хисоки), и может доверять ему на все сто. Как ни крути — теперь они почти как настоящая семья, которая должна быть у каждого. Какая была у него наверняка много-премного лет назад, пусть теперь Гон её совершенно не помнит. Сейчас вообразить кого-то лучше Хисоки ему сложно.

***

Здесь прохладнее. Даже Хисока удивляется, сильнее укутываясь в одеяло под утро. Ворчит что-то про ленивых коммунальщиков и притягивает Гона поближе к себе, чтобы согреть своим телом. Приятно уткнуться замёрзшим носом в тёплую грудь и ощущать, как тебя крепко обвивают сильными руками. Выбираться из постели не хочется совершенно. Пусть его и манит возможность рассмотреть первые желтеющие листочки на деревьях, по ощущениям там сейчас настоящий северный полюс. — Обычно в сентябре тут гораздо теплее, — вздыхает Хисока ему в макушку и снова ёрзает, устраиваясь поудобней, — придётся, наверное, достать зимние одеяла. В ответ Гон согласно мычит и продолжает наслаждаться их тёплым тесным контактом. Вот только к его сожалению довольно скоро ленивые утренние объятия прерываются. Раздается звонок, который Хисока сбрасывает, но человек по ту сторону трубки настойчиво звонит ещё несколько раз, и Хисока нехотя вылезает из постели, чтобы ответить. Заняв его место в кровати и завернувшись в нагретое одеяло, Гон вполуха подслушивает разговор, но быстро теряет интерес. Слышно, с каким безразличием ведется обсуждение чего-то не особо важного, а следом — как хрустят затекшие суставы. Только когда Хисока заканчивает разминку, а с кухни начинают доноситься приятные ароматы, Гон заинтересованно высовывает нос из своего кокона. — Всё готово, можешь идти завтракать, — сообщает Хисока, вернувшись в спальню. Он облокачивается на дверной косяк и с наигранным недовольством поднимает брови, когда Гон только зевает в ответ. — Лучше здесь поем, — он лениво потягивается и вновь опускает голову на подушку. Здесь так приятно и уютно, одеяло совсем не хочет его отпускать. Если только ему дадут ещё пару минут… В следующее мгновение Гон вскрикивает от неожиданности. Хисока успел подкрасться ближе и запустил холодную цепкую руку под одеяло, чтобы ущипнуть его за бок, а следом схватить за бедро. Никакие мольбы не спасают. Холодная ладонь скользит по горячей коже, отнимая столь драгоценное тепло, и Гону остаётся только отползти к изголовью кровати и сесть. Хвостом он оскорбленно прикрывает пострадавшее место. — За что?! — только и выпаливает он возмущённо, пока Хисока пытается притянуть его назад за лодыжку. — Как за что, милый? — смеётся тот, когда ноги Гона свисают с кровати, едва не касаясь ледяного пола. Хисока нависает над ним и держит свою руку в опасной близости к его коже. Даже так, кажется, чувствуется мороз, который от неё исходит. — Смотри, я давно встал, приготовил завтрак, а ты продолжаешь нежиться в постели, как самый большой негодник. — Я не… Ай! Холодно! — пытается возразить Гон, но как только он открывает рот, Хисока касается живота всей пятернёй и совсем быстро её убирает. По ощущениям он всё время, пока был на кухне, держал её в морозилке. У Гона бегут мурашки, а Хисока только улыбается шире, глядя на его страдания. — Маленький наглец… — он жарко выдыхает Гону в лицо, что, честно говоря, гораздо приятней его ледяных касаний. — Ты так жесток ко мне, Гон. Хочешь заставить меня завтракать на одинокой пустой кухне, а самому остаться в уютной кровати? Его улыбка становится шире, в уголках глаз появляются добрые морщинки, и Гон знает наверняка — сейчас Хисока не злится по-настоящему, он подшучивает над ним, и за таким Хисокой действительно интересно наблюдать. Зная, что он ни за что не навредит тебе. Поэтому Гон лишь плотнее сжимает губы, чтобы не издавать больше лишних звуков и продолжает наблюдать за ним, впитывать каждое его слово и изучать новые ранее закрытые для него эмоции. — Дойдёшь сам? Или мне стоит тебя понести? — ухмыляется Хисока и уже тянет к нему руки. Гон подпрыгивает с кровати, прежде чем его успевают окончательно заморозить, и, захватив тёплые носочки, бежит в сторону кухни. Нацепляет их прямо по дороге и надеется, что Хисока не погонится за ним со своими холодными объятиями. За завтраком они успокаиваются и перестают дурачиться, и после Гон припоминает недавнее обещание показать город и новые интересные места. Хисока улыбается — уже мягче, чем во время возни в кровати — и кивает. — Только сначала стоит утеплиться. Мы ведь не хотим, чтобы ты простыл на улице? Он ничего не добавляет и до последнего не уточняет, куда они направляются. В лифте Гон переспрашивает номер их этажа на случай, когда ему понадобится самостоятельно возвращаться домой, а в такси он прилипает к стеклу и жадно поглощает новые виды. По ощущениям в этом городе гораздо больше людей, больше шума и высоких зданий. Но пока Хисока рядом и крепко сжимает его руку, исследовать новое совсем не страшно. Большое просторное здание, к которому они подъехали, называется торговым центром. Гон теряется перед обилием ярких витрин и огромных вывесок, но его уверенно тянут вглубь этого пёстрого безумия, а следом ошарашивают: — Можешь выбирать всё что угодно. В первую очередь теплые вещи, конечно, но и всё остальное тоже, если приглянется. Гон в ступоре оглядывается. Они в одном из отделов с одеждой, кругом бесконечные полки, стенды и безликие куклы в человеческий рост, а ещё живые люди в одинаковой форме, которые смотрят на него с нескрываемым удивлением. — Можно всё? — переспрашивает он, осмысливая происходящее. И получает утвердительный ответ: — Всё что понравится. Конечно, Хисока помогает ему. Подбирает нужные размеры, говорит о чём-то с кон-суль-тан-том и носит в руках постепенно увеличивающуюся стопку одежды. А также всячески подбадривает его, и Гон уже не чувствует себя злостным нарушителем человеческих правил, пока перебирает яркие мягкие ткани. Из магазина он выходит в полностью новом наряде. Пока ему не совсем удобно в этих вещах — хвост приходится прятать в штаны, а не вытаскивать наружу, как летом, потому что иначе внезапный порыв ветра может стать очень неприятным сюрпризом для открытой поясницы. А уши, обычно стоящие торчком, совсем не привыкли прятаться под странной пушистой панамкой. Они так и норовят дёрнуться, прижатые к голове, и сдвинуть её в сторону. Рядом Хисока радостно перекладывает кучу пакетов в одну руку и поправляет ему панамку. Всю одежду можно чуть-чуть подправить, переделать для Гона, заверяет он. Не кажется, что Хисоке тяжело нести вещи, но из-за того, как их много, невольно становится неловко. Это кажется излишним, пусть Хисока и долго убеждает Гона в обратном. Он очень щедрый и так много ему разрешает, как никто другой. На улице пока не по-зимнему холодно, да и шёрстки на лапках вполне хватает, чтобы не мёрзнуть, но ему всё равно заранее приобретают перчатки. Мягкие и приятные, и пусть время для них ещё не настало, снимать их совершенно не хочется. Гон долго рассматривает свою ладонь, обтянутую тонкой тканью, и не может оторвать взгляд. В перчатках его руки очень похожи на человеческие, такие же как у Хисоки, только меньше. Сегодня как никогда хочется быть к нему чуть ближе, чувствовать себя на равных, насколько это возможно. Хисока не относится к нему как к "низшему", подобно остальным людям и прошлым хозяевам, и с таким отношением внутри постепенно расцветает уверенность. На главной улице, на которую они выходят после торгового центра, довольно много людей и почти нет растительности. Хисока чуть крепче сжимает его руку, молча приободряя одним своим присутствием. Здесь ещё больше стеклянных высоких домов — даже выше, чем тот, в котором они теперь живут, — у некоторых странная форма и причудливые изгибы. Раньше, ещё до Джина, его практически не выпускали на улицу, держали в четырех стенах, не давая исследовать внешний мир. В прошлом городе были многоэтажные здания, но точно не такие огромные. И люди гораздо больше обращали на него внимание, а сейчас же никто даже не смотрит в его сторону. Гон вертит головой, настороженно следит за машинами, пока они с Хисокой стоят на пешеходном переходе, и запоминает маршрут. — В центре мало растений и деревьев, — говорит Хисока, будто бы подслушав его мысли. — Но чуть позже я покажу тебе парк рядом с домом. До него ты сможешь дойти сам. А пока зайдём в ещё одно место, хорошо? — уголки его губ ползут вверх, когда Гон уверенно кивает в ответ. Хисока вновь напускает таинственности, не даёт никаких подсказок, и Гон перебирает варианты в голове, пока они не приходят на место. А затем все мысли испаряются, потому что о подобном он бы даже не подумал. Они в здании и одновременно под толщей воды, от которой их отделяет лишь стекло. Длинные коридоры, где вода находится со всех сторон и даже над головой, отдельные большие стеклянные коробки и цилиндры и самое главное — бесчисленное количество рыб. От этого зрелища у Гона перехватывает дух. Не сразу он осознаёт, что распахнул рот, задрав голову к огромному плоскому существу. Оно проплывает над ним и как будто улыбается ему маленьким странным ртом. Гон тянется к нему рукой, пусть до потолка ещё далеко, и слышит рядом смех Хисоки. Где-то вдалеке в приглушенном свете тоннеля проплывает что-то совсем громадное, и Гон срывается с места. Он перебегает от одной стороны к другой, из зала в зал и даже на несколько секунд теряет Хисоку из вида, настолько его внимание поглощают яркие косяки рыб и другие непонятные существа. — Это!.. — урчит он, наконец найдя Хисоку и вцепившись в его свободную руку. — Это так! Так красиво… Невероятно! Его хвост выбился из штанов от быстрых перебежек, панама и перчатки лежат в одном из пакетов Хисоки, и, кажется, на них смотрят люди. Но сейчас это всё совершенно не важно. Значение имеет только то, что Хисока отвечает на его восторг морщинками в уголках глаз и мягким, бархатным голосом: — Я знал, что тебе понравится, Гон. Интересное место, правда ведь? В ответ Гон так активно кивает, что голова едва не начинает кружиться. И как кто-то смог придумать и построить нечто подобное? Ему нравится смотреть на живых рыб и других необычных морских обитателей. Рядом с ними есть даже таблички с названиями, и некоторые до того забавные, что Гон в голос смеётся, когда Хисока помогает их прочитать. Теперь Гону еще больше хочется понимать все закорючки, из которых состоят слова, и уметь так же быстро соединять их друг с дружкой. Они проводят в океанариуме ещё много времени. Гон взбудоражено извивает хвост каждый раз, когда рыбы проплывают особенно близко. Это ощущение немного похоже на готовность напасть, поймать такую манящую добычу, но вредить обитателям этого прекрасного места совсем не хочется. Возможно, он сжимает руку Хисоки сильнее, чем стоит, но тот совсем не возражает и послушно следует за ним. Когда кажется, что день просто не может стать насыщеннее, Хисока предлагает перекусить, и Гон уже мысленно готовится к возвращению домой, однако такси привозит их в новое незнакомое место. Оно называется "рестораном". Это слово звучит знакомо, кажется, его бывшие хозяева часто употребляли его. Уже внутри здания он понимает, почему им могли нравиться подобные места: высокие потолки, причудливое приглушенное освещение и кожаные диваны и кресла. Здесь Гон ощущает себя немного лишним, а дальнейшие события только подтверждают это и едва не портят ему всё впечатление от прогулки. На входе люди в чёрно-белой форме улыбаются, спрашивают, нужно ли ему детское меню, а после провожают их с Хисокой к свободному столику. Вот только когда он раздевается, снимая лишнюю верхнюю одежду, отношение к нему меняется. Лицо обслуживающего их молодого мужчины вытягивается, и после небольшой заминки он обращается к Хисоке: — Извините, сэр. Я не уверен, что к нам можно с… — он проглатывает конец фразы и бросает взгляд на Гона. — Какие-то проблемы? — Хисока немигающе смотрит на незнакомца и улыбается. Не мягкой или игривой улыбкой, как для Гона, но весьма напряжённой — это заметно по его глазам. — Могу предъявить документы на моего подопечного, если у вас есть какие-то вопросы. И с вашим управляющим я был бы не прочь переговорить. Странно, что заведение вашего уровня имеет претензии к порядочным гостям. Парень немного бледнеет, бормочет извинения и, быстро разложив на столе несколько тонких альбомов, ретируется. — Наверное… не надо было сюда приходить, — неловко замечает Гон, когда они с Хисокой остаются наедине. — Всё в порядке, Гон, даже не думай переживать из-за этого, — перебивает его Хисока и, положив руки на стол, манит его ладонями. Гон послушно протягивает руки и даёт погладить себя по шерстистым лапкам. Мягкие прикосновения отвлекают от неприятной и такой знакомой сцены. — Давай лучше выбирать, что мы будем есть, хорошо? В альбомах на столе — десятки фотографий разных блюд с большими кусками текста рядом, и Гон немного теряется от обилия вариантов. Хисока подсказывает ему названия той еды, где нет ничего вредного для него, а потом помогает сделать заказ. В этот раз к ним подходит девушка с приятной спокойной улыбкой и внимательно кивает, пока Хисока — а после и Гон — озвучивают свой выбор. Еду приносят не сразу, и Хисока ещё некоторое время отвлекает его внимание фокусами с монеткой, пропуская ее по фалангам пальцев и предлагая Гону повторить. А после неприятное первое впечатление сглаживается неожиданным подарком. — За счёт заведения, — произносит их офи-ци-антка и ставит на стол большой кусок слоёного торта и тарелку с дымящимся мясом в дополнение к их заказу. И, кажется, её улыбка, обращённая к Гону, вполне искренняя и без намека на неприязнь. Уже дома, после обещанной прогулки по парку и наставлений Хисоки по поводу поведения на дороге, Гон никак не может успокоиться. Сидеть на месте и молчать просто невозможно, он крутится вокруг Хисоки, взахлёб обсуждает по второму кругу все-все события, покупки и новые места и, кажется, путается в словах от перевозбуждения. А когда слова заканчиваются, он крепко прижимается к Хисоке и мурлычет. Громко, раскатисто, вибрируя всей грудью. Выражая всю признательность и радость за этот день так, как только может. Хисока смеётся, говорит что-то странное про то, что он "прямо светится радостью", и Гон недоумевает, почему его реакция могла показаться необычной. Никто, кроме его друга, не устраивал для него ничего подобного. Не водил по оживлённым и таким интересным местам, не относился как к человеку и не пускал в людской мир. Жить в их с Хисокой личном доме, в собственном маленьком комфортном мире это одно. Но это ощущается новой ступенькой к чему-то большому и серьёзному, и Гон невероятно благодарен ему за всё: за этот день и в целом — за шанс на новую жизнь.

***

Это происходит через пару дней. После очередного насыщенного дня Гон долго трётся щекой о грудь Хисоки, а потом тянется за поцелуем. В первые разы этот забавный жест был таким щекотным и странным, но теперь от мокрых прикосновений по всему телу всегда растекается жар. Кое-что остаётся неизменным — если Гон просит ласки, ему никогда в этом не откажут. Он не умеет целоваться так же хорошо, как Хисока, и прекрасно знает, что неуклюж в этом, но слова “нет” на свои просьбы ещё ни разу не слышал. Гон крупно дрожит, когда Хисока наконец проявляет больше инициативы, он чувствует, как плавится под его прикосновениями, как начинает не хватать воздуха, когда движения становятся настойчивее. Когда Гон задирает голову, чтобы увернуться от чужих губ и глотнуть воздуха, поцелуи немедленно переходят ниже, на шею. Обычно это длится и длится. Ласки сменяют собой влажные поцелуи и так по кругу, пока оба разморённые не валятся на кровать. Но в этот раз Хисока останавливается гораздо раньше, а они ведь только начали! Гон приподнимается на локтях, чтобы узнать, что произошло, но не успевает задать вопрос. Хисока облизывает губы и смотрит на него с неприкрытым желанием. — Гон, ты мне доверяешь? — Конечно! — без раздумий отвечает он. Как можно не доверять Хисоке после всего, что тот для него сделал? Странно, что он задаёт такой вопрос именно сейчас. — Давай с тобой... — Хисока медлит, очевидно, подбирая подходящие слова, — поиграем в кое-что новое. Будет приятно, обещаю. Поначалу Гон думает возразить — он совсем не хочет сейчас играть, хочет продолжить целовать Хисоку и получать его внимание в ответ. Но он действительно доверяет ему, а потому, немного подумав, соглашается. Ему не стали бы предлагать ничего плохого. Хисока мягко улыбается ему, обнимает крепко, с силой прижимает к себе и гладит по спине, волосам. Проводит губами по шее совсем рядом с линией челюсти, затем отрывается, чтобы стянуть через голову свободную домашнюю футболку и избавить Гона от верха, после чего снова целует. На этот раз аккуратно, не так жадно, как обычно, но словно растягивая момент. Гон не привык к такому Хисоке, каждое движение чувствуется абсолютно по-новому. Это одновременно расслабляет его, как тёплая ванна после насыщенного и активного дня, и разжигает в груди тот самый уже очень знакомый жар. Хисока спускается ниже. Кажется, что он зачем-то медлит, только гладит его всюду, прижимается губами к коже, но не оставляет при этом влажных следов, только посылает по телу дрожь. От его невесомых касаний немного щекотно, Гон чувствует, как от этого он невольно поджимает живот и возбуждается сильнее. Пальцы Хисоки пробегаются по рёбрам. Он вопросительно вскидывает бровь, глядя на Гона, когда кладет руки на пояс его штанов и подцепляет резинку. Гон вновь отвечает кивком и позволяет стянуть их вниз вместе с бельём. А потом происходит странное — Хисока продолжает его целовать там, внизу. Широко расставив его ноги, он ведет носом по внутренней стороне бедра и оставляет влажный поцелуй под коленом. Гон ложится на спину и расслабленно раскидывает руки. Ему определенно нравится эта игра, это правда приятно, хоть и ощущается очень странно. Очередное прикосновение не похоже на другие. Гон шумно выдыхает, когда Хисока прикусывает его кожу, едва сжимая зубы. Это совершенно не больно, и к тому же у Хисоки нет острых клыков, чтобы случайно его поранить, но Гон всё равно слабо дёргается, ощущая горячее влажное дыхание совсем низко, у самой промежности. А затем Хисока резко отрывается и нависает над ним, чтобы запустить руку в ящик тумбочки. Гону не удаётся рассмотреть, что именно Хисока оттуда достаёт. Кажется, какой-то тюбик, которого раньше в том месте не было. Раздаётся забавный хлюпающий звук, Хисока растирает между пальцами что-то прозрачное и тут же целует Гона в губы, отвлекая от странных действий. Звериные уши прижимаются к голове, когда Хисока касается его члена скользкой рукой — уже почти привычно и так приятно, — и Гон отрывисто скулит. Он до сих пор не понимает, для чего это всё, и начинает волноваться, когда Хисока поглаживает его под хвостом. С каждым разом он надавливает чуть сильнее, выводит круги мягкими движениями. В этом месте так щекотно, от каждого касания хочется сжаться сильнее или притиснуться поближе к ласкающей руке. Неосознанно он прикрывается хвостом, но Хисока тут же отодвигает его. Очередное медленное, но настойчивое нажатие — и влажный кончик пальца проскальзывает внутрь. Гон крупно вздрагивает, пытается извернуться, чтобы посмотреть вниз и понять, что делает Хисока, но тот останавливает его. — Смотри на меня, ладно? — он поднимает его голову за подбородок и смотрит жадным, горящим взглядом. — Нужно полностью расслабиться, не зажимайся. Иначе ничего не выйдет. Покачивающимися движениями палец входит глубже, до самых костяшек, и сердце начинает сильнее колотиться в груди. Гон не уверен, что ему нравится это. Ощущения слишком непонятные, очень необычно чувствовать Хисоку внутри себя — как тот мягко поглаживает его изнутри, будто бы разминает сокращающиеся мышцы. Сейчас у него короткие и гладкие ногти, Гон не переживает, что его могут случайно поцарапать, но колени сами сводятся вместе, когда к первому пальцу пытается протиснуться второй. Хисока отстраняется, чтобы удобнее устроиться между его ног и выдавить в руку ещё немного скользкого содержимого тюбика. — Сейчас будет хорошо, очень хорошо… Между ног мокро, непривычно. Гон прикрывает глаза и выдыхает через рот. Всё, что от него требуется — полностью расслабиться. Это не так сложно, если подумать, он может сделать это. Сперва расслабить ноги, раскрыться для Хисоки, затем постараться унять интерес и не подскакивать раньше времени, лежать на спине и спокойно дышать, как будто отдыхаешь, пока Хисока продолжает возиться внизу. Гон пытается унять волнение, и сделать это гораздо проще, когда к его уху наклоняются, шепчут что-то успокаивающее, мягко целуют в висок. Он вновь улыбается, когда на его просьбу о поцелуе Хисока отвечает незамедлительно. Кажется, ему никогда не надоест и не разонравится подобный вид нежностей, выражения симпатии и близости. Хисока жмётся к нему, стонет, а потом и вовсе накрывает его член свободной рукой, и Гон жмурится от удовольствия. Через какое-то время даже пальцы внутри него перестают ощущаться настолько инородными и проскальзывают легче. Касания разогревают его, заставляют живот поджиматься, а член мягко подрагивать. И затем Гон бездумно подаётся бедрами навстречу руке Хисоки, потому что становится приятно. Пока Хисока ласкает его в две руки и не сводит с него помутнённого от обожания взгляда, Гон уже совсем не жалеет, что доверился ему с таким странным предложением. Он не замечает, когда успел обвить запястье Хисоки хвостом. Кажется, в нём снуют пальцами уже вечность, даже мозг начинает плавиться от переизбытка ощущений. Хисока не даёт ему кончить, убирает руку с его члена, когда Гон уже так близок, и даже перестаёт уделять внимание тому приятному месту внутри. Он широко разводит пальцы — кажется, там их уже целых три, — шепчет что-то невнятное своим гипнотизирующим голосом и добавляет ещё больше густой скользкой жидкости. — Ты такой молодец, умница, приятно ведь тебе, правда? — с шумным дыханием сбивчиво спрашивает Хисока. С такой нехарактерной для него спешкой он избавляется от остатков одежды, подтягивает ноги Гона себе на бедра. И притирается к нему влажной твёрдой головкой. — Только не напрягайся… Он направляет член рукой, и Гон на секунду отвлекается на вздутые вены на его предплечье — почему он говорит ему расслабиться, а сам так напряжён? — а после всхлипывает. Хисока протиснулся в него. Медленно и одной лишь головкой, но даже этого уже много. Глаза жмурятся уже не от удовольствия. Приятный жар от возбуждения и близости ещё не угасает, но Гону приходится крепко сжать челюсти, чтобы не заскулить. Растяжка очень сильная, внутренности просто отказываются принять Хисоку до конца, но тот продолжает медленно и плавно вталкиваться, пока не прижимается к нему бедрами. Прикрытых век касается что-то мягкое, и Гон не сразу понимает, что Хисока целует его. Целует всё лицо, проводит языком по линии челюсти, трётся о него носом и толкается внутрь. Ничто не помогает снять дискомфорт от тяжелого гладкого члена внутри. Ни ласковые поглаживания, ни честные обещания: "Сейчас будет лучше, милый, тебе ведь не больно, да?". — Не получается, — наконец не выдерживает Гон и почти что скулит, когда его фраза приходится на очередной толчок. — Неправильно, — выдавливает он, — слишком… Всё слишком. Хисока каменеет над ним. Сводит губы в тонкую линию, с отстранённым лицом выходит из него, и Гон сам обмирает от того, что всё испортил. Хисока бы не стал предлагать что-то плохое или болезненное. А значит… всё дело в нём самом. Хисоке ведь так нравилось — это было видно по его лицу, а теперь он смотрит на него с беспокойством и чем-то ещё, трудно различимым. — Можно ещё как-то… это сделать? — с волнением спрашивает он и льнёт к Хисоке, цепляется за него, переживая, что тот может разочароваться и уйти. — Да, — после небольшой паузы произносит Хисока, — да, конечно… Он переворачивает его на живот, подкладывает подушку под бёдра и оглаживает его плечи, бока, ягодицы. Придерживает бедро большой ладонью. В этот раз медленный толчок на всю длину ощущается менее неприятно, растяжка уже не на грани с болью, и Гон выгибается, когда внутри вновь вспыхивает яркое, вызывающее дрожь по телу ощущение. Хисока стонет над ним. Протяжно и так открыто, он совсем не скрывает, как приятно делает ему Гон. Кажется, он даже всхлипывает, когда Гон подаётся ему навстречу бёдрами и неосознанно стучит хвостом по его груди. Очередной бессвязный поток похвалы — и Гон совсем размякает, вторя Хисоке урчащими обрывистыми стонами. Член до одури приятно прижимается к подушке, скользит по нагретой мягкой ткани, в низу живота лихорадочно пульсирует, и Гон едва не пропускает мимо ушей нечто странное. — Прости. Прости меня, пожалуйста. Сначала он даже не воспринимает шепот позади — его мозг и без того перегружен новыми ощущениями. Хисока сверху, Хисока прижимается к нему грудью, Хисока так сильно растягивает его изнутри… Когда смысл доходит — и это так выделяется из вереницы придыханий и стонов, какой он хороший мальчик, умница, лапочка, — Гон поворачивает голову. — За что? — выдыхает он. — Мне не больно, честно! Только внутри очень... жарко. Хисока улыбается ему — так криво и неестественно, что Гон уже хочет спросить в чём дело… Но его вновь накрывает удовольствием после плавного толчка, и он крепко жмурится, упираясь лбом в матрас. — Потрогай мой член, п-пожалуйста... — со всхлипом просит он. — Мне так надо, ещё немного…

***

Отдышаться после подобного, кажется, совершенно невозможно. Стук сердца шумно отдаётся в ушах, тело отяжелело и почти его не слушается. Хисока уже вышел из него и лежит рядом, на удивление притихший. Наверное, просто не менее ошеломленный чем он сам, думает Гон и слабо улыбается. Внутри мокро, горячо и немного зудит, а член, ещё обмякающий после вспышки удовольствия, ощущается довольно странно напротив липкой подушки под бёдрами. Гон с трудом переворачивается на спину. Морщит нос, чувствуя, как тяжело пульсируют внутренности от движения, а изнутри немного течет, пачкая бёдра. Сегодня Хисока особенно ласковый. Ещё никогда он не предлагал помочь ему помыться и не носил до душевой на руках. И уж тем более не залезал вместе с ним в ванну, лихорадочно поглаживая везде, куда только способен дотянуться. Сказать, что такая забота и ухаживания приятны — значит невероятно преуменьшить. Гон слабо урчит, совершенно разморенный после секса — так Хисока назвал эту странную на первый взгляд "игру". Вот только на игру это похоже меньше всего. Гон прекрасно понимает, он не глупец — это жест искренней симпатии. Как их обычные поцелуи, только гораздо, гораздо серьёзней, если на это потребовалось столько сил, времени и доверия. — Не мочи уши, пожалуйста, — единственное, о чем он просит, когда Хисока заканчивает вспенивать шампунь на загривке и направляет на него душевую лейку. Двигаться совершенно не хочется, и Гон ещё долго нежится в объятьях Хисоки. Сначала в ванной, а после и в постели с уже чистым и свежим бельём. Он быстро засыпает, даже не дождавшись привычного чтения вслух на ночь, и сквозь полудрёму слышит, как громко бьётся сердце Хисоки. Когда он открывает глаза, в комнате ещё совсем темно, а рядом никого нет. Теперь он чувствует кое-что гораздо чётче — на его коже отпечатался запах Хисоки, и теперь они стали ещё ближе, чем раньше. Эта мысль ненадолго отвлекает его от неприятных ощущений в теле, но те вскоре дают о себе знать. Во рту сухо, как после суток без воды, и Гон на дрожащих ногах отправляется на кухню, надеясь, что найдёт по пути Хисоку в одной из комнат. К его удивлению, тот не работает за ноутбуком и даже не ушёл в спешке на работу. Он сидит на кухне за столом в полной темноте и почему-то держится руками за голову, сутулясь. — Хисока, — тихо окликает его Гон. — Всё в порядке?.. — Не спится, — коротко отвечает Хисока. Его голос глуховатый, без тянущихся бархатных ноток и довольно усталый. Он отпускает волосы и кладёт руки на стол, по-прежнему не выпрямляясь и не поворачиваясь к нему лицом. Гон понимающе вздыхает. Попив воды из графина, он подходит вплотную и сжимает чужую прохладную ладонь. — Если хочешь, я могу рассказывать тебе… что-нибудь. Как ты для меня делаешь. Пока ты не заснешь! И буду обнимать. Хорошо? — Гон ждёт ответа и сонно улыбается, когда Хисока пусть и не сразу, но кивает. Возможно, Гон заснёт, как только коснётся головой подушки, но обязательно постарается помочь своему другу. Он сжимает его руку сильнее. Хисока совсем не возражает и послушно следует за ним.